Текст книги "Фельдмаршал"

Автор книги: Валерий Туринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Пойдём в наёмники! Из наших, из Пьемонта, есть ещё такие, что собрались на войну! С теми же шведами!..

Антуан был в ударе. Его уже достала служба при дворе Стюартов.

– Куда угодно! Но только подальше отсюда! – взревел он.

Понтус был сражён его откровенностью. Тот, оказывается, скрывал от него, от друга, свою ненависть ко двору Стюартов.

– Ты что – гугенот?! – напрямую спросил Антуан его. – Из этих! – с презрением скривил он рот. – Ах, я забыл, что ты из Лангедока! Альбигоец! Еретик! Божий избранник!..

– Перестань паясничать! – закричал Понтус, недоумевая, что случилось с приятелем, всегда холодно относившимся к религии.

– Из этих! Из манихеев! Катаров[57]57
  Манихейство (от имени легендарного перса Мани) – религиозное течение, получившее распространение в Римской империи начиная с III в. н. э. Катары (гр. katharos – чистый) – религиозная еретическая секта в Италии и Франции (в XI–XIII вв.).


[Закрыть]! – с издевкой продолжал Антуан. – Чистеньких! Так они говорят про себя!

– Откуда ты знаешь?! – не выдержал Понтус. – Катары – это те же пуритане[58]58
  Пуритане (англ. puritan, лат. purus – чистый) – английская протестантская секта (возникла в XVI в.).


[Закрыть]! Ты не знаешь даже этого!

Антуан как-то странно уставился на него, затем расхохотался:

– Ха-ха-ха! Ты на самом деле принял всерьёз всё, что я наболтал!

Он подскочил к нему, схватил его за пояс, легко оторвал от пола, крутанул и отшвырнул от себя так, что Понтус отлетел от него на несколько шагов и едва устоял на ногах.

Понтус готов был вот-вот накинуться на него с кулаками за этот розыгрыш. Но, увидев невинно улыбающуюся физиономию друга, он тут же простил ему это. Однако всё равно намял ему бока в потасовке, затеянной ради потехи.

Отдышавшись, они стали уже серьёзно обсуждать то, что предложил Антуан.

– А как же Клютен?! – спросил Понтус его.

– А-а, оставь!

– Ладно, я договорюсь!..

Да, отсюда надо было сматываться. Дела при дворе разворачивались странным образом после казни сумасшедшего поэта-мальчишки.

– Он, этот поэт Шателяр, как гусёнок!.. Говорят, что гусёнок, когда вылупится из яйца, принимает за родителя того, кого увидит в первый момент!

– Но ты же не гусёнок! – захохотал Антуан. – Но уж гусь-то порядочный!

Итак, наш пылкий мушкетёр, отчаянный смельчак, готовый валяться хоть псом под дверью королевы и божества, бежал из Шотландии, чтобы забыться в Северной войне. Там поискать свою судьбу. Подбил на это он таких же, как он сам, романтиков. Они, шотландцы, итальянцы и французы с охотой ввязались в большую драку шведов и датчан.

Глава 7. Маленький принц

Кристиан, впоследствии датский король Кристиан II, родился в тот год, когда его отец, Ханс, стал датским королём Хансом I после смерти в 1481 году его отца, датского короля Кристиана I.

Когда ему исполнилось всего каких-то пять лет, отец поручил его воспитание близкому к его двору канонику Гейнцу. Тот служил священником в храме Спасителя в Копенгагене. Каноник был человек занятой, и король поместил своего сына в доме мещанина Ганса Бухбиндера, ближе к месту службы каноника. И там маленький принц имел комнату и стол. Кухарка кормила его, присматривала за ним, держала в чистоте его постель и бельё.

Так с малых лет его, принца, окружала простая незатейливая среда, в которой он, привыкнув, не чувствовал себя чужаком.

Каноник постоянно пропадал на службе в храме. И маленький принц был предоставлен самому себе. Очень скоро у него появились друзья, сыновья мещанина. К тому же у того на дворе, у прислуги, было полно его сверстников. И они, познакомившись с ним, увлекли его на улицу, где полно было таких же сорванцов. Так маленький принц окунулся в самую гущу городских трущоб. А улица, признав в нём своего, низко поклонилась ему, как уличному королю.

Когда он немного подрос, каноник стал брать его с собой на службу в храм. Теперь маленькому принцу предстояло петь в хоре таких же мальчиков, учить наизусть катехизис. К последнему у него уже сложилось стойкое отвращение под влиянием улицы, её безбожных босяков.

Но первое время ему было интересно петь. Под своды готического храма, под нервюры и розетки, улетал его голос, дерзкий и звонкий, вплетаясь в хор таких же голосов, вибрировал между трифориями минорной нотой тягостной, лизены трепетали как будто перед кем-то в страхе… Затем оттуда он, усиленный, вопящим возгласом обрушивался на центральный неф[59]59
  Нервюры, розетки, трифории, лизены, неф – архитектурные элементы готического храма.


[Закрыть], на головы внизу стоящих… Устав, затравленный, спасался он в нефе боковом. Но там его, как злодея распоследнего, швыряла сила неземная в окна стрельчатые, пронзая небо детской чистотой…

И это нравилось ему, всё рушить, трепещут все: бродяги уличные, изысканно одетые все паразиты-толстяки…

Заметив, что с сыном происходит что-то неладное, король забрал его от каноника. Теперь он передал его учителю, чтобы тот обучал принца латыни.

Сухая латынь и нудный учитель-немец из Померании, которого выписал оттуда король, не вызвали в душе уже сформировавшегося улицей мальчика ничего, кроме презрения к академическим знаниям.

– Чтобы управлять – знания не нужны! – сразу же безапелляционно заявил его новый учитель. Столь же категорично он съязвил насчёт конституции. – Мыслящему субъекту уже достаточно для счастья того, что он имеет её!..

И это больше всего понравилось маленькому принцу. И он так и не научился изъясняться на латыни, а о конституции сложилось мнение как о бесполезном увлечении.

Маленький принц уже достаточно подрос. И король вернул его обратно во дворец. Но из принца уже получился форменный босяк. Его тянула улица, трущобы, кабаки, бродяги, проститутки, жулики, вся нечисть, проходимцы… Та жизнь народная, что крутится и плавает, воняет на поверхности…

И он стал тайком от отца и придворных исчезать из замка, как только темнело. Спустившись вниз по стене замка на верёвке, он подавал знак своему верному слуге. И тот, подняв верёвку, прятал её в укромном месте до утра, до его возвращения.

В кабаках завсегдатаи уже знали его. Пьянчужки, как присоски, липли к нему, все набивались в приятели, в друзья. Выпив с ними пару чарок рома, он пускался с этой компанией в приключения по ночному городу… Буянили, дрались…

Слухи об этих ночных его похождениях дошли и до короля.

После одной такой ночи, вернувшись к себе тем же путем, каким уходил, он бухнулся, не раздеваясь, на постель.

В комнату вошёл отец… За ним придворные…

Король Ханс, подтянутый и видный, с локонами седины. Лицо усталое, разгневанное.

– Встань! – приказал он ему, подойдя к его постели.

Кристиан поднялся. Пошатываясь, он встал перед ним: помятый и грязный после очередной драки где-то в городских трущобах, где с такими же, и таких же били… Он тяжело вздохнул…

Короля обдало перегаром. Он поморщился. Наливаясь гневом, он сжал кулаки.

– В кого ты уродился! – вскричал он. – Ублюдок!..

Кристиан криво ухмыльнулся:

– В тебя!..

Демократическое начало улицей, кабаками уже въелось в него. Он говорил правду, невзирая на того, кто был перед ним.

Это было уже слишком.

– Ты ещё и паясничаешь! – вскричал король.

Он выхватил из рук слуги плётку, уже приготовленную для воспитательных целей.

Первый удар плёткой пришёлся Кристиану по ногам…

Король хлестал сына, ненавидя его в эту минуту.

Кристиан не сопротивлялся. Улица научила его молча сносить обиду и боль. К тому же он боялся отца, боялся его припадков безумия, накатывавших на того внезапно…

Посчитав, что на первый раз достаточно, король ушёл к себе, в гневе пробурчав:

– Подонок!

К утру обида на отца у Кристиана прошла. Следы побоев исчезли не так скоро. Но к этому он уже привык.

Потом отец преподавал ещё не раз ему такие же уроки: после каждого громкого похождения его, о чём говорил весь город.

Прошло какое-то время, и король оставил его в покое. Он понял бесполезность перевоспитать сына.

Кристиану уже исполнилось девятнадцать лет. Он был агрессивен, безбожен, нелюдим, уют и дом, одежду не ценил, спокойно голод он терпел.

В это время отец и направил его в Норвегию: усмирять восставших там жителей. С этим он успешно справился: показал уличную науку не ценящего своей и чужой жизни.

За восемь лет, которые он провёл наместником в Норвегии со своим рыцарством, там навсегда исчезло дворянство как сословие.

Один раз его занесло в портовый город Берген, расположенный в глубине Бю-фьорда. Ганза, всё та же Ганза, вездесущая, была хозяйкою и там… Товары, торгаши, портовики, матросы, проститутки, кабаки… Всё на него дохнуло юностью его. И окунулся он в привычный с детства мир. Пошёл по кабакам. В одном трактире закутил и сразу же подрался… Но здесь никто не знал, что маленький он принц. И в драке, в пьянке, в суете его избили, он память потерял… Очнулся он нескоро, лежал на чьём-то ложе… Кругом стояла тишина… И он подумал было, что, может быть, уже попал на небеса… С сарказмом было всё в порядке у него, а значит, остальное тоже всё при нём… Тут к ложе кто-то подошёл… Он присмотрелся: то женщина была, похожая на его мать… Хозяйкою трактира оказалась та, вот этого, где он кутил и дрался… Представилась:

– Сигбритта!

Он поднялся с лежака. Голова у него закружилась. И он снова упал на лежак.

Женщина настойчиво, но тактично уговорила его лежать, не двигаться. Голос у неё грудной, обволакивающий – успокоил его сознание. И он, блаженно улыбнувшись, уснул.

Когда он проснулся, наступил уже следующий день. Светло. Тепло. На дворе было лето.

У его ложа сидело и что-то вязало прелестное юное создание… Так показалось ему в первый момент.

Хозяйка трактира уже узнала, что маленький он принц, и приставила к нему сиделкой свою единственную дочь.

А маленький принц, взглянув на диво, сразу же в неё влюбился. В этот же день он поднялся на ноги. Поблагодарив хозяйку трактира за помощь, он попросил её дочь немного проводить его.

Беседуя о пустяках, они пошли по городу.

– Düveke[60]60
  Düveke (нем.) – Голубка.


[Закрыть]! – представилась девушка, когда он спросил её имя.

– Кристиан! – слегка поклонился он ей и стал рассказывать о тех странах, где уже успел побывать, а то и просто слышал о них и врал напропалую.

Они постояли зачем-то у королевской крепости… Зашли в церковь Святой девы Марии. Там Голубка поставила свечку под образом Пресвятой. Когда же он спросил, зачем, то она, мило улыбнувшись ему, ответила уклончиво:

– Потом узнаете…

Она рассказала, что они с матерью родом из Амстердама. А здесь её мать, торговка, держит трактир.

Они вышли к морю, к порту. Вот здесь-то и нашли его телохранители и рыцари, товарищи его.

С того дня он стал часто наведываться в тот трактир. Вскоре Голубка стала его любовницей.

Он уехал опять в свою резиденцию, в Осло. Туда же перебралась и Голубка со своей матерью. К тому времени он построил им там большой каменный дом.

Через два года его безмятежной жизни с Голубкой его вызвал обратно в Копенгаген его отец, король. И он предстал перед ним, предвидя, что тот закатит ему скандал за связь с простой девкой, золушкой…

Но отец не знал о его похождениях в Норвегии. Знал только, что он подавил там всякие ростки мятежных выступлений.

Отец выглядел плохо. По всему было заметно, что он долго не протянет. Действительно, через три года, двадцать первого февраля 1513 года, его не стало. Перед кончиной же, в один из дней, в ясной памяти, отец настоял, в своей обычной категоричной манере, чтобы он заключил брак с Изабеллой, дочерью австрийского эрцгерцога Филиппа Красивого и королевы Кастилии и Арагона Хуаны Безумной[61]61
  Хуана Безумная (1479–1555) – королева Кастилии (1504) и Арагона (1516), супруга эрцгерцога австрийского Филиппа Красивого (1478–1506); была душевнобольной, фактически правили регенты. Имела шестерых детей, по старшинству: Элеонора (1498–1558, во втором браке супруга короля Франциска I), император Карл V (1500–1558, Изабелла Португальская, пять детей), Изабелла (1501–1526, супруга Кристиана II), император Фердинанд (1503–1564, Анна Чешская, 15 дет.), Мария (1505–1558, Людовик II, король Венгрии и Чехии), Екатерина (1507–1578, род. после смерти отца, Жоан III, король Португалии, ум. 1557). Максимилиан II (1527–1576, сын императора Фердинанда) – император Священной римской империи в 1564–1576 гг.


[Закрыть].

– Дед Изабеллы, император Максимилиан, согласился на этот брак, – лаконично сообщил он.

Кристиан не стал перечить ему, чтобы не доводить его до очередного припадка…

И на трон взошёл он под именем короля Кристиана II. Теперь, уже как король, он открыто перевёз в столицу Голубку и её мать. Такое, связь его с женщинами низшего сословия, появление его с ними на торжествах в королевском замке, восстановило против него многих в аристократических кругах.

Приготовления же к заключению бракосочетания шли своим чередом. Оговаривались условия приданого, обязательства сторон, оформлялось множество договоров.

Император выставил ему через архиепископа условие, чтобы он, прежде чем пойдёт на ложе новобрачных, удалил от себя свою наложницу… Кристиан обещал…

Когда он вступил в зал с Изабеллой на торжественный обед, в честь неё, только что коронованной, то там, в зале, была и его Голубка… Он так и не выполнил своего обещания, не терпел, когда ему что-либо диктовали. Он содержал её перед глазами королевы и дальше.

Через два года, в 1517-м, его Голубка занемогла странной болезнью. Она умерла у него на руках. Подозревая в этом что-то неладное, он велел одному из верных ему придворных тайно разузнать, кто бы мог это совершить… Он подозревал, что здесь замешана длинная рука императора… Через несколько дней придворный доложил ему, что его начальник замка пытался соблазнить Голубку, так скомпрометировать её, удалить от двора, но ничего у него не вышло… И он тут же приказал отрубить голову начальнику замка… Двор, ужаснувшись, притих…

К этому времени уже распался союз трёх северных государств: Дании, Швеции и Норвегии, закреплённый Кальмарской унией[62]62
  Кальмарская уния (1397–1523) – объединение Дании, Норвегии (с Исландией) и Швеции (с Финляндией) под верховной властью датских королей. Окончательно оформлена в г. Кальмар. Распалась с выходом Швеции.


[Закрыть] 1397 года, под верховной властью Дании. Швеция, всё та же Швеция, первой отпала от унии. Государственным правителем в Швеции стал Стен Стуре Младший.

Глава 8. Гроза на Севере

В то время, когда в Дании подрастал маленький принц, в Швеции подрастал никому неизвестный мальчик Густав из рода Вазы. Он, Густав, был младше на девять лет маленького принца. Но скоро, очень скоро, в историческом масштабе, они столкнутся, и судьба решит, кому и кем быть.

Густав редко видел своего отца, Эриха Иоганзона, владельца мызы[63]63
  Мыза – отдельная усадьба с хозяйственными постройками, хутор.


[Закрыть] Ваза в погосте Ридбогольм. Тот, как шведский государственный советник, человек занятой, мало уделял времени своим детям. И его, Густава, самого старшего из детей, с малых лет воспитывал его дед по материнской линии, бывший государственный правитель Монс Карлсон, при дворе которого он и жил. Содержали его скромно, чуть ли не в нужде, чтобы он познал хлеб насущный и из него вырос бы неизбалованный, сильный мужчина, какими были его предки, мужественные викинги, служители Одина, бога войны.

В памяти у него остались наиболее яркие детские впечатления. Когда ему исполнилось десять лет, он считал себя уже взрослым. Тогда он жил у Стена Стуре Старшего, по-свойски, поскольку его бабка Бригитта, с отцовской стороны, была дочерью Густава Стуре и сестрой государственного правителя, вот этого Стена Стуре Старшего. В то время он и попался как-то раз на глаза датскому королю Хансу I, отцу маленького принца. Десятилетний мальчик, с открытым, дерзким взглядом, понравился королю. И тот просил его у Стена, чтобы забрать с собой в Данию, показать своему сыну. Он рассчитывал, что такой «зверёныш» как раз подойдёт для его сына, и это благотворно скажется на нём, когда у него будет перед глазами такой же буйный, как он сам… Стен вежливо отказал ему. Затем он, обеспокоенный этим интересом короля, срочно отправил Густава к его родителям на их мызу в погосте Ридбогольм, в Упланде, подальше с глаз короля.

Начались его годы обучения: история, математика, письмо, латынь…

Урок латинского языка вел у них, схоларов[64]64
  Схолар – студент.


[Закрыть], магистр-датчанин. И обычно он дурно, с презрением отзывался о Швеции… Однажды Густав не выдержал такого.

– Вот, вот тебе твоя Дания! – стал рубить он шпагой книгу, которую держал в руках магистр.

Но его учитель не остался в долгу:

– Дрянь! Ты кончишь жизнь свою в темнице!..

Густав взглянул ему в лицо, всё так же со шпагой в руке. Какая-то муть закрыла ему глаза… Ещё мгновение – и произошло бы непоправимое…

Магистр побледнел, поняв, что хватил лишнее с этим вспыльчивым мальчишкой, отступил назад от его шпаги… И у него перед глазами полыхнул огнем красный кафтан из английского сукна, в котором тот, этот балбес-мальчишка, ходил всегда на лекции и вызывающе вёл себя.

Это Густав выскочил из комнаты, мельком заметив ужас в глазах своих сверстников схоларов…

Через три года умер его покровитель Стен Стуре Старший.

И Густав прибыл опять ко двору по вызову уже нового государственного правителя Сванте Нильсона Стуре.

Сванте, однофамилец Стену, не был родственником ему. Неробкий сердцем, он был отважным, не раз показал себя в сражениях. Кровь древнего королевского рода бурлила в нём. И это наложило отпечаток на всю его жизнь. Стен же был родом из графства Шлезвиг-Гольштейн, земли в Германии, графы которой объединились в персональной унии с Данией. И ещё при жизни Стена между ним и Сванте было немало стычек, поскольку оба выступали против Кальмарской унии, датского правления, унижения шведов, против аристократии, государственного совета, стоявших на стороне унии. И оба они, соперничая, ревниво относились друг к другу из-за этого, толкаясь на одном и том же поле, деля его, растаскивая и ослабляя. Было это ещё при жизни датского короля Кристиана I, деда маленького принца. Желая восстановить свою власть, власть Дании, в разваливающейся унии, Кристиан I пришёл к Стокгольму с флотом и армией. И здесь, вблизи столицы, шведы и датчане столкнулись. Кристиан I потерпел поражение и ни с чем ушёл в Данию. А Стен Стуре Старший стал государственным правителем. Во время своего правления Стен безрассудно ввязался в войну с русскими. Русские полки осадили Выборг, отторгли у Швеции Карелию, Лапландию, другие земли… Московский великий князь Иван III заложил в устье Нарвы, напротив немецкого города Нарва, на Девичьей горе, каменную крепость, назвав её своим именем – Ивангород. Но Сванте Стуре взял её с небольшим отрядом, предложил её Ливонскому ордену, зная, что ему не удержать крепость. Магистр ордена отказался, чтобы не навлекать на Ливонию гнев московского князя… Эта война отняла жизни у многих шведов, всколыхнула недовольство в среде народа против Стена. И этим воспользовался уже новый датский король Ханс I, отец маленького принца, заключивший перед тем союзнический договор с Москвой, с великим князем Иваном III. Он сместил силой Стена с поста государственного правителя. В Швеции власть перешла опять к олигархам, сторонникам унии, к датскому королю… Но через четыре года, в июле 1501 года, в Вадстене шведы снова избрали правителем Стена Стуре. В это время Стокгольм находился в руках датчан. Там пребывала и супруга короля Ханса I. Стен осадил столицу. Город сдался, но королева укрылась в замке, хорошо укреплённом, который Стен осаждал ещё восемь месяцев. Ханс I снарядил флот и направился к Стокгольму спасать супругу. Но за три дня до его прибытия она сдалась шведам. Ей возвратили свободу только через полтора года. Стен Стуре Старший лично проводил её до границы и на обратном пути умер тринадцатого декабря 1503 года. В январе 1504 года шведы, недовольные датским правлением, аристократами, завладели Стокгольмским замком, избрали в правители Сванте Стуре…

И вот, представ перед новым правителем, Густав попал под обаяние его: рослого, сильного, внушительного и уверенного… А голос-то! Как рявкнет!.. Но ещё больше, чем поразил его Сванте, это было то, как он относился к гражданам, к тем же простым крестьянам, четвертому сословию в риксдаге[65]65
  Риксдаг (riksdag) – представительный сословный парламент Швеции с 1436 г.


[Закрыть], приходившим на заседания в грязных лохмотьях. Сванте дружески здоровался с ними, обнимался, не отказывался выпить с ними чарку крепкого рома. Он был с народом, он демократом был, за это аристократы ненавидели его.

Теперь для Густава начались годы обучения другим искусствам. Забавы рыцарские, копье и меч сдружились с удалью, силой, ловкостью его. Звенели шпоры, латы рыцарские на нём, закованном до самых пят в железо. И следил, следил он сквозь щели бацинета за соперником, за всем, что окружало его… Затем кидал он в азарте коня вперед, сшибал корончатым копьём соперника на землю в поединке у барьера. И упражнялся он в квинтине[66]66
  Бацинет – чашевидный шлем со щелями для наблюдения, XIII–XVI вв.; корончатое копьё – копьё с корончатым наконечником, чтобы вышибить всадника из седла, не поранив его; квинтина – упражнения с копьём: метание, вращение, удары на скаку коня.


[Закрыть] с копьём турнирным и боевым.

И так прошли ещё несколько лет его обучения.

И вот настало время показать, что получил он в забавах шутовских, ристалищах и поединках жёстких.

Но внезапно умер его кумир – Сванте Стуре. И Густав, под впечатлением от происходящего в Швеции, сразу же откликнулся, когда его, молодого и энергичного, вызвал в Стокгольм новый государственный правитель Стен Стуре Младший, сын Сванте…

В ту эпоху Швеция раздиралась ещё и борьбой между светской властью и Церковью. Церковь давно уже превратилась во вторую светскую власть, набрав могущество богатствами, скопившимися у неё за века. Многие замки и поместья перешли как дарения в руки церковников, но не насытили их души алчные. И потянулись они к власти светской, земной, легко променяв её на власть небесную… И схлестнулись они. Во главе первых встал Стен Стуре Младший, вторых же поднял на него упсальский архиепископ Густав Тролле. Правитель осадил укреплённый замок архиепископа в Стекете, взял его штурмом, пленил самого архиепископа. Затем на сейме в Арбоге он лишил его архиепископства.

Собрав своих приближённых, соратников, дворян, Стен Стуре Младший прямо объявил им:

– Господа, товарищи мои боевые! Нам предстоит тяжелая и опасная борьба за нашу Швецию! За освобождение её от ига датского! Король Кристиан II не оставит это без последствий! До тех пор пока жив, он будет пытаться восстановить свою власть здесь, будет цепляться за Кальмарскую унию!.. Каждый из вас знает, что принесла нам, шведам, эта уния! Унижение от датчан, оскорбление и насилие! Грабеж и беззаконие под видом благого дела, со словами на устах о том, что заботятся о нас!.. И я призываю вас готовиться к отражению нападения датчан! Укреплять замки, собирать ополчение! Учиться воинскому искусству и обучать других!.. Не пройдет и года, как сюда придут и флот и войска короля Кристиана…

В середине лета следующего года, 1518-го, король Кристиан II, возмужавший маленький принц, появился под Стокгольмом с флотом и армией.

Дворянское ополчение Стена Стуре Младшего и полки короля сошлись в сражении на поле близ церкви Бреннкирки. Перед этим же Стен доверил ему, Густаву, нести войсковое знамя Швеции, воодушевлять своих мужественно идти на битву.

Густав, принимая знамя, преклонил перед ним колено, поцеловал край знамени, дал клятву умереть, но не позволить захватить его врагу.

Сражение началось с атаки датских рейтар, тяжелых кавалеристов, на позиции шведских ополченцев. Ополченцы встретили неприятеля залпом из ружей, ударили и полевые пушки, рассеивая колонны рейтар… Запели трубы шведов, призывая пехотинцев к атаке… Стен Стуре подал сигнал Густаву. И Густав, вскинув вверх стяг, устремился с ним впереди своих на датчан… Они обратили в бегство первые ряды наемников. Остальные побежали вслед за теми… Датчане отступили, немало потеряв пленными и убитыми, иные же спаслись на кораблях…

Кристиан, потерпев неудачу в прямом столкновении, заблокировал Стокгольм с моря.

В ответ Стен Стуре стал устраивать вылазки из крепости, беспокоил датчан в лагерях, перекрывал им путь в районы за продовольствием.

Итак, в мелких стычках и набегах, прошла неделя, затем другая, месяц…

На кораблях у Кристиана появились первые признаки голода. Бесполезность дальнейшей блокады стала очевидной. И Кристиан решил уйти обратно в Данию. Но этому помешала непогода. Начался сезон сильных ветров с юга. Встречный ветер прижал беспомощные галеры к берегу… Уже подошла осень, на носу замаячила зима, голод…

Стен Стуре, узнав о тяжелом положении с продовольствием у короля, отправил ему несколько быков.

Вскоре в лагере у него появились парламентеры от короля и передали его предложение.

– Король Кристиан хочет с вами, господин Стуре, встретиться лично на переговорах в вашем лагере! Для своей же безопасности он желает получить от вас пятерых знатных заложников!..

Стуре согласился с этим, хотя ему показалось подозрительным такое странное предложение короля… Договорились, что заложников разменяют на короля в Кунгсгамне[67]67
  Кунгсгамна (швед.) – Королевская гавань.


[Закрыть], Королевской гавани.

Судно с заложниками, в числе которых был и Густав, отчалив, в сопровождении судна с охраной, пошло по Северной реке к Королевской гавани… Они миновали уже половину пути, когда из-за острова вдруг выскочила наперерез им галера с наёмниками короля… Удары вёсел в такт!.. И галера, отрезав судно с заложниками от охраны, взяла его на абордаж… И так же быстро она ушла с пленными заложниками в сторону королевского флота.

Наступили ранние осенние сумерки. Затем стемнело.

Стен был взбешён: король провёл его, обманул, как уличный воришка, захватил заложников…

Ночь прошла в беспокойстве и надежде.

Утром же открылась картина пустого, покинутого лагеря датчан. Их корабли поднимали якоря, уходили в море… При ветре, тот стал попутным…

Так он, Густав, оказался пленником в Дании. Всех их, пятерых заложников, заключили по одиночке в темных и сырых камерах в подвале королевского замка в Копенгагене.

Раз в день в камеру Густава приходил угрюмый молчаливый стражник, приносил какую-то похлёбку.

В один из таких безрадостных дней в его камере появился Эрих Банер, его дальний родственник. Бабка Густава с материнской стороны и этого Эриха прадед, Яков Андерзон Банер, были родные сестра и брат.

– Собирайся! – велел тот ему, показав грамоту короля Кристиана. – Я беру тебя на поруки: в залог за тысячу талеров[68]68
  Талер (нем. Taler) – золотая и серебряная монета; впервые отчеканена в 1518 г. в Богемии из серебра (примерно 28 г).


[Закрыть]!

Густав заикнулся было о других заложниках, его товарищах, но Банер махнул на это рукой.

– Разрешено взять только тебя!..

Свояк привёз его в замок Калеск в Нижней Ютландии, комендантом которого он был. Первое время Густав наслаждался свободой и возможностью гулять в живописных окрестностях замка, но под надзором служителей. Когда он восстановил силы, окреп, в нём заиграла его природная жажда свободы. Прогулки «на поводке» раздражали его. И он, прикинувшись послушным, стал аккуратно исполнять всё, что ему приказывали. И его хитрость сработала: ему разрешили гулять вольно, одному… И вот наступил тот день. Ещё заранее он спрятал плохонькую крестьянскую одежду в дупле клёна, в глухом местечке, в той стороне, куда надумал бежать. Её он выменял на свою кожаную куртку у одного работника на скотном дворе замка. Переодевшись в неё, он пустился в путь. За день он прошёл пешком более полутора десятков миль. Шёл только проселочными дорогами, таясь от каждого встречного. Наконец, вот и Фленсбург, пограничный датский городок. Он зашёл в него и в нём, крохотном и чужом, оказался на виду у всех горожан… Испугавшись, что его могут узнать, он быстро покинул городок. За его стенами он увидел торговцев рогатым скотом. Те оказались из Саксонии, порядочные люди, как определил он сразу же. Они возвращались домой из Ютландии, с барышами и были навеселе. И они не стали возражать, когда он попросил их взять его с собой.

Его путь лежал в Любек, вольный ганзейский город, соперничавший по богатству и военной силе с иными герцогами и королями. Да он и сам понимал, что сейчас податься ему больше некуда. В других городах его сразу бы выдали королю Кристиану. В Любеке же бургомистры и сенаторы ценили свою свободу и могли постоять за свободу других.

Так он благополучно добрался до Любека. В городе он сразу же пришел в мэрию, попросил убежища от короля Кристиана. Там его выслушали, велели никуда не отлучаться из города.

Прошло немного времени, и в Любеке объявился его свояк, Эрих Банер. В мэрии он вручил бургомистру письмо от короля Кристиана с угрозами городским властям, если те не выдадут беглеца. Король писал в письме, что Густав нарушил слово, данное им же самим…

Встреча их, Банера и Густава, вылилась в грубую перебранку.

– Я за тебя поручился!.. А ты, подлец, наказал меня на тысячу талеров! – кричал Банер на Густава.

– Беги, лижи сапоги у своего короля! Проси, чтобы вернул деньги! – зло смеялся Густав над ним…

Любек, его городской совет, отказали Банеру. И тот уехал ни с чем.

В сенате же заколебались, опасаясь короля Кристиана.

На городском совете Любека Густав, защищаясь, привёл свой основной довод: что король Кристиан первым нарушил слово, когда просил у Стена Стуре заложников, но захватил их, как пират, и увёз пленниками в Данию.

– И можно ли верить слову такого короля? – с сарказмом обратился он к сенаторам Любека…

Для него потянулись месяцы вынужденного безделья. Семь месяцев волочилось его дело в магистрате. Коротая это время, он стал читать сочинения Мартина Лютера, чтобы понять его евангелистское учение. И мысли того, резкие высказывания, были созвучны с его мыслями о римской церкви, о папстве, о католиках в его родной Швеции, о том же архиепископе Тролле…

За это время он не раз встречался и беседовал с бургомистром города Нильсом Бремсом. Тот обычно вызывал его в магистрат, чтобы сообщить ему последние новости о его деле.

На одной из встреч бургомистр сообщил ему, что архиепископ Тролле подал в Риме жалобу на Стена Стуре.

– И добился от папы предания его церковному суду! И суд отлучил Стена и его сторонников от Церкви! И наложил интердикт на всё государство!.. Но это не произвело в Швеции ни малейшего впечатления!..

Густав оживился, заговорил, что интердикт папы лишь подтолкнёт сильнее шведов к Реформации… Он, не заметив этого, повторил слова Лютера…

– Да, но король Кристиан взял на себя выполнение приговора папы! – охладил его пыл бургомистр, человек порядочный, но и реально мыслящий.

Так и получилось. Король Кристиан уже давно искал предлог наказать шведов: за бунт на своём корабле, в своей унии, как сделал он в той же Норвегии… А тут, как подарок, интердикт папы! И он воспользовался им: стал брать деньги и с духовенства и с мирян. Как на крестовый поход, начал он собирать на войну со всей Европы наёмников, любителей чужого добра, среди них отпетых и простых головорезов.

Армию собрали быстро, по кабакам и притонам, многотысячную. В январе 1520 года эта армия вторглась в Швецию. Главнокомандующий её, Оттон Крумпе, сам прибивал проклятие папы на церквях по селам и городам, через которые проходила его армия.

Наемная армия и армия Стена Стуре Младшего сошлись на льду озера Осунден, в Вестеръётланде. И зазвенел металл в руках остервенелых… В ход пошли затем и пушки, полетели ядра… Стен сражался в первых рядах своих солдат… В горячке боя он поздно услышал свист ядра… И оно плюхнулось совсем рядом с ним. Взметнулись вверх осколки от ядра… И Стен упал, подкошенный огнём, что полыхнул под ним… Его вынесли из рядов дерущихся, перевязали. Но тут ему донесли, что наёмники обходят их позиции. И он понял, что кто-то предал, из своих же, показал наёмникам дорогу на Упланд. Теперь наёмники обрушатся на беззащитную провинцию, на Стокгольм. И он кинулся спасать столицу. Он умер от потери крови по дороге в санях на льду озера Меларен. И это решило исход битвы…

Густав, подавленный от этого нового известия, не знал что делать. Он ничем не мог помочь своей родине и той же вдове Стена Стуре, которая защищала осаждённый Стокгольм, как пришло об этом сообщение.

На очередной встрече с бургомистром он изложил ему ситуацию, возникшую здесь, на севере. Теперь король Кристиан, набрав такую силу, непременно нарушит равновесие между северными государствами.