Текст книги "Николай Байбаков. Последний сталинский нарком"

Автор книги: Валерий Выжутович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Под бомбежкой

Но вернемся к августу 1942-го. Сменивший Буденного (тот не слишком успешно проявил себя на посту командующего фронтом) генерал Петров быстро овладел ситуацией – войска прочнее укрепились на прежних рубежах обороны. Однако ожесточенность боев с каждым днем нарастала. «Находясь на командном пункте одного из наших соединений, я видел из окопов две яростные массированные атаки немецких частей, – описывал потом картину боя Байбаков. – Несмотря на плотный огонь нашей артиллерии и авиации, в результате которого изрытое бомбами и снарядами поле было буквально устлано телами убитых и раненых, они, не останавливаясь, шли и шли. Падали и снова вставали, бежали, ползли с фанатичным упорством с перекошенными от ужаса лицами, выныривали возле русских окопов и, расстрелянные в упор нашими бойцами, как бы отброшенные назад, падали навзничь. На моих глазах было уничтожено несколько тысяч немецких солдат».

Потерпев поражение под Сталинградом и, видимо, окончательно потеряв надежду захватить кавказскую нефть, Гитлер дал указание уничтожить нефтеперерабатывающие заводы Грозного. Десятки бомбардировщиков «фоккевульф» бомбили эти заводы, сбрасывая бомбы весом в 250 килограммов. Под эту бомбежку попал и Байбаков с начальником грозненского нефтекомбината Кочерговым. Они ехали на машине с промыслов в Грозный через территорию нефтеперерабатывающих заводов, когда над их головами показались самолеты с черной свастикой: «Мы выскочили из машины и укрылись в водосточной канаве. Только легли, как в тот же момент недалеко от нас грохнулась огромная бомба в траншею, где прятались 12 пожарников, мощным разрывом траншею вместе с людьми разнесло на части – ни один человек не уцелел, все погибли. Нас же сильно засыпало землей и щебнем, но ни одним осколком не задело. Нам повезло – мы не успели добежать до той траншеи».

В сентябре Байбаков вернулся в Москву, к делам в наркомате. После того как фашистами был захвачен Северный Кавказ, где располагался второй по значимости центр нефтедобычи, угроза нависла и над Баку. К тому же возникли проблемы по доставке нефтепродуктов на «Большую Землю». Поэтому было принято решение о строительстве «Второго Баку» в тех регионах, где также были обнаружены залежи нефти. С этой целью из Баку в район Куйбышева (ныне Самары) были направлены нефтяное оборудование и 5 000 бакинских нефтяников (еще 5 000 человек отправились в Поволжье, Туркмению, Казахстан и другие перспективные с точки зрения нефтедобычи места). Возглавил бакинский десант секретарь Бакинского горкома партии по нефтяной промышленности Яков Агарунов.

Как первый заместитель наркома Байбаков был назначен уполномоченным ГКО по перебазированию большого количества нефтяников и техники кавказских районов на Восток. Знаменитые бакинские мастера бурения, опытные инженеры и техники, мастера по добыче нефти и ремонту скважин – все они были мобилизованы. Люди, непривычные к северному климату, снимались с родных мест, не имея порой зимней одежды. На дорогах они мерзли, болели и иногда умирали. В течение трех месяцев почти десять тысяч бакинских нефтяников, большинство с семьями, организованно выехали в восточные районы страны. Нефтяники Ишимбаевского (Башкирия) промысла зимой 1943-го писали в Кремль Сталину: «Мы знаем, что значит нефть на войне. Пусть мы далеки от боев, но мы тоже армия и дадим стране нефти, сколько потребуется для победы. Каждая тонна нефти – это наш залп по Гитлеру!»

Одновременно с эвакуацией нефтяников из Баку «эвакуировали» и нефтепродукты. О ходе этой операции Байбаков докладывал руководству страны.

В конце 1942 года, впервые с начала войны, большая группа нефтяников была награждена орденами и медалями. Байбаков получил орден Ленина.

Нефтедобыча будет прирастать Сибирью

Несмотря на войну, поглощавшую все ресурсы экономики, Сталин требовал, чтобы поиски нефтеносных территорий продолжались. Была поставлена задача: вести разведочные работы в Сибири. Пусть в небольшом объеме, но вести. Байбаков издал приказ:

«<…> С целью концентрации разведочных работ на наиболее перспективных и легко осваиваемых площадях Западной Сибири и в соответствии с приказом наркома нефтяной промышленности от 3 июня 1942 года за № 192 приказываю:

Управляющему Западно-Сибирским геологоразведочным трестом т. Милорадову:

– сосредоточить глубокое разведочное бурение на Асановской площади и выявить в 1942 году ее промышленную нефтеносность. Бурение производить одновременно 3 станками. В текущем году пробурить 2 800 метров;

– ликвидировать разведочное бурение на Тавде в связи с удаленностью Тавдинского района от удобных путей сообщения, заболоченностью его, а также последними данными Западно-Сибирского треста, ставящими под сомнение прежние выводы по результатам геолого-поисковых работ о наличии прямых признаков нефти;

– сосредоточить основные геолого-поисковые работы на восточном склоне Урала и Кузбассе. <…>

Директору нефтяного научно-исследовательского геологоразведочного института т. Алексееву Ф. А.:

– организовать в 1942 году Восточно-Уральскую, Северо-Сосьвинскую, Бийско-Кокчетавскую и Кузбасскую тематические партии с задачами обобщения геологических материалов, оценки отдельных районов и структур, сложенных мезозойскими и палеозойскими отложениями, в отношении их нефтеносности и обоснования выбора районов для дальнейших работ на нефть;

– представить к 15 декабря 1942 года заключения по исследованным районам и проекты на разведочные работы по перспективным площадям. Главнефтегазразведка требует от руководства Западно-Сибирского треста, ГСГТ, Нефтегазо-съемки, НГРИ полной увязки в практической работе и решительного перелома в деле создания нефтяной базы в пределах Западной Сибири и восточного склона Урала, развертывания стахановских методов труда и мобилизации всего коллектива ИТР, рабочих и служащих на выполнение и перевыполнение производственных планов. <…>

Заместитель народного комиссара

Нефтяной промышленности СССР Н. Байбаков. <…»>

О том, что Западная Сибирь может быть богата нефтью, позже, уже после войны, Байбакову «докладывали» сами жители этих краев. 29 июля 1946 года он получил письмо от тракториста Шевыринской МТС Аббатского района Тюменской области Ивана Викулова, курсанта Ишимской школы механизации сельского хозяйства. Тот писал, что область испытывает острый дефицит горючего и смазочных материалов, особенно на МТС. И обращался с просьбой: нельзя ли расследовать недра Аббатского района? «Неподалеку от села Татарское, в котором я живу, уже три года замечаю выход на поверхность земли маслянистой жидкости. Как будто разлит керосин на воды, а на перекате реки против этого места сплошные пузыри, вроде как выход газов». Викулов подметил, что эти признаки расположены треугольником вокруг села. И еще из увала-горы все время сочится вода, такая, как будто в нее налито горючее, по поверхности она покрыта слоем фиолетового цвета. В конце он писал: «Конечно, точных признаков месторождений нефти я не знаю, а по таким предполагаю, что здесь есть нефть. Прошу Вас сообщить мне точные приметы месторождения и охарактеризуйте мои. Вот все, что я должен был вам сообщить. Викулов».

Письмо было передано для ответа начальнику геологического отдела треста «Главвостокнефтедобыча» Н. Грязнову. Тот дал автору ряд рекомендаций и просил сообщать о результатах наблюдений в «Главвостокнефтеразведку».

Первые послевоенные годы Байбаков регулярно докладывал Сталину о том, как идут поиски нефти и газа в южных районах Тюменской области. Поиски эти были безуспешны. До первой крупной удачи Сталин не дожил.

На промыслах Кубани и Башкирии

Во время войны Сталин поручил Байбакову открыть новые нефтяные месторождения. Зная реальные ресурсы своей отрасли и трезво их оценивая, Байбаков сказал, что это невозможно. Сталин ответил: «Будет нефть – будет Байбаков, не будет нефти – не будет Байбакова». Вскоре были открыты месторождения в Татарии и Башкирии.

Действительно ли состоялся такой диалог между наркомом и вождем, никто не знает, но в ряду знаменитых исторических баек о Сталине он фигурирует.

Параллельно с поиском новых нефтеносных территорий началось восстановление производства на освобожденной от оккупантов земле. Байбакову пришлось курировать и то, и другое, действуя на два «фронта». Уже в феврале 1943 года появились первые группы специалистов на промыслах Кубани. Нужно было повторно разбуривать нефтяные площади, заново строить электро– и компрессорную станции, восстанавливать линии водоснабжения и электропередачи, почти с нуля создавать все нефтепромысловое хозяйство. Но как подступиться к этому? Остро не хватало техники. Ее фактически не было. Краснодарский нефтяной комбинат не имел ни одной землеройной машины, и его начальник в отчаянии обратился к населению. Пришли женщины, дети, старики…

Байбакова поражала профессиональная хватка и сметка мастеров нефтяного дела: «Бурились новые скважины рядом со старыми. Но и некоторые старые скважины вводились в действие хитроумным способом, предложенным кубанскими промысловыми инженерами и мастерами. Суть его такая: прорезали “окна” в колонне выше места ее закупорки и опускали так называемую “колонну хвостовика” до нефтяного пласта. Уже тогда нефтепромысловики поняли, что повышение добычи нефти связано с искусственным воздействием на нефтяной пласт для увеличения нефтеотдачи: с 1945 года на старых месторождениях управления “Хадыжнефть” начали применять закачку воздуха в нефтяные залежи, а с 1951 года в управлении “Черноморнефть” с той же целью стали использовать метод нагнетания воды в пласты».

В середине декабря 1942 года благодаря стойкости защитников Сталинграда фронт значительно отодвинулся от Баку. ГКО принял решение вернуть в строй временно законсервированные нефтяные скважины Азербайджана. Возобновить добычу кавказской нефти требовала военная техника, переживавшая перебои с топливом. По решению ГКО вернулись из эвакуации в Баку часть нефтяников и часть оборудования. На бакинских промыслах вновь начались буровые работы, возродилась и дальнейшая разведка нефти. Все это делалось, отмечал Байбаков, при огромной нехватке квалифицированных рабочих. Их заменяли пенсионеры и вернувшиеся с фронта инвалиды. Бурильщиками, как и в начале войны, продолжали работать женщины и подростки. Но в какой-то момент обстановка на фронтах улучшилась, и ГКО освободил от воинского призыва тысячи юношей для работы на нефтепромыслах и заводах. Была также объявлена досрочная демобилизации из действующей армии специалистов-нефтяников, высококвалифицированных рабочих. Спустя много лет Байбаков скажет, что эти решения принимались «как в расчете на послевоенные годы, так и на тот, согласно сталинскому предвидению, вероятный случай, если они, вчерашние союзники, попытаются нас “раздавить”». До конца своих дней он свято верил, что СССР существует во враждебном окружении, что вчерашним союзникам и Западу в целом доверять нельзя – нет у них иной цели в жизни, кроме как «нас раздавить».

В июне 1944 года произошло событие, во многом определившее судьбу советской энергетики: в Яблоновом Овраге Куйбышевской области скважиной № 41 были открыты нефтяные девонские отложения. Тем самым подтвердились настойчивые прогнозы академика И. М. Губкина и было положено начало промышленной разработке невиданных по тому времени запасов нефти во «Втором Баку».

По воспоминаниям Байбакова, дело было так. Скважину № 41 начали бурить 26 сентября 1943 года как эксплуатационную. Проектная глубина бурения составляла 1 050 метров на уже известный эксплуатационный горизонт. Однако, когда забой этой скважины достиг 1 014 метров, и угленосная свита была вскрыта полностью, оказалось, что скважина как эксплуатационная не представляет особой ценности. Но у старшего геолога промысла И. С. Квиквидзе, убежденного приверженца прогнозов Губкина относительно запасов нефти в этом районе, возникла мысль продолжить бурение скважины как разведочной, до полного вскрытия песчано-глинистой пачки среднего девона. По существовавшему положению, решение о бурении каждой скважины могло принимать только Геологическое управление наркомата. А тем более, если речь шла о скважине девонской. Ни одна из подобных, пробуренных ранее, не дала положительных результатов. С одной стороны, риск напрасной траты времени и средств был велик: идет война, каждая копейка на учете. С другой стороны, никто из серьезных специалистов не сомневался в верности гипотезы Губкина.

«И вот, – вспоминает Байбаков, – позвонил мне в наркомат секретарь Куйбышевского обкома партии Я. М. Агарунов, ведавший вопросами нефтедобычи, и попросил поддержать энтузиастов, санкционировать перевод скважины в разведочную категорию, объяснив, что потребуется для проверки гипотезы пройти еще 500–600 метров. Дело, мол, трудоемкое, рисковое, но зато сулящее очень многое. “Риск должен оправдаться”, – подумал я и решил взять на себя ответственность, дал “добро” губкинцам, пожелав им успеха. Дал разрешение, а душа болела: как там? Рука сама тянулась к телефонной трубке, но я крепился, надеясь на удачу бурильщиков. И вот свершилось изумительное событие, а для нас, нефтяников, поистине великое: девон был открыт!»

Девятого июня 1944 года первая в СССР девонская фонтанная скважина вступила в строй с дебитом 212 тонн чистой нефти в сутки. Крупным событием, подтвердившим большие перспективы девонской нефти, стало открытие девонских залежей на Туймазинском месторождении в Башкирии. В 1944 году скважина № 100 дала фонтан нефти с дебитом более 200 тонн в сутки. В СССР началась новая нефтяная эра, и Байбаков гордился своей причастностью к этому.

Для СССР нефть всегда была стратегическим ресурсом. В годы войны ее значимость возросла многократно. Поэтому за всем, что происходило в «нефтянке», бдительно следил НКВД. За любое, даже ничтожное, происшествие можно было заработать срок. Именно это едва не случилось с геологами, открывшими в Башкирии Кинзебулатовское месторождение. Произошло вот что. Поисковая скважина № 5 выдавала только горько-соленую воду, и было принято решение о ее ликвидации. В скважину опустили заряд для отрыва обсадной колонны (трест испытывал нехватку труб, поэтому решили здесь их не оставлять). После того как произвели подземный взрыв, из скважины неожиданно вырвался мощный фонтан нефти. Но вместе с радостью появился и повод для тревоги: нефть потекла в реку Тайрук (первоначальный дебит скважины, по некоторым данным, составлял 2 000 тонн в сутки). Это была катастрофа. В течение пяти суток нефтяники ликвидировали последствия аварии. Ее причины затем тщательно расследовали в Наркомате безопасности, следователи пытались найти доказательства чьей-то вины. И «нашли»: геологам и буровикам инкриминировали «попытку сокрытия месторождения от народа».

В Башкирию срочно выехал Байбаков. «Даже при первом знакомстве с работой геологов по выявлению Кинзебулатовского месторождения у меня сложилась твердая уверенность, что их не только нельзя обвинять в каких-то неправильных действиях, а следует, наоборот, поощрить. Ибо только благодаря высокой квалификации геологов, их тщательной работе по изучению своеобразного строения разреза западного склона Урала была установлена промышленная нефтеносность Кинзебулатовской складки».

Перед приехавшим в Ишимбай Байбаковым стояла и вторая задача: найти резервы для увеличения нефтедобычи. Как решалась эта задача, рассказал в своих воспоминаниях академик РАН А. А. Трофимук, тогда – главный геолог треста «Ишимбайнефть» и один из первооткрывателей Кинзебулатовского месторождения:

«Николай Константинович вызвал меня, главного геолога “Ишимбайнефти”, и начальника планового отдела А. Машковского. Нам следовало выявить причины снижения добычи и дать предложения по ее подъему. Первоначально мы представили Н. К. Байбакову формальный анализ причин снижения добычи нефти и дали предложения по ее стабилизации. Ознакомившись при нас с нашими выкладками, Н. К. Байбаков сказал: “Почему нет подробного анализа работы всего фонда скважин? Какие меры будут приняты для интенсификации добычи нефти из пласта? Какой прирост дает и может дать обработка забоев скважин соляной кислотой, термохимическое воздействие на пласт?”…Очень неловко чувствовали мы себя под напором глубоко продуманных решений, предлагаемых Н. К. Байбаковым. Извинившись перед ним за свою поспешность, мы обещали к следующему утру дать подробный анализ как причин падения добычи нефти, так и мер по его предотвращению и последующему наращиванию добычи. Всю ночь мы трудились и к утру представили глубокий, всесторонний анализ причин падения, дали подробный расчет источников наращивания добычи. Николай Константинович, ознакомившись с нашей работой, сказал: “Теперь удовлетворен вашей работой. Более того, я использую ваш доклад в качестве хорошего примера того, как нужно анализировать состояние нефтедобычи и обосновывать мероприятия по ее подъему”».

«Лаврентий, дай Байбакову все, что он просит»

30 ноября 1944 года Иван Седин был отстранен от должности народного комиссара нефтяной промышленности и направлен «в распоряжение ЦК ВКП(б)». Что послужило причиной его внезапной отставки, до сих пор не известно, архивы на сей счет хранят молчание. Одно из предположений высказано Байбаковым в его книге «Сорок лет в правительстве»: «Предыдущий нарком, бывший секретарь Ивановского обкома ВКП(б), не был нефтяником и, видимо, не вполне удовлетворял требованиям Государственного комитета обороны, а поэтому и был смещен». Однако, как отмечает историк российского нефтепрома А. Матвейчук, ознакомление с архивными документами показывает, что 30 ноября 1944 года на заседании ГКО рассматривался только один вопрос: «О плане осенне-зимних лесозаготовок в сезон 1944—45 годов», не имевший никакого отношения к деятельности наркома нефтяной промышленности Седина. В этом случае историку представляется более правдоподобной версия Михаила Черныша, в военные годы работавшего в Наркомнефти, а затем и в группе по нефтяной промышленности секретариата Совнаркома СССР. По его словам, отставка наркома Седина вполне укладывалась в кадровую политику Сталина «с неизменным чередованием порой непредсказуемых проявлений как царской милости, так и гнева со стороны “отца советских народов”». Существует, впрочем, и бытовое объяснение происшедшего. Будто бы, приехав в Баку решать нефтяные вопросы, нарком до беспамятства напился в ресторане, выводили его оттуда под руки, и об этом секретарь ЦК Компартии Азербайджана Багиров «просигналил» в Москву. За Седина будто бы заступался Маленков, но безрезультатно.

В тот же день, когда сняли Седина, Байбаков был назначен наркомом нефтяной промышленности. Ему было тогда 33 года. Назначение произошло без предварительного вызова в Кремль и с самим кандидатом на ответственный пост не обсуждалось.

Лишь через три месяца после того, как новый нарком приступил к работе, его вызвал Сталин.

«В Кремле, в приемной Сталина я появился точно в назначенное мне время, – вспоминал Байбаков. – Заведующий сталинским секретариатом А. Н. Поскребышев попросил лишь немного подождать, сказав, что Сталин сейчас занят в своем кабинете поиском какой-то нужной книги. Больше он ничего не сказал, сосредоточенно копаясь в своей папке. Все знали, что Поскребышев говорит ровно столько, сколько нужно для ответа. Он молча дважды поднимался с места, заглядывал в кабинет и, возвращаясь, кратко сообщал: “Нужно подождать”. Наконец, в третий раз, сказал:

– Товарищ Сталин, видимо, нашел нужную книгу и читает, стоя на стремянке. Вы войдете, ну, кашлянете, чтобы услышал.

Я тихо вошел в кабинет, уставленный книжными полками. <…> Вошел – и остановился, смотрю, стоит Сталин, Верховный главнокомандующий, правда спиной ко мне. Ну, подожду, кашлянуть я всегда успею. Я смотрел, как он выглядит. А выглядел он так: одет в серый френч и мягкие сапожки, очень скромно для первого человека в государстве. <…> Представьте себе, я стою и рассматриваю его, а он, как стоял на стремянке спиной ко мне, так и стоит, что-то читает. И вижу на сапоге… дырку, – меня это сразило. Вот чуть повернулся боком – и на втором сапоге дырка. Как же так, – думаю, – Первый секретарь, Верховный главнокомандующий принимает в дырявых сапогах даже вызванных к нему людей. Понятно, страна находится в тяжком положении, у всех нехватки и в одежде, и в обуви. Но не до такой степени… И, в конце концов-то, дырки на сапогах можно было и залатать. Я все-таки решился и кашлянул в кулак. Сталин неторопливо оглянулся и поставил книгу на место.

– A-а, Байбако, молодой человек! – медленно протянул он (назвал меня “Байбако” он как-то дружески, с каким-то душевным расположением). И повторил чуть-чуть официальнее:

– Садитесь, товарищ Байбаков, пожалуйста, вон там.

Он спустился со стремянки, пожал мне руку и, раскуривая трубку, начал ходить по кабинету.

– Товарищ Байбаков, мы назначили вас наркомом нефтяной промышленности».

Байбаков уже три месяца управлял отраслью в качестве главы, но слова Сталина означали для него окончательное утверждение в новой должности. Байбаков спросил:

– Товарищ Сталин, но ведь перед этим никто даже не поинтересовался, смогу ли я справиться?

Сталин затянулся трубкой, откашлялся и негромко сказал:

– Товарищ Байбаков, мы хорошо знаем свои кадры, знаем, кого и куда назначать. Вы коммунист и должны помнить об этом…

Разговор зашел о проблемах нефтяной индустрии.

– Вы знаете, что нефть – это душа военной техники? – спросил Сталин.

– Товарищ Сталин, – ответил Байбаков, – это не только душа военной техники, но и всей экономики.

– Тем более, скажите, что нужно, – доверительным тоном подбодрил его Сталин, – для развития отрасли.

– Надо «Второе Баку» осваивать, там мы открыли два крупнейших месторождения – ударили фонтаны. Это очень перспективные месторождения.

Сталин внимательно выслушал, прошелся раз-другой вдоль стола и настойчиво повторил:

– А что нужно?

– Капиталовложения нужны, товарищ Сталин, оборудование. А еще нужны знающие строители.

Собравшись с духом, Байбаков начал излагать свои принципиальные соображения о путях развития нефтяной промышленности. Сталин слушал вдумчиво, сосредоточенно. Потом взял трубку телефона и позвонил Берии, который как первый заместитель председателя Совнаркома курировал топливные отрасли:

– Лаврентий, вот здесь товарищ Байбаков. Все, что он просит, ты ему дай.

Разговор наркома с вождем продолжался при полном взаимопонимании. И вдруг Сталин задал вопрос:

– Товарищ Байбаков, вы думаете, союзники нас не раздавят, если увидят такую возможность – раздавить?

– Да как же они смогут?

– Очень просто, – невозмутимо ответил Сталин. – Мы создали и танки, и самолеты, и машины – хорошие. Много у нас и трофейной техники. Но все это не придет в движение, если не будет бензина, дизельного топлива. Нефть – это душа военной техники.

Байбаков предложил Сталину перевести некоторые оборонные заводы на выпуск буровых станков и другого нефтяного оборудования для промыслов. Сталин тут же через Поскребышева отдал необходимые распоряжения.

Разговор продолжался полтора часа, и все это время Сталин непрерывно ходил по кабинету взад-вперед, останавливался, разжигал потухшую трубку. В конце разговора сказал:

– Вот вы – такой молодой нарком… Скажите, какими свойствами должен обладать советский нарком?

– Знание своей отрасли, трудолюбие, добросовестность, честность, умение опираться на коллектив…

– Все это верно, товарищ Байбаков, все это очень нужные качества. Но о важнейшем качестве вы не сказали.

«Тут Сталин, обойдя вокруг стола, подошел ко мне. Я решил подняться. Но он не позволил, коснувшись чубуком трубки моего плеча.

– Советскому наркому нужны прежде всего “бичьи” нервы (так характерно произнес он слово “бычьи”) плюс оптимизм».

Выйдя из кабинета Сталина, Байбаков первым делом поинтересовался у Поскребышева, почему Верховный главнокомандующий ходит в сапогах с дырками. Неужели для него не найдется новых?

– А вы заметили, где эти дырки? – спросил Поскребышев. – Товарищ Сталин сам вырезал их, чтобы не досаждали мозоли. Так-то…

Новый нарком нефтяной промышленности ехал из Кремля окрыленным.

Байбаков считал, что после того разговора со Сталиным наметился перелом в освоении и развитии «Второго Баку». На помощь нефтепрому пришли заводы тяжелой промышленности, где стали производить нефтяное оборудование. В Горьковской области создали специальный цех по изготовлению грязевых насосов для буровых работ, в Пермской начали выпускать глубинные насосы. Особо отличился Уралмаш, наладив производство буровых станков: в качестве силового двигателя к ним уралмашевцы использовали двигатели танка Т-34.

Сталин интересовался ходом развития нефтяной промышленности и нередко звонил наркому. «Однажды, прочитав письмо от главного геолога нашего наркомата В. М. Сенюкова, который утверждал, что для ускоренного открытия новых нефтяных и газовых месторождений необходимо применять так называемый метод бурения “опорных скважин”, Сталин позвонил мне и спросил, как я смотрю на это предложение и что оно может дать? – вспоминал Байбаков. – Я сказал, что предложение заслуживает внимания, и хотя дело связано с немалым риском, так как закладка скважин, не подкрепленная детальными геологическими исследованиями, может привести к определенным потерям, тем не менее стоит пойти на этот риск. Обычно разведочные скважины на нефть и газ бурят вблизи районов, где они уже обнаружены, или в новых районах, исследованных геофизическими методами, а геолог В. М. Сенюков – доктор наук – предложил бурить скважины на огромной территории страны на большом расстоянии друг от друга без таких исследований. Решение было принято, и, как вскоре убедились, метод оправдал себя: бурение опорных скважин ускорило открытие ряда новых нефтяных и газовых месторождений».

Что такое «нефтяной» нарком и как далеко простирается его влияние, Байбакову перед началом войны объяснил Молотов. Таким вот телефонным звонком:

– Товарищ Байбаков, вы что делаете? Почему не выгоняете японцев с северного Сахалина?

Речь шла о концессиях на эксплуатацию Японией нефтяных месторождений в северной части острова Сахалин. Договор на эти концессии сроком на 45 лет был подписан в 1925 году. Но в конце 1930-х они стали предметом спора и трений не только между концессионерами и администрацией советского Сахалина, но и между правительствами. И вот нарком иностранных дел велит наркому нефтяной промышленности расторгнуть договор.

– Товарищ Молотов, мне на это никакой команды не было. Никто не давал таких указаний. А это вопрос политический.

– Так вот, имейте в виду, что, если вы не найдете способов расторжения договора о концессии, мы вас накажем, – произнес Молотов и повесил трубку.

После этого разговора Байбаков предался размышлениям. Конечно, так дела не делаются: подписали договор на 45 лет – надо выполнять. Но с другой стороны… Договор был подписан в первые годы советской власти, когда страна вставала из разрухи, а теперь промышленный потенциал СССР значительно возрос. И самое главное – японское правительство отклонило предложение Сталина заключить пакт о ненападении, ну, пусть теперь пеняют на себя.

«Мы стали обдумывать, как выдворить японцев с северного Сахалина, – пишет Байбаков. – Эта задача была непростой, так как наркомат еще не располагал материалами, компрометирующими японских концессионеров. Сахалинские нефтяники, в соответствии с нашими указаниями, сообщали о всех нарушениях и недостатках, допущенных японскими эксплуатационниками. Мы предъявили японской стороне претензии, предупредив, что если и впредь будут допускаться нарушения в разработке Охинского месторождения, то советская сторона расторгнет концессионное соглашение».

Вскоре началась война. И только в 1943 году, после Сталинградской битвы, СССР в одностороннем порядке вышел из этого соглашения.