Текст книги "Царь Ирод. Историческая драма "Плебеи и патриции", часть I."

Автор книги: Валерий Суси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

ЦАРЬ ИРОД
Историческая драма "Плебеи и патриции", часть I

Предисловие

Однажды я провел занимательный опрос. Спрашивал у всех и у каждого: кем был Великий Ирод по национальности? Никто не усомнился. Еврей, отвечали мне. Да и как же могло быть иначе, если Ирод был царем Иудеи?

Сначала меня это ввело в замешательство, а потом подвигло к глубокой задумчивости. Историю, как известно, творят люди. Каждый знает, что Сократ был греком, а Дарий – персом. Отчего же история так несправедливо отнеслась к Ироду, что люди забыли его национальность. Или им помогли забыть? Но кто и зачем?

Замечательный писатель и исследователь Лион Фейхтвангер определил свое литературное кредо так: в отличие от ученого автор исторического романа имеет право предпочесть ложь, усиливающую художественный эффект, правде, разрушающей его.

Я в огромной степени разделяю эту мысль, но хотел бы подчеркнуть, что в романе, который я теперь представляю на Ваш суд, исторический факт занимает не менее почетное место, чем художественный вымысел. А работа с фактами очень уже напоминает расследование, когда пристрастия отступают под нажимом исторической логики. Вы спросите меня, как же это возможно спустя две тысячи лет? На что я отвечу: суть человеческая неизменна и в основе человеческих поступков лежит все тоже, что лежало и в глубокой древности.

Остается только вооружиться увеличительным стеклом…

Глава 1.Жребий брошен

Анций Валерий появился на свет в консульство Марка Туллия Цицерона и Гая Антония,[1]1
  1 63 г до н. э.


[Закрыть] когда республиканский сенат еще без опаски наблюдал за стремительным тридцатисемилетним эдилом[2]2
  2 эдил отвечал за состоянием дел в городе


[Закрыть] Юлием Цезарем, видя настоящую угрозу в дерзких интригах Катилины.[3]3
  3 Катилина Луций Сергий дважды (в 66 и 63 гг до н. э.) возглавлял заговоры против сената


[Закрыть] Боги не поскупились на то, чтобы сделать судьбу Анция переменчивой, как осенний ветер в Тирренском море. В Тирренском, без сомнения, в Тирренском… Сравнения всегда конкретны и связаны с твоей жизнью, как плоды связаны с родившим их деревом. Геродот называл этруссков тирренцами, утверждая, что они древние выходцы из Лидии, а исход их якобы случился во время правления царя Тиррена. Может быть, любознательный грек был и прав. Но в Перузии,[4]4
  4 этрусский город


[Закрыть] где прошло детство Анция, у Геродота нашлось бы мало поклонников: перузийцы не сомневались, что ниспосланы на землю с неба по велению их могущественных богов – Тина и Тага.[5]5
  5 этрусские боги – отец и сын


[Закрыть] Правда, ко времени описываемых событий, многие этрусские семьи давно перемешались с римскими; их таинственный язык словно утлое суденышко затонул в полных водах латыни и лишь в иные вечера седовласые бабушки рассказывали внукам бесконечные легенды о своих предках, продолжая упрямо верить в своих варварских Богов. Но когда наступали смутные времена откуда-то с небес летели невидимые жгучие стрелы, они поражали точно в сердце и лица этруссков становились настолько похожими, что художник мог бы без усилий в одном портрете передать весь характер этого народа.

Анций отлично помнит сухой ясный день, ему четырнадцать лет, он ведет за руку младшего брата Местрия на сенатскую площадь, их обгоняют хмурые, чем-то озабоченные, люди. На площади они сбиваются в кучки и ведут непонятные разговоры. Часто произносятся слова: «республика», «диктатор», «Цезарь».[6]6
  6 49 г до н. э. – первое избрание Юлия Цезаря диктатором


[Закрыть] Мальчики слоняются между взрослыми, Анций силится уловить смысл тревожных реплик, а Местрий, скучая, тянет его прочь. «Запомните этот день, ребята, – подходит к ним невысокий бородатый человек в белой тоге, – Недолго осталось гореть нашему священному огню прелюдно, я уже вижу дым над тлеющими углями и их неотвратимое угасание. Но, знайте, покуда будут неоскверненными камни очагов наших в жилищах наших, покуда каждый из нас будет заботится о сохранении тепла этих камней, до тех пор останутся с нами Тин и Таг, а наше племя будет живо. Берегите камни очагов, зажженных нашими предками и вы достигнете божественного величия при жизни».[7]7
  7 по Тагу человек становился богом


[Закрыть] Анций знает этого человека. Все взрослое население города знает его – гадателя и прорицателя по имени Спуринна.

А через девять лет[8]8
  8 40 год до н. э.


[Закрыть] римляне жгли Перузию, не было видно неба из-за розового дыма, народ очумело метался по городу в поисках спасения, бросив на произвол судьбы очаги в своих домах. Отец Анция, робкий перузийский врач, выскользнул из города вместе с семьей накануне казни трехсот сенаторов. Воспользовавшись неразберихой Анций остался: в катакомбах на окраине города ждал неистовый Спуринна. Через два дня горстка полуобнаженных юношей, вооруженных чем попало, скопилась на задымленной площади, вела себя воинственно и безумно, выкрикивая задевающие доблесть римских легионеров слова. Глухо пристукнули и сомкнулись тяжелые щиты римлян, ряды колыхнулись и мерно двинулись с четырех сторон. Через четверть часа все было кончено. Раненых добили, а десяток выстоявших погнали по пыльной дороге. Пошатываясь, но все еще сохраняя силы, брел среди них Анций Валерий. Спуринна сгинул, его никто и никогда больше не видел.

Спустя год Анций, позвякивая грубой цепью вместе с двумя другими несчастными, изнывал от преследования прямых полуденных лучей солнца, не имея возможности укрыться в тени, так как вся троица расположилась на дощатом возвышении в торговых рядах Велабра.[9]9
  9 известный рынок в Риме


[Закрыть] Любопытные останавливались, приценивались и разочарованно отступали прочь – слишком высокую цену назначил хозяин за молодого рослого раба, на груди которого покоилась примечательная табличка, извещавшая о том, что невольник обучен грамоте и владеет несколькими языками: латинским, греческим и арамейским. Потом толпа покорно расступилась, поспешно выстраивая молчаливый коридор, из которого в тоге с широкой пурпурной каймой в окружении сверкающих латами войнов и двенадцати ликторов показался Октавиан. Он был молод, быстр и скор в решениях. Скользнув взглядом по фигуре Анция Валерия, по его продолговатому лицу, выступающему подбородку, задержавшись ненадолго на его серо-голубых глазах, оглядывающих все вокруг с презрительным недоверием, консул (а в то время Октавиан еще был консулом) отдал короткий приказ и сделка на радость владельца отборного товара состоялась без лишних слов.

Боги вторглись в его судьбу, затевая странную и непредсказуемую игру, в которой все смешалось в один противоречивый запутанный клубок. Нежданно-негаданно Октавиан, человек, который сжег Перузию, осквернил священные камни очагов ее жителей и казнил сенаторов, понравился ему. Какое-то время Анций чувствовал себя преступником и пытался отделаться от этого ощущения, но чем больше проходило времени, чем больше ему выпадало говорить с молодым консулом, слушать его рассуждения, испытывать его открытое дружеское расположение, тем сильней он попадал в приятную зависимость от этого человека. Теперь он часто размышлял на темы их бесед и все чаще обнаруживал простую правоту своего покровителя. Люди своекорыстны, властолюбивы, завистливы и надменны, им трудно договариваться между собой, они устраивают свары, интриги и заговоры, они не умеют поделить власть, их компромиссы непрочны и недолговечны. А разве сенаторы отличаются чем-то от других людей? Только тем, что их пороки простираются дальше, чем пороки простых людей. Боги помогают тому, кто оглядывается на прошлое, видит настоящее и бесстрашно смотрит в будущее. «Республика – ничто, пустое имя без тела и облика, – так говорил мой дядя, – и нашел ужасную смерть, я же хочу разделить власть с римским народом», – часто повторял молодой консул. Рим не варварское государство, Рим несет свободу и справедливость. Разве Рим желал такой печальной участи для Перузии? Но разве можно оставлять неотомщенными врагов Рима? А разве Луций Антоний,[10]10
  10 брат Марка Антония


[Закрыть] поддержанный перузийскими сенаторами, не был злейшим врагом Рима? Также как его двуличный брат Марк Антоний, с которым, к сожаленью, пока приходиться договариваться. Но когда-нибудь этим договоренностям придет конец. Жаль, что Перузию пришлось сжечь. Но что поделаешь? Таков безумный исход любой гражданской войны. Когда все это закончится, Перузия будет отстроена заново и станет краше прежней.

Остатки сомнений в душе Анция рассеяло знакомство с Меценатом Гаем Цильнием, таким же тирренцем, как и он сам. Что Спуринна? Фанатик, шарлатан, такие, как он, любят подстрекать и никогда не предвидят последствий. Посмотри на Вергилия, вот кто истинный этрусск! Только что изданы его совершенные «Буколики», сделавшие его мгновенно знаменитым, его имя произносят с благоговением торговцы и солдаты, парикмахеры и кузнецы, столяры и жестянщики, пекари и виноделы, квесторы и цензоры, преторы[11]11
  11 преторы ведали судебными делами


[Закрыть] и консулы, полководцы и герои. И всем известно, что он – этрусск! Так кто более полезен нашему племени – фанатик Спуринна или высекающий бессмертие нашему народу Вергилий?

Неспокойно было в Италии. Ни Брундизийский договор между Октавианом и Марком Антонием, ни последовавшее на следующий год Мизенское перемирие с Секстом Помпеем, не давали надежд на прекращение гражданской войны. Октавиан готовился к решающим схваткам и был полон решимости одолеть всех своих врагов. И в этот момент разброда и неопределенности судьба Анция Валерия сделала очередной внезапный поворот: Октавиан даровал ему свободу. А через месяц он уже отправился в диковатую Галатию,[12]12
  12 галаты, кельтские племена, осевшие в Малой Азии.


[Закрыть] в город Анкиру, к тетрарху[13]13
  13 распространенный титул правителя в восточных провинциях


[Закрыть] Аминте Бригате, имея при себе секретное письмо и поручение не допустить дальнейшего сближения влиятельного вождя галатских племен с Марком Антонием.

Он пробыл у Аминты три года, вплоть до начала военных действий в Далмации, сообщаясь с Октавианом через надежных посредников. Теперь он отправился в соседнюю с Далмацией Фракию, чтобы отвести всякую возможность вступления в войну фракийцев на стороне неприятеля.

Потом, когда с Далмацией было покончено, он опять вернулся в Анкиру. Отношения между Октавианом и Антонием обострялись, из Александрии доходили сведения о подготовке к большой войне, посланцы Клеопатры и Марка Антония объявлялись повсюду, вели себя настырно и кое-где небезуспешно. Но из Галатии они возвратились удрученными: Аминта Бригата поклялся биться за Октавиана насмерть.

За год до решающего сражения при Акции[14]14
  14 31 год до н. э.


[Закрыть] Анций Валерий перебрался в Иерусалим. Царь Иудеи Ирод произвел на него громадное и вместе с тем двойственное впечатление: он был невысокого роста, но крепок; отлично держался в седле, блестяще бросал копье и стрелял из лука, бешеная энергия его приводила в изумление; иногда он казался кротким и добросердеченым, иногда безжалостным и жестоким, причем жестокость его казалось не знает пределов. В довершение к этому он был чрезвычайно мнительным, недоверчивым и умным, что делало его непредсказумым и ненадежным. Способствовала тому и вся томительная гнетущая атмосфера, которая ощущалась не только в стенах дворца, но и за его пределами и казалось распространяется дальше, за высокие крепостные валы Иерусалима, по всей Иудее. Ирода не любили. Не любили за то, что он был идумейцем; за то, что взял приступом Иерусалим и устроил в нем резню; за крутой нрав, за ум, за хитрость, за склонность к любовным играм с юными евнухами; за то, что он для этого красился и прижигал икры скорлупою ореха для смягчения волос. Список возмущений иудеев, будь такой список составлен, не уступил бы по своему объему свиткам Священного Писания. «Они обвиняют римлян в высокомерии. Да сравнится ли кто-нибудь с их собственным высокомерием? – разоткровенничался однажды Ирод перед посланником Октавиана, – Увечный нищий с базарной площади почитает себя выше меня, царя иудейского. Потому что он принадлежит к Богом избранному народу. Я прогнал Дориду, взял в жены Мариамну, в ее жилах течет кровь Маккавеев,[15]15
  15 основанная во II веке до н. э. царская династия Хасмонеев получила в истории прозвище Маккавеи, что означает – молот; династия правила свыше ста лет до середины I в до н. э.


[Закрыть] у нас два сына, я сделаю их наследниками. Помпей осквернил храм. Я отстрою его заново, это будет грандиозное сооружение. По всей Иудее я возведу великолепные храмы, построю города, каналы, дороги, разведу роскошные сады. Что им еще нужно? Пять лет я раболепствую перед Мариамной, я люблю ее, я исполняю все ее прихоти, все капризы. И что? Она презирает меня пуще прежнего; она, подстрекаемая матерью, состоит в тайной переписке со своим не смирившимся дедом – Гирканом????торого искалечил и изгнал из Иудеи собственный племянник – Антигон. Я имел право рассчитывать на благодарность Гиркана, отомстив Антигону, который своей вероломностью и коварством удосужился возбудить к себе ненависть даже Клеопатры, неизменно благорасположенной к роду Маккавеев. Царица не стала препятствовать позорной казни, придуманной Марком Антонием для этого отщепенца и Антоний собственной рукой раскроил ему череп боевым топором. Но старого Гиркана, затаившегося в Парфии, преследуют воспоминания: пользуясь покровительством Помпея он сорок лет упивался властью над иудеями, не желая разделить ее ни с кем; он даже сан первосвященника никому не доверил; честолюбивые воспоминания не дают ему покоя, он не оставляет надежд вернуться в Иерусалим. Призрак заговора бродит по дворцу». Ирод приблизился к Анцию Валерию вплотную и прошептал ему на ухо: «Мариамна, жена моя мечтает о моей смерти, ее мать молится о моей погибели, они обвиняют меня в смерти несчастного Аристовула.[16]16
  16 младший брат Мариамны


[Закрыть] Говорят, что это по моему приказу мальчика утопили в иерихонском пруду охранники-галаты. Воистину, кого Юпитер хочет погубить, того лишает разума. Галатов преподнесла мне в дар Клеопатра. Так неужели, вознамерься я и правда лишить жизни Аристовула, прибег бы к помощи рабов, преданно служивших египетской царице? По совету Клеопатры я назначил Аристовула первосвященником и уверяю тебя, мой бесценный друг, мне нравилось наблюдать как он справляется с обязанностями, с которыми сложно справляться и умудренным жизнью старцам. Он вносил умиротворение и покой в сердца людей, Иерусалим в те благословенные дни напоминал райские кущи. Так мог ли я желать его смерти? Задумайся, мой друг, и следуя логике римских юристов задайся вопросом – кому это выгодно? Клеопатра покровительствует Александре,[17]17
  17 мать Мариамны


[Закрыть] они шлют другу другу ласковые письма, египетская царица принимала самое горячее участие в судьбе Аристовула. Кому было выгодно умертвить юношу, а вину за его погибель возложить на меня? Тому, чей изощренный ум готовил мне печальную участь и заметь, мой друг, почти достиг цели – меня призвали в Александрию и Клеопатра настаивала на моей немедленной казни. Никогда я не был так близок к смерти. На мое счастье Марк Антоний неожиданно проявил твердость и не уступил своей возлюбленной, но клянусь всеми Богами, ему это нелегко далось. Вот тебе загадка, Анций Валерий, достойная высокого ума – кому все это было выгодно»?

В тот вечер Ирод никак не мог успокоиться и не отпускал Анция Валерия. Они проговорили всю ночь, но как только речь заходила о предстоящей войне, Ирод становился неуловимым, говорил загадочными витиеватыми фразами и больше всего напоминал в тот момент бродягу-астролога, одного из тех шарлатанов, что подкарауливали зевак в тавернах и на постоялых дворах и чей заработок впрямую зависел от невнятного боромотания и доверчивости путника. Тину и Тагу эти мошенники вряд ли пришлись по душе.

Вскоре Анций Валерий покинул Иерусалим. Прощаясь с царем Иудеи, он не предполагал, что судьба еще не раз сведет его с этим сколь противоречивым, столь и незаурядным человеком.

Глава 2
Война всех против всех

Итак, расставшись с Иродом накануне большой войны, Анций Валерий поспешил к месту, где Октавиан собирал военный совет. Войска противников маневрировали на огромном пространстве, иногда пересекаясь и вступая в отдельные стычки. На юге Италии, в Греции, на Крите, на Кипре, в Египте, в Сирии, вдоль побережья Северной Африки, повсюду можно было обнаружить колонны солдат и отряды кавалерии в сопровождении вспомогательных когорт из ремесленников, мастеров оружейных дел, знаменосцев и музыкантов; взрыхляя почву, медленно двигались осадные машины – тараны, камнеметы, катапульты. Заинтересованные в исходе дела гражданские лица: снабженцы, банкиры, торговцы оптом и в розницу, торговцы рабами, ланисты, устроители аукционов, зрелищ, авантюристы, дамы из высших слоев общества и женщины, рассчитывающие на выгоду от содатских щедрот – все пытались разгадать замысловатое движение войск, чтобы не пропустить день решающего сражения. Каждый понимал неповторимость предстоящего зрелища. Все эти люди составляли длинные нестройные и шумные обозы, следующие за войсками.

Анций, спешно сменяя лошадей, приближался к Антиохии, откуда было легко добраться до Кипра. Там, в Пафосе, Октавиан собирал военный совет. Но как не спешил Анций, а все равно застрял в Антиохии на несколько дней: море озлобилось и прочно прибило корабли к берегу. Во дворце наместника Сирии Септимия Ворода дожидались спокойной погоды Марк Випсаний Агриппа и Николай Дамасский. Мужчины коротали время за игрой в кости и за разговорами о войне: умопомрачительно подскочила цена на корабельное дерево, неприметные торговцы из Мазаки и Вифинии в одночасье обрели завидные состояния, повсюду строятся новые верфи, имена корабелов упоминаются чаще, чем имена сенаторов и не реже, чем имена полководцев. «Когда между армиями так много воды, решающее сражение не может произойти на суше», – сказал Марк Агриппа, – «Как ни удобны перевалы Тавра, как ни заманчивы Киликийские ворота и военные дороги, расходящиеся веером из Мелитен, на этот раз им не оставить о себе память в истории, как о месте, где мы разобьем Марка Антония. К сожаленью, не полководца, а всего лишь влюбленного». Шутка понравилась и вызвала смех. Агриппа между тем подошел к карте, висевшей на стене и в пять минут нарисовал картину предполагаемого морского сражения. «Это будет великолепное зрелище, которое разумеется затмит впечатление от представлений в Навмахии Цезаря.[18]18
  1 искусственное озеро в Риме, где в дни празднеств устраивали морские сражения рабов


[Закрыть] По моим предварительным расчетам здесь скопится не менее тысячи галер, бирем и тригер». Агриппа немного ошибся: в морском сражении столкнулись семьсот пятьдесят кораблей, но те, кому посчастливилось стать зрителями этого побоища вряд ли заметили бы эту неточность – зрелище получилось настолько захватывающим, что всякая арифметика уже не играла никакой роли.

После Акции победители вступили в Александрию и когда по приказу Октавиана из святилища вынесли золотой гроб Александра Великого, чтобы рассмотреть его получше, среди других очевидцев этого события был и Анций Валерий. Он видел, как Октавиан, наклонившись, пристально рассматривал легендарного полководца и, не выдержав, коснулся пальцем затвердевшего кончика носа мумии. Кое-кто в свите нервно вздрогнул и посмотрел с опаской на синие египетские небеса.

Потом была долгая стоянка на Родосе, куда все прибывали и прибывали просители, коммерсанты, кредиторы-корабельщики, юристы, заимодавцы, ростовщики, независимые вожди либурнийских племен из Иллирии, царьки или депутации из провинций с поздравлениями, с ценными подарками, с рабами. Сюда же был вызван Ирод и никто не смог бы поручиться за то, что он выберется с острова целым и невредимым: во время всей военной компании он ловчил, хитрил, нашел способ уклониться от участия в морском сражении, для чего предпринял какой-то неуместный поход в Аравию, явно с отвлекающей целью, медлил, пару раз вяло завязывал схватки с арабами, дожидался развязки, а когда она наступила, тут же увел войска и укрылся в Иерусалиме.

На Родос Ирод прибыл в скромной одежде частного лица, совсем не царского вида, в сопровождении своего секретаря Диофанта и двух любимых евнухов, видимо, готовых несколько скрасить его последние часы, если на то будет воля Божья. Заприметив в окружении Октавиана Николая Дамасского и Анция Валерия в его темных глазах мелькнула надежда. Николай хоть и сириец, а как сказал Цицерон «нет никого продажней сирийцев», он все же принадлежит к числу старых друзей и может замолвить словечко. Да и этот посланник Октавиана – Анций был ласково принят в Иерусалиме, а тому ночному разговору можно придать куда больше значительности, чем оно было на самом деле. Если повезет…

Ироду повезло: и Николай Дамасский сказал свое слово, и Анций Валерий не отмолчался, отдал должное его достоинствам. Октавиан не пренебрег мнением двух таких знатоков Востока. В конце концов войска Ирода не встали на пути римлян, а Иудею кто-то должен держать в узде. Врагов казнить, друзей одаривать. Всю обратную дорогу Ирод шутил, посмеивался, пил вино и обнимал, как близкого друга, Анция Валерия, опять отправленного в Иерусалим. «Думал лишусь на сей раз головы», – расслаблялся Ирод, – «А приобрел Трахонитиду, Батанею и Авранитиду.[19]19
  2 области южнее Иудеи


[Закрыть] И пальмовый лес, мой пальмовый лес, на который позарилась алчная Клеопатра, а Антоний разумеется тут же отобрал его у меня и преподнес своей возлюбленной. Ты знаешь, Анций, мне пришлось взять в аренду мой собственный пальмовый лес у этой насмешливой царицы, я заплатил ей двести талантов.[20]20
  3 талант – 6000 серебряных монет, чтобы заработать эту сумму простому еврею надо было работать примерно 24 года.


[Закрыть] Слава Октавиану! Я непременно построю в его честь великолепный город и возведу его статую до облаков». Анций тоже был весел: ему тридцать три года, у него отменное здоровье, Октавиан пожаловал ему золотое кольцо всадника,[21]21
  4 привилегированное сословие римского общества, стоящее на одну ступеньку ниже сенатского сословия


[Закрыть] вот оно сверкает на пальце, на его тунике теперь пурпурная полоса, она не такая широкая, как у сенаторов, но она восхитительна; у него собственный особняк в Риме, недалеко от Карин,[22]22
  5 престижный район в Риме


[Закрыть] который он, правда еще в глаза не видел, но разумеется это чудный особняк: у Октавиана изысканный вкус. Когда-нибудь он обзаведется семьей, многочисленными рабами и будет наслаждаться размеренной жизнью, наносить визиты преторам и консулам, принимать их в своем роскошном доме, а в театре садиться отдельно от плебеев на специально отведенные для всаднического сословия места. И это все он – этрусск, бывший раб, чуть было не сгубивший себя на перузийской площади во имя фанатичного блеска в глазах Спуринны. «И тебя не забуду», – вернул его из грез голос Ирода, – «По-царски одарю».

Чтобы избавится от угрозы заговора, надо избавиться от той головы, в которой он созревает. По приезду в Иерусалим они сошлись на том, что такая голова затаилась в Парфии и принадлежит деду Мариамны, старому Гиркану. О том, чтобы умертвить его прямо в Парфии не могло быть и речи – парфяне надежно охраняли старца. Оставалось под каким-либо предлогом заманить его в Иерусалим. Анций отправился в Дамаск с рекомендательными письмами от Николая Дамасского, заготовленными на всякий случай заранее и довольно быстро нашел подходящего для дела сирийского богача Сарамаллу. Тот, с подарками, в окружении красавиц, с подделанным от имени Мариамны письмом, отправился в Парфию, задобрил царя и очаровал старого Гиркана. «Ирод мечтает видеть тебя первосвященником, видишь, и дочь твоя пишет об этом». Иудеи из местной общины недовольно поглаживали бороды и недоверчиво покачивали головами. Сарамалла привез Гиркана в Иерусалим. Через три дня, под утро, труп знатного старика нашли в дальнем крыле дворца. Мариамна перестала скрывать свою ненависть к мужу. «Как мне поступить, мой бесценный друг»? – обращался Ирод к Анцию, – «Ты единственный, кому я могу еще доверять в этом зловещем дворце. Ферор,[23]23
  6 брат Ирода


[Закрыть] прикрываясь невинной шкурой агнца, жаждет власти, зависть снедает его. А Саломея?[24]24
  7 сестра Ирода


[Закрыть] Говорит, что отправилась в Каллирой[25]25
  8 курортное место с целебными источниками на берегу Иордана


[Закрыть] с единственной целью поправить здоровье силой целебных источников. И какое совпадение: одновременно там оказался Корнелий Галл. Ты не знаешь Корнелия Галла? Ливия[26]26
  9 вторая жена Октавиана из древнего рода Клавдиев


[Закрыть] навязала его в друзья своему мужу и добилась его назначения наместником в Египет. Священник Симон из Александрии в секретном послании сообщает, что этот ловкий фаворит Ливии проявляет недюжинные коммерческие способности. Что ты знаешь о египетском папирусе? Что его используют для письма?», – Ирод глухо рассмеялся, – «Да ему цены нет, этому болотному растению: корни его пускают на топливо, из стебля сооружают прочные и легкие лодки, из тонкого наружного слоя выделывают паруса, циновки, одежду, одеяла, плетут веревки. Но ты прав: прежде всего его ценность заключается в чудесных свойствах, благодаря которым он стал незаменимым средством для письма и соперничает в этом своем качестве разве что с пергаментом. Спрос на него велик, а Корнелий Галл припрятывает товар, вздувая цены до небывалых размеров. Склады в Копте[27]27
  10 портовый город в Египте


[Закрыть] доверху забиты папирусом, но кто в состоянии проникнуть туда и уличить человека, наделенного неограниченной властью, врученной проходимцу самим Октавианом? Кто? Если Октавиан, несомненно с подсказки Ливии, издал эдикт, согласно которому без специального разрешения въезд в Египет запрещен даже сенаторам. А, между тем, из порта Левке Коме на восточном берегу Красного моря ежедневно отчаливают суда, чьи трюмы забиты ценным грузом. На десятый день они способны достигать родосской гавани и столько же времени им требуется, чтобы укрыться в бухтах троглодитов.[28]28
  11 так называли эфиопов


[Закрыть] Ты думаешь Октавиан догадывается об этих сделках? Или ты думаешь я оговариваю Ливию, зная о ее враждебности ко мне? Поверь, мой бесценный друг, Ливия не мой враг. Она враг Октавиана. Сколько лет теперь ее сыновьям? Они еще дети. Но запомни мои слова: она не остановится ни перед чем, чтобы извести род Октавиев и добиться завещания в пользу одного из своих сыновей. А для этого ей потребуется много денег, очень много. Столько, что об этом уже нужно позаботиться сегодня. Корнелий Галл всегда был заодно с Клавдиями, Ливия не ошиблась в своем выборе. Теперь ей понадобилась Саломея… Зачем? Она не успокоится, пока не сгноит меня. Да только знает, что в Египте полно моих друзей, потому побаивается до поры, осторожничает. А Саломея? Думаешь, я казнил Иосифа,[29]29
  12 муж Саломеи


[Закрыть] поверив ее наветам? Да она просто воспользовалась случаем избавится от наскучившего мужа. На ее счастье этот пустобрех надоел не только ей, но и мне. Но моя сестрица? Матери подсыпет яду – не поморщится. А как мне поступить с этим вздорным семейством „Бне-Баба“?[30]30
  13 влиятельное аристократическое семейство в Иудее


[Закрыть] Ты бы видел, с какой надменностью говорил вчера со мной молодой аристократ Рафаил… И я принужден терпеть его оскорбительный тон и его ядовитые речи: тронь одного из них и все эти защитники Маккавеев от служителей храма до черни из Нижнего города, все они бросятся сюда, с одним желанием – растерзать меня. Нет, по одному их трогать нельзя. И не трогать их – тоже нельзя. Ты понимаешь меня, мой бесценный друг»?

Несмотря на оказанные Октавианом милости Ирод вел себя осмотрительно. Он знал, что из Иерусалима в Рим наезжают иудейские депутации с жалобами на него, что кое-кто из окружения Октавиана непрочь подлить масла в огонь и что особенно усердствует Ливия: не зря расспрашивала Николая Дамасского об Иерихонской долине, о той самой долине, что наполнена ароматами пальмового леса, соблазнившего некогда Клеопатру. Воображение Ирода без усилий переносило образ Ливии через все моря, острова и горные хребты; он видел близко расчетливые глаза могущественной римлянки на миловидном лице, ее аккуратный носик, элегантно принюхивающийся к запахам. Такой чувствительный носик не проведешь, от него не скроешь дивного благоухания бальзама, за который сметливые купцы платят золотом. Догадывается ли этот проницательный посланник Октавиана, «бесценный друг» о том, что и у него, как у Корнелия Галла, имеются свои потаенные места, где можно попридержать товар, выгадывая в цене? Может и догадывается, но из благоразумия виду не подает: за «родосское словечко» сто талантов получил в награду и еще сто за голову поглупевшего Гиркана; какому-нибудь пекарю таких денег и за двадцать лет не заработать. «Так как же мне поступить, мой бесценный друг? Александра что ни день сносится с семейством „Бне-Баба“, а потом по ночам запирается с Мариамной. Видно уж ничто не отвратит их от злокозненности и пагубной склонности к заговорам. Горе мне, горе! Я ведь люблю жену свою и не желаю ей погибели. Но если смотреть на все это равнодушно, то тогда самому надо готовиться к смерти. Что же мне делать, друг мой единственный»?

«Чтобы избавится от угрозы заговора, надо избавиться от той головы, в которой он созревает», – твердо сказал Анций, – «Но слуги не должны находить по утрам трупы в дворцовых нишах, когда над всеми нами властвует закон. Суди их, царь».

В подвалах крепости Александрион свидетели охотно давали показания. Во избежание излишней суеты и путаницы Ирод приказал вывести из дела тещу. «Все равно ей теперь не с кем будет колдовать по ночам». Судебная процедура была соблюдена, выступили свидетели, дали слово Ферору, дали слово Саломее, добросовестно выглядел защитник, его роль поручили исполнить молодому финансисту из Александрии Птоломею, блестящую обвинительную речь, не без участия Анция, подготовил и произнес Ирод. Был он полон неподдельной печали и несколько раз во время речи глаза его увлажнялись, на шее взбухали толстые, как веревки, вены, они перехватывали горло удавкой, принуждая к внезапным паузам. Но судьба Мариамны была уже предрешена…

Бальзамированное в меду ее тело положили в самой большой и светлой зале крепости Масады. Сутулясь, с потемневшим лицом и мутным взором проходил в залу Ирод, закрывался и подолгу оставался наедине с бездыханной своей супругой. Так и не дождавшись похорон Анций Валерий, получив с курьером письмо от Октавиана, отбыл в Александрию.