Текст книги "Рублевка: Player’s handbook"

Автор книги: Валерий Панюшкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Из сидевших тогда за столом итальянский знали я и Рустам. Но и прочие журналисты были не безъязыкие: по аналогии с английским или французским в состоянии были разобрать поверх газетной полосы заметную надпись «На правах рекламы». Но Рустам молчал об этом, и мы все молчали.

На самом деле Тарико прекрасно понимал, что никакой он здесь не свой. Что никакой морской жизни на Сардинии отродясь не бывало, поскольку остров населен скотоводами, а не моряками. Что северный берег, бедный пресной водой, вообще пустовал, пока в 60-е годы не пришли арабские нефтяные нувориши и не понастроили искусственных вилл и искусственных улиц с бутиками. Что Гвидо Капеллини нанят за деньги. Что владельцы спортивных лодок согласились участвовать в соревнованиях, потому что Рустам взял на себя оплату морских развлечений днем и банкета в Порто Ротондо вечером.

Полагаю, Рустам это понимал. Как и то, что здесь, на Сардинии, праздник вокруг синьора Тарико секунды не длился бы, перестань синьор Тарико платить за эту самую секунду.

Более того, полагаю, что Рустам, в отличие от своей клиентелы, понимал и другое: праздник устроен не ради натурализации Рустама Тарико в Италии, но ради продолжения и развития той Игры, которая ждет Рустама в Москве на Рублевке. Стать своим в Европе или Америке практически невозможно. Все равно останешься богатым русским, кем-то вроде Пиноккио, за которым вечно гоняются Лиса и Кот. Но дома, на Рублевке, можно стать заметно сильнее, если значительное число игроков поверят в твою европейскость, в то, что там, в Европе или Америке, у тебя дом, счет в банке, футбольный клуб, отель, музей, ресторан или вот – популярные гонки на скоростных морских лодках.

Европейцы удивляются: зачем это русские богачи ведут себя в Европе так заметно? Для чего, например, рублевские жители покупают автомобиль «Феррари» и попадают на нем в аварию на Английской набережной в Ницце? А ответ прост: для того чтобы их европейскую жизнь заметили. Причем издалека, с Рублевки, где разворачивается захватывающая и захватившая их Игра.

17. Попасть в Европе в аварию, а еще лучше – попасть ненадолго за нарушение правил дорожного движения в монакскую тюрьму – это тоже атрибут Игры, который засчитывается на далекой Рублевке. И тут имеет значение, на какой машине попасть. Не на арендованном же «Опеле». Французским полицейским, недотепам, все равно. Хоть на велосипеде нарушь правила. Но не все равно на Рублевке. Тут за маркой и цветом автомобиля следят пристально – атрибут. Цвет и марка автомобиля многое могут рассказать о хозяине. А могут и соврать.

Черный – цвет власти. Черный мерседес последней модели означает принадлежность к власти действующей. Большой черный внедорожник – что-то военное. Из черных гелендвагенов составляется кортеж Первого Лица. А режиссер Никита Михалков раз за разом меняет одинаковые черные ренджроверы. И неспроста: позиционирует он себя не столько художником, сколько военным. Фильм снимал про войну, возглавил общественный совет при министерстве обороны и в качестве главы совета имел (теперь уж отняли) не вполне законную мигалку на крыше.

А приятель мой телеведущий Евгений Ревенко непосильный кредит взял, только чтобы купить себе черный «Рендж Ровер». Казалось бы, не по статусу. Телеведущий да на военной машине?

Но нет: вырос в военном городке, то есть военный отроду, служил пресс-секретарем правительства, что по табели о рангах значит генерал, а теперь на телевидении тем и объясняет свое участие в государственной пропаганде, что солдат, выполняет приказы, даже если не согласен с ними.

А невоенный человек и не государственный должен иметь на Рублевке машину любого цвета, кроме черного. Но обязательно новую, если, конечно, ты не Александр Мамут, разъезжающий на винтажном «Бентли», потому что Мамут – меценат, поддерживает и возрождает культуру, о чем и свидетельствует нарочито несуразный, но очень дорогой и очень красивый автомобиль.

Много автомобилей иметь не принято. Сбивает с толку. Если автомобилей у одного человека больше двух, то это, скорее всего, несерьезный человек: что-то вроде рэпера Тимати или телеведущего Владимира Соловьева, который вечный мальчик, хоть и отец семерых детей. Множество машин иметь несерьезно, как и множество колец на пальцах.

А серьезней всего на Рублевке иметь подержанную дешевенькую «Ладу», если при этом ты молодая девушка и дочь миллиардера. Значит, купила на свои деньги, не на папины – серьезная заявка на самостоятельный вход в Игру.

18. На старенькой «Ладе» и ездила Юля Шахновская (о! подождите, она еще станет директором Политехнического музея в эпоху имитации технических инноваций!). Машинка эта была атрибутом самостоятельности. Чтобы добыть такую реликвию, понадобилось найти работу. А работа на Рублевке – тоже ведь атрибут Игры.

Тут редко кто работает ради хлеба насущного. Если купил тут дом, то деньги, потраченные на него, мог бы консервативно разложить по инвестиционным фондам и банкам – и жить на ренту. Не-е-ет, тут работают не ради пропитания. Работа (равно как и демонстративное пренебрежение ею, праздность и веселье) предоставляет человеку новые возможности, новые знакомства, новые шансы – «прокачивает» человека, как сказали бы геймеры. Беда только в том, что молодым людям довольно трудно объяснить, зачем работать, если живешь на всем готовом, а у родителей достаточно денег, чтобы исполнить любой каприз.

Василий Шахновский, впрочем, довольно легко объяснил необходимость работать дочери своей Юле, как только той исполнилось семнадцать лет. Юля рассказывает, что буквально на следующее утро после праздника за завтраком отец заявил, что денег больше не будет. То есть еда на столе останется, конечно. И одежда девушке будет, конечно, покупаться по мере необходимости. Но на карманные расходы отец больше не даст. Ни копейки. Никогда.

– Ты уже взрослая, – сказал Шахновский. – Если тебе нужны деньги, пойди и заработай.

Шел последний год счастливого существования компании ЮКОС. Шахновские жили в поселке Яблоневый сад. Их дом стоял бок о бок с домами Ходорковского и Лебедева. Жили весело, ходили друг к другу в гости. ЮКОС был такой огромной компанией, что в ней, разумеется, нашлось бы место для семнадцатилетней девчонки, которую папа хочет приставить к делу. Но Шахновский настаивал:

– Ты уже взрослая. Ты должна найти работу сама.

На территории поселка был спортивный клуб. Девочка могла бы работать там каким-нибудь помощником менеджера. У соседа Ходорковского был огромный благотворительный фонд «Открытая Россия», занимавшийся образовательными программами – девочку можно было пристроить туда. Опять же, на территории поселка был дом приемов, значительную часть которого оккупировал Платон Лебедев, разместивший там своих финансистов. Неужели в финансовой службе Лебедева не нашлось бы места для Юли, которая Лебедеву как родная? Но Шахновский настаивал: «Ты взрослая. Ты должна найти работу сама. Причем вне компании ЮКОС, потому что работа в компании, где отец – твой начальник, не предоставит тебе ни одного шанса, никогда». В свои семнадцать Юля, пожалуй, не понимала, о каких таких шансах говорит отец. Теперь понимает. Речь шла о возможности войти в Игру. Вроде той, которая представилась режиссеру НТВ Вере Кричевской. Шанс войти в Игру, который работа в московской мэрии предоставила и самому Василию Шахновскому в августе 1991 года.

Тогда, в августе, когда путч провалился, генерал Пуго покончил с собой, а других участников ГКЧП арестовали; ликующие защитники Белого дома, не находя выхода своему упоению, направились к зданию Комитета государственной безопасности на Лубянке. Они шли, выкрикивая лозунги свободы и демократии. И они шли, чтобы захватить здание КГБ, выворотить на свет божий все документы, все архивы, все секреты охранного ведомства и тем самым покончить раз и навсегда с советской властью, назвать и судить всех преступников, эту власть представлявших.

Остановить этих людей было нельзя. Во-первых, потому, что они были толпой, огромной толпой, остановить которую невозможно даже при помощи оружия. Во-вторых, потому что на сторону толпы перешла армия, опрометчиво введенная гэкачепистами в Москву. Если бы КГБ взялось защищать свои тайны с применением оружия, в Москве на Лубянской площади завязался бы бой и спецслужбисты проиграли бы его. Суд, а то и казнь ожидали бы не только сотрудников КГБ, но и функционеров коммунистической партии, членов правительства, союзного и московского – всех, кто подвернулся бы под руку ликующей толпе. Сотруднику мэрии Василию Шахновскому тоже, пожалуй, досталось бы. И он, пожалуй, это понимал.

Говорят, именно он придумал возглавить толпу, которую нельзя было остановить. Именно он в мгновение ока нашел и пригнал на Лубянскую площадь подъемный кран. Именно он пустил по толпе лозунг демонтировать памятник Дзержинскому.

До этого момента недорого стоила способность Василия Шахновского пригнать подъемный кран. Но в тот момент любой генерал КГБ отдал бы за подъемный кран полцарства. Толпа, еще час назад желавшая выпотрошить КГБ, теперь ликовала, глядя, как снимают с постамента памятник. А когда памятник погрузили на грузовик и увезли, люди разошлись с чувством выполненного долга. В то время как позади памятника, в здании КГБ, заканчивали вывозить и перепрятывать архивы, уничтожать документы, не пригодные для наступившей новой эпохи. За этот подъемный кран, говорят, навсегда остались благодарны Василию Шахновскому высокопоставленные кагэбэшники. Эксплуатация этой благодарности была, говорят, главной служебной обязанностью Шахновского в компании ЮКОС. И все та же благодарность спасла Шахновского, когда компанию разрушали – по тем же обвинениям, по которым Ходорковский и Лебедев сели в тюрьму на восемь лет, Шахновский получил год условно и уехал в Швейцарию.

Не зная еще финала своей истории, тем не менее вот про какого рода шанс говорил Шахновский дочери. И она нашла работу. Походила по юридическим фирмам и нашла, на должности помощника. Разумеется, фамилия помогла ей. Но это же была ее фамилия. Довольно скоро, учась в университете и работая, Юля купила себе первый автомобиль, подержанную «Ладу», которая интересно смотрелась в поселке миллионеров – вызывала уважение.

19. При этом надо понимать, что из всех рублевских реликвий работа – самая опасная. Хорошо иметь дорогую машину, но опасно: ее могут угнать, причем даже и выкинув из салона хозяина, ночью, на пустой дороге. Но на то охрана. Хорошо иметь украшения с бриллиантами, но их могут украсть, пробравшись в дом и взломав сейф. Но на то заборы да собаки. Хорошо иметь дом, но опасно и это: дом может понравиться кому-нибудь, кто сильнее, дом могут отобрать по суду, подкупив судей. Но на то юридическое крючкотворство, оформление домов на зарубежные компании, а не на частных владельцев.

Хуже с работой. Хорошо иметь престижную работу. Но она опасна сама по себе, и опасности зашиты в должностных инструкциях, в штатном расписании, а главное – в неписаных правилах лояльности по отношению к компании, в которой работаешь, в правилах, соблюдение которых важнее для репутации человека, чем все писаные рекомендации и характеристики с предыдущего места службы.

В этом смысле работающий рублевский житель подобен пожарному. Дежурит в уютном офисе, читает газеты, занимается спортом, проверяет комплектность инвентаря, а то и просто спит – и все это ради того, чтобы был на нужном месте верный человек, ибо однажды случится тревога и придется идти в огонь. За секунду до объявления тревоги все спокойно и ничто не предвещает, но вдруг раздается звонок.

Как ранним утром 5 октября 2003 года. Когда раздался телефонный звонок, адвокат Антон Дрель спал. Звонил помощник Михаила Ходорковского, владельца нефтяной компании ЮКОС, на которого адвокат Антон Дрель работал. Работа была непыльная: адвокат Дрель занимался личными юридическими делами Ходорковского, если в двух словах – юридически оформлял минимизацию налогов патрона. Рутинная была работа, не творческая. Зато теперь адвокат Антон Дрель встал с телефонной трубкой с постели, подошел к окну, смотрел на свежевыпавший снег и думал: «Вот оно, началось!» Телефонная трубка кричала: «Люди из ФСБ! Они взяли Михаила Борисовича и куда-то увели. А мы сидим в самолете и не знаем, что делать!»

Адвокат задавал дополнительные вопросы: «Сколько людей из ФСБ? Какие документы предъявляли? Откуда вообще известно, что они из ФСБ? Когда именно произведен арест? Где? В Новосибирске?..» А сам думал: «Началось!» И жена уже встала, готовила Антону завтрак и вещи в дорогу. И на немой его вопрос, заданный одними глазами, дескать, зачем вещи, отвечала, пожав плечами: «Ты же в Новосибирск сейчас летишь?» То есть понимала и она, что да, началось.

С этого дня жизнь адвоката Антона Дреля переменилась. Из аккуратного составителя бумаг он превратился в политика, в шпиона, в Мату Хари, в подпольщика, в организатора сопротивления – в кого угодно, только не в хладнокровного юриста, ибо юристы здесь, на Рублевке, никогда не бывают своим клиентам просто советчиками, а бывают для них лазутчиками – или за них заложниками.

Кроме обычной адвокатской работы (оспаривать в суде арест Ходорковского, собирать группу адвокатов, присутствовать на допросах, ходить в следственный изолятор, писать жалобы) Дрелю приходилось еще и передавать от подзащитного просьбы и распоряжения на волю, задавать подзащитному вопросы, которые хотят задать известные журналисты, налаживать переписку подзащитного с внешним миром, гласную и негласную, говорить от имени подзащитного с обществом, вести от имени подзащитного переговоры черт знает с кем, представляющимся переговорщиком от власти.

Всю эту деятельность, больше похожую на шпионское кино, Антон вел несколько лет. И все это время внимательно оглядывался, следил за знаками, ловил намеки. И однажды… Однажды адвокату Антону Дрелю передали из прокуратуры очередной том материалов по делу Ходорковского. В этих материалах (можно было бы подумать, по ошибке стенографистки) Антон Дрель именовался не адвокатом, а обвиняемым. Много раз: «обвиняемый Ходорковский в присутствии обвиняемого Дреля показал, что…» Непривычный к Игре человек пошел бы в прокуратуру и потребовал переписать документы. Сказал бы: «У вас тут ошибка, я не прохожу в качестве обвиняемого, я адвокат». Но Антон в Игре пообвык. Антон понимал, как это бывает, когда одним росчерком пера адвокат обвиняемого переквалифицируется в сообщника, после чего его арестовывают непосредственно здесь, в кабинете следователя. Еще не было нашумевшего дела юриста Магницкого, который по делу своего клиента был арестован и погиб в тюрьме. Еще не переквалифицировались в обвиняемые другие юристы ЮКОСа Василий Алексанян (погиб, отсидев долгий срок) и Светлана Бахмина (отсидела долгий срок, родила в тюрьме ребенка и только после этого была отпущена под нажимом общественности). Этих вопиющих случаев еще не произошло, но более мелкие прецеденты имелись.

И Антон Дрель совершенно однозначно понял эту как бы случайно вкравшуюся в протокол «ошибку переписчика».

Единственное слово «обвиняемый» Дрель вместо «адвокат» Дрель явило собою намек. Прокурорские предупреждали Антона, выдвигали ему ультиматум. «Ошибка переписчика» означала: «Бросай это дело, уезжай отсюда, иначе мы живо переделаем тебя из адвокатов в подозреваемые – так же легко, как поменяли одно слово на другое в протоколах допроса». Антон собрал жену и дочек, уехал в Лондон, перестал отвечать на звонки с незнакомых телефонных номеров, перестал встречаться с незнакомыми людьми. И без особой необходимости никому на свете не говорит больше, где теперь живет.

20. Таковы правила. Неписаные рублевские правила. Соперника, врага, конкурента можно засадить в тюрьму по сфабрикованному делу, если имеешь на то силы и средства, но следует и предупредить заранее. Антон Дрель был предупрежден. Михаил Ходорковский был предупрежден перед посадкой. И всякий рублевский Игрок, которому предстояло попасть в жернова нашей судебной системы, бывал предупрежден заблаговременно. По правилам: если внял предупреждению, успеваешь уехать в Лондон и жить там спокойно. Не внял – попадаешь в тюрьму на практически бесконечный, всякий раз увеличиваемый срок. Таковы правила. Полный свод рублевских правил недоступен, нигде не записан, не выводим ни из какого разумного основания, неохватен, обновляется ежеминутно. И будучи Игроком, надо неустанно следить за тем, как правила обновляются. Не уследишь – проиграл.

Вот автор этих строк встречается с ресторатором Аркадием Новиковым поговорить про успешное рестораторство, а Новиков считывает его, то есть меня, будто книгу. Мокасины Tod’s, джинсы Levi’s, рубашка Etro, на запястье вместо часов цветные веревочки, повязанные, помнится, уличным марокканским торговцем в Турине – одет по правилам. Успешный журналист, и одет в карнавальный костюм успешного журналиста. Если бы у меня на руке были дорогие часы, Новиков бы отметил про себя – не по правилам. Если бы я носил костюм, шитый на Сэвил-роу, и это Новиков отметил бы – не по правилам. И если бы я был одет не по правилам, это значило бы, что либо я правил не понимаю, и тогда говорить со мной бессмысленно, либо я пытаюсь ввести собеседника в заблуждение – и тогда говорить со мной опасно. Но я одет по правилам. И, стало быть, беседа пойдет по правилам: я задам вопросы, которые мне интересны – Новиков даст ответы, которые ему выгодны.

Из этих негласных правил немногое мы можем выделить и сформулировать. И то разрозненно. Ну, например: мы говорили, что серьезный государственный человек должен ездить на мерседесе последней модели и черного цвета. Но не за рулем. А если за рулем, то тогда черного же, но БМВ, как премьер Дмитрий Медведев, когда посчитал нужным обратиться к гражданам о необходимости соблюдать правила дорожного движения. Почему если за рулем, то на БМВ – бог весть. Таковы правила, и они поважнее дорожных.

Или еще пример: жена успешного Игрока должна стричься в парикмахерской «Альдо Коппола» в Жуковке. Если не стрижется там, то, стало быть, подает всему миру сигнал бедствия: значит, либо семья на грани распада, либо у мужа значительные проблемы, либо тяжело больна. То же самое и с бриллиантами: на каждый Новый год успешный человек должен подарить жене или подруге бриллианты новой коллекции компании Chopard. Если не подарил или подарил прошлогодние, значит либо семья близка к разводу, либо бизнес – к краху. И серьги в ушах жены, колечки на ее пальцах – предупреждение всему миру. Так, например, бизнесмен Алексей Козлов, совершенно не разбираясь в украшениях, дарил тем не менее каждый год жене своей журналистке Ольге Романовой какие надо бриллианты. А она не носила, предпочитая копеечную бижутерию, подходящую журналистке, но не жене миллионера. Рублевские соседки по утрам в парикмахерской «Альдо Коппола» и по вечерам в ресторанах спрашивали: «Чем помочь?», «Неужели муж бьет?», «Неужели так плохи дела?». И никто особо не удивился, когда партнер Козлова Владимир Слуцкер натравил на бывшего товарища своего генеральную прокуратуру и упек Козлова в тюрьму. Все чего-то подобного и ждали. Жена ведь не носила бриллиантов – верный признак.

Не носить последней бриллиантовой коллекции можно и нужно только в одном случае: если наступил глобальный экономический кризис. Кризисный 2008-й Новый год женщины в рублевских ресторанах и спа-салонах так и называли – Новый год без шопариков. И не в том дело, что их мужья в тот год и вправду не имели денег на новые побрякушки. Но если в кризисный год даришь жене новые бриллианты, значит не чувствуешь остроты момента, значит наживаешься, когда все теряют. То есть наживаться можно, но демонстрировать преуспеяние, в то время как у других кризис, нельзя. Таковы правила.

Систему рублевских правил проще понять даже не как свод неписаных законов, а как необходимый для продолжения Игры набор навыков. Это как машину водить или на горных лыжах кататься. Опытный человек бессознательно нажимает на газ, тормозит, переключает передачи, включает поворотники, добавляет тепла в печке или, наоборот, холода в кондиционере. А новичку все это не под силу, потому что пытается рулить сознательно, а не интуитивно. Вот так и рублевским новичкам не под силу угнаться за меняющимся сводом правил, стало быть, они – вне Игры.

Без правил на Рублевке жить можно. Но недолго и не интересно. В последние годы немало домов тут куплено новыми и случайными людьми. Владелец какой-нибудь газпромовской дочки из Когалыма, тюменский мелкий нефтяник, милицейский чин, нахватавшийся взяток, – все они могут теперь, когда Игра подходит к концу, купить дом на Рублевке. И жить тихо. Могут даже предпринимать отчаянные попытки понять правила: посылать жен на курсы ношения модных платьев, сами записываться на курсы сомелье, чтобы разобраться в вине. Однако чем больше они мечтают жить по правилам, тем дальше от заветной цели. Ибо – парадокс! – правила существуют ровно для того, чтобы их нарушать.

21. Спекулировать правилами – это отдельная на Рублевке профессия. Занимательная, хоть и не очень, по рублевским меркам, доходная, да и не очень престижная. Если сумел выделить и сформулировать какое-нибудь правило, даже мелкое, если правило это принимается значительным числом Игроков, то в качестве изобретателя правила можно и заработать. Серьезный Игрок торговать правилами, разъяснять правила за деньги не станет. Выдумывание правил – это следующий, более высокий уровень Игры. Но Игроку мелкому, которому правило досталось частное или случайно, почему бы и не продать – все равно ведь не знаешь, как приложить к делу.

Старинный мой друг Геннадий Иозефавичус, прежде чем превратиться в профессионального путешественника по дорогим отелям всего мира, был устроителем праздников, сенешалем, как сказали бы в Средние века и как не говорят на Рублевке, а жаль – хорошее было бы правило. И вот однажды захожу я к другу в офис с целью дальнейшего совместного распития спиртных напитков, а там – посетители, клиенты, с которыми сенешаль ведет разговор.

Посетители из Сибири откуда-то. У их шефа, провинциального нефтяника средней руки (то есть состояние под сто миллионов долларов), юбилей – то ли тридцать лет, то ли сорок. Они просят сенешаля устроить праздник и высказывают пожелания: «Ну, хотелось бы, чтобы весело. Ну, чтобы русская кухня. Мы хотим, чтобы были пельмени, конечно же, потому что это наша сибирская еда. А еще мы хотим…»

Сенешаль некоторое время их слушает и вдруг вежливо перебивает: «Простите, но так, как вы хотите, вы ведь и сами можете организовать себе праздник. Вы ведь, наверное, пришли ко мне, чтобы я организовал вам праздник так, как я хочу», – это он утвердительным тоном говорит, не допускающим сомнений. И они застывают на полуслове. На лицах сначала недоумение, но почти мгновенно оно сменяется восторгом, детским согласием, доверчивостью даже какой-то и облегчением от того, что вот сидит перед ними человек, знающий правила.

– А как вы хотите? – спрашивают визитеры.

– Ну, разумеется, никаких пельменей. Разумеется, будут руккола и сыр. А на горячее…

Они еще не обсуждали гонорар. Но благодаря этим словам в несколько раз, если не на порядок, увеличивается сумма вознаграждения, ибо сенешаль продает рублевским неофитам не просто хорошо организованную вечеринку, а правило организации вечеринок – жевать рукколу и сыр, которыми юбиляр и его гости станут с непривычки торжественно давиться. И много лет пройдет, прежде чем юбиляр узнает (если узнает вообще), что нет такого правила – подавать на закуску рукколу, что просто самому сенешалю нравится руккола, что на вечеринках в ЮКОСе, например, подаются маленькие пирожки, а вовсе не руккола, а в барвихинском ресторане – гречневая каша с луком. И запивать можно водкой.

Уж не юбиляр ли этот несколько лет спустя с мрачным лицом в монакском кафе будет выслушивать капризы юной спутницы «Я не люблю шампанское, оно кислое»? И станет повторять, как ребенку: «Надо выпить, привыкай, надо». И заставит бедняжечку выпить Dom Perignon, как лекарство.

22. У Григория Масленникова есть даже ностальгическая теория, описывающая правила нарушения рублевских правил. Ностальгическая потому, что хорошо применялась на практике в 90-е годы, с трудом работала в 2000-е, а теперь, когда Игра подходит к концу, не работает вовсе. Согласно этой теории, люди делятся на два типа: «лохи» и «пацаны».

«Лох» – ничего уничижительного, просто термин – человек, который соблюдает правила. Ездит по правой стороне дороги, останавливается на красный свет, платит налоги, отдает долги… При этом «лох» не обязательно беден, он может быть и богатым человеком, и успешным, но если богатства и успеха достиг, соблюдая правила, он «лох».

«Пацан» – человек, который нарушает правила. Даже не ради какой-либо цели, а просто всегда и принципиально нарушает все правила, какие может. Как бы постоянно раздвигает личные границы возможного.

Например, если на Рублевке стоит пробка, то «пацан», ничтоже сумняшеся, подъезжает к регулировщику (который, как мы знаем, может быть и офицером ФСО) и прямо предлагает пятнадцать тысяч рублей за то, чтобы поехать по встречной и чтобы инспектор еще и передал своим коллегам дальше по трассе не останавливать его автомобиль. Это срабатывает. Инспектор берет деньги. «Пацан» едет по встречной. Но если и на следующий день пробка, то снова поехать по встречной полосе за пятнадцать тысяч рублей «пацану» уже не интересно. Он подъезжает к полицейскому и, открыв окно, спрашивает нарочито громко: «Инспектор, а месячный абонемент, чтобы по встречке ездить, у тебя сколько стоит?» Находится цена и «месячному абонементу».

Идеальный «пацан» стремится нарушать не только людские конвенциональные правила, но и физические законы, и физиологические. Если, например, жена забеременела и доктор на УЗИ говорит, что родится девочка, то «пацан» обязательно спросит, сколько стоит, чтобы был мальчик. Даже не потому, что хочет сына, а просто из удальства. А если «пацану» сказать, что товарищ его убит, то «пацан» непременно станет требовать от реаниматолога оживить покойного. Если доктор откажется, то смерть друга «пацан» будет объяснять не пулей в сердце и не разрывом аорты, а тем, что «айболит совсем зажрался и даже денег уже не хочет». Это не преувеличение, это реальный случай, рассказанный реаниматологом Н.

Другой реальный случай из своей практики рассказывает рублевский психотерапевт Виктория П. Ее пациент, четырнадцатилетний мальчик из очень богатой рублевской семьи, пытался покончить с собой после того, как отец уволил водителя – единственного человека, который с мальчиком разговаривал. Примечательно, что водитель был уволен за то, что остановился на красный свет. Мальчик рассказывал психотерапевту, что отец прямо на перекрестке выскочил из машины и с криками: «Ты че остановился? Это для тебя, что ль, красный? Пошел вон!» – выволок водителя из машины, сам сел за руль и уехал.

Психика ребенка, разумеется, не выдержала этой сцены, но родитель вел себя совершенно последовательно, возможно, даже и понимая, что травмирует сына. И делал это сознательно. Если останавливаться на красный свет, если не выгонять верного работника посреди дороги без выходного пособия, то психика ребенка, конечно, будет сохраннее, но зато взрослый потеряет свою пацанскую идентичность. И он выбрал идентичность в ущерб психическому здоровью сына.

Нарушая правила, «пацан» обычно понимает, какие могут быть последствия. Не останавливаясь на светофорах, рискуешь попасть в аварию. Не возвращая кредиты – в тюрьму. «Пацан» понимает это, но все равно не тормозит на перекрестках и не возвращает долгов. Готовность к возмездию за нарушение правил называется на пацанском языке «ответить за базар». «Пацан» готов ответить, но втайне рассчитывает, что именно ради него правила возмездия будут изменены благодаря сплетению бизнес-интересов, взяткам или просто фортуне. Рано или поздно этот расчет не оправдывается, и «пацан» гибнет. Подробности гибели несущественны: может сложить буйну голову во время вертолетной охоты (губернатор Есиповский), свернуть шею во время снегокатных гонок (телеведущий и продюсер Супонев), убит конкурентами (не только криминальный авторитет Квантришвили, но и сотни других). Может под угрозой судебного преследования бежать из страны, спасая семью и остатки капитала (банкир Гусинский, банкир Смоленский, сенатор Шахновский, мэр Москвы Лужков).

Тем досаднее «пацанам», что сейчас, когда Игра подходит к концу, все жертвы их и все геройства оказываются напрасны. Григорий Масленников, тяжело вздыхая, признает, что теория его про «пацанов» и «лохов» не действует больше, потому что Рублевка заселилась людьми нового типа. Григорий презрительно называет их «карлики».

«Карлики» – люди, нарушающие правила безнаказанно, ну то есть без всякого для себя риска. С них как с гуся вода. Они безнаказанно воруют, безнаказанно убивают, безнаказанно нарушают не только законы страны, но и законы физики. Эта книга начиналась с описания инцидента, произошедшего на Рублевском шоссе с представителем президента в Госдуме Гарри Минхом, чья машина выехала на встречную и протаранила маленький «Опель» гражданки Ярош. Но сколько таких дорожных эпизодов! Рублевская мифология всерьез настаивает на том, что всегда в серьезных авариях травмы получают, а то и гибнут водители высокопоставленных «карликов», водители протараненных ими машин, пассажиры, прохожие… Но сами «карлики» – никогда.

Гарри Минх ли, вице-президент ли компании «ЛУКОЙЛ» Анатолий Барков – с них как с гуся вода. «Мерседес» Баркова врезается лоб в лоб в маленький «Ситроен». При столкновении погибает водитель Баркова и сидящие в «Ситроене» врачи-акушеры Ольга Александрина и Вера Сидельникова. А Барков отделывается ссадиной на ноге. Легко объяснить, почему и Минх, и Барков признаны невиновными, несмотря на протесты общественности. Это объясняется коррупцией, круговой порукой высокопоставленных чиновников и нефтяных бизнесменов. Но как объяснить физическую неуязвимость Баркова и Минха?

Барков в одном из интервью об аварии говорил, что выжил исключительно потому, что, сидя на заднем сиденьи, был пристегнут ремнем безопасности. Поверить нельзя. Сколько ни ездил я в представительских автомобилях с бонзами и богачами, никто из них, сидя на заднем сиденьи, не пристегивался ремнем.

Объясняя свое спасение, Барков дал такой очевидный, но такой неправдоподобный ответ, что кажется, будто нарочно сбивает с толку. Охраняет священную тайну рублевской неуязвимости, о которой еще пойдет речь в этой книге.