Текст книги "Подмосковная ночь"

Автор книги: Валерия Вербинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3
Пантелей

Телега ползла по дороге. Трава на обочине вымахала ростом по пояс взрослому. Возница делал вид, что его не интересует ничто, кроме лошади, но Опалин видел, как он то и дело поглядывает на столичного гостя, и первым решился нарушить молчание.

– Тебя как зовут-то? – спросил он.

– Пантелей я.

– А фамилия как?

– А тебе зачем? – насторожился собеседник.

– Просто чтобы знать.

– Просто, значит? – усмехнулся возница, и глаза его превратились в щелочки. – Хе!

– Ну не хочешь, не говори, – буркнул Опалин, которому уже стал надоедать этот сюрреалистический разговор.

– Никифоровы мы, – тотчас же отозвался возница. Колесо провалилось во впадину, оставленную высохшей лужей, банка с огурцами подпрыгнула с неожиданной резвостью и едва не свалилась с телеги. Проклиная все на свете, Опалин поймал юркую банку и запихал поглубже в солому на дне, откуда ей затруднительно было выкатиться наружу.

– Ты… э… в усадьбе живешь? – спросил он, поворачиваясь к вознице.

– Что ты! – ужаснулся Пантелей Никифоров. – Я, слава богу, в деревне. В усадьбу-то меня калачом не заманишь.

– А как деревня твоя называется? – машинально спросил Опалин, прихлопывая комара, который собрался полакомиться его кровью.

– Как называется? – усмехнулся Пантелей. – Хе!

– Ну название у нее есть?

– Ну, – осторожно начал возница, – при царе она вроде как Николаевка была.

– А потом?

– Что – потом?

– Ее что, переименовали после революции?

– После-то… Хе! – Пантелей затрясся от смеха. – После ведь как вышло? Деревню-то нашу хотели в честь Троцкого обозвать, да никак договориться не могли. Ну, насчет названия. То ли Троцковка, то ли имени Троцкого… Да! А потом оказалось, что в честь Троцкого, понимаешь, не нужно. Лишнее это, и вообще…

– Значит, деревня по-прежнему зовется Николаевка?

– Ну кому как, – двусмысленно ответил возница. – Так-то ее теперь Дроздовкой кличут, по усадьбе. – Он вздохнул. – Да только никто из тех, кто здесь живет, это название слышать не хочет.

– Это потому, что у усадьбы дурная слава? – спросил Опалин.

– Какая еще слава? – проворчал возница, очевидно, далекий от городских и более замысловатых оборотов речи. – Гиблое место, говорю я тебе! Оно всегда такое было. И отец мой так говорил, и дед. Там помещики жили, Вережниковы их фамилиё. Деда деревенские убили, за жестокость. В Сибирь тогда много народу из наших пошло… Потом царь дал волю, полегче стало, хоть и не намного. Господин сам по себе, мы сами по себе. Этот Вережников вроде неплохой был, врать не буду – помогал земскую больницу строить, то да се. Школу хотел сделать, но не успел. А его сыновья…

– Это последние хозяева, что ли? – не утерпел Опалин.

– Угу. Федор Иваныч инженер был, занятой человек. В жене души не чаял, а жена от него бегала, с господами разными путалась и даже, говорят, с кучером. А Сергей Иваныч был колдун, это всем известно. Когда, значит, царя сбросили, – доверительно прибавил возница, – мы собрались и хотели этот проклятый дом сжечь дотла, чтобы ничего не осталось. – Он вздохнул.

– И что? – не утерпел Опалин.

Он снял фуражку, положил ее рядом с собой, свесился с телеги, на ходу сорвал травинку и стал покусывать ее.

– Как же его сожжешь, когда его колдун защищает, – буркнул Никифоров, насупившись.

– Я думал, Вережниковы к тому времени уже уехали из страны. Нет?

– Ну, может, и уехали. Только колдун вернулся. Призрак его теперь тут бродит, понимаешь?

– Давно?

– Ась?

– Давно призрак-то бродит?

– Ну, не сказать, чтобы давно. С месяц, а то и того меньше.

Опалин мысленно прикинул, что это означает, что призрак впервые объявился где-то в конце мая.

– Ты его видел? Сам, лично?

– Да зачем мне такие страсти? – воскликнул возница.

– Значит, ты его не видел, а кто его видел?

– Кто в усадьбе живет, те и видели. Там он бродит.

– А кто сейчас живет в усадьбе?

– Да, кажись, никто. Лидия Константиновна перебралась во флигель. Комсомольцы ушли жить в деревню. Доктор теперь ночует в больнице. Платон Аркадьич… а, вот он остался. Два засова на дверь приладил, и окна на ночь закрывает. Что призраку его засовы? Он и сквозь дверь пройдет, и где хошь.

Опалин уже знал, что Лидия Ермилова и Платон Киселев – учителя школы, которую разместили в здании усадьбы Дроздово, и что там же были отведены помещения для комсомольской ячейки. Собственно говоря, первые сигналы о происходящем в усадьбе поступили от двух комсомольцев – Демьянова и Проскуриной, которые прибыли из города укреплять влияние комсомольской организации и никак не ожидали, что им придется столкнуться с привидением.

– А сторож? – спросил Иван. – Он где живет?

– У него отдельная сторожка. Но по ночам он носу из нее не кажет. Боится.

– Призрака боится?

– Конечно.

– А что он делает?

– Кто? Сторож?

– Я призрака имел в виду.

– Странные вы там в Москве, ей-богу, – вздохнул Никифоров. – Что призрак может делать? Бродить и пугать живых. Неприкаянный он.

– И что, в деревне прямо так о нем говорят? Что он неприкаянный?

– Конечно. Он большой грешник был, Сергей-то Иваныч. Вот и…

– А почему вы решили, что это именно Сергей Иваныч?

– Ну так а кто же еще? Он это, беспременно он! Брат-то его приличный был барин, он бы не стал после смерти тут шататься…

Опалин задумался. Солнце светило ярко, нагретая трава пахла так, что кружилась голова – и в этот ясный июньский день он должен был найти хоть что-то, хоть какую-то зацепку, которая объясняла происходящие в Дроздово события. Пока он узнал лишь, что дурная слава усадьбы возникла не вчера и что совершенно разные люди, которые в ней жили, предпочли от греха подальше перебраться кто куда. За исключением, тотчас же вспомнил Опалин, одного-единственного человека, который…

– Скажи, ты хорошо знаешь учителя Киселева? – быстро спросил Иван.

– Учителя-то? Как не знать. Знаем!

– Он из этих мест?

– Не. Городской.

– И давно он тут живет?

– С рождества.

С заменой старого стиля новым рождество падало на 7 января. Значит, Платон Аркадьевич появился в усадьбе в начале 1926 года, а призрак объявился в мае… В мае…

– А Ермилова? – на всякий случай спросил Опалин.

– Так она всегда в Дроздово жила.

– В смысле?

– Так мамаша ее приходилась хозяевам бедной родственницей. Потом Вережниковы уехали…

– В 16-м году, я знаю. А Ермилова с матерью тут остались?

– Да. Мать ее от тифа потом померла.

– А что насчет отца?

– Да я уж и не помню. В земской управе он вроде состоял. Его случайно на охоте убили, под пулю подвернулся.

– Когда именно убили?

– Да тому уж лет тридцать, не меньше. Это ж когда было… А тебе зачем знать?

– Работа такая, – коротко ответил Опалин.

И в следующее мгновение он увидел дом.

Это была прекрасная старинная усадьба в два этажа, с колоннами по фасаду – прекрасная даже теперь, когда краска облупилась и кое-где из-под нее выглядывали пятна кирпичной кладки. Изящной ковки ворота были распахнуты настежь, и створки их, очевидно, давно завязли в земле. По подъездной аллее, обсаженной липами, Опалин подкатил, как принц – и ничего, что под ним скрипела старая телега, а всего имущества при нем была только банка с огурцами, и та чужая. Забыв обо всем, он во все глаза смотрел на усадьбу – и не мог уловить в ней ничего, ну ничего решительно зловещего или сверхъестественного. Да, старый дом, да, немного неухоженный – и только. Он стоял, озаренный солнцем, и кусты жасмина возле крыльца покачивали ветками, словно приветствуя вновь прибывшего. А за несколько минут до того, как телега остановилась и Опалин выбрался из нее, в одной из комнат первого этажа состоялся весьма примечательный разговор.

Глава 4
Чичиков со шрамом

– Едет, едет наш ловец мертвых душ, – иронически объявил сухощавый гражданин лет 35 с изрезанным морщинами худым лицом. Он обращался исключительно к светловолосой ровеснице в черной юбке и ситцевой блузке, но по манерам говорящего, по его жестикуляции можно было подумать, что он беседует с целой аудиторией. – Вовремя я настроил на чердаке телескоп, Лидия Константиновна! Хотите знать, как выглядит сей новый Чичиков? Пожалуйста: юнец, которому нет и 20. Брюнет, физиономия совершенно разбойничья…

– Платон Аркадьевич!

– Но дамам может понравиться. – Киселев улыбнулся, и морщин на его лице стало чуть ли не в два раза больше. – На виске у него здоровенный шрам – полагаю, полученный при ловле предыдущих душ…

– Платон Аркадьевич, прошу вас… Не стоит восстанавливать его против себя. Пойдемте лучше встретим его, что ли… И как вы не боитесь ходить на чердак!

– Я, Лидия Константиновна, устал бояться. Я себя уж перестал уважать, – ответил учитель другим тоном, перестав улыбаться. – Ну-с, посмотрим, что это за ферт…

«Ах, боже мой, только бы не вышло какого-нибудь скандала!» – с тревогой подумала Лидия Константиновна. Она машинально поправила прическу, поискала глазами зеркало, но его поблизости не оказалось. Киселев, как все мужчины, неверно истолковал происходящее, и его настроение, которое и так нельзя было назвать радужным, тотчас ухудшилось.

«Вот, пожалуйста… Женщины! Приехал черт знает кто, и она уже прихорашивается. Как будто из визита этого сопляка может выйти что-то, кроме неприятностей…»

Дверь лязгнула, солнце ударило в глаза – Киселев и его собеседница вышли из дома и спустились по ступеням крыльца. Тот, кого учитель назвал новым Чичиковым, стоял возле телеги и вытаскивал из нее большую банку огурцов. Спохватившись, что его фуражка не надета и лежит на дне телеги, Опалин обхватил одной рукой банку, а другую протянул к фуражке; но тут коварная стеклянная тара едва не выскользнула и не упала на землю. Шепотом ругнувшись, Иван поставил банку на телегу, воинственно нахлобучил фуражку, цепко ухватил дар Марфы обеими руками и повернулся к вышедшей из дома паре.

– Здравствуйте, – сказала Лидия Ермилова, с удивлением разглядывая его. – Это вы Павлов из московского угрозыска?

Опалин побурел лицом.

– Я Иван Опалин, это телеграфисты напутали, – сказал он сипло. – А вы…

– Ермилова, Лидия Константиновна. Я учительница местной школы первой ступени и исполняю обязанности ее директора.

Тут снова возник конфуз, потому что он боялся отпустить банку и не мог пожать руку собеседнице. Спутник учительницы иронически улыбнулся. Его улыбка длилась какие-то доли секунды, но Опалин, обладавший даром на лету схватывать нюансы, заметил эту улыбку и тотчас понял, что ее обладателю он антипатичен – даже при том, что до сих пор они не обменялись и парой слов.

– А вы… – начал Иван, поворачиваясь к нему.

– Платон Аркадьевич Киселев. Здешний учитель. Я толстовец, – прибавил собеседник, приосанившись. – Надеюсь, вы не против?

– Против чего?

– Непротивление злу насилием – великая идея, – серьезно сказал Киселев. – Боюсь только, что человечество еще до нее не доросло.

– Если злу не сопротивляться, оно одержит верх, – заметил Опалин. И Лидия Константиновна, которая имела достаточно времени, чтобы хорошо узнать учителя, с некоторой досадой подумала, что сейчас ей придется стать свидетельницей философского спора – совершенно, с ее точки зрения, ненужного в этот момент.

– Нет, товарищ Опалин, вы не понимаете, – внушительно заговорил Платон Аркадьевич. – Если жизнь каким-то своим краем отрицает воззрения Толстого, тем хуже для жизни. Его учение на века, и рано или поздно оно восторжествует, потому что в нем одном может быть прибежище честного человека. Оно говорит о добре, о правде и духовном самосовершенствовании. Подходить к нему с узкой меркой…

– Это что у вас за огурцы? – не утерпела Лидия Константиновна, обращаясь к вновь прибывшему.

– На станции подарили, – объяснил Иван, обрадовавшись перемене темы. По молодости он не был силен в отвлеченных спорах и оттого инстинктивно их не любил. – Банку я обещал вернуть, не забыть бы… Куда мне идти?

– Лидия Константиновна, я вам больше не нужен? – спросил возница.

– Нет, голубчик. Спасибо, что довез нашего гостя…

– Вы про спички-то не забудьте, вы мне спички обещали, – напомнил Пантелей, насупившись. – Одним спасибо сыт не будешь…

– Вот ваши спички… Вы же знаете, я свое слово держу. Сюда, Ваня. Простите… ничего, что я вас Ваней зову?

Опалин ответил, что он совершенно не против. Они вошли в дом, миновали две классные комнаты с досками, партами и школьными скамейками, физкультурный зал и музыкальный кабинет. Хотя стояло лето и дети уже не занимались, Иван, втянув носом воздух, разом вспомнил все – и запах чернил, и скрип мела в руке, и тряпку, которой стираешь с доски написанное. Затем последовали нежилые комнаты, и в углу одной из них стояли свернутые транспаранты, а на столах свернулись трубками какие-то плакаты.

– Это наших комсомольцев, – объяснила Лидия.

– Их зовут Проскурин и Демьянова, я правильно помню? – спросил Опалин. – Где они сейчас?

– Должны быть в деревне, – ответил Киселев. – Кстати, ваш товарищ уже с ними беседовал.

– Это неважно, мне все равно придется их допросить, – ответил Опалин.

Они вошли в небольшую, но приятную на вид комнату, и, скользнув взглядом по обстановке, Иван понял, что к его приезду готовились. Возле рукомойника – чистое полотенце, железная кровать в углу застелена, на стене картина – натюрморт с фруктами. Опалин поставил на стол банку и подошел к окну, за которым раскинулись кусты сирени.

– Как насчет лампы? – спросил он. – Сейчас светло, но вечером стемнеет…

– Зачем лампа, у нас тут электричество есть, – вмешался Киселев и щелкнул выключателем, который гость сразу не заметил.

– А! – вырвалось у пораженного Ивана.

– Федор Иванович был инженер, – пояснила Лидия. – Он установил на пруду плотину, а на ней поставил домик с динамо-машиной, которая создает электричество… На рождество на елке зажигали гирлянды… – Она говорила и словно молодела на глазах. Так-то она казалась поблекшей блондинкой, которую жизнь не слишком баловала; но сейчас, когда она вспоминала то, что было раньше…

– Мне кажется, Лидия Константиновна, – негромко заметил учитель, – нашему гостю это неинтересно.

Опалин снял фуражку, бросил ее на кровать, сел рядом и воззрился на своих собеседников. Оба казались нервозными, но это была нормальная, так сказать, нервозность, возникающая от первого контакта с незнакомым человеком, который как-никак является представителем власти.

– Вы, наверное, проголодались с дороги, да? – сказала Лидия со слабой улыбкой.

Глядя на Опалина, она окончательно убедилась, что Платон Аркадьевич покривил душой, приписав их гостю разбойничью физиономию. Лидия видела только худого, скверно одетого губастого юношу с тонкой шеей, которого хотелось накормить. У него были крупноватые, четко вылепленные черты лица, и смотрел он хмуро и исподлобья, но от нее не укрылось, что глаза у него умные – и вообще, раз его прислали сюда, он, должно быть, вовсе не прост.

– Ну, я не против… – пробормотал Опалин. – Только умоюсь, приведу себя в порядок… и вообще…

– Столовая в другом крыле, – сказала Лидия. – Приходите, когда приведете себя в порядок… Кстати, как вы насчет окрошки?

Опалин заверил ее, что обожает окрошку, и успокоенная учительница вышла. Киселев, хмурясь, проследовал за ней. Он предсказывал, что приезд муровского агента повлечет за собой массу проблем – но основной проблемой пока было то, что приехал какой-то совершенно несолидный юнец, который зачем-то приволок с собой громадную банку огурцов и, похоже, был искренне рад чистому полотенцу и железной койке.

На кухне Лидия засуетилась, повязала фартук и достала доску. Платону Аркадьевичу было неприятно, что она так старается ради какого-то мальчишки. Он сел в углу и стал смотреть в сторону, но Лидия уже достала квас и принялась крошить огурцы, не обращая на него внимания.

– Ну, как вам наш Чичиков? – спросил он.

Нет ничего хуже, чем когда вам говорят под руку. Лидия чуть не порезала палец ножом и почувствовала, что начинает сердиться.

– Перестаньте… Какой он Чичиков!

– Ну брусничного фрака с искрой, конечно, у него нет, – проворчал злопамятный учитель. – И вообще ничего нет, если вдуматься… Кроме браунинга в кармане. Предыдущий-то тоже с оружием был, а что толку? Вы же помните, чем все кончилось…

Лидия промолчала. Она достала пучок редиски и принялась деловито срезать розовую кожуру.

– Мне все-таки не по себе от того, что он будет ночевать в доме, – сказала она внезапно. – Зря я вас послушала, Платон Аркадьевич. Надо было устроить его во флигеле…

– Лидия Константиновна, голубушка, ну какой флигель! Там вы сама еле можете повернуться. И потом, вы забываете, зачем его сюда прислали. Он ведь из-за привидения сюда приехал. Вот пусть и…

Стоя за открытым окном, Опалин слышал весь разговор. Стыдно признаться, но мы не можем утверждать, что Иван оказался там случайно, и уж тем более – что исключительно по чистой случайности он расположился таким образом, чтобы говорящие его не заметили. Он пропустил мимо ушей намеки на фрак с искрой и разговоры о каком-то Чичикове; куда больше его заинтересовало, что Лидия Константиновна всерьез тревожилась за него и не хотела, чтобы он ночевал в доме. Непротивленец оказался куда менее приятной личностью, но Опалина чрезвычайно заинтриговало, откуда тот догадался о браунинге, который Иван не вынимал из кармана и вообще никак не афишировал. Чтобы распознать по очертаниям пистолет в чужом кармане, надо обладать не только острым глазом, но и хорошо разбираться в оружии, и Опалин решил, что надо будет обязательно выяснить, что же такое на самом деле представляет из себя скромный советский учитель Киселев.

Глава 5
Земляника и жасмин

Раскидистые ветви жасмина лезли в распахнутое окно. В саду заливались птицы. Опалин съел две тарелки окрошки и находился в том состоянии, когда человек пребывает в полнейшей гармонии с собой и с миром. На десерт Лидия Константиновна принесла землянику, которая пахла солнцем; но у гостя хватило сил съесть только несколько ягод. Он сидел, щурясь на солнечные пятна на скатерти, и, казалось, совершенно забыл, зачем вообще сюда приехал. Платон Аркадьевич, тоже отдавший окрошке должное, попросил у учительницы позволение закурить и получил его. От папиросы учителя вился голубой дымок. Из сада то и дело заглядывали в столовую маленькие ученики Лидии Константиновны, узнавшие о приезде важного человека из большого города, и изумлялись, заметив взъерошенного, обыкновенного и совсем не страшного гостя.

– А ты правда из Москвы? – допытывалась одна из девочек, забравшись на подоконник. – А пулемет у тебя есть?

Иван рассмеялся и признался, что пулемета у него нет.

– Какой же ты тогда начальник, если без пулемета? – с разочарованием сказала девочка.

– Ну вот такой я, – весело сказал Опалин.

Его собеседница поболтала ножкой, сидя на подоконнике, потом спрыгнула в сад и исчезла.

– Это Надя, – пояснила Лидия Константиновна, улыбаясь. – Внучка Евстигнеича.

– А Евстигнеич кто? – машинально спросил Опалин, не слышавший этого отчества прежде.

– Он был слугой у Федора Ивановича, – ответила учительница, немного смутившись.

– Это который инженер?

– Ну да.

Опалин вздохнул. У него было множество вопросов, на которые он желал получить ответы, и, раз беседа естественным образом зашла о бывших владельцах Дроздово, он решил не упускать шанс.

– Давайте начнем с самого начала, – заговорил он, глядя в лицо Лидии Константиновне, но при этом не упуская из виду Киселева, молча попыхивающего папиросой. – Итак, усадьба Дроздово до революции принадлежала братьям Вережниковым, Сергею и Федору. Э… кто был старшим?

– Сергей Иванович.

– Хорошо. Федор Иванович был инженером, это я знаю. Чем занимался Сергей Иванович?

Иван уже составил себе представление о том, чем занимался старший брат, но ему хотелось услышать ответ Ермиловой.

– Оккультными науками, – спокойно ответила она.

– То есть спиритизмом и… всякими такими штуками?

– Да.

Она явно напряглась, отвечая, и Опалин понял, что эта тема ей не слишком приятна. Платон Аркадьевич хмуро смотрел на цветущий жасмин за окном. Папироса дымилась в его пальцах.

– Я так понимаю, вы хорошо знали Вережниковых? – спросил Опалин. – Вы ведь жили в усадьбе?

– В общем, да. Когда отец умер, выяснилось, что после него осталось много долгов, и мы… Одним словом, я и мама перебрались сюда.

– Ваш отец был убит, верно?

Киселев нахмурился.

– Это был несчастный случай, – удрученно пробормотала Лидия Константиновна.

– На охоте, верно? И кто его убил?

– Неизвестно.

– Послушайте, – сказал Опалин, начиная раздражаться, – даже в царской России проводили дознание, вели следствие, и такие несчастные случаи не были исключением. Следователь что-нибудь нашел? Ведь наверняка он должен был прийти к каким-то выводам…

Лидия Константиновна посмотрела на него с мукой во взоре.

– Судебный следователь закрыл дело. Виновного так и не нашли. Но ходили слухи, – она сглотнула, – что это был Федор Вережников.

Вот тебе на. Вообще-то Опалин ставил на другого брата.

– Честно говоря, – вмешался Платон Аркадьевич, – я не понимаю, какое это имеет значение сейчас, когда…

– Все имеет значение, – оборвал его Опалин, и Киселев поразился его изменившемуся тону. – За что инженер застрелил вашего отца? Он был пьян и палил куда попало? Или вашему отцу просто не повезло, что он подвернулся под пулю?

– В уезде считали, – мрачно ответила Лидия Константиновна, – что Федор Иванович хотел… хотел убить любовника своей жены. Он… он ревновал ее.

– А ваш отец…

– Нет. – Она резко мотнула головой. – Моему отцу, как вы изволили выразиться, не повезло. Он просто оказался не там, где надо.

– Как звали жену инженера?

– Зинаида Станиславовна, урожденная Чернецкая. Но…

– Вы хорошо помните, что происходило после гибели вашего отца? Не было никаких призраков… как это говорится… потусторонних явлений? Нет?

– Разумеется, нет, – пробормотала Лидия Константиновна, глядя на него во все глаза. – Я тогда была совсем маленькой, но из рассказов матери… она ни о чем таком не упоминала. И дядя Федор… если хотите знать, он был замечательным человеком. Если он и в самом деле тогда выстрелил… это могло быть только несчастным случаем, понимаете? Я… я никогда его ни в чем не упрекала. Он платил за мое образование, он…

Взволновавшись, она приложила руку ко лбу. Опалин не стал торопиться со следующим вопросом, дав ей время успокоиться.

– Где вы учились? – спросил он через некоторое время.

– В московской гимназии, а потом в Петербурге на курсах.

– То есть вы надолго уезжали из усадьбы?

– Да, но мама жила здесь, и я к ней возвращалась. Она… она привыкла… И у нас не было денег, чтобы жить в Петербурге, – добавила Лидия Константиновна, сделав над собой усилие. – Я давала уроки, но этого было мало. И она потеряла вкус к жизни после того, как отец… как его не стало. Она не хотела никуда переезжать… вообще не хотела двигаться. Даже когда в пятом году…

– А что тогда случилось?

– Как что? Волнения. Местные жители ворвались в дом, а потом попытались сжечь усадьбу.

А вот этого Пантелей не говорил, мелькнуло в голове у Опалина. Упоминал только про семнадцатый год.

– Они пытались сжечь ее, потому что ненавидели Вережниковых, или из-за того, что Сергей Иванович занимался этим… спиритизмом? – спросил он напрямик.

– Они считали его колдуном, – кивнула Лидия Константиновна. – Да, я думаю, главным образом из-за Сергея Ивановича. Но он их напугал, и они убежали.

– Как напугал? Чем?

– Я… Меня тогда здесь не было. Я слышала, он заставил ходить мебель. Мебель набросилась на них.

Опалин распрямился, недоверчиво глядя на собеседницу.

– В каком смысле, простите?

– Ну… мебель взбунтовалась и выгнала их из дома. Потом они собрались, попытались поджечь его, но началась страшная гроза, и… Огонь погас, не успев разгореться. После этого они долго боялись приблизиться.

Опалин поморщился и, чтобы собраться с мыслями, протянул руку к тарелке с земляникой и взял одну из ягод. Папироса обожгла пальцы учителю, и он, досадливо сморщившись, сунул ее в пепельницу.

– Я думаю, – буркнул Платон Аркадьевич, не удержавшись, – товарищ из Москвы скажет, что все это вздор.

– Нет, – внезапно промолвил Лидия Константиновна, качая головой. – Вы не знали Сергея Ивановича, а я знала. И я верю, что он многое мог. Однажды я без предупреждения вошла в кабинет, где… где он обычно давал сеансы. Он сидел за столом, закрыв глаза и подняв руки ладонями вверх, а вокруг него в воздухе кружились карты. И это был не трюк, не обман зрения. Я видела это точно так же, как вижу вас сейчас.

Искренность ее тона поразила Опалина.

– Его многие пытались уличить в шарлатанстве, – быстро продолжала Лидия Константиновна. – Говорили, что он пользуется людской доверчивостью, что он… Но он помогал и людям, у которых не было денег, и ничего не требовал взамен. Он действительно обладал сверхъестественными способностями и…

– Вы видели Распутина? – прервал ее Иван.

Лидия Константиновна открыла рот.

– Распутина… ох. Да, он приезжал сюда. У него был ужасный взгляд… гипнотический, – прибавила она, содрогнувшись. – Вокруг него суетились какие-то тараканоподобные людишки…

Последнее замечание заинтересовало Опалина. Оно выбивалось из общего строя речи собеседницы, и он подумал, что визит Распутина действительно произвел на Лидию Константиновну неизгладимое впечатление.

– Они говорили с Сергеем Ивановичем за закрытыми дверями. Потом Распутин уехал, недовольный… То есть мне так показалось. Сергей Иванович провожал его, и в дверях Распутин внезапно остановился… Сказал что-то вроде «Все ты врешь, врун ты, барин!». Потом неприятно улыбнулся и вышел. Вы бы видели, как его свита лебезила и…

Опалин открыл рот, чтобы спросить, правда ли, что Вережников предсказал Распутину его будущее, и закоченел. Он внезапно понял, что незаметно для себя всерьез втянулся в темное пространство, где господствовали суеверия, мистика и ожившая мебель, которая каким-то образом изгоняла из дома взбунтовавшихся крестьян. А ему – он чувствовал это – жизненно важно было оставаться скептиком. Мебель не может ходить; будущее нельзя предсказать по той простой причине, что его еще нет, а пляшущие в воздухе карты, которые видела Лидия Константиновна, наверняка объясняются каким-нибудь нехитрым фокусом. Знать бы только, каким…

– Сергей Иванович был богатым человеком? – рубанул с плеча Опалин.

Лидия поглядела на него с удивлением.

– Он… да. Конечно. Если вы хотите спросить, много ли ему платили… Но я уже сказала, что некоторых он принимал даже бесплатно.

– Некоторых, но не всех, верно?

– Ну… разумеется. Некоторые, было дело, даже составляли завещания в его пользу, в награду за помощь… Он не отказывался от таких наследств, но я никогда не видела, чтобы он кого-то побуждал… или заставлял…

Опалин взял еще несколько ягод и принялся жевать их, не чувствуя вкуса. Ему все меньше нравилось дело, которым он вынужден был заниматься.

– Скажите, почему Вережниковы уехали за границу? – спросил он.

Вот будет номер, если она ответит, что маг, чародей и спирит Сергей Иванович предвидел две революции – февральскую и октябрьскую, и заранее принял меры, чтобы они его не коснулись.

И Опалин услышал голос Лидии Константиновны:

– Зинаида Станиславовна заболела. Кажется, у нее открылся туберкулез… Сергей Иванович подключил свои знакомства, и они кружным путем выехали в Швейцарию.

– Ну, Зинаида Станиславовна – это понятно, муж ее сопровождал… А Сергей Иванович почему с ними поехал? Он же не заболел.

– Ему надо было уладить дела в Париже. Его жена незадолго до того умерла…

– Жена?

– Да, у него была жена. Но она ушла от него вскоре после свадьбы. Кажется, и года не прошло… Связалась с одним… князем, как я слышала… Ему нельзя было жениться, и они перебрались во Францию…

Похоже, братьям Вережниковым катастрофически не везло с женщинами. Одного жена бросила ради любовника, другому изменяла со всеми подряд… да так, что он из-за нее даже застрелил человека, который, по словам его дочери, ни в чем не был перед ним виноват. (А может, был? Стоит ли верить дочери в таких моментах, как этот… Хотя, с другой стороны, какая теперь разница…)

– Позже мы узнали, что еще до отъезда Сергей Иванович перевел за границу часть своих капиталов, – добавила Лидия Константиновна.

Значит, все-таки кое-что маг и чародей предвидел. Опалин почувствовал, что начинает злиться.

– Итак, Вережниковы уехали, и наступил 17-й год. Усадьбу снова пытались поджечь…

– Да, но им пришлось отступить. Тогда они, – Лидия Константиновна тяжело вздохнула, – разгромили земскую больницу.

– Зачем? – насупился Опалин.

– Как вам сказать… Там был спирт, а спирт можно выпить, например. Потом они сами же и жалели о том, что натворили, потому что разразилась эпидемия тифа, а земский доктор уехал, как только начались… как только началось все это. Потом холера, и дифтерит, и опять тиф… Усадьбу переоборудовали в госпиталь, динамо-машина сломалась, дров не было… Старая мебель пошла на дрова… книги… Через какое-то время госпиталь отсюда убрали, но кровати, на которых лежали больные… их тоже пришлось сжечь. Открыли школу первой ступени, починили динамо-машину… Несколько помещений выделили ячейке комсомола. И весной все это началось.