Текст книги "Просто командировка"

Автор книги: Валерий Горбань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Навстречу, от комендатуры колонна летит, стволами ощетинилась. Впереди БТР. Это – боновцы. Молодец сосед. Ментов не любить – одно, а своим не помочь – совсем другое. Из УРАЛов затормозивших наши посыпались, а за ними братья-сибиряки да уральцы. По спинам хлопают, теребят. Душман, громила бородатый, ворчит:

– Ну ты даешь! Подмогу запросил, а адрес – на деревню дедушке!

Не ворчи, братишка. Вижу я тебя насквозь. Вижу радость твою, что все у друзей обошлось, вижу гордость, что все орлы твои, как один, на выручку братьям помчались.

И снова на сердце тепло.

Слышите, люди: есть еще настоящие мужики в России! Не всех еще за баксы скупили. Не всем еще души загадили.

Слышишь Россия: еще есть кому тебя защищать!

x x x

Вот ухлестался кровищей. Обе руки – по локоть. Коркой багровой кожу стянуло, чешется под ней все. А в умывальниках – Сахара.

Ох, и дам я сейчас дневальному прочухаться!

Вон он стоит, на дыню загляделся, слюнки пускает.

– Командир, когда очередь занимать?

– Когда я руки вымою, а весь ваш наряд вторые сутки отбарабанит. Дыню так сразу усекли, а что умывальники пустые, хрен заметите!

– Да только что выплескали, Змей! Патрули на обед подходили. И в бочке уже нет.

– Ну, нашел оправдание, красавец! Неси ведро от соседей и передай старшине, что будете на пару с ведрами бегать, пока на весь отряд не завезете. Мухой давай!

Помчался дневальный, а навстречу комендант вприпрыжку чешет. К нам никак?

– Змей, у соседей на блоке проблемы. Якобы гражданских расстреляли. Комендант города приказал человек двадцать взять и на месте разобраться, пока туда местная прокуратура и милиция не понаехали.

– А что: соседи сами выехать не могут? Это их блок, пусть сами и разбираются.

– Приказано милицию направить. Для объективности. И обеспечить охрану места происшествия до прибытия работников прокуратуры.

– Ой, как неохота в это говно лезть... А никого другого послать нельзя? У меня людей на базе раз-два и обчелся.

– Техника и люди есть. Бери БТР. Сосед еще один подгонит. Ты со своими старшим пойдешь. Прокурорские разборки – дело второе. Ребят на блоке сначала спасти надо. Там толпа какая-то непонятно откуда взялась. Давай, лети.

Ну, елы-палы! Все-таки накрылось удовольствие.

– Мамочка! Дыню в офицерский кубрик неси. Только, если кто раньше меня вернется, предупреди: сожрут – самих вместо нее на куски порежу.

Ага, напугал я их. Понятное дело, командиру кусок оставят. А Винни, да остальные, что сегодня вместе кувыркались? Обидно будет мужикам.

У Пионера – второго взводного тоже сомнение в глазах.

– Змей, давай прикончим ее, пока группа грузится.

И в самом деле: черт его знает, чем этот вызов обернется. Может, вообще больше в жизни полакомиться не придется. А дынька – вот она, янтарем отсвечивает, запахом прохладным слюну нагоняет.

– Налетай братва! – и нож ей в бок.

Верхнюю половину – наверх – уже сидящим.

Нижнюю – только успевай кромсать.

Бойцы резервной группы из дверей выскакивают, каждый свой кусок на ходу, как автомат по тревоге, подхватывает – и на БТР. Сами-то автоматы у них давно в руках. Со своими калашниковыми они и спят в обнимку.

– Классная дынька, Змей!

– Ты скорее чавкай, на дорогу выскочим – будешь пыль глотать!

И в самом деле хороша. Нежная, ароматная. Сладкий сок по рукам течет, кровавую корку розовыми дорожками размывает. О, блин! Бросило на колдобине, мазнул куском по другой руке, забагровел край куска по-арбузному. Но не пропадать же добру, надеюсь, крестник мой СПИДом не болеет.

Привкус солоноватый...

* * *

А ты помнишь, Змей тот случай?

Да, тогда, во дворе. Сколько тебе было, тринадцать или четырнадцать?

Помнишь, как долговязый придурок по кличке Фашист ни с того, ни с сего шибанул камнем пробегавшую кошку и, ухватив ее за задние лапы, треснул головой о дерево. Как омерзительно липкая капля кошачьей крови прыгнула тебе на щеку и растеклась кипящей полоской. И как, содрав всю кожу на щеке в тщетных попытках смыть тошнотворное клеймо, ты несколько дней блевал при одном воспоминании о случившемся...

Ах, война, война!

Интересно: что же там все-таки, на девятке?

x x x

Пока Змей с резервом на БТРе на чужой блок-пост добирался, Винни с Танкистом на освободившемся "Урале" – на свой помчались. Из-за утренних мероприятий, да заварушки на авторынке пересменка на полдня затянулась.

Не успел Винни возле блока тормознуть, как на него народ с расспросами накинулся. Извелись ведь, когда услышали, что братишки под обстрел попали. Как на иголках сидели. Хоть пост бросай! Уже всерьез собирались на приданный БТР половину наряда кинуть и к своим на подмогу лететь. Что соседи подоспели, что отбой тревоге дали – поняли из переговоров по рации. Но о потерях обычно никто по связи открытой не сообщает. Только когда своими ушами от Винни услыхали, что наши все целы, успокоились. Но тут уже просто любопытство поперло: где, да что, да как? Кто стрелял, куда попал? Винни вообще не любитель языком трепать, а тут так достали, что забился в кабину и ручку изнутри защелкнул.

Танкист тоже особо распространяться не стал, он по делу приехал, проверить, как дела со строительством нового блока подвигаются. Раньше только название было – блок-пост. А на самом деле – классический опорный пункт взвода. На высотке, нависшей над перекрестком дорог, метрах в ста от полотна дорожного, окопы вырыты, ходы сообщения, блиндажи. Вода, грязь глинистая по колено. Матушка-пехота постаралась, когда бои настоящие, тяжкие шли. И не было у нее, родимой, ничего, кроме лопат саперных, да рук от грязи и крови заскорузлых. По тому времени обустроились они не только надежно, но и комфортно. Нары в блиндажах сделали, две буржуйки раздобыли. Над головой, правда, кроме слоя жидких бревнышек, жестью накрытых и землей присыпанных ничего. От подствольника, может быть, и спасет, а вот от мины, даже самой легонькой, вряд ли.

После трудяг этих, чернорабочих всех войн, здесь уже кто только службу не нес. И внутренние войска, и омоновцы, и сводные отряды милиции. И ни одна зараза, похоже, даже лишний мешок с землей над головой не уложила. Только крайние окопы на левом фланге банками из под тушенки и перловой каши завалили. А на правом – тем продуктом, в который эти консервы после прохождения через организмы доблестных защитников блока превращаются.

Айболит отрядный, когда эту картину увидел, дар речи потерял. Пришлось сначала субботник организовать, привести все в божеский вид, замаскировать по новой. Док, несмотря на вопли бойцов и рычание взводных, все "очаги инфекции" беспощадно хлоркой засыпал так, что за километр ее благоухание разносилось. От безысходности пришлось братьям-омоновцам старые "могилки" вместе с хлоркой айболитовой закопать. А новые окопы и безопасный, врытый в землю по крышу сортир, – выкопать. Только в отличие от солдатиков безответных, свои ручки, знающие только благородные мозоли от гантелей да оружия, напрягать они не стали.

Проезжал как-то через блок трактор-"Беларусь", с ножом бульдозерным, да ковшиком экскаваторным. Невелика техника, но для ремонта окопного в самый раз. Попросили тракториста: заверни, мужик, тут на тридцать минут работы. Уперся, не могу мол, некогда. Времена беспредела военного вроде как закончились, осмелел народ. Взводный лично подошел, тоже уговорить не удалось. Пришлось выяснять причину такого отношения. Оказывается, был этот тракторист злостным боевиком и диверсантом. Во всяком случае, при досмотре у него под сиденьем две гранаты обнаружились. И хоть очень натурально у мужика глаза на лоб от такой находки вылезли, но кто ему, чеченцу, поверит. Остался бедолаге один путь – на фильтропункт. Нехорошее место. С недоброй славой.

Правда был и другой вариант...

Когда уезжал тракторист с высотки, счастью своему не верил. Велик Аллах и велики дела его. Поверили ребята, что гранаты он не прятал. Посочувствовали даже, что какая-то сволочь мирного работягу подставить пыталась. И даже в бак опустевший канистру своей соляры залили. Надо же человеку на чем-то домой добраться. А то он за полдня ударной работы на блоке все топливо спалил...

И все-таки самый хороший окоп – это всего лишь окоп.

Приехал как-то с очередной проверкой Змей. Фыркнул ядовито:

– Долго собираетесь в этом лягушатнике сапогами чвакать? Октябрь на дворе. Скоро похолодает – мигом сопли пораспустите, да "розочками" разукраситесь.

Собрались отцы-командиры на военный совет. Провели разведку окрестностей. Потянулись к посту добровольные и не очень добровольные помощники. Кто блоки бетонные везет, кто – плиты перекрытия. Краны подъемные скоро стали этот перекресток хитрыми тропами объезжать, да не тут-то было...Жаловаться пытались. Глава администрации районной приезжал. Змей ему коротко ответил:

– Если для безопасности моих ребят нужно будет, весь город сюда сгоню. И плиты бетонные с твоей администрации сниму. – Но смягчил слова свои улыбкой веселой. Шутка.

Надо сказать, глава администрации не сильно-то и напирал. Нормальным парнем оказался. Племянник Гантамирова, а значит, как и дядька его – кровник дудаевский.

В общем, недели не прошло, а Танкист, как главный прораб, уже внутренним обустройством нового бетонного двухэтажного дворца занялся. Сухо будет. Тепло. Печка – не буржуйка-дровожорка: кирпичом обложена! Нары просторные, запасы на неделю боев. Обваловать бы еще землей, чтобы выстрелами из гранатометов стенные блоки обрушить внутрь было невозможно. И – служите братишки, жизни радуйтесь.

Доволен Танкист. Что в Афгане, что в Чечне самая страшная опасность не пули вражеские. Хуже – руки немытые, вода сырая и носки мокрые. Бывало, что целые подразделения, ни одного человека в бою не потерявшие, с поносом дизентерийным или приступами желтушными в госпитали отправлялись.

Ну все, ехать пора. Только Серега -сапер что-то задерживается.

Территория блок-поста по периметру на расстоянии в пятьдесят-сто метров колючкой огорожена. С обеих сторон вокруг колючки мины понатыканы, растяжками все заплетено. Почти год тут саперы всех мастей изощрялись. И не было случая еще, чтобы при пересменке кто-то кому-то карту минного поля оставил. Да с картой еще и опасней, вдруг кто поверит ей сдуру! Тихонечко прополз Серега на коленочках, по одному ему известному коридору. Ставит растяжку новую. Гранату-эргэдэшку с запалом ввинченным к колышку изолентой примотал. А теперь чуткими длинными пальцами выпрямленную чеку в отверстии запала тихонечко гоняет: туда-сюда, туда-сюда. К кольцу чеки тонкая струна стальная одним концом привязана. Другим – ко второму колышку, поодаль. Натянута струна, играет. И надо так все отрегулировать, чтобы и не держалась чека жестко, сработала при любом прикосновении к струне, но и не выскочила сама по себе. Тонкая работа, нервная. Сейчас у Сереги весь мир – на кончиках его пальцев. Окликать, отвлекать – преступление.

Ладно, подождем.

Откинулся Танкист спиной на крыло "Урала", покуривает, по сторонам посматривает. Он не один внимателен. На втором этаже нового блока, сделанном в виде сторожевой вышки, снайпер дежурный и пулеметчик работают. Один досмотровую группу, работающую на дороге, прикрывает. Второй – окрестности в оптику обшаривает метр за метром, тщательно.

Вроде, все. Встал Серега с колен, выпрямился устало. Медленным шагом, в землю всматриваясь, назад по коридорчику пошел.

И тут у него за спиной хлопок раздался. Легкий такой.

Змей

Не нравится мне эта история. Если начудили ребята, проблем не оберешься. Прокуратура приедет, хочешь-не хочешь, а помогай. Еще, не дай Бог, придется своих же задерживать. Одно дело – мародерам ласты загнуть, или какую-нибудь сволочь, что оружие духам продает, прищучить. А если пацаны-срочники в азарте или с перепугу подстрелили кого? Вон, на прошлой неделе один такой чудик-первогодок с БТРа прыгал возле моста через Сунжу. Перехватил автомат неразряженный неловко – бах – готово! Девчонку местную наповал. Специально бы так не попал, а тут – как черт наворожил. В любом месте такое дело – беда страшная. А здесь это – как взрыв ядерный. Весь город на ушах стоял, расправы над ним требовал. Нагрешил – отвечай. Справедливо. Но только какой сволочи пришла в голову идея пацана несчастного в чеченский СИЗО отправить? На прошлой неделе мы боевиков задержанных на фильтропункт сдавали. А перед нами конвой контрактника принимал, что за бутылку водки командира своего отделения зарезал. Так этого ублюдка – к своим, под охрану уиновцев российских. А пацана несчастного – к чеченцам в камеру, под надзор вертухаев местных. Ему, говорят, теперь все равно, что условный срок, что вышка. Кончили человека. Сломали. Уничтожили.

Эх, сосед, сосед! Как не вовремя эта хренотень! И так отношения, мягко говоря, прохладные были.

Обычно как: прибыл новичок, представился братьям-командирам по-человечески, замахнули по стопочке, руки пожали – и вся дипломатия. Война – на всех одна, делить нечего.

А этот, как Душман и предсказывал, приглашение проигнорировал, по вопросам взаимодействия к своему НШ переадресовал – и весь контакт.

В конце-концов, комендант ситуацию прояснил. Оказывается, предшественнички наши отличились, братья-омоновцы. Допились до того, что собственный командир от них шарахался. В комендатуре отдельно ночевал. Понятно, что вместо взаимодействия – одни головные боли для всей комендатуры. Местных остервенили, сразу обстрелы один за одним пошли. А под занавес вообще поганая история приключилась. Один орелик нажрался до синих соплей и решил, что ему работающий движок спать мешает. Вылез на улицу и подкатил под электростанцию эргэдэшку. Черт бы с ним, с железом, хотя движки в Чечне на вес золота. Но в этот момент, по закону подлости, солдатик-связист боновский вышел свое хозяйство проверить. Хоть в одном ему повезло – ни одного тяжкого ранения не было. Но пошинковало пацана от колена до горла, десяти сантиметров без пореза не найти! Спасти его доктора спасли, железо, сколько нашли – вынули. А скандал замяли, все на боевиков списали. Не о придурках пьяных заботились. Представили пацана к медали и комиссовали, как получившего ранения при выполнении воинского долга. Если потом эти раны инвалидностью обернутся, так хоть военкомат оформит все без проволочек.

Понятное дело, у комбата теперь при слове ОМОН, кроме мата, ничего из глотки не лезет.

Ну да ладно. Стерпится-слюбится...если разборки эти на блоке вконец все не опоганят.

Да... дела!

До города километров пять, а возле блок-поста с полсотни чеченцев столпились. Бабы, мужики. Гвалт. Откуда их здесь столько? А! Вон автобус стоит. Специально под эту акцию пригнали или, на грех, мимо проезжал? Во, завелись! Некоторые уже чуть ли не в сам блок лезут. Да что ж это такое, кто здесь командует? Не знает, лопух, что так уже не один объект захватывали. Чирикнуть не успеешь, как без оружия останешься, а через день уже будешь где-нибудь в Бамуте боевикам блиндажи строить. Если не останешься здесь же без башки.

– Отходи! – ребятки мои и резерв вэвэшников из этой части, что на блоке службу несет, плечом к плечу встали, дружным напором самых наглых оттеснили. Вот чья-то рука дерзкая попыталась Мамочку за автомат схватить. Шалишь, здесь он уже не жулик-тыловик. Здесь он – боец. С детства детдомовского, неласкового, приучен за своих драться до последнего. А уж разных примочек из уличного арсенала никто, сколько он, не знает. Вроде и не сделал ничего – а из толпы вопль сдавленный. Вот он – ухарь, что за автомат хватался. Молодой. Вся рожа темно-коричневая, а на месте бороды недавно сбритой смугло-розовая. В сторону выпрыгнул, на одной ноге скачет, за голень держится. Выть стыдно, шипит яростно. Больно, наверное, "берцем" по косточке-то?

Выдавили, без стрельбы обошлось. Раньше вверх в таких случаях стреляли. Перестало действовать. Знают, что по женщинам огонь никто не откроет. И опасно это. Не раз после стрельбы в воздух вдруг откуда-то раненые и убитые появлялись. Со всеми последующими разборками. Да что тут непонятного. Под такие акции всегда группы боевиков готовятся. Если получится – из-за женских спин федералов перестрелять. Не получится – из автомата с глушаком очередь под шумок в толпу засадить. Тоже хорошо: на Западе – вой, в прессе вой, федералы – в дерьме, а в рядах боевиков – новые мстители.

А вот и старший блока. М-да! Интересно, бывают шестнадцатилетние лейтенанты? Или так хорошо сохранился?

– Товарищ подпол...

– Пошли в блок, быстро, строевой подготовкой потом займешься...Ну, что тут у тебя.

– В ходе несения службы, в четырнадцать...

– По делу, братишка, по делу давай!

Вроде слово какое простое – братишка. А в лейтехиных глазах растерянность и недоверие надеждой сменились.

– Мы сегодня БТР с нарядом вперед на пятьсот метров вынесли. Внезапно. Там за поворотом развилка на объезд и чехи вокруг нас ездить повадились. Только встали– прямо на нас Жигуль выскакивает. По тормозам и разворачиваться. Мы – вверх предупредительную. Водила по газам, а с пассажирского – по нам из автомата. Бойцы мои в ответ как дали – он сразу в кювет завалился. А тут автобус этот...

– И вы уши развесили, машину сразу не отсекли. А толпа из автобуса потом ее окружила, вас не подпустила, и вы теперь не знаете: что там было, кто там был. И на руках – только труп невинно пострадавшего мирного чеченца, так? Или два трупа?

– Один...раненый, тяжело...его на другой машине в больницу увезли. А другой или в лес смылся, или с этими... из автобуса, смешался.

– Ах пацаны! Ты кому-нибудь еще так, как мне, рассказывал?

– Никак нет.

– Память хорошая, нервы в порядке?

– Так точно, товарищ..

– У-у-х! У тебя времени много? У меня – нет. Значит так: оружие вы применили незаконно. В Чечне официально комендантского часа нет. Вы даже по колесам стрелять не могли: по закону нужно, чтобы была угроза другим участникам движения. Стрельбу с их стороны ты теперь никому не докажешь. И автомат ушел, и гильзы уже наверняка подчистили. Если ты еще раз то же, что и мне, расскажешь, следующие показания будешь давать прокурору в тюрьме. Может даже – в чеченской тюрьме. И сидеть тебя сунут в одну камеру с чеченскими уголовниками. И твоих пацанов тоже. Ты понял меня?

– П-понял.

– У тебя помощник с мозгами есть?

– Есть. Старший прапорщик...

Я сейчас всю эту толпу в автобус загоню и отправлю. Потом скажу, что здесь лишние силы держать не нужно и БТР из вашей части назад заверну. Тех пацанов, что стреляли, вместе с их автоматами, засунь в БТР незаметно, на базу отправь. Вместо них других поставь – из тех, что мной приехали. Тех, у кого автоматы вычищены, как у кота яйца. И крепких духом, чтобы отбивались за братишек, как надо. Документацию с поста – всю в часть. Пусть твой старший прапор с ними едет, командиру все доложит. Автоматы, что стреляли, взорвет, утопит, обменяет – но их в природе быть не должно. Журналы выдачи оружия, книгу нарядов – хоть все заново переписать. А насчет стрельбы провокация! Автобус появился, когда вы еще пуляли?

– Нет, Жигуль уже в кювете лежал.

– Вот и отлично. Запомни: вы даже вверх не стреляли. Это из леса, из-за вашей спины били по вам и по Жигулю. И пули не ваши, и гильзы не ваши. Говори мало, в подробности не лезь. Не знаю, не видел, не стрелял – в кювете лежал, Богу молился. Все понял, или повторить надо.

– Понял.

– Помни братишка: за тебя только ты сам, твои парни, да твой командир. А против – вся кодла проститутская: там и политики будут, и журналюги продажные, и правозащитники разные. Твою душу сами растопчут, а грешное тело за решеткой сгноят. Так что, давай, действуй! И шустри, думаю, местная прокуратура долго не задержится...О-о! Помяни черта – он тут, как тут! Ладно, я пошел им зубы заговаривать, а ты крутись, как сказано.

x x x

Танкист заорал:

– В укрытие! В укрытие! Ложи-и-ись! – и свалился в ближайший окоп.

Винни, услышав его вопль, в доли секунды разблокировал дверку Урала и, как заправский каскадер, сиганул прямо из кабины следом за Танкистом.

Досмотровая группа на дороге рванула кто куда. Одни – в специально приготовленные и до поры до времени замаскированные окопчики, другие – в кювет, под прикрытие уложенных подковами мешков с землей.

Ожидавшие очереди на досмотр тренированные чеченские водители и пассажиры шрапнелью разлетелись по обочинам и придорожным ямкам.

Никто из них, кроме Танкиста, ничего не понял и откуда исходит опасность, не знал.

Зато Серега знал хорошо:

– Еш твою мать! Еш твою мать! Еш твою... – и на третьей "матери" он в фантастическом прыжке влетел в ход сообщения, проломив настеленные сверху хлипкие досочки.

– Тр-р-ресь – начиненная тротилом жестянка разлетелась на смертоносные куски. Провыл над головами замерших в окопе омоновцев вырванный вместе с трубчатым гнездом запал. Свернулась в пружинку и уползла змеей к колышку коварная струна, волоча за собой кольцо с болтающейся чекой.

Над блок-постом повисла тишина.

– Вот оголодали без баб. Улегся на меня и вставать не хочет, – Танкист беззлобно пхнул локтем Винни в мягкий беззащитный живот. Броник Пуха раскачивался на распахнутой дверке Урала, а его владелец, сползая с Танкиста, ошалело вертел головой и пытался сообразить: что это было и кончилось ли это. Что-то день сегодня выдался богатый на впечатления.

Народ стал потихоньку, настороженно выползать из укрытий.

– Да вы что, сговорились сегодня! – Сердитый Чебуратор, стоя возле двери блиндажа, вместе с кровью размазывал по исцарапанной щеке зеленку, которой радостный от возможности продемонстрировать свое искусство Док щедро разукрасил ему посеченные ночью ухо и кисть руки.

Еще не пришедший окончательно в себя Серега стоял рядом, и то с облегчением поглядывал на дымящуюся воронку у колючей ограды, то виновато на Чебуратора. Надо же было обрушиться на перекрытие именно в том месте, где стоял взводный.

– Слушай, тебя как отсчет учили вести? – строго спросил Серегу Танкист, – двадцать один, двадцать два, двадцать три! А ты как считал? Это какая-то новая система. Правда, тоже точно получается: еш твою мать, еш твою мать, еш твою мать!

Народ заулыбался. У кого-то из наиболее впечатлительных сорвался с губ легкий истерический смешок. И шибанул отходняк в головы шалыми хмельными пузырьками, прошелся по поджилкам мягкой широкой косой, повалив на заросший чахлой травкой бугорок задыхающихся от смеха людей. И несколько минут только и слышно была повторяемое на разные голоса:

– Еш твою мать, еш твою мать... ой, мамочки, не могу...ой сдохну со смеху!

x x x

Вернувшись на базу, Змей застал свой отряд в состоянии запорожцев, только что закончивших писать письмо турецкому султану. История с новой методикой Сереги-сапера облетела уже не только своих омоновцев, но и повторялась на все лады для подтянувшихся на смех гостей.

Добавили жару и вопли Чебуратора, который выскочил из кубрика своего взвода с криком:

– Какая сволочь это сделала?! Убью за другана!

Всей гурьбой ломанулись в кубрик смотреть, что сделала неизвестная сволочь.

На кровати, грустно поблескивая пластмассовыми глазами, сидел Чебурашка. Лихо заломленный на правое ухо черный берет резко контрастировал с белизной тщательно наложенной на левое ухо стерильной повязки. Лохматая лапка, также перебинтованная, бережно покоилась на широкой уютной подвязке. Из сложенных бантиком губ торчала беломорина, несомненно извлеченная из личных запасов Чебуратора...

Чокнутый день подходил к концу.

Змей застрял на посту. Пошел проверять – и застрял. Больно ночь была чудная. Тихо. Ни дыма, ни тумана. Звезды прорезались. Постовые, не забывая время о времени обшаривать в ночник чужие дома, окружающие комендатуру, о своем доме разговорились.

– А у нас уже снег вовсю.

– Батя, наверное, уже крабов трескает. Он до самого льда с моторки краболовки ставит. А чуть ледок – уже пехом. Мать по осени все ругается – не нужны мне твои крабы. Пусть ход лед нормальный встанет. Утонешь ведь. ..

– А я бы сейчас куропаточек по сопкам погонял.

– А я – девчоночек по дискотеке...

Тихо тренькнул полевой телефон.

– Командир – вас.

– Слышь, сосед, у меня на девятом блоке ты разбирался?

– Была такая история.

– Зайди ко мне. Дело есть.

Соседи располагались рядом, в трехэтажном здании школы. Не очень полезное для здоровья дело – в ночном Грозном по чужой территории бродить. Но у первого же поста Змея встретил офицер-вэвэшник, уверенно проводивший его через непролазные лужи по скользким мосткам.

– Вам сюда. Разрешите убыть?

Дневальный, рыжий пацан в необтертой еще форме, старательно завопил:

– Командир батальона, на выход!

Из класса, служившего старшим офицерам и штабом и спальней и столовой, поспешно вышел комбат.

– У, как ты шустро!

– Да твой Сусанин, похоже, в темноте, как кошка видит. Еле поспевал за ним.

– Ну, здоров, сосед. – Комбат пожал Змею руку. – Проходи, гостем будешь. Мои ребята специально для тебя стол накрыли.

– Крестник лопоухий постарался?

– Крестник твой уже в Моздоке, а завтра дома, в полку, будет вместе со своими пацанами. Нечего им здесь торчать, гусей дразнить. С наскока их не взяли, а теперь уж не достанут. Ну, пошли, ментяра мой дорогой, – и вдруг порывисто притянул Змея к себе, обнял крепко за плечи – пошли, братишка, пошли!

ЗАКОН ВЫЖИВАНИЯ

Не только ты меня об этом спрашивал. Я сам себя об этом постоянно спрашиваю. И с ребятами, когда собираемся, тоже об этом часто спорим.

И никто ответить не может: как же так получается?

Едут на броне десять бойцов. Выстрел – хлоп! Девять – живых. Один "двухсотый". Почему он? Почему не тот, что слева? Почему не тот, что справа? Или фугас – ша-арах! Шесть "двухсотых". Три "трехсотых". А на одном – ни царапины. Опять же: почему он уцелел? Не тот, что без половины черепа лежит. Не тот, что без ступни ползает.

Никто не ответит. Никогда не ответит.

И все же есть Законы выживания. Они простые очень. Правда, даже если все их соблюдать, это еще не значит, что жизнь тебе гарантирована. Почему? Одни говорят, что Господь к себе лучших забирает. И не смерть это, а переход в новую, лучшую жизнь, тяжким ратным трудом заслуженную. Другие плечами пожимают: лотерея, закон больших чисел. Кому-то должен этот жребий выпасть. В общем, выше это разумения человеческого.

Зато, если эти Законы не соблюдать – то тебе из войны уже точно не выйти.

А самый главный их них я для себя давно вывел: надо верить в то, что делаешь, и надо делать то, во что веришь.

Когда не веришь, то ты без всяких исключений – покойник. Даже если с войны без царапины вернешься, ты – покойник. Тело еще бродит. А душа твоя "двухсотый". Побродишь еще, потаскаешь это тело. И уйдешь. Хорошо, если сам, один. Хорошо, если другим беды еще не наделаешь.

А если веришь...

Мне вот, когда про свою роту рассказываю, обычно говорят:

– Это просто ты сейчас за своими парнями скучаешь, вот они тебе и кажутся золотыми, да серебряными.

Или вообще:

– Хорош, мужик, заливать. Всякое мы про контрактников слыхали, но какие ты сказки рассказываешь...

А я и сам бы не поверил, если бы мне кто другой рассказал. Знаешь, как в анекдоте про черта, который пять лет всех баб бл...довитых в один самолет собирал? А тут – с точностью до наоборот: чей-то ангел-хранитель в одну роту всех классных мужиков свел. Причем – разными путями. Один – чужую машину разбил, в долги влетел. У другого – работы нет, дома нелады пошли. Я в Чечню вернулся, чтобы слово свое выполнить, которое сам себе дал, когда нас, после Хасавюртовского мира, оплеванных оттуда вышвырнули... короче, у каждого свое.

Когда в Новочеркасске собрали батальон, стали формироваться. Кто в разведроту просился – как-то сразу и скучковались. Еще познакомиться не успели толком, а уже будто ниточки между нами протянулись.

В первый же вечер у нас в казарме заварушка маленькая приключилась. Народ понажрался, кто от скуки, кто от страху перед будущим. Были и те, кто уже повоевать успел, в первую кампанию. Ну и завелись некоторые:

– Все равно на смерть идем! Давайте деньги авансом! Мы сейчас гулять хотим!

Вижу, обстановка накаляется с каждой минутой. Психоз вот-вот массовый попрет. А ведь батальон целый, с оружием. Делать нечего. Вышел на середину казармы:

– Хорош орать! Что и за что вы требуете? Родина от вас еще ничего, кроме заблеванных подушек, не видела. Кто умирать собрался, возвращайтесь домой. Там сопли лейте, или помирайте. А кто жить собирается – спать ложитесь. Завтра в дорогу.

Я их не боялся, крикунов этих. Надо было бы – остудил бы пару-тройку. Но вижу – разведчики мои будущие ко мне подтянулись. Встали рядом.

И как-то успокоилось все сразу.

Вот тогда-то и почувствовали мы все, что больше нет нас поодиночке. Есть рота. И именно тогда мы приняли наши правила. Не мародерствовать. Не крысятничать. Не палачествовать. Никогда не терять свое лицо. И верить друг другу. Верить до последнего.

Я мужикам своим прямо сказал:

– Если мы от своих правил не отступим, если мы свою веру сохраним, Бог всегда будет на нашей стороне.

И не оказалось среди нас ни одной гнилушки. Сколько вместе всего прошли – ни один трещину не дал. И когда нас предали, загнали в окружение и бросили. И когда мы из окружения этого с боями выходили. Был у нас парень, Сашок. Лучший из лучших. Он за линию ходил, как на прогулки. Не успеет вернуться – готов опять идти. Но когда сдали нас, это так по душам ударило, что не каждый сдюжил. И Сашка, когда мы на прорыв пошли, вдруг говорит:

– Все ребята. Я сломался. Я больше ни во что не верю. Вот мы сейчас пойдем, а нас снова подставят... Я боюсь. Боюсь так, что поджилки трясутся. Вы теперь на меня сильно не рассчитывайте.

Я за всю свою жизнь большего мужества не встречал. Первое: что нашел он в себе силы такое сказать. А второе, что он, после этих слов, с нами две недели через бои шел. Боялся смертно, но шел и вышел. Потому что ему казалось, что он веру свою утратил.

А она с ним была.

А приятель мой Серега во вторую роту попал.

Замечательный он был человек. Чистый.

Месяц спустя мы под Грозным стояли. И потянуло комбата нашего на подвиги. Придурок пьяный. С каких глаз он это затеивал, с каких в жизнь проводил, с каких команду на открытие огня подал?...

Ушла вторая рота. Засаду выставили на выходе из Грозного. Ждали боевиков на прорыв. И в сумерках уже вышла на них колонна. Слышали мы стрельба в том районе отчаянная была. По радиопереговорам судя – наши боевиков в полную силу долбили. Колонну эту в прах разнесли.

Мои от зависти прямо изнывали. Но чувствую я: что-то не то.

– Не торопитесь завидовать, – говорю.

Вернулась рота. Обычно после такой удачи азарт прет, каждый рассказывает что, да как. А тут – молчком. Я на Серегу смотрю: ходит, как в воду опущенный. Тоже молчит. В душу ему я лезть не стал. Созреет, сам все скажет.