Текст книги "Я вернулся (СИ)"

Автор книги: Валерий Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Я в е р н у л с я

  Странствующий бомж Гера Батюк был только что изобличен как «заяц» и высажен проводником из поезда Свердловск – Симферополь на какой-то незнакомой ему станции. «Ну что ж, посмотрим, что интересного написано на этой странице жизни». С тех пор, как Гера в результате аферы остался без квартиры, а позже и без документов, он стал философом и все происходящее принимал как неизбежность.

  Проходя через уютный скверик, он вдруг услышал:

  – Жорка, ты куда?

  Гера удивленно обернулся: «Неужели – меня?»

  На перекрестной аллее в пяти шагах от него, на скамейке с литыми бетонными ножками сидел улыбающийся, здоровенный, в плечах – около метра, розовощекий, как годовалый карапуз, мужик – классический хохол. В руках у него – бутылка «Пшеничной».

  "Давненько меня так не называли, – промелькнуло у Геры.

  – Шлепай сюда! Ты чего это, компас дома забыл или остограммиться не хочешь?

  Гера направился к нему. Здоровяк, растопырив пальцы своей лапищи, привстал.

  – Привет, ударенный! Ты чего мимо прешь? Рефлексы отказали?

  – Привет, – протянул Гера свою ладонь.

  – Представляешь, приезжаю я вчера с целины – ну, ты знаешь, целинников перевозили – и встречаю Ваську Солодовникова. А он – вот уж трепло! – и заявляет мне, что тебя где-то у Крымок еще в среду машина сбила... насмерть. Говорит, что тебя их ветеринар подобрал. А я уж было, ему поверил. Он сам Васька-то такой несчастный... и главное, все в картинках рассказывает. Вот артист!

  – Брехня! Не насмерть. Только в памяти провал, – нашелся с ответом Гера. А самому вспомнилось: «Весь мир – театр...»

  – То-то я вижу – мимо идешь. А ведь мы на этой скамеечке уже лет пять закусываем.

  – И как часто? ...Это я – чтобы из графика не выбиться, – пояснил он.

  – По субботам, в час дня. Во! И Васька показался, легок на помине. Давай разыграем его. Отвернись-ка.

  – Здорово, мужики! – раздался усталый безрадостный голос.

  – Привет, братан! А ты все неглиже ходишь? Опять в домашних тапках, небритый и мятый, будто тебя Змей-Горыныч выплюнул – невкусный оказался.

  – Ну, Степ, так Жорка же Голенко – того. Жалко.

  Он подошел, за руку поздоровался с приятелем. И ткнул Геру в плечо.

  – А ты чего морду воротишь, когда с тобой люди здороваются?

  И тут Гера, опасаясь разоблачения, настороженно поворачивается и виновато улыбается ему. Васька, как только взглянул на него, так и отпрянул. Оступился, упал и стал отползать, ошалело таращась на Геру.

  – Чур, меня!

  Степан и Гера, увидев его реакцию, заржали, как сытые жеребцы в стойлах. Они хохотали до икоты, тыкая своими пальцами в не на шутку струхнувшего Ваську.

  – Смотри, а у него глаза до сих пор по семь копеек!

  – И так сиганул, что из тапок выпрыгнул!

  Васька – худой, низенький, с мелкими чертами лица, тонкими губами – был явно не в себе.

  – Да ладно, хватит тебе трястись, как заячий хвост. Мы уже офонарели ждать тебя. Водка прокисает. Подгребай сюда, а то без тебя выпьем. Ты уже со среды не просыхаешь, а у меня за неделю ни капли во рту, жажда измучила.

  Васька не приближался.

  Степан встал, схватил его за загривок и, как нашкодившего кота, подтащил к Герке.

  – Здоровайся с товарищем, мать твою за ногу! – приказал он.

  Тот послушно протянул негнущуюся руку, и Гера пожал ее. Васька сделал два деревянных шага и сел слева от Степана.

  А тот мгновенно расставил на скамейке фантовские стаканчики и с точностью бармена разлил полбутылки. Васька выложил три карамельки.

  – Ну, давайте, мужики, выпьем за нее, – за удачу!

  Выпили. Взглянув на Ваську, Степан побагровел.

  – Ты долго будешь в таращилки играть? Похоже, за эти дни от обильных возлияний у тебя в мозгу, – постучал он согнутым пальцем по Васькиному черепу, – начались необратимые изменения. И ты, зараза, – повысил он голос, – своим неадекватным поведением отравляешь нам редкие минуты радости.

  – Степа, так я же его сам перед отправкой на Урал заколачивал. А Катька сейчас везет его на родину хоронить. Взяла отпуск и уехала. Я ж его и из морга забирал. Холодный. Без признаков.

  Он сморщился. Взгляд его выражал какое-то тревожное тугодумие.

  – Ты, Василек – тупиковая ветвь человечества. Хорошо, что у тебя потомства нет, – сделал безапелляционное заключение Степан. – Ну, чего? И дальше будешь околесицу нести?

  – ...Ему вскрытие делали. Шрам на животе у него должен быть, пусть покажет. И руки, руки у него холодные.

  Степан вопросительно уставился на Геру.

  – Ну, есть, есть у меня шрам, – начал уставать от натиска Гера. – Операцию на желудке делали. Так что ж?

  – Врешь! – Это вскрытие! У меня и свидетели есть! – Васька вскочил и попятился от скамейки.

  Степан молча наблюдал за диалогом.

  – Ладно, Вася, не дрейфь, не укушу. Да сядь ты, не отсвечивай! – вспылил он.

  Тот недоверчиво, как-то бочком подошел к скамейке и присел на ее краешек, согнувшись, как при высоком старте перед забегом.

  – Ты что, Вася, такой гад, что своему старому другу из-за какой-то чепухи готов его короткую жизнь испортить? Ну, предположим, что я вернулся ОТТУДА, – он многозначительно кивнул за плечо. – Так ты, что же, мне теперь и руки не подашь? Ну и что, что руки холодные?.. Я, ребята, вам все расскажу, ведь мне без вас – ну никак нельзя. Но вы должны обещать мне, что это останется строго между нами.

  – Клянусь поросенком! – с шутовским подобострастием отсалютовал Степан.

  Васька почесал затылок и тоже капитулировал:

  – Могила.

  – Ну, тогда слушайте, ребята, – начал импровизировать Гера. – Каким-то странным образом я вдруг оказался в огромном своеобразном помещении. Здание высокое, гулкое, неуютное, типа накопителя в аэропорту, толпятся люди вокруг. Все чего-то ждут. Потолкался я среди них, послушал, о чём говорят, – а говорили они все как один о своих грехах и несчастьях, – и все понял. Ждут они горемычные ничего иного, как приговора, каждый своего. Честно скажу, это меня сильно огорчило.

  – Хм. Еще бы не огорчило, – заметил Степан. – Покажите мне хоть одного человека, которого это не огорчило бы. Лично я тоже не готов ко всему этому.

  – Да ладно тебе, Стёп, не перебивай, – одернул его Васька.

  Гера с еще большим вдохновением продолжал.

  – И тут трогает меня за рукав ангелок и приглашает на аудиенцию к представителю верховной власти. Принял референт. Говорит, мы о тебе, Георгий, все знаем, и даже то, что ты должен был совершить нечто важное, но не успел. Поэтому мы приняли решение дать тебе небольшую отсрочку, пока на сорок дней, чтобы ты смог кое-что урегулировать и завершить. Окончательный вывод по твоей судьбе мы сделаем позже. Будь готов ко всему.

  И вот я оказываюсь в поезде Свердловск – Симферополь, и на этой станции высаживают меня как безбилетника. Ничего не знаю, ничего не помню: ни своего фио, ни названия города, ни дома, ни лица жены. Да, чуть не забыл, перед депортацией референт предупредил меня, что из памяти уже стёрты все факты, адреса и лица моей прежней жизни – ведь духу привязанности ни к чему, – поэтому он взялся устроить мне встречу с вами. А в остальном, говорит, полагайся на их помощь.

  Вот и все, мужики. Отныне моя жизнь – в ваших руках. Если не верите, можете в милицию меня проводить или в жёлтый дом отправить. Только помните, что у меня в запасе всего сорок дней, а может, уже и меньше.

  Васька подошел, осторожно пощупал Геркино плечо.

  – Если ты призрак, отчего же ты такой плотный?

  – Тебе не угодишь, – обиделся Герка. – То руки у меня холодные, то мой организм, видите ли, ему не нравится. Ты что же это, хочешь, чтобы мои сто пятьдесят на землю проливались? – Да не знаю ничего я!

  – Ладно, Васька, не доставай его. А ты, Жорик, не переживай. Раз мы тебя встретили – все будет о'кей. Пошли, мы тебя домой отведем.

  Степан бережно вставил стаканчики друг в друга и повесил их под скамейку на отогнутую от бетонной ножки арматурину, а бутылку движением эксперта положил на газету и завернул в аккуратный батончик.

  Они все встали и пошли.

  – Так... Запоминай свою легенду, – усмехнулся Степан. – Ты – Георгий Голенко, работал грузчиком на молокозаводе, сократили. Жена Екатерина. Детей нет. Дом частный. Адрес: переулок Моторный 17.

  – Какая у меня репутация?

  – Не хуже моей: приводов не было.

  – А дома я себя прилично вел?

  – Нормально. Катька для тебя – авторитет. Только и слышно: Катенька, Катюша. Честно говоря, бабу нельзя так любить.

  – А кого же тогда любить?!! Петровича?!

  – Ну, хватит, Жора, не заводись. Хорошая она, хорошая, только строга больно. Кстати, работает, в отличие от тебя, засранца, инженером на заводе.

  – А почему у нас детей не было?

  – Я что тебе, гинеколог? Ты с нами на амурные темы никогда не базаришь. Это о Васькиной Томке я знаю больше, чем он сам.

  – Это как же?

  – Он по пьяни о своих любовных приступах и победах рассказывает подробней, чем Франсуа Рабле. Но сейчас спроси его, на какой ягодице у Томки родинка, – не ответит, память плохая. А у меня хорошая, я все помню. На левой, ближе к пояснице, с изюминку, – показал он пальцами. – Да, Васька?

  – Наверно.

  – А о чем же я рассказываю?

  – Да ты как чекист: все больше молчишь или о работе болтаешь, про Вафаныча какого-то, вахтера на проходной, да про то, как и что тянут ваши с молзавода.

  – Что у меня за привычки, кто скажет?

  – В лотто-миллион ты любишь играть, – подал голос Васька. – Тут часто на бутылку не хватает, а ты все в этот долбаный киоск деньги таскаешь.

  – Понятно.

  Они вошли в один из переулков.

  – Узнаешь свой дом? – спросил Степан.

  – Нет. Будто первый раз вижу.

  – Ну, ты даешь, парень! Интересно, небось, жизнь заново начинать, а?

  – Не очень. Тем более, не знаешь – надолго ли... А где тут ключ?

  – Да вот, под этой банкой обычно, – показал пальцем Васька.

  Гера приподнял вдавленную в землю банку: ключа не было.

  – Еще был запасной комплект, в курятнике – на гвоздике висел, – подсказал Степа.

  Гера заглянул в курятник. И действительно, на гвоздике висит связка из трех ключей. Кур, кстати, – ни одной.

  – Эти ключи? – показал он их приятелям.

  – Само собой. Открывай, хозяин!

  Гера, повозившись с замком, распахнул дверь. Все вошли.

  Пусто. Василий как-то опять подобрался, съежился.

  – Ты вот на этом месте... на табуретках... – забормотал он. – Пятаки... опять же... на глазах... Вон они... в серванте – сам снимал.

  – А кто-нибудь приходил со мной прощаться? – спросил Гера.

  У Васьки зрачки расширились, он безумно взглянул на него.

  – Только я был. Да еще какие-то три старушки пели, вот тут они сидели... вдоль стеночки, – ответил он с легкой дрожью в голосе.

  – Очнись, дура! – вдруг гаркнул Степан. – Ты опять козлетоном запел? Жорка, дай-ка ему в лоб покрепче, чтоб он тебя бояться перестал!

  – Ну что, Вася, может тебе действительно «скорая» нужна? – показал Гера свой кулак. – Или знаешь, чтобы ты окончательно не сбрендил, считай меня Жоркиным близнецом, договорились?

  Васька поспешно закивал головой.

  – А что потом было? – спросил Гера.

  – Потом уже в сумерках приехали на «газели» два мужика, погрузили мы гроб в кузов – Катя тоже села в машину – и уехали.

  – А чего так скрытно?

  – Она соседа боится. Говорит, как узнает, что одна осталась, враз выживет. Он и так вас донимал: продайте да продайте ему дом. Намекал, что спокойной жизни рядом с ним у вас не будет, и здесь – в этом доме – скоро будет жить его брат. Вот же гнида!

  Вопросы следовали один за другим, и приятели рассказывали Гере все, что знали, без утайки.

  Потом в серванте они нашли бутылочку аперитива и «дернули по 166». И, наконец, удовлетворенные результатом, разошлись по домам. Гера, естественно, остался. Выкупался. Полил цветы. Вымыл пол и уснул в зале на диване, еще до сумерек.

  Проснулся он от легкого стеклянного дребезга. Кто-то пытался открыть окно в спальне.

  Гера привскочил на постели: «Что за чёрт! Никак воры? Эх, сейчас бы что-нибудь тяжеленькое... Вдруг их несколько?» Он скользнул на кухню и, в горячке нашарив на столе пару вилок, быстрей – в спальню.

  Окно грабителям не поддавалось. Верхний шпингалет, наверное, был открыт здесь и раньше, а нижний – не сдавался. Створку рамы приподнимали чем-то плоским, но запор был надежен и натиску не уступал.

  Гера подумал: «Вот-вот стекло лопнет, хлопочи потом».

  Он нырнул под подоконник и, нащупав рукой шпингалет, осторожно открыл его. Окно распахнулось, и тут он услышал приглушенные голоса двух мужчин: один с хрипотцой, а второй – совсем молодой. Разговаривали на каком-то южном языке. Кажется, они спорили.

  Мужчина, что постарше, настаивал. Дважды назвал имя Али – очевидно, это имя парня. Из потока незнакомых слов Гера выудил лишь несколько понятных: «газ», «конфорка» и восклицание: «Бах, и все!»

  «Вот оно что! – начал он соображать. – Кажется, тот тип посылает молодого устроить здесь пожар. Ну уж, дудки!»

  Гера снял шлепанец и шаркнул им по полу. Парень, видно, уже начавший лезть в окно, остановился. И, вероятно, стал отказываться. Мужчина возмутился и, судя по интонации, стал увещевать его. И опять проскочили два русских слова: «кошка» и «Жорка».

  Гера снова еле слышно пошаркал шлепанцем. Парень запротестовал решительней. Мужчина плюнул и, должно быть, выругался. И тут же послышалось его кряхтение.

  На подоконник легли две руки и начали шарить в поисках выступов, за которые можно было бы надежней зацепиться.

  Герка зажал в руках обе вилки и, с незнакомой ему самому яростью, воткнул их в правую кисть уже напрягшейся руки.

  От раздавшегося в ночи воя даже у него волосы на голове зашевелились.

  Он еще решал, что же ему дальше делать со своей жертвой, когда пострадавший, не помня себя от страха, с такой силой рванул руку, что под зубчиками вилок остались кусочки кожи и дочиста сорванный ноготь.

  Вой поднялся на октаву выше и с сопутствующим ему шумом стал удаляться. Герка сориентировался – влево.

  «Сдается мне, я вступил на тропу войны. Ну не ждать же, пока они сожгут дом. Где бы я тогда стал ночевать?» – думал не совсем законный владелец, брезгливо рассматривая на кухне свой военный трофей. Ноготь с обрывком кожи Гера спрятал в спичечный коробок и сунул его под мойку. А вилки он тщательно вымыл, не переставая удивляться их остроте. «Колючие, как щучьи зубы. Представляю, на какие лепестки распустилась кожа на его руке».

  Утром он осмотрел место инцидента. Бегство оказалось столь внезапным, что злоумышленники даже не пытались скрыть следы своего отступления. Сломанная картофельная ботва, раздавленные ногами гребни вели к забору соседа.

  Все воскресенье Гера посвятил изучению городка. Его новые друзья были неплохими гидами. А Степан, вспоминая все новые подробности жизни двойника Георгия, заваливал его ими, как Помпею пеплом. Причем, изложив какой-нибудь факт, требовал его безошибочного повторения, словно подготавливал Геру к жизни не в этом провинциальном городишке, а где-нибудь за границей в качестве резидента. Кстати, иногда с Герой здоровались незнакомые люди, и тогда приятели решили, в случае чего, представлять своего друга как Жоркиного близнеца.

  Нагулявшись до зуда в ногах, Гера вернулся на Моторный 17. Немного отдохнул, и с дотошностью папуаса принялся изучать предметы обихода этого гостеприимного дома. Он заглядывал в ящики стола, в тумбочки, в шкафы – знакомился с их содержимым, перебирал книжки, читал письма, изучал адресную тетрадь, слушал магнитофонные записи и постепенно проникался духом жизни и быта своего двойника.

  Особенно тщательно он читал его письма из командировок. Тот Жора одно время работал экспедитором и порою, задерживаясь где-нибудь в конечном пункте в ожидании обратного груза, писал своей Катюхе очень подробные и занимательные письма – о своих впечатлениях, о городах, дороге, людях и еще писал он о своей любви к ней.

  Гера никогда не был женат. До тридцати лет он жил вместе с родителями в однокомнатной квартире, и поселить в нее еще кого-то было просто невозможно. Потом еще два года жил только с мамой.

  Оставшись один, он трижды приводил к себе в дом женщин, но они над его наивными предложениями руки и сердца только смеялись: жить в его «хоромах» никто не хотел. Обстановка убогая, никакой собственности, профессия неперспективная – архивариус.

  Правда профессия Гере со временем нравилась все больше и больше. Такое обилие материала, что позавидует любой исследователь. Гера уже и сам подумывал о теме своих научных изысканий, и вдруг – эта афера. Вместо предложенного обмена его квартиры на равноценную в другом районе города, он лишился всякой жилплощади вообще. А из обещанной ему доплаты получил лишь половину. Через год деньги закончились, и снимать квартиру стало не на что. Свою работу ему пришлось оставить.

  На этот день скитальческий стаж Геры достиг уже трех лет. География его путешествий самая обширная: от Мурманска до Ташкента и от Ивангорода до Читы; дальше он не решался – слишком короткое лето.

  Жизнь его кое-чему научила. Он уже не тот тюфяк, которого может провести любая малограмотная цыганка. И дружбу он стал ценить гораздо выше. Не раз приходилось, и драться, и убегать, и вообще – проявлять свою смекалку и характер. Гера давно уже приобрел завидную выдержку, оптимизм стоика, философию фаталиста. Он стал гораздо чаще смеяться, чем раньше.

  Его длительное домашнее воспитание сыграло свою роль: он стремился быть опрятным – купался в реках, озерах, в банях, стирал и штопал свою одежду. Поэтому он больше походил на путешественника, чем на бомжа.

  Гера с большим интересом рассматривал семейный альбом Голенко. У Екатерины была стройная, изящно сложенная фигурка, небольшое лицо, правильный нос, полные губки, умные, оттененные длинными ресницами, глаза, роскошные русые волосы, легкими локонами спадающие на лоб и плечи. Словом – женщина она симпатичная.

  Интересно было рассматривать и фото своего двойника, особенно последние, на которых их сходство было просто поразительным. Те же овальное лицо, волосы чуть длинней, чем следует, косые бачки, взбухшие нижние веки, несоразмерно длинные руки.

  Ему казалось, что это он сам, только ввиду амнезии, теперь уже похожей на реальную, забыл, где и при каких обстоятельствах сделаны снимки.

  Гера примерил одежду Жорки. Так и есть – у него были те же проблемы с выбором костюмов, и приходилось шить их в ателье на заказ.

  Он сложил свою прежнюю одежду в чистую наволочку и спрятал ее подальше на антресоль. А сам оделся из того, что было в шкафу.

  В барчике он нашел диктофон и теперь ходил по городу в наушниках, слушая музыку.

  Прошло три дня. Геркина «ревизия» подходила к концу. Ему попалась отличная находка – кассета с магнитофонной записью примерно пятилетней давности с Жоркиным поздравлением по случаю Катиного юбилея. В его пространных пожеланиях было много игры, всяких ласковых словечек и стихов. И хорошо прослушивался тембр Жоркиного голоса.

  Разница была, но не столь заметная, можно немного и подучиться. И Гера учился. Всему. И его произношению, и его почерку, и даже – подписи. Зачем? Да он и сам не знал – зачем. Просто интересно.

  Но тут возникла одна проблема – заначка на исходе. Надо думать, где раздобыть денег. А не то скоро не на что будет и хлеба купить.

  Герка в надежде отыскать хоть какую-нибудь мелочь стал шарить по Жоркиным карманам. В одной рубашке оказались два лотерейных билета «лотто-миллион» десятидневной давности – возможно, еще не проверенные. Герка взял их. Денег не было.

  Где же еще поискать? "Да, – вспомнил он, – возле стиралки еще какой-то пакет с Жоркиными вещами. Надо и там проверить.

  Он вышел на веранду, поднял с пола пластиковый пакет и тут же вытряхнул его содержимое. Взял брюки. Вывернул карманы. Красная записная книжка с загнутыми уголками, сломанный простой карандашик, несколько монет. В рубахе – ничего.

  Гера снова сложил вещи, а книжечку взял в руки, лениво пролистал ее. В ней было сделано несколько аккуратных записей ручкой, а в середине неровная запись карандашом: «Ни... – 22» и рисунок, напоминающий два «флажка», висящих на «шпагате». С «ноткой» и двумя точками – на одном, и «ноткой» и одной точкой – на втором, с какими-то рыжими отпечатками. Он посмотрел страницу на свет. После букв «Ни» были выцарапаны еще две – «ва».

  "Карандаш сломался, – догадался Гера. «Нива» – так это же марка машины, – удивился он. – А рыжая мазня, не иначе как засохшая кровь. Вот оно что! – Эта одежда снята с убитого Жорки, а запись – его последнее предсмертное послание.

  Значит, надо искать «Ниву» с номером, на котором последние цифры – 22. Вероятно, придя в себя после того, как его сбила машина, Жора записал то, что успел запомнить. А что означают два других значка? – Неясно. Но это уже зацепка".

  На всякий случай, захватив с собой диктофон с кассетой, Гера вышел из дома. «Надо разыскать Ваську и расспросить его об этих Крымках и обо всем, что он еще слышал о последнем дне Жорки».

  На углу Гера встретился с темноволосым парнем. Его восточное лицо вдруг посерело. «Чего это он испугался? Никак – сосед?»

  – Привет, Али! – бухнул он наудачу.

  – Здравствуйте, дядя Жора, – певуче-медлительным голосом ответил парень.

  – Как отец – поправляется?

  – Да, спасибо, – совсем растерялся парень.

  – Передай ему – жду его сегодня вечером, есть разговор...

  Парень молча кивнул, и они разошлись.

  Васька работал сантехником, и Гера сравнительно легко отыскал его в одной из слесарок. Поздоровались. За эти дни у Васьки мистический ужас развеялся, и он вполне примирился с воскрешением своего друга.

  – Вася, расскажи мне все, что знаешь о моем последнем походе. Чего меня туда занесло?

  – Садись. Чаю хочешь? – по-хозяйски спросил он.

  – Нет, спасибо. Лучше расскажи.

  – Ну, так вот. В понедельник мы с тобой виделись, и ты пригласил меня на рыбалку. Возле Крымок есть небольшая речушка, неплохое место. На уху там всегда поймать можно. Договорились на среду. Но мне слинять с работы не удалось. А ты, скорей всего, на попутке и уехал. Это всего-то двенадцать километров отсюда на запад.

  Что там произошло – никто не знает. Но около восьми вечера на своем «Днепре» возвращался домой ветеринар крымковского хозяйства. Не доезжая до моста двухсот метров, увидел тебя лежащим на обочине. Остановился. Пощупал пульс – труп. Вызвал участкового, все осмотрели, документов при тебе не нашли, вот и доставили тебя в свой медпункт – в холодную комнату.

  Когда ты с рыбалки не вернулся, Екатерина заволновалась и в четверг утром нашла меня здесь же. Позвонили в Крымки. Уехала на опознание. Переправили в городской морг, а когда все документально оформили, она тебя привезла домой. Всю пятницу пробегала – то в «Вечный покой», то в трансагенство, а вечером тебя уже увезла.

  Вот и все, что я знаю. Хочешь съездить туда?

  – Да, тянет.

  – Тогда лучше позвони Степану по 1-32-17, он сейчас в городе. Может быть, он тебе поможет.

  Гера пожал Ваське руку и ушел.

  У него, как у настоящего детектива, появились азарт и предчувствие удачи.

  Степан стоял на ремонте. Узнав, в чем дело, он пообещал достать машину, попросил полчаса и назначил место встречи у сквера.

  Герка пошел послоняться по улицам и набрел на киоск «Лотто-миллион». Он вспомнил о лотерейных билетах, вытащил их и стал сверять зачеркнутые номера на своих билетах с результатами последнего тиража.

  И не поверил своим глазам. Четыре номера из шести совпали. Сумма выигрыша – 13 251 рубль. Как это могло быть? Шесть номеров не совпали ни у кого, пять номеров – у троих, четыре – у пятидесяти шести. Джек-потовский розыгрыш. Вот удача!

  Выигрыши выплачиваются на двадцать первый день после тиража. Прошло – шесть. Еще – две недели. Да и деньги-то Катюхины. «А, пусть сама и получает», – внезапно принял решение Гера. И сразу успокоился. Он положил билет в отдельный карман и застегнул его на пуговку.

  «По-моему, Жора, ты на моей стороне», – подумал Герка.

  Степан немного задержался. Но зато приехал на автобусе. «Пазик» был основательно потрепан и повизгивал, постукивал и дребезжал все двенадцать километров. Гера рассказал о найденной записной книжке, и они вместе стали анализировать эту загадочную запись.

  – Первое, что приходит в голову пострадавшему от наезда или свидетелю – это запомнить номер машины. Так что сначала были записаны цифры – 22, тире впереди них – означает то, что ты не смог запомнить или не увидел достаточно ясно двух первых цифр, номер мог быть и в грязи. Потом ты по памяти нарисовал эти флажки и, в последнюю очередь, – хотел указать марку машины, и тут карандаш сломался.

  Надо не пропустить то место. Это где-то здесь.

  Степан остановил автобус, и они с Герой пошли по обочине, пытаясь найти какие-нибудь следы наезда.

  – Вот оно, – указал Гера на кривую линию, начерченную осколком красного кирпича.

  Несколько раз проутюжив отмеченное место, они так ничего и не отыскали... Медленно пошли к машине.

  – Стой! – Гера поднял палец вверх. – Что мы сейчас прошли? Давай-ка, вернемся немного.

  Вернулись шага на три. Присели на корточки.

  На асфальте, в одной из трещин, поблескивали оранжевые осколочки. Гера вытащил два из них, покрупнее.

  – Это осколки поворотного фонаря. Может быть, они валяются тут год, а может быть, и несколько дней? – рассуждал он. – От наезда – метров семьдесят. Что же тогда выходит?

  – А вот что, – резюмировал Степан. – Ты или стоял, или шел в сторону города. Машина задевает тебя своим правым крылом – разбивается поворотник, и на ходу из него осыпаются на дорогу мелкие осколки. Ты падаешь и смотришь вслед машине, записываешь номер и пытаешься запомнить ее характерные приметы. Я уже знаю, что ты нарисовал. Пошли со мной, сейчас и сам догадаешься.

  Они обошли автобус, отошли от него метров на двадцать и остановились.

  – Присядь, – пригласил Степан, – и посмотри, что ты видишь.

  – Номер, подфарники, брызговики.

  – Вот именно – брызговики. И на правом из них – на «Ниве» – должно не хватать светоотражателя. Вот и все загадки отгаданы. Поехали искать.

  Через пятнадцать минут они были уже в Крымках. По обочине дороги шел прихрамывающий дед. Затормозили возле него. Степан распахнул дверь автобуса:

  – Привет, старина! Прыгай – подброшу.

  Дедок не заставил себя упрашивать, сразу же влез.

  – Привет, ребята. Мне только два квартальчика преодолеть.

  – Подвезем.

  Степан тронул автобус.

  – Отец, может быть, ты нам подскажешь, у кого из ваших есть «Нивы»?

  – А чего ж не подсказать. У нас, их только две: голубая – у зоотехника, его дом на Свободе, последний справа, – показал он, – и желтая – у Ивана, водителя молоковозки. Вон в том тупичке он живет. А что?

  – Да запчасти хочу им предложить.

  – Ну-ну. А я уже и приехал.

  Степан остановился. Дедок вылез, поблагодарил и, вполне счастливый, поковылял к ветхому домику. Степан съехал с центральной улицы на поперечную, и пока ехал по ней, Герка подготовил диктофон к записи, авось потом пригодится.

  Степан остановил «пазик» возле указанного тупичка. Они с Герой выбрались из автобуса, и не спеша, направились по накатанной дорожке к дому. За невысокими воротами издали желтела «Нива».

  Они подошли к воротам вплотную. Посмотрели на номера – 17-22.

  – Она, – выдохнул Гера, – и даже поворотник не заменен. Эх, взглянуть бы еще на нее с тыла.

  – Хозяин! – крикнул Степан.

  На крыльцо вышла седенькая старушка.

  – Здравствуйте, бабушка! Иван дома?

  – Здравствуйте. А он в командировке. Обещал сегодня к обеду вернуться. Заходите во двор. В холодке обождите, должен бы уж подъехать.

  Гера и Степан прошли вглубь двора и сели на скамье под вишней. Старушка вошла в дом.

  – Да, так и есть, светоотражателя на правом брызговике нет, и номер до сих пор грязный. Что-то тут не так, – задумался Степан. – Почему он подфарник не заменил?

  Через двадцать минут на дороге показался толстяк. Он был в хорошем настроении, и даже что-то насвистывал. Гера за пазухой включил диктофон.

  – Здравствуйте, – с улыбкой поздоровался хозяин. – Меня ждете?

  – Здравствуйте, – поднялись они со скамьи. – Вас.

  – Слушаю, – пожал он им руки и пригласил присесть. Сам сел вблизи – на табуретку.

  Радушный прием хозяина Геру и Степана обезоружил. Но он их замешательство воспринял с юмором.

  – Вы что, свататься пришли, что ли?

  – Извини, парень, но у нас к тебе неприятный разговор, – начал Степан.

  Толстяк посерьезнел.

  – Мы хотим предложить тебе явку с повинной. Это будет лучше, чем, если тебя заберут на глазах у соседей и родных.

  Толстяк выпучил глаза.

  – За что?

  – Тебе этот человек никого не напоминает? – указал на Геру Степан.

  – Нет, – решительно ответил тот. – Я его раньше не видел.

  – Может быть, ты так крепко выпиваешь, что у тебя напрочь память отшибает?

  – Я пью редко и мало. А что случилось?

  – В прошлую среду твоей машиной сбит человек.

  – Что? – подскочил хозяин. – Чушь! Это исключено. Я на ней с воскресенья ни разу не выезжал.

  – А в среду?

  – И в среду. Меня вообще дома не было. Я только что из командировки.

  – Тогда на твоей машине ездил кто-то другой. У нас этому есть неопровержимые доказательства. Спроси у своих, кто брал машину?

  Толстяк метнулся в дом. И через несколько секунд выволок за руку, совершенно перепуганную девочку. Ей не было и шестнадцати. Еще не развившаяся фигурка, вздернутый носик, жиденькая каштановая челочка – все убеждало в том, что это еще ребенок.

  – Женя, кто ездил на машине в мое отсутствие? – с затаенной угрозой в голосе спросил толстяк. – Отвечай сейчас же, или я всыплю тебе ремня при чужих людях.

  – Я, – выдохнула она и залилась слезами.

  – Ты? – удивился он. – Так ты же ездить не умеешь!.. Боже мой!

  – Умею... Меня мальчишки научили...

  – Рассказывай, как ты сбила человека! – яростно прервал ее отец. – И почему мне об этом не сообщила?

  – Я переехала через мостик, и тут меня обогнал грузовик. Он ехал так близко, что я испугалась и съехала на обочину! А там шел человек. Я ничего не успела сделать!

  – А что было потом?

  – Я оглянулась, а он лежит. Потом я еще дальше проехала по асфальту, а домой вернулась по другой дороге – через свиноферму.

  – А почему ты не остановилась? Ему же нужно было оказать помощь!

  – Я побоялась, что он уже умер, – продолжала плакать она. – Я ис-пу-галась!

  С нетерпеливой жаждой услышать хоть что-то ободряющее Иван заглянул в глаза Георгию.

  – Надеюсь, это были вы?

  Гера отрицательно покачал головой.

  – А кто?

  – Его копия, – указал Степан на Геру.

  – Мой брат, – уточнил тот.