Текст книги "Дача Стамбула"
Автор книги: Валерия Горбачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Валерия Горбачева
Дача Стамбула
Характеры и семейные судьбы основаны на реальных событиях.
Автор
Просто повезло, что на один квадратный метр площади попало так много хороших людей.
Ольга Акимова
Мужчина, повернувшись на бок и опершись локтем на коврик, с нежной улыбкой смотрел на лежащую рядом с ним женщину. Оранжевое июльское солнце беспощадно слепило глаза, и Аня надвинула шляпу почти на нос. Тем не менее она продолжала наблюдать за привлекшей ее внимание парой. Они выглядели спокойно-счастливыми, эти немолодые люди. Впрочем, и не старики еще, даже с точки зрения двадцатитрехлетней Ани. Им было, наверное, что-то около пятидесяти. У мужчины в короткой красивой бороде виднелись седые волосы, и виски тоже были седые, и у глаз были морщины. А лицо женщины Аня видела плохо, может, ей и меньше… волосы ее блестели на солнце, и седины заметно не было. Каменистый крымский пляж был забит почти до отказа, совсем как в давние советские времена, когда, как рассказывала мама, у каждой непьющей семьи была возможность провести лето в Крыму или на Черноморском побережье Кавказа. В трудные годы перестройки бывшие советские курорты немного опустели, потом народ принялся осваивать Турцию, Грецию и далее, согласно своим финансовым возможностям и положению в обществе. Но и Крым заполнялся прилично, как оказалось. Аня вздохнула. Ее друзья поехали в Испанию, а она, почти рассорившись со всеми, приехала сюда. Вчера она пришла на пляж поздно и поэтому расстелила свой коврик довольно далеко от моря. Сегодня она такой ошибки не допустила и теперь наслаждалась солнцем в первом ряду, в непосредственной близости от моря. Мужчина и женщина, на которых она почему-то обратила внимание, расположились почти рядом. Аня оглянулась: народ все прибывал, хотя пляж был практически заполнен. Она снова перевела взгляд на своих соседей. Женщина улыбалась, не открывая глаз. Аня услышала ее голос:
– Ты что так смотришь?
Вопрос прозвучал ласково, по-домашнему. Анечка невольно улыбнулась, чувствуя некоторое смущение: получалось, что она подслушивала семейный разговор, и в то же время испытывала огромное удовольствие, наблюдая за приятной парой. Мужчина легко и привычно провел ладонью по волосам жены (Аня почему-то не сомневалась, что это его жена) и ответил:
– Я вспоминал «Дачу Стамбула». Тот, первый наш год…
Резкая боль обжигающей волной полоснула по глазам, сильно ударила в висок и застряла где-то внутри, раздирая кость и давя чем-то тупым в затылок. Аня привычно стиснула зубы и закрыла глаза. Пальцы отчаянно сжались в кулаки. Ну как же так? Она ведь специально приехала сюда, чтобы избавиться от нее, от этой жуткой, невыносимой боли, она ведь хорошо помнила, что здесь, в этом захолустном крымском городишке, где нет шикарных отелей и привычных условий, где все просто и некомфортно, боли не было. Как же так? По щекам ее покатились слезы, а память услужливо распахнула ворота в прошлое…
Первый раз боль пришла в пятнадцать лет. Когда умерла бабушка. Анечка, веселая, своевольная и бесшабашная девчонка, от которой стонали учителя и сходили с ума мальчишки, просто обожала и боготворила свою старенькую бабушку. С ней она была ласкова, заботлива и – удивительное дело – послушна. Если бабушка считала нужным – Аня извинялась перед учителями, если бабушке было грустно – Аня откладывала свидания и вечеринки и весь вечер сидела дома, даже не вспоминая, что куда-то собиралась. У них вообще была хорошая, дружная семья. Отец, хоть и возглавлял крупную фирму, занимал высокое положение и занят был, как он выражался, «двадцать пять часов в сутки», все-таки находил время для разговоров с дочерью и женой. Он был в курсе всех Аниных проделок и даже знал по именам Аниных близких подруг. Мама не работала, у нее было больное сердце, кроме того, она «вела дом»: отец приходил домой уставший, и ему требовался отдых. Аню иногда «воспитывали», но всерьез никогда не ругали. Они все дружили между собой. Последний год бабушка сильно болела и слабела, Анечка почти никуда не ходила, стараясь развлечь ее и помочь. А потом бабушки не стало. И тогда первый раз обожгло глаза и ударило в висок. От неожиданности и невыносимой боли Аня тогда закричала и, кажется, потеряла сознание. Врачи сказали: нервный срыв. Родители, тяжело и трудно переживавшие потерю, еще больше испугались за единственную дочь. Аню показывали разным врачам, каждый из которых назначал свои лекарства, она послушно принимала все, только чтобы не спорить и никого не волновать. Летом остались дома: у отца было много работы, а без него мама с Анечкой не захотели никуда ехать. Они старались держаться вместе. Анечка тоже старалась «держаться», выполнять предписания врачей и не расстраивать перепуганных родителей. Но боли продолжались. Они уже не пугали ее так, но слабее не становились. Боль возникала при любом нервном напряжении, будь то страшилки из «Новостей» или показавшиеся обидными слова подруги. Любая потеря вызывала острый приступ, и не важно, была ли это выпавшая заколка или потерявшаяся среди нагромождения на столе тетрадка. Так прошел год. А весной неожиданно пришло письмо из Крыма: дальняя родственница приглашала в гости. Она трогательно просила приехать, «навестить, повидаться, вспомнить Евдокию, заодно отдохнете, у меня квартира большая, и от моря совсем близко». Это был как будто привет от бабушки, потому что родственница была ее троюродной сестрой, и родители неожиданно решили поехать в Крым. Собрались, конечно, не сразу – у Ани еще шел учебный год, да и отец не мог вот так, в один момент, оставить все дела, но в июле они все-таки поехали.
В вагоне работал кондиционер, поэтому ехать было приятно, а жара лишь иногда напоминала о себе на коротких остановках, когда они с отцом выходили купить мороженое. Тут же на станциях продавали «карто-о-ошечку с укропчиком» и «огу-у-урчики малосольные». Все это выглядело и пахло очень аппетитно, и они, смеясь, покупали и картошку, и огурцы и несли все маме. А потом с аппетитом хрустели огурчиками, заедая их подтаявшим уже мороженым.
Последний час дороги тянулся невероятно долго, поезд нехотя полз по высохшей степи, останавливаясь на каких-то переездах. Смотреть на выжженную землю было скучно, и Аня задремала, лежа на верхней полке. Разбудили ее перед самым выходом. Город встретил их горячим дыханием, наполненным ароматами незнакомых цветов и знакомым соленым запахом близкого моря. Жаркий тягучий воздух перебил дыхание, закружил голову и неожиданно поднял настроение. Аня громко рассмеялась, а мама и отец, глядя на дочь, тоже начали смеяться. Они стояли на перроне и хохотали, а прохожие, оглядываясь на них, начали улыбаться.
Бабушка Катя оказалась довольно моложавой и подвижной женщиной. Квартира у нее и правда была просторной: три большие комнаты, которые обычно сдавались приезжим, сейчас пустовали. Баба Катя (она просила называть ее именно так) объяснила просто: «Вас, дорогие мои, ждала, да и сама хоть немного отдохну, с квартирантами хлопот много». И море тоже оказалось рядом. Город был вытянут вдоль побережья, поэтому пляжи сменялись, плавно перетекая друг в друга: обустроенные, дикие, песчаные, каменистые. Ближе всего к дому был пляж, засыпанный мелким щебнем. Лежать на нем было жестковато, зато чисто, а дно везде было песчаным. У бабы Кати была внучка, жившая с родителями в этом же доме. Юльке было всего тринадцать лет, но с Аней они подружились и на пляж всегда ходили вместе. Вскоре у них появилось много новых знакомых. Мальчишки-ровесники и парни постарше не прочь были завести знакомство с красивой шестнадцатилетней Аней. Она знала, что красива, к тому же стильно и дорого одета. Она привыкла, что на нее обращают внимание, но на ухаживания пляжных друзей, на предложения «пройтись вечерком» или «пойти посидеть в кафе» отвечала неизменным отказом. Ей жалко было бросать маленькую Юльку, которую в кафе никто не приглашал, а вечерами они ходили гулять с родителями. Мама несколько раз предлагала дочери пойти погулять с ровесниками, но Аня только пожимала плечами – ей не хотелось. Но на пляже она охотно общалась со всеми. Длинный пирс, к которому когда-то причаливали небольшие катера, теперь служил пляжным бродвеем и вышкой для прыжков в воду. Местные ребята приладили к нему лестницу, чтобы было удобнее вылезать из воды, и с пирса прыгали теперь все: и парни, и девчата, и зрелые мужчины, и полноватые женщины, и дедушки, и даже бабушки. Малыши прыгали сбоку, где помельче, подолгу готовясь к прыжку, старательно складывая руки, «как учил папа», и, наконец решившись, летели в воду растопырив руки и ноги как уж придется. Юлька прыгала бесстрашно, но только «солдатиком», ногами вниз, и сколько Аня ни убеждала ее попробовать нырнуть вниз головой, та не решалась. Сама Аня прыгала красиво, высоко и легко взлетая над водой и мягко входя в море изящно сложенными руками. Каждый ее прыжок сопровождался одобрительным гулом. Прыгать ее научили в бассейне, куда она ходила с пятилетнего возраста. Впрочем, здесь, на море, красиво прыгали многие. Смешнее было со сложными прыжками, особенно с сальто. Лишь немногие из парней умели крутиться в воздухе – большинство оглушительно шлепались в воду спинами и животами, вылезая с красной, как будто обожженной кожей, охая и с трудом разминая мышцы, стояли на пирсе, слушая советы многочисленных зрителей, а затем снова летели в воду, чтобы в очередной раз «приложиться» под сочувственное «Вау!» всего пирса. Там, на пирсе, Аня и познакомилась с Егором. Он точно так же, как и большинство мальчишек, пытался научиться крутить сальто, точно так же отбивал себе спину, так же охал, вылезая из воды, но от него исходила такая жизнерадостность и такая уверенность в себе, что Аня, сидевшая на поребрике пирса с Юлькой, невольно обратила на него внимание. Ни капли не смущаясь, он смеялся над своими прыжками, охотно слушал советы, а потом у него вдруг получилось. Получилось легко, красиво, как на показательных выступлениях. Ему даже зааплодировали, а он, одним движением вскочив на пирс, вежливо раскланялся. Аня поймала себя на том, что не отрывает от него глаз, смутилась, отругала себя и, отвернувшись, что-то спросила у подружки. Краешком глаза она увидела, как около него крутятся девушки, громко и весело смеясь. Значит, не только она обратила на него внимание…
Неожиданно она заметила, что он уже стоит около них и о чем-то спрашивает. Растерявшись, Аня не слышит вопроса и беспомощно оглядывается на Юльку, потом смеется и говорит: «Аня». Парень хохочет в ответ и представляется: «Егор». Потом они выясняют, что он, увидев на руке Ани часы (а это на пляже большая редкость), спросил который час. Они долго смеются, сидя рядом, потом он встает, непринужденно взъерошивает Анину челку и говорит «пока». И уходит. Аня недоуменно смотрит ему вслед: он даже не попытался назначить свидание или договориться о встрече. Но почему-то у Ани нет горечи или разочарования. Она уверена, что они скоро увидятся.
На следующий день на пляже Аня с досадой ловит себя на том, что выискивает Егора взглядом. Она злится и смеется одновременно. Такого у нее еще не было: иногда ей нравились мальчишки, но никогда она никого не искала. Наконец она видит Егора на пирсе: он не один – рядом с ним какой-то парень и две девушки. Что-то похожее на ревность испытывает Аня, но с удивлением отмечает, что… боли нет. Почему она вдруг вспомнила о боли? С тех пор как они приехали, а прошло уже больше недели, она не вспоминала про свои приступы. Конечно, она не нервничала, ничего не теряла, ни на кого не обижалась, и вот теперь, чувствуя ревность и даже немного расстраиваясь, она не чувствует боли. Неужели все закончилось? Ей хочется пойти на пирс, но она боится, а вдруг он не узнает ее или, узнав, просто поздоровается и пройдет мимо, приобняв одну из девушек, стоящих рядом? В этот момент, еще не успев додумать, Аня видит, что Егор призывно машет рукой. Вряд ли это ей, с грустью подумала Аня, разве он может увидеть ее в такой толпе? И тут же слышит его голос: «Анюта!» Что-то теплое ударяет в грудь, растекается по телу, заставляя дрожать кончики пальцев, и выливается солеными, как море, капельками слез. Только бабушка называла ее Анютой. Забыв обо всем, о Юльке, с удивлением смотревшей на нее, о маме, что-то с улыбкой говорившей отцу, о своей ревности, о своих принципах – «пусть сам подойдет», забыв обо всем, Аня стремительно вскакивает и со всех ног бежит на пирс. Мелкие камешки впиваются в ступни, Аня подпрыгивает, но возвращаться за босоножками не хочет, и вот наконец гладкий бетонный пирс. Егор широко раскидывает руки и ловко ловит подбежавшую девушку. Замечает ее заплаканные глаза и тихо шепчет: «Ну что такое, Анюта, что?» И тут же, стоя на пирсе, сама не понимая, что делает, Аня начинает рассказывать ему о бабушке. Рассказывает совершенно незнакомому, но такому близкому ей мальчишке. Он всего на год старше ее, но почему-то кажется ей взрослым, видимо, потому, что, усадив ее на тот самый поребрик, где они сидели вчера, терпеливо выслушивает сбивчивый Анин рассказ, и еще потому, что не произносит избитых фраз «Ну не плачь, ну перестань», а спокойно говорит: «Ты была хорошей внучкой, только не надо так плакать, ведь бабушке, наверное, неприятно, что ты так долго страдаешь. Помнить – это не обязательно плакать». И Ане неожиданно становится легко и очень весело. Помнить – это не обязательно плакать. Егор хватает ее за руку и тянет к краю пирса, потом неожиданно сталкивает в воду и сам прыгает за ней. Они смеются, брызгаются и плывут к дальним буйкам. Оглянувшись на пирс, Аня замечает погрустневших девушек, смотревших им вслед.
А вечером Аня идет гулять с Егором и его родителями. Вначале Аня слегка оробела, увидев крупного красивого мужчину и невысокую симпатичную женщину; они весело смеялись с Егором, когда она подходила, но, услышав первые слова приветствия, Анечка сразу успокоилась. Мама Егора встретила Аню так, как будто знала ее сто лет. Отношения родителей Егора между собой и их отношения с сыном напомнили Ане ее собственную семью: дружба, доверие и уважение сквозили в каждом жесте, в каждом слове.
Да, может, и не было тогда все так безоблачно, но и тогда, и сейчас Ане казалось, что все было именно так: Егор был умен и обаятелен, его родители красивы и счастливы, и еще эта романтическая история их любви…
В тот первый вечер они шли рядом с родителями, и Аня спросила Егора, где они остановились: снимают ли квартиру или отдыхают по путевке? «У меня здесь бабушка с дедушкой, – ответил Егор, – у папы с мамой был классический курортный роман». И рассказал замечательную историю.
Леночка закончила институт. Трогательные последние дни с друзьями и подругами. Клятвы в вечной дружбе и острое чувство расставания навсегда с большинством однокурсников. Они сидят на скамейке в городском парке: Леночка, Татка, Марина, Сергей и Мишка. Сережка – самый близкий Леночкин друг, он женат, но это не мешает им дружить. У Леночки тоже есть парень – Витя, но он не из их компании, как и жена Сергея. В их компании сложилась только одна пара – Мишка и Маришка. Наверное, они тоже скоро поженятся. А пока они все вместе сидят на скамейке и разговаривают ни о чем. Сергей снова предлагает поехать в Крым, где живут его родители.
– Мама подберет вам хорошую комнату, – убеждал друзей Сергей, – чтобы и от моря недалеко, и недорого. Пять лет собираетесь, неужели так и не соберетесь?
Они и правда собирались поехать с первого курса, но все как-то не получалось – то практика разбивала их на разные группы, а хотелось, чтоб всем вместе, то организовался стройотряд и они, конечно, поехали подзаработать и отдохнуть в Молдавию. В общем, не получалось. Не получилось всем вместе и теперь. Но Татка и Леночка собрались. Они и поехали втроем: Татка, Леночка и Сергей. Витя был недоволен, но командовать Леночкой не смел. Жена Сергея вообще к его родителям не ездила – не сложились отношения, но мужа отпускала спокойно. Ну а Татка была сама себе хозяйка.
Путешествие было приятным: беззаботность и пьянящее чувство свободы только что окончивших институт молодых людей создавали атмосферу легкости и непринужденности. Поэтому когда выяснилось, что квартира, которая им предназначалась, неожиданно оказалась занята невесть откуда свалившимися родственниками хозяйки, девушки даже не сильно расстроились, а, смеясь, начали строить разные невероятные предположения, где бы им ночевать. Но сидевшие, по южному обычаю, во дворе бабушки тут же пообещали, что комнату они для «таких хороших девочек» прямо сейчас найдут. И правда, завидев еще одну идущую на «посиделки» подругу, они обрадованно решили, что это и есть самый подходящий вариант.
– Настасья, – начали они, даже не дав присесть пожилой женщине, – твои же уехали – возьми девочек…
Дальше все развивалось стремительно: быстро объяснив бабушке Настасье, что «девочки не с улицы, а однокурсницы Тониного сына», «студенточки, только институт закончили, – смотри, какие худенькие», а «вы с Володькой вдвоем в трех комнатах», да и «подзаработаете немного», они ее уговорили, а когда та пошла «посоветоваться с Володькой», быстро и подробно рассказали и «девочкам», в какую семью они идут. Семья положительная и большая: кроме бабушки, еще мать, отец и два сына – старший Володя два года как из армии пришел, работает и учится заочно – «хороший парень, не пьет, уважительный», младший Митя в школе в седьмом классе – «баловной немного, но старшего слушает». Сейчас мать, отец и Митя уехали в отпуск на Орловщину, к родне, а бабушка с Володей дома, с ним и пошла посоветоваться бабушка Настасья. Володька «не возражал», и Леночка с Таткой, сопровождаемые Сергеем, помогающим им нести чемоданы, пошли смотреть квартиру. Там их встретил огромный лохматый парень – Володька. Его выгоревшие рыжеватые волосы торчали во все стороны, а лицо было усеяно веснушками. Он хмуро буркнул какое-то приветствие и скрылся в комнате.
* * *
– Не был я ни хмурым, ни рыжим, – с веселым возмущением вмешался в рассказ Владимир Александрович, – стеснительным я был и выгоревшим…
– Рыжий ты был, и веснушки у тебя до сих пор весной высыпают, – смеется Елена Николаевна, – просто на нашем Севере ты потемнел.
– Пап, не спорь, рыжий – значит, рыжий, тем более все хорошо сложилось, – Егор явно подшучивает, – еще неизвестно, как бы все обернулось, будь ты брюнетом…
– А что дальше-то было? – Аня чувствует себя свободно и раскованно, и ей хочется узнать продолжение.
– А дальше они поженились, – Егор говорит деланно скучным голосом, – и у них родился сын…
– Ну, Егор, ну не вредничай, расскажи, – Аня понимает, что он дразнит ее, и легко тычет мальчишку в бок, – и рассказывай в подробностях.
Квартира Леночке и Татке понравилась, им выделили отдельную комнату, причем с балконом. Бабушка Настасья была приветливой и гостеприимной, разрешила им пользоваться и кухней, и ванной, да еще и обедом накормила. Первую неделю Леночка и Татка везде ходили с Сергеем. Он водил их днем на пляж, вечером на набережную, показывал знаменитые фонтаны и исторические места. Возвращались они не очень поздно, и бабушка их всегда ждала, а вот Володю они совсем не видели. Уходил на работу он рано – девушки еще спали, приходил с работы, когда они были на пляже, а вечером он уходил гулять и возвращался, когда дома уже все спали. Пути их не пересекались, и девчата, смеясь, опасались, что, встретив своего хозяина в подъезде или во дворе, просто не узнают его и даже не поздороваются, «а он нас с квартиры сгонит, скажет: не нужны такие некультурные». А потом Сергей уехал домой, к жене. Уезжать ему явно не хотелось, то ли вдруг понял он, что прощаются они с Леночкой теперь надолго, то ли лето это было такое – особенное, но в последние дни все чаще замечала Лена, что взгляд друга стал иным, в нем читалось что-то большее, чем дружеская привязанность.
– Еще чуть-чуть, и вышла бы замуж за Серегу, – опять вмешивается Владимир Александрович, – глаз да глаз за тобой нужен…
– Никогда бы я за него не вышла, – отмахивается Елена Николаевна. – Если бы я об этом мечтала, я бы его еще на первом курсе сосватала!
Они весело смеются, а Аня осторожно спрашивает:
– Вы больше не виделись с ним?
– Почему? Мы и сейчас большие друзья. Правда, был перерыв в отношениях, когда Серега сначала уехал после моего отказа, а потом еще и обиделся, узнав, что я замуж вышла, но в конце концов все само собой сгладилось.
* * *
Итак, Сергей уехал, и девушки как-то заскучали. Ходить вечером без парня они боялись, а сидеть дома было скучно. Кому пришла в голову блестящая идея попросить Володю проводить их до фонтана, теперь уж не важно. Только пошла просить хозяина Леночка. Дождавшись его прихода с работы и выждав удобный момент, она вежливо попросила проводить их в город, упомянув, что сегодня после ремонта открывается самый большой «поющий» фонтан. Ответ был короток: «Нет». Леночка настолько опешила, что даже не обиделась, а только удивилась: «Почему?» В общем, уговорила она его: вечером на фонтан они пошли.
– До сих пор так и не знаю, почему ты тогда сказал «Нет», – теперь отвлекается Елена Николаевна, – ни тогда, ни позже, ни теперь никакого объяснения…
В ответ Владимир Александрович лишь улыбнулся и, притянув к себе жену, ласково чмокнул ее в макушку.
Следующие две недели пробежали незаметно и приятно. Днем – пляж, музеи, магазины. Вечером – прогулки по набережной с Володей и его друзьями. А дома – задушевные разговоры, тянувшиеся далеко за полночь. Татка быстро уставала и ложилась спать, а Леночка с Володей еще долго сидели на балконе. Они разговаривали. О друзьях, о Володиной службе и Леночкином институте, о планах на будущее и даже о первой любви. Они не задумывались о своих отношениях, они еще не знали, что это любовь, они думали, что это просто дружба. В один из таких вечеров Леночка вдруг поняла, что до отъезда осталось всего два дня и что уезжать ей не хочется. На следующий день, гуляя по набережной, она была грустна и задумчива. Неожиданно Володя взял ее за руку и, приотстав от компании, потянул в сторону. Они находились около «Дачи Стамбула».
На этом месте Егор эффектным театральным жестом махнул в сторону красивого здания в восточном стиле:
– Вот здесь все и происходило, дорогие экскурсанты, на этом самом месте наш герой увлек девушку под сень раскидистого клена и впервые поцеловал ее…
Вскоре девушки уехали. Всю обратную дорогу Леночка была молчалива. Татка, верная и все понимающая подруга, особенно к ней и не приставала. Через два дня они были дома. И в первый же вечер раздался телефонный звонок:
– Лена, я подал заявление, можешь меня поздравить…
– Какое заявление? Ты?.. – Она испугалась, что он женится на той девушке, с которой раньше встречался.
– Заявление об увольнении, глупышка, я переезжаю к тебе, так что через два месяца жди.
* * *
– Вот так меня и взяли замуж, – вздохнула Елена Николаевна, – один раз поцеловал, а потом, как честный человек, женился! Меня даже не спросил.
– Не просто поцеловал, во-первых, а на «Даче Стамбула», и, во-вторых, слова правильные перед этим сказал.
– Какие слова, пап? Что-то про слова я не помню. – Егор недоуменно смотрит на отца. – В любви признавался?
– Почти, – загадочно улыбается Владимир Александрович. – Это наш с мамой секрет.
Егор еще немного пристает к отцу, потом пробует выведать хоть что-нибудь у мамы, но ничего не выходит – родители лишь смеются в ответ. Ане тоже любопытно, но больше всего ей почему-то хочется подойти поближе к красивому зданию. Сколько раз за эти дни она проходила мимо, не обращая на него особого внимания. Конечно, здание необычное, с ярким куполом и разноцветной мозаикой на стенах, вычурными коваными решетками и каменным кружевом оконных проемов… Красиво, это было заметно и раньше, но только теперь Анечка почувствовала какую-то особую притягательность этого места, особый романтизм и какой-то ореол таинственности, как ей показалось. «Дача Стамбула» была загадочной и… родной.
– Хочешь подойти? – Егор наклоняется к девушке. – Пойдем, родителям тоже надо здесь побыть вдвоем.
Они бродят вокруг, рассматривая детали украшений, разгадывая фантастические фигурки и замысловатые сплетения узоров на мозаичных стенах. Потом снова встречаются с родителями Егора и идут дальше по набережной. Они болтают без умолку, смеются, покупают мороженое и сок.
Так и повелось. Утром Анечка встречалась с Егором на пляже. Они вместе плавали, ныряли с пирса и сидели на поребрике, не обращая ни на кого внимания. Юлька крутилась рядом, но особо не приставала. Родители Ани с одобрением наблюдали за дочкой, ставшей снова веселой, беззаботной и своевольной. Однажды Аня случайно услышала, как мама сказала отцу: «Ну наконец-то наша Анечка вернулась». Она хотела было переспросить маму, что та имеет в виду, но отвлеклась и забыла. Кроме того, все мысли ее были заняты Егором. Вечером они ходили гулять по набережной. Сначала с родителями, а потом сами. И каждый раз, подходя к «Даче Стамбула», Аня чувствовала какое-то волнение, у нее замирало сердце. Однажды они с Егором увидели около Дачи группу людей, слушающих рассказ пожилой женщины.
– Егор, экскурсия! – Аня схватила мальчишку за руку. – Пойдем послушаем, а то я даже не знаю, почему это здание так странно называется.
Они подошли поближе. То, что они услышали, потрясло девушку еще больше. Оказывается, в девятнадцатом веке это здание принадлежало турецкому послу графу Стомбальо. Он жил здесь довольно уединенно до тех пор, пока однажды не увидел маленькую девочку, которая сидела и молча плакала на берегу моря. Остановившись около ребенка, граф попытался успокоить ее, сунув ей какое-то лакомство, но девочка, сжав в руке угощение, продолжала плакать. Присев рядом, он начал расспрашивать ее, а выяснив, что у нее умерла мать, и отца нет уже давно, и теперь она совсем одна, взял ее за руку и привел в свой дом. Девочке в то время было двенадцать лет. Граф воспитывал ее как родную дочь, баловал, дарил подарки и наряды. А в пятнадцать лет выяснилось, что девушка обладает редким даром – одним прикосновением рук она снимала боль. Взглянув человеку в глаза и слегка прикоснувшись к больному месту, она прекращала самые сильные приступы, снимала нервное напряжение, останавливала кровотечение.
– А мне бабушка тоже головную боль снимала, – прошептала Анечка, – и зубы когда болели – тоже. Погладит по щеке – и боли как не бывало.
– Серьезно? – удивился Егор. – А я никогда в жизни ни с какими целителями настоящими не сталкивался…
Как только стало известно про юную целительницу, в дом графа потянулись люди. Девушка помогала всем. Многие молодые мужчины, увидев хрупкую красивую девушку, хотели жениться на ней, но граф всем отказывал. И вот однажды в доме графа Стомбальо появился молодой красивый военный, приехавший лечиться после ранения. Его мучили страшные головные боли, и люди посоветовали ему сходить к дочке старого графа. Как только молодой офицер увидел девушку, он тут же без памяти влюбился в нее. Но девушка, взглянув в его горящие глаза и прикоснувшись кончиками прохладных пальцев к горячечному лбу, тут же убежала. Боль прошла, но сердце молодого мужчины разрывалось от любви. Он стал искать с ней встреч. Вскоре девушка тоже полюбила его, но граф не захотел отдавать ее замуж: он боялся разлуки с любимой дочкой. Юноша предлагал девушке сбежать из дома, он готов был выкрасть ее, но она отказалась. Ей не хотелось огорчать своего покровителя, которого она любила как отца. Офицер уехал в Петербург, а девушка осталась. Старый граф видел, как день за днем бледнеет и слабеет его названая дочь. И тогда он решился. Оставив ее дома под присмотром домочадцев, он поехал в Петербург и, разыскав молодого человека, увидел, что тот тоже безумно страдает. И тогда он дал свое согласие на их брак. Свадьбу сыграли в Крыму. Венчание было богатым и многолюдным. Молодым надарили множество подарков, но, уезжая, девушка оставила все в доме графа. Она не стала брать и никаких украшений, только надела на палец тонкое золотое колечко с небольшим, но необыкновенной красоты и чистоты бриллиантом. Это был самый первый подарок графа Стомбальо своей приемной дочери. Молодые уехали, красивый и шумный дворец опустел и затих. Старый граф скучал и почти никуда не выходил. А через год случилось неожиданное событие: дом снова озарился светом любви и надежды. Гордые родители привезли старому графу свою новорожденную дочь.
– Скажите, а наследники старого графа не требовали вернуть им это здание? – спрашивает один из экскурсантов.
– Это всего лишь красивая легенда, – улыбается сотрудница музея. – Граф Стомбальо действительно жил в этом доме – здесь была его летняя резиденция, но о наследниках его ничего не известно. Постепенно людская молва переименовала дом графа Стомбальо в «Дачу Стамбула», и поскольку здание весьма необычно по своей архитектуре и художественному решению, его всегда окружал ореол некой тайны. У нас говорят, что те, кто встретился на «Даче Стамбула», всегда будут счастливы в любви.
Группа пошла дальше, а Аня с Егором остались стоять около кованой решетки. Они смотрели на здание, как будто тающее в быстро наступающей темноте. Линии стен теряли строгость, мозаичные сюжеты расплывались, смешиваясь в единое нечеткое пятно, и только ярко-синий купол еще отчетливо виднелся на фоне южного звездного неба. Аня повернула голову и увидела глаза Егора, смотревшие на нее с каким-то сосредоточенным выражением.
– Мне хочется тебя поцеловать, – прошептал он. Аня кивнула.
Через несколько мгновений она с удивлением поняла, что они с упоением целуются. И еще краешком сознания она отметила, что Егор, похоже, целуется первый раз в жизни. Это было странно, но приятно. Сама Аня уже целовалась с мальчишками.
Боль постепенно отпускала, и Аня с трудом приоткрыла глаза. Хорошо, что она уже загорала в этом году, иначе из-за этого приступа точно обгорела бы. Боль отпускала, но прошлое отпускать не хотело. И Аня снова прикрыла глаза. Что же было дальше?
Следующие дни слились в памяти Ани в один большой праздник. Море, солнце и горячие поцелуи под спасительной тенью огромного старого клена на «Даче Стамбула». Потом она не могла вспомнить, ни о чем они разговаривали тогда, ни куда ходили. Только один эпизод врезался в память. Они с Егором сидят на своем поребрике. У Ани на голове надета модная кепка с огромным козырьком. Эту кепку отец привез из какой-то командировки, кажется, из Лондона. Кепка Ане нравится, такой на пляже ни у кого больше нет. Внезапно налетевший порыв сильного ветра срывает кепку с головы и уносит в море. Егор моментально прыгает вслед, но ветер не опускает свою добычу в воду, а, подбрасывая и кружа, уносит ее все дальше. Егор плывет все дальше и дальше, но догнать кепку не может… Аня стоит на пирсе и хохочет. Ей, конечно, жаль кепку, но смотреть на погоню весело. Она хохочет и машет Егору: «Возвращайся!» И только когда уставший и злой мальчишка вылезает на пирс, а она уговаривает его не расстраиваться, только тогда она отстраненно и немного удивленно отмечает, что опять не было боли. Боли не было и когда настала пора прощаться. Егор уезжал первым, и Аня пришла на вокзал, чтобы проводить его. Она стояла около окна его вагона и чему-то смеялась, хотя слезы нет-нет и набегали на глаза и даже скатывались по щекам. Егор вдруг по пояс высунулся из открытого окна и протянул руки. Подбежавшую ближе девушку он подхватил под руки и, приподняв, поцеловал на глазах у всех: «Не грусти, Анюта, увидимся еще».
