Текст книги "Родина ариев. Мифы Древней Руси"

Автор книги: Валерий Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Валерий Воронин
Родина ариев. Мифы Древней Руси

Часть I
Немецкий след

1

Я, Отто Ульберт, вернулся в Крым летом 1942 года. Это была моя родина, и после разлуки почти в четверть века всё моё естество трепетало. Последний раз я видел Крым глазами юноши, теперь же он открылся человеку, прожившему долгую жизнь, почти старику.

Моё нынешнее положение очевидно – майор вермахта. И с оружием в руках я пытаюсь вернуть то, что когда-то принадлежало мне по праву.

Но за этой очевидностью есть невидимый слой правды, способный изменить и моё собственное положение, и судьбы людей, которых я считаю своими соратниками. Именно поэтому и моя нынешняя фамилия, и чин, и даже принадлежность к вермахту являются лишь иллюзией. Точнее сказать – легендой. Почти для всех, кроме узкого круга посвящённых. Но все они остались в Берлине. Я же, в чине майора, – в пыльном и жарком Крыму. Неужели в пору моего детства тоже стояла такая же жара? Я этого не помню…

Тогда наш дом располагался почти в центре зажиточной немецкой колонии недалеко от Симферополя. У нас было своё хозяйство, которым управлял мой дядя. Он получил от одного человека значительную сумму денег и теперь распоряжался ими по своему усмотрению. Я помню, как он водил меня по новому винограднику и рассказывал о разных замечательных сортах. Мой дядя, которого звали Карлом, хотел стать знаменитым на всю Российскую империю виноделом, таким как Лев Голицын. Дядя несколько раз ездил к этому выдающемуся виноделу. И однажды сказал мне: «Он заверил, мол, я оставлю немецкий след в русском виноделии». А мой отец лишь смеялся: «Ты вначале вырасти этот виноград!» Мой отец был старше дяди Карла. Его все уважали в колонии, ибо он был директором нашей новой школы. Отца даже называли «учёным человеком». Это я слышал своими ушами. Но в виноделии он ничего не смыслил. Он считал, что будущее Крыма – не за вином, а за исторической наукой. Тогда мне понять логику отца было трудно, да я и не пытался это сделать. Своё первичное образование я получил в нашей школе. Она была крохотная, и занятия казались мне скучными. Позже я оказался в Симферополе, где и проучился до 1914 года.

А затем началась Первая мировая война. Россия воевала с Германией. Императорская Россия с кайзеровской Германией. И лишь теперь я стал осознавать, что я немец. Все мои чаяния были связаны с победой России. Это была моя родина, и другой я не знал и знать не хотел. Так думали и другие немцы, которые жили в Крыму. Но наше положение стало шатким… Вскоре было принято решение нас переселить из Крыма. Мой отец возмущался: «Где фронт, а где мы!» Но дядя Карл возражал ему: «Наверное, они считают, что мы способны предать Россию и поднять восстание».

Я представил себя в качестве «восставшего немца», который берёт в плен своих же товарищей по гимназии. Жуткая картина! Наверное, дядя Карл обладал недюжинным воображением, если додумался до такого.

Впрочем, вскоре выяснилось, что он прав. Почти всех жителей нашей колонии отправили в Германию. А моего отца – за Урал. Так я оказался в Сибири. Не скажу, что здесь нас притесняли или относились как к предателям Родины. Отец снова преподавал в школе, а также занимался своей научной работой. По воскресеньям мы ходили в местную церковь. И я мог подолгу смотреть, как медленно горят восковые свечи. Моя матушка была православной, и отец принял православие. Наверное, по этой причине нас и не отправили в Германию.

Я мечтал, что после войны, в которой, конечно же, должна победить Россия, мы снова окажемся в Крыму. Я так скучал по своим друзьям из гимназии, по нашему дому и даже по дядиному винограднику. Кто сейчас за ним ухаживает?

Но всё обернулось по-иному. В России случилась революция, и династия пала. Это так отец сказал: «Сегодня пала династия. Царя больше нет». Но облегчения революция нам не принесла. А вскоре началась Гражданская война. Жуткое время! Власть в городе несколько раз менялась. А затем пришли красные и расстреляли моего отца. Якобы он помогал белым. Он действительно сочувствовал, но не белым, а монархии. Но лишь потому, что монархия обеспечивала порядок, крепость строя и относительную справедливость. А новая власть несла с собой анархию, огульные лозунги и жестокость. Это ведь правда.

Я убежал на фронт мстить за отца. В конце концов оказался в добровольческой армии Врангеля. С ней я отступал до Перекопа, а затем бежал до родного Симферополя. На несколько часов выбрался в родной дом. Там жили чужие люди. Русские люди, такие же, как и я, русский немец. Все мы – бывшие подданные Российской империи, а теперь…

Моя детская комната оказалась такой, какой я её помнил все эти годы. Даже кровать стояла на том же месте. И вид из окна – тот же. Только я стал другим. И все вокруг меня поменялись.

На память я срезал несколько чубуков из дядюшкиного виноградника. Почему-то сердце мне подсказывало – сюда я больше не вернусь никогда.

Бог миловал меня, и вместе с остатками белой армии мне удалось вырваться из Севастополя в Турцию, где я жил вместе с казаками. Но вскоре перебрался в Германию. Здесь мне удалось разыскать дядю Карла. И я предъявил ему чубуки с его бывшего виноградника. Конечно, к тому времени они засохли, и тем не менее… Дядя был несказанно мне рад. Наша семья вновь воссоединилась. Конечно, только частично, в моём лице…

В те годы в Германии жилось тяжко. Страна проиграла войну. Там царили нищета и уныние. Мы даже подумывали вернуться в Крым. Насколько дяде стало известно, теперь на немцев никаких гонений не было. Власть в России стабилизировалась. Но вскоре дошли слухи, что всех мало-мальски богатых людей начали притеснять, отнимать земли, делить и перераспределять по своему усмотрению. И мы никуда не поехали. Как позже выяснилось – поступили правильно.

Дядя вновь занялся виноградарством. За последние годы он оброс кое-какими связями и теперь смог открыть собственное дело. А здесь ещё и случай помог. Дядя отыскал своего старого покровителя, который снабдил его небольшой суммой денег. Но по тем временам это было настоящее богатство! Опыт разведения винограда у моего родственника уже был, так что всё получилось как нельзя лучше. Я чем мог – помогал, отдавая винограднику все свои силы. Так случилось, что в своей жизни я научился лишь хорошо стрелять и идти под пули с криками «ура». Никакой мирной профессии у меня не было. Так что через виноградарство я стал приучаться к мирной жизни. Интересно, что бы сказал по этому поводу мой отец, который относился к «виноградарской мечте» своего брата Карла с большой иронией? Но иного мне не было дано. Я находился в чужой стране и вынужден был подчиняться обстоятельствам и тем условиям, которые предлагала для меня новая родина.

2

Настоящим немцем я стал лишь лет через десять. По крайней мере, к этому времени я перестал скатываться в речи на русский язык, избавился от акцента и изжил в себе старые привычки. Откровенно говоря, со своим русским прошлым я прощался с большой болью. Ведь привычки детства и юности – самые живучие, и человек может пронести их через всю жизнь до самой смерти.

Вскоре я женился на девице, которая была подружкой одной из дочерей дяди Карла. У неё было безусловное достоинство – она была местной, что позволило мне ассимилировать в немецкую среду как можно скорее. А наши дети стали «настоящими» немцами. Они уже не говорили по-русски. И считали Россию чужой страной. Для них это было хорошо. А для меня – горько. Наверняка отец упрекал бы меня за то, что я не обучаю их русскому языку…

Иногда я встречался с однополчанами. Либо кто-то из них приезжал ко мне, либо я сам выбирал момент, когда можно отлучиться из нашего имения. Дядя посмеивался надо мной, мол, из этих встреч, как из осколков, новую Россию не сложить, так что и сердце понапрасну терзать не надо. Наверное, он был прав. Но тем, кто мёрз в окопах и терял лучших друзей, ходил в атаки, всегда было о чём вспомнить и чем согреть душу.

Но дядя мой с прошлой Россией был накрепко связан. Прежде всего, благодаря той сумме денег, которую субсидировал ему старый покровитель, позволив разбить виноградники и открыть своё дело в Германии. Этим человеком оказался князь Юсупов, с которым наша семья была связана ещё в России. Точнее – в Крыму. Дядя Карл какое-то время работал в имении князя в деревне Коккозы. Он был садовником и помогал укрепиться винограднику, саду и парку, которые были заложены рядом с охотничьим замком в красивой горной долине, считающейся по праву одной из изюминок Крыма. Именно после того, как дядя Карл оставил эту работу, он и загорелся желанием завести собственный виноградник. При расчёте он получил от князя Юсупова такую сумму денег, которая впоследствии и позволила ему основать виноградник в немецкой колонии близ Симферополя.

Вторично князь Юсупов помог дяде, как я уже сказал, здесь, на чужбине. Он вспомнил его, и, очевидно, общая ностальгия по Крыму и тому, что кануло в прошлое, на короткое время их сдружила. В результате этого покровительства и появились наши «германские» виноградники. Дядя смеялся: «У меня не получился немецкий след в русском виноделии. Зато я утвердил русский след в немецком виноделии. Что тоже неплохо». Мой дядя при всей своей практичности был человеком с неистребимыми фантазиями.

Как позже выяснится, с семьёй князей Юсуповых буду связан и я. Но прежде я хотел бы сказать, как именно дядя Карл оказался садовником у князя Юсупова. Его рекомендовал столь высокородному господину известный архитектор Краснов, который и строил этот охотничий замок в селе Коккозы.

А Краснов о дяде Карле узнал от генерала Маркса, к советам которого не раз обращался. Сам же Маркс был другом моего отца, который однажды и шепнул генералу, мол, не поможет ли он ему пристроить его родственника к влиятельным и обеспеченным господам… Так, по цепочке, мой дядя Карл и оказался однажды в юсуповском имении в Коккозах.

Зачем я вспомнил о такой мелочи, интересной лишь моему дяде? Просто здесь имеется продолжение, связанное с одним из порученцев моего родственника. Речь идёт о генерале Марксе. Но об этом я ещё расскажу. Сейчас же я возвращаюсь к моей собственной особе и тем интересам, которым я предавался в молодые годы.

Как-то меня познакомили с молодыми людьми, которые интересовались тайнами истории и вообще необычными явлениями в нашей жизни, которым трудно дать научное объяснение. Я с удовольствием стал участвовать в заседаниях этого кружка. И скажу – вскоре прославился. Выяснилось, мои знания России оказались столь обширны и глубоки, что меня возвели в ранг лидера.

Вскоре мы стали контактировать с нашими коллегами из других подобных клубов и кружков. Через какое-то время я стал участником общества Туле. Вначале был на вторых и третьих ролях, но впоследствии меня оценили. Дело в том, что я отличался смышленостью и мог на основе каких-то разрозненных фактов делать глубокие обобщения и далеко идущие выводы.

Одни считали это игрой ума, а другие возводили меня в ранг контактеров и причисляли к настоящим мистикам. Я же был уверен, что всё дело в сосредоточенности и правильности мышления. Этому качеству меня ещё в детские годы обучил отец. Он не был никаким мистиком или контактёром. Мой отец был исследователем. А подобное занятие заставляет очень вдумчиво оценивать те факты, которыми ты владеешь. Надо правильно их расставить, найти каждому свою нишу. И тогда между ними воцарится согласие. Такой порядок вещей обязательно приведёт к открытию тех фактов и явлений, которые доселе были скрыты от любопытного взгляда. Здесь не надо торопиться. Вдумчивость и выдержка сами укажут правильный путь к заветной двери. Мне говорят: «У тебя происходит внезапное прозрение. Значит, ты в состоянии контактировать с невидимым миром». Я же уповаю на логику и здравый смысл. Вот и всё.

Что интересно, таких качеств нет у моего дяди Карла. Хотя он больший мистик, чем я. Правда, всё своё умение он проявляет на винограднике. Я сам видел, как он разговаривал с кустами, уговаривая их расти и плодоносить, как гладил ранней весной лозу, жалея её после неожиданных сильных заморозков. Наверное, в каждом деле, если его любишь, надо быть не от мира сего, отдаваясь своему поприщу искренне и без остатка. В этом и состоит главная магическая сила любого мастера. Я здесь не исключение.

Вскоре у меня появился покровитель. Им стал Карл Краузер. Не знаю, чем я ему приглянулся, но этот человек стал явно мне симпатизировать. Нечего удивляться тому, что вскоре мой статус стал выше. Теперь я был допущен в ряды избранных. Правда, до самых-самых я ещё явно не дотягивал, слабоват был, но, тем не менее… Такое отношение ко мне льстило.

Когда появилась организация под научным названием «Наше наследие» («Аненербе»), меня пригласили поработать в ней. Вначале я даже хотел отказаться, не видя какой-то явной для себя перспективы. К тому же цели этой структуры были мне не понятны. По складу ума я был скорее учёным, пытливым человеком, который желает разгадать тайны земли, тайны прошлого, неизвестные физические и другие законы. «Аненербе», как мне казалось, была ориентирована на военные исследования. В своё время, нахлебавшись досыта крови Гражданской войны в России, я не желал больше даже думать об этом.

Карл Краузер меня переубедил. Вначале я был лишь консультантом по определённым вопросам, затем стал участником научных диспутов. Потом меня попросили выполнить одну интересную работу… Постепенно я втянулся, познакомился с людьми. Среди них оказались и некоторые мои знакомые по обществу «Туле». Но самое главное – я оказался в научном отделе, где работали такие же пытливые и увлекающиеся люди, как и я. Наверное, это был самый счастливый отрезок в моей жизни. Мы могли с ходу, массовой атакой ума, коллективным мышлением разгадать самую запутанную загадку или предложить такое оригинальное решение, от которого дух захватывало. Казалось, мы вместе силой мысли можем теперь свернуть горы. Восторг! Вот как бы я характеризовал своё состояние тех лет.

3

Когда началась война с Польшей, а затем и с другими странами, структура «Аненербе» изменилась. Теперь бы я назвал наше научное сообщество военно-исследовательским центром. Каждый из нас имел свою основную тему. Везде царили порядок и дисциплина, как в армии. Кстати, такая упорядоченность принесла свои плоды. По некоторым направлениям мы продвинулись далеко. Иные же, как малоперспективные, убрали в архив, надеясь вернуться к ним уже после войны.

Впрочем, когда придёт такое время, никто не знал. Молох военных действий раскручивался с нарастающей силой. К тому времени я уже был в звании обер-лейтенанта. А к началу войны с Россией меня повысили до майора. Впрочем, любой чин в «Аненербе» – это условность. Нельзя рангом и званием выделить талант и умение. Они внутри человека. Я лично был знаком с медиумами высшего уровня, на которых висели майорские погоны, как и у меня. Вместе с тем некоторые наши генералы не годились этим людям и в подмётки (впрочем, как и я). Но все мы были вынуждены подчиняться их солдафонским приказам. Дух прусской армии проникал в «Аненербе» всё глубже и глубже. Некоторые из нас противились этому. Другие, как и я, молча ушли в работу. Но восторг, который был вначале, напрочь улетучился. Может быть, я сам стал мудрее или попросту устал?

Война с Россией вызвала во мне противоречивые чувства. Однажды нечто подобное я уже испытывал. Тогда началась Первая мировая война, и все мои мысли были на стороне русской императорской армии. Теперь я, волею судьбы, оказался на другом берегу. Желал ли я победы Германии? Да, конечно. Но не сердцем, а умом. Просто иного выбора мне не оставили. Мне лишь хотелось, чтобы она была быстрой и по возможности бескровной.

Теперь я снова восстановил свои старые связи с однополчанами. Война возбудила в нас былые мечты. Возможно ли падение СССР? Безусловно. А вероятен ли возврат в России старого строя, царской монархии? Многие из нас искренне этого желали. Но наш фюрер наверняка оценивал ситуацию по-иному. И хотя мы все ненавидели большевиков, тем не менее взгляды на будущее России у нас разнились. В результате в наших сплочённых рядах состоялся глубокий раскол. Одни были за войну, другие против неё, ибо не видели никакой перспективы к возврату монархии.

И теперь каждый из нас волен был поступать так, как подсказывала его совесть. Те, кто поверил обещаниям Гитлера, взяли в руки оружие и ушли на Восточный фронт. Другие же, которых я окрестил «мрачным большинством», закрылись в себе, с горечью в сердце переживая случившееся. Это ещё одна трагедия душевного распада русских людей. Первую я наблюдал и был её живейшим участником в годы Гражданской войны. Второй её этап случился в 1941 году. Какая из этих «болей» сильнее? Судить не берусь. Говорят, время лечит. Но я добавлю: время – не учит. Что было, способно вновь вернуться. И одна боль тогда наложится на другую, только усугубив однажды случившееся.

Как-то я заговорил с дядей Карлом, что в скором времени у него появится возможность посетить Крым, оказаться в нашем родовом гнезде, увидеть тот виноградник, который когда-то он лично заложил. Но дядя ответил мне с грустью, что он уже остыл к прошлому. Все его помыслы связаны с семьёй, живущей здесь, в Германии, и никуда, мол, больше он не поедет. Такой ответ удивил. Мне всегда казалось, что дядя только и думает о возвращении на родину. Впрочем, он уже сильно состарился, и жизненный энтузиазм, которым всегда отличался мой родственник, стал быстро таять.

Эх, не знал он, что у меня самого открылись большие перспективы относительно Крыма! Но не мог я, не имел права не то что рассказать о них, но даже намекнуть. Запрет был строжайший. И я, как офицер, как сотрудник особого отдела «Аненербе», должен был подчиняться общим правилам. В этот момент у меня произошла переоценка ценностей. Я из учёного, человека мысли, превратился в военного – человека строгой дисциплины. Данное обстоятельство я констатирую лишь как факт. Особых эмоций во мне оно уже не вызвало. Время меняет нас. А война меняет нас стремительно.

В Крым я ехал с особым заданием и в особом качестве. Ещё вовсю шли бои, ещё не пал Севастополь, а наши структуры «Аненербе» уже раскинули свои сети на все освобождённые от большевиков территории. Но прежде чем остановиться на собственном задании, я сделаю одно небольшое отступление и расскажу о том, как я посетил нашу немецкую колонию и увидел родной дом.

Несмотря на войну, здесь всё выглядело довольно мирно. В Крыму была весна, вовсю цвели фруктовые деревья. Я даже потерялся в этом цветении и благоухании ароматов. Сердце моё сжалось, и я, взрослый мужчина, чуть не разрыдался. Даже не ожидал от себя проявления таких эмоций… Наш дом был цел. Я взошёл на крыльцо и потянул за ручку, дверь тут же открылась. «Эй, есть кто дома?!» – я по-русски крикнул громко, что есть силы. На мой голос отозвался мальчик лет семи-восьми. Но, увидев меня в форме, испугался и хотел убежать. Я, смеясь, удержал его.

На шум вышла его мать. Женщина немного моложе меня, ещё достаточно миловидная. Тоже испугалась. Я представился как первый хозяин этого дома. И она понуро опустила голову. Но я заверил, что выселять их никто не собирается, просто хочу походить по дому, вспомнить своё детство. Я говорил искренне, ибо это была правда. Мне здесь действительно делать было нечего. Обстановка в доме была совершенно иной, дух, запахи – всё чужое. Только стены наши. Внешняя оболочка, как хрупкий мираж давно ушедших дней. Дунь – и она как мыльный пузырь лопнет, не оставив после себя ничего. Даже последних воспоминаний.

Я припомнил, как бывал здесь в двадцатом году, когда вместе с армией генерала Врангеля отступал в Крым под натиском красных сил. Тогда я был молод, все мои чувства были обострены, и дом казался таким родным. А теперь…

Быстро выйдя во двор, я поспешил на виноградник дяди Карла. Дорогу я помнил хорошо, а сейчас удивлялся лишь тому, что она осталась в прежнем виде. А вот виноградник я узнал с трудом. До сих пор я не уверен, что нашёл именно наш, а не какой-либо другой. Прав был мой дядя. Это уже чужая лоза, и полюбить то, что лично не растил, невозможно. И чувства другие, и отношение…

Два или три ряда были обрезаны, и в некоторых местах выступили крупные капли влаги. Шло обильное сокодвижение. Остальной виноград был запущен – некому было заняться обрезкой. Очевидно, хозяина нет. У меня даже руки зачесались от нетерпения. Захотелось сбросить с себя военную форму, надеть привычную крестьянскую одежду и пройтись с секатором по рядам. Вспомнил: в этом году я лишь однажды помогал дяде Карлу на обрезке винограда. А ведь он сколько раз звал!

Решение пришло мгновенно. Я наломал огромный пук лозы и отнёс его в свой бывший дом. Там попросил у хозяйки нож и аккуратно нарезал чубуки. С первой же оказией я отправил самолётом эту посылочку дяде Карлу. Был уверен – часть из них обязательно даст корни. В любом случае дяде будет приятно моё участие в его виноградном деле.

4

Наверное, теперь настал черёд рассказать о том задании, ради которого я и оказался в Крыму. Собственно, это был один из этапов моей многолетней темы, которую я вёл в «Аненербе» и ранее в «Туле». Так что правильнее всего назвать его не заданием, а естественным продолжением моей жизни. Иными словами, реализацией на практике того, что с та– ким кропотливым трудом собиралось в лаборатории «Аненербе».

Чем я занимался все эти годы? Собирал сведения о древностях Крыма. Кстати, началом этой работы послужили исследования, которые проводил мой отец. Ничего особенного в них не было, зато основу дали они хорошую. Больше я ориентировался на разговоры, которые отец вёл со своими друзьями. И прежде всего – с генералом Марксом. Кстати, очень колоритная личность.

Этот генерал, который мог одновременно служить и царской монархии, и отличался твёрдыми демократическими принципами, сумел собрать огромное число сведений о прошлом Крыма. В конце концов он выпустил книгу «Легенды Крыма». Я читал её и с нетерпением ждал продолжения. Но продолжения не последовало – в том смысле, в котором предполагал я. Легенды, которые записал генерал, относились к узкому направлению его исследований. Почему-то он постеснялся публиковать другие обнаруженные им факты. Возможно, этому помешала Первая мировая война и грянувшая за ней революция с её Гражданской войной. По окончании которой Маркс и умер. Говорят, от старости и переживаний. А куда делся его архив с бесценными сведениями – одному Богу известно. Дорого бы я дал за право первым его открыть…

Мой отец, когда мы оказались на Урале и чуть позже – в Сибири, иногда рассказывал о Марксе. Правда, здесь речь шла о тех исследованиях, которые касались немецкого следа в истории Крыма. Я говорю о переселенцах на полуостров, основавших здесь свои колонии, а также о более ранних сведениях, рассказывающих о пребывании в Крыму выходцев из немецких земель. Самые ранние из них относились к эпохе походов древних германцев (готов) в пределы Северного Причерноморья. Это направление исследований действительно представляло настоящий научный интерес. Ибо связано с возникновением в Крыму «страны Готии», которую можно назвать древнегерманским государством. Дошли до нас сведения и о «стране Дорос», которая существовала в это же время и в более близкие к нам времена. Не исключено, что Готия и Дорос были крепко связаны между собой культурными и родовыми связями.

Отец мне рассказывал, что многие мифы, и не только Крыма, напрямую связаны с пребыванием на полуострове и вообще в таврических пределах наших исторических предков. Древние готы появились здесь не из праздного любопытства. Их гнала в Крым сила, которая сродни магнетизму. Иными словами – магия. Магия прошлого, давно забытого, но живущего почти в каждом из нас. Это зов крови, зов предков, зов древней души. Я не знаю, как по-другому выразить этот призыв. Но он явственно существует!

Именно по этой причине мне кажется, что самые сокровенные тайны Крыма, дошедшие к нам через легенды и мифы, относятся к первым временам человечества. И как хорошо, что я родился именно здесь, вобрав с молоком моей матери всё то, что так ценно и важно каждому человеку.

Теперь понятно, почему я так скрупулезно изучал прошлое Крыма? Да, я желал докопаться до его истоков. В моём отделе подобралась группа энтузиастов, и мы, не жалея времени и сил, по крупицам восстанавливали прошлое Крыма. Понятно, делали это мы не ради праздного любопытства и удовлетворения собственного тщеславия. Одна из основных задач «Аненербе» и заключалась в поиске древних корней человечества. Ибо только через них можно было познать тайны прошлого, чтобы построить настоящее и будущее. Не случайно же организация, которой я отдал столько лет и сил, так и называется: «Наше наследие».

Поиски велись не только в Крыму, но и во многих других местах. И каждое направление считалось главным, ибо не было известно точно, где и что отыщется. К сожалению, исследования в Крыму долгое время не были полноценными. Большевики нас попросту сюда не допускали. Конечно, если бы мы сами поделились с ними тем, чем обладали, то наверняка Москва проявила бы большую лояльность. Но «Аненербе» ни с кем делиться не желала. Именно поэтому настоящие исследования развернулись в Крыму после того, как наши войска заняли полуостров. Случилось это в середине 1942 года, хотя я сам в числе первых представителей нашего отдела оказался здесь ещё весной, в разгар боёв.

Надо сказать, действительность меня крайне удручила. Та сказка о победном шествии немецкого вермахта, которую мы сами и сочинили, оказалась абсолютно несопоставима с той кровавой реальностью, с которой приходилось сталкиваться на фронте ежедневно. Молох войны перемалывал миллионы людей. Страшно было даже думать о той великой цели, к которой мы стремились. А цель ли это вообще? Может быть, в конце всех нас ожидает нечто непоправимо ужасное?

Один из моих близких друзей, коллега по отделу, человек совестливый и настоящий медиум, попросту застрелился. Наверное, он увидел такое, что жизнь его потеряла какой-либо смысл. Я ничего такого не видел, ибо по «наитивным» способностям значительно ему уступал. Да и мыслил прагматичнее, не принимая всё так близко к сердцу. Этому меня научила Гражданская война в России. Именно после её завершения я тоже потерял веру в будущее и какой-либо смысл в продолжении жизни. Так что прививку от самоубийства я получил ещё в 1920 году, когда уплывал из Севастополя с остатками разбитой белой армии. И разве один я был такой?

Кстати, о Севастополе. После того как армия Манштейна сумела взять эту крепость, мне удалось там побывать. Город был разрушен очень сильно. Я бродил по набережной, которая называлась Приморским бульваром, и долго смотрел на море. Так провожали в 1920 году уходящие в Турцию корабли те, кто не смог на них попасть. Говорят, большевики расстреляли остатки белой армии, не сумевшие покинуть Севастополь и уплыть в Европу.

И вот ситуация повторилась с точностью до наоборот. Только теперь немецкая армия взяла Севастополь. А остатки сил большевиков в огромном числе оказались прижаты к морю и в конечном итоге попали в плен либо были перебиты. Это что, такое возмездие?

Забегая вперёд, скажу, что ещё через два года ситуация вновь повторилась. Только теперь Красная армия взяла Севастополь, зажав наши части у кромки воды. И вновь множество смертей и плен. Только теперь участь русских постигла немцев. И что за место такое этот Севастополь! Может быть, и в самом деле здесь живёт кровожадный Молох, который не знает пощады и требует для себя всё новых и новых жертв?

Кажется, мой товарищ застрелился вовремя. Хотя тогда, в жаркие дни 1942 года, я этого ещё не понимал. Для меня экскурсия по Приморскому бульвару была лишь данью воспоминаний о юности и моих боевых товарищах, навсегда покинувших родину.

5

Теперь о главном. В Крыму мой отдел интересовало несколько конкретных точек. Одна из них находилась в Новом Свете, где когда-то располагался винзавод князя Льва Голицына. Ещё одна – в районе мыса Айя. Кроме того, нас интересовал Мангуп и пещерные города юго-западного Крыма. Лично я со своей командой находился в селе Коккозы, где располагалось бывшее имение князя Юсупова. Это место мне хорошо было известно по прошлой жизни. Именно здесь когда-то работал в качестве садовника мой дядя Карл. И я не раз гостил у него. Так что мои детские воспоминания наложились на впечатления сегодняшнего дня. Юсуповский замок, или, как его называли, «дом охотника», был цел и невредим. Большевики его пощадили, не разрушив и не осквернив, как святыню. Впрочем, о втором назначении замка они вряд ли догадывались. Сия информация была от них надёжно скрыта.

Собственно, о необычности юсуповского замка даже я сам узнал абсолютно случайно. И не в свои молодые годы, когда я приезжал сюда к дяде Карлу, а гораздо позже, уже после начала Второй мировой войны. Можно сказать, что я был главным специалистом по юсуповскому имению. Хотя, если честно, не единственным. Были и другие. По крайней мере, один такой человек мне был известен лично.

Однажды меня вызывал к себе генерал Краузер и сообщил, что создана «Группа 124», которую он возглавил, а я включён в её состав. Мой покровитель не упускал меня из виду все эти годы. У Карла Краузера на юсуповское имение в Коккозах были свои виды. И он очень хотел, чтобы в составе этой группы были люди преданные и проверенные. Мозговой центр группы и располагался в охотничьем замке князя Юсупова.

Одна из основных моих разработок имела к охотничьему замку самое непосредственное отношение. Именно поэтому основной задачей группы 124 и было продолжение этой темы, которая теперь называлась проект «Замок». О нём был хорошо информирован рейхсфюрер СС Гиммлер, которому генерал Краузер докладывал о нашей работе лично. У Гиммлера, когда-то создавшего «Аненербе», было достаточное число всевозможных проектов, и наш, возможно, затерялся бы в их числе. Но позже рейхсфюрер СС понял его значимость и стал проявлять к нам большой интерес.

Состав нашего «мозгового центра» постоянно менялся. Одни люди уходили, другие приходили. Если же брать всех, кто так или иначе был задействован в проекте «Замок», начиная от внешней охраны и заканчивая магами и контактёрами, то в пиковые моменты число людей доходило до 500 исполнителей. Это немало.

Конечно, почти половину из них составляли охрана и служба нашей безопасности. В Крымских горах орудовали партизаны, и их число было значительно. А в сёлах жило немало людей, им сочувствующих. Это были их глаза и уши. Так что нам нужно было быть сверхосторожными, чтобы не нарваться на засаду. Приходилось всячески маскировать свои действия, чтобы местное население не обнаружило наш интерес к тем или иным местам в горном Крыму. Глупо было бы погибнуть от партизанской пули в момент, когда ты находишься на пороге великого открытия.