Текст книги "Медвежий камень"

Автор книги: Валерия Горбачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Успокаивая себя таким образом, я вышла на улицу. Странное дело, но я не забыла ни паспорта, ни желтенькую щетку, ни куртку для Катюши. Не свойственная мне сосредоточенность, обычно я в экстремальных ситуациях прихожу в ступор. Может, ситуация не экстремальная? Я усмехнулась про себя: экстремальность ситуации – это наша реакция на любую ситуацию. Для милицейского капитана труп на раскопе – не экстремальная ситуация, а для меня загадочная интонация неизвестного мужчины – экстремальная. «Ладно, об этом тоже подумаю, – решила я. – Главное, чтобы до обеда больше ничего экстремального...»

– Ксения, иди сюда. – Марина махнула мне рукой.

Ну вот, сглазила.

Около Марины стоял Олег Георгиевич. И зачем только я вспомнила о нем и о трупе? Мне совсем не смешно, скорее наоборот, у меня даже чуть-чуть начала кружиться голова от какого-то внутреннего напряжения, но тем не менее я подошла к ним, улыбаясь, и даже пошутила:

– Зачастили вы к нам, Олег Георгиевич. Может, во вторую смену покопать придете? Нам люди нужны.

– С удовольствием бы, но только если в ночную, а то днем не вырваться никак, – поддержал шутку капитан.

Оказывается, он зашел спросить, не было ли чего новенького, и заодно принес фотографии происшествия. Честно говоря, смотреть эти фотографии я не хотела и попыталась отвертеться, но Олег Георгиевич настоял:

– Взгляните, Ксения Андреевна, это место происшествия. Всех ли рабочих вы видели на стройке, может, на фотографиях есть кто-то, кто появился здесь только раз?

Очень смешно. Как будто мы знаем всех рабочих со стройки. Своих землекопов мы, конечно, знаем всех, но их на момент происшествия здесь еще не было. А уж рабочие со стройки... И все-таки я просмотрела фотографии. Быстро, не задерживая взгляда на деталях, в общем-то, лишь делая вид, что смотрю, только для того, чтобы капитан от меня отстал. Какой по счету была та фотография – восьмой или двенадцатой, – я не знаю. Но когда я увидела ее, что-то резко ударило в затылок, сбилось дыхание, рука, державшая фото, дрогнула, и я чуть не выронила всю пачку. Осторожно подняв глаза, я огляделась. Слава богу, никто, кажется, моей такой неожиданной реакции не заметил. Марина с Олегом Георгиевичем были заняты разговором, а больше рядом никого не было. Я снова опустила взгляд на жуткую фотографию. На ней крупным планом изображена грудная клетка бомжа с нанесенными повреждениями. Четыре глубокие царапины прорезали кожу наискосок сверху донизу и заканчивались небольшой округлой вмятиной. Я узнала его сразу. Медвежий след. Медленно я перебрала оставшиеся фотографии и снова вернулась к той. Потом опять, уже внимательно, просмотрела остальные. Теперь я вижу этот знак и на других фотографиях. Четыре глубокие борозды отчетливо видны на спине и руках.

Гулко застучало сердце, и моментально пересохли губы. О том, что это может быть обычным совпадением, я даже не думаю. Слишком уж похоже. Что делать? Что мне делать? Сказать капитану?

– Посмотрели, Ксения Андреевна? – Олег Георгиевич спокойно взглянул на меня. – Никого не заподозрили?

– Нет, – почему-то я не сказала ему про след, что-то удерживало меня. Это неправильно, я должна была ему сказать, но язык отказывался повиноваться.

Что же делать? Говорить? Не говорить? Пожалуй, сначала я должна посмотреть на камень. А что, если я ошиблась и это не очертания следа? Слабое оправдание, но другого я не придумала. Я протянула пачку фотографий капитану:

– Я плохо знаю рабочих со стройки, Олег Георгиевич, мы с ними почти не соприкасаемся, – извиняющимся тоном проговорила я, – так что простите...

– Да ничего, все понятно, – Олег Георгиевич убрал фотографии. – Это же скорее к начальнику стройки, я понимаю, а к вам я так, на всякий случай...

Время до обеда тянулось чрезвычайно медленно. За пятнадцать минут до перерыва я все-таки не выдержала.

– Ребята, – обратилась я к «своим» землекопам, к тем, что работали у меня на участке, – давайте заканчивать, мне нужно пораньше уйти на обед.

Прошло еще минут десять, прежде чем я смогла уйти.

– Мариш, вы не ждите меня обедать, я пойду погуляю немного...

– А если Мишель придет? – с легкой усмешкой спросила Марина.

– Не придет, он вчера был, в крайнем случае скажешь, что я обедала.

– Врать?! – засмеялась Марина. – Как не стыдно...

Вымыв руки под краном на краю раскопа, я деловым шагом пошла к реке. Я шла с сосредоточенным выражением лица, держа в руке тетрадь и поглядывая на часы. Весь этот антураж был исключительно для того, чтобы никто не пристал по пути: пусть думают – идет человек по делу, до обеда успеть должен, нечего отвлекать. В общем, обычно это срабатывает. Сработало и в этот раз. Спустившись по широкой лестнице, вскоре я остановилась около камня.

Первый робкий луч солнца коснулся лица, и мальчик открыл глаза. Завертел светловолосой головой, потер щеки и, потянувшись, расправил плечи. Пора. Отец никогда не ругал его за то, что он ночует около камня, лишь бы с рассветом был дома. Андрейка встал, легко и привычно коснулся рукой валунного бока, благодаря камень за защиту и тепло, и быстрым шагом направился к дому. Издалека услышал он колокольный звон, проходя по улице, заметил суетливое движение в соседних дворах, а подойдя к своему дому, услышал плачущий голос матери: «Олешка, где наш сын? Ну почему ты разрешаешь ему ночевать в лесу?» – «Успокойся, Неждана, – голос отца был тверд, – Андрейка придет». Быстро вскочив на крыльцо, Андрейка распахнул дверь: «Мам, я здесь!» Оказалось, что под утро прискакал из пригорода гонец с дурными вестями. Снова сожжены деревни, и враг направляется к городу. Отец, уходя, быстро обнял мать и повернулся к сыну: «Андрейка, идите к камню, просите защиты у медвежьей лапы». И они пошли. Все, кто не мог биться с оружием, все пошли к камню. Дети, женщины, старики. Просили защиты, похлопывая камень по гладким бокам, становясь на колени и прижимаясь к нему лбом. А от камня пошли в церковь белокаменную и там просили защиты, ставили свечи, молились, становясь на колени и прижимаясь лбом к полу. И вернулись с победой мужчины, и даже близко к городу не подошел враг. Но именно тогда впервые услыхал Андрейка, как недовольно сказал священник: зачем, дескать, к камню ходили, только от Бога отвлеклись. Бог великодушен, Он простил людей за то, что сначала к камню пошли, но если и дальше так будет – рассердиться может и лишит город своего покровительства. Странными показались эти слова Андрейке, но переспрашивать он не стал. Ведь главное, что отец вернулся живой и невредимый, а Бог ему помог или камень медвежий – Андрейке было все равно.

Одного взгляда на камень было достаточно, чтобы убедиться в том, что я ничего не перепутала. Четыре глубокие борозды в точности повторяли наклон и расположение царапин на теле бомжа. Вернее, конечно, царапины в точности повторяли следы на камне. И от этого как-то сразу не стало сил, и я тихо опустилась на землю. Мой пенопластовый сидельник при мне, спиной я облокотилась на теплый камень и, устроившись поудобнее, закрыла глаза. Но ни о какой расслабленности не может быть и речи. В голове гулко пульсирует кровь, пальцы нервно и оттого неритмично постукивают по тетрадке, лежащей на коленях, а мысли скачут беспорядочно, и никак их не успокоить, и никак не сосредоточиться. Все путается, и сейчас мне даже не вспомнить, о чем я хотела подумать в тишине. Ага, вспомнила, о странном подслушанном разговоре. Странные угрозы, намек на окровавленную лопату... Меня снова бросило в жар. А может, это связано? В смысле убийство и разговор. А может... Додумать я не успела.

– Ксанка, что случилось?

Я открыла глаза. Станислав Владимирович стоит рядом, засунув руки в карманы своих дорогих джинсов, и требовательно смотрит на меня. Конечно, глупо отрицать, что что-то случилось, но из-за его требовательного взгляда мне снова стало обидно. Я молчу, не просто молчу, а выдерживаю многозначительную паузу с вопросительно поднятой бровью, как тогда, на раскопе. И он снова счел нужным объяснить:

– Бледная, пальцы дергаются, дыхание поверхностное и неровное.

Понятно. Очень квалифицированно все объяснено. Я еще какое-то время молчу, и, надо отдать ему должное, он тоже с честью выдерживает паузу.

– Стас, ты видел фотографии убитого бомжа? – Я тоже перешла на «ты», может, из-за того, что он называет меня Ксанкой, а может, потому, что здесь, рядом с медвежьим камнем, как будто стираются какие-то грани, исчезают надуманные условности и отношения становятся простыми и естественными.

– Нет, фотографии не видел. – Стас опустился на землю рядом со мной, подложил под себя какую-то невесть откуда взявшуюся то ли картонку, то фанерку. – Я его самого видел, в натуре.

Порывшись в кармане куртки, он достал какой-то шоколадный батончик и маленькую коробочку сока. Протянув все это мне, усмехнулся:

– Держи, а то твой Мишель изведется, что ты голодная.

Ну, вот скажите, пожалуйста, откуда он знает про наши отношения? Честно говоря, этот вопрос в любое другое время вызвал бы у меня смех и игривое любопытство. Но сейчас мне не до смеха, совсем не до смеха. Кто-то, что называется, «стучит», что ли? Зачем? Кому это нужно? А может, и тот разговор, случайно услышанный мною, совсем не случаен? И идет какая-то неизвестная мне игра? Все эти мысли вихрем проносятся у меня в голове, опять становится тяжело дышать. Никому нельзя верить?

Я медленно повернула голову, Стас спокойно встретил мой взгляд и, уловив возникшее напряжение, почти ласково сказал:

– Марина рассказала о твоем бдительном друге. Ешь.

Конечно, он меня не успокоил окончательно, но шоколадку и сок я взяла. Есть-то и правда хотелось, несмотря на нервы. А может, как раз из-за них.

– Стас, ты видел царапины на теле?

– Ты сказала об этом капитану?

Я отрицательно покачала головой. Его встречный и почти нелогичный вопрос тем не менее для меня вполне логичен и многое объясняет. Значит, Стас все видел, тоже сопоставил царапины со следами на камне и тоже не сказал об этом милиции. Как интересно, мелькнула у меня довольно неожиданная и отвлеченная мысль, мы понимаем друг друга практически без слов. И тут же эта мысль была перебита другой, более прозаической и от того более страшной. А почему он не сказал об этом милиции?

Я снова подняла глаза на Стаса. И увидела ответ: «Не знаю, чересчур как-то все неправдоподобно».

Я вздохнула:

– Мне кажется, мы должны сказать Олегу Георгиевичу.

Стас помолчал немного, потом нехотя пробурчал:

– Наверное.

– Только не думай, что ты сам во всем разберешься, – с легкой ехидцей заметила я, – это не обычные бандитские разборки...

– Во-первых, почем знать, – с ленцой ответил Стас, явно дразня меня, – а потом, с чего ты взяла, что я в обычных разборках специалист?

Что-то угрожающее послышалось мне в его последних словах, и я замолчала. Тревожные подозрения с новой силой поднялись откуда-то изнутри, перебивая дыхание и застилая глаза темной пеленой. Странная интонация. Как будто человек не спрашивает, а утверждает, причем утверждает обратное тому, о чем, казалось бы, спрашивает. Утверждает, что специалист. Специалист в бандитских разборках. Мысли проносились беспорядочным, нелогичным потоком.

– Ксанка, я не бандит, – вдруг очень серьезно сказал Стас, – но я офицер.

И мне неожиданно стало легче. Ну не знаю почему, но легче. Казалось бы, просто слова, но я верю им сразу, мне не нужны ни доказательства, ни уверения. Я просто верю. Может, зря? Но что теперь поделаешь...

– Чего от тебя хотел тот, который с дребезжащим голосом?

– Да все камень хотят забрать. – Стас совсем не удивился, он даже не спросил, откуда мне известно про разговор. Меня это так поразило, что я, плохо вникнув в его ответ, спрашиваю именно об этом:

– А тебе не интересно, откуда я...

Он не дал закончить:

– Перестань, Ксанка, ты шуршала и вздыхала в камералке так, что только глухой не услышал бы.

– А почему...

– Я не знал, кто там шуршит. Только когда ты уже вышла, увидел.

Мне стало смешно. Да, разведчик из меня никакой. Постойте-ка, а что хотел дребезжащий голос?

– Стас, он хотел забрать камень? – переспросила я. – А это не может быть связано как-то?

– В смысле, что те, кто хочет забрать камень, и есть убийцы? – В его интонации не было ни насмешки, ни издевательства, дескать, какие мы тут умные, сразу все и раскрыли. Скорее раздумье: – Кто знает...

– По крайней мере, это зацепка. Нужно сказать Олегу Георгиевичу. Ты рассказывал ему...

Закончить я опять не успела, Стас уже понял, о чем я хочу спросить, и отрицательно покачал головой.

– Значит, должен рассказать, – почти с воодушевлением продолжила я, – ты же обрисовать этого человека сможешь? Ты же его помнишь?

– Кого? – легкая усмешка все же почувствовалась, но я не обратила внимания.

– Как кого? Того, кто камень просил и угрожал тебе сегодня.

– Так это разные люди были. Сегодняшнего, например, я видел первый раз в жизни. Ксанка, ты не представляешь, сколько людей приходило ко мне поглазеть, попросить... Десятка два, если не больше – знакомые, знакомые знакомых и просто какие-то. Еще и по телефону звонили.

Сдаваться мне не хотелось:

– Но ведь кто-то просто просил, а кто-то тебе угрожал, и кто-то рассказал жуткую историю про стекающую кровь.

– Да, это верно. Только понимаешь, Ксанка, это тоже были разные люди, а про стекающую кровь, кстати, по телефону рассказывали. Но не в этом дело. Знаешь, самое смешное... – Стас на мгновение задумался, тщательно подбирая слова: – Самое смешное, что они все чем-то очень похожи, как-то сливаются они все у меня в памяти. – Стас замолчал и снова задумался.

Мне захотелось ему помочь:

– Может, они все одного возраста?

– Нет. В смысле, я не помню. – Стас напряженно вглядывался в траву, силясь вспомнить свои ощущения. – Знаешь, мне показалось, что те, кто угрожал, сами чего-то боялись.

От неожиданности я даже онемела на мгновение, а потом резко повернулась к Стасу:

– Слушай, ведь мне тоже показалось, что этот, дребезжащий, сегодня, что он тебя боится, то есть он чего-то боится. А я подумала, что тебя... – Моя быстрая сумбурная речь нимало не смутила Стаса, и он понимающе кивнул.

– Нет, эти люди – не убийцы, слабые они какие-то, неуверенные, и фразы у них как заученные, и потом слишком много их на одного бомжа, – подвел итог Стас. – Но капитану мы все расскажем. – Он с легкой улыбкой посмотрел на меня: – Я как смогу опишу, кто ко мне обращался.

Понятно, эти слова были сказаны в качестве успокоительного.

Вечером, рассказывая за ужином последние новости, я кратко упомянула и о фотографиях. Без деталей и смакования.

Только оставшись наедине с мужем, я рассказала все. И про царапины на теле, и про подслушанный разговор, и про нашу беседу с Дрозденко.

Телефон мелодично зазвонил в тот момент, когда я уже почти закончила рассказ. Муж взял трубку и, послушав мгновение, протянул ее мне:

– Тебя. – На мой немой вопрос «кто?» пожал плечами – «не узнал».

– Слушаю, – я спокойно и удобно уселась в кресло, приготовившись к приятной болтовне, потому что «не узнает» муж обычно моих подружек.

– Слушай, – послышался в трубке насмешливый мужской голос, – и внимательно.

– Кто это? – Странное дело, но в первый момент я даже не испугалась, скорее удивилась.

– Ты, главное, не вникай, – не отвечая на вопрос, продолжил мужчина. А может, это он таким образом как раз и ответил?

– Простите?

– Не вникай ни во что. Не задумывайся сильно. Это может очень повредить. Тебе.

Резкие рубленые фразы, спокойная уверенная интонация – и ни малейшего смысла.

– Не вникай, – еще раз повторил незнакомец и положил трубку.

Я медленно подняла глаза. Муж, почувствовав неладное, остановился рядом.

– Мне сказали не задумываться, – почти легкомысленно проговорила я, и тут же меня снова бросило в жар: – Господи, это же про раскоп, вернее, не про раскоп, а про камень, вернее, не про камень, а про убийство...

И тут мне стало страшно. Я машинально закрыла руками рот и испуганно посмотрела на мужа. Он сел рядом и спросил:

– Что сказали? Подробно перескажи, что тебе сказали.

Меня начало трясти, но я сбивчиво попыталась пересказать разговор. Вернее, не разговор, разговором-то это даже назвать нельзя, а те несколько бессмысленных фраз, произнесенных уверенным тоном.

– Какая интонация была? – спросил муж. – Угрожали тебе или, может, наоборот, предостерегали, предупреждали?

Я судорожно пожала плечами. Мне было так страшно, что я даже говорить не могла. Но интонация все равно была уверенная.

– Он просто сказал: «Не вникай» – и уверен, что я так и сделаю.

– Так и сделаешь, – сказал муж, – передашь все твоему капитану, как его...

– Олег Георгиевич.

– Ну да, Олегу Георгиевичу, и перестанешь об этом думать. Тебе же не говорили никому ничего не рассказывать? Молчать не просили?

– Нет, сказали только не задумываться сильно.

Муж помолчал немного.

– А может, это твой Дрозденко звонил? – неожиданно спросил он вдруг. – Может, у него какая-то своя игра?

– Голос совсем не похож, – возразила я, – и потом, какая игра? Камень-то и так у него, и я на него, поверь, не претендую.

– Ну да, – согласился муж, – но ты ему все-таки расскажи о звонке и посмотри реакцию. Ведь он мог не сам звонить, а попросить кого-то... Посмотришь реакцию и забудешь про все это, – спохватившись, добавил он.

Я прижалась к его плечу и улыбнулась. Такой же, как и я, – увлекающаяся натура.

На следующий день Дрозденко появился уже только после обеда. Быстро кивнув Марине, он прямиком направился на мой участок.

– Привет, Ксанка, – улыбнулся он, – я был с утра у Олега Георгиевича.

– Ну и? – Я тут же отложила в сторону дневник, в который вносила запись. Мы отошли в сторону. – Ты рассказал ему?

– Рассказал, дал описание всех, кого помню, и даже отнес ему фотографии камня. Видишь, какой я молодец! – последняя фраза прозвучала с легкой издевкой, будто Станислав Владимирович подшучивал надо мной.

– Он заинтересовался?

– По-моему, да. Во всяком случае, фотографии взял и все записал.

– А мне вчера звонили, – совершенно без перехода сказала я.

– В смысле «звонили», – удивленно уставился на меня Стас. – Из милиции, что ли? Чего хотели?

Стас спросил совершенно естественным, спокойно-удивленным тоном. Я не заметила ни наигранности, ни чрезмерного любопытства.

– Нет, не из милиции, – вздохнула я. – Незнакомый мужчина настоятельно рекомендовал ни во что не вникать и ни о чем не задумываться.

Я внимательно следила за реакцией Дрозденко. Стас смотрел на меня немного недоуменно:

– О чем это не задумываться?

– Не знаю, – пожала я плечами, – мне кажется, об ассоциациях... Чтобы не сравнивала следы и царапины.

– А кому ты говорила про свои ассоциации? – задал неожиданный вопрос Стас. – С кем, кроме меня, обсуждала эту тему?

– С мужем вчера вечером, – несколько растерянно ответила я. – Больше ни с кем.

– Ну, насколько я понял, муж не мог тебе звонить с предупреждениями. И даже если бы хотел, то просто не успел бы, – с насмешкой спросил Стас. – Вспоминай, с кем еще?

– Ни с кем, – зло ответила я, – с тобой только. Может, это ты звонил? Я ведь тебя по телефону не слышала ни разу, а голоса по телефону сильно меняются. Или вообще, приказал кому-нибудь меня напугать...

Стас рассмеялся.

– Тебя напугаешь... Неуловимые мстители рядом с тобой просто отдыхают и нервно курят в уголке. Слушай, а если серьезно, ты можешь думать что угодно, но я-то точно знаю, что не звонил. Тогда кто?

Почему-то я ему поверила. Опять просто поверила. Вопреки всякой логике. Ну и пусть.

– Стас, а ты кому-нибудь рассказывал о нашем разговоре?

– Нет, – покачал он головой. – Только в ментовке сегодня утром. А звонили тебе вчера, ты говоришь.

– Вчера, – согласилась я.

– Значит, остается одно – нас подслушивали.

Стас сказал это совершенно спокойно, но мне снова стало страшно.

– Значит, этот кто-то здесь, – медленно проговорила я.

Стас кивнул. Мы помолчали какое-то время. Потом Стас взял меня за руку и, заглянув в глаза, тихо сказал:

– Будь осторожна, не обсуждай это ни с кем. А я постараюсь быть рядом.

Он ушел, а я вернулась на участок. Через несколько минут ко мне подошла Марина. Она осмотрела угольное пятно, которое я описывала, бросила несколько ничего не значащих фраз, типа «скоро уже конец рабочего дня» и «успеть бы закончить расчистку частокольной канавки», и вдруг спросила:

– Завтра первое сентября, между прочим, ты помнишь?

Честно говоря, голова у меня была занята совсем другими проблемами, хотя мои дети к школе уже были готовы, даже цветы бабушка с дедушкой с дачи привезли, поэтому я довольно равнодушно спросила:

– Первое? Помню, а что?

– С завтрашнего дня не будет студентов и школьников. – Марина оглянулась на моих рабочих: – У тебя сколько взрослых пар на участке?

Елки-палки, действительно же, начало учебного года – это не только мои дети в школу идут, но и все остальные тоже! И в школу, и в институт. Совсем из головы вылетело...

– У меня две пары только, правда, еще Максим с Сережкой собирались работать во второй половине дня, после занятий, но это проблемы не решает, – я посмотрела на Марину, – на других участках, похоже, тоже негусто с рабочими...

– Мы еще несколько дней назад дали объявление, что требуются землекопы, но пока желающих немного.

Какое-то время мы обсуждали сложившуюся ситуацию. Вообще-то такое бывает каждый год. Просто теперь понадобится несколько дней, чтобы набрать новых людей и приноровиться к новым условиям.

– Хорошее время – студенческие годы, – совершенно неожиданно поменяла тему Марина, – все время первого сентября мне хочется снова в институт, завидую студентам...

– Да ладно, – усмехнулась я, – опять экзамены, зачеты... Мне, например, до сих пор иногда снится, что нужно сдавать что-то, а я все перезабыла...

– А мы с Ларисой ведь вместе учились, на одном курсе и даже в одной группе, – задумчиво произнесла Марина.

– С какой Ларисой? – удивилась я. Что-то сегодня Маришка какая-то рассеянная, и переходы у нее в разговоре странные.

– С женой нашего заказчика – Дрозденко Станислава Владимировича, – немного насмешливо проговорила Марина. – Так что мы с ним знакомы еще со студенческих лет.

Вот это новость.

Марина начала рассказывать о том, как они вместе учились, как молодой лейтенант ухаживал за скромной и приятной во всех отношениях девушкой Ларисой, какие цветы дарил, как помогал конспекты им делать, как приносил в общагу разные вкусности. Какая Лариса всегда была тихоня, и как они ей завидовали – Стас такой красавчик, такой обаятельный и уверенный, к тому же военный. И так влюблен!

Я слушала. Сначала с удивлением и неподдельным интересом, но по мере продолжения рассказа у меня появилось странное чувство. Мне почему-то показалось, что все это Марина рассказывает мне не просто так. Мы с ней знакомы много лет, вместе работаем практически каждый сезон. У нас прекрасные отношения, но деловые. Только деловые. Когда нет раскопов, мы встречаемся редко – раз в месяц или даже раз в два месяца. Конечно, очень радуемся встрече. «Как дела?» – «Нормально, а у тебя?» – «Тоже все в порядке!» Несколько свежих анекдотов, несколько последних сплетен о знакомых, несколько дежурных фраз о планах на следующий сезон: «Готовься, в этом году заказов много, может, уже в апреле начнем» – и мы расстаемся до следующей случайной встречи. На раскопе разговоры в основном о раскопе, а в перерывах болтаем обо всем – те же анекдоты, сплетни и, как исключение, какие-нибудь глобальные изменения жизни – предстоящие экзамены у детей, или свадьба брата или сестры, или что-нибудь еще такого же масштаба. Что называется, ничего личного. Я, конечно, знала, как зовут Марининого мужа, но абсолютно не в курсе, как они познакомились, я помнила имена двух ее дочек, но в честь каких родственников они названы или выбор имен был случаен – я не знала. И вдруг такие подробности. Машинально я отметила про себя, что все это объясняет, почему Стас называет ее Маришкой и почему Маришка рассказывает ему подробности нашей жизни. Только это не объясняет, почему вдруг она рассказала все это мне.

А Марина тем временем продолжала рассказывать про Ларису. Какая она всегда была тихая и скромная, какая хорошая, верная и порядочная.

Я почувствовала, как во мне вдруг поднимается раздражение. Марина подозревает меня в желании закрутить роман с Дрозденко, что ли? Очень смешно. Самое ужасное в этой ситуации, что прямо мне ничего не говорит. Сказала бы она мне: «Ксения, не вздумай крутить с заказчиком, я с его женой дружу» – я бы ей так же прямо ответила, что, дескать, «я вообще не кручу романов, а уж в моей нынешней ситуации тем более не до романов, тут дела посерьезнее разворачиваются», и сразу стало бы проще.

К счастью, нас прервал мелодичный звонок моего мобильного телефона. На дисплее высветился незнакомый номер. На доли секунды я задумалась – отвечать или нет на звонок, но в конце концов нажала кнопку ответа.

– Алло!

– Ксения, привет! Это Ирина.

– О, Иринка! У тебя что, номер сменился? Я смотрю – номер незнакомый, – с облегчением воскликнула я.

– Ксюша, у меня неожиданные новости, – без перехода говорит Ирина, – я уезжаю и, соответственно, прошу тебя выйти на работу пораньше.

Ирина – моя давняя приятельница и будущая начальница. Это она предложила мне работу в центре по охране памятников, когда в музее стало просто невыносимо. Я ей благодарна и, конечно, приду, когда потребуется.

– Конечно, Иришка, когда нужно?

– Завтра.

Я замолчала. Завтра – это довольно неожиданно. Кроме того, Марину ведь тоже не хочется подводить...

– Ксюша, Маринка там рядом? – Ирина тоже из бывших археологов и, конечно, знает всех, – дай ей трубку, пожалуйста, я сама все объясню.

Я протянула телефон Марине:

– Это Ирина Бородина, хочет поговорить.

Пока они разговаривали, я пыталась осмыслить ситуацию. Они, конечно же, договорятся. Это почти на сто процентов. Тем более у нас и рабочих останется мало, работа все равно пойдет медленнее, так что отпустить меня отпустят. Не то чтобы совсем уж безболезненно, но без обид и катастрофы. Немного жалко оставлять недокопанный участок, тем более что идут такие прекрасные находки, но что делать...

Мысли мои заметались: что же теперь делать? Конечно, все это должно быть только к лучшему. В конце концов, подальше от камней, следов и трупов – не это ли лучший выход из сложившейся ситуации? Да и от Дрозденко Станислава Владимировича подальше, от сплетен и домыслов окружающих, а то если даже Марина позволяет себе подозревать... Немного страшновато выходить на новую работу, но ведь все равно начинать когда-то надо.

Я дождалась, когда закончится разговор Марины с Ирой. Конечно, они договорились, как я и предполагала. Марина протянула мне телефон и несколько театрально развела руками, дескать, что делать.

– Ксения, мы все уладили, – сказала Ирина. – Завтра ты можешь уже выходить на работу. Но Марина просто так тебя отпускать не хочет, просит по вечерам еще поработать, ты как?

– Посмотрим, я еще не знаю, чего конкретно она хочет, – я посмотрела на Марину. – Так завтра с утра, к девяти?

– К девяти. Короткий инструктаж, и с обеда ты остаешься одна...

– Что? – я в шоке. – Как с обеда одна? Ты шутишь, что ли?

– Нет, не шучу, приходи завтра, я тебе все объясню, – сказала Ирина ласково и даже почти заискивающе. – Ксюша, правда, так складываются обстоятельства. Пока, до завтра, – и она отключается.

Я молча посмотрела на Марину. Она сочувственно развела руками и вздохнула:

– Ксения, и я хочу тебя попросить...

– Давай, чего уж там, – я кивнула и подумала: «Как я буду выкручиваться?»

– Ты не могла бы вечером помочь в камералке? – спросила Марина несколько неуверенно. – Катеньку я бы поставила с обеда на твой участок, а ты после работы поразбирала бы лотки. Много находок уже не будет...

Марина еще какое-то время убеждала меня, что работы будет немного, что поработать мне нужно будет часа два всего, а что не успею, так можно на утро оставить, Катенька в первой половине дня будет разбирать находки, а только во второй будет на участке... Я слушала вполуха и думала о том, что надо позвонить домой и хотя бы ради приличия спросить совета или даже разрешения у мужа работать вечерами. Он, конечно, разрешит, он же понимает, что Марину я не могу подвести неожиданным уходом. А потом в нашей жизненной ситуации деньги лишними не бывают. Но позвонить и спросить я должна.

Конечно, муж был не против. Для порядка он немного поворчал, что совсем от дома отбилась. Но потом сказал, что раз ситуация такая – то нужно идти работать и там, и там. Расходы нам предстояли в этом году немалые, а заработать можно только летом, отдыхать же зимой будем.

Итак, завтра я должна была уйти с раскопа. Ничего не менялось от того, что я буду приходить сюда вечерами, чтобы разобрать находки. Вечером здесь не будет никого – ни землекопов с их вопросами, шутками, непонятками, ни археологов с их рассказами и гипотезами, выдвигаемыми прямо по ходу раскопа, ни рабочих со стройки, в любой удобный момент приходящих к нам, чтобы посмотреть, спросить... Вечером раскоп спит. Это, в общем-то, даже не раскоп, это просто яма и отдельные предметы, в этой яме найденные.

Что-то сжалось внутри меня от этой мысли. Жаль, действительно было жаль уходить. «Интересно, – подумала я, – должна я сказать Стасу, что ухожу и с завтрашнего дня меня не будет? Его же вечерами здесь тоже не бывает. Предупредить его, что больше мы не увидимся?»

Я не знала ответа на этот вопрос. Вроде как ничего я никому не должна, но наши дружеские отношения, сложившиеся сами собой в последнее время, вроде как и обязывали... Неожиданно я разозлилась. Да что это такое, спрашивается? Почему я вечно впутываюсь в какие-то непонятные отношения? Зачем мне друзья, перед которыми я должна оправдываться, отчитываться? Неужели мне Мишеля мало? Так теперь еще и перед Стасом отчитываться? Не буду. Ушла и ушла.

Приняв такое решение, я почувствовала себя предательницей, но менять его не собиралась. Мелькнула спасительно-жалкая мысль, что если Стас появится сам на раскопе до конца рабочего дня, то тут уж я, так и быть, предупрежу его, а если нет, то сам виноват. Вот так.

Стас до конца рабочего дня не появился. Передавая вечером участок Кате, объясняя ей свою методику ведения дневника, показывая проблемные квадраты и предупреждая ее об особенностях некоторых землекопов, я невольно все время поглядывала по сторонам, не видно ли Дрозденко. А когда мы с Мариной пошли к сторожу, чтобы предупредить его о том, что я вечерами буду приходить работать в камералку, я, не удержавшись, мимоходом спросила у него, будет ли сегодня еще Станислав Владимирович, на что получила категорический ответ, что точно нет, потому что он после пяти никогда здесь не бывает. Никогда.