Текст книги "Красный шайтан"

Автор книги: Валерий Ковалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Лихач, извинившись, покатил дальше, а девушка внезапно сказал «ой, да у вас рукав лопнул!».

– Точно, – пощупал мундир Мишка и засмущался.

– Давайте зайдем к нам, молодой человек, – предложил мужчина, показавшийся знакомым. – Дочь аккуратно зашьет, а заодно напоим вас кофе.

– Соглашайтесь, улыбнулась та, – ведь вы наш спаситель. – Кстати, живем мы совсем рядом.

– Хорошо, – кивнул Мишка.

По дороге состоялось знакомство. Мужчину звали Александр Иванович Берлизов, он оказался цирковым иллюзионистом, а его дочь – Лиза, воздушной гимнасткой. Жили они в доходном доме купца Суханова на соседней улице, арендуя там квартиру.

Когда лопнувший шов был аккуратно зашит, все трое уселись за стол пить ароматный кофе со сливками, завязался разговор. А когда выяснилось, что их новый знакомый поклонник цирка и лошадей, Берлизовы предложили навещать его бесплатно.

– Это как? удивился гимназист.

– Да очень просто, – рассмеялся Александр Иванович. – Покажите служителю при входе это (вынув из бумажника, протянул визитку), и он пропустит.

– Понял, – спрятал ее в карман Мишка.

Ночью, ворочаясь на койке в пансионе, долго не мог уснуть. Очень понравилась Лиза. Тоненькая, стройная, с черными волосами и карими глазами. До этого знакомых девиц у него не было. Да еще таких, чтоб работали под куполом цирка.

С этого дня Мишка стал навещать его много чаще и вскоре попал за кулисы, где шла своя удивительная жизнь: в клетках рычали звери, артисты разминались перед выходом, статисты таскали реквизит, пахло лошадьми и опилками.

Лиза познакомила с наездниками, а когда он рассказал, что знает джигитовку, те захотели посмотреть. После одного из представлений Мишка показал и старший оценил, – умеешь гимназист. – Если желаешь, научим еще нескольким трюкам. Тот пожелал и через время освоил их, став посещать после занятий тренировки.

Между тем чувства к Лизе росли, воскресеньями они гуляли по городу, катались на карусели в городском парке, а потом заходили в кафе, где на карманные деньги Мишка угощал ее лимонадом и пирожными. Девушка была смешливой, разговорчивой и начитанной, а еще немало поездила с отцом по России, работая в самых разных цирках. Александр Иванович был из Воронежских мещан*, как и мать Лизы, умершая через несколько лет после ее рождения.

Рождественские каникулы Мишка провел у родителей в имении и на заводе, где занимался на манеже с Вороном, фехтовал с Ефимом шашками, а еще охотился с отцом на лис и зайцев. Однажды их застал в степи буран и, укрывшись в балке, они ночевали у костра, приехав утром на завод, где уже начались поиски.

Потом каникулы закончились и, вернувшись в город, Мишка узнал, что Лиза погибла, сорвавшись на праздничном представлении с трапеции*. Не веря в случившееся, наняв лихача, помчался на городское кладбище. Пробежав до конца по расчищенной от снега аллее, остановился перед свежей, утопавшей в цветах могилой, откуда на него из рамки с траурной лентой, смотрела Лиза.

Сердце рвала боль, и он заплакал. Еще через сутки решил навестить Александра Ивановича на квартире, выяснить, как и почему все случилось, но не застал. Накануне тот уехал, уволившись из цирка.

Так, не успев начаться, закончилась первая любовь.

В цирк Мишка больше не ходил, став неразговорчивым и мрачным, потянулись безрадостные дни. Родители заметили перемену в сыне, но на вопросы «что случилось», он отмалчивался.

– Мальчик взрослеет, – сказала по этому поводу мужу Лидия Петровна.

Затем пришла весна, снега растаяли, проклюнулась трава, а в мае начались выпускные экзамены. Их молодой Поспелов сдал успешно, получив аттестат зрелости.

– Ну что же, молодец, – хмыкнул Дмитрий Васильевич, прочитав гербованную бумагу с оценками. – А это тебе от нас с мамой, – открыв ящик письменного стола, вручил сыну золотой брегет* с цепочкой. – Лето отдыхай и готовься к поступлению, в августе едем на Кавказ.

Он принял окончательное решение отдать Михаила в Тифлисское военное училище, которое в свое время закончил сам. Училище, созданное в 1864-м году наместником на Кавказе великим князем Михаилом Николаевичем, считалось престижным и готовило пехотных офицеров. Изначально туда набирали отпрысков только верхних сословий, но армия постоянно увеличивалась, стали разбавлять мещанами. Обучение составляло три года, после чего выпускники распределялись в армейские части.

Сын было заикнулся, что хотел бы в кавалерийское, но отец значительно сказал, – пехота царица полей! Запомни это. Кстати, там начальником – полковник Томкеев Иван Петрович, мой старинный знакомый.

– Вот как? – удивился Михаил. – Не знал.

– Служили вместе, потом я вышел по ранению в отставку, а он продолжил. Но экзамены будешь сдавать честно, без протекции*. Ты меня понял? – взглянул на сына.

– Понял,– ответил выпускник.

Лето он провел на заводе, где каждое утро уносился на Вороне в степные просторы, через час возвращался и помогал Ефиму с конюхами, а в полдень, искупавшись на речке, обедал на террасе с отцом. Вторую часть дня, уединившись в светелке, занимался подготовкой. Экзамены предстояли по русскому языку, математике и физике на условиях конкурса. А вечерами, когда солнце опускалось к закату, Михаил шел к реке, где садился на траву под ивами, слушал щелканье соловьев и с грустью вспоминал Лизу.

Глава 3. Юнкер

В первых числах августа выпускник попрощался в имении с матерью (та всплакнула) и утром Ефим отвез их с отцом в пролетке на железнодорожный вокзал. Там, предъявив кондуктору билеты, оба сели в купе 1-го класса поезда Орел-Тифлис. В таких купе Михаил еще не ездил и с интересом оглядывал стены, отделанные ясенем, бархатную обивку диванов и до блеска начищенные медные рукоятки.

Определив баул с чемоданом на багажную полку, они с Дмитрием Васильевичем уселись друг против друга, по коридору прошествовал проводник в форменном мундире со словами «господа провожающие, просьба покинуть вагоны, поезд отправляется!». Спустя короткое время звякнул станционный колокол, состав дрогнул, за окном поплыла платформа

– Ну, вот и поехали, – сняв летний картуз и пиджак, определил Дмитрий Васильевич их на вешалку. Михаил, не отрываясь смотрел в окно, за которым сначала открылись центр города с золотыми маковками соборов и церквей, блестящая под солнцем Ока, а потом утопающие в садах окраины. Смотрел и думал, что ждет его впереди. Детство закончилось.

Вскоре проводник стал разносить чай с лимоном в серебряных подстаканниках – отец попросил два, они выпили его, и Дмитрий Васильевич стал просматривать купленные на перроне газеты, а Михаил вышел в коридор. Он был длинным с зеленой ковровой дорожкой на полу, чуть покачивало. Взявшись за поручень, снова принялся смотреть в окно. Теперь за стеклом проплывали созревающие поля конопли и ржи, леса с перелесками да степь с пасущимися вдали табунами и отарами.

Постояв немного, вернулся назад и принялся читать захваченную с собой книгу.

Когда наступил полдень, они с отцом направились в вагон-ресторан подкрепить силы. Его Михаил тоже посетил впервые и был приятно удивлен окружающим великолепием. Вдоль стен сияли хрусталем компактные столы с белоснежными скатертями и мягкими диванами, блестела мельхиором буфетная стойка с многочисленными за ней бутылками, по проходу порхали два официанта.

Народу было немного – компания офицеров, чопорная пара и несколько сидящих отдельно, Поспеловы устроились за крайним столом. К ним тут же поспешил один из официантов и со словами «чего господа изволят», перечислил десяток блюд.

– Принеси нам любезный две солянки, по бараньей котлете и икры, – чуть подумал отец.

– Из напитков?

– Полбутылки коньяку и сельтерской.

Через пять минут все было доставлено, приступили к трапезе. Ее Дмитрий Васильевич дополнял янтарным напитком, а Михаил холодной, щипавшей в носу водой. Затем отец расплатился, дав служителю на чай вернулись к себе в купе, где старший Поспелов, сняв пиджак с ботинками, улегся на диван и засвистел носом, а младший извлек из баула небольшой томик. Это был «Герой нашего времени» Лермонтова про Кавказ, о котором хотелось больше знать. Ритмично стучали колеса, Азамат похищал Бэлу – тоже уснул.

Вечером поезд сделал остановку в Ростове, Дмитрий Васильевич с Михаилом вышли из вагона, прогулялись по перрону и купили у разбитной торговки полосатый арбуз.

– Не зеленый? – пощелкал по нему ногтем отставной майор.

– Сахарный, барин, – белозубо улыбнулась казачка. – Можете быть уверены.

Когда состав тронулся, арбуз нарезали. – Сладкий, – довольно сказал отец, сплюнув в тарелку семечку.

На следующее утро подъезжали к Тифлису. Он раскинулся в длинной узкой долине, окруженный горами, розовевшими в первых лучах солнца.

– Красиво,– обернулся от опущенного окна Михаил.

– Это да, – согласился стоящий рядом Дмитрий Васильевич.

На перроне с многочисленными пассажирами они передали вещи носильщику с бляхой на фуражке, прошли через здание вокзала и погрузились в одну из рессорных повозок с кучером-грузином на козлах.

– А что, приятель, гостиница «Ориант» работает? – спросил у него Поспелов старший.

– Есть такой, – кивнул папахой кучер.

– Давай туда.

Лошадь зацокала копытами по дороге, Михаил с интересом взирал на незнакомый город. А он впечатлял: на одном из склонов высилась древняя крепость, ниже меж скал прыгала река, и уступами тянулись дома с плоскими крышами и балконами. Вскоре впереди открылся широкий проспект, с современными зданиями, многочисленными магазинами, ресторанами и лавками, а за ним широкая площадь с караван-сараем и бронзовым памятником Пушкину.

– А вот это дворец наместника Кавказа, – указал отец пальцем на величавое здание с колоннами и античными фигурами, окруженное парком с клумбами за кованой оградой.

Гостиница оказалась в конце проспекта и представляла собой трехэтажное здание в стиле классицизма.

Кучер натянул вожжи, повозка остановилась у входа, прихватив вещи, расплатились. Войдя в прохладу высокого вестибюля, направились к стойке, где Дмитрий Васильевич заказал двухместный номер и получил ключи, служитель взял чемодан с баулом, поднялись на второй этаж.

Номер оказался просторным, в две комнаты с добротной меблировкой, электричеством и водопроводом. Получив за услуги, носильщик ушел, гости привели себя в порядок. Михаил достал из чемодана папку с документами, и оба спустились в вестибюль, откуда прошли в гостиничный ресторан. Это был высокий светлый зал с люстрами вверху, картинами на стенах, мебелью в стиле ампир* и пальмами в кадках.

Усевшись за один из столов, Дмитрий Васильевич подозвал официанта и заказал легкий завтрак, состоявший из омлета с зеленью, гренок и кофе. Когда поели, расплатился, оба вышли на улицу и снова наняли извозчика.

– К военному училищу, – откинулся на сидении отец, коляска покатилась по брусчатке. – Да (продолжил) изменился Тифлис, похорошел и расстроился.

– Бывали у нас барин? – обернулся извозчик.

– Бывал. В последнюю военную кампанию.

Через десять минут остановились у длинного, в два этажа здания на Михайловском проспекте, расплатившись, вышли из коляски. Поднялись по ступеням в караульное помещение, где за перегородкой сидел молодцеватый прапорщик с револьвером в кобуре и два юнкера с тесаками* на поясах.

– Дмитрий Васильевич представился (тот встал) и попросил сопроводить к начальнику училища.

– Он вас приглашал?

– Нет, я его старый товарищ, приехал навестить.

– Таволжанский, – обернулся прапорщик к юнкерам, – сопроводите господ к полковнику.

– Слушаюсь,– ответил один, – прошу следовать за мною.

Втроем вышли в проходную дверь, впереди открылся широкий плац, на котором маршировал строй, по бокам высились казармы. Миновав их, оказались у особняка с росшими вдоль фасада елями,

– Прошу, – открыл юнкер половину двери. – В отделанном мрамором вестибюле в стеклянной пирамиде стояло училищное знамя, рядом застыл часовой с винтовкой.

Юнкер козырнул, поднялись широкой лестницей наверх, прошли сияющим паркетом коридором в его конец. Там он передал Поспеловых адъютанту с аксельбантом, доложив о цели визита.

Одну минуточку,– указал тот на стулья у стены и скрылся за высокой дверью приемной. Через минуту вернулся, оставив ее открытой,– проходите. А навстречу из-за широкого стола, с портретом Государя Императора сзади, уже спешил, разведя руки в стороны, невысокий сухощавый полковник с орденами Святой Анны, Станислава и крестом «За переход Дуная» на мундире.

– Дмитрий Васильевич, батенька ты мой! – троекратно облобызался с Поспеловым старшим. – Это ж сколько мы не видались?

– Лет семь, Иван Петрович, с тех пор как вышел в отставку,– растроганно прогудел гость.

– А в наших краях как?

– Да вот, привез сына поступать в училище,– кивнул на стоявшего позади отрока.

– Здравия желаю, господин полковник! – вытянулся тот.

– Ну-ка, ну-ка, – подойдя, оглядел его начальник. – Гренадер!* Как зовут?

– Михаил (вздернул подбородок).

– Будем знакомы, Михаил, – протянул руку. – Так значит, желаешь стать офицером?

– Да, желаю. Как отец.

– Ну что же, похвально, – похлопал по плечу. – Затем пригласил гостей сесть, и старшие предались воспоминанием. Впрочем, длилось это недолго, поскольку через час полковника во дворце ждал наместник*. Вызвал адъютанта он, приказав принять документы и занести в строевую часть, а у Дмитриевича Васильевича спросил, – где остановились?

– По старой памяти в гостинице «Ориант».

– Отлично. В два часа заеду, пообедаем в одном красивом месте.

Тем же путем, но уже без сопровождения, Поспеловы вышли из училища, прогулялись и вернулись в гостиницу.

Ровно в назначенное время в дверь постучали – за порогом стоял адъютант.

– Иван Петрович внизу в коляске, – приложил руку к фуражке.

Спустя несколько минут от гостиницы отъехал лакированный фаэтон с откидным верхом и солдатом на облучке. Оставив позади центр, он пересек мост через бурную реку, поднялся в предместье с садами и виноградниками где остановился у небольшого духана*. К нему, у самого обрыва была пристроена терраса, оттуда открывался чудесный вид на город и окружающие пейзажи.

Все, вышли из коляски, а к ним уже спешил хозяин – широкоплечий, средних лет человек в круглой войлочной сванке* и темной черкеске с газырями.

– Здравствуй Амиран, гостей принимаешь? – обратился к нему Томкеев.

– Всегда вам рад господин полковник,– приложил тот руку к груди. – Чего желаете?

– Пообедать с моими друзьями на террасе.

– Сочту за честь,– и, обернувшись громко позвал, – Мамука!

Из двери возник второй, в белом фартуке, – хозяин что-то сказал на грузинском.

Вскоре вся компания сидела в указанном месте за столом, куда Мамука доставил всяческую зелень – лук, редис, петрушку кинзу, горячий лаваш и нарезанный ломтями сулугуни*. Затем появился стаканы и с тонким горлышком запотевший кувшин, а в завершение шампуры с дразняще шипевшими шашлыками.

– Доброго аппетита, – чуть поклонился Мамука и вернулся в духан.

Адъютант, поручик по фамилии Кипиани, наполнил стаканы красным вином, передав каждому. Полковник, распушив усы, встал (остальные тоже) и предложил тост за встречу. Каждый выпил до дна, включая Михаила – душистое, с терпким вкусом вино ему понравилось. Сочный шашлык тоже, хотя с шампура есть было непривычно.

– Помнится, мы такое пили в Аджарии, – сказал, закусив Поспелов.

– Ну да, на позициях, – рассмеялся начальник училища, повторили, закусив сыром, завязался непринужденный разговор. В это время из духана снова появился хозяин и подошел к гостям, – всего ли хватает?

– Хватает, Амиран, – кивнул полковник. – Разве что покорми денщика.

– Уже, – последовал ответ, и духанщик направился обратно.

– Приятный какой человек, – глядя вслед, сказал Дмитрий Васильевич.

– Во всех отношениях, – рассмеялся поручик,– бывший абрек.

– А разве они еще бывают? – вытаращил глаза Михаил.

– У нас на Кавказе молодой человек, все бывает, – назидательно сказал Томкеев. – Вы, Дмитрий Васильевич помните ротмистра Ануфриева?

– Как же помню, он командовал кавалерийским эскадроном.

– Ну, так этот самый духанщик был у него лихой рубака. Генерал Лорис – Меликов даже наградил его именным «смит-вессоном»*. По окончанию кампании уехал к себе в горное селение и там повздорил с местным князем. – Тот приказал Амирану кланяться, он отказался, за что получил удар плетью. Не стерпев обиды, ночью сжег княжеский дом и ушел в абреки.

Через год полиция поймала, храбрецу светила тюрьма, но я отстоял. Съездил к наместнику, и тот объявил ему амнистию. Потом Амиран купил этот духан, он в Тифлисе один из лучших.

– Я же и говорю, весьма приятный человек, – снова сказал Поспелов, все весело рассмеялись.

– А кровная месть у вас осталась? – поинтересовался Михаил.

– Как же, как же, – благодушно прогудел полковник. – Расскажите Сергей Багратович о последнем случае. Адъютант снова налил всем вина, и на минуту задумался.

– Не так давно вон за тем перевалом (кивнул на горную гряду) жили две семьи. И между ними существовала давняя вражда, из-за чего, теперь уже никто не помнит. Власти пытались их мирить, одного отправили на каторгу, ничего не помогало. Каждый год кровники убивали друг друга. Дошло до того, что в одной остались мать и три брата, а во второй отец с сыном.

Ну, вот в той, что больше, решили напасть на вторую и убить всех. Дома оказался лишь старик, сын ушел с отарой на все лето в горы. Отца братья застрелили, а Давида – так его звали, оставили на осень. Но тот спустился раньше, обнаружил мертвого отца и напал первым. Старших братьев убил, а младшего шестнадцати лет, взял в плен. Дома посадил на цепь в хлеву и заставил целыми днями молоть на ручном жернове ячмень, который продавал в городе.

Кормил тем же чем себя, если отказывался работать – бил плетью. Прошли три года, от тяжелого труда руки пленника налились силой, и как-то поутру, когда хозяин принес еду, удавил Давида цепью. Извлек из его кармана ключи, отпер замок и освободился. Но уйти с усадьбы не смог, волкодавы загрызли насмерть. Такая вот история, – закончил поручик.

«Дикий какой народ» подумал Михаил, а он, подняв стакан, провозгласил очередной тост – за благополучие присутствующих. Выпили, закусили, беседа потекла дальше. Когда вечерние тона окрасили в пурпур окрестности, а в долинах поплыл туман, фаэтон катил по дороге обратно.

А спустя два дня, Михаил в числе других кандидатов, проходил в училище медкомиссию. Отец, распрощавшись с ним и Томкеевым, уехал домой, сын поселился в казарме. Голая вереница кандидатов, более сотни человек, ежась и прикрываясь ладонями, шли длинным коридором, за столами которого сидели врачи в белых халатах. Их взвешивали, измеряли рост, проверяли слух со зрением, обстукивали и слушали.

– Занимались спортом, молодой человек? – поинтересовался, осмотрев Поспелова, пожилой доктор в мундире под халатом и бородкой клинышком.

– Немного, – ответил Михаил.

– Похвально, – сделал тот в ведомости отметку, – следующий!

Комиссия забраковала троих, на следующий день начались экзамены. И каково же было удивление недавних гимназистов, когда в них приняли участие несколько унтер-офицеров.

– Эти из армии,– сказал кто-то знающий.

Первым была математика. Кандидаты заходили в классы, брали со стола билет, называли экзаменатору и рассаживались по партам, на каждой из которой лежали тетрадка и карандаш. Рядом с Михаилом оказался рослый унтер-офицер с серебряной медалью.

Задачки оказались легкими, он их вскоре решил и покосился на соседа. Тот покусывал губы, находясь в явном затруднении. Чуть наклонившись вбок, Михаил прочел его, и на промокашке написал решения. Взглянув на преподавателя (тот наблюдал что-то в окно), быстро придвинул соседу.

Когда время истекло и все, сдав тетради, освободили класс, тот подошел к Поспелову и крепко пожал руку – спасибо, вовек не забуду. Познакомились. Унтера звали Николай Волков, медаль у него была «За поход в Китай».

– А разве был такой? – озадачился Михаил.

– Был. Как-нибудь расскажу.

В течение недели экзамены завершились, десяток кандидатов выбыли, остальные, в том числе Поспелов с Волковым, поступили в училище. После объявления приказа всех, построив, сводили в баню, где остригли наголо и заставили вымыться, а оттуда на склад, именуемый цейхгаузом. Там переодели в солдатское белье, гимнастерки с шароварами, сапоги и бескозырки.

На плацу снова построили, объявив, что они являются младшей учебной ротой и разбили по взводам. Поспелов с Волковым оказались на правом фланге в первом. Потом руководивший действом фельдфебель с золотым шевроном на рукаве прорысил к стоявшей все это время в стороне группе – офицеру и трем юнкерам старшего курса. Бросив к виску руку, что-то доложил.

Те подошли к шеренгам и офицер, поворачивая голову слева направо, зычным голосом сообщил, что он командир роты капитан Галич. Далее представил остальных, те были взводными.

– С этого момента я для вас отец родной! – повысил голос. – Но строгий, – вздел кверху палец.

Капитан ушел, взводные повели роту на обед, а оттуда в казарму. Она была красного кирпича, с большими окнами и вычурным фронтоном. Нижние два этажа пустовали (юнкера старших курсов находились в отпусках), младших завели на третий.

Там распределили по парным койкам, меж которых стояли шкафчики, а впереди табуреты. Командиры взводов показали другие помещения. В их числе умывальник, с длинным рядом рукомойников, совмещенный с курилкой и уборной, каптерку и оружейную комнату. А еще коридор с кабинетом командира при входе, куда выставили дневального.

До вечера время прошло в ознакомлении с правилами поведения и другими наставлениями, затем были ужин и личное время.

– Ну, так что это за такой поход в Китай? – снова спросил у Волкова Поспелов, присев с ним рядом на койку.

И тот рассказал, что служил в Харбине, в бригаде генерала Гернгросса. Она охраняла российский участок КВЖД* и год назад китайские войска, желая его захватить, осадили город. Их отбили, а потом с другими частями перешли границу и взяли штурмом Пекин.

– За него и получил,– закончил Волков

– А сюда как попал?

– Подал рапорт по команде, хочу стать офицером.

Когда за окнами стемнело, роту построили, проведя перекличку, последовала команда «отбой!».

Со следующего утра начались занятия, распорядок был следующий: подъем в шесть тридцать под барабан, полчаса на туалет и заправку постелей, далее утренний осмотр, производимый взводными командирами. Затем шли в столовую на утренний чай (давалась кружка «китайского», ломоть белого хлеба, два куска сахару), после чего разводились по классам. Учеба продолжались до двух часов дня с большой переменой в одиннадцать, где давался горячий завтрак – котлета с черным хлебом и кружка чаю.

С двух до четырех проводились строевые занятия на плацу, потом рота возвращалась в казарму, мыла руки и строем шла на обед. Он состоял из тарелки щей с мясом, котлет или форшмака, один раз среди недели давали сладкое.

После обеда разрешался отдых в течение полутора часов, за которым следовали самостоятельные занятия в классах. Далее вечерний чай, перекличка, вечерняя молитва и сон. Кровати по утрам юнкера заправляли сами, им также вменялась чистка оружия, амуниции и сапог, все остальное выполняла обслуга, набираемая из гражданских лиц и отставных солдат.

Через месяц «верблюды», так старшие звали младший курс, вполне освоились, наступил день Присяги.

За неделю до торжества им выдали парадную форму: двубортный мундир образца гвардейской пехоты (ворот и обшлага украшал золотой галун), шаровары, черную фуражку с синим околышем и алой выпушкой, хромовые сапоги со скрипом.

А когда этот день настал, он выдался солнечным и похожим, училище в полном составе вывели на плац, где построили в каре*. Справа юнкера старших курсов с винтовками блестящими штыками, слева – первокурсники без оружия.

Перед строем три священника – православный, католический и мулла, за которыми сиял медью оркестр. На середине батальонный командир полковник Арцибашев, по прозвищу Али-Баба.

Вскоре из своей квартиры появился начальник училища, он набрал в грудь воздуха, по плацу прокатилась команда «Смир-рна! Равнение направо!»

Томкеев размеренным шагом вошел в центр и приложил руку к фуражке, – здравствуйте юнкера!

– Здравия желаем господин полковник! рявкнули три сотни глоток, от стен отразилось эхо.

Он чуть кивнул Арцибашеву, тот скомандовал, – под знамя! На крааа-ул!

Последовали три быстрых легких всплеска, двести штыков уперлись в небо и тут же грянул марш. Знаменный расчет из трех портупей-юнкеров* вынес на плац знамя и, чеканя шаг, остановился у аналоя*. Раздалась команда,– на молитву! Шапки долой!

Вслед за этим раздался густой бас училищного священника, в золотом облачении, – сложите два перста и поднимите вверх. Теперь повторяйте за мной слова торжественной присяги.

Когда многоголосо повторяемые они отзвучали, юнкера первого курса, поочередно подойдя к нему, целовали крест с Евангелием, и возвращались на свои места.

– На-кройсь! – раздалась вслед за последним команда Арцибашева. – Под знамя, слушай, на кра-ул! Знамя тем же манером унесли, церемония закончилась, юнкера строем разошлись по ротным помещениям.

– Ну вот-с, теперь вы настоящие юнкера, – расхаживая перед двумя шеренгами первокурсников заявил Галич, называемый за глаза «Отец родной».

К слову, все училищное начальство, включая полковника, у юнкеров имело прозвища. Томкеева когда-то окрестили «стратегом» за любовь к проведению полевых учений, командира второй роты штабс-капитана Евстигнеева «мерином» (у него было лошадиное лицо), а третьей – поручика Клюге, обрусевшего немца, меж собой называли «супостат». Офицеры знали про то, но терпели. Имелись клички и у всех курсов, Младший, как уже упоминалось, звался «верблюдами», средний – «янычарами», а старший «фаталистами».

Через неделю, в следующее воскресенье, первокурсников впервые отпустили в увольнение. Все облачились в выходную форму, к которой полагались белые перчатки и тесак, каждого тщательно осмотрели взводные и Отец родной. У правофлангового Волкова он задержался (форма на том сидела как влитая, на груди сияла медаль), одобрительно хмыкнул и сказал, – видно ворона по полету, добра молодца, по соплям.

– Рад стараться, ваше благородие! – вздернул тот подбородок.

Затем ротный дал краткий инструктаж – в городе вести себя культурно, приветствовать всех старших, вернуться ровно к восьми вечера и ни минутой позже.

– Это всем ясно?! – грозно окинул строй.

– Так, точно, господин капитан!

– Вольно, разойдись, – махнул рукою.

Через пять минут увольняемые вышли за открытые дежурными ворота, где некоторые из местных, наняв пролетки, отправились домой, а остальные группами растеклись по улицам.

Михаил с Николаем решили немного ознакомиться с Тифлисом. Для начала отправились на проспект где стоял дворец наместника и впечатлились изысканной архитектурой, погуляли в городском саду рядом, с экзотическими деревьями и цветами, а затем решили подняться по одной из улиц на высокую гору в центре. Там оказался старинной постройки храм с источником, а неподалеку могилы, где были похоронены Багратион с Грибоедовым, княгиня Чавчавадзе и другие именитые лица.

С вершины на город с окрестностями открывался чудесный вид, вверху плыли легкие облака, и Михаил продекламировал

Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины:

Орел, с отдаленной поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне…

– Красиво. А я вот стихов не знаю, – вздохнул Волков. Он был сыном дьякона из Читы, отслуживший пять лет в армии и все больше нравился Михаилу. Своей недюжинной силой, рассудительностью и тягой к знаниям.

– Ничего, это дело наживное, – хлопнул его по плечу Поспелов.

Придерживая тесаки, спустились вниз, а когда шли по улице, почувствовали, что проголодались.

– Слушай, а давай зайдем в духан? – предложил Михаил. – Я угощаю.

У него было двадцать пять рублей, которые оставил отец, обещавший присылать каждый месяц еще по десять

– Давай, а в следующий раз я, – согласился Николай. Юнкерам денежного содержания не полагалось, но он как унтер-офицер ежемесячно получал три рубля пятьдесят копеек.

Пройдя сотню метров, заметили нужное заведение в полуподвальной части углового дома. Истертыми ступенями спустились вниз, толкнули дверь, вошли. За ней оказалось сводчатое, из дикого камня помещение, чем-то напоминавшее трактир. В ближнем углу на стойку облокотился толстый усач с закатанными рукавами и в широких шароварах, у нескольких столов сидели посетители. В воздухе витал табачный дым, слышался гортанный говор, пахло жареным луком.

Пройдя вперед, юнкера заняли свободный столик (усач тут же оказался рядом).

– Нам, уважаемый, поесть и бутылку легкого вина,– поднял на него глаза Поспелов. Тот, молча кивнув, исчез в дверном проеме за стойкой.

Пока выполнял заказ, оба осмотрелись, публика была разная: несколько, по виду, крестьян, в темной одежде, два господина в котелках и модного кроя пиджаках, похожий на турка человек в феске, с длинной во рту трубкой.

Между тем хозяин вернулся, поочередно поставив на стол тарелки с двумя ароматными шашлыками на шампурах, лавашем с зеленью и темную бутылку вина.

– Харошего апэтыта, – удалился.

Шашлыки были вкусными (Волков довольно замычал) лаваш мягкий и воздушный, вино холодное и кисловатое. Когда съели все до крошки, Поспелов расплатился, дав духанщику на чай, вышли наружу.

По случаю воскресенья народу на улицах прибавилось, взад-вперед катили экипажи и телеги, подбоченясь проскакал всадник в черкеске и папахе. Издалека послышалась необычная музыка, неспешно пошли на нее.

Меж двумя домами, по натянутому канату на высоте шести сажен, ходил человек. В яркой свободной одежде, с шестом-балансиром в руках, грациозно и непринужденно. Под канатом стояли два музыканта, выдувая из флейт переливчатые звуки, кругом многочисленные зеваки.

Пройдя в первые ряды, юнкера задрали головы и стали наблюдать.

– Да, это тебе ни хухры-мухры, – восхищенно сказал Волков.

– Вроде местного цирка, – добавил Михаил. – Я однажды такое уже видел.

Завершив номер, канатоходец ловко скакнул на балкон соседнего дома и раскланялся, толпа захлопала в ладони, один из зурначей, сняв шапку, пошел с ней по кругу. Туда посыпались медь и серебро, Волков опустил гривенник. Затем послушали военный оркестр в городском саду, наблюдая публику, и к восьми вечера вернулись в роту.

Учеба продолжилась, дни были заполнены до предела. В классах изучали гуманитарные и естественные науки, включая французский и немецкий язык, а также специальные дисциплины: топографию, фортификацию, с артиллерией, черчение, военную географию, и уставы. На плацу – строевые и оружейные приемы, в гимнастическом зале занимались спортом, включая фехтование на эспадронах, а в манеже верховой ездой.