Текст книги "Блаженство кротких"

Автор книги: Валерий Туманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Да, род Тайюм были мусульманами. Вернее, стали мусульманами. Вскоре после того, как исчез Зивар. Собрали семейный совет и решили, что мусульманам в Египте легче выжить. И выжили. Не пресёкся древний род. Благодаря исламу или нет – трудно судить. Но среди своих, коптов, приверженцев древней христианской (ещё до римской) церкви, они стали чужаками.

И среди арабов не стали своими. Фахми помнил детство, когда крепыш Махмуд из соседнего Эль-Кандил, на год старше и на голову выше, надменно подбоченясь, преградил дорогу.

– Ну что, жрец? Когда богам звероголовым молиться начнёшь? – И гулко заржал. Ребятня, даже копты, потихоньку отступились от Фахми. Махмуд придвинулся ближе и навис над ним, – Брехня всё это. Навыдумывали сказок Тайюмы, чтобы нищету свою оправдать. Работать вы не умеете, это все знают. Оттого и в голодранцах ходите.

Фахми вскипел и собрался врезать по наглой роже, а там будь, что будет. Нет сильней обиды, чем оскорбление твоего рода. Но Махмуд опередил – отпустил увесистый щелбан по макушке. В глазах потемнело. А когда Фахми обхватил голову руками, тот сорвался на бег, выкрикивая, – Тайюмы – голодранцы! – Под дружный хохот толпы.

И никто не заступился, даже просто не остался рядом. Изгои – для того и изгои, чтоб другие чувствовали своё превосходство. Да и было ли когда-нибудь у них по-другому?

На протяжении столетий, его предки, дабы сохранить крупицы того, что они свято передавали от отца к сыну, были вынуждены принимать атрибутику новых религий. С приходом христианства они причащались и справляли рождество. Нынче, заслышав пение муэдзина, расстилали коврик и склоняли головы на восток. Но при этом, умудрялись оставаться самими собой – носителями древнейшей веры – первой религии, утвердившей единого бога.

Давно утрачены её суть и обряды, но священным для рода Тайюм оставался широкий старинный крест с овалом вместо верхней перекладинки. Будто букву «о» поставили сверху на букву «Т». Анх – древнеегипетский символ жизни. Этот почерневший от времени бронзовый знак с выбитым у основания разлинованным треугольником с кружком в вершине, передавался на смертном одре новому старшине рода.

Уже больше пятнадцати лет им был восьмидесятишестилетний старший брат – Тарик. Видимо поэтому он всегда молчал, не давая оценок семейным легендам.

Мирфат поднялась, собрала распущенные пегие волосы, и стала накручивать их в клубок на затылке, закрепляя роговыми шпилями. В размеренных мотаниях белой пряди зрились проблески колдовства.

Невероятно! Женщины, пришлые для их рода, передавали друг другу тайну и молчали об этом всю жизнь? Бабушка Мирийам. Любимая бабушка, что воспитывала его с пелёнок, ни разу в жизни не обмолвилась с ним, а рассказала его жене. Тридцать один год, как не стало Мирийам.

– Почему она не поговорила со мной? – растерянно, словно малый ребёнок, узнавший правду о Санта-Клаусе, обратился Фахми к жене.

– Этого я не знаю. Я не задавала вопросов. Я лишь поклялась ей, что буду молчать, пока это не случится. Я не верила сказанному, но опасалась этого дня всю жизнь.

Мирфат расшатала и втиснула последнюю шпильку, и подойдя к Фахми, положила руки на его плечи.

– Это был сунхед? – на умоляющих глазах проступили слёзы.

– Да, – выпалил Фахми и плечи его осели, словно тяжесть легла на них только в этот миг. – Но не спрашивай меня больше. Я не уверен… Я хотел посоветоваться с Тариком. Наедине. Он старший в роду.

Поговори, – уверенно произнесла она, – А дальше что? Да и поверит ли он тебе?

Фахми повёл плечами, высвобождаясь от рук жены, посчитав, что теперь женщина лезет не в своё дело. Мирфат развернулась и двинулась к двери, обиженно вскинув подбородок. Удивительно, но годы тяжкого крестьянского труда не подмяли её. В свои шестьдесят она сохранила осанку. Фахми увидел, как из комнаты выходит гордая черноволосая девица его молодости.

– Подожди.

Мирфат остановилась, но не повернулась. – Ты что-то хотел, Фахми?

– Погоди, присядь.

Он должен был ей сказать. Она это заслужила.

Сунхед – сон судьбы, был частью семейных легенд. Узнать его можно только попав туда. Не увидеть – а именно попасть. Подобно медали он имел две стороны, что не пересекались одна с другой. Одной из них было ощущение реальности – непрерывность причинно-следственных связей. Фахми ощущал себя и помнил всё, вплоть до того, как уснул. Второй – была абстрактная загадочность сюжета.

Начало ужаснуло Фахми. Как испугало когда-то Зивара, видевшего сотню лет назад мириады переплетавшихся нитей вероятности – человеческих судеб. И на этом, уходящем в тёмную даль цветастом полотнище зияли обугленные дыры, рванные ожоги, пресекавшие миллионы человеческих жизней. Но общий поток поредевших нитей, рассекаясь на разнокалиберные реки и ручьи, стремился вдаль, а значит жизнь продолжалась.

Перед Фахми развернулся иной коллаж. Мириады тончайших, как паутина, нитей, ярко-лунного цвета, – нитей, истекающих ниоткуда, свивались в неслыханных размеров жгут, завершавшийся черно-пепельным торцом с оранжево-алыми разводами тлеющего огня. Это напоминало гигантскую затухающую папиросу. Из нижней части папиросы выходили редкие черные нити и устремляясь вдаль, исчезали во тьме. Над значением чёрных нитей Фахми не гадал, так как остальное озарилось в его мозгу предельно ясно и уложилось в одну ёмкую фразу: «Род людской погибнет.» Малограмотный крестьянин-феллах однозначно понял увиденное, словно мозг его обладал неким ключом.

Жгут олицетворял глобализацию, о которой Фахми знал из выпусков новостей. А обугленный его край означал войну на уничтожение, скорее всего ядерную.

Затем страшные мысли отпустили его, он расслабленно парил в облаках и тело его было легче пушинки. Земля была за спиной, а перед глазами простиралось ночное небо и необычно яркие звёзды. Фахми видел их. И слышал. Он понимал смысл знаков, что выстраивали звёзды на угольно-чёрном небосклоне.

Вот об этом он и рассказал Мирфат, чтобы уберечь её от переживаний и страхов.

– Ты слышал голос звёзд? – тихо спросила она, и глаза её забегали, выдавая напряжённый ход мысли. – Но Солнце – тоже звезда, – выдала Мирфат услышанное когда-то. Эта фраза заключала все её познания в астрономии, да и в науках вообще. Но она точно знала, что Солнце – звезда, а предки рода Тайюм поклонялись Солнцу. Поэтому было резонно, что Фахми мог слышать его голос. Как слышал его когда-то Великий Фараон. А это она почерпнула из родовых легенд.

– А Солнце? Его голос ты слышал?

Фахми отрицательно покрутил головой. Но тут его пронзило воспоминание.

– Я видел, как звёзды сложились в небесный серп. И его остриё уже легло на земную ось.

Он очертил глазами бессмысленную фигуру, удивлённо размышляя над сказанным.

– Это …как? – Мирфат грузно опустилась на табурет.

Фахми развёл ладони и пожал плечами.

5. Миоглобинурия.

Степанченко перескакивал по мраморным ступеням Управления. В последний день лейтенантской жизни он решил не ждать очереди в лифт. Он точно знал, что перед обедом зачитают приказ, он торжественно оденет форму с погонами старшего лейтенанта, и тут же снимет её после короткого фуршета. Служба предполагала гражданскую одежду. Приветствовалась самая неброская, растворяющая в толпе.

За изгибом площадки, в обычно пустой курилке (курильщиков в органах почти вывели, как тараканов), стояла Мурцева, прижав к подоконнику собранную ковшом ладонь. Лейтенант видел её курящей третий раз за полтора месяца.

«Нервничает?»

– Доброе утро, Тамара Геннадьевна, – улыбнулся он, поравнявшись.

– Сергей! – тихо сказала Мурцева, залившись блёклым румянцем, – Я же просила не называть меня по отчеству. У нас разница-то всего … – она осеклась, не озвучив десяти лет, и нервно втянула сигарету, воровато стиснутую меж большим и указательным пальцем

Степанченко смущённо нахмурил брови. Не мог он пересилить себя и назвать по имени женщину, старшую и по возрасту, и по званию, да ещё кандидата наук. Последнее вызывало у айтишника Степанченко особый трепет. Айтишником его называли сослуживцы. Сам же он предпочитал полное название своей должности – эксперт в области электронных, компьютерных и коммуникационных технологий специальной оперативно-следственной группы первого отдела Центрального Управления. Так он обычно представлялся очередной девице, сидя на высоком стуле сверкающей барной стойки. Неясно, что именно производило эффект – магическая фраза или картинные черные баки, сбегавшие от жёсткой курчавой копны до мочек ушей, но лейтенант Степанченко, несмотря на полноту, пользовался у женского пола завидным успехом.

До совещания оставалось полчаса. Усевшись, Степанченко развернул на экране вчерашний файл, когда над ним навис Ерохин.

– Привет. Удалось что-нибудь выяснить?

Щелчком мыши лейтенант свернул окошко и стал сосредоточенно выискивать другой файл, – Кое-что удалось, Сергей, – и осёкшись добавил, – … Васильевич.

А вот своего тёзку, майора Ерохина, назвать по имени было гораздо проще. Несмотря на должность и то, что он был одних лет с Тамарой.

Начальник группы не циклился на субординации, был прост в общении, и, казалось, так и остался простым мурманским опером. И загадкой для подчинённых. Вернее, загадкой был не он, а его внезапное появление и назначение на эту должность.

Да, все знали, что предложил его начальник отдела полковник Можайский, под чьим руководством лейтенант Ерохин когда-то служил в ОВД Невского района. Но всё равно, была в этой истории какая-то недосказанность. Тем более, что в начале, когда группа только формировалась, должность начальника исполнял Полежаев, чьи карьерные амбиции оказались сильно ущемлены. Видимо потому, и не сложились отношения начальника с заместителем.

Как сорокалетний мурманский опер, совсем недавно получивший майора, мог совершить такой прыжок? И как его утвердил генерал Мостовой?

Но удивительнее всего было то, что сам Ерохин не раз задавался тем же вопросом. Полтора месяца назад звонок Можайского застал его врасплох. Да и уехал он не от того, что прельстился должностью (хотя зарплата существенно возросла), а из-за горечи недавнего развода, решив начать жизнь с чистого листа.

Степанченко отыскал нужный файл, – Умерший Свиридов, … – начал он, но был прерван, – Это мне известно. По нему Варёный с Байкаловым отрабатывают. Ты мне по регистратору расскажи.

Степанченко задумчиво нахмурился, и стал шарить в компьютере. Изъятый с «субару» регистратор оказался единственным из пяти, что вёл запись.

– Мы тут с Ренатом несколько раз просмотрели… К сожалению, сквер не попал – неудачный ракурс. Виден Казарменный вдоль сквера. Запись, конечно, не ахти – далековато, но кое-что есть. Вот.

Ускоренно прокрутив, Степанченков запустил фрагмент.

– По данным экспертов, примерно за десять минут до происшествия.

На пустынной улице появилась спина удаляющегося мужчины. В футболке, со спортивной сумкой. Поравнявшись с боковой дорожкой сквера, он внимательно посмотрел на место происшествия. Напряжённо огляделся. Кивнул кому-то на противоположную сторону.

– Там кто-то был, – прокомментировал Степанченко, когда персонаж одевал оранжевую рабочую куртку, извлечённую из брошенной на траву сумки. Ерохин стиснул зубы. Он слышал висками удары сердца. Новоявленный рабочий стал расхаживать по переулку взад-вперёд, как маятник. Когда он направлялся навстречу, Ерохин вглядывался в отдалённое лицо.

– Что с личностью?

– Нечётко. Далековато, да и разрешение не очень, – замялся Степанченко, – Но я вчера восстанавливал тремя разными прогами. Кое-что есть. Сейчас запущу на поиск по базам фототек.

– Так запускай. Не жди, – Ерохин потряс спинку стула.

– Досматривать будем? – недовольно спросил Степанченко.

– На стрёме стоит. И так понятно. Или там ещё что?

– Сейчас подтверждение увидим.

И точно. Вдалеке, со стороны Петроградской набережной, на Казарменном появилась фигурка женщины с увесистым пакетом в руке и медленно двинулась в сторону сквера. Гулявший вразвалочку «рабочий» встрепенулся и марафонским шагом зачесал в её сторону. Завязался разговор. Было видно, как оранжевый жестикулировал, махал себе за спину, затем в сторону набережной.

Ерохин придвинулся вплотную к экрану, – Задерживает.

– Возможно. Но не факт. – Басовитый голос из-за спины заставил Ерохина повернулся. Невысокий коренастый мужик, на вид лет тридцати пяти, напоминал борца. Про таких говорят «широкая кость». Полежаев протянул руку и крепко пожал, – Может оказаться обычным рабочим, выполнявшим приказ бригадира.

– Во время происшествия? – ядовито спросил Ерохин.

Полежаев дёрнул плечами и плюхнулся в ближайшее кресло.

– В любом случае, он должен был что-то видеть, – от возбуждения Ерохин перескочил тоном выше, – Его надо вычислить и разыскать.

 Степанченко кивнул на экран, – Уболтал, – Женщина развернулась и пошла обратно.

– А тётку выцепил? – быстро спросил Ерохин.

– Слишком далеко. Да и этот её спиной закрывал.

– Фиг с ней. Ты поиск запускай. Не тяни.

В своём маленьком, но уютном кабинете Ерохин завалился в кресло. Он нервно выстукивал карандашом строевой парадный марш. Воспоминания метались в голове, как стая юрких аквариумных рыбок. Теперь, когда его версия получала зримое подтверждение, перед ним всплывали дни противостояния. И кабинет подполковника Рухляды.

Психолог разбирался тщательно. Беседовал с каждым по отдельности. С ним, с Полежаевым, с остальными сотрудниками. Рухляда не давил. Психолог не должен влиять на ход дела.

– Отчего люди так привержены собственным идеям? Как вы думаете, Сергей Васильевич? – вопрос был неожиданным и Рухляда продолжил, пока Ерохин собирал мысли в кучку, – Почему спорят и не понимают друг друга, с пеной у рта доказывая собственную правоту?

Рухляда, маленький и щуплый, обладал твёрдым голосом наставника. Через этот голос изливалась его сильная внутренняя харизма. Ерохин тщательно скрывал волнение, всегда пробиравшее в этом кабинете. Он принял сказанное на свой счёт и вновь повторил свои выкладки.

Подполковник терпеливо ждал завершения пламенной речи.

– Сергей Васильевич, я имел ввиду не это. Я о людях в целом, о жизни, о взаимоотношениях. Почему нам столь дороги собственные идеи? Почему в бескрайнем потоке информации наш мозг выхватывает лишь то, что подтверждает собственную правоту и отбрасывает остальное? Почему мы так боимся оказаться неправыми? Вам не доводилось задумываться?

Ерохин молчал, внимательно и напряжённо глядя в глаза подполковника. После паузы, тот ответил сам, – Инстинкт доминирования.

– Что, простите? – вскинул брови Сергей.

– Один из трёх основных инстинктов, управляющих нашими поступками независимо от воли и разума. Закреплён генетически. Достался от далёких предков. – Подумав, многозначительно добавил, – Очень далёких. Потому и лежит глубоко. Руководит нами из подсознания. Также присущ собакам, волкам, приматам и ряду других стайных животных со сложной иерархией взаимоотношений.

Сергей опешил. Чего-чего, а генетики при анализе раздора в группе он никак не ожидал. Тем более, что конфликт безличностный, сугубо профессиональный, как полагал Ерохин.

Ну, Рухляда, даёт. Куда занесло. Какая-то лекция по теории эволюции. И ладно бы услышать это от Байкалова или Мурцевой, с тех станется. Но психолог!?

Ерохин хотел оспорить сказанное применительно к себе, но Рухляда закончил беседу, не настаивая ни на чём, и, даже заранее согласившись, что в данном случае причина в ином, но предложил обдумать на досуге.

Вот хитрожопый психодрюк. Вбил гвоздик в башку. Куда-то в подкорку, где, по его мнению, и обитают инстинкты. И теперь Сергей время от времени колется об этот гвоздик.

Нет. Херня всё это. Не тянул я за уши собственную версию. Или тянул? Нет. Теперь – точно нет. За смертями явно проглядывается чей-то умысел.

Заглянула Тюрина. – Через три минуты совещание у Можайского. Просил не опаздывать.

Это совещание было пятым с объединения дел и начала расследования. На предшествующих заслушивались выжимки из материалов и строились версии. Старые материалы были многочисленны, неимоверно объёмны, но бесплодны, как пустынный песок. Новые мероприятия: опросы родственников, знакомых, соседей и сослуживцев умерших, прибавили к делу несколько томов, но… зацепиться по серьёзному было решительно не за что, что укрепляло позицию Полежаева.

Сегодня заслушивали Мурцеву. Она изрядно поработала с заключениями судмедэкспертизы, а последние дни зарылась в медицинских справочниках.

А сознание Ерохина в данную минуту витало в поисковиках. Тех, что хвалился Степанченко – ведомственных, специализированных, с элементами искусственного интеллекта. Которые методично сравнивали лица паспортной фототеки с фэйсом вчерашнего «рабочего». А может уже нашли?

– … миоглобинурия … – это новое, но уже знакомое слово, вытянуло Ерохина из полузабытья.

– В двух заключениях, причиной смерти значилась маршевая миоглобинурия. Данный симптом развивается после сильнейшего физического переутомления, например, вследствие длительного изнуряющего бега. Здоровому человеку для этого надо пробежать десятки километров без остановки. В одном из дел пытались подтянуть версию о стае собак, однако версия рассыпалась на стадии расследования. Собак в центре Питера не обнаружили. Также, по данным камер наблюдения, на улицах не обнаружили и бегуна. Кроме того, одежда и обувь покойных не предполагала возможности длительного бега. Тем более, что один из них был найден с увесистым портфелем.

Гнетущая тишина вернула Сергея за стол совещаний. Вскинувшись, он поймал тяжелый взгляд Можайского. – Ерохин, ты с нами?

На лице Сергея прорезалась заинтересованная внимательность. Обойдя взглядом сослуживцев, он остановился на Мурцевой.

– Продолжайте пожалуйста, Тамара Геннадьевна, – произнёс полковник.

– Так вот, миоглобинурия, что из всех прочих диагнозов, оставалась для нас загадкой, может занять своё место в общем ряду. Поскольку, кроме физического переутомления, иной её причиной может стать запредельное количество адреналина в организме. Также, гормональным всплеском могут быть спровоцированы и другие посмертные диагнозы из нашего списка: и острая сердечная недостаточность, и обширный инфаркт, и аритмия с фибрилляцией желудочков, и даже инсульт.

Мурцева сделала многозначительную паузу.

– И что? – поинтересовался Полежаев. – Им всем вкололи адреналин?

– Нет, нет, что ты, – махнула рукой Тамара, – Следов инъекций не обнаружено. Это известный факт. Тем более, что ввести надо в кровь. … Выброс адреналина был спровоцирован.

Она снова замолкла, перехватив вопросительный взгляд Ерохина, и продолжила немного оправдывающимся голосом, – То, что я скажу, может показаться неправдоподобным, но пиковый выброс адреналина в смертельных концентрациях мог быть спровоцирован испугом. Очень сильным испугом. Они могли умереть от страха. Вернее – от ужаса.

Все впали в лёгкое оцепенение. Тишина резала слух, будто совещание проводили в склепе. Первым очнулся Байкалов, – И чем же, по-вашему, их так напугали?

– Этого я не знаю, – развела ладони Тамара и виновато вздохнула, – Но я перерыла множество медицинских источников. Случаи смертей от испуга у здоровых людей фиксируются крайне редко, но всё же бывают. И диагнозы совпадают с теми, что мы имеем.

Этот доклад Мурцевой, сшивший одной нитью все посмертные диагнозы, не породил новых версий. Скорее стал новой загадкой. Ошалевшие сотрудники расползались по рабочим местам.

А Ерохин спешил к Степанченко.

– Получилось. Нашёлся, – взволнованно выкрикнул тот, едва завидев Ерохина, – Климов Сергей Андреевич. Тысяча девятьсот девяносто первого года рождения.

– Ну ты молодец… – с вкрадчивым шепотом, как охотник, боящийся спугнуть куропатку, Ерохин медленно склонялся экрану, где на фотографии шестнадцатилетней давности красовалось молодое лицо военнослужащего срочной службы.

– Он как-то странно пробился, – осторожно начал Степанченко, с нотками удивления и непонимания, – Только по военкоматской базе. А паспортная ничего не дала.

Но и это уже неплохая зацепка. Теперь в паспортную базу завели учётные данные военкомата. И результат шокировал – паспортная выдала совершенно другое лицо. Благодаря расторопности и служебным связям Степанченко быстро выяснилось, что в паспортной базе фотография была подменена, но в её архивной копии было найдено настоящее фото Климова.

А в паспортной службе был дан ход служебному расследованию.

По Климову отправили массу запросов: по месту рождения в Ханты-Мансийск, по месту службы, учебы, поиск мест работы, запросы по бывшей супруге, с которой они уже десять лет в разводе, а также поиск любых иных данных.

По адресу регистрации Климов не появлялся вторую неделю, поэтому к концу дня был объявлен в федеральный розыск.

6. Чёрный ящик.

Лайнер национального агентства безопасности авиаперевозок дремал на запасной площадке аэропорта Пулково.

В ночь с пятницы на субботу там дежурили двое – шустрый весельчак Стас, и его хмурый напарник, вечно недовольный жизнью. Они разгружали служебный автомобиль, прибывший с места катастрофы.

Позади них, скрипнув тормозами, стала автоцистерна с логотипом Пулково. Из кабины выпрыгнул человек в служебной куртке.

Стас был в автомобиле, и уже подготовил очередной контейнер с обломками электронных устройств. Сидя у открытой двери, он поджидал напарника и с интересом рассматривал отделанный черепашьим панцирем телефон, что вопреки законам физики остался почти невредимым, в отличие от его владельца, чьи останки были разложены на нескольких цинковых столах районного морга. Разговорчивого и открытого Стаса распирало поделиться с кем-нибудь новостями прошедшего дня. Во внезапно появившемся сотруднике аэропорта, немного усталом, но добродушном и общительном, он быстро нашёл приятного собеседника. Людей всегда привлекали свербящие душу подробности катастроф, поэтому общения с персоналом аэропортов не были редкостью.

Но водитель автоцистерны Антон Порошкин появился здесь не ради новостей. Его интерес был в другом.

И уже через полчаса он выезжал через КПП воздушной гавани. Пара фраз со знакомым охранником, стандартная проверка без пристрастия, и нарастающий звук двигателя за сходящимися створками ворот.

Машина с Порошкиным более не вернётся в аэропорт. Брошенную цистерну обнаружат во второй половине следующего дня в лесополосе у Ланского пруда, на окраине Царскосельского Александровского парка.

А ранним субботним утром, за рулём своего старенького «ниссана», Порошкин подъезжал к неприметному посёлку Металлострой, на лесистой окраине которого была назначена встреча. Груз лежал в багажнике, замотанный в чёрный полиэтиленовый пакет.

Заказчик, шустрый тип с поросячьими глазками, мелькающими под козырьком полосатой кепки, остался доволен грузом. Скроив змеиную улыбку, он выставил спортивную сумку на заднее сиденье и уселся рядом. Антон огляделся и юркнул в машину.

– Всё как договаривались, за вычетом аванса, – довольно произнёс заказчик, но Антону стало не по себе. От волнения из живота раздался протяжный звук и очень некстати захотелось в туалет.

Антон пересчитал упаковки. С двух, взятых наугад, нервно стащил банковские ленты. Что-то набрал на малтфоне. Сканер валют замерцал, осветив купюры ультрафиолетом.

– О-о! Практичная модель! Телефон делового человека, – похвалил заказчик, но поймав суровый взгляд, отрешённо уставился в окно. Одна за другой откладывались купюры.

– Все нормально. – Антон убрал деньги.

Заказчик повернулся с расплывающейся харей. Он намеревался что-то сказать, но напряжённый Антон его опередил.

– А теперь я хочу предложить ещё одну взаимовыгодную сделку, – выпалил Порошкин заранее подготовленную фразу и его прошибло потом. С лица шустрилы медленно стекала улыбка. Что-то пошло не по инструкции. Меж тем Антон отдышался, сконцентрировался и продолжил сдавленным, но спокойным голосом, – У меня есть малтфон Олафа Вагнера.

Поросячьи глазки округлились. Заказчик снял кепку и протёр лысину с каймой рыжеватых волос. Теперь его прошибло потом.

– Он не разбился? Так бывает? Надеюсь телефон у вас с собой?

– Нет, он в городе, в надёжном месте.

Рыжий растерянно похлопал глазами. – Что Вы за него хотите? Почему не сообщили и не привезли сразу?

– Много лишних вопросов, – решительно отрубил Антон.

– Мне надо поз… – В кармане заказчика запищал малтфон, – Позвонить, – он нажал и поднёс к уху, – Да, Шеф! Я как раз собирался Вам звонить. Здесь вскрылось ещё…

Он слушал и часто моргал. Судя по отвисающей челюсти, возможности собственного аппарата ввели его в ступор.

– Да шеф, передаю. Это вам, – с глупым лицом он передал трубку Антону. В ухо Порошкину излился хрипловатый голос, – Ваша сумма?

– Как…кая сумма?

– Откуда Вам известно кому принадлежал телефон? Доказательства!

Антон прокашлялся.

– Мне рассказал тот, болтливый, что дежурил в машине. Я разговорил его, чтобы узнать про самописец, а он был так удивлён малтфоном, что трепался об этом без остановки. Ей-богу, будто инопланетянина увидел. Да и сам аппарат необычный, с вензелем, корпус отделан под панцирь черепахи.

– Цена!

– Что? Да… Цена должна быть не меньше самописца, – задыхаясь выпалил он, со страхом ожидая ответа. Для пущей ясности добавил, – За меньшее… не отдам.

На последней фразе голос досадно сломался, и Антон ждал торг.

– Допустим так, – согласилась трубка, – Сколько вам потребуется времени? Час хватит?

– Вполне! – обрадованно выкрикнул Порошкин, – Только передача будет в городе, в людном месте.

Нависшая пауза завершилась выдохом усмешки, – Как вам будет угодно. Называйте место, и упаси вас бог от опозданий. Сверим часы.

Опоздания Антон не боялся, так как малтфон был упрятан в его же автомобиле.

Они не знали, что за сделкой наблюдал ещё один глаз – миниатюрный дрон, зависший столь высоко, что не мог быть ни увиден, ни услышан её участниками. А в сторону посёлка уже неслись два больших черных внедорожника с тонированными стёклами.

Вырулив на шоссе, безымянный заказчик и Антон Сергеевич разъехались в разные стороны. Порошкин двигался в сторону Питера, чтобы заранее прибыть к назначенному месту. А путь заказчика лежал в направлении Шлиссельбурга, по тихому, и в этот час безлюдному Петрозаводскому шоссе.

Вскоре, позади каждого из них, на приличном расстоянии появился чёрный внедорожник, который уже не исчезал из панорамы заднего вида. Погружённый в собственные мысли Порошкин не догадался о сопровождении, чего не скажешь о заказчике. Прожжённый шельмец, сменивший массу фамилий, имён и прозвищ, себя воспринимавший по давней кличке Хазар, уже через несколько минут, ускоряясь и притормаживая, убедился в наличии «хвоста», о чём сразу же сообщил руководству. Подкрепление обещали выслать незамедлительно. А по выезду, ему сообщат марку и номер машины.

Суета была замечена «хвостом», и слежка перешла в открытое преследование. Юркий седан оказался не по зубам мощному, но не слишком манёвренному внедорожнику с тремя головорезами на борту.

Хазар уверенно наращивал дистанцию. И даже стал успокаиваться. Неожиданно снаружи раздались три гулких удара. Причём третий сопровождался хрустом, пробравшим до костей.

Снизу похолодело, импульс передался на руль и газ, машина метнулась влево-вправо, быстро выровнялась, и ускорилась с нарастающим рёвом, прижимая водителя к спинке.

Снова выстрелы. Серией глухих смазанных хлопков.

Мимо!

На повороте он отклонился влево. С заносом вырвался на прямой участок. Нога судорожно давила педаль. Спидометр зашкаливал в красный сектор.

Над рёвом мотора стало улавливаться трескучее шипение динамиков.

Связь! Твою мать!

Несколько раз нажал кнопку на руле. Тщетно – выстрелом разнесло антенну спецсвязи. Из-за большой дистанции внедорожник больше не стрелял.

В куртке на заднем сидении громко сигналил малтфон. Кто-то беспрестанно звонил.

Когда телефон наконец замолк, в уши пролез новый прерывистый тревожный звук. Он усиливался, и вскоре навстречу вылетел автомобиль ДПС, растекаясь вспышками и воем сирен.

Черт! Только этого не хватало.

– К обочине и стоять! – грохнул металлический глас.

Обезумевший Хазар вмял педаль газа. Стрелка одометра с истошным рёвом поползла в красную зону. Автомобиль ДПС заложил разворот, и вскоре стал сокращать дистанцию, продолжая орать.

– Немедленно свернуть на обочину и остановиться! Повторяю: немедленно остановиться!

Зарево слепящих маяков остудило Хазара. Он сбавил скорость. Автомобиль ДПС проскочил вперёд и стал тормозить, принуждая к остановке. А в голове Хазара быстро верстался план.

Сдам-ка я этих, с волынами. – он глянул на далёкую чёрную точку в зеркале.

Я пострадавший. Удирал от погони. На меня напали вооружённые бандиты.

План подкреплялся следами пуль. Он перевёл рычаг на паркинг, надеясь на быструю развязку, и вышел из машины. Но раскрыть рта ему не дали.

– Открывай багажник!!

– За..зачем? – взмолился он под звук пролетевшего чёрного внедорожника, – На меня напали. У них оружие, – бормотал он, махнув рукой в сторону проехавших. И понял, что инспекторов не интересует ни внедорожник, ни оружие.

Они что, заодно?

– Груз цел? Ты не был на связи двадцать семь минут, – рассерженно рявкнул инспектор и потребовал, – Открывай и выгружай самописец.

– Не могу. Без подтверждения не имею права. На меня напали. Мне надо позвонить, – заныл заказчик, прощупывая ситуацию.

– Звони, только быстро.

Из машины ДПС вышел второй инспектор и направился к ним. Хазар потянулся за курткой на заднее сиденье.

Внедорожник остановился впереди и стал медленно сдавать задним ходом. Когда Хазар сунул руку в карман куртки, из приоткрывшейся двери внедорожника прошила короткая очередь. Инспектор, стоявший у машины Хазара, резко дёрнулся, и запрокинув голову полетел навзничь. Второй прыгнул за багажник своей машины и катнулся на спину, обхватив колено. От бедра расползался багровый треугольник. Обхватив рану ладонями, он повалился на бок.

Из передней двери кубарем в кювет вылетел третий инспектор. За ним, подняв песчаную пыль, прошла косая очередь, прихватив переднее колесо. Ответная очередь просвистела под днищем внедорожника, прошив обе задних покрышки. Дверь чёрной машины захлопнулась.

Выронив куртку в песок, Хазар прыгнул в заведённый автомобиль. И с визгом рванул на шоссе, захлопнув с разгона двери. Шальная очередь прошла мимо. Поворот скрыл Хазара, понимавшего неизбежность погони и возможность новой встречи впереди. Связи нет. Своих не отличить от чужих.

Он решил спрятать груз и ехать порожняком. Вскоре свернул в лес. Колея петляла меж исполинских елей. Но была подозрительно ухоженной и вывела к дощатому забору лодочной станции.

Собак нет, ворота заперты. Он развернулся между причалом и лесом. Вышел из машины. Сквозь штакетник оглядел дом и двор. Тишина. Достал из багажника лопату.