Текст книги "Семь цветов радуги"

Автор книги: Валерий Брюсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

В РАЗРУШЕННОМ МЕМФИСЕ

Как царственно в разрушенном Мемфисе,

Когда луна, тысячелетий глаз,

Глядит печально из померкшей выси

На город, на развалины, на нас.

Ленивый Нил плывет, как воды Стикса;

Громады стен проломленных хранят

Следы кирки неистового гикса;

Строг уцелевших обелисков ряд.

Я – скромный гость из молодой Эллады,

И, в тихий час таинственных планет,

Обломки громкого былого рады

Шепнуть пришельцу горестный привет:

«Ты, странник из земли, любимой небом,

Сын племени, идущего к лучам,—

Пусть ты клянешься Тотом или Фебом,

Внимай, внимай, о чужестранец, нам!

Мы были горды, высились высоко,

И сердцем мира были мы в веках,—

Но час настал, и вот, под бурей Рока,

Погнулись мы и полегли во прах.

В твоей стране такие же колонны,

Как стебли, капителью расцветут,

Падет пред ними путник удивленный,

Их чудом света люди назовут.

Но и твои поникнут в прах твердыни,

Чтоб после путники иной страны,

Останки храмов видя средь пустыни,

Дивились им, величьем смущены.

Быть может, в землях их восстанут тоже

Дворцы царей и капища богов,—

Но будут некогда и те похожи

На мой скелет, простертый меж песков.

Поочередно скиптр вселенской славы

Град граду уступает. Не гордись,

Пришелец. В мире все на время правы,

Но вечно прав лишь тот, кто держит высь!»

Торжествен голос царственных развалин,

Но, словно Стикс, струится черный Нил.

И диск луны, прекрасен и печален,

Свой вечный путь вершит над сном могил.

1913

СНЫ

В замке пышном и старинном, где пустынный круг покоев

Освящен и облелеян грустной тайной тишины,

Дни следя, как свиток длинный, жажду жизни успокоив,

Я всегда мечтой овеян, я храню любовно сны.

Сны приходят в пестрой смене, ряд видений нежит душу,

Но одна мечта меж ними мне дороже всех других.

Ради милых умилений давней клятвы не нарушу,

Утаю святое имя, не включу в певучий стих!

Словно девушка стыдлива, шаловлива, как ребенок,

И как женщина желанна, предо мной встает она:

Губы сжаты так тоскливо, стан изогнутый так тонок,

И глаза глядят так странно – из. глубин неясных сна!

В замке пышном и старинном, мы, в пустынной старой

зале,

Руки медленно сплетаем, там, где дремлют зеркала,

Соблазнительно-невинно, в дрожи счастья и печали,

Клятвы страсти повторяем, и от них бледнеет мгла.

Теплых уст прикосновенья, приближенья рук палящих,

И биенье близко, рядом, сердца в трепетной груди…

Но потом, как дуновенье, словно листьев шелестящих,

С ветром, шепоты над садом, – тихий голос: «Уходи!»

Зову тайному покорна, из упорных рук без слова

Ускользая, на прощанье из стекла бросает взгляд…

Но уже над бездной черной рой видений вьется снова:

Форм бесстыдных очертанья, очи, губы, хаос, ад…

В замке пышном и старинном, где пустынно дремлют тени,

Как в безмолвии могилы, я живу в беззвучной мгле,

Сны слежу, как свиток длинный, чтоб среди иных видений

Увидать, как облик милый улыбнется мне в стекле!

8 мая 1912

НА ПЕСКЕ

На песке, пред дверью бестиария,

На потеху яростных людей,

Быть простертым в сетке сполиария,

Слыша дикий вопль толпы: «Добей!»

Если взор не застлан тьмой кровавою,

Рассмотреть над сводом в вышине

Кесаря, что горд всемирной славою,

И весталок в белом полотне;

Круг красавиц, с пышными криналями,

Юношей, с веселием в очах,

Феба лик, сияющий над далями,

В чистых недоступных небесах;

Вспомнить все, что может сладко-бурного

Встретиться бесправному рабу:

Бред беспечный праздника Сатурнова,

Ласки потаенной ворожбу;

И, поняв, что в мире нет желаннее

Ничего, чем эта жизнь людей,—

Чуть шепнуть покорное прощание

Под гудящий вопль толпы: «Добей!»

1913

В ВАШИХ ЧЕРТОГАХ

В ваших чертогах мой дух окрылился.

А. Фет

«Вот вновь мои мечты ведут знакомый танец…»
1812–1912

Вот вновь мои мечты ведут знакомый танец,

Знакомых образов рой реет вдалеке.

Ты снова предо мной, надменный корсиканец,

Вновь – в треуголке, вновь – в походном сюртуке.

Любовник ранних дум, герой мечтаний детства!

Твой гений яростный, как Демона, я чтил,

И грезам зрелых лет достался он в наследство…

Нет, я, Наполеон, тебя не разлюбил!

Мы все – игрушки сил, незримых, но могучих,

Марионетки – мы, и Рок играет в нас.

Но миру ты предстал, как зарево на тучах,

И до последних дней, блистая, не погас!

И вновь ты предо мной, великий, как бывало,

Как в грозный день, когда над Неманом стоял,

И рать бессчетная грудь родины топтала,

И злость Европы ты орлами окрылял.

Умел согласовать с Судьбой ты жест и слово!

Актер великий! что Нерон перед тобой!

Ты в каждом действии являлся в маске новой,

Владея до конца восторженной толпой.

Вождь малой армии, ты дерзок при Арколе;

Король всех королей, в Берлине лестью пьян;

И, как герой, велик в своей жестокой доле,

«Где сторожил тебя великий океан!»

Вершитель давних распрь, посланник Провиденья,

Ты ветхое стирал с Европы, новый мир

Являя пред людьми, – и будут поколенья

Восторженно взирать на бронзовый кумир.

Александрийский столп! склонись перед колонной

Вандомской! пусть ее свергали, но она

Опять возносится главою непреклонной,

И не свалить ее ветрам Бородина!

Не стыдно пасть в борьбе, как древнему герою,

Как пали некогда Титаны и Эдип.

И ты, внимая волн безжалостному вою,

Мог смело говорить: «Мой подвиг не погиб!»

Тиран в кругу льстецов! губитель сил народа!

Ненасытимый вождь! вместилище войны!

Тобою создана в пяти странах свобода,

И цепи ржавые тобой сокрушены!

Будь славен! И Тильзит, и «солнце Аустерлица»

Не страшны в прошлом нам. Они прошли, как сон.

Из пепла выросла сожженная столица,

И, русские, тебя мы чтим. Наполеон!

За все: за гений твой, за дерзость, за надменность,

За красоту твоей слепительной судьбы,

3а то, что ты познал земных величий бренность,

За то, что показал, как жалки все рабы.

Ты был примером нам, и за тобой, упорны,

Должны стремиться мы! Пусть нас ведут орлы

К Фридланду, на Ваграм, – а там пусть жребий черный

Повергнет нас во прах, на знойный край скалы!

Июль 1912

ГАРИБАЛЬДИ

Что сделал ты, кем был, не это важно!

Но ты при жизни стал священным мифом,

В народной памяти звенишь струной протяжной,

Горишь в веках святым иероглифом!

Что свято в слове роковом «свобода»,

Что в слове «родина» светло и свято,

Для итальянского народа

Всё в имени твоем объято.

Кто б ни был итальянец: ладзарони,

Купец, поэт, вельможа, иль убийца,—

Он склонится, как пред царем в короне,

Пред красным колпаком гарибальдийца.

Ты в сотнях изваяниях умножен,

В деревне, в городе, в открытом поле;

Стоишь, восторжен и тревожен,

Зовя сограждан к торжеству и к воле;

Но, пламенный трибун и вождь толпы упорный,

При всех паденьях не терявший веры!

Твой пьедестал нерукотворный —

Гранит Капреры!

10 декабря 1913

ПЕВЦУ «СЛОВА»

Стародавней Ярославне тихий ропот струн;

Лик твой скорбный, лик твой бледный, как и прежде, юн.

Раным-рано ты проходишь по градской стене,

Ты заклятье шепчешь солнцу, ветру и волне,

Полететь зегзицей хочешь в даль, к реке Каял,

Где без сил, в траве кровавой, милый задремал.

Ах, о муже-господине вся твоя тоска!

И, крутясь, уносит слезы в степи Днепр-река.

Стародавней Ярославне тихий ропот струн.

Лик твой древний, лик твой светлый, как и прежде, юн.

Иль певец безвестный, мудрый, тот, кто «Слово» спел,

Все мечты веков грядущих тайно подсмотрел?

Или русских женщин лики все в тебе слиты?

Ты – Наташа, ты – и Лиза, и Татьяна – ты!

На стене ты плачешь утром… Как светла тоска!

И, крутясь, уносит слезы песнь певца – в века!

1912

ПЕТЕРБУРГ

Здесь снов не ваял Сансовино,

Не разводил садов Ле-Нотр.

Все, волей мощной и единой

Предначертал Великий Петр.

Остановив в болотной топи

Коня неистового скок,

Он повернул лицом к Европе

Русь, что смотрела на Восток;

Сковал седым гранитом реки,

Возвысил золоченый шпиль,

Чтоб в ясной мгле, как призрак некий,

Гласил он будущую быль.

Вдали – поля, поля России,

Усталый труд, глухая лень,

Всё те же нивы вековые

Всё тех же скудных деревень;

Вдали, как редкие цветенья,

Шумят несмело города,

В краях тоски и униженья,

Былого рабства и стыда.

Но Петроград огнями залит,

В нем пышный роскоши расцвет,

В нем мысль неутомимо жалит,

В нем тайной опьянен поэт,

В нем властен твой холодный гений,

Наш Кесарь-Август, наш Ликург!

И отзвуком твоих стремлений

Живет доныне Петербург!

1912

ТРИ КУМИРА

В этом мутном городе туманов,

В этой, тусклой безрассветной мгле,

Где строенья, станом великанов,

Разместились тесно по земле,—

Попирая, в гордости победной,

Ярость змея, сжатого дугой,

По граниту скачет Всадник Медный,

С царственно протянутой рукой;

А другой, с торжественным обличьем,

Строгое спокойствие храня,

Упоенный силой и величьем,

Правит скоком сдержанным коня;

Третий, на коне тяжелоступном,

В землю втиснувшем упор копыт,

В полусне, волненью недоступном,

Недвижимо, сжав узду, стоит.

Исступленно скачет Всадник Медный;

Непоспешно едет конь другой;

И сурово, с мощностью наследной,

Третий конник стынет над толпой,—

Три кумира в городе туманов,

Три владыки в безрассветной мгле,

Где строенья, станом великанов,

Разместились тесно по земле.

1 декабря 1913

«БАХУС» РУБЕНСА

Бахус жирный, Бахус пьяный

Сел на бочку отдохнуть.

За его плечом – багряный

Женский пеплум, чья-то грудь.

Бочка словно тихо едет,

Словно катится давно,

Но рукой привычной цедит

В чашу женщина вино.

Весел бог черноволосый,

Ждет вечерней темноты;

Кое-как льняные косы

У подруги завиты.

Скрыто небо черной тучей,

Мгла нисходит на поля…

После чаши – ласки жгучи,

И желанный одр – земля!

Но, забыв про грезы эти,

Опрокинув к горлу жбан,

Жадно влагу тянет третий…

Ах, старик, ты скоро – пьян.

Только девочке-малютке

Странно: что же медлит мать?

Только мальчик, ради шутки,

Рубашонку рад поднять.

Из пяти – блаженны двое;

Двум – блаженство знать потом;

Пятый ведал все земное,

Но блажен и он – вином.

1912

ФИОЛЕТОВЫЙ

В ДУШЕВНОЙ ГЛУБИНЕ

Есть мысли тайные в душевной глубине.

А. Майков

Пускай в душевной глубине

И всходят и зайдут оне,

Как звезды ясные в ночи.

Ф. Тютчев

НОВАЯ СЕСТРА

Вкруг меня наклоняется хор

возвратившихся дев…

«Все напевы»

Здравствуй, здравствуй, новая сестра,

К нам пришедшая, с тоской во взоре,

В час, когда дорога серебра

Перешла олуненное море!

Пышен твой причудливый наряд,

Крупны серьги из морских жемчужин,

Ярок над челом алмазов ряд,

А над лоном пояс странно сужен.

Кто ты? Полы храмовых завес

Вскрыв, не ты ль звала служить Ашере?

Иль тебе дивился Бенарес,

Меж святых плясуний, баядере?

Иль с тобой, забыв войну, Тимур

На пушистых шкурах спал в гареме?

Иль тебя толпе рабов Ассур

Представлял царицей в диадеме?

Все равно. Войди в наш тесный круг,

Стань теперь для мира безымянной.

Видишь: месяца прозрачный плуг

Распахал уже простор туманный.

Час подходит потаенных снов,

Восстающих над любовным ложем…

Мы, заслыша предрешенный зов,

Не сойти к избранникам не можем.

Будь готова к буйству новых пляск

И к восторгу несказанных пыток,

Чтоб излить вино запретных ласк,

Словно смешанный с огнем напиток!

Будь готова, новая сестра,

Наклоняясь к тайнам изголовий,

Досказать начатую вчера

Сказку счастья, ужаса и крови!

22 июля 1913

УМИРАЮЩИЙ ДЕНЬ

Минувший день, склоняясь головой,

Мне говорит: «Я умираю. Новый

Уже идет в порфире огневой.

Ты прожил день унылый и суровый.

Лениво я влачил за часом час:

Рассвет был хмур и тускл закат багровый.

За бледным полднем долго вечер гас;

И для тебя все миги были скудны,

Как старый, в детстве читанный, рассказ.

Зато со мной ты путь прошел нетрудный,

И в час, когда мне – смерть, и сон – тебе,

Мы расстаемся с дружбой обоюдной.

Иным огнем гореть в твоей судьбе

Другому дню, тому, кто ждет на смене.

Зловещее я слышу в ворожбе

Угрюмых парк. О, бойся их велений!

Тот день сожжет, тот день тебя спалит.

Ты будешь, мучась, плакать об измене,

В подушки прятать свой позор и стыд,

И, схвачен вихрем ужаса и страсти,

Всем телом биться о ступени плит!

Но день идет. Ты – у него во власти.

Так молви мне: „прости“, как другу. Я —

День без восторгов, но и без несчастий!»

В смущеньи слушаю; душа моя

Знакомым предвкушением объята

Безумной бури в бездне бытия…

Как эти штормы я любил когда-то.

Но вот теперь в душе веселья нет,

И тусклый день жалею я, как брата,

Смотря с тоской, что теплится рассвет.

28 марта 1915

ОКЕАН – РУЧЬЮ

Я – океан, соленый и громадный;

Люблю метать на берег пенный вал,

Люблю ласкать, целуя пастью жадной,

Нагие груди сине-сизых скал.

Люблю, затеяв с бурей поединок,

Взносить до туч поверхность зыбких вод,

Бросать китов, как маленьких сардинок,

Смеясь, кренить озлобленный дреднот!

Я – океан, соленый и холодный.

Зачем же ты, дрожа, ко мне приник,

Земной поток, спокойный, пресноводный,

Целуешь устьем мой огромный лик?

Привык ты литься по лесным полянам,

Поить людей, их отражать глаза…

Тебе ли слиться с древним океаном,

С тем, с кем дружат – лишь ветер да гроза!

Ступай назад, к своим лугам зеленым,

Предайся грезам, в вечно-мирном сне,

Иль сдайся бурям, темным и соленым,

Растай, исчезни, потони во мне!

Май 1913

НОЧЬ

Ветки темным балдахином свешивающиеся,

Шумы речки с дальней песней смешивающиеся,

Звезды в ясном небе слабо вздрагивающие,

Штампы роз, свои цветы протягивающие,

Запах трав, что в сердце тайно вкрадывается,

Теней сеть, что странным знаком складывается,

Вкруг луны живая дымка газовая,

Рядом шепот, что поет, досказывая,

Клятвы, днем глубоко затаенные,

И еще, – еще глаза влюбленные,

Блеск зрачков при лунном свете белом,

Дрожь ресниц в движении несмелом,

Алость губ не отскользнувших прочь,

Милых, близких, жданных… Это – ночь!

5 января 1915

УСНИ, БЕЛОСНЕЖНОЕ ПОЛЕ

Усни, белоснежное поле!

Замри, безмятежное сердце!

Над мигом восходит бесстрастье;

Как месяц, наводит сиянье

На грезы о нежащей страсти,

На память о режущей ласке…

Конец. Отзвучали лобзанья.

В душе ни печали, ни счастья…

Так спят безответные дали,

Молчат многоцветные травы,

Одеты холодным покровом,

Под синим, бесплодным сияньем.

Спи, спи, белоснежное поле!

Умри, безнадежное сердце!

29—30 октября 1914

ВСЕМ

О, сколько раз, блаженно и безгласно,

В полночной мгле, свою мечту храня,

Ты думала, что обнимаешь страстно —

Меня!

Пусть миги были тягостно похожи!

Ты верила, как в первый день любя,

Что я сжимаю в сладострастной дрожи —

Тебя!

Но лгали образы часов бессонных,

И крыли тайну створы темноты.

Была в моих объятьях принужденных —

Не ты!

Вскрыть сладостный обман мне было больно,

И я молчал, отчаянье тая…

Но на твоей груди лежал безвольно —

Не я!

О, как бы ты, страдая и ревнуя,

Отпрянула в испуге предо мной,

Поняв, что я клонюсь, тебя целуя,—

К другой!

15 июля 1915

Бурково

НАД ОМУТОМ

Ветер, сумрачно пророчащий,

Всплеск волны, прибрежье точащей,

Старых сосен скорбный скрип…

Строго – древнее урочище!

Миновав тропы изгиб,

Верю смутно, что погиб.

На граните, вдоль расколотом,

Отливая тусклым золотом,

Куст над омутом повис.

Застучит в виски, как молотом,

Если гибельный каприз

Вдруг заставит глянуть вниз.

Холодна вода глубокая…

Но со дна голубоокая

Дева-призрак поднялась.

Иль уже в воде глубоко я?

Иль русалка, засмеясь,

Белых рук замкнула связь?

Ветер плачется, пророчащий;

Плещет вал, прибрежье точащий;

Смолкли всплески быстрых рыб.

Строго – древнее урочище!

Стонет сосен скорбный скрип,

Что еще пришлец погиб!

12 сентября 1915

КАЛЕЙДОСКОП

Забава милой старины,

Игрушка бабушек жеманных,

Ты им являл когда-то сны

Видений призрачных и странных.

О, трубочка с простым стеклом,

Любимица княгинь и графов!

Что мы теперь в тебе найдем,

В годину синематографов?

Позволь к тебе приблизить глаз;

Своей изменчивой усладой

(Ах, может быть, в последний раз!)

Его обманчиво обрадуй!

Ярко и четко, в прозрачности синей,

Ало-зеленые звезды горят.

Странны случайности сломанных линий…

Это – кометы в эфирной пустыне,

Это – цветы на лазоревой льдине,

Чуждых цветов металлический сад!

Миг, – всё распалось в стремительной смене!

Кто, окрыленный строитель, воздвиг

Эти дворцы упоительной лени,

Башни безвестных, ленивых Армении,

Те арабески и эти мишени,

Эти фонтаны из золота? – Миг,—

Вновь всё распалось, и встали кораллы,

Вкруг перевиты живым жемчугом.

Или рубины, пронзительно-алы,

Яркость вонзили в живые кристаллы?

Или наполнены кровью бокалы,

Белый хрусталь ярко-красным вином?

Довольно! детства давний друг,

Ты мне опять напомнил грезы,

Когда так сладостно вокруг

Сплетались трауры и розы!

Ты мне вернул забытый рай

Из хризолита и сапфира!

Опять безмолвно отдыхай,

Тайник непознанного мира.

Свой лал, свой жемчуг, свой алмаз

Таи, окованный молчаньем,

Пока опять захочет глаз

Прильнуть к твоим очарованьям.

1913

В МИНУТУ ЖИЗНИ…

В минуту жизни трудную…

М. Лермонтов

У РАЙСКИХ ВРАТ

Мимо стен таинственного Рая

Я не раз в томленьи проходил.

Там цветы цвели, благоухая,

Там фонтан жемчужной пылью бил.

У ворот неведомого Рая

Я, как прежде, голову склонил.

И, как прежде, знаю: не войти мне

В эти, ладом яркие, врата.

Не прославит в умиленном гимне

Счастье жизни тихая мечта.

Да, как прежде, знаю: не войти мне,—

Дверь, сверкая лалом, заперта.

И опять, далеким полукругом,

В степь глухую путь мой поведет.

Там – один, с любовницей иль с другом —

Буду слышать грозный зов: «Вперед!»

Путь ведет далеким полукругом,

И пылает жгучий небосвод.

24 апреля 1915

Варшава

ЕДИНОБОРСТВО

Я – побежден, и, не упорствуя,

Я встречу гибельный клинок.

Я жизнь провел, единоборствуя,

С тобою, Черный Рыцарь, Рок.

Теперь, смирясь, теперь, покорствуя,

Я признаю: исполнен срок!

Немало выпадов губительных

Я отразил своим щитом,

Ударов солнечно-слепительных,

Горевших золотым огнем.

И, день за днем, я, в схватках длительных,

С тобой стоял, к лицу лицом.

Не раз я падал, опрокинутый;

Мой панцирь был от крови ал,

И я над грудью видел – вынутый

Из ножен твой кривой кинжал.

Но были миги смерти минуты,

И, с новой силой, я вставал.

Пусть, пусть от века предназначено,

Кому торжествовать из нас:

Была надежда не утрачена —

Продлить борьбу хоть день, хоть час!

Пусть горло судорогой схвачено,

Не мне просить о coup de grace![4]4
  Удар из милости (фр.) – удар, прекращающий мучения


[Закрыть]

Вот выбит меч из рук; расколото

Забрало; я поник во прах;

Вихрь молний, пламени и золота

Всё вкруг застлал в моих глазах…

Что ж медлить? Пусть, как тяжесть молота,

Обрушится последний взмах!

Декабрь 1913

МОЛИТЬСЯ

Молиться? Я желал

Молиться, но душа,

Как дорогой кристалл,

Блистает, не дыша.

Упав на грани, луч

Стоцветно отражен,

Но, благостен и жгуч,

Внутрь не проникнет он.

Внутри, как в глыбе льда,

Лишь вечный холод; вздох

Не веет никогда…

Сюда ль проникнет Бог?

Бог – лишь в живых сердцах,

Бог есть живой союз:

Он в небе, Он в волнах,

В телах морских медуз.

Кристалл же мертв. Горит

Лишь мертвым он огнем,

Как камень драконит,

Зажженный смертным сном.

Молиться? Я хочу

Молиться, но душа

Ответствует лучу

Блистаньем, не дыша.

25 ноября 1913

РОНДО

Я плачу. Вдоль пути печален сосен ряд.

Уснул ямщик, забыв стегать худую клячу.

Смотря на огненный, торжественный закат,

Я плачу.

Там, в небе пламенном, я, малый, что я значу?

Здесь тихо дни ползут, а там века летят,

И небу некогда внимать людскому плачу!

Так и в ее душе – я, только беглый взгляд…

И с мыслью обо всем, что скоро я утрачу,

С унылой памятью утерянных услад,

Я плачу…

1912

ЧЕЙ-ТО ЗОВ

Чей-то зов, как вздох усталый…

Иль то шепчут чаши лилий,

Те, что в узкие бокалы

Стебли змейно опустили?

Чей-то зов, как вздох усталый…

Иль то – песня, что пропели

В ярком блеске тронной залы

Пред Изоттой менестрели?

Чей-то зов, как вздох усталый…

Иль доносятся приветы

До земли, песчинки малой,

Сквозь эфир с иной планеты?

Чей-то зов, как вздох усталый…

Иль то снова голос милый,

Сквозь покров травы завялой,

Долетает из могилы?

27 августа. 1913–1914

В ЛЕСУ

Если сердцу тяжко и грустно,

И надежда сомненьем отравлена,

Во дни крестоносных битв,—

Помолись молитвой изустной,

Где благость небесная явлена,

Сладчайшей из сладких молитв.

«Блажени плачущий, яко тии утешатся,

Блажени алчущий, яко тии насытятся,

Блажени есте, егда ижденут…»

Хорошо в лесу, пред боем, спешиться,

Духом от праха к горним восхититься,

Одиноко свершить над собой Страшный суд.

Настанут сраженья минуты суровые,

Раненых крики замрут без участия,

Как цепы, застучат мечи о щиты;

Тут сводом свисают листочки кленовые,

И незримо с небес подаешь мне причастие,

Всех скорбящих Заступница, Ты!

24 ноября 1913

НА ПАМЯТНОМ ЛИСТКЕ

…жив у вас на памятном листке.

Кн. П. А. Вяземский

…на памятном листке

оставит мертвый след…

А. Пушкин

Н. Н. САПУНОВУ

По небу полуночи…

М. Лермонтов

Когда твою душу в объятиях нес

Твой ангел в селения слез,

Не небом ночным он с тобою летел,

Он тихую песню не пел.

Тебя проносил он, печален и нем,

Чрез дивно сиявший Эдем,

Где, в блеске неведомой нам красоты,

Дышали живые цветы;

Где высился радуг стокрасочных свод

Над яркой прозрачностью вод;

И отсветы чудных и нежных огней

В душе затаились твоей.

Всю краткую жизнь ты томился мечтой,

Как выразить блеск неземной,

Любя безнадежно земные цветы,

Как отблеск иной красоты.

27 марта 1914