Текст книги "Похождения двух горемык"

Автор книги: Валерий Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Один человек всего! Вот это техника! – сказал Витька.

Но тут и этот человек ушел, и мы остались одни в гулком, белом, горячем зале.

– Полезли выше, – сказал Витька. – Посмотрим, как караваи образуются!

По железной лестнице мы влезли наверх. Витька раскраснелся от жара, глаза блестели.

На этом этаже тоже все шло по кругу.

В одном месте из трубы толстой колбасой вылезало тесто. Большой нож, опускаясь сам собой через ровные промежутки, отрезал одинаковые куски теста, и куски эти падали в подъезжающие тарелки. Тарелки эти по очереди въезжали в круглую печь и медленно шли по кругу, но тут, видимо, температура была другая, потому что тесто не розовело, а расплавлялось и принимало форму этой тарелки, так вот и получались караваи.

– Ясно! – заорал Витя, так что женщина в халате, ходившая по этому залу, испуганно вздрогнула.

Потом мы пролезли еще выше. Там мука из трубы сыпалась в железный чан, из крана туда лилась вода, и огромные механические лапы перемешивали тесто. Потом лапы поднимались – и чан уезжал по кругу. Чаны эти двигались очень медленно – понятно! – тесто должно было «дойти», как говорила моя бабушка. Пройдя круг, чан резко переворачивался, и тесто по трубе колбасой выползало вниз.

– Ясно! – закричал Витька.

Но тут мы увидели, что в зал входит тот лысый человек, которого мы спрашивали, что он здесь делает, и с ним еще трое молодцов в халатах.

Молодцы бросились к нам.

– Бежим! – крикнул я Витьке.

Быстро пробежав всю эту спираль, но в обратном направлении, мы выскочили в коридор и вдруг увидели выход на улицу! Но перед выходом была никелированная вертушка и рядом стоял вахтер.

Мы надавили на эту вертушку, она стала уже поворачиваться, но тут вахтер вдруг нажал под собою педаль, и вертушка застопорилась.

– Стоп! Кто такие?.. – сказал вахтер. – Работаете, что ли, у нас?

– Конечно! – Витя говорит.

– Тогда пропуска предъявите. Без пропусков не выпущу… Сколько лет вообще-то вам?

Повернувшись, мы пошли обратно.

– Ничего… выкрутимся! – бодро сказал Виктор.

Тут я с испугом увидел, не успел его остановить, как он открывает дверь с табличкой «Директор», входит!

Там маленькая комнатка, секретарша, полная, в очках.

– Можно? – вежливо Витя говорит.

И не успела она ничего ответить, берет трубку, набирает две какие-то цифры.

– Пожарная? – мне подмигивает. – Срочно выезжайте… у нас тут пожар, – снова мне подмигивает. – Какой у вас адрес? – неожиданно у секретарши спрашивает.

Та оцепенела абсолютно от таких событий. Открыла рот, чтобы, видимо, что-то сказать, но так от изумления и не сказала ничего, снова закрыла.

– Эх, – Витька говорит, – трубку почему-то повесили.

Вышли мы с ним в коридор – секретарша так и не смогла ничего сказать.

– Ничего! – Витя бодро говорит. – Вырвемся… Идея! – вдруг закричал.

Снова, не успел я его остановить, дверь с табличкой «Директор» открыл, к столу секретарши подошел.

– Можно? – снова вежливо спрашивает.

Секретарша головой только мотнула, но сказать опять ничего не может.

Витя берет трубку, набирает две какие-то цифры.

– «Скорая помощь»? – слышу. – Срочно выезжайте… тут один человек с ума сошел, срочно надо его госпитализировать… Простите, какой у вас адрес? – снова вежливо у секретарши спрашивает. – Эх, сорвалось! – вдруг говорит. – Трубку почему-то повесили!

– Спасибо! – вежливо секретаршу поблагодарил.

Вышли мы, побрели по коридору, коридор здесь тоже, оказывается, по кругу идет. Проходим мимо двери директора, видим вдруг, секретарша стоит. Сказать по-прежнему ничего не может, рот только открывает-закрывает и пальцем показывает. А рядом с ней – лысый тот человек в халате и те три молодца, что за нами гонялись.

– Бежим! – я говорю.

Начали мы по кругу гоняться, потом, круге уже, наверно, на третьем, заскочили с Виктором в какой-то закуток – темно, только табличка цветная на автомате газированной воды светится. Стоим, тяжело дыша.

«Все равно, – думаю, – по кругу мы никуда не убежим, все равно нас рано или поздно поймают. Спрашивать начнут, как мы попали сюда, выяснится тут, что мы через бухгалтерию влезли, а разве поверит кто, в здравом уме, что можно просто так в бухгалтерию влезть, случайно!»

– Деньги у тебя есть? – Виктора спрашиваю.

– Конечно! – важно отвечает.

– Выбрасывай, – ему шепчу, – только незаметно!

У Виктора глаза от изумления на лоб полезли.

– Зачем это? – говорит.

– Понимаешь… некогда долго объяснять… сказать могут, что мы в бухгалтерии их взяли!

– Не понимаю!

– Ладно, – говорю, – понимать тебе не обязательно… Выбрасывай!

Стал я выбрасывать из кармана мелочь.

– Ты что, действительно, что ли, сумасшедший? – Виктор говорит. Подскочил ко мне, стал деньги мои обратно запихивать. Он запихивает, я выбрасываю, мелочь со звоном по коридору катится.

– Вот они! – вдруг послышался крик.

Халаты белые преследователей наших показались в темном закутке.

Проскочили мы мимо них – снова начался бег с препятствиями.

– Устал я, честно, – Витьке говорю. – Может, остановимся?

– Ты что, – Витька говорит, – с ума сошел?

Вдруг видим: спасение наконец! Идет по коридору толпа школьников, такого же возраста, примерно, как мы. Впереди них человек в белом халате – видно, экскурсия!

Врезались мы с ходу в эту толпу, спрятались в самую середину.

Подходит эта толпа к знакомому нам уже вахтеру. Ведущий экскурсию подает вахтеру бумажку. Вахтер говорит:

– Так. Пропуск на двадцать человек. По парам проходи – буду считать!

– …тринадцать, четырнадцать… – вахтер считает.

Выскочили с Витькой на улицу.

– Бежим! – Витьке говорю.

За угол забежали, встали.

– Ну что ж, – Витька вдруг говорит, – неплохо, мне кажется, время провели!

– Замечательно! – говорю. – Только двое ребят – двадцать первый и двадцать второй – за нас там страдать остались.

– Вырвутся! – Виктор говорит.

– Думаешь?!

– Конечно!.. О, смотри! – вдруг закричал. – Объявление: «Невский Дворец культуры объявляет прием в школу бокса!» За сегодня изучим бокс, завтра в школе Волкодавову покажем!

– Да не стоит, – говорю, – ради одного Волкодавова бокс изучать.

– Стоит! – Виктор говорит.

Приехали в Невский Дворец культуры, в секцию бокса. Большой зал, полно ребят. Одни уже на ринге боксируют, другие – через скакалочку прыгают, или по «груше» дубасят, или по тяжелому кожаному мешку подвешенному.

Тренер нам говорит:

– Вам что?.. Прием в секцию давно закончен. Наверно, вы старое объявление видели!

Виктор вздохнул тяжело. А мне, в общем-то, все равно, каких-нибудь полчаса назад ни о каком боксе я не мечтал, да и сейчас, кстати, тоже особого желанья не было, так, за компанию уж!

Тренер Виктору говорит:

– Ну, давай я тебя посмотрю. По мешку вот постучи, подвигайся немножко.

Виктор бросился на мешок, как лев, колотит по нему, изо всех сил, а мешок, как это ни обидно, даже не шелохнется!

Разгорячился тут Витя, закричал вдруг: «Эх!» – размахнулся сплеча, как даст! Мешок ни с места.

– Стоп! – тренер говорит. – Ты не кричи, пожалуйста, «эх». На это время уходит, понял? Боксер не должен об ударах своих громогласно уже так предупреждать – наоборот, удары неожиданными должны быть!

– A-а! Ясно! – Витька закричал.

Снова дубасить по мешку стал, разошелся, и снова: «Эх!» – выкрик на весь зал.

– Что это за «эх» еще? – Тренер удивился. – Ты же не удалой купец Калашников, я так понимаю? Еще раз попробуй, только без этого!

Стал Витька дубасить по мешку, а тренер, вижу, уже сжался испуганно, истошного его крика ждет.

«Надо же, – думает, наверно, – ну и пополнение ко мне пришло!»

И точно: минуты не прошло – снова крик разносится на весь зал.

– Э-эх!!!

Мешок качнулся, правда, немножко, но на обратном ходу Витю чуть с ног и не сбил.

– Стоп! – тренер говорит. – Парень ты неплохой, но соображаешь, мне кажется, туговато. Боксер на лету должен ситуацию схватывать, а я полчаса уже тебе твержу, чтоб ты «эх» свое не кричал, но ты этого так и не усвоил! Извини. Секция переполнена к тому же, так что взять тебя, извини, не могу.

Вышли мы в коридор. Витя говорит:

– Ну, ничего! Кружков тут много всяких, может, и получше что, чем этот дурацкий бокс, найдем! О, шахматный, смотри! Это тебе не бокс, – закричал (будто это я его в бокс идти уговаривал!). – Тут головой работать нужно! Это тебе не бокс! – свысока на меня взглянул, словно я боксом всю сознательную жизнь занимаюсь и его пытаюсь вовлечь в бессмысленную эту затею.

Вошли в шахматный зал. Рядами клетчатые столики стоят, и все желающие, оказывается, сесть могут и партию сыграть. Отбор, оказывается, в шахматную секцию идет. Преподаватель ходит, смотрит, кто как играет, и некоторых спрашивает что-то, и в книжечку записывает.

Сели мы с Витей за крайний стол.

Витя все бормотал под нос: «Это тебе не бокс!» – но тем не менее минут за пять две партии мне продул.

Преподаватель смотрел последнюю нашу партию. Потом мне говорит:

– Что ж, с жертвой ладьи это ты здорово сообразил! Фамилию говори и номер школы.

– Да я, – говорю, – в общем-то, и не хочу сюда поступать.

– А пришел зачем?

Я, честно говоря, сам не меньше его удивлен, зачем пришел. Плечами пожал.

– Не знаю, – говорю.

– Да, – преподаватель шахмат говорит. – Видно, сам ты толком не знаешь, чего хочешь!

Обиделся, видно, что я не хочу в секцию его поступать. Ясное дело, обидно человеку: он всю жизнь этим занимается, может быть, а тут вдруг встречает такое холодное отношение к этой игре!

– Идите, – говорит, – отсюда, нормальным людям не мешайте.

…Да, нехорошо получилось!

Но на Виктора, видно, все эти тонкости не действуют.

– Ничего! – говорит. – Что-нибудь найдем! О, смотри, набор в хор! Давай?

– Давай, – говорю, – только я не участвую. Скажешь, если там спросят, что я брат твой, глухонемой и к тому же ненормальный, что просто так ты меня привел, потому что одного меня нельзя оставлять. Запомнил?

Честно говоря, разозлился я на него, поддеть хотел. Но, видно, такие сложные шутки до него не доходят.

– Понял! – ясными глазами на меня смотрит. – Так и скажу!

Входим, он за спиной моей сразу всем показывает – мол, ненормальный он, что с него взять, – рукой на меня машет, указательным пальцем около виска вертит.

Преподаватель удивился слегка:

– Ну и что же, – говорит, – ему здесь нужно?

Виктор говорит:

– Да он так просто сюда зашел, а это я к вам пришел поступать-то!

– А-а-а-а! – преподаватель говорит якобы с облегчением, но на Виктора все равно с некоторым подозрением смотрит. – Ну, спой что-нибудь! – Виктору говорит.

Запел Виктор песню «Вьюга смешала», довольно громко.

– Стоп, стоп! – преподаватель кричит. – Парень ты неплохой, но слуха у тебя совершенно нет!

– Да есть у меня слух! – Виктор говорит. – Только я берегу его пока что, не трачу! Вот на концерте когда буду выступать – другое дело!

– К сожалению, – преподаватель говорит, – на слово поверить тебе не могу. Может, и есть у тебя слух, но мне кажется, в такой степени скрыть его нельзя!.. Может, вам в танцевальный пойти? Соседняя комната.

– Ну, – обрадованно Витька говорит, – а я и не знал!

С ходу после этого в танцевальный меня увлек; там быстро нам натянули на головы картузы, на сцену вытолкнули, а там уже вовсю пляска идет!

Пляшу я и думаю: «Куда меня еще занесет? Правильно папа мой говорит: кто без цели определенной по жизни движется, сам не знает, где через день окажется!» Плясуном-то уж точно я не собирался быть, а пляшу! «Хватит, – думаю. – Эту дурацкую пляску прекращать надо!»

Но тут все за руки взялись по команде, по кругу помчались, тут уже никак не уйти, не вырваться!

Кончился танец наконец. Преподаватель с меня картуз стал спрашивать, а я и не помню, где он, уронил в какой-то момент во время танца.

– Давайте картуз! – преподаватель говорит. – Что за отношение к театральному реквизиту?

Хотел я ему сказать, что никакого у меня отношения нет к театральному реквизиту, ни хорошего, ни плохого, но побоялся, что тоже обидится он, как тот шахматист.

Нашли наконец мой картуз.

– Все! – Виктору шепчу. – Выбираться надо отсюда, пока не поздно.

Долго блуждали с ним в поисках выхода. Вышли неожиданно в какой-то зал. Заседание какое-то. Докладчик с трибуны посмотрел строго на нас, потом головой показал: «Проходите, быстро садитесь!»

Пришлось подчиниться, сели во второй ряд. Вслушались, оказалось – заседание общества рыболовов-любителей!

Доклад слушают: об изобретении гигантской рогатки, позволяющей забрасывать прикорм для рыб на многие сотни метров.

Да, очень нам нужна с Виктором эта рогатка. Представляю, какой скандал будет, если в школу ее принести или домой!

Вдруг старичок, который рядом со мною сидел, нагибается ко мне, шепчет:

– Очень рады молодому пополнению!

– Ясно, – говорю.

А сам думаю: скорей бы доклад кончился, дальше идти!

Кончился наконец доклад, председатель поднимается, говорит:

– Так не забудьте, – говорит, – завтра в семь утра на Кавголовском озере!

Старичок спрашивает меня:

– Вы будете, я надеюсь?

– Не знаю, – говорю. – Думаю, что нет.

Старичок посмотрел на меня, как на какого-то редкого зверя…

– Что же вы хотите сказать?.. – еле-еле в себя пришел. – Что вас не интересуют соревнования… по забрасыванию спиннинга на дальность?

– Нет, – говорю. – Верней, не очень.

– Может быть, – говорит, – вы скажете, что вас вообще не интересует рыбная ловля?!

– Скажу! – говорю.

Тут он встал даже, на меня уставился.

– Что ж вас интересует, молодой человек?! – вдруг закричал.

– Бежим! – Витька кричит.

Вскочили, побежали. Рыболовы долго за нами по коридорам гнались, спиннинги вслед закидывая, чтобы поймать.

Выскочили наконец на какой-то бульвар.

– Да… – говорю, – дальше, наверно, похуже еще нам придется!

– Подумаешь! – Витька говорит. – Будет лето, к дяде поедем, таких вот лещей будем ловить!

…Не понял.

Идем уже по Невскому, видим – у Дома книги, у книжного лотка, огромная очередь темнеет. Витька врезался, конечно, в эту толпу.

– Что дают? – спрашивает. – Что дают?

– Неизвестно, – последние говорят. – Какую-то книгу.

– Встанем? – Витька говорит.

– А зачем?

– Ну… как зачем? Люди же стоят!

– Стоять, – говорю, – деньги тратить… не зная, какая книга даже! Нормально, считаешь?

Витя вперед посмотрел, потом вздохнул.

– Может, не хватит еще? – с надеждой говорит.

«Зачем стоять-то, – думаю, – если хочется, чтоб не хватило?»

С отчаяния домой хотел уже пойти, но потом думаю опять: «Что сказать?»

Отцу вообще я все всегда рассказываю, он понимает… Вернее, то понимает, что можно понять. Но тут-то что можно понять? Что тут понятного-то?!

Конечно, если с целью куда-то идешь, посмотришь на очередь эту и дальше пойдешь. А если нет цели, обречен стоять, неизвестно зачем!!!

– Кончились! – вдруг кричат.

– Отлично! – Витя говорит (будто кто заставлял его за книгой этой стоять и покупать).

Пока шли, мы согревались еще, но тут, стояли пока, замерзли вконец!

– Идея! – вдруг Виктор кричит.

Я вздрогнул даже.

– Знаешь, – говорю, – идеи твои последнее время как-то меня пугают…

Но оказалось, действительно неплохо придумал: в баню пойти! Впервые за все время ему действительно удачная мысль пришла.

– Точно! – говорю. – Согреемся хоть! И главное, будет что родителям сказать. Удивятся, конечно, слегка, но хоть поймут!

Спросили, где баня, пришли. Там огромные очереди оказались – за билетами и потом – в гардероб. Но мы ловко без билетов проскользнули, свободную скамейку увидели, разделись. Вошли в мыльную. Красота!.. Жара!..

Витя говорит:

– Только от воды подальше держись!

Я удивился:

– Это почему?

Он говорит:

– Ну, вытираться-то нам нечем!

– А-а-а, – говорю. – Это да.

Сели на скамейки, сидим греемся.

Рядом здоровый такой мужчина, нальет таз воды, потом закричит так радостно и водой ледяной себя окатит. А брызги на нас.

Я говорю ему, между тазами:

– Пожалуйста, брызгайтесь потише. Нам нельзя мокрыми быть.

Он даже глаза выпучил:

– Что за чушь? Пришли в баню, чтобы сухими быть? Это ж абсурд!

– Абсурд, – говорю, – не спорю, но так уж вышло.

Он посмотрел еще изумленно, потом ушел от нас подальше, как от безумцев.

Глядим, соседу своему новому нас показывает, удивленно переговариваются, плечами пожимают.

Уже не первый случай, кстати, когда нас за ненормальных принимают!

Говорю Вите:

– Давай все-таки мыться! Не может быть, чтоб у банщика не было, чем вытереться!

– Посмотрим, – Витя говорит.

Выходим в предбанник – действительно: в гардеробе на столе лежит кипа простынь с черными печатями.

Говорю:

– Дайте нам, пожалуйста, две простыни, мы заплатим.

Он говорит:

– Талоны давайте!

Мы спрашиваем:

– А где их брать?

Банщик говорит:

– В кассе!

– Но касса же во дворе, как мы пойдем-то туда?

Гардеробщик говорит:

– А это не мое дело!

Я говорю:

– Ну дайте нам за деньги, какая вам разница!

– Нет уж, – говорит. – Неприятностей я себе не хочу! Велено только за талоны давать.

Говорю:

– Ну дайте нам просто так, а мы талоны потом вам принесем!

Он только зевнул, отвернулся и стал что-то в шкафу своем делать.

Витя говорит:

– Пошли назад, я замерз!

Пошли обратно.

Да-а… Правильно папа мой говорит: «Все, кто без четкой цели идет, в нелепейших положениях оказываются поздно или рано».

Вернулись мы снова в мыльную, сели.

А брызги со всех сторон так и летят!

Главное, хоть волосы не намочить.

Взяли из пирамиды тазы сухие, надели перевернутые тазы на головы и сидим.

Вокруг нас уже удивленная толпа собралась.

Какой-то парень с соседней скамейки стал водой на нас брызгать. Брызнет – и хохочет, смех его, видите ли, душит! Брызнет – и хохочет. Тоже – шутник!

А нам не до шуток. Уйти отсюда не можем, и здесь дальше находиться тоже опасно.

А шутник этот все брызгает, брызгает – не устает! У Вити вдруг терпение лопнуло – отбросил он со звоном свой таз, к парню этому подскочил, выхватил таз его и на себя вылил.

– Этого ты добивался?! – закричал.

Потом как закричал:

– Э-эх!!

Разбежался через всю мыльню и с ходу ласточкой в бассейн нырнул!

Появляется голова его над водой:

– Давай, – говорит. – Замечательно. Освежает!

И я тут подумал: «Э-эх, если всего бояться, думать всегда: а что потом? – так никогда ничего и не сделаешь!»

Тоже крикнул я на всю баню, разбежался – и ласточкой в бассейн!

Остальные, понятно, сразу же вышли оттуда, а мы стали с бортиков прыгать, потом даже с плеч друг у друга!

Потом в предбанник выскочили, довольно бодрые, Витя к окну подбежал и быстро-быстро стал занавеской вытираться.

Гляжу, банщик побагровел. Но и оцепенел – с места сойти не может. Понял я – плохо сейчас будет – другую занавеску схватил, быстро-быстро стал голову тереть.

Наконец банщик сорвался, бросился, и с ним еще несколько помощников.

– Возмутительно! – кричит. – Распустились! Хулиганье!

Прямо в занавески нас замотали и по коридору к директору повели.

– Вот, – банщик директору говорит, – занавесками вытирались, хулиганье!

Директор говорит:

– Почему ж вы занавесками вытирались, они же для красоты!

Мы говорим:

– Нечем больше. Полотенца не взяли, а талоны на простыни забыли купить.

Директор говорит банщику:

– Что ж ты – не мог ребятам простыню дать?

Банщик:

– Очень надо мне – из своего кармана давать! Другие пусть дают, а я бедный!

Директор говорит:

– Знаем, какой ты бедный! Ребята же простудиться могли!

Открывает вдруг сейф, распахивает и достает два махровых красивых полотенца!

– Вот, – говорит, – из директорского фонда вам! Вытирайтесь!

Я чуть не заплакал, во всяком случае, щеки чем-то щипать стало. Схватил полотенце, быстро-быстро лицо стал тереть.

Вытерлись насухо, потом вернулись в баню, оделись.

Хороший человек – директор!

Очень хороший!

Вышли из бани.

– Хорошо, – говорю, – что директор хороший человек оказался. А то бы могли так и пропасть. Так в бане и пришлось бы жить, под скамейками прятаться.

– Ничего, – Витя говорит, – отличные люди везде есть!

– Отличные люди, – говорю, – везде есть, но дураков, как мне кажется, никто не любит.

Но главное, фуражки у Витьки-то нет, в люк упала, а ветер холодный дует, а волосы у него влажные!

– На, – протягиваю ему мою фуражку. – Прикинь!

– Спасибо! – говорит (даже слезы у него вдруг блеснули). – Но тебе тоже она нужна! Пойдем, у огня вот подсушу свою плешь.

Не доходя по каналу Казанского собора строительство шло: частично канавы уже вырыты, частично огонь горел под железными листами – землю прогревал.

Сняли мы один лист, огонь выше стал. Тени от нас огромные, до пятого этажа.

Потом вдруг чувствую – едкий дым!

Гляжу, рукав один у Виктора красный, словно наклеенный!

– Горишь! – кричу.

Витя рукав этот поднял, и из него язычки пламени вырвались.

Потащил я его к спуску, ледяную пленку на воде рукой его разбил, утопил руку его, до самого плеча, а сам он словно в оцепенении каком-то находится!

Холодно все-таки, особенно после бани!

Вытащил руку его, огонь погас, но вместо рукава – какие-то ошметки!

– Ошметки оторви, – хриплым голосом Витя говорит.

Уперся я ногой в живот ему, дернул – и весь рукав вообще до самого основания оторвал.

Посмотрел Витя на рукав, моргая, потом в канал его выбросил.

К счастью, рядом тут огромные трубы лежали – для газа, залезли в одну трубу – хоть меньше дует!

Вдруг упали мы! Рабочие, оказывается, стали трубу эту в канаву катить!

– Эй! – в трубе гулко кричим. – Эй!

Остановилось кружение наконец. Заглядывает рабочий внутрь.

– Эх, – говорит, – чуть было вас не закопали! Чего это вы тут сидите?

– Греемся! – Сами дрожим.

– Да, – вздыхает, – я помню, в двадцатые годы тоже по трубам ночевал! Ладно уж!

Вынимает из сумки бутерброд с колбасой, ломает пополам, нам протягивает.

– Спасибо! – говорим.

У Витьки, я заметил, опять в темноте слезы в глазах сверкнули.

Дальше бредем в полном уже отчаянии. Вдруг Витя останавливается.

– Слушай! – говорит. – Дай мне в глаз!

– Зачем?

– Ну, дай!.. Может, синяк будет!

– А зачем?

– Может, отец хоть пожалеет тогда, а так – побьет.

– Побьет, – говорю, – тогда синяк и будет. А может, еще и нет. Зачем же заранее, за других, неприятности себе делать?

– Может, и правильно это, – Витя вздохнул.

…Да-аа… А я еще надеялся папе про баню рассказать! Думаю, что рассказ этот здорово бы его огорчил!

Идем по Невскому, вдруг Витька показывает на красивое здание.

– О, – говорит, – здесь же бассейн!

– Ну и что? – говорю, – мало тебе одного бассейна, что ли? Еще этот тебе нужен?

– Так это ж другой, – говорит. – Тот банный был, а этот спортивный!

Да. Ну и тип! Видно, жизнь его ничему не учит.

Пошли в бассейн.

Вахтерша дремала как раз, беспрепятственно мимо нее прошли. Помылись зачем-то в душе – и в бассейн!

Действительно, бассейн прекрасный, не то что банный! И никого. Только крики наши, шлепки гулко отражаются от высокой крыши. Витя взял пенополиуретановый квадрат – на которых малышей плавать учат.

– А давай, – говорит, – кто глубже его утопит. У кого выше он выпрыгнет – тот и победил.

– Давай!

Стали засовывать эти поплавки огромные в воду, руками-ногами, нажимаешь, потом отпустишь, он выскочит, вверх взлетит, как дельфин, и шлепнется.

«Ну, – разозлился я, – уж тут-то я свое докажу!» Засунул его изо всех сил, сам вынырнул, отдышался – гляжу, нет! Здорово я его утопил – сейчас выпрыгнет!

Вдруг что-то как даст мне в подбородок – зубы лязгнули на весь бассейн, в глазах помутнело. Гляжу – поплавок этот рядом со мной покачивается.

И тут еще открывается крохотное окошечко под потолком, высовывается человек и кричит:

– Как вы здесь оказались? Здесь только спортсменам-разрядникам можно, а вы кто?

– Мы не разрядники, но мы хотим.

– Да нет, мы сюда только перспективных берем, а вы не перспективные.

– Почему это?

– Сразу видно.

Вышли мы наверх. Вытерлись в этот раз уже одеждой, раз уж мы не перспективные – кому нужны!

– Да, – Виктору говорю. – Как-то мы нигде с тобой не задерживаемся. Видно, потому, что собственных предложений у нас нет, идей!

Вышли, пошли.

Хоть и не перспективные мы, а мерзнем!

Вдруг глядим – на скамейке шляпа лежит!

– О, – Витя говорит, – наконец-то нам счастье улыбнулось!

Взял шляпу эту, надел. Все-таки голове теплее!

Идем – Витя в огромной шляпе.

Гражданин один так и оцепенел. Долго шел за нами – под шляпу заглядывал.

– Не пойму, – говорит, – лилипуты, что ли? Лилипуты, что ли, приехали, говорю?

Потом идем дальше, вдруг человек без головного убора догоняет нас, с милиционером.

– Вот, – говорит, – положил на секунду шляпу, а они украли.

– Бежим! – Витя кричит.

Помчались из последних сил уже.

Шляпу на урну положили, – может, отстанут. Идем – от погони уже оторвались – проходными дворами.

– Да-а, – говорю, – правильно, видно, мой папа говорил: «Путь, который к гибели ведет, от истинного отклоняется сначала на один градус всего!»

Вспомнил я вдруг почему-то, как в автобусе с нашим учителем пения встретился. До четвертого класса у нас пение было, потом кончилось, а он на пенсию ушел.

Вспомнил я, как серьезно он уроки свои проводил! Перед тем как начать петь нашему хору, достанет камертон – металлическую рогатку, – стукнет себе им по голове (все, кого не видит он, обязательно этот жест передразнят!). Тихий звук камертона – как комариный писк. Прекратится он – и мы начнем петь с этой же ноты, которая затихла.

Я, помню, любимцем его был.

Говорил он – замечательно я пою!

Потом пение у нас кончилось, а он на пенсию ушел.

И все!.. Вспомнится иногда только, как солировал я.

Стою – и сам удивляюсь, как пою!

«Солнышко све-тит яс-ное!..»

Вспомнил, как на концерте для родителей пел, – родители все изумлены были, переглядывались, головами качали – они до этого с другой стороны меня знали…

И вот встречает меня он – два года уже после уроков его прошло.

– Ну как ты, – спрашивает, – поешь?

Я подумал еще тогда: «Просто нечего ему больше спросить!»

А сейчас понял вдруг: «Не совсем так!»

Он, видно, действительно на меня надеялся, что я певцом стану, с его легкой руки, чтоб он говорить мог потом, друзьям-пенсионерам: «А Горохов-то у меня начинал!» Но как-то я про это забыл. Ушел он – и забыл я про пение.

Потом вспомнил вдруг: я же еще и в легкой атлетике блистал. Учитель школьный в спортшколу меня послал, там я сразу на второй юношеский разряд пробежал. Может, я и быстрее бы пробежал, да какой-то балбес на дорожке чемодан позабыл. Перепрыгивать пришлось, и то время разрядное оказалось. Тренер тот говорит: «Ну-ну!»

И все. Больше я на тренировки не ходил. Не помню уж почему. Так что в легкой атлетике я перспективный был! Как это забыл я совсем… Выходит, я не одну уже надежду не оправдал, а две! Так и все, вообще, можно проморгать!

Виктору говорю:

– Ну, куда? Помнишь, ты говорил, что у тебя какой-то верный друг есть? Ну, номером телефона которого ты еще камеру хранения зашифровал?

Он говорит:

– Точно! Как мог я забыть! Вот это действительно друг! Напоит нас чаем, накормит! Колоссально!

Вбежал в телефонную будку и застыл. Минут десять, наверно, стоял, как столб.

– Забыл! – говорит.

– Что?

– Номер телефона его забыл, давно, выходит, не звонил.

– Да-а-а-а, – говорю, – к дружбе у нас, выходит, такое же небрежное отношение, как ко всему!

– Как же? – он говорит вдруг.

– Что – как?

– Как же, – говорит, – камеру хранения теперь откроем? Думал, уж этот телефон железно запомню, и нет!

Витя расстроился, впервые, можно сказать. Но быстро пришел в себя, снова захохотал.

– Дурак, – говорит, – какой же я дурак! Надо поехать к нему, и все! Поглядеть его телефон, заодно поесть!

– А живет-то где он, хоть помнишь?

– Я всегда помню, где друзья мои живут! – веско говорит.

Ехали долго, на двух автобусах. Приехали наконец в новый район.

– Вот, – Витя радостно говорит. – Вот его дом!.. Точно!

Поднялись. Виктор звонить начал. Звонок… еще звонок… не открывают!

– Да… где-то задерживается, – Витя говорит.

– Может, по справочному можно телефон узнать?

– Нет, – Витя говорит, – фамилии его точно не помню!

– Да-а-а, – говорю, – без портфелей нам уж точно домой ходу нет!

– Ладно, – Витя вдруг говорит. – Выбью уж я ему дверь! Если товарищ настоящий – простит!

– Да ты что? – говорю. – Это же взлом!

– Ничего! – говорит. – Как-нибудь! Я же вижу, как ты устал! Вижу, что домой тебе уже хочется! Мой долг, хочешь знать, выручить твой портфель и тебе отдать!

– Спасибо! – говорю. – Ты, видно, настоящий друг! – Разбежался Витя вниз по лестнице, трахнул плечом дверь, она открылась. Вбежали мы внутрь, стали телефон искать, вдруг Витя как закричит:

– Эта не та квартира! Бежим!

Дрожащими руками дверь обратно приставили, вниз сбежали, в автобус вскочили.

– Да, – Витьке говорю, – знал, что до преступления мы можем докатиться, только не думал, что так быстро!

Приехали в центр, Витя говорит:

– Идея!

Я задрожал.

– Не надо! – говорю. – Я идей твоих что-то уже боюсь.

– Действительно – отличная мысль! – говорит. – Пойдем к Клопахину, отличнику нашему, возьмем у него тетради и все спишем! Завтра в школу придем – все у нас сделано, хоть бы что!

– А куда ж мы спишем-то, тетрадей-то у нас нет!

– Ну и что? Подумаешь! Что, у него лишних тетрадок не найдется?

– Точно, – говорю. – Идея!

– Говорил, – Витька обрадовался, – со мной не пропадешь!

Пришли мы к Клопахину, звоним. Открыл он, и такая вдруг тоска на лице его отразилась!

– А… это вы, – говорит.

В комнату нас провел, потом говорит:

– Знаете что? Понимаете, я сейчас к олимпиаде физической готовлюсь, погуляйте, пожалуйста, минут двадцать, я кончу.

И прямо лицо у него – умоляющее. Чувствуется, очень он увлечен чем-то там.

– Ладно, – Вите говорю. – Пойдем.

Вышли, стали по улице ходить. Замерзли совсем, вошли в продуктовый магазин.

– Хорошо! – Витя говорит. – Тепло тут, светло! Замечательно!

Стал от радости руки потирать, вдруг продавщица громко ему говорит:

– Ты руки не потирай, не потирай! Все равно спиртного тебе не отпущу – мал еще!

Я обомлел.

– Неплохо, – Вите говорю, – уже за пьяниц нас принимают. Вот это здорово.

Из соседнего отдела продавец говорит:

– Будете брать что-нибудь? Закрываться нам уже пора, хватит!

Витя говорит:

– Да нет, мы не покупать сюда пришли.

– Не покупать? – продавец говорит. – А зачем же? Колька, – кричит, – прикрой-ка дверь – разберемся!

– Покупать, – говорю, – конечно, покупать, он оговорился!

К прилавку его подошел, стал смотреть.

– Взвесьте, пожалуйста, эту селедочку, – говорю.

Взвесил продавец:

– Сорок семь копеек! Платите быстро!

Я Виктору говорю:

– Надо брать!

Виктор:

– А зачем? Что мы с ней делать будем?

– Молчи!

Подошли снова к прилавку, стали смотреть нашу селедку.

Витя говорит продавцу:

– Какое-то лицо у нее невыразительное!

Продавец:

– Это чем же невыразительное?

Витя говорит:

– Глаза тусклые!

Продавец говорит:

– У самого тебя тусклые, шельмец! Покупать ты сюда пришел – или по карманам у людей шарить? Говори.

Продавщицы кричат ему:

– Вася, скоро ты? Закрывать пора!

– Придется брать, – Вите говорю, – есть у тебя какая-нибудь мелочь или нет?