Текст книги "Царь Ирод. Историческая драма "Плебеи и патриции", часть I."
Автор книги: Валерий Суси
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Глава 3
Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей
Вместе с секретным письмом от Октавиана курьер доставил именное разрешение для въезда в Египет. Содержание письма оказалось несколько неожиданным, а само письмо состояло из осторожных фраз и намеков. Судя по всему Октавиан писал его без воодушевления, более того ему было неприятно делиться своими подозрениями и видимо только крайняя нужда принудила его сделать это. Он поручал своему специальному посланнику внимательнейшим образом обследовать все три области: Верхний и Нижний Египет и Гептаномиду, главным образом занимаясь учетом жреческих земель и храмовых угодий. «Мне сказали, что эти служители Сераписа[31]31
1 культовый Бог египтян в облике быка
[Закрыть] неохотно вспоминают о том, что Египет римская провинция и пользуясь благосклонностью моего наместника, любезного Корнелия Галла, исхитряются расширять свои земли. Но эти благодатные земли теперь принадлежат Риму и должны быть использованы в интересах Рима. Мне же говорят, что из семи миллионов арур[32]32
2 арура = 2750 кв. м
[Закрыть] земли четвертая часть до сих пор находится во владении жрецов. Египет я подчинил власти римского народа и римский народ должен в полной мере пользоваться плодами от всего, что произрастает на этой земле, либо растет в реках или на болотах, либо хранится в недрах. Следует помнить, что для нас важно иметь не только богатый урожай пшеницы и ячменя для нужд армии, но и не менее важным следует считать сбор льна, чечевицы, клевера, фиников (хоть они в Египте не столь хороши, как в Иерихонской долине, суховаты и невелики по размеру), сезама,[33]33
3 сезам – ценное масличное растение
[Закрыть] сорго,[34]34
4 сорго – ценное травянистое растение
[Закрыть] кротона,[35]35
5 кротон – кустарник с млечным ядовитым соком, из которого делали лечебное кротоновое масло
[Закрыть] клещевины[36]36
6 клещевина – масличное растение, применялось для изготовления касторового масла
[Закрыть] и папируса. Как видишь, папирус я поставил на последнее место, но разве в боевом построении легиона не идут последними наши ветераны, самые испытанные войны? По некоторым моим сведениям любезный мой Корнелий Галл ведет дела довольно беспечно, возможно чересчур полагаясь на наших чиновников. Следует, не привлекая внимания, оказать ему помощь. Я высоко оцениваю труды Корнелия Галла на благо Рима и римского народа. Занимайся делом без спешки, Анций Валерий. Помни: лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей. Кроме того, считаю нужным добавить, что мои информаторы люди заинтересованные, а потому их сведения нуждаются в особо тщательной проверке. Следуй правилу: кто действует или жалуется в порыве гнева, тот принимается во внимание не раньше, чем твердо докажет, что это сознательное решение. В случае получения свидетельств недобросовестного ведения дел немедленно отправь с надежным курьером подробное сообщение, независимо от положения лица, о котором идет речь. До сих пор я оставался доволен твоей работой, надеюсь, что и в этот раз не будет причин укорять тебя».
Рассказ Ирода о темных сделках с папирусом, в который поначалу не очень верилось, получал основательное подтверждение. За строчками умеренного письма чувствовался гнев обманутого властителя, умеющего подчинять эмоции разуму. По привычке Анций Валерий придирчиво изучил печать с изображением Александра Великого, которую Октавиан приказал изготовить вместо печати с изображением сфинкса после того памятного случая в Александрии, когда, не удержавшись, коснулся кончика носа знаменитой мумии. Не так уж трудно было сыскать умельца, искусно подделывающего подписи и печати. Анций вспомнил ловкого секретаря Ирода и его безупречную подделку, благодаря которой удалось заманить в ловушку старого Гиркана??.?? эта печать выглядела настоящей: в ней явно просматривалась рука резчика Диоскурида, внесшая в нескольких местах рисунка малозаметные неправильности. Прибавляла уверенности также педантичная манера Октавиана проставлять не только дату, но и час написания письма, что впрочем было общеизвестным. Но только узкий круг посвященных умел извлекать скрытый смысл от расположения цифр.
В Тире Анций Валерий взошел на борт римского торгового судна, побеседовал с капитаном, продемонстрировал бумаги с грозными печатями, после чего устроился на нижней палубе и преспокойно заснул. Норовистый капитан, подумав, решил, что и ему полезно зайти в александрийскую гавань.
Корнелий Галл поселился в роскошном в восточном стиле, с башенками, с обширными террасами дворце в центре Александрии. Он был высок ростом, худ и малоразговорчив. Анция Валерия встретил невозмутимо, словно уже дожидался его появления. Бросалось в глаза отсутствие рабынь, зато повсюду попадались похотливые лица нежных мальчиков. Их гибкие полуобнаженные тела вились вокруг Корнелия Галла, делая из него рассеянного собеседника. Не ускользнули от внимания Анция и на редкость изысканные закуски, поданные к вину: баснословно дорогая краснобородка,[37]37
7 ценная рыба
[Закрыть] утонченные пряности из Индии, изобилие заморских приправ, дефрутов[38]38
8 дефрут – соус из кипяченых фруктовых соков
[Закрыть] и ликваменов.[39]39
9 ликвамен – соус из рыбы, соли и пряных трав
[Закрыть]
«Если ты намерен отправиться в Навкратиду и Птолемаиду без сопровождения, я не буду настаивать», – безразлично отозвался Корнелий Галл, – «Ты намерен также побывать в Копте и Левке Коме? Но там почти нет жреческих земель… Впрочем, воля Октавиана для меня закон».
На следующее утро, едва успев разогнать коня, Анций Валерий получил, к счастью не отличавшийся меткостью, удар в спину. Короткий дротик вонзился чуть выше правой лопатки и сбросил его на землю. Рана оказалась не смертельной, но с болезненными последствиями: правая рука не повиновалась. Анцию отвели во дворце укромные покои, о нем заботились лучшие врачи Александрии, его развлекали музыканты и танцовщицы, а подушки поправляли неожиданно появившиеся юные египтянки, распространяющие вокруг себя неземное благоуханье, сравнимое разве что с ароматом нектара. Ежедневно раненного навещал Корнелий Галл. «Мои люди изловили злоумышленника, вора и бродягу, подкарауливающего путников на большой дороге. Я не могу привести его к тебе, его уже успели казнить».
Лишь через семь месяцев рука стала сгибаться в локте, а еще через непродолжительное время стали слушаться пальцы. Поразмыслив, Анций заявил Корнелию Галлу, что покидает Египет, что следуя указаниям Октавиана надлежит ему теперь отправиться в Каппадокию.[40]40
10 государство на Востоке, граничившее с Парфией и Арменией
[Закрыть]
С почестями провожал римский наместник посланника Октавиана, собственную тригеру снарядил надежными гребцами, приказал доставить до самого Эфеса, откуда шли военные дороги на Восток. На прощанье преподнес в дар удивительной красоты жемчужину и такой же неповторимой красоты египтянку Роксану, похожую на извлеченную из моря гибкую коралловую водоросль.
В Эфесе Анций Валерий принял решение не наносить визит проконсулу, ставленнику сената, а немедленно перебраться в Смирну, где он не раз бывал во время Далмацкой войны и где у него были верные соратники.
Так он и поступил. Остановился в доме богатого купца, грека Леонидиса; наслаждался банями; тренировал руку, бросая копье; не без сердечного волнения принимал ласки покорной египтянки, которой еще не исполнилось и пятнадцати лет. Опомнился спустя месяц. Разве в том состоял его план, когда он покидал Александрию, чтобы нежиться с соблазнительной Роксаной в Смирне? Разве не задумал он хитрый ход для того, чтобы обмануть Корнелия Галла и вернуться в Египет, не испытывая больше пределов коварства римского наместника?
Он распорядился доставить Роксану в Рим при первой же оказии, снабдил ее необходимыми письмами и поручительствами, а жемчужину осторожно уложил в последнее раннее утро между высоких грудей спящей девушки, любуясь придуманной миниатюрой. Сам же, обо всем предварительно договорившись, отплыл на сомнительном полупиратском судне со смешанной разногортанной командой в направлении Мемфиса. Разбойничьего вида капитан слово сдержал и через несколько дней его быстроходный корабль пристал к пустынному берегу, матросы не мешкая набрали пресной воды из крохотного мутноватого озерка, и вот уже опять плавно и бесшумно опустились в воду десятки весел. Прислонившись к финиковой пальме Анций Валерий наблюдал за исчезающим, словно погружающимся в морскую пучину, корпусом судна.
До Мемфиса оставалось не более пяти миль,[41]41
11 1 миля = 1, 48 км
[Закрыть] но он знал, что можно не спешить. По расчетам Анция, отправленное из Смирны донесение Октавиан уже получил: не напрасно он так стремился в Смирну к верным и испытанным друзьям. Теперь он надеялся дождаться ответа хотя бы к осени, а до того времени жить не привлекая внимания в доме пивовара Герпаисия, оказавшегося по воле случая на стороне Рима в морском сражении при Акции, сумевшем отличиться, принять милости из рук Октавиана на Родосе и близко познакомиться с таинственным посланником принцепса,[42]42
12 первый по списку сенатор; Октавиан отказывался от диктаторской власти, сохраняя внешние атрибуты Республики
[Закрыть] превратившимся на его глазах из безвестного молодого человека в знатного всадника.
Как и предполагал Анций египтянин встретил его радушно и не задал ни одного лишнего вопроса. Дела пивовара шли удачно: беднота охотно раскупала дешевый напиток, а мытари[43]43
13 сборщики налогов
[Закрыть] не досаждали Герпаисию. Ветеран войны был полностью освобожден от налогов и имел все основания радоваться владычеству Рима. Его годовой доход в десятки раз превышал доход простого египтянина, исчислялся не одной тысячью драхм,[44]44
14 египетская драхма составляла одну четвертую часть серебряного (4 грамма) римского динария
[Закрыть] он вправе был считать себя зажиточным горожанином и уже подумывал о какой-нибудь чиновничьей должности.
Однообразное ожидание угнетало Анция Валерия. Он бродил по улицам Мемфиса и напряженно размышлял. Он думал о том, что в провинциях следовало бы наладить настоящую агентурную работу, чтобы повсюду, где не появись, можно было бы опереться на надежных людей. Чтобы эти люди привлекались к выполнению секретных поручений не от случая к случаю, занимаясь в остальное время собственными делами, а чтобы они прежде всего исполняли тайную миссию, отказавшись от личных устремлений. Тогда не пришлось бы томиться в бездействии, как приходится это делать теперь. Но стоит ли ждать одобрения Октавиана, чтобы приступить к созданию агентурной сети в интересах Рима? Не разумнее ли будет приступить к делу немедленно? Идея захватила Анция, увлекла, но никак не отразилась на его поведении: он по-прежнему выглядел спокойным, не суетливым, почти равнодушным человеком. Он шлифовал идею, как шлифует драгоценный камень опытный ювелир.
Месяц шел за месяцем, ответа все не было, но зато пришло приятное для уха известие: на одно колено сенат уже встал, чуть ли не принудив Октавиана принять имя Августа, признавая тем самым его божественное происхождение – ведь не напрасно авгуры[45]45
15 жреческое сословие, предсказывали будущее по крику и полету птиц
[Закрыть] творят таинства в местах, именуемых августейшими. А кто встал на одно колено, тому легче опустить второе, нежели подняться во весь рост. Анций был доволен: его будущее, словно статую, поставили на крепкий постамент. Он обязан, не страшась последствий, приступить к исполнению задуманного плана. Обстоятельства предлагали начать с Герпаисия.
Твое пиво приносит неплохой доход, год от году ты становишься богаче и недалек тот день, когда ты удовлетворишь свое тщеславие, заимев чиновничью должность. Но вместе с должностью ты примешь и чиновничью ответственность. А по закону о литургии[46]46
16 институт литургий предусматривал круговую поруку плательщиков и должностных лиц
[Закрыть] чиновники отвечают собственным имуществом за неисполнение чужих обязательств. Поверь мне, добрый Герпаисий, недобросовестных плательщиков всегда больше, чем добросовестных. Подумай: что ты приобретешь и что потеряешь.
Незнакомый с этой стороной жизни египтянин растерялся, а этого как раз и добивался Анций Валерий. Растерянный человек нуждается в советах и Анций не заставил долго терзаться сомнениями пивовара, одарив его не одним, а несколькими советами, каждый из которых предоставлял Герпаисию заманчивые шансы на безбедную жизнь под защитой самого Августа. Все закончилось так, как и замышлял Анций. Герпаисий легко, легче чем это представлял себе Анций, поставил подпись под сочиненным им текстом клятвы. «Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, всеми богами и богинями и самим Августом быть преданным Цезарю Августу, его детям и потомкам в течении всей жизни и словом, и делом, и мыслью, считая друзьями тех, кого они сочтут, и признавая врагами тех, кого они признают таковыми и за их интересы не щадить ни тела, ни души, ни жизни, ни детей, но всячески претерпевать любую опасность ради их пользы. И если я узнаю или услышу, что говорят, замышляют или совершают противное им, донести об этом и быть врагом говорящему, или замышляющему, или делающему что-либо в этом роде. А кого они сочтут врагами, тех преследовать и поражать на суше и на море оружием и железом. Если же я совершу что-либо противное клятве или не точно в соответствии с клятвой, я сам призываю проклятие на себя, на мое тело, душу, жизнь, детей и весь мой род, гибель и пагубу на все преемство мое и всех моих потомков; и пусть ни земля, ни море не примут тела моего и моих потомков и не приносят им плодов».
Анций потратил немало дней и ночей, чтобы придумать этот текст и надеялся, что и Август сочтет его достойным.
Благодаря связям египтянина в течении последующих месяцев удалось привлечь к секретному сотрудничеству еще четверых жителей Мемфиса: не обездоленных нищих, которыми кишел город, но и не знатных вельмож, чей страх перед Римом вступал в единоборство с родовым самолюбием, а таких, кто подобно Герпаисию, мог легко променять случайную удачу на прочный успех. Из Мемфиса невидимые ниточки протянулись в Навкратиду и Птолемаиду, дотянулись до Александрии, а затем и в Копт на Ниле, и в Левке Коме на восточном берегу Красного моря.
Так что, когда наконец письмо Августа попало к Анцию Валерию, дело успело уже наполниться прелюбопытнейшими фактами, грозившими неотвратимыми переменами в судьбе Корнелия Галла и, быть может, способными отразиться на положении самой Ливии. Во всяком случае в Мемфис был доставлен моряк, готовый покляться, что на его глазах в Остии[47]47
17 портовый город в 25 км от Рима
[Закрыть] сгрузили с судна золотые слитки – плату за папирус, а из-за шелковых занавесок паланкина наблюдала за разгрузкой Ливия, сопровождаемая внушительной охраной. Матрос утверждал, что узнал самую влиятельную во всей Италии матрону, спутать лицо которой также трудно, как лик Юноны или Венеры. «В тот раз мы переправили в Нумидию и Мавретанию огромную партию папируса, на обратном пути судно кренилось от тяжести золота и наверно поэтому сам Корнелий Галл взялся сопровождать груз, я видел, как он долго беседовал с Ливией на пристани и вернулся на корабль в прекрасном расположении духа, даже складывал на ходу элегические стихи и декламировал вслух».
Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей. Полгода еще потратил Анций Валерий на сбор доказательств против Корнелия Галла и Ливии, прежде чем решился отправиться в Рим. Теперь он чувствовал себя победителем, которому, к сожаленью, по статусу не положены ни триумф,[48]48
18 высшие почести, которые оказывались обычно победителям-полководцам при их возвращении в Рим
[Закрыть] ни овация,[49]49
19 овация – малый триумф, полководец вступал в город не на колеснице, а пешим или верхом и в жертву приносил не быка, а овец.
[Закрыть] ни лавровый венок, ни громкая слава. Но он мог рассчитывать на признательность Августа и… на любовь Роксаны. Казалось он вовсе позабыл о ней и почти не вспоминал о юной египтянке, и только поднявшись на борт тригеры вдруг ощутил острую тоску по ее нежным восточным ласкам.
Глава 4
Имей смелость знать
Рим строился. Следуя правилам греческого архитектурного искусства, основы которого заложил знаменитый Гипподам,[50]50
1 греческий архитектор (450 г до н. э)
[Закрыть] римляне, застраивая города, соблюдали принцип «квадрата» – улицы сходились строго под прямыми углами, образуя кварталы – инсулы и при некотором воображении их легко можно было бы сравнить с построением манипул, когорт и легионов, использующих тот же незыблемый принцип каре. Небогатые горожане жили в многоэтажных, до пяти этажей, доходных домах[51]51
2 при Августе домов-особняков было 2000, доходных домов – 47000.
[Закрыть] – ценакулах. При строительстве первых этажей вовсю использовали камень, однако последующие этажи были преимущественно деревянными. Каркасы внутренних стен заполнялись щебнем и цементом, оштукатуривались. Водопровод и канализация зачастую огибали малоимущие кварталы, а потому жильцы суетились до позднего вечера, выскакивая из дому то по естественным надобностям, то для того, чтобы добраться до ближайшего фонтана и набрать воды. Общественных уборных и фонтанов было в избытке. Также, как харчевен и таверн, поскольку домашнее приготовление пищи доставляло простому люду массу хлопот.
Неподалеку от Форума на средства Марка Агриппы воздвигалось грандиозное сооружение – Пантеон. Наружное строительство уже было завершено, но леса по-прежнему охватывали все здание, мешая оценить в полной мере великолепие арок, колонн, сводов и гигантского купола. Тем не менее Анций заметил, что строители чаще и разнообразней стали использовать дорогостоящий мрамор. Осведомленный ум без усилий связывал этот факт с окончанием разорительных гражданских войн и упрочением позиций Рима от Аквитании[52]52
3 западная часть современной Франции
[Закрыть] до Ефрата, о чем помимо всего прочего убедительно свидетельствовало и происхождение ценной породы: мрамор доставлялся из Греции, из азиатского Кизика, из Сирии, из Египта, а также из некоторых северных провинций.
Но как ни отрадно было видеть все эти перемены, еще упоительней оказалось чувство, которое он испытал, когда наконец остановился возле собственного особняка, принадлежащего когда-то зятю Цицерона – Публию Корнелию Долабелле. Это было одноэтажное строение, занимавшее площадь, на котором можно было бы без труда разместить одну центурию,[53]53
4 армейское подразделение, насчитывающее от тридцати до шестидесяти войнов; две центурии составляли манипулу; три манипулы составляли одну когорту; десять когорт составляли легион.
[Закрыть] замыслившую разбить на ночь походный лагерь.
Анций с удовлетворением окинул взглядом свежевыложенную черепицу на покатой крыше, водосток для сбора дождевой воды, ровно подстриженные кусты в саду, ухоженные клумбы и обилие цветов. Как видно Роксана не упустила ничего из напутствий и пожеланий своего господина и даже кое-в-чем преуспела больше того, на что он надеялся. Конечно, тут не обошлось без расчетливой руки секретаря Августа, хозяйственного Диомеда, письма к которому были заготовлены в первую очередь. Однако в убранстве цветника чувствовался не только вкус садовника, но и что-то еще, какая-то неуловимая гибкость, грация восточных танцовщиц. Да, действительно, цветы словно бы исполняли чудесный танец, распространяя вокруг себя медовый запах, рождая в памяти полузабытый аромат тела египтянки.
И разом, в один миг рухнули, растворились, исчезли бесследно неповоротливые и неотступные мысли о государственных делах. Анций вбежал в дом, оттолкнул, ничего не поясняя, здоровенного раба, потом еще каких-то людей из прислуги и еще, пока наконец не стиснул в осторожных объятиях, выбежавшую на шум Роксану.
Утром пошел серый будничный дождь, вернувший Анция с Олимпа на землю. Он приказал готовить носилки и, наскоро позавтракав, отправился во дворец. Но Августа нашел не на Палатине, а в уютном доме над Колечниковой лестницей,[54]54
5 Колечникова лестница (лестница рыданий) спускалась с Капитолийского холма, по ней стаскивали крючьями в Тибр трупы казненных
[Закрыть] бывшим жильем оратора Кальвы.[55]55
6 знаменитый оратор времен Юлия Цезаря
[Закрыть]
Август выглядел нездоровым, вялым и во все время обстоятельного доклада ощупывал правый бок. На нем была одета повседневная белая тога; башмаки на толстой, гораздо более толстой, чем это было принято, подошве – он был среднего роста и хотел казаться повыше; обычно спокойному выражению лица на этот раз вредили плотно сжатые губы, которые иногда мучительно приоткрывались и обнажали слишком мелкие и редкие зубы; рыжеватые волосы были уложены небрежно; нос с отчетливой горбинкой временами подергивался, отчего собеседнику становилось не по себе – подобной мимикой можно было воспользоваться для выражения недовольства или даже брезгливости.
Удрученный холодным приемом, в мрачном состоянии духа, возвратился Анций в свой великолепный особняк. Не улучшилось настроение и от мимолетной встречи с врачом Августа – Антонием Музой, успевшим сообщить, что его высочайшего пациента замучили камни в почках и что ему необходимо немедленно отправиться на серные ванны в Альбулах,[56]56
7 местечко близ Рима
[Закрыть] и что он со дня на день откладывает выезд, потому что, веря в приметы, не желает ехать сразу после нундин[57]57
8 нундины – базарный день, выпадал то на седьмой, то на девятый день месяца
[Закрыть] и дожидается наступления ид.[58]58
9 иды выпадали на тринадцатое или пятнадцатое число месяца
[Закрыть] Болезнь, кроме того, вынудила его отказаться от поездки на Капри, где он любил бывать в конце лета. Все эти обстоятельства казалось объясняли поведение Августа, но тем не менее успокоение не наступало и причиной тому, быть может, послужило внезапное появление Ливии как раз в тот момент, когда Анций переходил к рассказу о разгрузке золота в Остии. Ему пришлось умолкнуть и приветствовать супругу Августа, испытывая досадную неловкость, что не ускользнуло от ее насмешливых глаз. Она, правда, почти сразу вышла, но на прощанье царапнула его острым взором, будто провела по щеке кончиком ножа. Анций подумал еще, что она скрывалась все это время где-то рядом и слышала весь разговор.
Несколько месяцев он находился в неопределенном положении, равнодушно занимаясь домашними делами днем и наслаждаясь по ночам близостью с очаровательной Роксаной.
Прошел слух, что из Александрии прибыл Корнелий Галл. По всем признакам близилась развязка. И когда Анций получил приказ явиться во дворец, он уже определенно догадывался – развязка наступила.
На этот раз Август выглядел вполне здоровым, был любезен, благодарил за труды, одобрил идею создания агентурной сети, посоветовал всячески развивать начатое дело и под конец щедро вознаградил кругленькой суммой в полмиллиона сестерциев.[59]59
10 самая распространенная бронзовая монета Древнего Рима
[Закрыть] «Ссуди деньги какому-нибудь достойному гражданину, но с оглядкой, под гарантированный заклад, Диомед тебе поможет, а то будешь ждать возврата долга до греческих календ.[60]60
11 поскольку в греческом календаре календ не было, это выражение имело тот же смысл, что
[Закрыть] Сам же собирайся в путь. Думаю, тебе будет приятно опять встретиться с Аминтой, с пользой послужившим на благо Рима. Галаты – дикий народ, а ему удалось смирить их необузданный нрав и подчинить собственному влиянию. Заметь, мой милый Анций, не влиянию Рима, а собственному влиянию. Недавно в Пессинунте и Анкире побывал Николай Дамасский, а тебе известно, что он обладает замечательным даром извлекать существенное из малоприметного, так вот, имей смелость знать, наш верный друг утверждает, что Аминта всячески препятствует присоединению Галатии к восточным провинциям Рима. Также впрочем как хитрый Архелай,[61]61
12 царь Каппадокии
[Закрыть] вознамерившийся быть другом одновременно и парфянам, и римлянам. Парфия на Ефрате – кость в горле Рима, а что мы имеем в этом приграничном районе? Галатию и Каппадокию с их непредсказуемыми правителями. Да Армению, всегда готовую выступить на стороне Парфии. Между тем, говорят сын Аминты – Пилэмен превратился в настоящего мужчину. Николай говорил с ним и нашел в его лице разумного молодого человека. Галатия должна стать римской провинцией, а на Ефрате должны стоять наши гарнизоны. Отправляйся, Анций, и добейся этого любой ценой».
О Корнелии Галле не было сказано ни слова. Но проходя по галереям дворца Анций Валерий столкнулся с Ливией. На этот раз ее взгляд обозначал не предостерегающее касание кончика ножа – это был яростный удар кинжала, направленный прямо в его сердце.