Текст книги "Фельдмаршал"

Автор книги: Валерий Туринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Когда стемнело, наступила ночь, в углу, где был де Андело, началась какая-то возня. Понтус подошёл туда, увидел, что генерал что-то затевает… Вот один из офицеров тихонько расшатал колья, что прижимали к земле нижний край палатки… Образовалась щель… И генерал нырнул в неё, исчез… Понтус непроизвольно устремился за ним, выскользнул наружу, увидел ночное звёздное небо, отполз подальше от палатки, уткнулся в генерала, затаился рядом, как и тот.

– Я хорошо говорю по-испански, – зашептал генерал, не удивившись, что кто-то последовал за ним. – Поэтому держись за мной и молчи, если встретим их патруль… Молчи, даже если тебя будут убивать…

Они проползли ещё немного, встали и пошли: генерал впереди, Понтус за ним… Они благополучно выбрались из лагеря испанцев и в темноте, почти на ощупь, стали пробираться к реке… И тут наткнулись на притаившегося в кустах Антуана и с ним ещё какого-то солдата.

Антуан обрадовался им, нервно зашептал Понтусу о своих мытарствах, как спрятался под разрушенной башней. Там он накануне приметил щель в подземный каземат. До вечера он просидел в том каземате и теперь тоже пробирался к реке…

– Давайте, пора… – послышался в темноте хриплый шёпот генерала.

Они, перебегая гуськом друг за другом, спустились к реке. Ещё раньше, днём, они прикинули, что, по-видимому, её можно перейти вброд.

В одном месте Понтус зацепился за какую-то корягу и упал, угодил лицом прямо в грязь… Тихо выругался…

– Ты что – грязи боишься больше, чем испанцев? – ехидно прошипел позади него Антуан.

Понтус дрыгнул назад ногой, метя ему по морде, но промахнулся… Антуан хихикнул… И Понтусу, подавленному и уставшему за последние дни от натурального избиения их гарнизона, стало немного легче: если Антуан зубоскалит, значит, с ними ничего не случится…

Наконец они добрались, как им казалось, до чистой воды. От реки, застойной, заросшей водорослями, тиной, на них дохнуло болотной гнилью… Но они, грязные, голодные и оборванные, уже не обращали внимания на такие пустяки, вошли в воду, пошли к противоположному берегу… Стало глубже, ещё глубже… Уже по горло… Дно, вязкое, хватало за ноги… Медленно пошли один за другим… Но вот опять стало мелеть… Вышли на другой берег. Тут, вдали от всех лагерей испанцев, было уже не так опасно. И они в изнеможении повалились на землю. Отдохнув, они пошли на юг, ориентируясь, чтобы Полярная звезда была у них сзади.

До утра они отошли достаточно далеко от места сражения, купили в ближайшем селении лошадей и на следующий день уже были в Париже. Там они расстались. Де Андело дал им немного денег, сам же отправился прямо во дворец к королю, чтобы сообщить о потере крепости Сен-Кантен.

Только много позже Понтус понял, что Колиньи выполнил свою задачу: задержал на месяц наступление испанской армии, спас Париж от осады. Сам же адмирал попал в плен. И ещё запомнились ему слова Колиньи, сказанные о Франсуа де Гизе: хладнокровен, отважен и умён, но вспыльчивый и жестокий к тем, кто не склонялся перед ним. Сказаны они были с завистью к человеку, к его талантам, которые невозможно было принизить. Хотя только что де Гиз вынужден был уйти из Италии ни с чем. Но в том, что его поход в Италию закончился неудачно, снова проявилось лицемерие попов, всей папской курии. Как только их территориальные и финансовые интересы восстанавливались – они тут же призывали воюющие стороны к любви и миру, перед тем же натравливали их друг на друга.

* * *

Король Генрих испугался, узнав о поражении своей армии под Сен-Кантеном и о том, что, его командующий всеми французскими войсками Монморанси попал в плен к испанцам. Он понял, что Париж оказался открыт с севера для армий Филиппа. И он запаниковал, тут же принялся за письмо де Бриссаку:

«Мой любезный Шарль де Коссе, сообщите его святейшеству Павлу IV, что Франция не в состоянии больше помогать ему! – стал диктовать он секретарю письмо. – Ему следует помириться со своими противниками!.. На каких условиях?.. Да на каких Бог подскажет ему! – язвительно выразился он. – И сообщите Франсуа де Гизу, чтобы немедленно шёл со своей армией к нам! Такое же письмо мы направили ему! Пусть оставит небольшой отряд для защиты герцога Феррарского, своего тестя, с остальными же силами идёт скорым маршем к Парижу!..»

Но он знал упрямство старого Джампьетро Карафы, папы Павла IV, который и развязал безрассудно эту войну в Италии, полагаясь на армию французов, и велел де Гизу, прежде чем покинуть Италию, чтобы он склонил папу заключить мирный договор с королём Филиппом.

Франсуа де Гиз выполнил это поручение короля.

Папа, не желая делать ни малейшей уступки испанцам, настоял, чтобы герцог Альба явился в Рим, извинился перед ним и подвергся церковному покаянию.

Да-да, папа сделал так, что богомольный Филипп, этот ханжа, как говорил он о нём, просил у него мира, а герцог Альба, под стать своему сюзерену, явившись в Рим, смиренно преклонив колена, целовал у него туфлю. За это унижение своих противников папа отказался от союза с французами и простил всех, обнаживших меч против Церкви. Мирный договор был подписан. И теперь святой отец вынужден был называть Филиппа «своим другом»…

– Да, это мой друг, – говорил он с сарказмом. – Такой друг, который держал меня в осаде и хотел погубить мою душу…

Франсуа же де Гиз погрузил свои войска на галеры[43]43
  Галера (итал. galera) – деревянное гребное военное судно, созданное в VII в. венецианцами. Длина до 60 м, ширина до 7,5 м, осадка 2 м, один ряд весел (до 32 на борт). Экипаж с воинами до 450 человек.


[Закрыть] и отплыл к берегам Прованса. Он вернулся в Париж, предстал перед королём. В зале для приёма дипломатов и гостей герцог увидел придворных короля, высших сановников государства.

– Мой любезный герцог! – начал король, подходя к нему, благожелательно разведя руки, обнял его.

И де Гиз почувствовал всё ещё крепкие руки короля, атлетически сложенного, натренированного на рыцарских поединках.

Отстранившись от него, король заходил по палате вялой походкой, странной для него, ещё совсем недавно стремительного и волевого.

– Вы уже знаете всё! Мне нечего добавить к тому, что сообщил вам в письме! – не давая герцогу открыть рот, говорил и говорил он…

Он был не в себе, так показалось герцогу, не способен что-либо предпринять, был растерян и подавлен после поражения армии Монморанси под Сен-Кантеном. Он боготворил коннетабля за его военные таланты. И вот теперь, когда тот попал в плен к испанцам, он стал беспомощным и заметался, как слепой…

После первых минут встречи, сумбурного изложения всего происшедшего под Сен-Кантеном, он успокоился, перешёл к деловому обсуждению ситуации на севере страны, мельком отметил, что не может справиться даже с гугенотами у себя в Париже…

Под конец приёма он объявил, что из-за сложившегося положения в стране возлагает на него, герцога Франсуа де Гиза, полномочия наместника государства:

– В звании генерал-лейтенанта королевства!.. И передаю вам всю полноту власти на неопределённый срок по управлению государством!

Франсуа, склонив голову перед ним, обещал оправдать его доверие. Затем он дал присягу на Библии: хранить верность королю и Франции…

Уже был конец сентября.

В октябре Франсуа де Гиз двинулся со своей армией на север Франции, подошёл к Булони, расположился там лагерем. Не откладывая, он сразу же встретился с комендантом Булони. И тот сообщил ему добытую им информацию о состоянии оборонительных сооружений крепости Кале.

– Королева Мария из экономии ослабила гарнизон крепости! – докладывал комендант Сенарпон. – Не заготовлено продовольствие, плохо укреплён город со стороны моря!.. Англичанам не продержаться долго, если отрезать к тому же поступление помощи извне!..

Город и крепость Кале находились у англичан во власти с 1347 года, более двух столетий. Отнять их у англичан считалось невозможным.

Он, комендант, не раз засылал своих людей в Кале, знал много о положении в городе и докладывал уверенно.

– Я послал военного инженера снять тайно план города и разведать: можно ли пройти по приморскому болоту: оно считается глубоким, непроходимым! Но по нему, оказывается, можно пройти во время отлива… Форты же, которые держат под обстрелом эту местность, находятся в плачевном состоянии… И наконец, самое главное: англичане, чтобы сэкономить жалованье, распустили на зиму большую часть гарнизона! Новые же войска прибудут не раньше весны!..

Де Гиз, поблагодарив коменданта за эти сведения, уехал к себе в лагерь. И там, на военном совете с генералами, было решено более основательно обследовать крепость, проверить сообщения Сенарпона.

Под крепость ушли лазутчики генерала Строцци. Сам же де Гиз объехал с генералами окрестности города и крепости, осмотрел издали оборонительные сооружения. Несколько дней собирали сведения о городе и крепостных сооружениях. Все данные подтвердили донесения Сенарпона.

На военном совете разработали план штурма Кале. Армию де Гиза усилили уцелевшими ротами армии Колиньи, вырвавшимися из Сен-Кантена. Так Понтус и Антуан попали в армейское соединение де Андело. К армии де Гиза добавили ещё швейцарские войска.

Эта возня французов вблизи крепости Кале не осталась незамеченной. Но английский комендант Кале, лорд У Энсворт, зная, что за двести лет французы, сколько раз уже делая попытки, так и не смогли взять крепость, не обратил внимания на предостережения… Дошло это и до короля Филиппа. И тот предложил помощь своей супруге, Марии Тюдор. Но английское министерство, не доверяя ему, тактично посоветовало королеве отказаться от этой помощи.

Для отвлечения же внимания от основного направления удара один полк французов произвёл ложную операцию на Люксембург, затем отошёл к Кале. Первого января 1558 года полки Таванни и герцога Омальского атаковали Кале с суши. Одновременно основные силы Франсуа де Гиза пошли на неукреплённое приморское предместье. В их числе пошли в атаку с де Андело и Понтус с Антуаном со своими ротами. Болота, непроходимые летом, они преодолели легко и там, на шанцах, столкнулись с английскими и шотландскими солдатами… Бой был скоротечным: англичане отступили из предместья к укреплённому замку… Через семь дней обстрела крепости из пушек и ожесточённых приступов крепость Кале пала.

В Англии, когда об этом докатилось туда известие, на правительство Марии Тюдор обрушилось негодование всех слоев общества. К тому же пришло ещё сообщение, что восемь дней спустя французы взяли ещё две другие крепости – Гинь и Гам, окончательно вытеснив англичан с континента.

Франсуа де Гиз вернулся в Париж в ореоле такой славы, которая затмила самого короля. На какое-то время он стал полным господином Франции.

Глава 5. Шотландия

На какое-то время Понтус оказался не у дел. Ехать ему было некуда. Домой, к отцу, братьям, его не тянуло. И к дедушке Арменгауду тоже. К нему он был привязан, хотя тот сурово обходился с ним в монастыре. К тому же неизвестно было, что выкинет старый зануда аббат Арменгауд, поскольку он сбежал ведь из его святой обители.

И он поехал в Париж. Он вспомнил, правда, смутно, что отец однажды рассказал ему, что у него там был друг юности, по службе в гвардейцах ещё у короля Франциска I. Он назвал даже его имя: Клод.

Антуан же уехал к себе, в родное поместье в графстве Невер, к отцу. Перед тем как расстаться, они договорились о встрече в Париже, на улице Сен-Дени. Там, на углу, у монастыря, есть приметный кабачок.

– Это место знает каждая собака! Найдёшь! – безапелляционно заявил Антуан, когда Понтус сказал, что ни разу не был в Париже.

Он, Антуан, был рад, что не сбылось предсказание старика-еврея.

– Ха-ха!.. Ну и наплёл же тот шарлатан, Нострадамус!..

Он нервно засмеялся и, продолжая всё так же острить, сунул ему руку: «До встречи!» – и укатил куда-то известной ему дорогой.

И вот Понтус вступил в Париж, в его предместья.

Искать друга отца, ещё по юности, ему пришлось долго. Его, уже приученного к выдержке, дисциплине в монастыре, затем в армии, сразу же сбила с толку суматоха на шумных улицах, орущие торговки, конные, пешие, повозки… Всюду шныряли какие-то вертлявые малые, с подозрительно честными глазами. Бродили бездомные собаки, и стояла вонь от нечистот, что выплескивали кухарки прямо за двери из домов. Его дважды посылали не туда. После чего он, проплутав по узким улочкам, среди серых каменных стен, оказывался опять на той же крохотной площади, откуда начинал свой поиск. И он, устав, зашёл в какой-то грязный кабак, перекусил куском мяса сомнительного вида, запил его вином.

И всё-таки он нашёл друга отца. Его дворик в предместье Сен-Жермен оказался таким же тесным, шумным, с затхлым воздухом, как и всё в этом городе.

Приятель молодости отца не производил того впечатления, как о нём рассказывал отец. Это был тучный мужчина, с большим отвисшим животом, выдающим его пристрастие к гастрономическим радостям, с красными прожилками на обрюзгшем лице, плоском, как блин.

– Вы поглядите только на него! Поглядите! Это же вылитый Жак! И силён! – Восклицая, он потрепал Понтуса по плечу, почувствовал под рукой налитое силой тело молодого человека. – А как мы, бывало, гуляли-то с ним! Ха-ха! – засмеялся он, обдав Понтуса неприятным запахом изо рта.

Его жена, миловидная женщина средних лет, с улыбкой наблюдала за ним, изредка бросая выразительные взгляды из-под пушистых ресниц на статного молодого человека.

Наконец, Клод угомонился и, вздохнув: «Эх, Париж, Париж!» – опустил голову.

И Понтус увидел на макушке у него лысину, обрамлённую полуседыми волосами.

Клод, неряшливо одетый по-домашнему, так и принял его, в старом потёртом камзоле с засаленными рукавами. Его жена была тоже одета не лучше, во что-то старенькое, поношенное, прослужившее ей много лет, что было явно заметно.

– Мы завтракаем рано, – стал объяснять Клод извиняющимся тоном, не глядя на жену и чувствуя, что она следит за каждым его словом. – Так ты не опаздывай к столу…

Прожив здесь два дня, Понтус с облегчением покинул гостеприимный кров друга своего отца.

– Я получил место в казарме, – соврал он любезному господину Клоду, хотя на самом деле снял дешевую комнатку в одном из грязных кварталов, в котором ютилась беднота Парижа. – Буду жить там. Вы уж извините меня, что покидаю вас… Но… – замялся он. – Там мне будет удобнее. Рядом служба, товарищи, друзья. Да и надоел я вам уже!

– Ну что ты! – фальшивым голосом вскричал Клод. – Мы были бы рады, если бы ты пожил ещё у нас! Поверь, дружище! Не так ли, Сюзен?! – посмотрел он на жену.

А та красноречиво ответила на это молчанием.

Зима промелькнула быстро. Весной приехал Антуан. И в это время они невольно оказались вовлечены, как и все жители Парижа, в грандиозное зрелище: свадьбу дофина[44]44
  Дофин (фр. dauphin) – во Франции с сер. XIV в. до 1830 г. титул наследника престола.


[Закрыть] Франциска и Марии Стюарт[45]45
  Мария Стюарт (1542–1587) – наследная королева Шотландии, королева Франции с 1559 г.


[Закрыть], наследной королевы Шотландии.

День двадцать четвёртого апреля 1558 года выдался солнечным, тёплым, всё зеленело и цвело, как будто сама природа сулила безоблачную жизнь новой чете королевского семейства.

Понтус и Антуан, захваченные толпой, последовали вслед за королевским кортежем карет… Вот на мгновение появилось там, в открытой карете, миловидное лицо, ещё юное, белокурые волосы…

Понтус понял, что это Мария Стюарт… И ему почему-то вспомнилась Мелина. Это было мимолётно: её образ уже изгладился у него из памяти.

Рядом же с каретой, с той стороны, где сидел король, следовала верхом на арабском скакуне красивая брюнетка. Изящество рослой и стройной обольстительницы, одетой во всё чёрное, свежесть и естественность её лица затмили всех остальных размалёванных придворных красавиц.

Антуан разинул рот…

– Диана! – воскликнул кто-то восхищённо рядом с ним в толпе.

И он понял, что это Диана де Пуатье, фаворитка короля, ещё и по тому, как король изредка бросал на неё выразительные взгляды.

Понтус же не сводил глаз с белокурой красавицы в карете.

Екатерина Медичи[46]46
  Екатерина Медичи (1519–1589) – французская королева с 1545 г., принадлежала к флорентийскому роду Медичи.


[Закрыть] не произвела на него впечатления: так – маленькая ростом, невзрачная толстушка… Мельком скользнул он взглядом и по атлетической фигуре короля Генриха… Его взгляд приковала Мария Стюарт, шестнадцати лет, королева Шотландии… В сравнении с ней, иных там он просто не заметил…

– Ты что пялишься на неё? – толкнул его в бок Антуан.

Понтус очнулся, скосил на него глаза, забурчал:

– Нельзя смотреть, что ли?

– Можно! Но ты смотришь так, будто хочешь затащить её в постель! Хм!.. Не по нам она, дружище!

Он тяжело вздохнул. Понтус тоже вернулся мыслями на землю.

– Ладно, пошли в кабак! – потащил Антуан его, после того как скрылась в воротах Лувра последняя королевская карета.

И они пошли запивать горечь от увиденного, того, что им было не по зубам.

Торжество же только-только разворачивалось. Это было началом сумасшедшего праздника. Париж загулял на целую неделю. Во дворце и простой народ веселились так, как будто завтра наступит конец света, а может быть, ещё что-нибудь похуже: вдруг станут все с чего-то ангелами, на земле будет скучно жить без подлецов… Через неделю сплошной пьянки Понтус и Антуан уже не могли ничего делать. И лишь очередная порция вина поднимала их на новые подвиги. Всё начиналось снова: пьянки по кабакам, шатание по борделям…

– Нет, такое не пройдёт нам, французам, безнаказанно! – бурчал после очередной попойки вечером Антуан. – Поверь, дружище! Придёт похмелье… Но кто заплатит за всё?!

Понтусу же было не до выяснения каких-то высоких предсказаний. Он был безобразно пьян, как всегда, после их похождений. Иногда, правда, у него мелькало в голове что-то из того, что говорил в Салон-де-Кро ему и Антуану тот чудаковатый еврей и что, вообще-то, не сбылось в том же Сен-Кантене. Он, как и Антуан, уже полностью стал язычником, пропащим человеком, а может быть, отпетым еретиком. Но это его уже не волновало. Былая монашеская жизнь его ушла в прошлое. Теперь он жил страстями.

* * *

Прошло семь месяцев. В ноябре на него, Понтуса, свалилось новое горячее дело. Толчком послужила смерть английской королевы Марии Тюдор, супруги испанского короля Филиппа из дома Габсбургов. Филипп как послушный сын не стал возражать, когда его отец, император Карл V, сказал – надо… И он согласился на брак из политических расчётов, с давно увядшей женщиной, на двенадцать лет старше него, рано постаревшей, непривлекательной и в юные года. После церемонии бракосочетания Филипп пожил какое-то время в Англии. Но Англия быстро наскучила ему, тяготила излишняя привязанность супруги, которая искренне любила его. И он уехал в Испанию, жил там, а она в Англии. И к ней, супруге, он наведывался не чаще одного раза в год. Так прошло четыре года… И вот в Лондоне, проснувшись утром семнадцатого ноября 1558 года, жители узнали о смерти королевы Марии Тюдор, а также о том, что парламент провозгласил королевой Елизавету[47]47
  Елизавета Тюдор (1533–1603) – английская королева с 1558 г.


[Закрыть], дочь английского короля Генриха VIII Тюдора и второй его супруги, Анны Болейн[48]48
  Болейн (Boleyn) Анна (ок. 1507–1536) – вторая жена английского короля Генриха VIII, мать Елизаветы.


[Закрыть]. Той Анны Болейн, которой отрубили голову по приказу её мужа, Генриха VIII, за супружескую неверность, а её дочь Елизавету заключили в тюрьму, лишив её прав на престол… Но Генрих VIII уже давно умер, а вот теперь умерла и его старшая дочь Мария. И в английском парламенте верх взяла партия Реформации. И дело было даже не в самой церковной Реформации. В парламенте восстали противники папы, возмущённые постоянным вмешательством Рима в дела государства, а ещё больше опасались Габсбургов, испанского двора, и этого противоестественного союза Испании и Англии… И парламент провозгласил английской королевой Елизавету…

Новая королева с тревогой ожидала, как поведёт себя французский король Генрих. Тот же в это время находился вблизи местечка Серкан на северной границе Франции, где шли переговоры о мирном договоре между Францией и Испанией. На это вынуждена была пойти Франция после поражения под Сен-Кантеном. С французской стороны в переговорах участвовали как посредники регентша в Шотландии вдовствующая королева Мария Лотарингская[49]49
  Мария Лотарингская (1515–1560) – вдовствующая королева, герцогиня, дочь Клавдия де Гиза, мать Марии Стюарт.


[Закрыть] и её брат, кардинал Шарль де Гиз. Переговоры, от имени короля Генриха, вёл коннетабль Монморанси как опытный дипломат, откупившийся от плена за кругленькую сумму. С испанской стороны на переговоры прибыли герцог Альба и принц Оранский.

Эта смерть английской королевы смешала всё, остановила переговоры. Переговорщики разъехались ни с чем. И король Генрих тоже уехал в Париж, отправив графа де Рандана к Елизавете с поздравлением восшествия на престол.

Елизавета облегчённо было вздохнула, что её признал французский король. Да, король признал. Но если Генрих признал, дипломатично, королевой её, то Гизы плюнули на дипломатию. Не собирались они смириться с этим. Они стали срочно набирать наёмников: для армии регентши в Шотландии, своей сестры Марии де Лоррэн. Они, её братья, герцог Франсуа и кардинал Шарль, задумали силой оружия отстаивать права на английский престол Марии Стюарт, своей племянницы, только что ставшей супругой Франциска, наследного принца, сына короля Генриха.

Понтус же, восхищённый полководческим талантом Франсуа де Гиза, не раздумывая вступил в эту армию Гизов. Об этом он тут же сообщил Антуану, вовлекая и того в новую авантюру. У него, Понтуса, уже появилась страсть к приключениям, опасностям. Без этого он уже не мог жить.

Здесь, в Париже, они узнали и своего нового командующего.

– Господа! – обратился к ним, к полку наёмников, сам Франсуа де Гиз, когда стал проводить им смотр. – Представляю вашего командующего! Господина Генри Клютена!

Он сделал жест рукой, показав на одного из прибывших с ним офицеров. Тот, лет сорока, моложаво выглядевший, с живыми глазами, скорее похожий на клерка, не производил впечатления крутого военного.

Говорил герцог чётко, собранно. Его речь, оформленная, была краткою.

– Господин Клютен служил семь лет при дворе в Шотландии, советником у королевы-регентши. Умелый дипломат и военный! В чём вы убедитесь сами!..

Он стоял перед ними, наёмниками, заложив руки назад, рослый, стройный, подтянутый и деловой.

Они же, гвардейцы и наёмники, не сводили глаз с его лица, мрачного, прорезанного большим глубоким шрамом на левой щеке, уходящим под чёрную подстриженную бородку…

«La balafre[50]50
  «La balafre» (фр.) – «меченый», прозвище Франсуа де Гиза.


[Закрыть]!» – вспомнил Понтус прозвище вот этого герцога, о мужестве которого и военном таланте ходили легенды по всей Европе.

И он, когда герцог мельком взглянул на него, невольно вытянулся под взглядом его выразительных глаз на демоническом лице с косым шрамом от сабельного удара, полученным при нападении англичан на Булонь… Но Франсуа де Гиз, «la balafre», выглядел красавчиком по сравнению с Монлюком…

Антуан многозначительно посмотрел на Понтуса, догадался, о чём тот подумал, глазами показал, что согласен с ним.

– Господа, я надеюсь на вас, на ваше мужество! – закончил герцог, довольный их видом.

Затем выступил Генри Клютен. Знакомясь с ними, наёмниками, он сказал просто, по товарищески, что им будет нелегко: и добираться сейчас до Шотландии, когда началась зима, и в самой Шотландии не все будут рады их появлению.

– Но мы должны поддержать Марию Стюарт! Её мать, королеву-регентшу! И нашего короля, принявшего самое искреннее участие в судьбе дружественной нам династии Стюартов! – закончил он своё выступление на высокой ноте.

Понтус заметил, что пафос, с каким произнёс свою речь Генри Клютен, их командующий, не очень-то вязался с настроением их, гвардейцев, набранных Гизами на эту операцию. И они, наёмники, холодно выслушали его, «клерка», уже окрестив так его.

– Господа, через неделю выходим в море! – сообщил в конце смотра Франсуа де Гиз. – Корабли ждут, стоят в гавани Кале!..

Армия Гизов, снявшись с лагеря, двинулась по дороге на Кале. Время года для выступления было выбрано неудачно. Начало зимы, сезон штормов на Северном море. Это поняли они, гвардейцы, уже в порту, когда стали грузиться на галеры и эспинги[51]51
  Эспинг – военный двухмачтовый корабль.


[Закрыть]. В порту хотя и качало корабли, но было ещё терпимо. А вот когда они вышли в открытое море… Там закачалось даже само небо… На палубе, в трюме, везде полно больных, не выдержавших качку… Кругом вонь, рвота, гвардейцы, как живые мертвецы…

Понтуса вывернуло тоже… Он заглянул в трюм: Антуан валялся там тряпкой среди кучи тел. Он хотел было помочь ему. Не выдержав вони, он шарахнулся опять на палубу, где ветер был, но и свежесть там была.

А галеры то падали с волны, качаясь с боку на бок, а то опять с чего-то лезли на волну, чтобы упасть с неё зачем-то… И всё повторялось, повторялось… Итак на целый день и долгую, томительную ночь. И всё это сейчас: зима, холод… Рассвет пришёл, но не принёс он облегчения: всё тот же ветер, стужа… Не видно было этому конца. Измучились все люди и хрупкие судёнышки, галеры старые… Эспинги шли точно так же…

На третий день они прошли уже все опасные места в Северном море, как им сказали матросы на их галере… Но тут на них налетел сильнейший шторм. О том, что такое может быть, он, Понтус, даже не подозревал… И видел, видел он, стоя на палубе, ухватившись за канаты, как галеры, беспомощные перед стихией, разносит в разные стороны какая-то чудовищная сила… Вот скрылось в сплошном мраке одно судёнышко, за ним другое… Их галеру, на которой плыли они, Понтус и Антуан, тоже утянула за собой эта водяная завеса… И они потеряли других из виду… Их караван судов раскидало по морю и унесло куда-то в неизвестность… Наступила такая же ночь, ночь тревоги и одиночества на бушующем море. И они, уже ни на что не надеясь, вяло сопротивлялись, моля о спасении лишь Бога одного.

Наутро кошмар внезапно закончился, так же как и начался. Когда стало совсем светло и далеко видно, они не увидели своей «морской армады», как шутливо окрестили они свою эскадру, а только кое-какие остатки от неё. Так они и вошли на следующий день в Фортский залив, стали чалиться в порту Лейта. И только тут, уже на берегу, они, гвардейцы, осмотревшись, увидели кучку потрёпанных своих товарищей, не более тысячи тех, что остались живыми.

Генри Клютен построил остатки своего войска. Гвардейцы выглядели жалко…

Он, понимая их состояние, распорядился устраиваться в казармах порта и отдыхать. В этот же день он собрался на приём в Эдинбургский замок, к регентше.

– Капитан де ла Гарди, будете сопровождать меня в королевский замок! – приказал он Понтусу.

Понтус предложил ему, что надо бы взять ещё одного или двух офицеров: для представительности.

– Вот, хотя бы Антуана!

Клютен не стал возражать. Так они, Понтус и Антуан, попали в королевский замок Холируд, вход куда им, простым смертным, в иное время был бы закрыт.

Замок, мрачный и приземистый, возвышаясь серой каменной глыбой на вершине горы, невольно вызывал жутковатый трепет у всех, подходящих к нему по широкой дороге с каменными барьерами по бокам. Массивной стеной в проезжей башне и таким же массивным подъёмным мостом встречал он угрюмо всех, непрошеных и званых.

Этот замок видел многое за свою четырехвековую историю: и нашествие норманнов, и кровь убитых принцев, порою кровь королей тоже окрашивала стены и полы замка…

Пройдя подъёмный мост, они вступили во двор замка. Везде на караулах, когда шли они по двору, затем по галереям, длинным коридорам, палатам, стояли шотландские мушкетёры, хмуро взирая на всех проходящих, казалось, подозревая каждого в недобрых намерениях против королевы.

Но вот они вошли вслед за Клютеном в большую палату, наполненную дворянами, лордами, баронами… На троне же, подле стены, на которой висели меч и щит как символ королевской власти, сидела женщина…

Понтусу, уже непроизвольно, по выработавшейся привычке оценивать людей по внешности, невольно бросились запоминающиеся черты королевы, выдающие что-то глубоко личное, её характер: возможно, тайна и для неё самой… Прямой длинный нос, высокий лоб, выразительные губы, и брови полукругом. Серый чепец охватывал её лицо, как у монашки, холодный взгляд: смесь аскетизма с властностью. Она была похожа на своих братьев. Кровь Гизов в ней, хоть была и женщиной, никак не ослабела…

Как он понял позже, его первое впечатление не обмануло его. Да, она, регентша, урождённая герцогиня де Гиз, энергичная, как и её братья, одарённая, реально мыслящая политически, понимала, с каким противником имеет дело. Была намерена покончить с ним, не прятала своё лицо, держала, как рыцарь, открытым своё забрало.

– Господин Клютен, благодарю вас за помощь, которую вы привели! – обратилась регентша к Клютену, когда тот доложил ей все обстоятельства их морского перехода. – Но с такими силами мы вряд ли что-то сделаем! Нам не подавить мятеж!.. К тому же граф Джеймс Гамильтон, лишившись регентства, затаил на меня зло! А Дугласы рыжие, с Мортоном, встали во главе протестантов! Они образовали лигу, назвали себя «лордами конгрегации»[52]52
  Конгрегация, от лат. congregatio – соединение.


[Закрыть]! И всё против меня!.. Кроме того, они рассчитывают на помощь Елизаветы, на союз с ней!.. Вам, господин Клютен, понятна, полагаю, цель этого союза?

– Да, ваше высочество!

Понтус, стоя тут же, почтительно на два шага позади Клютена, в этой роскошной палате, среди прилично одетых лордов, понял, почему Клютен взял сюда именно его и Антуана. Из всех офицеров после морского перехода они выглядели меньше всех потрёпанными. И Клютен хотя бы этим хотел как-то сгладить перед регентшей впечатление о ничтожной численности приведённой им армии.

* * *

Прошла зима 1559 года. Всё это время королева-регентша безвыездно жила в своём неприступном королевском замке. Там же она встречалась и с «лордами конгрегации». Шли переговоры. Она искала в переговорах возможность мирно поладить с ними, лордами Шотландии. Но дело не двигалось. Граф Джеймс Гамильтон настаивал на отстранении её, королевы-матери, от регентства… А волна кальвинизма грозила вот-вот смести регентшу, Гизов, захлестнуть Шотландию, превратить её в страну, враждебную Франции, королю Генриху. К тому же восшествие на престол Англии королевы Елизаветы поощрило оппозицию Гизам. Конфликт между Тюдорами и Стюартами перешёл в горячую фазу, вовлекая всё более крупные силы в назревающую большую драку…

В это время их, гвардейских офицеров, как-то собрал Клютен.

– Господа, королева-регентша ведёт сейчас переговоры со своими советниками о том, как остановить эту заразу, протестантизм!.. Эту… – выразился он по-солдатски откровенно.

И они, офицеры, засмеялись.

Клютен отпустил их. У них же, офицеров, пошли обычные дежурства на караулах, а то они бывало откровенно бездельничали.

В конце июля пришло известие из Франции. Их король, Генрих II, стараясь обезопасить страну от неугомонных соседей, выдал замуж свою дочь – принцессу Елизавету – за короля Филиппа, лишившегося своей первой жены, английской королевы Марии. Свою же младшую сестру, принцессу Маргариту, король Генрих выдал за герцога Савойского Эммануэля Филибера… Особенно несчастной оказалась четырнадцатилетняя малышка Елизавета. Приехав со своими куклами в Испанию, она расплакалась, увидев своего тридцатидвухлетнего старого и унылого супруга… Во время празднеств, устроенных после этих бракосочетаний, король Генрих, участвуя в рыцарском поединке, был смертельно ранен осколком копья капитана Монтгомери. Осколок проколол ему глаз и проник в мозг… Через десять дней, десятого июля 1559 года, короля Генриха II не стало… Франция погрузилась в траур…