Текст книги "Игры настоящих мужчин. Юмористические рассказы"

Автор книги: Валерий Ковалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Поспать не дают, курвы, – хрипло басит  один из  бербазовских, со старшинскими лычками,  извлекает упрятанный в «самолете» бычок, прикуривает и пускает   по кругу.

       Всем достается по паре затяжек и  сон улетает.

– Интересно, куда сегодня погонят?  –  перематывая   на сапогах портянки, – бубнит  старший матрос с «пээмки»  и сплевывает на бетонный пол.

– А нам татарам один хрен, что пулемет, что самогон, –  сладко зевает  один из подводников и дружески  толкает в  бок соседа.

– Ага, – кивает тот вихрастой  башкой. – Одинаково с ног  валят.

       За массивной  дверью камеры лязгает засов, и она  с визгом открывается.

– Вторая, на оправку, –  бурчит хмурый матрос  с автоматом на плече и кивает головой на кишку коридора.

       Вся  шестерка    выходит из камеры и в его сопровождении  направляется в гальюн, совмещенный с умывальником. Там оглушительно воняет хлоркой  и в бетонных «очках» пищат крысы.

       Сделав свое дело, моряки  ополаскивают лица  под кранами с парящей от холода водой и утирают их подолами роб.

– В камеру, – бросает конвойный и ведет их обратно.

       Потом  начинается завтрак  и каждый   получает по кружке горячего кофе, миске гречневой каши и птюхе белого хлеба с кубиком масла.

– Опять эта каша, –  брюзжит один из моряков с лодки  и отпихивает от себя миску.

– Не скажи, – активно орудует ложкой  сосед.  У нас на «пээмке»  по утрам  чай, «шрапнель» и черняшка. А тут лафа, жить можно.

       После завтрака  всех губарей заставляют вытащить из камер во двор   «самолеты» – для проветривания.

– Хотел бы я знать, какая сука придумала  эту хрень?, – таща на горбу свой лежак, –  пыхтит  один из матросов.

– А это,  братишка, что б служба раем не казалось,   –  ухмыляется старшина.

       В восемь утра   арестованных выстраивают во дворе у высокой ограды, с караульной вышкой  и часовым на ней,  и перед шеренгами возникает  сам начальник гауптвахты, прапорщик Чичкарев, в сопровождении начальника караула.

– Р-равняйсь!   Смир-р-на! – по петушиному орет он,  и  где-то за забором взлаивают собаки.

       Грозно нахмурившись и  скрипя начищенными ботинками по снегу, прапор медленно идет  вдоль  строя  и  уничижительно   цедит, –  кр-расавцЫ.

       В нахлобученных на уши шапках,  измятых шинелях без ремней  и заправленных в   яловые сапоги широких штанах, «красавцЫ»  стоят с безразличным видом и  тупо пялятся на начальство.

– Слушай наряд, лишенцы!  –  вернувшись к центру, извлекает из-за обшлага шинели бумагу    Чичкарев.

– На снег  – двадцать,    на цемент – двадцать, в порт десять! – Разводите, старший, – кивает он начкару, прячет бумагу  и отправляется  внутрь, шмонать камеры.

       Через десять минут  три расхлябанных группы, первая из   которых вооружена    лопатами и скребками,  в сопровождении конвойных   выходят наружу  и  плетутся в сторону поселка. Там одна остается на площади у ДОФа и начинает вяло грести снег, вторая спускается к строительным складам, а третья  направляется в сторону небольшого порта, что рядом с базой.

       В ней все моряки  из второй камеры и  еще четверо арестованных.

– Вить, а ты  уже работал в порту? – спрашивает  матрос с лодки  шагающего рядом старшину.

– Ну да, –  кивает тот. На прошлой неделе.

– И как?

– Сам увидишь, –  заговорщицки подмигивает старшина  и просит у конвоира закурить.

       Тот, опасливо оглянувшись, достает из кармана  мятую пачку «Примы» и сует старшине в руку.  Губари на ходу закуривают, прячут сигареты   в рукавах  и топают дальше.

       На территории  заметенного снегом порта, где у бетонной стенки стоят несколько  пришвартованных барж, группу встречает  статная  дама в  финской дубленке  и  валенках.

– Прибыли, мальчики? –  весело оглядывает она моряков. – Значит так, – показывает рукой в вязаной варежке  на одну из барж.  – До вечера нужно ее разгрузить.  В  трюме  продукты, апельсины и вино. Справитесь?

– А то!  – басит старшина и сдвигает на затылок шапку.

– О, Витя!  –  удивляется женщина.  Ты опять к нам?

– Ну да,  Петровна, –  разводит руками старшина. Куда ж  я от вас денусь?

Остальные переглядываются  и  одобрительно гогочут.

– Ну, тогда за работу, – говорит женщина. Сейчас подойдет машина.

Весело переругиваясь и балагуря, моряки   взбегают по трапу на баржу,  отдраивают  затянутые брезентом лючины  и  спускаются вниз.

– Ты смотри, сколько  всего, –  восхищенно  тянет  старший матрос с «пээмки», оглядывая заиндевевший трюм, доверху набитый всевозможными мешками, ящиками и коробками.

– «Марокко», – читает кто-то наклейку на  одной из коробок.  А тут  вино, –  расплывается     в улыбке  усатый  подводник   и тычет пальцем в  картонную коробку. – «Старый замок», нам такое в море дают.

– Ну ладно, кончайте треп, –  покосившись на коробку, изрекает старшина. – Вино от нас не уйдет, а пока  за дело. Ты, Васька, – кивает он усатому,– бери    четверых  и дуйте наверх. Будете принимать  и грузить в машину.  Ну, а мы  тут  «пошуршим».

       Через несколько минут  в трюме кипит работа, коробки мешки и ящики исчезают  в люках, наверху топают матросские сапоги.

– Шабаш!  –  орет через час,  свесившись вниз, Васька,  и  разгрузка прекращается.

       Старшина удовлетворенно хмыкает,   извлекает из одного   ящика бутылку вина  и несколькими ударами  кулака по  донышку, вышибает из нее пробку.

       Бутылка пускается по кругу,  затем  ударяется  о металлический кронштейн  и осколки  возвращаются  обратно.

       Потом все лезут по скоб – трапу наверх и сходят на причал, откуда, урча мотором, отъезжает тяжело груженый  «захар».

– Так, мальчики,  – подходит к морякам  женщина. Пока  вернется машина, погрейтесь в конторе.    Кстати, Витя,  ничего не разбили? – обращается она к старшине.

– Да сорвалась одна коробка, Петровна. Четыре бутылки всмятку, –  сокрушенно вздыхает тот.

– Ага, –  кивают головами остальные. – Сорвалась.

– Вы уж пожалуйста аккуратней, – говорит женщина  и  исчезает в расположенном неподалеку ангаре.  А губари идут к  небольшому кирпичному зданию  и заходят внутрь. Там тепло и на длинной скамье  у окна, обняв автомат,  дремлет конвойный.

– Не спи, убогий, замерзнешь!  –  хлопает его по плечу  Васька и все хохочут.

– Это вам, – зевая, кивает матрос на стоящий рядом  картонный  ящик,  с оранжевыми апельсинами и несколькими пачками  «Беломора».

       По помещению разносится  душистый запах юга, под потолком плавает дым папирос, всем хорошо.

– А  эта Петровна ничего, –  мечтательно тянет  Васька, пуская кверху синеватые кольца. Вот бы ее трахнуть.

– Дура, –  лениво гудит старшина,– это ж жена  коменданта. Он тебя так трахнет.

       От хохота в помещении звенят стекла, а озадаченный  Васька чешет затылок.

       Хлопает  входная дверь и  на пороге возникает женщина.

– Ребята,  пора, пришла машина, – говорит она и, сняв варежки, дует на пальцы.

– Почапали,  труженики моря, –  встает старшина,  и все выходят наружу.

       Теперь вниз лезет вторая партия, фокус с бутылкой повторяется и работа кипит.

       Очистив к полудню  изрядную часть трюма и припрятав курево в потайные местам, вся бражка,   сопровождаемая конвойным, направляется на гауптвахту, обедать.

       На обед дают наваристый борщ,  макароны по – флотски  и компот, доставленные  нарядом с камбуза.

– Вот это другое дело, –  мычит Васька, активно работая ложкой.  Не то, что каша.

       Через час  парни снова на барже  и работа продолжается.  Теперь в трюме  ярко горит переноска, голоса звучат громче  и резонируют в корпусе.

       Последнюю машину  загружают  в  сумерках.

– Ну, вот и все, амба, – утирая  потное лицо шапкой, –  удовлетворенно  басит старшина.

– Спасибо вам, мальчики, –  проводив  взглядом исчезающий за воротами грузовик,  подходит к парням женщина.

– Да чего там,  – небрежно машет рукой  Васька.  Для нас это плевое дело.

       Затем, разобравшись попарно, моряки  выходят за ворота  и  направляются в сторону поселка.  Под тяжелыми сапогами скрипит искристый снег, в небе зажигаются первые звезды.

Крысиный король

  После  учебы в атомном учебном центре в Палдиски, наш экипаж  прибыл в Северодвинск  для приемки и испытания нового ракетного крейсера третьего поколения.

      Разместили нас  на стоящей в порту плавбазе  «Иртыш», где   проживали еще  несколько экипажей находящихся в ремонте лодок.  Поселившись в  двух  кубриках, расположенных под офицерской палубой,  мы    быстро познакомились  с другими ребятами и командой  плавбазы.  Состояла она из полусотни моряков срочной службы, возглавляемых  пожилым  капитаном 1 ранга  и несколькими мичманами.

      В силу преклонности лет  «Иртыш» в море не ходил, но  содержался в образцовом порядке. Его  высокий корпус и надстройки  были выкрашены в шаровый цвет,  деревянная  палуба регулярно драилась и сияла первозданной чистотой,  а все машины и механизмы  находились в полном порядке.

       Был у старой плавбазы единственный недостаток  – крысы.  Днем они прятались  в  укромных местах, а с наступлением ночи  выходили на охоту, делая набеги на  провизионки, камбуз  и  прочие места, где можно было чем-нибудь поживиться.

       Причем,  не ограничиваясь  продуктами, всеядные разбойники   грызли  и оплетки   электрокабелей, что порой  вызывало короткие замыкания  в судовой сети.

       По этому случаю  моряками плавбазы с ними велась непримиримая борьба, одним из главных стимулов которой  была возможность получить краткосрочный отпуск с выездом на родину, за двадцать отловленных бестий.  А для этого следовало представить командованию  указанное  их число натурой.

      По утрам,  перед подъемом флага, дымя сигаретами  у обреза на корме, мы  не раз наблюдали, как  пришпиленные  остро заточенными пиками к палубе,  крысы  отдавали богу душу.  А  после отбоя,   свободные от вахты моряки  плавбазы, выходили на ночную охоту.

      В один из субботних вечеров,  будучи не пущены в увольнение за какую-то провинность, мы втроем: Витька Допиро,  Саня Александров и я,  загнав  местным аборигенам  умыкнутый с завода  кусок плексигласа для поделок,  уединились с двумя из них в  румпельной выгородке  и  пили брагу. Ее  на плавбазе «по тихому»  делали из яблочного сока, сахара и дрожжей, сбраживая  в предварительно выпаренных огнетушителях.

      Во время  дружеской травли, которая  неизбежна  в таких случаях,  Саня, опорожнив очередную кружку  с веселящим напитком, заявил что знает, как можно вывести на судне крыс.

– Иди ты, – недоверчиво хмыкнул  один из плавбазовских, со старшинскими лычками. Они тут были  всегда, нам  мичмана  рассказывали.

– А я говорю можно, –  ухмыльнулся Саня.  Вот послушайте.

Для начала нужно найти  железную бочку, а затем отловить пяток крыс.  Желательно покрупнее.  После этого поместить их туда и не давать жрать.

– Совсем, что ли? –  выпучил глаза  второй плавбазовец.

– Ну да, – кивнул головой Саня. – Ничего, кроме воды.

– Ну ты даешь, так они же подохнут! – не согласился Допиро.

– А вот и нет, –  наклонился к нему Саня.  Дней пять попостятся, а потом начнут жрать друг друга. Выживет сильнейший, – такого называют «крысиный король».  Его надо выпустить и он  займется остальными.

– Не, такого не может быть, – не согласились парни с плавбазы. Заливаешь.

– Ну, смотрите, мое дело предложить, – пожал Саня плечами и мы хлопнули из огнетушителя еще по кружке.

– А кто тебе  рассказал эту туфту? –  закуривая «Приму», поинтересовался я у  Сани.

– Сам ты туфта, – обиделся тот.  – Это я слышал, когда был на практике  на «Крузенштерне», после мореходки. Боцман рассказывал. А он протрубил на   флоте лет двадцать.

– Боцман говоришь? –  заинтересованно взглянул на Саню плавбазовский старшина. С «Крузенштерна»? Тогда другое дело. А,  Серега? – пихнул он в бок, начавшего клевать носом приятеля

– Ага, другое,  –  очнулся тот. Наливай…

     Утром  воскресенья,  кряхтя и переругиваясь, наши знакомцы  подняли с пристани  на «Иртыш»  бочку из-под дизтоплива  и поволокли ее в низы.

– Думаешь получится? – поинтересовался я у Сани.

– Да хрен его знает, –  флегматично ответил приятель, сплевывая за борт.– Я лично не пробовал.

     А в понедельник мы вышли на очередную отработку в море, откуда вернулись спустя месяц.

Помывшись в плавбазовской  бане поужинали и завалились спать. На следующий день был назначен  строевой  смотр, и мы обретались на базе.

– Интересно, как  там у наших крысоловов, получилось чего? –  надраивая асидолом потускневшую бляху, –  вякнул Допиро.

– Вечером узнаем, –  сказал  Саня,  отпаривая шипящим утюгом клеша.

После ужина, когда в кубрике застрекотала  экипажная «Украина», мы  втроем  поднялись наверх  и отыскали своих знакомцев.

– Какие успехи на крысином фронте? –  спросил  Витька у старшины.

– Ништяк, кореша! – радостно  заявил тот. – Все получилось.   «Тирпиц» давит  крыс лучше кошки. А мне во, – очередную соплю  навесили, ткнул пальцем  в третью лычку на погоне.

Годок

    Незадолго до моего увольнения в запас, в наш экипаж вместе с молодым пополнением из Ленинградского отряда подводного плавания прибыл матрос, который всех здорово заинтересовал. Во-первых, своей внешностью – по росту и ширине этот коротышка был одномерным, во – вторых дикцией, говорил он мало и невнятно, а еще возрастом – парню было под тридцать.

       Впоследствии выяснилось, что его за что-то выперли с последнего курса ветеринарного института, и парень загремел на три года на флот.

       Этим сразу же воспользовались юмористы из БЧ-5, куда попал новичок и сообщили тому, что матросам с таким образованием на лодках сразу же присваивают звания старшин. Иди мол, к механику и дело в шляпе. Тем более что и возраст у тебя подходящий. Чем не старшина?

       Тот и пошел. Какой разговор состоялся между ним и крайне нервным «дедом» история умалчивает, но от него молодой вышел весь в соплях, и сразу же был препровожден в трюм, убирать гидравлику. А советчики, похлопывая его по плечам, советовали все это так не оставлять и жаловаться замполиту.

       Молодой этого делать не стал, но через несколько дней снова попал «в историю».

Вернувшись вечером с лодки в казарму и увидев, что несколько старшин возлегли на койки, он тоже взгромоздился на свою, на втором ярусе.

       Парня тут же согнали и разъяснили – валяться на койках до отбоя можно только старослужащим (годкам). Малый стал препираться, за что получил наряд вне очереди и кличку «годок».

       А еще через некоторое время выяснилось, что он не знает даже азов трюмного дела – помпу не отличает от компрессора, а вентиль от манипулятора. «Маслопупы» во главе с командиром дивизиона возились с ним месяц – ни в зуб ногою. Что делать?

       Решили – обкатается в море. Однако на первом же выходе «годок» едва не затопил отсек, открыв не тот клапан и его определили в помощники коку. Чистить картошку, рубить мясо и драить котлы. А когда вернулись, определили в верхневахтенные. Чего проще – стой с «калашом» в канадке у трапа и охраняй корабль.

       Однако и тут с «годком» случилась неприятность.

       Дело в том, что на всякой лодке, неподалеку от рубочной двери, кроме стационарного, вооружен так называемый шторм – трап. На тот случай, если кто из моряков оступится и свалится за борт. Помимо прочего, верхневахтенному вменялось в обязанность присматривать и за ним, чтоб не сперли. Есть на флоте такой бзик – тащить все, что плохо лежит.

       Чего «годку» вздумалось возиться с трапом, осталось тайной, покрытой мраком. Может от скуки, а может чего померещилось. Короче он утопил рожок от автомата. Тот отстегнулся и булькнул в воду. Вместе с патронами. Помощника командира чуть «кондратий» не хватил.

       После его матов и бурных дебатов с механиком, за борт спустили штатного водолаза, но, увы.

       Тот исползал все дно под лодкой, но кроме россыпей консервных банок, ничего там не нашел.

       В итоге «годок» загремел на губу, а корабль лишилась килограммов десяти спирта и нескольких банок пайковой икры. Именно во столько оценили потерю на базовом оружейном складе.

       Сразу же после отсидки, посоветовавшись между собой, отцы-командиры списали парня на бербазу – от греха подальше.

       Прошло несколько месяцев. Как-то вернувшись с морей, мы сидели в курилке у контрольно-дозиметрического пункта, грелись на солнышке и дымили сигаретами.

– Кореша, глядите, никак наш «годок», – сказал кто-то из ребят, ткнув пальцем в пространство. И точно. По асфальтированному покрытию, тянущемуся вдоль лодочных пирсов, в сторону КДП неспешно шествовал наш герой.

       И – «ба!». На его плечах золотились старшинские лычки.

       При встрече выяснилось, что он теперь служит на подсобном хозяйстве в качестве ветфельдшера, где, наконец, нашел свое призвание.

       Так что, никогда не знаешь, где потеряешь, а где найдешь…

Случай с коком

– Саня, ну не надо, – вяло обороняется от крепких объятий   смазливая девица  в  тонкой  репсовой  униформе.

Мордастый Саня, в короткой белой курточке  и  черной пилотке на башке,  что-то мычит    и усиливает натиск.

– О-о, – томно стонет девица, чувствуя,  как настойчивые руки  шарят за пазухой.

– Абрамов!  – орет кто-то с верхней палубы, потом звенит трап,  и на двери запертой изнутри каюты дергается рукоятка.

– Твою мать, – шипит  Саня,  отпуская  свою пассию,  и щелкает запором.

За дверью стоит   матрос в ватнике.

– Чего надо?!

– Консервированную картошку в банках привезли, – шмыгает тот носом. Куда грузить?

– Ир, обожди секунду, я щас, – оборачивается Саня к девушке,    выходит из каюты и задвигает дверь.

        Саня Абрамов, старший кок на  недавно спущенном на воду, подводном крейсере.

        А Ира, одна из малярш, работающих на нем в заводе. Том самом, который эти крейсера   делает. Ночью ожидается очередной  выход в море, и  на корабль грузят продукты.

– Так, – говорит Абрамов,  спустившись вместе с матросом в трюм. – Вот сюда и складывайте эти гребаные  банки.  Мудаки, не могли свежей привезти.

– А че мы?  – обижается  матрос. Это все интендант.

– Ладно, – бурчит Абрамов и спешит обратно в каюту.

– О-о-о, – вновь начинает стонать  Ира  в умелых руках кока.

        Возню  прерывает  громкий стук в дверь  и начальственный голос, –   открывай!

– Интендант, сука, – шепчет  девице Саня,  и  щелкает замком.

– Значит так, Абрамов, – говорит слегка заплетающимся языком возникший на пороге мичман. – Я  на склад, за деликатесами, остаешься за старшего. Ты все понял? И громко икает.

– Ага, понял, –  с готовностью кивает чубатой  головой кок.

        Как только он возвращается в каюту, в трюме  раздается  дробный грохот и чей-то вой.

– Ящик упустили, падлы, –  сокрушается Саня. – А давай  пойдем в провизионку, а, Ир?  Там  тихо и все такое.

– Давай, –  прыскает в кулак малярша и хлопает  ресницами.

        Через минуту они стоят  в аппендиксе коридора  за одной из ракетных шахт, и кок звенит ключами.

– Тэкс, –  проворачивает он запорный клинкет,  тянет  на себя глухую дверь и щелкает рубильником. – Заходи.

        В небольшом, сияющем белой эмалью  помещении, под потолком, на крючьях, висят  несколько  замороженных  говяжьих туш,  у  переборок  сложены многочисленные ящики и коробки, а посередине  стоит разделочный пень, с всаженным в него громадным топором.

– Во! – стопорит за собой рычажный запор Саня. – Как в лучших домах! – и подмигивает подруге.

        Та, ежась,   смотрит на  наросший   по углам иней.

– А это ничего, – перехватывает взгляд девушки кок. – Щас   погреемся. И достает из одной коробки  початую бутылку «Старого замка», а из второй несколько шоколадок «Аленка».

– Ах, как экзотично, – шепчет  девица и влюблено смотрит на Саню.

Потом они делают по нескольку глотков из горлышка, жуют шоколад и целуются.

– Ну что, давай? – тяжело дышит кок в пунцовое ушко.

– Давай, –  нежно мурлычет Ира и лезет рукой ему в штаны.

        ..аршему  .атросу   ..рамову  ..рибыть в  ....альный! –  неразборчиво доносится снаружи.

– А? Чего? – отлипает от девицы Саня и непонимающе пялится  в подволок.

– Старшему матросу Абрамову прибить в центральный! Кок, твою мать!!!  – через минуту более явственно разносится по громкоговорящей связи.

        -У-у-у, курвы! –  едва не плача вопит   Саня  и  бросается к выходу.  –  Ирочка, я щас! – оборачивается он к подруге, потом чмокает дверь, и слышно как в замке проворачивается ключ.

– Ты где, билат, лазиш, а?! – встречает кока в центральном разъяренный вахтенный офицер,  грузин по национальности.   – Бигом в кают-кампанию, к камандыру!

– Есть! – вякает  Саня и  чертом прыгает в люк.

        В офицерской кают-компании, вольготно устроившись в креслах,  за столом сидят командир с незнакомым адмиралом  и пьют чай с   сушками.

– Прошу разрешения, – осторожно просовывает голову в дверь кок.

– Давай – давай, Абрамов, заходи, – благодушно гудит  командир.  – Расскажи-ка нам,  как ты завариваешь такой  вкусный чай, –  и кивает на подстаканник.

– Чай? –  таращится  на адмирала Саня и непроизвольно сглатывает слюну.

– Ну да,  – значительно отвечает тот  и утирает    платком  выступившую на лбу испарину.

        В  течение нескольких минут  Саня на автомате излагает  рецепт и методику приготовления своего напитка, а затем вытягивается  и тупо пялится на начальство.

– Молодца, –  цокает языком адмирал. – Порадовал. А почему он у тебя только старший матрос, а?  – вопросительно косится на командира.

– Понял, Лев Алексеевич – с готовностью отвечает тот.– Сегодня же исправлю.

– А теперь садись  старшина, с нами, – кивает адмирал на свободное кресло. Вестовой, еще прибор и чаю!

        Примерно через час, обласканного Саню отпускают, и он, все еще не веря, что пил чай с  адмиралом и теперь старшина, в прострации лезет наверх, подышать свежим воздухом.

– Сань, ты чего? – спрашивает его один из дымящих у обреза   на пирсе  моряков.

– Дай, – протягивает   руку кок и  жадно сосет сигаретный бычок.

– Ты ж не куришь!? – удивляется кто-то.

– Это я от переживаний, – приходит в себя Саня  и рассказывает как пил чай с адмиралом.

– Ну, ты молодчик! –  весело гогочут приятели. – С тебя причитается!

– Само собой, –  расплывается в улыбке кок. – Завтра же и проставлюсь.

Внезапно его  лицо меняется, Саня  бледнеет  и  рысит к  лодке.

– Да, забрало чумичку, –  сплевывает в воду рыжий матрос. – Давно не видал, что б он так бегал.

        Пролетев восьмиметровый тубус  шахты и  центральный пост, Абрамов метеором проносится  по отсекам, скатывается по трапу и  приникает ухом к  запертой двери провизионки.  За ней мертвая тишина.

– Все, кранты, – шепчет Саня,  и, вставив дрожащей рукой ключ в замок, дважды его проворачивает. Потом  открывает дверь  и деревянно переступает комингс.

        В мертвенном свете ламп, на  деревянном стеллаже, скрючившись сидит Ира и, втянув голову в воротник курточки,  звонко клацает зубами.

– Ты   г-г-де  б-был, к-коз-зел? – шепчут побелевшие губы.

– Ч-чай с адмиралом пил, – тоже заикаясь, отвечает Саня.

        Затем раздается дикий визг,  в глазах кока мелькает серия вспышек,  и  девица пулей   вылетает наружу.

– Эх, Ира, Ира – тяжело вздыхает Саня и присаживается на корточки.

– И откуда он взялся, этот  гребаный  адмирал?

Примечания:

обрез – половина металлической бочки.

подволок  – потолок в корабельных помещениях.

комингс – металлический порог

чумичка  (то же, что и половник), жаргонное название коков.

С легким паром

Удобно устроившись  в кресле вахтенного и забросив ноги на направляющую балку, я  с интересом читаю «Караван PQ-17» Пикуля.  Второй час ночи, на лодке тишина  и убаюкивающее гудение  дросселей  люминесцентных ламп.

        Внезапно у кормовой  переборки раздается резкий зуммер отсечного телефона,  я встаю, и направляюсь туда.

– Не спишь? – раздается в трубке  загробный  голос Витьки Допиро. – Пошли на дебаркадер, помоемся.

– Идет, – говорю я, и вщелкиваю ее в штатив.

        Помыться стоит, тем более что  мы готовимся к очередному выходу в море и целыми днями  принимаем на борт   различное оборудование, приборы, расходные материалы и продукты.

        К тому же я  подвахтенный, а рядом с  лодкой, у причала, пришвартован заводской дебаркадер  с отличными душевыми для гражданских спецов.

        Достав из бортовой шкатулки у торпедных аппаратов  казенное полотенце, мочалку, шампунь и мыло,  я   сую все в защитную  сумку от противогаза, набрасываю ее на плечо  и спускаюсь на нижнюю палубу.

        Во втором отсеке,  у пульта химического контроля,  работают   две молоденьких малярши, а рядом  пританцовывает и скалит  зубы, сменивший меня, вахтенный  носовых отсеков, Славка Гордеев. Помимо обхода отсеков, в ночное время мы обеспечиваем  все огнеопасные работы, которые ведутся на лодке.

– Видал?  – подмигивает мне  Славка  и  вожделенно пялится на обтянутый комбинезоном, пышный зад одной из девиц.

Я ухмыляюсь, молча показываю ему большой палец  и  ныряю в люк третьего.

        Там меня уже поджидает Допиро, с такой же сумкой.

        Мы взбегаем по звенящему трапу в центральный пост, где  в окружении светящихся датчиков и мнемосхем скучает  вахтенный офицер, и просим разрешение подняться наверх.

– Давайте, – значительно кивает  тот головой,  и мы  исчезаем в шахте люка.

Наверху россыпи звезд, начался отлив и  пахнет морем.

        Сойдя по узкому обводу на трап, мы минуем караульную будку,  с  стоящей у нее «вохрой», с  наганом   в кобуре,   и ступаем на  широкий, заасфальтированный причал.

        Несмотря на  глубокую ночь, завод работает. В  огромных, высящихся вдали цехах,  мерцают вспышки  сварки,  слышны  звон металла, грохот пневмомолотков и урчанье электрокаров.  Родина укрепляет свой ядерный щит.

        Миновав стоящую позади нас в ремонте лодку, мы  подходим к  ярко освещенной коробке дебаркадера. На нем расположены  всевозможные мастерские и  подсобки, в числе которых  шикарная душевая  для  заводских рабочих.

        Отдраив нужную нам дверь, мы спускаемся вниз и попадаем в обширную   раздевалку. В ней, в ярком свете плафонов,  белые шкафчики у переборки,  мягкие маты на палубе и низкие длинные  скамейки по периметру. Из-за неплотно прикрытой двери душевой, слышен шум воды, неясные голоса и выбиваются клубы пара.

– Во, кто-то уже моется, – говорит Витька и мы раздеваемся.

Потом я тяну на себя тяжелую дверь, мы переступаем высокий комингс,  и обширная душевая оглашается  пронзительным  визгом.

Там, в молочном тумане, мелькают несколько розовых тел, в нашу сторону летят мочалки.

– Ух ты-ы! – восхищенно гудит  Витька, и тут же  получает одной в лоб.

– Пошли отсюда! – орут из кабинок девицы,   стыдливо прикрываясь руками.

– Да ладно вам, – утирает с лица  мыльную пену  Витька. – Матрос ребенка не обидит! Ведь так, Валер?

– Ну да, – отвечаю я, и мы, посмеиваясь,  семеним по кафелю в другой конец душевой.

        Соседки,  что-то бубнят, потом хихикают  и, поддав напоследок пару,  по одной выскальзывают за дверь.

– Хорошо помыться, мальчики! –  весело кричит последняя.

– И вам не хворать, – бубнит Витька, намыливая голову.

        Через полчаса, изрядно  напарившись и ополоснувшись напоследок, мы  возвращаемся  в пустую раздевалку,   в изнеможении опускаемся на скамейки.

– Хорошо, – говорит Витька, тяжело отдуваясь. –  А у нас в Сибири, бабы между прочим, с мужиками моются.

– Иди ты?! – не верю я.

– Сам иди, – хмыкает приятель.  –  В деревнях.

        Потом мы обсуждаем забавное приключение, хохочем и направляемся к своим шкафчикам.

– Твою мать! –  выпучивает глаза Допиро.  Рукава его  робы и штанины, завязаны   мокрыми узлами.То же самое и с моей.

– Вот сучки, – шипим мы с Витькой, пытаясь  развязать узлы. Но не тут-то было, они затянуты намертво.

        Следующие полчаса,  матерясь и действуя зубами,  мы  все-таки  приводим робы в рабочее состояние, напяливаем  их на себя и спешим назад.

– Кто это вас так изжевал, коровы, что ли? – весело интересуется вахтенный офицер и с интересом пялится на наши робы.

– Ага, товарищ лейтенант,  с сиськами,  – кивает Витька, и мы ссыпаемся на нижнюю палубу.

– Ну что, как говорят с легким паром, – бормочет Витька, когда,  добравшись до каюты, мы  заваливаемся в койки.

– И тебе не хворать, – зеваю я, и мы проваливаемся в сон.

Примечание:

дебаркадер – плавучая пристань, выполненная в виде судна.

День счастья

– А давай сегодня рванем в самоход, –  предлагает Витька, наблюдая,  как я швыряю за борт  оставшийся от обеда  кусок хлеба. На него сверху пикируют бакланы и устраивают шумную драку.

– Не, – говорю я, – не пойду.   И  швыряю второй.

       В прошлый раз нас едва не отловил базовый  патруль,   и загреметь на «губу» у меня нету ни малейшего желания.

– Ну, как знаешь, –  вздыхает Витька, ловко отщелкивая сигаретный бычок в  сторону качающихся  на воде птиц.

       Через час, немного вздремнув, мы  спускаемся по крутому трапу на  пустынный причал, строимся  и,  гремя сапогами, направляемся  вдоль  залива, в сторону  виднеющегося вдали  морзавода.

– Прибавить шагу!  – изредка бухтит шагающий сбоку  строевой старшина Жора Юркин, на что мало кто обращает внимание. За последние дни, готовясь к очередному выходу в море, команда здорово вымотались, и на то есть причины.

       Кроме  нас,  на ракетоносец необходимо принять  почти сотню заводских специалистов,    представителей различных  закрытых НИИ и военпредов. Всех их  следует возможно комфортно разместить  и  каждодневно питать   по нормам морского довольствия.

       А посему, с раннего утра и до поздней ночи,  под ласковые  речи помощника    и интенданта, команда  загружает провизионки, холодильники и трюмы,   всем необходимым для плавания.

       Тут и мороженые говяжьи и свиные  туши, горы деревянных и картонных ящиков со всевозможными консервами, шоколадом  и вином,  тяжеленные мешки с мукой, сахаром и крупами, а также всевозможные «расходные» материалы.   Все это мы получаем на складах, доставляем к лодке,  спускаем  вниз и растаскиваем по отсекам.

       Сегодня последнее усилие –   после обеда осталось   загрузить  тонну какой-то аппаратуры,  полсотни фанерных  «самолетов», для тех, кому не досталось места в каютах, а заодно пару грузовиков с картофелем и   капустой.

       К вечеру, помывшись в душе  на стоящем рядом дебаркадере, мы  с чувством выполненного долга возвращаемся  на плавбазу. Бачковые  получают на камбузе ужин, накрывают раскладные столы  и все, рассевшись по боевым частям и службам, активно работают ложками.

Потом, мы выходим наверх,  дымим сигаретами на юте, и гадаем, что случится в этот раз, накануне выхода или в море. Как правило, в такие дни   происходят занимательные истории.