Текст книги "Байрон"
Автор книги: Валерий Шпаковский
Жанр:
Путешествия и география
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
«Мы в такие шагали дали,
что не сразу-то и дойдешь.»
В этот раз опять в ССО «Украина», Командиру удалось взять с собой в отряд друзей: Сапога, Куска, Мишу, Сурового, Длинного, Перса, Усача, Льва, Петра Я. с его товарищем Мовчаном, а вот Байрон опять пал жертвой своих страстей – «пролетел» из-за сессии и девушки Таньки, хотя обещал и собирался, даже рюкзак собрал.
И в этот раз до Сибири добирались самолётами всем отрядом, причём в самолёте Харьков-Москва, как оказалось мы летели вместе с ректором нашего института профессором Семко М. Ф., поэтому в автобусе, перевозившем нас от самолёта до здания аэропорта, все бойцы старались подойти к нему поближе и сфотографироваться, он не возражал – по нашей форме и надписям на ней он видел, – что это его студенты и пожелал нам хорошей работы. Как жаль, что на следующий год его не станет.
Наши квартирьеры как обычно вылетели на неделю раньше по маршруту: Харьков-Свердловск-Тюмень-Сургут-Нижневартовск.
Город – Нижневартовск – это административный центр Нижневартовского района Ханты-Мансийского автономного округа – Югры, входящего в Тюменскую область. Город расположен на берегу реки Оби в непосредственной близости от Самотлорского нефтяного месторождения. Начиная с 1960-х годов – эпохи активного освоения месторождений Западной Сибири – небольшой посёлок нефтяников начал активно развиваться и превращаться в современный комфортный для жизни город.
Вот превращать посёлок из домов – «Времянок» в современный город была наша задача, занимались мы там в основном строительными работами. Жили в разбитом палаточном лагере на станции Мегион в СМП -226, на работу ходили в новые строящиеся дома рядом, вечерами устраивали дискотеки для местных и для себя и соседних стройотрядов. Там был «Куст», то есть понаехало много стройотрядов сов всей страны, но работы вроде всем хватало. В конце каждого месяца Командир бегал по местным начальникам и прорабам, проверяя правильность смет, калькуляций, нарядов и «процентовок» за выполненные работы, грозя им выговорами и международными скандалами, если студенты получат «недостойную» их высокого звания Бойца ССО зарплату.
В отряде были два темнокожих представителя знойной Эфиопии и трудновоспитуемый подросток, который оказался нормальным пацаном, никуда не сбегал, спиртное не искал, а честно работал до 4-х часов дня. Если не получалось «впечатлить» местных начальников, приходилось идти к Начальнику СМП-226 и «плакать в жилетку», а тот мужик был страшно крутой, как он материл на оперативках своих нерадивых подчинённых – это был высший пилотаж, таких слов даже раньше многие и не слышали, поэтому даже уши заворачивались от такого мата. Какие люди были, страшно вспомнить…
На стадионе «Центральный» участвовали в открытии фестиваля «Самотлорские ночи», а на улице Дружбы народов, где размещались «этнические площадки» устроили «Уголок Харькова». У Миши М. там возник любовный роман с местной аборигенкой, и он часто не ночевал в лагере. На прощание устроили большой банкет с костром и дискотекой, на которой все бойцы выстроившись гуськом и подвывая – лихо танцевали какой-то свой собственный лихой танец под песню «People Let’s Stop the War» американской рок-группы Grand Funk Railroad.
Проводив отряд назад в Харьков, Командир оставался там ещё на неделю с группой крепких бойцов для закрытия нарядов и получения заработанных отрядом денежных средств. Получив огромную по тем временам сумму денег, которая поместилась в двух рюкзаках, попрощались с местным строительным и партийным руководством, а также взяли у Мишиной зазнобы – письма для него, а на словах передать велено было, что «его засосы надолго останутся на её теле!».
Назад полетели самолётами через Москву, чтобы догнать отряд и быстрее довезти деньги в целости и сохранности до Харькова, спали в обнимку с рюкзаками по очереди, всегда пара бойцов бодрствовала с молотками за пазухой, а у Командира были охранные письма на всякий случай для возможных конфликтных ситуаций с органами правопорядка и прочими заинтересованными лицами.
Долетели в Харьков быстро и без эксцессов, даже подумалось, что в принципе легко передвигаться по огромной стране с огромной суммой денег. Бойцы уже ждали в общаге БКК и «бухали» отмечая приезд, на следующий день по составленным ранее расчётным ведомостям началась выдача денежных средств. Оккупировав комнату № 217, охрана по одному запускала бойцов, а Командир, заваленный деньгами и бумагами в течение трёх дней, выдавал под роспись заработанные деньги, жал руки и благодарил за службу, желал хорошего отдыха. Тогда «на руки» бойцам вышло по 500–600 рублей, а один из местных папаш-видимо крупный начальник, судя по галстуку, пришедший за деньгами вместо сына уже уехавшего куда-то отдыхать, крепко пожал Командиру руку и сказал:
– «Спасибо за трудовое воспитание сына, он просто изменился за эти три месяца» —
и… расписавшись в ведомости, отказался от денег, махнул на них рукой – мол оставьте себе…, чем очень тогда сильно озадачил Командира.
«Деньги меня не волнуют – деньги меня успокаивают!»
Пока раздавал деньги Командира вызвали в КК и сообщили, что по итогам стройотрядовского лета Тюменской зоны ССО «Украина» ХПИ занял 1-е место, чем прославил институт. За что все бойцы награждаются бесплатными путёвками в спортивно-оздоровительный лагерь в Крыму в сентябре, а Командир – Почётной грамотой ЛКСМУ Украины и туристической путёвкой в Югославию в октябре, мол давай срочно оформляй загранпаспорт и собирайся.
Та поездка за рубежи СССР запомнилась тем, что состав туристической группы формировался в Киеве, состоял весь из отличившихся комсомольских работников, руководителем была 2-й секретарь Львовского обкома партии-милая женщина бальзаковского возраста, подсевшая в комсомольский поезд во Львове. В Киеве в Обкоме комсомола было намёком сказано, что в Югославии будут проходить «вечера дружбы» и неплохо бы было прихватить с Родины водку – бутылок так по 6 на каждого активиста. Сказано – сделано.
Партия сказала: «Надо» – Комсомол ответил – «Есть!
Как раз тогда только начала выпускаться водка «Пшеничная» с красивой такой этикеткой, в виде полей урожайных и колосящихся, «затарились» как положено, и поехали из Киева, а ближе к границе выдали декларации для заполнения, а там черным по белому написано:
– «Алкоголь возможен к провозу через гос. границу только в количестве трёх бутылок!»
Что тут началось, народ в панике бросился уговаривать проводниц спрятать спиртное в их служебных холодильниках, те девчонки молодые и запуганные в отказ идут сразу, мол нас накажут если найдут и за «бугор» больше не выпустят, и так свой алкоголь в допустимых пределах везём, а тут ещё ваш – комсомольцы мол такие-сякие.
А потом как-то все успокоились, расселись по своим купе и начали ближе знакомиться друг с другом и уничтожать лишнее спиртное, не выливать же его за борт! Поэтому, когда руководитель группы села на поезд во Львове она с удивлением рассматривала полупьяных комсомольских активистов, бродящих из вагона в вагон, и думала, что может она поезд перепутала и не туда села?
А бравые таможенники в Чопе проверяя декларации, чемоданы и холодильники, тоже очень удивлялись и шептались между собой:
– Мол, вроде должны комсомольские активисты ехать, а тут пьянь какая-то и без галстуков даже, в одних трусах по купе сидят и водку хлещут…
В Загребе и других городах нашу группу сопровождал высокий красавец Павел, который был очень охоч за девушками-хохлушками и водкой, приглашал их к себе в номер и устраивал «Вечера дружбы», а в городе Триест наполовину итальянском, где даже условной границы не было, он собрал со всех деньги и ушёл в Италию, откуда через полчаса вернулся нагруженный кипами джинсовых штанов разных размеров, мол они там дешевле. Все его благодарили страшно. Джинсы-тогда в большом дефиците в СССР были.
Опоздавшие же к раздаче другие девушки потом заставляли его опять ходить в Италию за «джинсой» все три дня остановки в Триесте. В Загребе тогда Командир впервые посмотрел фильмы «Звёздные войны» с Харрис оном Фордом и «Лихорадка в субботнюю ночь» с несравненным Джоном Траволтой, попробовал необычный напиток Schweppes с виски и привёз домой джинсы, пару фирменных овальных бутылок Coca-Cola и диск группы Pink Floyd «Wish You Were Here».
Вербовка
«Вербовка – это привлечение к сотрудничеству со специальными службами».
Итак, Командиру надо было готовиться к новому стройотрядовскому сезону и в первую очередь заняться набором – вербовкой будущих бойцов.
Он забрёл опять в БКК к Байрону и начал его вербовать. Тот сидел на кровати и хандрил, как обычно.
– Байрон, так скажи, ты поедешь в этом году со мной в стройотряд? —
А он опять о своём:
– Нет, ну ты мне скажи, Командир, почему меня Танька не любит? —
И устроившись удобно на своей кровати, обняв свою неизменную гитару принялся разглагольствовать.
– Ну, вот скажи мне, что такое ЛЮБОВЬ? – И он задумчиво посмотрел в потолок, видимо пытаясь там найти ответ на такой сложный для него вопрос.
– У тебя, то понос, то золотуха. – ответил ему Командир.
– Любовь – это САНГАМ, – потом просто брякнул ему фразой из недавно нашумевшего индийского фильма «Ганга и Джамна», и на вопросительно-недоумённый взгляд Байрона добавил:
– САНГАМ – это слияние двух сердец, или искра, возникшая между мужским и женским сердцем, которая приводит в свою очередь к долгому конфетно-цветочному периоду или к быстрому фик-фик. У тебя как я понимаю идёт ещё долгий и затяжной цветочно-конфетный период. —
– А что такое фик-фик? – тупо спросил Байрон.
– Ну я тебе уже рассказывал, что в Германии принято, что девушка и парень делают это (т. н. фик-фик) до свадьбы, а не после, как у нас. Этим доказывается, что девушка пользуется спросом у парней, а если будет уже и приплод к свадьбе так ещё лучше, практичные немцы-родители убеждаются, что девушка не больная, а плодовитая и всё у будущей пары будет в будущем хорошо насчёт детей. Поэтому у них и нравы попроще в половом воспитании, могут делать фик-фик, особо не заморачиваясь, даже в школе.
Байрон знал, что у Командира были в армии романы с немецкими девушками и он даже бегал вниз на первый этаж, где в общаге был почтовый ящик и выбирал там красивые письма из Германии в конвертах Par Avion и заставлял открыть их быстрее, ему нравился почерк и красивые стикеры, украшавшие текст письма, а если девушка Хэйди положит в конверт ещё и вырезку из ГДР-кого музыкального журнала «Music Laden» с фотографией какой-нибудь рок-группы его радости не было пределу, как это было с фото «Smokie», которое он сразу присвоил и повесил на стенку над своей кроватью.
– А, как у тебя этот САНГАМ с Хэйди развивался? – продолжал выяснять что-то важное для себя Байрон.
– Ну, как, как? Поначалу всё вроде просто было, а на всю жизнь осталось воспоминания. Приехали мы на очередной Вечер Дружбы в немецкую школу, сначала выступления там всякие секретарей комсомольских, потом небольшие концерты с песнями под гитары со сцены, потом танцы под дискотеку по программе. Вдруг вижу, что на меня смотрит из зала – так зачарованно – девушка, блондиночка, вся такая аккуратненькая как кукла Барби (в СССР тогда особо этих кукол капиталистических не знали, разве что тот, кто бывал за границей). У меня от этого взгляда в душе что-то зашевелилось, поднялось и встало – чувство какое-то возникло, ну я закончил петь, спустился со сцены.
Подхожу к ней, она упёрлась грудью в мой взгляд, взял её за руку, прижал к стенке, сказал: «Их либе дих», обнял и крепко, сильно поцеловал в засос минут на двадцать. САНГАМ – короче наступил!
Очнулись мы с ней под аплодисменты окружающих нас, а политрук Дзасохов сказал, что вот пример хорошей советско-германской дружбы, правда потом по возвращении в часть объявил мне «наряд вне очереди», за совращение иностранных гражданок, а поварам сказал больше брому сыпать военнослужащим в компот, чтобы не волновались по пустякам.
Байрон быстро переспросил:
– А, то что ты сказал ей, это обязательно? —
– Конечно, это вроде как я тебя люблю по-ихнему, без этого «Их либе дих» никакой фик-фик не получится, однозначно! —
– Ну и, как же получился фик-фик? – продолжал допытываться Байрон.
– А, никак – с некоторым даже раздражением перебил его Командир.
– Это СВЯТОЕ для меня, не трогай его! Встреча та, для нас была единственной, весь вечер мы были вместе, может и хотел фик-фик, да не успел, аудитории пустой не оказалось в школе, все заняты были, так как с танцев все периодически сбегали в эти аудитории и там немцы угощали нас пивом и шнапсом, в актовом зале на столах только лимонад стоял для приличия. А через неделю у меня дембель наступил, улетел на Родину. Поэтому, представь себе, какие высокие чувства к бывшему советскому солдату у этой влюблённой немецкой девушки, только один вечер мы были вместе, а она третий год мне письма пишет такие красивые, что ты за ними бегаешь, как будто тебе написаны. —
– Да, такие высокие чувства, а как же здесь теперь – Лариса, Вита, – ехидно подначил Байрон.
– Это другое, это суровая проза жизни. Всё, закрыли тему. А ты давай сдавай сессию нормально и собирайся в стройотряд. Заработаешь там денег и будешь Таньке своей цветы дарить и по театрам водить, и будет тогда у вас полный САНГАМ, как у всех нормальных людей. —
За сим оставив Байрона размышлять о перипетиях любви и бытия, попрощавшись с ним Командир направился в «свою» бывшую комнату № 207, где сидела весёлая компания: Антон с гитарой в руках с фирменно засунутой им сигаретой за колок на грифе гитары, Петро со своим другом Мовчаном, Яшка Стапшон и девушки, которым наливалось шампанское, по какому поводу он не стал выяснять, а решил быстро выбрать себе объект для вербовки.
Заманчиво, конечно, выглядел габаритный Стапшон, но характер у него был далеко не нордический и склонностью к дисциплине он не отличался, щуплый Антон тоже не вызывал особого воодушевления, хороши конечно были два украинских парубка; не высокого роста, но крепкие и ухватистые, из Петра неплохой завхоз бы вышел и командовать он любит, а Мовчан-просто пахарь, что скажут, то и сделает, или помощником завхоза придётся ставить.
Антон, в это время закончив петь, предложил всем выпить, деликатно предложил Галке Ф. на, мол, Галочка, помешай этой проволочкой застоявшееся шампанское и опять пузырьки появятся.
– Это, не проволочка, а МОЗЛЕ называется, – поправил его Командир, – а вот эта металлическая крышечка на пробке под этим Мозле называется ПЛАКЕТКА, запомни на будущее, будешь девушек просвещать и давить их своим высокоорганизованным интеллектом.
– Ни хрена себе, – поразился Антон новым знаниям. – Век-живи, как говорили предки, – век – учись! —
– Ну, что мужики в дальний стройотряд хотите поехать? – спросил Командир гарных парубков, хлопцы вначале зажурились, потом Мовчан первым кивнул головой согласный ехать, ну а Петро ещё немного покапризничав для приличия тоже согласился.
– Вы вон какие ладные, всё время вместе и вместе, как братья. Молодцы. —
– Ну, да, – буркнул себе под длинный нос Антон, перебирая струны гитары.
– Один ещё не пукнул, а второй уже окно бежит открывать…
Петро неожиданно-язвительно огрызнулся ему в ответ:
– А кому ты нужен – ненужный приз на барабане жизни, – видимо эта реприза была его домашней заготовкой.
– Поживём – увидим, – философски ответил Антон и красивым жестом, рассчитанным на девушек, выдернул свою дымящуюся сигарету из-под колка гитары и продолжил её курить, видимо придумывая, что ещё спеть для Галки Ф.
Покинув эту весёлую компанию, Командир поднялся на третий этаж в комнату № 313, там застал восточных горячих людей в виде армянина Рафика Марутяна и грузина Давида Гагуа, которые ожесточённо по-кавказски спорили о том, что всем ли в подряд «даёт» Натаха М. или выборочно, но то, что она конкретно «динамо не крутит» если согласна, то это все знают. («Динамо» – это когда девушка не оправдывает надежд юноши на то, на что он необдуманно надеялся и рассчитывал приятно провести время). Немного послушав их увлекательную беседу, перебил их вопросом;
– Минутку, дети гор, кто из вас хочет поехать в дальний стройотряд летом? – спросил Командир и с надеждой посмотрел на могучего борца-грузина, тщедушный Рафик никак его не интересовал.
Они оба одновременно замолчали и уставились на него, видимо переваривая то, что им сказали, потом первый сообразил Рафик и улыбаясь изрёк:
– Ай, камандыр, зачем мне ваш стройотряд нужен, дэнги у меня и так есть, слава богу родственники помогают, а у вас же там ещё и работать надо. —
Рафика все знали, как хлебосольного товарища, не отказывающегося участвовать деньгами в любой студенческой вечеринке, и особенно девушки, даже с других факультетов уже, любили «раскалывать» его на подарки-конфеточки мило улыбаясь ему и жестоко «динамя».
– Так с тобой всё понятно. А ты Давид, что скажешь? – обратился вопрошающе-заискивающе к грузину.
– А мне нэльзя ехать в стройотряд, – гортанно ответил он.
– Почему это нэльзя? – удивлённо переспросил Командир его.
– Панымаешь, тут такая история, кароче – меня КГБ не пустит, начну в ваш отряд оформляться, документы всякие, туда-сюда – и они меня зацепят сразу и не пустят. Они и так меня сюда в Харьков еле отпустили учиться, как посланника республики, там родственники с ними по-своему как-то договаривались. —
– КГБ – это организация серьёзная конечно, но в любом случае им для этого какие-то весомые причины нужны, – попробовал было переубедить его Командир.
– Есть, такая причина, – быстро ответил он, – толко я тэбя как брата прошу никаму нэ говорить об этом, а тэбе скажу по секрету, – и он оглядел комнату, даже заглянул в платяной шкаф, проверяя нет ли там кого-нибудь ещё, кроме нас троих в этой комнате и даже в шкафу.
– Прычина эта, что я нэ грузин – а я ТУРОК, месхетинский, – добавил он.
– Вай ме, – сказал впечатлительный Рафик, думая видимо о том, как теперь ему хранить эту великую тайну, а может он её уже знал?!
– Мама – грузинка, а папа турок-месхетинец, – продолжал вещать Давид, – меня в паспорт записали, как положено в СССР, по маме – грузин. Вам это все трудно понять, а в КГБ всё знают, поэтому мне нэльзя ехать в стройотряд, – закончил он свою речь.
– Да, уж, тяжело с Вами, понятно, что Восток-дело тонкое, ну ладно нэт-так нэт, – закончил Командир своё общение с восточными людьми и уже уходя из комнаты, повернулся к ним и сказал, что, если вернуться к тому вопросу, который они обсуждали до него, то им рекомендуется пользоваться средствами безопасности на всякий случай.
– Какими, – заинтересованно спросил Рафик.
– Как, какими? Простыми – ПРЕЗЕРВАТИВ называется – любезно предоставили необходимую им информацию.
– А где их взять, или где их можно купить, сколько они стоят? – засыпал его вопросами практичный армянин. —
– Как, где – в Караганде, в аптеке, конечно, а стоят они 3 копейки штука – был ему ответ.
Рафик задумался и зарделся розовым цветом.
– Ну. в аптеке стыдно мне будет спрашивать, там же одни женщины и девушки работают. —
– Стыдно, когда-видно, можешь найти аптеку, где одни ПРОВИЗОРЫ работают или, спроси по-хитрому, мол дайте мне Изделие № 2 Баковского резинового завода.
Рафик задумался, ещё сильнее переваривая информацию. Решив просветить его окончательно в этом важном вопросе:
– Или можешь спросить по-украински, – Дайте мне, будь ласка НАЦЮЦЮРНИК ГУМОВЫЙ -100 штук!!!
Рафик, уже особо не думая, расцвёл в улыбке, видимо этот вариант его удовлетворил больше всего,
– Спасибо, тэбэ балшой, камандыр за совет.
А турок Давид стоял рядом и беззвучно ржал, видимо представляя себе армянина в аптеке говорящего по-украински на интимные темы.
Выходя из БКК, Командир уже думал о том, что самой трудной задачей будет найти повариху. Нет, девушек, хорошо готовящих неприхотливую пищу в большом количестве, можно найти много, но здесь вмешивалось одно из твёрдых правил ССО. Повариха – должна быть не красивой, чтобы никто и ничто не мешало ей выполнять свои непосредственные обязанности.
КГБ
«У чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки».
Ф. Э. Дзержинский
Комитет Глубинного Бурения – с этой организацией в Советском Союзе в той или иной мере сталкивался почти каждый гражданин.
Первый раз с представителями этой службы Командир столкнулся, когда до армии учился в Белоярском энергетическом техникуме, расположенном в пос. Заречном Белоярской атомной станции, а жил он на Рефтинской ГРЭС той же Свердловской области на расстоянии километров 60-ти. Так как территория атомной станции считалась-режимной, то въезд на территорию всего посёлка Заречный и некоторых прилегающих окрестностей осуществлялся по спецпропускам, которые нам «неместным» для поездок домой и назад на учёбу выдавались представителем этой профессии, занимавшем небольшой кабинет возле приёмной директора техникума.
Второй раз – понятное дело, конечно, в армии, особенно, когда служил за границей, там был «Особый отдел», начальник которого проводил с солдатами собеседования по прибытию в часть и убытию из неё, беседы о моральном облике советского солдата, несущего в мир процветание и её защиту, а также возможных случаев диверсий и провокаций со стороны местного населения.
Ну, а третий раз…
Случилась у Командира на втором курсе одна неприятность, из-за которой его чуть не отчислили из института. Дело было так.
Как известно в студенческом общежитии должен блюстись «сухой закон», но не всегда он, конечно, полностью соблюдается, Life is Life, дни рождения и всякие другие важные события в жизни никто не отменял, общага – не тюрьма, а студенты – это будущие строители коммунизма. Поэтому весной и летом студенты из БКК ходили по таким важным жизненным событиям «бухать на кладбище», благо оно рядом, ну а зимой старались как-то конспирироваться в комнатах проживания того же БКК, да и других рядом расположенных студенческих «гуртожитков». Ну, а функции блюстителей нравственности были возложены на Студсоветы общежитий, как уже упоминалось выше.
Студсовет БКК, как ранее говорили о «западенцах», захватили «бандеровцы» во главе с Занесенцем – сухощавым высоким львовянином, всегда ходившем в сопровождении своего земляка – здоровяка Тараса. В принципе они особо не свирепствовали, гоняли в основном молодёжь-первокурсников, приучая их к порядку и формам совместного социалистического проживания множества молодых людей в отдельно взятом здании. Старшекурсников особо не трогали, а во время сессий закрывали глаза на многочисленные «обмывания» сданных экзаменов, и начинали «толкать службу» по поискам компромата видимо, когда деканат требовал отчётности, ну а звереть начинали в тех случаях, когда против них реально кто-то выступал. Видимо тогда был именно такой случай!
Случай был самый обыденный – день рождения у одногруппника Кости Рыжего простоватого парня из Чугуева, естественно на это мероприятие среди приглашённых лиц должен был быть и староста его группы, на что староста дал согласие зайти позже вечером в комнату № 217. В той комнате была удобная кухонька и там у Юры С. – тихого любителя музыки из Белгорода стоял на кухонном столе проигрыватель виниловых дисков, и Командир часто заскакивал туда, послушать и переписать очередной диск, который ему буквально на ночь давал Миша М. с пожеланием «Не попилить винил».
Помнится, как-то с Юрой они вместе всю ночь слушали диск группы GENESIS под названием «Foxtrot», балдели от получасовой «нетлёнки» Suppers Ready с вокалом Питера Габриэля, ставя на эту дорожку иглу проигрывателя раз за разом, не боясь её «запилить», и совместно тогда решили, что это лучший альбом всех времён и народов. До сих пор он так считает, и советует всем любителям арт и прогрессив-рока его послушать, кто не слушал конечно.
В тот зимний вечер Командир долго сидел в библиотеке БКК на первом этаже и переписывал из большой канцелярской тетради, исписанной мелким каллиграфическим почерком Миши М. её содержимое в свою не менее толстую тетрадь, специально подобранную для этой цели. Тетрадь свою Миша, как и диски дал на один вечер и надо было очень постараться, чтобы все переписать. Нет, это были не лекции, если вы так подумали. Это были переписанные с виниловых дисков, побывавших в Мишиных руках: названия альбомов, составы рок-групп, и тексты песен, все это конечно на английском языке. Группы были классифицированы в алфавитном порядке, то есть – это был прообраз будущих рок-энциклопедий!
Часов в 9 вечера, закончив не полностью переписку тетради, Командир поднялся на второй этаж общаги в комнату к имениннику, где сравнительно не очень шумно уже часа два гуляла небольшая компания студентов. Костя сразу вручил ему штрафной бокал за опоздание и выслушал в ответ тост-поздравление, закончив с формальной частью и немного перекусив скромными закусками, он осмотрелся. Байрон тихо наигрывал в углу на гитаре, народ внимал ему рассевшись по кроватям большой комнаты, рассчитанной человек на семь проживающих. Убедившись, что Юры С. среди гостей не было, вернее он тут жил, но в тот вечер уехал в Белгород, поняв, что на музыкальные темы поговорить не с кем, кроме Байрона, но он был занят, Командир решил пообщаться с Колей М. насчёт летнего стройотряда, он крепкий квадратный парень, да ещё бывший армейский старшина.
Только он начал свою вербовку, как в эту минуту раздался громкий стук в дверь:
– Откройте, Студсовет с проверкой! —
Вот же неприятность какая! Узнали всё-таки они как-то про этот В-day, или «заложил» кто. Народ молодой в комнате сразу запаниковал, Байрон перестал играть и петь, что делать? Ситуация неприятная, но предсказуемая и отработанная поколениями студентов. Надо тянуть время, вести переговоры и заметать следы преступления. Студсовет, однако тоже видимо знал о временном факторе и действовал решительно, последовало предупреждение, что, если мы немедленно не откроем дверь, то они немедленно сломают оную.
Командиру с Колей, как более старшим товарищам пришлось взять бразды правления ситуацией в свои руки, они заблокировали дверь, громко сказали в ответ, что все уже типа заняты и готовят спектакль ддя КВНа. Затем они продолжали руководить уборкой посуды, бутылок и прочего компромата, среди приглашённых было несколько «местных», которые не оставили внизу на проходной свои опознавательные документы и будучи задержанными, им могли грозить репрессии.
И тут Байрон предложил гениальный выход, уже давно им используемый. Как было описано выше, наша общага БКК – это было старинное здание из красного кирпича с толстыми стенами, большими окнами, широкими подоконниками, а под окнами с наружной стороны были выступающие парапеты, по которым было очень удобно переходить из комнаты в комнату, а по толстым круглым водосточным трубам можно было вообще спуститься на землю, без риска для жизни, этаж-то второй, а дело было зимой, сугробов внизу навалом, можно просто так спрыгнуть.
История БКК, конечно хранит печальный случай, когда в прошлом году летом разбился студент по кличке Тремпель, помнилось, как за большим окном промелькнула тёмная фигура и раздался громкий стук. Но он падал с парапетов 4-го этажа, будучи пьяным, нарушив железное правило – лазить по парапетам только 2-го этажа.
Короче, Байрон провел блестящую операцию по эвакуации себя с гитарой, трёх «местных» гостей и даже пара девушек в джинсах и особо боящихся огласки, они все перелезли через широкое окно и покинули поле сражения, да ещё прихватили с собой пакеты с бутылками, выпитыми и начатыми.
Командиру с Колей стало легче, но всё равно в комнате оставался молодой паникующий контингент из других комнат общаги, зато кровати все были уже аккуратно заправлены, вроде как никто пока и не собирался ложиться спать. А Студсовет бушевал за дверью, Занесенец громко требовал принести лом и вскрывать дверь.
Армейцы предложили молодёжи очередной план спасения, как только Студсовет соберётся ломать дверь, они её резко откроют. Все конечно набросятся на них с разборками, а молодёжь должна будет быстро за крепкими армейскими спинами покинуть комнату, кроме тех конечно кто здесь проживает.
Сказано – сделано, как только раздался звук лома за дверью, Коля быстро вытащил швабру из-за ручки двери и широко раскрыв её они быстро вышли вперёд на пару шагов. На них сразу чуть ли не с кулаками набросились все члены Студсовета, а Тарас даже занёс свою длань для удара, на что в ответ Командир принял боксёрскую стойку, а Коля М. выше поднял швабру, которую продолжал держать в руках. Начались громкие разборки с претензиями и вопросами, но план сработал, молодняк успел пробежать за нашими спинами, в комнате было чисто и даже проветрено, а пьяный именинник тупо глядел в учебник, держа его, вверх ногами, молчал на все вопросы и даже практически не икал.
На следующее утро Командир с Колей проснулись героями и всеобщими любимцами за спасение молодёжи, затем события стали стремительно развиваться. Ближе к обеду начали сгущаться тучи, так как выяснилось, что Студсовет написал кляузу на них в деканат, а к вечеру уже заговорили о том, что их наверно скоро отчислят из института за сопротивление законно избранному органу власти, Командира вызвал на кафедру Руководитель группы Ерёма и потребовав полного отчёта сказав, что наверху всё серьёзно и жаждут крови виновных в назидание остальным.
«Гори мандат – гори и репутация!»
Через три дня был назначен полный разбор полётов в деканате с показаниями всех участников событий, видимо тех, кого «вычислил» Студсовет. Наслушавшись разных слухов, Командир с Колей как люди, дисциплинированные поняли, что «ссать против ветра-бесполезно» начали потихоньку готовиться к внеочередному дембелю, т. е. отчислению из института: собирать вещи и дарить друзьям на память те вещи, которые не собирались забирать домой.
И вот в наступивший «полётный» день все участники событий были приглашены в Деканат к 12–00, Командира, правда Ерёма предупредил, что будет процедура долгая, всех будут вызывать по очереди, начиная с молодняка, а их с Колей М. как основных участников минувшего «боя у двери» будем вызываться последними. Поэтому он рекомендовал подойти к Деканату позже часам к 16–00, мол чего зря «душу травить и настроение портить».
Что и было сделано, когда Командир пришёл в ГАК и поднялся по легендарной красивой лестнице на 2-й этаж, повернув налево, увидел только 2–3 фигуры, томящиеся в тоске у дверей Деканата, среди них коренастый и спокойный Коля М., и в кресле у окна кемарил Байрон.
