355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерия Вербинина » Сиреневый ветер Парижа » Текст книги (страница 7)
Сиреневый ветер Парижа
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 22:30

Текст книги "Сиреневый ветер Парижа"


Автор книги: Валерия Вербинина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава двенадцатая

У полицейского есть одно преимущество – быть сукиным сыном, когда бы он этого ни пожелал.

Картер Браун. Одержимая, глава 9

Париж, второй час дня

Мысль, пришедшая в голову Саразену, была так проста, что удивительно, почему до нее не додумались другие. Заключалась она в следующем: раз Вероника Ферреро зашла в этот магазинчик за нехитрыми покупками, более чем вероятно, что она обреталась где-то поблизости. Разумеется, не в гостинице, не настолько она глупа, чтобы так безбожно светиться, но французские дома тем и хороши, что при большинстве из них имеются старые болтливые консьержки. При определенном везении можно было рассчитывать на удачу. Саму Веронику после того шухера, который поднял этот легавый остолоп, они, ясное дело, не застанут, но могут найти что-нибудь, что укажет на ее след.

Саразен вызвал еще четверых сотрудников, вручил им фотографии Вероники, обговорил с ними план действий, и все на двух машинах без мигалок (Саразен ненавидел шум) отправились в район, где утром была замечена знаменитая террористка. Оставив при себе Лероке, Саразен стал обходить дома и опрашивать консьержек. Действовал он магнетическим хищным взглядом, иногда пускал в ход улыбку, раз или два унизился даже до легкой лести. Если хочешь победить, изгони даже мысль о поражении, – но капризная фортуна упорно демонстрировала ему свой зад, не желая поворачиваться другими, более пристойными частями тела. Раз или два консьержка готова была побожиться, что знает девушку с фотографии, но когда всплывало, что она похожа на внучку Сесиль, студентку университета, или на умершую еще в войну кузину, Саразена охватывало самое настоящее бешенство. От остальных агентов, с которыми он поддерживал связь, он знал, что они тоже ничего не обнаружили.

– Тупик, – сказал Саразен мрачно. – Черт! А я-то верил, что уже ухватил ее за хвост.

Лероке тронул его за рукав.

– Смотрите, шеф, молодежная гостиница.

Саразен скривился, показывая, что это дохлый номер.

– И до магазинчика недалеко, – настаивал помощник. – Зайдем?

– Пошли, – прохрипел Саразен, не допускавший мысли о том, что им придется возвращаться с пустыми руками.

Заведение именовалось «Веселая устрица» и относилось к тому разряду гостиниц без звездочек, которые Саразен именовал кратко и емко: дыра. За стойкой наших героев ждал патлатый толстый малый в засаленном пиджаке. Он как-то странно оживился и широко осклабился, едва они вошли. Саразен понял, что он принял их за парочку голубых.

– Номер? – пропыхтел малый, блестя золотым зубом и всем своим видом выражая готовность услужить.

– Девочку, – отозвался Саразен в унисон и поднес к его лицу фотографию Вероники Ферреро. – Узнаете ее?

Улыбка моментально исчезла с лица толстяка, словно контора, в которой он брал ее напрокат, обнаружила, что платеж просрочен, и срочно затребовала ее обратно. Саразен весь подобрался: в глазах хмыря-администратора определенно мелькнула та особая искорка, которая выдает человека с головой. Саразен называл ее искрой правды и объяснял, что когда человек еще не придумал, как соврать, он чаще всего принимает решение все-таки соврать и попадается на этом. Лично у него сомнений не было: толстяк узнал Веронику.

– Никогда ее не видел, – фальшиво просипел толстяк, овладев собой.

Саразен вздохнул, оглянулся на Лероке, положил фотографию в карман, после чего схватил толстяка за волосы, прижал его голову виском к стойке и стал отвешивать свободной рукой щелчки по носу и по лбу, менторским тоном приговаривая: «Лгать нехорошо». Это, конечно, было не очень больно, но чрезвычайно унизительно и крайне неприятно. Лероке вынул из кармана зубочистку и, честно используя ее по назначению, посматривал, не идет ли кто. Когда толстяк проявил в достаточной мере все признаки покорности, уважения к закону и готовности с ним сотрудничать, Саразен слегка ослабил хватку.

– Она была здесь?

– Да! – простонал его собеседник. – Да!

– Когда?

– Да она только заходила к кому-то… не помню, к кому… Ай! – взвизгнул толстяк, потому что Саразен пребольно щелкнул его по лбу. – Я вам правду говорю! Я же не могу уследить тут за всеми…

– Врешь, – объявил Саразен.

И по затравленному взгляду толстяка понял, что попал в точку.

– Она тут ночевала? – продолжал гнуть свою линию Лысый Череп.

Администратор позеленел.

– Ну…

– Да или нет?

– Хорошо-хорошо, я скажу! – сдался толстяк. – Она… да, ночевала, да.

– Под какой фамилией? – безжалостно спросил Саразен.

– Я…

– Ты видел ее документы или нет?

– Да при чем тут я, – возмутился администратор, – ее Армен привел! У которого кафе через две улицы… Сказал, что она с парнем своим поссорилась, у него ее документы остались… Типа надо помочь, не на улице же ей ночевать? А что она такого сделала? Нелегально находится во Франции, что ли?

– Откуда этот Армен ее знает?

– Она к нему в кафе зашла, у нее вид был совершенно потерянный. Так он мне сказал… Она вроде как из России… по-французски говорит сносно, но с акцентом…

Саразен и Лероке обменялись быстрым взглядом.

– Ладно, ты ей предоставил комнату, что дальше?

– Ничего. Она спала почти до десяти, а у нас с десяти считается уже новый день. За вторые сутки она платить не стала, ушла со своей сумкой. Напоследок спросила, где тут почта.

– Она была одна?

– Одна, одна, богом клянусь!

– Вот видишь, – заметил комиссар, – общение со мной явно идет тебе на пользу. Не прошло и пяти минут, как ты уже вспомнил, что есть Бог, верно?

– Ага, – пролепетала жертва произвола, затравленно глядя на своего собеседника.

– Покажешь нам, где именно она останавливалась?

– Конечно, это на втором этаже. Я вас провожу.

– То-то же, – назидательно сказал Саразен. – Лероке, вызывай бригаду.

* * *

Через полчаса в маленькой комнатке все было перевернуто вверх дном. Работали дактилоскописты, сновали коллеги Саразена. В соседних комнатах допрашивали постояльцев.

– Отпечатки пальцев?

– Полно, шеф, но не ее.

– Черт!

Саразен сел на кровать.

– Посмотрите, что я нашел.

Лероке продемонстрировал оторванную обложку от тома Ленина. Другой агент, заглянувший в уборную, обнаружил на стенках унитаза клочки бумаги.

– Похоже, это одна и та же книга, шеф.

Отыскался и футляр от очков.

– Ее?

– Может быть.

– На экспертизу.

– А вот тут есть отпечатки пальчиков Вероники Ферреро, но нечеткие, – подал голос эксперт.

– Простите, вы бы не могли подняться?

Саразена согнали с кровати. Он пересел на тумбочку. На покрывале обнаружили два темных волоса.

– В лабораторию.

– Проверить на ДНК?

– Проверьте.

Агент Блондель обратил внимание на следы на полу.

– Смотрите, шеф. Похоже, что тумбочку перетаскивали к двери.

– Детский сад, – фыркнул комиссар.

– Так точно, – согласился агент. – Но следы совсем свежие.

Вернулся второй агент, которого Саразен послал на почту.

– Ее там не было. Служащие абсолютно уверены. Я опросил их всех.

– Интересно, на кой черт ей почта? – спросил Саразен. – В наши дни письма пишут только старики, все остальные пользуются Интернетом. – Он поднялся. – Так, ребята, продолжайте работать, а я пойду займусь этим Арменом. Лероке!

– Иду, шеф. Я тут подумал…

– Что?

– Да по поводу почты. Может, она ждала письмо или посылку? Скажем, до востребования? – высказал предположение Лероке, когда они уже вышли из «Веселой устрицы».

– Маловероятно. Она же даже не знала, как туда пройти. – Саразен почесал нос. – Я распорядился оставить на почте нашего человека, на всякий случай, но нутром чую: это бесполезная трата времени.

– А до почты она не дошла, потому что ее спугнули в магазине, – продолжал фантазировать Лероке. – Годится?

– Нет. Концы не сходятся. И больше всего меня смущает то, что она подпустила к себе типа с оружием.

Концы и в самом деле не сходились.

Глава тринадцатая

Из всех представителей рода человеческого самый опасный – одинокая женщина без дома и друзей.

Артур Конан Дойл. Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс

Сегодня наконец-то все закончится. Я – полноправная гражданка своей страны, и мое посольство должно мне помочь. Разумеется, узнав мою историю, наши представители помогут мне вернуться домой, потому что оставаться во Франции и давать показания по двум убийствам и одному покушению на убийство мне вовсе не улыбается.

Поэтому я вышла из метро в центре Парижа, включила мобильник Ксавье и стала названивать в посольство. Номер я нашла в толстенном телефонном справочнике, который лежит в каждой телефонной будке.

Сразу же скажу, что я истратила кучу времени, и все зря. Меня футболили от одного сотрудника к другому и, едва я намекала, что попала в затруднительную ситуацию, голоса на том конце провода становились на десяток градусов холоднее. Наконец меня уведомили, что будет лучше всего, если я обращусь к товарищу Пивоварову. Товарища Пивоварова на месте не оказалось – он ушел на обеденный перерыв. Почему-то я не сомневалась, что этот обеденный перерыв продлится до самого вечера, и от злости отключила телефон.

Затем я подумала о временном убежище, где смогу передохнуть, сделать что-то со своими волосами и подготовиться к визиту в посольство. Мне уже стало ясно, что по телефону я ничего не добьюсь. Проблема в том, что в кармане у меня оставалось около десяти евро.

«Надо идти в посольство прямо сейчас», – сказала я себе.

После этого я окажусь в четырех стенах и меня уже не выпустят в город. Да что там, после всех моих приключений, наверное, французские власти распорядятся не давать мне визу, и я больше никогда не увижу Париж.

Все это было ужасно обидно. А Версаль? Как же я буду без Версаля? Неужели этот волшебный мираж так и останется для меня всего лишь картинкой из телевизора?

Вы скажете, что я идиотка, и будете тысячу раз правы. Вы скажете, что, когда человеку угрожает смертельная опасность, надо прежде всего спасать свою шкуру, а не думать о Парижах и Версалях, и будете правы десять тысяч раз. Но я не считаю себя идиоткой. Просто я человек, плохо приспособленный к жизни, и так было всегда, сколько я себя помню. В детском саду каждый, кто хотел, отбирал у меня игрушки, и мне даже в голову не приходило жаловаться. Позже я хотела пойти учиться на мультипликатора, но родители сказали – какая мультипликация, кому это нужно, ступай на юридический. Нужно делать деньги, нужно делать карьеру, расталкивая всех локтями, нужно идти по головам, если понадобится. Но я равнодушна к деньгам – настолько, насколько можно быть к ним равнодушным в наше меркантильное время, и мне скучны карьерные интересы. Я люблю тишину, покой и уют, чтобы в комнатах была красивая мебель, за окном – красивый вид, а рядом со мной – человек, который меня ценит. Я люблю книги, путешествия, яркие фотографии, приятные впечатления, а вместо этого приходится бросать юридический, потому что родители погибли и их стройная и на редкость логичная картина мира, где я занимаю место юриста, гребу деньги лопатой и гляжу на всех свысока, погибла тоже. Более того, обнаружилось, что с деньгами у меня напряженка, и надо срочно идти работать, куда берут. В мобильном салоне я не продала ни одного телефона – как сказал мне Денис, «у тебя такой вид, будто ты витаешь в облаках, а покупатели терпеть этого не могут». В конце концов я оставила работу, и мы стали жить вместе, но его родители, ох, родители, чего они только обо мне не говорили. И обуза я, и каши со мной не сваришь, и лентяйка, и делом заниматься не хочу (угу, по три часа в день у плиты, да еще мытье посуды, глажка, уборка и все остальное – не моих рук дело, а так, взмахнула волшебной палочкой, и все само сделалось). Больше всего их, по-моему, бесило, что я не обращаю внимания на их нападки. Впрочем, я уверена, они бы отыскали недостатки в любой девушке, которая стала бы жить с их сыном, будь она даже умница, красавица, спортсменка и обладательница собственной нефтяной трубы в придачу.

«Только теперь все это совершенно неважно, – сказала я себе. – Я просто погуляю по Парижу – и в посольство, пока не произошло чего-нибудь экстраординарного». Однако сначала я купила в супермаркете готовый сэндвич с тунцом, помидорами и зеленью. Он съел еще полтора евро из моего скромного бюджета, но зато теперь я не чувствовала голода.

Я сделала круг по центру, как губка, впитывая в себя окружающую красоту, и мало-помалу почувствовала, как начинаю успокаиваться. Огорчало только то, что у меня не было фотоаппарата. Чего бы я ни отдала, чтобы оказаться в эти мгновения одной из миллионов обыкновенных туристов, которые посещают Париж!

По набережной мимо зеленых лотков букинистов я двинулась по направлению к Эйфелевой башне, но там было слишком много народу, и на подъемники стояла громадная очередь. Я ушла в сторону, с сожалением оставив башню позади, и тут меня обогнал туристический автобус. Возле довольно скромной гостиницы (да, Париж – не Москва, и там в центре можно найти отельчики за вполне приемлемые деньги) автобус остановился, из него вышла совсем юная девушка-гид, которую облепила толпа горластых туристов. По их специфическому английскому произношению я тотчас же признала в них американцев.

Шофер открыл багажное отделение, и вмиг тротуар был заставлен чемоданами и сумками, которые тащили такие же, как я, пленники парижской мечты. Я остановилась, ожидая, когда они разберут вещи и можно будет пройти дальше, но туристы не спешили войти в гостиницу. Их гид, которая минуту назад прошла туда, показалась в дверях, сопровождаемая немолодой дамой-администратором. Девушка махала руками и делала какие-то жесты, дама улыбалась с видом полного непонимания.

– Twelve rooms, – простонала гид, – twelve! [7]7
  Двенадцать номеров… Двенадцать ( англ.).


[Закрыть]

Она попыталась начертить в воздухе двенадцать, но у нее получилось что-то непонятное.

– Combien? [8]8
  Сколько? ( франц.)


[Закрыть]
– переспросила дама с типичной певуче-восходящей парижской интонацией.

Мне стало ясно, что девушка-гид, наверное, только недавно вышла на работу и вдобавок ко всему не говорит по-французски, а дама не говорит по-английски. Впрочем, даже те французы, которые знают английский, говорят так, что лучше бы им было этого не делать.

– Elle dit, douze numeros, – перевела я, потому что мне надоело стоять на тротуаре. – Douze.

– О!

И обе, девушка и администраторша, мигом вцепились в меня.

– Но они забронировали только десять номеров! – говорила дама.

– Произошла какая-то ошибка… В этой гостинице должно быть двенадцать номеров! – твердила гид. – Я могу позвонить представителю нашей фирмы…

Она принялась разбирать бумаги, которые были у нее на руках, и показывать их мне, а затем – даме, не говорившей по-английски. И тут мне пришла в голову одна заманчивая идея.

В самом деле, почему бы и нет?

И я перевела даме, что фирма забронировала не двенадцать, а тринадцать номеров, потому что в другой гостинице им отказали в бронировании трех номеров (двух, говорила девушка), и они прислали уведомление по факсу, и бумаги скоро будут, и фирма за все заплатит, не волнуйтесь, им только надо выяснить вопрос со второй гостиницей, которая отменила бронь.

Милая дама не устояла перед нашим двойным напором. Если бы в гостинице было только двенадцать номеров, вся моя переводческая деятельность обернулась бы чистой благотворительностью с моей стороны, но оказалось, что свободных номеров ровно тринадцать. Опередив девушку-гида, я взяла ключи и передала ей, незаметно зажав в кулаке один из них.

– О, – воскликнула девушка, сияя улыбкой, – вы мне очень помогли! Спасибо, спасибо, большое спасибо! Я уже позвонила, мы скоро решим вопрос с оплатой остальных номеров… Скажите ей, что завтра все будет в порядке, хорошо?

Я пропустила группу в отель и прогулялась вверх по улице до церкви, возле которой играли дети. Когда я вернулась в гостиницу, американцев внизу уже не было, и я спокойно прошла в номер, не привлекая ничьего внимания.

Внутри было чисто, тихо и вполне уютно. Стандартный набор двухзвездочной французской гостиницы: кровать, две тумбочки, стол, зеркало, два стула, шкаф для одежды, телевизор, ванная и туалет, над кроватью – картинка в раме. Я тщательно заперла дверь, перегородила на всякий случай вход тумбочкой и отправилась принимать душ.

Было восхитительно ощущать струи воды на коже. С меня словно смыли тяжкий груз прошлого, не знаю, как это объяснить иначе. Покончив с душем, я разложила одежду на кровати и стала тщательно ее осматривать в поисках возможных зацепок. Меня позабавило, что, оказывается, на белой футболке против сердца была нарисована маленькая черная мишень. Никак не ожидала встретить чувство юмора у людей, избравших смерть своей профессией. Но в карманах не было абсолютно ничего. Просто ношеная одежда, но довольно опрятная. Так как у меня не было особого выбора, я оставила ее. Разгуливать голой по улицам самого красивого города на свете не входило в мои намерения.

Затем я занялась своей головой. Я смешала содержимое двух тюбиков и размазала его по волосам, больше всего беспокоясь о том, как бы оно не попало мне в глаза. Часов у меня не было, и я просто сидела и зевала, ожидая, пока истечет (или не истечет) время, указанное в инструкции. Как только кожу начало щипать, я метнулась в ванную.

Скажу сразу же: ничего не изменилось, волосы остались почти такими же, какими были, только чуть-чуть, самую малость, порыжели. Я встряхнула упаковку краски и обнаружила, что забыла всыпать порошок осветлителя. Если бы моя покойная мама услышала, какими словами я ругалась, она бы не узнала свою дочь. Вдобавок я обнаружила, что фен, находящийся в ванной комнате, не работает.

Я растрепала волосы, чтобы они быстрее сохли, натянула одежду с чужого плеча (инструкция, помимо всего прочего, грозно возвещала, что пятна данной краски с материи не выводятся) и предалась печали. Достав мелочь, которая у меня оставалась, я пересчитала ее и убедилась, что пять с чем-то евро и не подумали за время моего отсутствия превратиться в пять тысяч. Волосы все еще были мокрые, и от скуки я достала пистолет Вероники и начала упражняться. Поскольку он был разряжен, я могла делать с ним все, что мне заблагорассудится. Я вытащила обойму, вернула ее на место, сняла с предохранителя, прицелилась, нажала на спуск, и так несколько раз. Потом я достала пистолет недоумка (или, наоборот, чересчур умного), из которого меня едва не продырявили. Я проверила обойму – в ней осталось семь патронов, и я повеселела, подсчитав, что на Веронику Ферреро и на ее сообщника у меня будет по три с половиной пули. Я целилась в свое отражение в зеркале, пробуя держать пистолет то так, то эдак. Допускаю, что со стороны это могло выглядеть смешно, но коль скоро речь шла о моей жизни, я не собиралась продавать ее задешево.

Закончив упражняться, я засунула пистолет в карман, предварительно убедившись, что он стоит на предохранителе, и тут наверху заворковал телевизор. Я включила свой и убедилась, что в отличие от фена он работает вполне сносно. Налицо был полный набор французских каналов плюс пара новостных на английском языке. Я пощелкала кнопками, надеясь что-нибудь узнать о Принце или о его бывшей подруге, превратившейся в непримиримого врага, но какое там! Почти всюду обсуждали одно и то же – архиважный матч французской сборной, который должен был состояться сегодня. Англоязычные новостные каналы французским футболом не интересовались, но их рассуждения о том, что мировой кризис углубляется, однако оснований для паники пока нет, действовали мне на нервы. Волосы почти высохли, и я лениво раздумывала, что сегодня мне уже не удастся добраться до посольства. Вообще, если все сложится удачно, я смогу переночевать здесь, а утром тихо исчезнуть.

Мне хотелось пить, и я попила воды из-под крана. Еще одно преимущество Франции – там воду из-под крана спокойно можно пить (а в тех редких случаях, когда этого делать нельзя, обязательно будет висеть предупреждение). Тем временем на экране телевизора уже появился ревущий французский стадион, и начался матч. Комментатор выстреливал слова со скоростью пулемета – полная противоположность нашим дохлятинам, которые и рта не могут открыть без того, чтобы не начать мямлить. Он говорил, кто кому отпасовал мяч, кто что собирается сделать, и отмечал малейшие нюансы происходящего на поле, при этом не переставая перебрасываться шутками и замечаниями со вторым комментатором, в роли которого выступал кто-то из золотого состава старой французской сборной. И четверти часа не прошло, как был забит первый гол и назначен пенальти, впрочем, без красной карточки. Однако вратарь совершил суперсейв, и мяч отправился на угловой.

К футболу меня приобщил Денис. Сколько времени он потратил, объясняя мне разные тонкости, как долго побеждал мое упрямство (я до него считала, что футбол – игра для людей с одной извилиной). И вот Дениса нет, а я сижу в номере, добытом хитростью, и думаю, что мне принесет завтрашний день. Но тут соперники французов сравняли счет, и я переключилась на игру, от которой меня отвлек только стук в дверь.

– Кто там? – крикнула я.

– Я принес вам чистые полотенца, – глухо донеслось из-за двери.

Я поднялась с места и уже взялась за край тумбочки, чтобы отодвинуть ее от двери, когда заметила крошечный зазор между дверью и косяком.

Я абсолютно точно помнила, что дверь была закрыта. Видите ли, я была совершенно в этом уверена.

В такие мгновения надо действовать быстро, не раздумывая. Я отпрыгнула к стене, и тотчас две пули, пробив дверь, с легким шелестом ушли в никуда. У того, кто стрелял, наверняка был пистолет с глушителем, который не производил никакого шума. Я бросилась в комнату. Пожалуйста, вот окно, но прыгать с пятого этажа – благодарю покорно. А комната-то маленькая, да еще ванная, где тем более не спрячешься. Что же мне делать, что, что?

Стрелявший налег плечом на дверь, тумбочка скрипнула, кувыркнулась и протянула ножки. Едва разносчик полотенец очутился в поле моего зрения, я рухнула на пол и заползла за кровать. Он стрелял практически без остановки, этот гад. Последняя пуля пролетела над моим лицом. Я находилась между кроватью и стеной, дальше отступать было некуда. Прежде чем он выстрелил снова, я приняла дерзкое решение, которое могло стоить мне жизни, а могло и спасти, если бы мой ангел-хранитель замолвил за меня словечко наверху. Я испустила дикий вопль, переходящий в сдавленный хрип, и скрючилась в самой невообразимой позе. Правой рукой я достала пистолет из кармана и сняла с предохранителя, до поры до времени прикрывая его полой куртки. Телевизор надрывался по-прежнему.

Я хрипела и стонала, судорожно икая и шепча: «Помо… гите». Нервы мои были натянуты, как струны, я чувствовала, что могу не выдержать. И тут я увидела его.

Увидела – и узнала.

Утро. Аэропорт. Парочка у стойки… Их было всего двое, но они были готовы на все друг ради друга. И онабыла рыжая, но я сразу же заметила, что парик надет немного криво. О, женщины всегда замечают такие вещи!

Пока я смотрела на рыжий парик, блондин оглянулся на меня, и в лице его мелькнуло нечто вроде интереса. Он наклонился к спутнице и двумя полусогнутыми пальцами постучал по ее плечу.

Денис окликнул меня, и мы отправились искать такси. Через секунду я уже забыла о них, но они, видимо, не забыли. Да, не забыли…

Все эти мысли вихрем промелькнули в моей голове, но я тотчас же отогнала их. «Вихрь» – слово неточное, потому что в такие моменты время словно спрессовывается, и за одну секунду ты успеваешь продумать сотню мыслей и прочувствовать тысячу ощущений. С замиранием сердца я ждала, когда мой убийца наконец откроется. Он обошел кровать и остановился со стороны моих ног. В руках у него был черный пистолет с глушителем. Я дернулась. Наверное, это было и впрямь похоже на конвульсии умирающего. И тут разносчик полотенец заговорил.

– Больно? – спросил он спокойно и отстраненно, с легким презрением в голосе. – Скоро твои мучения закончатся.

Я захрипела, ловя губами воздух. Кровь капала у меня изо рта, потому что я сильно прокусила щеку изнутри. Я знала, что этот мерзавец хотел видеть, и предоставила ему возможность наслаждаться триумфом.

– Вы ошибаетесь… Я не она… Умоляю вас…

Он снисходительно улыбнулся. Это был льняной блондин со светлыми бровями, который действительно больше походил на немца, чем на француза. Зубы у моего гостя были до неприличия белые, и на секунду у меня даже мелькнула дурацкая мысль, что ему стоит заняться рекламой зубной пасты.

Собрав последние силы, я простонала:

– Я не Веро… ника Ферреро…

Он улыбнулся – жалостливо, чуть ли не ласково – и мягко ответил:

– Я знаю.

Черное дуло глушителя посмотрело на меня, но я ждала этого. Отбросив полу куртки, я надавила на спуск. Пистолет грохнул так сильно, что мне показалось, он вот-вот выпадет у меня из руки, но я пересилила себя и выстрелила снова, и еще один раз, и еще один. Отработанные гильзы с сухим звоном падали на пол, и это была самая сладкая музыка, которую только можно себе вообразить.

Рев телевизора хлынул в мои уши. Французы забили второй гол.

Мой незваный гость покачнулся и всей тяжестью обрушился прямо на меня.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю