Текст книги "Старосветские убийцы"

Автор книги: Валерий Введенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Вы доктор из Петербурга?

– Да, Тоннер Илья Андреевич, – напомнил он.

– Я хотела вас попросить перед отъездом осмотреть мою свекровь.

– Всегда к вашим услугам, ваша светлость. – Тоннеру и самому было интересно, какой микстурой потчуют сумасшедшую старуху. – А мост когда починят?

– К утру будет готов.

– Лизочка, – Суховская добралась до злополучного дерева, – спасибо! Так было вкусно! Счастья тебе! – На радостях помещица полезла целоваться.

Шулявский переминался с ноги на ногу, в нетерпении покусывая ногти. Расцеловав, Суховская выпустила Элизабет из объятий и поволокла Тоннера обратно к пруду.

– Вот о чем я хотела с вами поговорить, дорогой Илья Андреевич… – От многочисленных физических нагрузок, выпавших на ее долю за день, помещица тяжело дышала. – В последнее время я стала хуже себя чувствовать. Матушка моя, дай ей Бог здоровья, считает, что я неправильно питаюсь. Вот и решила посоветоваться.

– Расскажите поподробнее, Ольга Митрофановна, во сколько встаете, что кушаете в течение дня? – постарался придать заинтересованность своему голосу Тоннер.

– Встаю раненько. Часов этак в семь. Сразу за молитву.

– В кровать еды не подают?

– Ну, как не подают? Я и молиться не смогу. Урчать будет в животе. Но кружечка молочка топленого разве еда? И булочек тарелочка… Помолюсь с часок, затем умоюсь – и закусить перед завтраком.

– Перед завтраком? – удивился Тоннер.

– А как аппетит расшевелить? Обязательно надо. Ветчинка, грибочки соленые, сырку фунтик. Всего по чуть-чуть. Потом завтрак. Сначала яичница на сале. Прямо на сковороде, чтоб вся дюжина шкворчала!

– Дюжина? – С ужасом переспросил Тоннер.

– Когда очень голодна, могу и из пятнадцати яиц. И квасом все запиваю. У меня всегда в ледничке, холодненький. Будете довольны! Очень для пищеварения полезен. Если квасу не пить, только клизмою спастись можно. Потом мяско постненькое или холодец, кашки. Гречневую страсть как люблю, и чтоб рассыпчатая, да туда масла… и свининки копченой. Пальцы не то что облизать, сгрызть после такой вкусноты хочется.

Суховская еще крепче вцепилась в руку Тоннера.

– Под конец молока кислого выкушаю. И все. Делами пора заниматься! У меня такое хозяйство! Сама не понимаю, как справляюсь. Перво-наперво управляющего допрошу, шельмеца. Битый час антихриста пытаю. Если кофий со сливками в сей момент не испить, могу гаду голову откусить. А так пирожок с брусничкой или вязигой, и успокоюсь. Прощу дурака никчемного – и начинаю объезд владений! Скоренько так бульон с расстегайчиком выкушаю, закутаюсь потеплее, в бричку – и полетела!

– В дороге-то ничего не едите? – опасливо осведомился Тоннер.

– Ничего. Только фрукты. Яблочки там, груши. Сливы, когда уродятся. В этом году такие, что ведро съешь – не заметишь. А зимой мешочек сухофруктов. Для зубов полезно, чтоб не стерлись. Поезжу, с крестьянами поговорю, на полях все осмотрю – и домой! Приезжаю всегда такая голодная! Вся дворня в это время меня боится. Закусочки прямо к крыльцу выносят!

– Что закусываете? – поинтересовался Тоннер.

– Вы про спиртное? Рюмочку настойки завсегда пропускаю. Но за обедом! А так – ни-ни. Закушу холодненьким язычком, капусточкой квашеной, огурчик малосольный непременно, и жду обеда.

– Поздно обедаете?

– Да через полчаса после возвращения. Щец или борща как наверну! А потом – гуся с груздями или цыпленка табака. И обязательно, чтоб на столе колбаска кровяная или паштетик печеночный и два соусника каши на крепком бульоне. Все с белым хлебцем ем, от черного изжога. Компота напьюсь и вздремнуть иду. После обеда такой сон сладкий. И сны хорошие! Вот давеча снилось, будто Элизабетушка наша паштетика мне прислала из гусиной печени с трюфелями. Очень он вкусный, только дорогой. А тут целое ведро в подарок! Такая счастливая проснулась! Противень пирогов с капустой на полдник одолела. Обычно только половинку!

Фейерверк закончился, местные помещики потихоньку разъезжались, прощаясь с гостеприимными Северскими и их неожиданными гостями. На ночь в усадьбе решил остаться урядник Киросиров. Жил он далеко и домой, желая принять участие в обещанной охоте, ехать не захотел. Пантелей Худяков отправился ночевать в село к своей родне.

– В пять пополудни у меня всегда "Фуфайка клок", – продолжала Суховская.

– Что, простите? – Доктор с нетерпением ждал, когда Гаргантюа в юбке отправится восвояси.

– Ну, так Вера Алексеевна чаепитие на аглицкий манер называет.

– А-а, – понял Тоннер.

– Ватрушечку всегда заказываю к чаю. Ну, само собой меренги, конфекты, варенья сортов десять с булочкой. Иногда пирожные прошу сделать или кекс. Часок, а там и ужин готов! Уха с пирожками, блины, вареники. Люблю, чтоб со сметаной и медом. Лучше всяких соусов заморских, сами попробуете! Затем котлетки мясные, а под конец картофельные с начинкой. Снова молочка – и на боковую.

Тоннер поежился:

– И давно такой образ жизни ведете?

– Полтора десятка лет! Как муж преставился, царство небесное. Но последний год что-то чувствовать себя хуже стала.

– Неудивительно, Ольга Митрофановна. С таким питанием… Удивляюсь, что вы еще живы!

– Так и мать моя говорит, – всхлипнула Суховская. – Моришь себя, Оленька, голодом. Придется завтра ко всему прочему еще рубца заказать, голову телячью, сырников горшочек, а на ужин поросенка. Спасибо, доктор, за совет, а то вся извелась.

Суховской подали бричку; пора было прощаться.

– Может, поедем ко мне? – с надеждой спросила помещица. – Как раз к ужину поспеем.

У Тоннера после разговора с Суховской одна мысль о еде вызывала тошноту; он вежливо отказался, сославшись на усталость после тяжелого дня и бессонной ночи. Глаза помещицы увлажнились. Доктор так мил! Как могли бы они быть счастливы! Видно, не судьба! Когда уже залезла в бричку, подошел Роос. В руках держал букет темно-синих астр (под покровом темноты этнограф нарвал цветов с княжеской клумбы). Знак внимания побудил Ольгу Митрофановну по-новому взглянуть на тщедушного американца. Она кокетливо протянула ему пухленькую ручку, а он, прежде чем поцеловать, долго ее сжимал.

– До свиданья, – проговорил Роос. – Буду ли иметь честь лицезреть вас завтра на охоте?

Еще до перевода Суховская каким-то образом поняла смысл вопроса и торопливо ответила: "Да" – хотя до сего момента ни на какую охоту не собиралась.

Бричка вздрогнула, покатилась и почти сразу исчезла в ночи. Следом уехали и Растоцкие. Маша перед неизбежным расставанием с Тучиным была грустна. Саша, получив приглашение от Веры Алексеевны завтра посетить их поместье, на прощанье подмигнул девушке, а она ему нежно улыбнулась. Денис огорчился: завтрашний визит задерживал нескорую встречу с Варенькой еще на один день. И так не домой едут, сначала в Петербург, повидать тучинского кузена Владимира Лаевского.

Глава шестая

– Самая любимая моя комната, – сообщил князь. – Специально приказал сюда чай подать! Только посмотрите, какая красота!

Гости уютно расположились на оттоманках в "трофейной" комнате. Вечера в сентябре прохладны, согреться горячим крепким чаем никто не отказался.

– У брата здесь библиотека была, но книжки французы сожгли, а я по-своему устроил.

Несмотря на большие размеры комнаты, в ней было тесновато: повсюду стояли чучела убитых Северским животных.

– Никодим, егерь мой, дока в таксидермии, – пояснил Василий Васильевич.

Про каждый трофей князь был готов рассказать подробнейшим образом: в какое время года застрелил, да из какого ружья! Ружья висели здесь же, на задрапированных шкурами стенах.

Все вежливо слушали. Кроме застрявших из-за моста путников в "трофейной" чаевничали Митенька, доктор Глазьев, господин Рухнов и урядник Киросиров.

– А эта дверь куда ведет? – поинтересовался генерал.

– В мои покои! – сообщил Северский. – Флигеля по бокам дома заметили?

– А как же! – пыхтя трубочкой, подтвердил Веригин.

– В правом мои покои, в левом – матушкины.

– В таком случае разрешите откланяться! – вскочил с места генерал.

– Ничем не помешаете! – поняв причину замешательства, остановил Веригина рукою князь. – В столовой на стульях сидеть неудобно, здесь же вы спокойно отдохнете. Не беспокойтесь, в моей спальне никакой шум не слышен! Вон того волка…

Кроме генерала, искренний интерес к охотничьим достижениям князя проявлял лишь этнограф. Тоннер заметил шахматный столик, перемигнулся с Митенькой, и они сели за партийку. После десятка быстрых ходов юноша надолго задумался. Столь сильные соперники ему еще не попадались. Тоннер же, игравший любимый дебют, заскучал.

Из покоев со свадебным платьем в руках вышла горничная Елизаветы Северской Мари. Залихватски подкрутив усы, князь поклонился было гостям, но Мари сказала по-французски:

– Мадам просила сперва зайти мсье Рухнова, а потом – обоих управляющих.

Михаил Ильич удивился, развел руками, обращаясь к князю. Тот, покусывая усы, последовал за ним.

Роос подошел с кожаными томиками в руках к скучавшему у окна Шулявскому.

– Сколько хотите? – не тратя времени на пустые разговоры, поинтересовался поляк.

– Лучшему стрелку, так и быть, – сорок рублей.

– По двадцать за том? – удивился Шулявский.

– Кожаный переплет, ручная работа…

– А неплохой бизнес, как говорят у вас в Америке! И что самое главное, законный! Жизнь моя была бурная, приключений на собрание сочинений хватит! Не начать ли, по вашему примеру, книжки писать?

Американец, не понимая, куда гнет покупатель, достал очередное перо:

– Из головного убора американского индейца…

– А Америка велика?

– О да! Два океана ее омывают…

– Отлично! Значит, есть где затеряться! Нате ваши сорок рублей!

Роос протянул книжки, подозревая, что продешевил, но Шулявский энергично замотал головой:

– Фолианты себе оставьте. Путешествовать люблю налегке! Вы подали мне отличную идею и свои сорок рублей честно заработали. Как перееду в Новый свет, начну книжки писать!

– Россия не нравится? Покинуть желаете? – по-своему истолковал слова поляка Терлецкий.

– Рыба, Федор Максимович, ищет, где глубже, – с достоинством ответил Шулявский, – а человек, где лучше!

– Смотрите, как бы не утонуть, – сверля Шулявского немигающими серыми глазами, процедил Терлецкий.

Дверь в покои князя снова отворилась. Оттуда вышел задумавшийся Рухнов; зашли оба вызванных управляющих.

– Сашь, глянь, не Боровиковский ли? – В глубине комнаты Угаров обнаружил портрет и поднес к нему свечу, чтобы лучше рассмотреть.

Тучин привстал с оттоманки:

– С чего ты решил? – удивился он.

Молодые люди принялись вместе разглядывать парадный портрет черноволосой женщины. Сев вполуоборот к художнику, одетая в пурпурное атласное платье прелестница заставила мастера подчеркнуть и соблазнительность небольшой груди, и утонченность длинной шеи, подсвеченной отблесками алмазного ожерелья. Бриллианты блестели и в тяжелых сережках, украшавших маленькие ушки красавицы. Но ярче всего сверкали карие глаза, смотревшие на зрителя ласково и печально. Матово-бледные руки нежно гладили развалившуюся на коленях болонку.

– Манера очень похожа! Впрочем, в атрибуции я не силен, – сознался Угаров.

– Может, и Боровиковский, – внимательно рассмотрев портрет, согласился Тучин. – Сейчас у князя уточним.

Северский вылетел из покоев, шумно хлопнув за собой дверью.

– Ваше сиятельство! Чьей кисти портрет?

– Какой, к черту, портрет? – грубо бросил раздосадованный Северский.

– Здесь вроде один, – внимательно оглядев еще раз "зоологический музей", протянул Тучин.

– А-а! Этот! Ольги Юсуфовой, жены брата.

– Осмелюсь переспросить, ваше сиятельство, чьей кисти работа?

– Не знаю, – раздраженно ответил князь. – Какая мне разница? Я сей портрет продать хотел, благо и желающие были. Брат этой красавицы готов был дать любую цену, чуть не на коленях ползал. Мать запретила, дура старая! Князю Юсуфову пришлось художника нанимать, копию делать.

– Бриллианты хороши! – заметил Шулявский. Желая прекратить пикировку с Терлецким, он тоже переместился ближе к портрету.

– Очень хороши! – согласился Северский. – Екатерина Вторая подарила! Ольга Юсуфова была ее фрейлиной, и императрица на свадьбу ей это имение презентовала и впридачу ожерелье с сережками!

– Царский подарок! – восхитился Веригин.

– Только брат все профукал!

– Неужто проиграл? – удивился генерал.

– Кабы проиграл, не так обидно было бы! Закопал! От французов драгоценности пытался спрятать. А где именно, сказал только Кате, племяннице. Брат погиб, а эта дура из окна выкинулась…

– Я уже слышал эту прискорбную историю, – посочувствовал Роос. – Мои соболезнования…

– Соседи насплетничали? – спросил Северский. – Кабы не Элизабета, – князь сжал кулаки, – я бы этих вертопрахов на свадьбу не пригласил! А драгоценности жаль, очень бы пригодились. Я их несколько лет искал, весь парк перекопал, да без толку.

– Я могу, конечно, ошибаться, – сообщил Роос, – но, кажется, ваши сережки я недавно видел!

– Где? – опешил князь.

– В Париже! Меня пригласил на бал маркиз д'Ариньи. Очень образованный человек, купил по три экземпляра моих книг! И жена прелестная! Мы долго беседовали! Очень умная женщина, прекрасно разбирается в истории…

– Мои сережки тут при чем? – перебил его Северский.

– Как раз в ушах маркизы они и сверкали!

– Вот черт! Значит, их французы-мародеры выкопали! – топнул ногой князь. – Зря только братец прятал!

– Не расстраивайтесь, князь! Поезжайте в Париж с портретом! – посоветовал генерал. – Я знаком с д'Ариньи. Порядочнейший человек! Покажите портрет, и он непременно вернет ваши сережки!

– Не вернет! – безапелляционно заявил Роос. – После бала их украли! Маркиза в спальне сняла на ночь сережки и положила в футляр с пистолетами. В Париже много грабителей, и все держат под рукой оружие. Но преступник спрятался за шторами. Маркиза не успела лечь в кровать, как он схватил футляр и был таков. Выпрыгнул в окно!

– Так и надо маркизу, – обрадовался Северский. – Небось этот "порядочнейший человек" сам здесь и мародерствовал! Ладно, пойду мать навещу. А то женушка никак дела закончить не может!

В анфиладе князь больно стукнул кулаком лакея Гришку, недостаточно почтительно, по мнению Северского, отвесившего ему поклон.

– Чай здесь вкусный, – похвалил генерал, допив третью чашку, – не то что в Калмыкии! Знаешь, как там заваривают? – спросил он адъютанта.

– Никак нет, ваше высокопревосходительство, – заверил командира Николай.

– Тогда слушай! Калмыцкие степи такие же, как воронежские, но ни единого деревца на сотню верст там не встретишь. Трава густая, в человеческий рост.

Этнограф достал свой блокнот и подсел поближе.

– А сами калмыки, они кочевники, – продолжил генерал. – Ездят в кибитках и живут в них же!

– Да что вы говорите, ваше высокопревосходительство! – вскочил с места Николай. Хоть он и слушал генеральские байки по сотому разу, к удовольствию командира, демонстрировал живой интерес.

– А что такое кибитка, знаешь? – спросил Веригин.

– Никак нет!

– Это такой плетень. Натягивают его на повозку, обтягивают войлоком. И все. Дом готов.

Из покоев выскочил Петушков. Его трясло, словно в лихорадке, и доктор Глазьев, искавший с кем бы выпить, тут же подскочил к нему, щелкнув по горлу пальцем. Петушков отмахнулся, его вечно бегающие глаза наполнились слезами, и, ни с кем не попрощавшись, он взбежал по лестнице на второй этаж.

Чуть погодя покои покинул и Павел Игнатьевич. Доктор Глазьев мигнул и тому, но снова безрезультатно.

– Спешу! Спешу! Много поручений надавала! Спокойной ночи, господа!

Все вежливо кивнули.

– Вижу, в степи кибитка стоит. Приказал остановить. Дай, думаю, посмотрю, как люди живут. – Веригин рассказывал смачно, размахивая руками, и собрал вокруг себя почти всю компанию. Только урядник Киросиров дремал в сторонке, да доктор с Митей играли в шахматы.

Почувствовав силу соперника, юноша стал предельно осторожен, в атаку не лез, и доктор, любивший игру обоюдоострую, злился, подбирая ключи к искусно выстроенным редутам на королевском фланге.

Страждущий Глазьев обратился к Рухнову. Тот и генерала вполуха слушал, и за партией издалека наблюдал.

– Французской водочки не желаете? – шепотом поинтересовался он.

– Французской? Можно…

– Расстроены? – осведомился, разливая по рюмкам, Глазьев.

– Что? Нет, просто задумался!

– Откинул полог, заглядываю, – продолжал генерал – А там девица! Очень недурная, должен сказать. Сидит, что-то шьет, трубку курит.

– Да что вы говорите? – снова деланно изумился Николай.

– Моя индейская жена тоже курила, – вспомнил этнограф.

– Я зашел и сел. Она тут же предложила мне свою трубку. Я отказываться не стал, затянулся, а сам поближе придвинулся. Спрашиваю: "Как звать-то тебя?" Что ответила, сразу забыл. Имена такие, записывать надо. Я следующий вопрос: "А лет тебе сколько?"

– Вот чудеса, калмычка по-французски понимает! – не унимался адъютант.

– А моя жена не понимала. Может, курила слишком много? – огорчился этнограф.

– Я по-русски спрашивал, – пояснил генерал и окликнул вернувшегося в "трофейную" князя: – Василий Васильевич! Как здоровье матушки?

– Спасибо, лучше! – У Северского явно поднялось настроение, он довольно улыбался. – Уже прощения у Кати просит!

– У какой Кати? – изумился генерал.

– Как и всех сумасшедших, мою матушку посещает призрак.

– Такое часто бывает! – подтвердил Веригин.

– Родительница вбила себе в голову, что виновна в смерти моей племянницы, той, что из окна выпрыгнула. И когда видит ее призрак, просит у него прощения!

– Не дай, как говорится, Бог сойти с ума, – расстроился Веригин.

– А у меня и для вас хорошая новость! – перевел разговор Северский. – Никодим в лесу вепря видел! Загоним?

– Отличная мысль! – вскочил Веригин.

– Охота будет славная! Ну, мне пора! – улыбнулся князь. – Спокойной ночи, господа!

– Так сколько лет было вашей степной Цирцее? – напомнил генералу Терлецкий, предлагая продолжить прерванный рассказ.

– Ах да! Подумала немного и отвечает: "Десять и девять", а сама улыбается мне ласково-ласково. Лица у них и так широкие, а в улыбке рот прямо до ушей. Я еще ближе придвинулся. Она, не вставая с места, сушеной кобылятинки подала, мол, угощайтесь, чем калмыцкий Бог послал. Такая соленая, ужас, но для приличия стал жевать. Тоже улыбаюсь и дистанцию сокращаю до минимума. Спрашиваю: "Запить-то есть чем?" Она в ответ: "Чая". Ну, чая так чая. А в моем рту уже можно селедок солить! "Наливай поскорей", – говорю. А посередине той кибитки костерок горит, и на нем котел.

– Удивительно! – не преминул встрять адъютант. – А дым-то куда уходит?

– Отверстие вверху кибитки проделано. Калмычка моя подошла к котлу, налила в чашечку и подала с поклоном. А сама предо мной села. Я решил: время тянуть более нельзя, хлебну, утолю жажду – и в атаку, другую жажду утолять. Делаю глоток и…

Генерал выдержал паузу.

– И выбегаю из той кибитки. Чай калмыки варят с бараньим жиром, опять же с солью, но это я только потом узнал. Вкус омерзительный! Когда глотнул, думал, сразу умру. Ну, само собой, плотское желание испарилось. Приказал гнать подальше от той кибитки. До сих пор, как вспомню, хочется выпить.

Поискав глазами, генерал заметил в руках у Глазьева пузатую бутылочку.

– Это чегой-то вы там втихаря распиваете? Не коньячок ли?

– Коньячок, коньячок, – подтвердил местный доктор. – Живительная влага. Михаил Ильич смурной сидел-с. Я ему плеснул, вот уже улыбается.

Рухнов действительно улыбался, но как-то отрешенно, словно не слышал ни генерала, ни Глазьева.

– Так и мне плесните, – попросил генерал.

Глазьев налил Веригину щедро, тот жадно выпил.

– Это кто ж так сладко храпит? – Генерал уставился на выводившего громкие, со свистом рулады Киросирова.

– Местный урядник!

– Разбудить! – приказал генерал Николаю.

Тот затряс спящего.

– Генерал-майор от кавалерии Веригин, – громко представился Павел Павлович.

– Киросиров, – подскочил и вытянулся лысый господин.

– Очень приятно, – хлопнул его по плечу Веригин. – А за знакомство надобно выпить. Николай, чарку коньяка!

– При исполнении не могу, ваше высокопревосходительство, – извинился Киросиров. – После охоты дезертиров поеду ловить!

– Зачем ехать-то? – удивился генерал. – Вон двое стоят! – Павел Павлович ткнул пальцем в сторону Тучина и Угарова: – В армии не служат, картины малюют.

– Мы не дезертиры! – обиженно заявил Угаров удивленному уряднику. – Его высокопревосходительство шутит!

– А раз не дезертиры, извольте выпить со стариком. Уважьте друга ваших отцов!

– Денису наливать – добро переводить! Пьет, не пьянея! – засмеялся Тучин.

– Врешь! – не поверил генерал.

– Святой истинный крест, – побожился Угаров, которому Николай тут же поднес стакан с коньяком.

– Э! Нет! – запротестовал Веригин. – Раз такое хвастовство, надобно серьезный опыт провести. Гришка!

Из буфетной, тянувшейся вдоль всей правой анфилады и имевшей выходы не только в ротонду и "трофейную", но и в остальные комнаты, появился Григорий.

– Ик, – сказал он. – Слушаю, ваше высокопревосходительство.

– Шампанское осталось?

Гришка кивнул.

– Тащи сюда, – приказал генерал.

Лакей вернулся быстро, неся в каждой руке по две бутылки. В винном бокале генерал сам смешал коньяк с шампанским в пропорции один к одному.

– Это такой гусарский напиток, "медведь" называется, – пояснил он этнографу, протягивая бокал Денису – Пей, сынок!

Угаров спокойно, как компот, осушил бокал.

– А почему "медведь"? – заинтересовался Роос.

– Господин иноземец, сами попробуйте, тогда все поймете

Тоннер делал американцу отчаянные знаки, но тщетно – Роос их не заметил.

– Вкусно, – выпив, сказал он и тотчас плюхнулся в кресло. Все сразу показались ему невозможно милыми: и странный переводчик, и грозный генерал, и слишком серьезный доктор. Еще утром он никого из них не знал, а сейчас они вдруг стали родными людьми. Захотелось сказать им что-то очень приятное.

– Господа, как мне нравится ваша страна! Давайте за нее выпьем! Виват, Россия!

– Молодец, ученый, – обрадовался Веригин. – За такой тост надобно выпить всем. А что это я разливаю, как лакей? Ну-ка, Гришка, обеспечь собравшихся.

Трясущимися руками лакей принялся смешивать коньяк с шампанским, а адъютант разносил.

Тоннер сначала покачал головой.

– Почему, милый Илья Андреевич? – Веригин подошел к доктору, который только что в результате долгой комбинации выиграл коня. Теперь участь Митенькиного короля была предрешена.

– Печенка пошаливает, знаете ли, – безыскусно соврал доктор.

Митя взялся за ладью, и Тоннер внезапно увидел, что это не юноша зевнул, а сам доктор, погнавшись за подставленной фигурой, проглядел мат в два хода. Молодой человек опустил туру и торжествующе посмотрел на Илью Андреевича. Тому оставалось лишь развести руками.

– Что ж! Сдаюсь. – Тоннер положил своего короля на доску и протянул Мите руку. – Вот, Пал Палыч, молодой человек усыпил меня осторожной тактикой, а потом сделал разящий выпад.

Генерал обнял Митю и сунул ему тоннеровский бокал:

– Молодец! Хорошим воином будешь! Тактика – она везде, брат, тактика. Что за доской, что на поле брани. Давай выпьем!

– А лет-то вам сколько? – спросил Митю доктор. По фигуре можно было все восемнадцать дать – юноша был высок, плечист, а вот лицо детское, и юношеские прыщи не сошли!

– Шестнадцать! Двадцатого декабря исполнится!

Тоннер забрал коктейль:

– Тогда уж лучше я выпью!

Терлецкий, Глазьев и Рухнов отказываться не стали, а Шулявский замахал рукой.

– Вынужден отказаться. На мой вкус, смесь коньяка с шампанским ничем не лучше калмыцкого чая.

– Ну, сравнил Божий дар с яичницей!

– Я лучше выпью просто шампанского!

Веригин пожал плечами. Что взять с поляка? Повернувшись, заметил, что и Тучин наливает себе игристое.

– Позволь, и ты нашим "медведем" манкируешь?

Тучин смутился:

– Свойства данного напитка мне знакомы. В силу нескольких обстоятельств хотел бы сохранить к утру ясную голову.

Угаров пришел на выручку другу:

– Я готов выпить и за Сашу!

– Хм, это по-гусарски. Налейте-ка ему вторую.

Генерал с адъютантом тоже взяли по бокалу. Все чокнулись. Веригин быстро выпил, успев проследить за Денисом. Как он? Осилит вторую? Тот выпил, словно стакан воды.

– Ты куда собрался? – шепотом спросил Угаров Тучина.

– Порисовать, – ухмыльнулся Саша.

– Забыл, как спасались из Флоренции? Хозяин гостиницы имел все основания сделать тебя своим зятем!

– До сих пор о том сожалею, – снова ухмыльнулся Тучин. – Его сын мне нравился больше, но дочка согласилась первой!

Генерал быстро захмелел и стал ко всем обращаться на "ты", что, впрочем, не вызывало возражений.

– Ты, Денис, молодец. Весь в батьку. Пил, как бегемот. А твой, – обратился к Тучину, – в картишки любил. Сметаем по маленькой? Или снова обстоятельства?

Тучин улыбнулся – он любил абсолютно все развлечения и пороки.

– С удовольствием, Пал Палыч. Григорий, ну-ка, карты!

– А карт в доме нет, – сказал Митенька. – Только колода для пасьянсов, Анна Михайловна раньше раскладывала. А игральные держать запрещала, чтобы Василия Васильевича в соблазн не вводить.

– Ну вот, здрасьте, – огорчился генерал. – Что делать? Я всегда с собой вожу, но, как на грех, запас израсходовал. Неужели ни у кого карт с собой нет, а, господа?

Все отрицательно покачали головами.

– У меня есть, – сказал Шулявский. – Пошлите Гришку в мою комнату, там слуга сторожит вещи.

– Боитесь, обворуют? – удивился Терлецкий. – В доме урядник. Вряд ли это возможно!

– Ваш урядник снова спит. – Киросиров и впрямь опять улегся на оттоманку и сладко присвистывал. – Да и вообще полицейские ворам не помеха, – заявил поляк. – Перед фейерверком я заглянул ненадолго к себе в комнату и обнаружил, что кто-то рылся в моих вещах.

– Это невозможно, – сказал Митя. – Все слуги у нас честные, служат много лет. Исключено!

– Возможно, мне показалось. А может быть, это не слуги. Так или иначе, я запретил Кшиштофу оттуда отлучаться. Гришка, сходи. Пусть даст карты.

– И отведи урядника в его комнату. – Генерал ткнул пальцем в Киросирова. – Нашел где спать!

Разложили ломберный стол.

– Во что будем играть, в преферанс или в вист? – спросил этнограф.

Все, к его удивлению, расхохотались.

– В такие игры старички в деревнях играют, когда в дурачка надоест, – ответил генерал.

– Чем плох преферанс? – изумился Роос. – Развивает ум и память. Как шахматы! А как интересно! Плывя из Египта, я сопернику на его мизере пять взяток засунул.

– Нам, русским, обыгрывать соперников неинтересно. Играем исключительно с судьбой.

– Это как? Что за игра?

– Называется по-всякому: банк, фараон, штосс. Суть одна: выбираешь карту, делаешь ставку. Один из игроков, он-то и есть рука судьбы, мечет колоду – карту вправо, карту влево. Если загаданная влево легла – обыграл судьбу, сгребай деньги. А если вправо – плати сам.

– Кому платить? Судьбе, что ли? – спросил Роос.

– Банкомету. Значит, его судьба выиграла.

Гришка вернулся, притащив ящичек, в котором лежало дюжин шесть, не меньше, запечатанных колод.

– Зачем так много? – изумился Роос.

– Более раза не сдают, не положено-с, – пояснил Глазьев.

Генерал, взяв в левую руку одну из крест-накрест запечатанных колод, резко ее сжал. Заклейка с треском лопнула. Веригин стасовал карты.

– Ну, кто будет рукой судьбы? Господа, называйте карты. Чья первой выпадет, тот и мечет.

– Семерка, – сказал Тучин.

– Туз, – назвал свою Роос.

– Тройка, – после некоторых размышлений объявил Терлецкий.

– А я на даму. – Генерал стасовал колоду и готов был метать. – Ну, а остальные что молчат?

– Я, ваше превосходительство, пока средств не имею, чтоб ставить, – заплетающимся голосом сказал Рухнов.

Митя тоже отрицательно покачал головой.

– Господа доктора, называйте карты, – призвал Веригин.

– Я, как и Михаил Ильич, денег не имею-с, – сказал Глазьев. – Пас, пас и пас.

– Столичные медики, надеюсь, более обеспечены?

– А я, Павел Павлович, с судьбою не играю. Отношусь к этой особе серьезно и доверять картинке считаю опасным.

Генерал кончил тасовать.

– А вы, пан Шулявский, что молчите?

– Отец был отчаянный игрок, проиграл, по-моему, все, кроме нас с матерью. Упомянутая судьба дала нашей семье сатисфакцию. Я в карты никогда не проигрываю. Поэтому играть со мною неинтересно.

– С какими удивительными людьми я сегодня познакомился! – воскликнул генерал. – Один бахвалится, что пьет не пьянея. Кстати, Гришка налей ему третий бокал. И почему он карту не называет?

– Я банковать не люблю, – ответил Денис.

– Понятно, – сказал генерал. – Давайте, Шулявский, называйте карту. Проверим и ваш талант.

– Как угодно, генерал. Валет.

Генерал, открыв, кинул влево первую карту. Все ахнули. Валет пик.

– Ух ты, соника взял! – завистливо сказал Рухнов.

– Кого взял? – переспросил Роос.

– У игроков в азартные игры свой, только им понятный язык, – сказал Тоннер. – Обычно это исковерканные французские слова. "Соник" – выигрыш с первой карты.

Генерал кинул колоду, из которой сдал валета, под стол и тут же взял новую. По колоде взяли и все остальные. Адъютант вопросительно посмотрел на генерала. Тот кивком разрешил ему принять участие в игре. Банкомет Шулявский занял место по одну сторону стола, противники встали по другую. Почти одновременно все стиснули колоды, и, бросив обертки на пол, достали карты.

– Банк двести рублей ассигнациями, – произнес поляк и положил на стол две радужные бумажки.

Понтеры – именно так назывались соперники судьбы – вытащили каждый по карте и положили на стол рубашкой вверх рядом с поставленной банкнотой. Терлецкий и Угаров выложили по красненькой десятке, генерал с Тучиным достали по четвертному, этнограф вытащил пять рублей.

Шулявский тасовал быстрыми, отточенными движениями, сам при этом глядя на понтеров, их карты и ставки. Когда те были сделаны, начал метать. Карта направо, карта налево.

– Каждая прометанная пара карт называется абцуг, – продолжал просвещать Рооса Тоннер.

Направо выпала семерка, Терлецкий перевернул свою карту – это оказалась семерка треф; пододвинул свою банкноту Шулявскому и сказал:

– Пас. Сходу не свезло. Пропущу-ка я эту талию!

– Талию? – переспросил Роос.

– Промет всей колоды так называется.

Поляк продолжал метать. Через абцуг направо полетел валет. Закряхтел генерал – он как раз его загадал.

– Зря. Мальчик опять к вам пришел, пан Шулявский. Но, один черт, попробую еще разок. Ставлю на рут, – и достал еще одну четвертную.

– Что ставит? – переспросил Тоннера Роос.

– В колоде, как известно, четыре валета. На первом генерал проиграл, но кто знает, куда ляжет второй? Он снова поставил на ту же карту.

Но налево в следующем абцуге полетела дама. Радостный Тучин перевернул свою карту. Дама!

– Мой отец, как заметил господин генерал, тоже увлекался картами. В отличие от вашего батюшки, пан Шулявский, ничего не проиграл, только приобрел. У меня те же способности.