Текст книги "Аквамариновое танго"

Автор книги: Валерия Вербинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Валерия Вербинина
Аквамариновое танго

Пролог

Труп проснулся рано утром. Кряхтя, он выбрался из-под одеяла и отправился приводить себя в порядок.

Собственно говоря, в эти мгновения он еще не являлся трупом. Можно сказать и так, что он был без нескольких часов трупом и его смерть уже вырисовывалась в контурах последнего дня его жизни.

Однако в эти мгновения, когда он чистил зубы, одевался, разворачивал газету, ворчал на дороговизну и на нелепые действия правительства, он менее всего думал о смерти и о том, что всему сущему когда-нибудь приходит конец. Не беспокоили его также и соображения о своем завещании, о том, кому что достанется, когда его не станет. Нельзя сказать, чтобы это совсем его не интересовало – напротив, он никогда не принадлежал к людям, которые считают, что после них хоть потоп. Завещание он написал давно и с тех пор о нем не вспоминал да и не видел смысла в этом, особенно в такой рядовой день, как сегодняшний.

Не было ни единого намека на то, что его существование вскоре оборвется, ни одной зловещей приметы, никакого знака свыше – ничего. Кот, как обычно, подошел к хозяину, прося ласки, и кофе был горячий, именно такой, какой он любил.

Утро прошло, как проходят все утренние часы, и день, который его сменил, тоже оказался самым обыкновенным днем. Все то же самое и все так же, как всегда. Ничего особенного.

Ближе к вечеру труп вспомнил, что ему надо кое-куда съездить, и вышел. В окно жена видела, как он садился на свой велосипед.

– Ты скоро? – крикнула она.

Не отвечая, он только кивнул, сел на велосипед и растворился в дымчатых средиземноморских сумерках. Она видела его сутуловатую спину, когда он уезжал, и даже тень предчувствия не сжала ее сердце. Впоследствии она пыталась вспомнить хоть что-нибудь, что указало бы ей на то, что в то мгновение она видела его живым в последний раз, но тщетно.

Через несколько часов для него все завершилось навсегда; потому что смерть – единственное, о чем можно сказать, что она действительно навсегда. Он лежал на обочине, возле своего велосипеда, и теперь никто не мог отрицать, что это был уже не человек, а просто труп. Бледный мотылек кружил над его лицом.

Из-за поворота выехал автомобиль, один из тех громадных автомобилей, которые были на ходу еще до недавней войны. Желтоватый свет фар осветил застывшее лицо покойника. Мотылек исполнил в воздухе какой-то замысловатый танец и исчез, словно его и вовсе не было.

Из автомобиля вышла женщина, окликнула лежащего, затем подошла ближе. Фары светились за ее спиной, словно глаза какого-то механического чудовища, мотор пыхтел с усилием, как человек, страдающий одышкой.

Женщина подошла ближе, внимательно оглядела труп и то, что лежало возле него. Хотя она понимала, что надежды практически нет, для очистки совести она все же потрогала пульс. Но рука трупа была холодной и застывшей.

Через несколько секунд дверца автомобиля хлопнула, и сумерки съели его – весь, вместе с дамой, которая в нем ехала, и одышливым мотором. Последними тьма проглотила глаза фар, которые были видны еще несколько мгновений, пока автомобиль ехал до следующего поворота.

Глава 1
Королева без трона

– Ваше имя?

– Амалия Корф. Баронесса Амалия Корф.

Молодой полицейский, заполнявший протокол, поднял глаза. Почудилось ли ему или свидетельница упомянула о своем титуле как бы между прочим, но с вполне определенной целью поставить собеседника на место? Однако Амалия ответила ему таким безмятежным взглядом, что инспектор невольно смутился.

– Вы живете в Ницце?

– В основном в Париже, но в здешних краях у меня дом.

– Вы француженка?

– Я русская. Впрочем, паспорт у меня британский.

Теперь Анри Лемье кое-что вспомнил об этой странной русской, у которой действительно была вилла близ Ниццы. Теперь, после революции на ее родине, баронесса устроила на вилле нечто вроде центра для русских беженцев, на что местная полиция смотрела, скажем откровенно, без особого восторга. Им не нравились толпы дурно одетых, измученных людей, нередко прибывавших во Францию без всяких документов – или с такими документами, проверить подлинность которых не было никакой возможности. Однако несколько попыток властей под разными предлогами прикрыть это убежище закончились нешуточными скандалами, которые всегда разрешались в пользу этой непроницаемой светловолосой дамы с золотисто-карими глазами. Анри вспомнил разговоры о том, что у баронессы сохранились связи, которые она без малейшего колебания пускает в ход, и насупился. Он терпеть не мог людей, которые считают, что у них есть какие-то привилегии перед законом. Впрочем, до сих пор баронесса отвечала на его вопросы вполне откровенно, надо отдать ей должное. И все же эта женщина инстинктивно не нравилась ему, хотя он и сам не понимал почему.

– Расскажите, пожалуйста, как вы обнаружили тело, – попросил он.

– Я направлялась из Парижа в Ниццу на своей машине. Подъезжая к Ницце, я увидела на обочине велосипед и рядом с ним лежащего на земле человека. Я подумала, что он мог стать жертвой аварии или сердечного приступа. Я остановила машину и вышла, но беглого осмотра хватило, чтобы понять: здесь не было ни того, ни другого. Кто-то застрелил его, всадив три пули в грудь.

Инспектор Лемье привык к свидетелям, которые выражаются сумбурно, без конца повторяют одно и то же и, не в силах выразить какую-то мысль словами, помогают себе бурной жестикуляцией. Четкость показаний Амалии не то чтобы поразила его, но, скажем прямо, немного озадачила.

…И еще он внезапно понял, кого именно ему напоминает его собеседница. Она была похожа на королеву без трона. Она, возможно, сама не сознавала этого, но манера держаться, речь, посадка головы – все выдавало в ней человека иного круга, даже другого мира, того мира, который с Первой мировой войной канул в небытие.

– Вы полагаете, – спросил Анри, – что этого человека кто-то убил?

– Я думаю, вряд ли он сумел бы совершить самоубийство, выстрелив в себя трижды.

Она язвила и улыбалась – инспектор хоть и заметил колкость, все же поймал себя на том, что его так и тянет улыбнуться в ответ.

– Вы не знаете этого человека? – продолжал он.

– Нет.

– Вы абсолютно в этом уверены?

– Абсолютно.

– Итак, вы увидели тело и отправились в полицию…

– Я думаю, в данных обстоятельствах это было разумнее всего.

– Может быть, вы заметили еще что-нибудь, кроме того, что его застрелили?

– Да. Возле трупа лежал листок, придавленный камнем. Я так понимаю, это было сделано, чтобы листок не улетел от ветра.

– Что за листок?

– Обыкновенный лист бумаги, не очень большой.

Инспектор нахмурился.

– В чем дело? – спросила Амалия, которая ни на секунду не переставала наблюдать за своим собеседником.

– Когда полиция прибыла на место, там не было никакого листка.

В кабинете наступило молчание.

– Очень странно, – медленно проговорила Амалия. – Лично я готова поклясться, что листок был, когда я уезжала оттуда.

– Что это был за листок, вы не запомнили?

– Разумеется, запомнила, потому что это показалось мне необычным. На листке крупно было написано: «№ 3».

– Номер три? – изумился инспектор.

– Да.

– Вы его трогали?

– Разумеется, нет. В наши дни всем, даже школьникам, отлично известно, что на месте преступления ни к чему прикасаться нельзя.

– То есть вы не забирали листок?

– Нет, я же сказала вам.

– Тогда куда же он мог деться?

Амалия пожала плечами.

– Полагаю, инспектор, это уже ваша задача установить – куда.

Конечно, она не брала листок, Анри даже не сомневался в этом. И все-таки она поставила его в тупик. Он подумал, сколько людей, имеющих собственные машины, предпочли бы просто проехать мимо бедняги, лежащего на обочине. Мы ничего не заметили, господин инспектор, мы торопились, и вообще, было уже темно… А вот она остановилась и сразу же обратилась в полицию, когда поняла, что дело неладно. Анри почувствовал, что его неприязнь к этой странной даме начинает ослабевать. Она поступила именно так, как должна была, и почему-то он был уверен, что и в других обстоятельствах она стала бы действовать точно так же.

– Кто он? – спросила Амалия.

– Простите?

– Убитый, он кто?

– Сожалею, но поскольку ведется следствие…

– Полно вам, инспектор. Я же все равно все прочитаю завтра в утренних газетах… Так кто он такой?

– Жозеф Рошар, – сдался инспектор. – Владелец местного кафе «Плющ».

– И только? Сдается мне, вы чего-то недоговариваете.

– Простите?

– Рядовой владелец кафе не слишком тянет на человека, в которого могут всадить три пули, – снисходительно пояснила Амалия. – Чем он занимался?

– Я уже вам сказал, – с неудовольствием ответил инспектор. – Он был хозяином кафе.

– Только и всего?

– Только и всего.

Амалия задумалась.

– Занятно, – проговорила она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Разумеется, если бы он вез при себе большие деньги, это бы объяснило обстоятельства, при которых его нашли. У него было при себе что-нибудь?

– Мы проверяем. Насколько нам известно, все его вещи на месте.

– А что значит пропавший листок с третьим номером? У вас есть какие-нибудь соображения по этому поводу?

– Никаких, сударыня. Я впервые услышал о нем от вас.

Амалия поглядела на его молодое открытое лицо и подавила вздох. Худощавый темноволосый Анри отчаянно пытался отрастить усы, но, судя по результатам, они не особенно спешили оправдать его надежды. На подбородке у него красовалась ямочка, придававшая ему юный вид. Безмятежный, чистенький, аккуратный юноша с белоснежными манжетами, застегнутый на все пуговицы и в идеально отглаженном костюме. Почему-то он напомнил Амалии детей, которые старательно играют во взрослых, но, что бы они ни делали, в каждом их жесте чувствуется, что это еще дети.

Как же он будет расследовать это дело? Или тут замешано что-то личное? До перехода к Франции Ницца была итальянской территорией, и тут до сих пор кипят итальянские страсти, которые нет-нет да дают о себе знать. Однако практичная Амалия тотчас же вспомнила, что убитому было лет под шестьдесят и, стало быть, он совсем не тянул на донжуана, который соблазнил чью-то жену и нарвался из-за этого на пулю – точнее, даже на три пули.

И при чем тут пропавшая записка с номером? Если это угроза, то кому? Если предостережение, то почему в такой странной форме?

Впрочем, в любом случае все это ее больше не касается. Она лишь свидетель, не более того. Увидела тело и сообщила о нем в полицию.

– Подпишите вот здесь, сударыня.

Очень решительная дама, подумал он, увидев, как она размашисто ставит подпись под протоколом. Порывшись в сумочке, Амалия вынула оттуда визитную карточку.

– Здесь мои телефоны, в Ницце и в Париже. Если выяснится что-то новое, позвоните мне.

Анри не подал виду, однако он был задет. Она что, всерьез верит, что он будет посвящать ее в детали полицейского расследования?

– Вдруг у вас возникнут ко мне еще какие-нибудь вопросы, – пояснила Амалия спокойно. – Ведь это вы будете вести дело?

– Я думаю… то есть почти уверен… да.

– Что ж, желаю успеха. До свидания, инспектор.

Она улыбнулась каким-то своим затаенным мыслям и вышла, оставив после себя тонкий аромат дорогих духов.

* * *

Всего их было семнадцать.

Семнадцать человечков, сложенных из бумаги. Пятнадцать стояли на полке. Двое лежали в стороне без голов, отстриженных ножницами.

За дверями послышались чьи-то шаркающие шаги. Дверь растворилась, и в темном проеме возник силуэт человека.

Он не сразу зажег свет. Полка с ее бумажными жителями и манила его, и отпугивала, но, раз начав, надо было довести дело до конца.

Щелкнул выключатель, и человек расхлябанной походкой двинулся к полке. По пути он взял со стола острые ножницы.

– Ну вот и третий, – проговорил он негромко и, сняв с полки третьего человечка, отстриг ему голову.

На спине у бумажного человечка неровным, прыгающим почерком было написано: «Жозеф Рошар».

Глава 2
Номер два

– Мама, почему ты так поздно? Что-нибудь случилось?

Такими словами встретила Амалию ее дочь Ксения, когда баронесса наконец прибыла на виллу.

– Ничего особенного. Я была в полиции.

– О! Машина подвела?

– Это не из-за машины, никакой аварии не было. Я нашла убитого.

– Где?

– На обочине, в нескольких верстах отсюда. – Почему-то ей было легче сказать русское слово «верста», чем обычный для Европы километр, хотя это почти одно и то же.

Тут появился старший сын Амалии, Михаил, который в последнее время был на вилле за главного, и Амалия повторила детям то, что уже рассказала ранее инспектору.

– Какая-то мутная история, – проворчал сын. – Надеюсь, хоть в этом они не станут обвинять русских беженцев? Недавно у соседей пропала какая-то мелочь, так они сразу же написали на нас жалобу, что, мол, наши жильцы занимаются воровством, а мы их покрываем. В конце концов выяснилось, что украл их же слуга, но хозяева и не подумали извиняться.

Амалия поморщилась.

– Насколько я поняла, пока еще слишком рано делать какие-то выводы. Я имею в виду, кто убил того беднягу.

– И вообще это нас не касается, – добавила Ксения. – Тебе разогреть ужин?

– Нет, уже слишком поздно. Миша, как идут дела на вилле?

И она стала обсуждать с сыном судьбы новых беженцев и возможности их устройства.

Амалия вставала поздно, и на следующее утро первая ее мысль была о вчерашнем происшествии. Как следует все обдумав, она отправилась к сыну.

– Миша, где у нас старые газеты? Мне нужны все выпуски за… постой… хотя бы за последние несколько месяцев.

– Ты что-то ищешь? – спросила Ксения, заглянув в дверь.

– Старые газеты. Хочу найти номера один и два. – Видя непонимающее лицо дочери, Амалия пояснила: – Если убийство хозяина кафе было третьим, должны быть второе и первое. Надо понять, в чем дело.

– Что-то я не припомню никаких номерных убийств, – заметил Михаил, – а ведь я читаю всю местную прессу и парижскую тоже.

– Ты мог просто не обратить внимания. Так где газеты?

…Она устроилась в угловой комнате с ворохом газет и, хмурясь, стала просматривать уголовную хронику. Горничная принесла завтрак и бесшумно удалилась. В дверь заглянула Ксения.

– Тебе помочь?

– Да, если тебе не сложно.

– Как по-твоему, что за этим кроется?

– Не знаю, но мне все это не нравится. И еще не нравится то, что убийство произошло недалеко от нас.

– Думаешь, у них хватит низости обвинить кого-нибудь из наших?

Амалия ответила не сразу.

– С тех пор как революционное правительство отказалось платить по царским займам, с французами стало очень тяжело разговаривать, – наконец проговорила она. – Они все время плачутся, что их обманули, как будто в этом виноваты ты, или я, или белые офицеры, бежавшие от зверств чекистов. Вся беда в том, что французы великодушны ровно до той поры, пока не задет их кошелек. И они никак не могут понять, – прибавила Амалия с ожесточением, – что грешно лезть со своими потерянными франками и сантимами к людям, у которых расстреляли близких, у которых детей живьем сбрасывали в шахты… к беженцам, которые утратили все, что имели, а если и спасли, то жалкие крохи. Франция давно переболела своими революциями, а мы…

Она замолчала, кусая губы.

– Как ты думаешь, – решилась Ксения, переворачивая газетные листы, – это надолго?

– Большевики? Конечно. Не стоит тешить себя иллюзиями, дорогая. Империи Российской больше нет.

– Но будет?

– Если и будет, то уже не та, которую мы помним, – отозвалась Амалия, – и потом, для нас это не имеет никакого значения, потому что до новой империи мы все равно не доживем.

– Я очень ценю твою прямоту, – сказала Ксения после паузы. – Но я еще более пессимистична, чем ты. И я не верю в долговечность зданий, построенных на крови.

– Ну, а я знаю, что люди приходят к власти не для того, чтобы эту власть упустить, – отозвалась Амалия. – Все на самом деле очень просто: они выиграли, мы проиграли. Но это не значит, что они правы, и не значит, что не правы мы. Победа означает только то, что кто-то оказался сильнее. Одна русская смута породила Романовых, другая их уничтожила. От Михаила до Михаила, – она поморщилась, – Николай Второй ведь отрекся в пользу младшего брата, и формально Михаил был последним царем, хоть и всего день, кажется… Истории не откажешь в своеобразном чувстве юмора.

Она была готова развивать эту болезненную для нее тему и далее, но решила остановиться. Ни к чему растравлять старые раны. Умирают люди, умирают государства, умирают целые империи, увлекая за собой миллионы в небытие. Где теперь германская империя и кайзер с лихо торчащими усами? А австрийская? Поглядишь теперь, сколько Австрия занимает места на карте Европы, и смеяться хочется – а ведь была ого-го какая держава!

– Думаешь, их победа – настоящая? – настойчиво спросила Ксения. – Я почему-то не могу отделаться от мысли, что большевики все равно в конце концов потерпят поражение.

– Может быть, и потерпят, – рассеянно ответила Амалия. – Но ты должна понимать, что это вовсе не значит, что мы победим.

Она просмотрела последние листы и отложила ворох газет, ощущая досаду. Ни в одной из них не нашлось того, что она искала.

– Есть, – внезапно сказала Ксения.

– Что?

– Кажется, я нашла. Только там и речи нет об убийстве.

И Ксения подала матери мятый газетный лист, на котором красовалось несколько фотографий.

– Вот, смотри… Оноре Парни, известный импресарио и владелец парижского мюзик-холла «Альгамбра», погиб во время пожара в его новом заведении, театре «Лорьян», который он собирался перестроить в еще один мюзик-холл.

Амалия быстро пробежала глазами строки.

– Тут нет ни слова о номере втором, – заметила она.

– Посмотри на фото сгоревшего «Лорьяна».

На обгоревшей стене и в самом деле было четко выведено, судя по всему, мелом: «№ 2».

– Однако! – вырвалось у Амалии. – А во время пожара больше никто не пострадал?

– В заметке сказано, что погиб только Парни.

– Но какая связь может быть между владельцем парижского мюзик-холла, судя по всему, человеком обеспеченным, и хозяином скромного кафе в Ницце?

– Хотя бы та, что у них обоих были свои заведения. Только, по правде говоря, я не уверена, что нашла то, что тебе нужно. Мало ли кто мог сделать эту надпись… и потом, это было не в Ницце, а в Париже, и Парни погиб в огне, а не был убит.

– А номер один тебе не попадался?

– Нет. Но ты же знаешь, обычно номера ставят, когда предметов больше одного. Я хочу сказать, когда все только начиналось…

– Ты права. – Амалия задумалась. – Дай-ка мне сегодняшние газеты, в которых говорится о владельце кафе «Плющ».

«Курьер Ниццы» превзошел сам себя: статья об убийстве Жозефа Рошара сопровождалась аж тремя фотографиями, на которых были запечатлены место преступления, хмурый инспектор Лемье в шляпе, который держал в руке блокнот и волчьими глазами смотрел в объектив, и кафе погибшего.

– Адрес «Плюща» тут есть, – сказала Амалия. – Кроме того, в заметке упоминается, что у убитого осталась вдова, некая Савини Рошар.

Она поднялась с места.

– Ты хочешь с ней поговорить? – спросила Ксения, которая все схватывала с полуслова. – Об Оноре Парни?

– Я хочу понять, какая связь между этими двумя преступлениями, если она вообще есть.

– Значит, инспектор не внушает тебе доверия?

– Сейчас в полиции очень много молодых, – сказала Амалия, – из-за того, что многие из старшего поколения погибли на фронте. И если хочешь знать мое мнение, то да, для инспектора он слишком молод. А если наши недруги попытаются использовать этот случай и начнут давить на него, он может не устоять. В наших же интересах понять подоплеку этого убийства, и как можно скорее.

– Я могу отвезти тебя, если хочешь, – предложила Ксения.

Она никому не признавалась в этом, но ей становилось не по себе, когда мать уезжала куда-то одна. Казавшаяся такой хрупкой и изящной, Амалия была для своей семьи, в сущности, утесом, за который они все цеплялись – в этом страшном мире, полном бед, утрат и горечи изгнания. И Ксения со страхом думала, что мать уже немолода, хоть и прекрасно выглядит для своих лет, что она может сломаться, может погибнуть, и что будет с ними всеми тогда?

– Нет, – ответила Амалия на слова дочери. – Тут недалеко, я быстро съезжу и вернусь.

Она улыбнулась Ксении, взяла со стола перчатки и вышла, а та, не удержавшись, встала с места и подошла к окну, из которого просматривался почти весь сад. Она видела, как мать вышла из дома. Полковник Добровольческой армии, который жил на вилле, поправляясь после ранения, почтительно поклонился хозяйке. Амалия улыбнулась и сказала ему что-то ободряющее. Несколько беженцев, объявившихся на вилле недавно, сидели на скамье возле ограды, увитой цветущими сиреневыми глициниями. И Амалия, хоть и спешила, все же нашла для вновь прибывших несколько теплых слов.

На дорожке показалась монашка с молитвенником в руках – одна из тех монашек, с которыми Ксения несколько недель назад договорилась, что они будут помогать ухаживать за ранеными. Амалия уже шла к гаражу, но, увидев монашку, свернула в ее сторону. Ксении отчего-то показалось, что монашка немного смутилась. Она обменялась с Амалией несколькими фразами, и та удалилась. Но от Ксении не ускользнуло, что мать разговаривала с девушкой чуть дольше, чем с офицером и остальными беженцами.

Амалия села в машину и выехала за ворота. «Вот так встреча», – мелькнуло у нее в голове, но тут наперерез автомобилю кинулся невысокий малый в кепке, с торчащими из-под козырька вихрами и с фотоаппаратом в руках. Машина едва не сбила его – не сбила, собственно, только потому, что Амалия, опомнившись, затормозила.

– Вы в своем уме? – сердито крикнула она, высовываясь в окно.

– Габриэль Форе, «Курьер Ниццы»! Вас не затруднит уделить мне пару минут?

Он попытался сделать фото, однако рука в перчатке тотчас же закрыла объектив камеры, нахально уставившейся на Амалию.

– Затруднит, – стальным голосом ответила та.

– Полно вам, сударыня! Всем уже известно, что это вы нашли тело бедняги Рошара… Это правда, что возле него лежал какой-то таинственный листок?

– Простите, полиция настоятельно просила меня ничего не сообщать прессе.

Положим, это было неправдой, но выглядело вполне правдоподобно и, главное, служило отличным предлогом, чтобы не общаться с прессой. Однако коротышка оказался на редкость настойчив.

– Кто просил? Инспектор Лемье? Да ладно вам, сударыня!

Габриэль Форе, судя по всему, принадлежал к тому неприятному типу журналистов, которые становятся все развязнее по мере того, как беседа с ними становится все длиннее.

– Ариведерчи, сударь. – Теперь голос Амалии был не только стальным, но и вобрал в себя весь лед с обоих полюсов.

– Сударыня!

Но Амалия уже уезжала. Однако в зеркальце заднего вида она заметила, как Габриэль, не тратя времени даром, кинулся к видавшему виду велосипеду, сел на него и что есть духу припустил за ускользающей машиной.

И тут ожил неприятный, гнусавый, занудный голос здравого смысла, помноженного на знание жизни и отсутствие каких бы то ни было иллюзий.

«Если бы ты вчера проехала мимо, – пробубнил этот голос в мозгу Амалии, – ничего этого не случилось бы…»

«А если бы Рошар был еще жив? – тотчас же возразила она себе. – Как я могла проехать мимо, как?»

Она въехала в центр Ниццы и уже через несколько минут остановилась возле кафе «Плющ», в котором в это время было куда больше народу, чем обычно.

– Я хотела бы побеседовать с мадам Рошар, – сказала Амалия официанту, который весь в поту метался между столиками.

– Ее здесь нет.

– А где она?

– У себя, в квартире над кафе. Но она никого не принимает.

– У меня есть сведения о ее муже, которые могут ее заинтересовать.

Официант затравленно покосился на Амалию и, поразмыслив, кликнул какую-то Сюзанну, которая оказалась молодой, неопрятной, кое-как причесанной женщиной в грязноватом фартуке.

– Сюзанна, мадам говорит, что ей надо к мадам Рошар… Это по поводу мсье Жозефа.

– Ступайте за мной, – бросила Сюзанна, хмуро оглядев Амалию.

На лестнице, которая вела в квартиру хозяев, сидел кот и вылизывал лапку. Завидев постороннюю, он весь подобрался и настороженно уставился на нее.

Пока Сюзанна докладывала о ней мадам Рошар, Амалия осматривалась в гостиной, в которую ее привели. Старая мебель, добротная, но ничего особенного, большое зеркало в красивой раме, на стенах – карточки мужчины и женщины в разные периоды их жизни, поодиночке и вдвоем. На одной из фотографий между ними сидел мальчуган и улыбался в объектив всеми ямочками своего широкого, скуластого лица.

– Что вам угодно?

Амалия повернулась и увидела перед собой немолодую седоватую женщину в темно-коричневом платье. Очевидно, у мадам Рошар не было припасено одежды на случай траура, и она надела эту.

– Ступай, Сюзанна, – тотчас же прибавила она.

И по ее властному тону Амалия сразу же поняла, что если кто и был главным в доме, то, скорее всего, не Жозеф, а его жена.

– Я баронесса Корф, – сказала Амалия, когда дверь за Сюзанной затворилась. – Возможно, вам уже говорили, что это я нашла вашего мужа.

Глаза мадам Рошар были совершенно сухи, и при упоминании убитого в них ничего не дрогнуло. И еще Амалия подумала, что ей не нравится их лихорадочный блеск.

Впрочем, баронесса Корф никогда не полагалась на первое впечатление.

– Это ужасно, – сказала мадам Рошар тусклым голосом. – Просто ужасно…

Она вздохнула. Дверь позади Амалии приотворилась, и в щель просочился тот самый кот, который сидел на лестнице. Мадам Рошар покосилась на него так, словно надеялась, что он сможет избавить ее от общества баронессы, и с некоторым опозданием предложила гостье сесть.

– У вас нет никаких соображений, кто мог это сделать?

Вдова не пожала, а как-то беспомощно передернула плечами.

– Если бы были… Я бы сразу же сообщила полиции.

В ее тоне Амалии почудился оттенок вызова.

– У вашего мужа были враги?

– Какие враги могут быть у хозяина кафе?

– Может быть, он вез в тот день большую сумму денег?

– Нет. Ничего такого не было.

– И при нем не было никаких ценностей?

– Никаких. Я думаю, может быть, это какие-нибудь бандиты…

– Вам сказали, что возле его тела лежал листок, на котором было написано: «№ 3»?

– Да… Этот молодой инспектор… как его… Лонье… упоминал что-то такое.

– И у вас нет никаких соображений по этому поводу?

– Нет.

Она отвечала машинально, почти не задумываясь над содержанием своих ответов. Лихорадочный блеск ее глаз угас, было заметно, что мыслями она где-то далеко. «Думает о траурном платье? О том, во сколько ей обойдутся похороны?»

– Скажите, вам известен человек по имени Оноре Парни?

Зрачки вдовы слегка расширились, в глазах мелькнул – нет, не страх, а какая-то болезненная настороженность.

– Парни?

– Да.

– Никогда о таком не слышала. – Однако она лгала каждой ноткой своего голоса. Рука ее, машинально гладившая кота, устроившегося у нее на коленях, дрожала.

– Вы уверены?

– Да. Да!

– Скажите, в окружении вашего мужа, среди его знакомых не было никаких странных происшествий? Убийств, несчастных случаев?

– Не понимаю, о чем вы спрашиваете, – пробормотала вдова. – Ничего такого не было! Зачем вам все это?

Тон последней фразы был почти умоляющим.

– Если я могу чем-то вам помочь… – начала Амалия.

– Вы не можете мне помочь.

Теперь она говорила с неприкрытой враждебностью. Амалия поднялась с места.

– Все же если вы что-то вспомните… – Она положила на стол визитную карточку. – Здесь мой телефон.

– Это ни к чему.

– Кто знает!

Она испытывала досаду, но ни в коем случае нельзя было ее обнаружить перед этой неуступчивой женщиной с сухими глазами.

– Можете не провожать меня, – добавила Амалия. – Я сама найду дорогу.

И она вышла, но не настолько быстро, чтобы не услышать горячий шепот сникшей мадам Рошар: «О, боже…»

Она что-то знала, в этом Амалия уже не сомневалась. Знала – и боялась проговориться. Но что именно могло объединять хозяина кафе в Ницце и владельца парижского мюзик-холла?

У Амалии возникло тягостное чувство, что она находится только в самом начале расследования, и оно будет вовсе не таким простым, как ей хотелось бы думать, и что оно почти наверняка связано с какой-то липкой тайной прошлого. Если, конечно, ее предположения верны и Оноре Парни – действительно тот самый номер два. Но в этом она уже не сомневалась.

«Вдова не ожидала услышать это имя… Она и растерялась, и испугалась. Чего или кого?»

Через несколько минут после того, как Амалия покинула «Плющ», в нем появился запыхавшийся Габриэль Форе. Перекинувшись парой фраз с официантом Матье, он разузнал о визите странной дамы, о Сюзанне и с присущей ему настырностью взялся за неряху.

– Ну, месье Форе, – жеманничала Сюзанна, хихикая, – откуда мне знать, о чем дама говорила с хозяйкой? Я ж не подслушиваю…

– Но ты же могла услышать случайно, верно? Что именно дама хотела знать?

– Она упоминала о каком-то Оноре, – сдалась Сюзанна. – Оноре Берни или Парни, точно не помню.

Обладавший отличной памятью Габриэль тотчас же вспомнил, в каком контексте ему прежде встречалось это имя.

– А почему она о нем спрашивала?

– Откуда мне знать?

– Скажи, а твой хозяин никогда не упоминал его имени?

– Никогда. А кто это?

В ответ Габриэль поцеловал ее в щеку и шепнул ей на ухо что-то, судя по всему, вовсе не о владельце мюзик-холла, потому что Сюзанна стала хихикать еще громче. Она вся порозовела и смотрела на маленького фотографа сияющими глазами.

Вечером Габриэль как бы случайно столкнулся с хмурым Лемье возле полицейского комиссариата. Завидев его, Анри насупился еще пуще.

– У меня нет для вас ничего нового, – выдавил он из себя.

– У меня только один вопрос, – жизнерадостно парировал Габриэль. – Каким образом с делом Рошара связан Оноре Парни, а?

– Кто-кто? – опешил инспектор.

– Эх вы, полицейские, – с притворным сочувствием вздохнул Габриэль. – Дама, которая нашла тело, приходила к вдове и спрашивала ее об Оноре Парни. Да-да, том самом, который сгорел в Париже месяц тому назад.

– Зачем она это сделала? – начал инспектор, но тут же спохватился. – Вам-то откуда известно, что…

– Ветерок принес, – бодро отрапортовал Габриэль, глядя на него светло-серыми смеющимися глазами. – Ветер иногда нашептывает такие интересные вещи! Если бы вы почаще его слушали, инспектор, вам бы цены не было.

– Послушайте, юный проныра…

– Да ладно вам, древний старец, – хмыкнул Габриэль. – Будьте человеком, угостите меня пивом, и я вам обещаю придержать эту информацию.

– Пивом? А может, еще шампанским?

– Ничего не имею против, старик… Эта дама замешана или как?

– Говорю вам, мне ничего не известно, – с неудовольствием пробурчал Анри. – Мы ищем свидетелей убийства, но их нет. Врагов у Рошара не было, они с женой жили тихо, их сын сейчас во флоте. С баронессой Корф он никак не пересекался, я имею в виду убитого.

– Жаль, – вздохнул неисправимый Габриэль. – А то я уже приготовил такие заголовки для хроники! «Баронесса-убийца»! Не разгуляешься с вами, полицейскими…