Текст книги "Приорат Ностромо (СИ)"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– У меня имя есть, товарищ капитан, – улыбнулась Ершова.

– Слушаюсь, Марина! – шутливо вытянулся Векшин.

Переворачивая листы проекта «Дзета», он зависал над папкой и щелкал маленьким фотоаппаратом – вспышки наполняли кабинет смутными тенями.

– У меня всё-о-о… – довольно потянулся Алёхин, зевая.

– У меня тоже, – Геннадий осторожно сложил папки на место, и запер сейф.

– Уходим! – Антон возбужденно вскочил.

– Секундочку… – Векшин внимательно осмотрелся, подвинул кресло поближе, чуть наискосок… Тщательно протер столешницу, клацавшую клавиатуру, и лишь затем снял перчатки.

– Уходим.

Понедельник, 21 декабря. Вечер.

Московская область, Малаховка

Пробегав весь день, и без особого результата, я вернулся домой измочаленным. Спасибо девчонкам – истопили баню!

Еще в субботу мне удалось вернуть к жизни насос, качавший воду из колодца – перебрал, починил – и пошла вода по трубам.

К дому провели водопровод и даже работала канализация, но всякий раз тягать шланги от крана до бани… Ну, вот еще!

Так что «трем грациям» не пришлось таскать воду, а только дровишки подкидывать. «Грации» и попарили меня, и во всё чистое да свежее переодели… И накормили!

«Перекормили», – подумал я в манере старого брюзги.

Маятник нащелкал семь часов, а меня уже спать тянет…

Блаженно потянувшись, я выдохнул и погрузился в мякоть старого кресла. Красота…

Через Северную гостиную пробежала хихикающая Лея, стрельнув на меня глазками, за нею протопотал Коша. А из Восточной доносились колкие, быстро тающие звуки пианино – Юля наигрывала причудливую мелодию, твердо решив освоить «Беккер» в совершенстве.

– Угодили ли мы своему господину? – Рита в коротком махровом халатике, в тюрбане из полотенца, присела на мягкий подлокотник слева, нежно воркуя и подлащиваясь.

Торопливо прошлепав тапками, справа навалилась Талия, встряхивая влажными волосами.

– Не желает ли наш господин чего-нибудь сладенького на десерт? – игриво промурлыкала она.

– Да я сегодня уже объелся сладким! – расплылся я, притискивая обеих одалисок. Девчонки радостно запищали, и на них тут же цыкнула Инна – она стояла на пороге столовой, вытирая руки полотенцем, а плечом прижимая к уху радиофон.

– Распищались тут… – ворчала Хорошистка. – Бесстыдницы назойливые…

– Ой, а сама-то! – фыркнула Рита.

– Это она из зависти, – авторитетно объяснила Талия. – Инка – видишь? – стоит, одна и грустна, как та пальма, а мы-то сидим…

– На Мише! – хихикнула «главная жена».

Инка показала им язык, и тут же преобразилась, словно пробуясь на роль пай-девочки, защебетала:

– Конечно, узнала! Здравствуйте, Наталья Игоревна! Ага! Ага… Так именно! Ага… Да, конечно! Всем же хочется булку с маслом, да чтобы еще икоркой намазать, да слоем потолще… Так что, вот… Коллективное письмо? О-о! Спасибо, конечно, Наталья Игоревна, только как бы вам самим не аукнулось… Да и Зое Николаевне… Что? И Ольга Александровна⁈ Ух, ты… А мне почему-то казалось, что она меня недолюбливает… Да? Вот, видите… Наталья Игоревна, я вам очень благодарна… Кто? Да вон они сидят, обе! Улыбаются… А мы в баньке попарились! И не говорите, как на каникулах… А вы тоже приезжайте! Мы в Малаховке! Ага… Передам обязательно! Ага… До свиданья! – отложив радиофон, она улыбнулась: – Вам привет, развратницы! От Селезневой! Подвиньтесь… – уплотнив Риту с Натой, Инна устроилась у меня на коленях. – Они всем театром пишут коллективное письмо в Минкульт! Шуму будет…

– А пусть не лезут! – воинственно вскинула кулачок Наташа.

Сигнал моего собственного радика я различил на третьем звонке – Талия зажала мой «ВЭФ» своим бюстом.

– Наташка… – завозился я. – Ну-ка… Алло?

– Michael Schlack? – толкнулось в динамике. – Mir wurde gesagt, das Sie Deutsch sprechen…

– Да, говорю, – перешел я на немецкий, и «три грации» живо слезли с меня. – А с кем имею честь?..

По-моему, такой оборот речи понравился моему собеседнику – его голос обрел благодушное звучание:

– С Эгоном Руди Эрнстом Кренцем, генсеком СЕПГ и председателем Госсовета ГДР.

– О, геноссе Кренц, – воскликнул я, чуя, как зацветают увядшие надежды, – очень рад вас слышать!

– Маркус Вольф передал мне, что у вас неприятности, геноссе Шлак…

– Поснимали со всех постов, геноссе Кренц, – криво усмехнулся я. – А весь мой коллектив уволился вместе со мной!

– О-о… – генсек СЕПГ впечатлился. – У нас к вам, геноссе Шлак, предложение… М-м… – он заговорил обстоятельно, как истинный немец, заходя издалека: – После краха операции «Полония», решающую роль в которой сыграла гражданка ГДР Хелена фон Ливен, за свою находчивость и героизм награжденная орденом Карла Маркса и советским орденом Александра Невского, к нам отошла бóльшая часть «Восточных территорий», в сорок пятом году отданных Польше. В том числе, Восточная Померания. В сложившейся диспозиции необходимость содержать 1-ю флотилию Фольксмарине в Пенемюнде отпала, и ее перевели в Штеттин. А на бывшей морской базе в Пенемюнде на острове Узедом, рядом с бывшим полигоном, где во время войны Вернер фон Браун свои «Фау-2» испытывал, мы открыли Институт ядерных исследований ГДР… – Кренц откашлялся, и торжественно закончил: – Геноссе Шлак, мы предлагаем вам переехать к нам со всей семьей и возглавить Отдел хронодинамики в упомянутом мною институте!

Я глубоко вздохнул, и медленно выдохнул.

– Геноссе Кренц! – мои слова звучали в той же картинной тональности. – Я искренне благодарен вам за приглашение, и с радостью приму его, но только с одним непременным условием…

– С каким же? – осторожно спросил немец.

– Если только ваше приглашение распространяется и на весь мой коллектив.

– Oh ja, ja! – взволнованно ответил радиофон. – Natürlich!

Обговорив пару деталей, я бессильно уронил «ВЭФ», чувствуя себя выжатым второй раз за вечер. «Три грации» смотрели на меня, не мигая, словно гипнотизируя.

– Ну? – заерзала первой Рита. – Что там?

– А то нам было понятно… с пятого на десятое! – призналась Инна.

– Мы уезжаем! – выдохнул я.

– Куда? – спросило всё трио разом.

– В ГДР! Все!

– Совсем все⁈ – полыхнули синим Наташины глаза.

– Совсем!

– Ура-а-а! – первой закричала Инна, и пустилась в пляс, исполняя нечто среднее между сальсой и ритуальным танцем племени мумбу-юмбу.

На шум прискакали Юлька с Леей. Полупав глазами, ничего не поняв, но уловив позитив, они тоже запрыгали и завопили.

Один только Коша пугливо и диковато поглядывал на нас из угла – зверюга не разумел немецкого, равно как и русского…

Глава 6

Среда, 23 декабря. Утро

Московская область, Шереметьево

Академия наук ГДР сработала отменно – хватило дня, чтобы все пятьдесят пять человек, уволенные из Института Времени, получили стандартные карточки приглашений на работу. Я был пятьдесят шестым.

Вернее, мне так думалось, такое число на ум пошло – пятьдесят шесть. А вот, когда очутился в аэропорту, то понял, что его следует умножить на два, как минимум, ведь мои хронофизики и физики-пространственники улетали вместе с детьми и любимыми.

Везет той же Ядзе с Витенькой или Володьке с Наташей – они коллеги, а вот у Почкина жена – из Госкосмоса.[1] А суженый Аллочки подвизается на поприще ландшафтного дизайна…

Весь наш «исход» ломал массу планов, рвал давние семейные связи, и обещал в ближайшем будущем создать кучу проблем. С другой стороны, встряхнуться, погрузиться в иную среду – полезно для мозгов…

Я осмотрелся. Коллективчик рассортировался… Мои «жены» вписались в стайку институтских красоток, и все они дружно щебетали о своем, девичьем. А мой удел – тесниться на «мужском» диване. Одном из.

Киврин чувствительно пихнул меня в бок.

– Хочешь загадку, шеф?

– Валяй, – я вытянул ноги к безразмерному окну, за которым пластал крылья «Ил-86» в красной ливрее «Интерфлюг». Наш борт. Наполовину – точно…

Володька азартно заерзал.

– Изначально её задал моему отцу академик Красовский – Николай Николаич изредка останавливался у нас, когда приезжал в командировки в Ленинград, а отец тоже время от времени ездил к нему в Свердловск: у них какие-то общие проекты были, да и читали они практически одинаковые курсы лекций по теории игр.

Так вот… У академика Будкера было две любовницы, и обе жили возле станций метро по Сокольнической линии – одна возле «Юго-Западной», вторая возле «Сокольников», а сам Будкер регулярно читал лекции на физфаке МГУ – станция «Университет», как раз посерёдке той же ветки. С обеими женщинами у него были… тождественно равные отношения – не выделял он, кто ему больше нравится. А, чтобы не обижать ни одну из возлюбленных, академик поступал так: спускался после лекций на перрон станции «Университет» и, какой первый состав прибывал, к той женщине он и ехал. Время поездки Будкер специально не подстраивал, ведь любовницы для него равны! В результате вышло, что за год он у одной женщины бывал в два раза чаще, чем у другой. Вопрос: почему так произошло? Красовский утверждал, что почти никто не давал правильный ответ…

– Интересненько… – затянул Корнеев, наваливаясь на спинку «нашего» дивана с соседнего. – А-а! Понял! До «Юго-Западной» же ближе, чем до «Сокольников»!

– Нет, Витёк, не угадал! – ухмыльнулся Киврин.

Я задумался, глядя за стекло, где разворачивался щеголеватый «Эрбас», и тут из потока сознания вынырнула отгадка.

– Да это, Вить, теория игр в чистом виде! – фыркнул я, умащиваясь поудобнее.

– То есть? – затупил Корнеев.

– То есть, одно и то же явление не может в точности повториться еще раз, – терпеливо объяснил я. – Сколько бы ты не бросал камень, двух абсолютно идентичных бросков не выйдет. М-м… Если представить любовниц Будкера как две величины, значение которых зависит от количества поездок академика к каждой из них, то они не могут быть равными, потому что Будкер сам не знает, к кому он поедет. То есть, если величина случайна, то в данном случае двух одинаковых вариантов быть не может. И чем больше общее количество поездок, тем меньше вероятность того, что их количество будет одинаковым.

– Верно, шеф! – восхитился Володя, и торжественно пожал мне руку.

– Achtung! – гулко разнеслось под сводами. – Passagiere des Fluges «Interflug» nach Berlin: Gehen Sie bitte zum Gate zum Einsteigen! Внимание! Пассажиров компании «Интерфлюг», следующих рейсом в Берлин, просят пройти на посадку…

Тот же день, позже

Москва, площадь Дзержинского

Насупленный и недовольный, Иванов пересек весь кабинет председателя КГБ, и остановился у окна. В помещении ничего не изменилось с давних пор и, мерещилось, что оглянешься – а за столом по-прежнему Юра…

Раздвинув шоколадного оттенка шторы, Борис Семенович выглянул на заснеженную площадь. Ярко-оранжевые тракторишки, маленькие и юркие, живо сновали, нарезая круги и сметая, сгребая осадки в кучу у Железного Феликса. Вот уже и «КамАЗ» подъехал, бесцеремонно осаживая «Волги» да «Икарусы», и мощный погрузчик, набрав полный ковш, опрокинул в кузов холодный груз снежинок.

– Всё понимаю, Виктор Михайлович, – забурчал председатель Совнацбеза, – одно у меня в голове не укладывается: как вы могли использовать Гарина «втёмную»?

– Да не мы это, Борис Семенович! – выкрикнул Чебриков, не сдержавшись, и беспомощно, неловко развел руками. – Не мы! Ну да, да! – выпалил он в досаде. – Виноваты! Сами же нас регулярно дрючили: «В ЦК явно окопался „крот“! Предположительно из МИ-6! Найти и обезвредить!» А как? И тут ко мне целая делегация контрразведчиков является от ВГУ, радостные такие, и хором заявляют: «Мы знаем, как!» Есть у них там один… хитроумный… Саша Щукин. Он и разработал совершенно секретный план по поимке «крота», а в нем всё как раз на том и построено, чтобы Михаила Петровича Гарина и его женщин использовать «втёмную»! – Виктор Михайлович сердито засопел. – Вы только не подумайте, будто я всю вину на Шурика спихиваю… Нет. И план был действительно хорош! Там как… Мы уговариваем Панкова подбросить Пуго кляузу, обвиняющую Гарина в аморальности. Тогда КПК рекомендует отстранить его от должности секретаря ЦК по науке, после чего «крот», по нашей логике, станет пропихивать на свято место своего ставленника. Через него Контора, согласно плану, и выходит на агента британской разведки. Финиш! Мы всем Комитетом дружно расшаркиваемся перед товарищем Гариным, принося глубочайшие извинения, а статус-кво мигом восстанавливается. План был прописан до мелочей, он не предусматривал ни увольнения Михаила Петровича с поста директора института, ни репрессий в отношении его женщин!

– И вы одобрили этот план, – тяжело сказал Иванов.

– Да! – кисло поморщился Чебриков. – Каюсь, что не посвятил вас в детали, намекнул только… А вы сразу выступили резко против! Мол, использовать Гариных, как наживку для «крота» недопустимо! Готовый план притормозили… – на скулах хозяина кабинета заиграли пятна нервного румянца, и он звонко шлепнул ладонью по столу. – И нас переиграли, Борис Семенович! Белые фигуры в этой партии оказались у «крота», и ход е2-е4 сделал он, самостоятельно подкинув кляузу Пуго! А дальше случилось то, что случилось: «полезный идиот» Янаев оскорбил Гарина, тот терпеть не стал, и послал всех в анус! Естественно, товарищи из КПК пошли на принцип, решив показательно растоптать Михаила Петровича вместе с его любовями… А нам пришлось спешно реактивировать замороженный план, действуя вдогонку, наспех!

– Не хреново девки пляшут, по четыре сразу в ряд… – медленно выговорил председатель Совнацбеза.

Не выдержав, Виктор Михайлович встал и заходил по кабинету, уминая ковер. Он то зябко потирал ладони, то складывал руки за спиной.

– Я не оправдываюсь, – глухо сказал председатель КГБ, – и не стану вас убеждать, будто наш план был продуман до мелочей, и уж он-то не дал бы… хм… «побочных эффектов».

Помолчав, поглядев на сутолоку у «Детского мира», Борис Семенович вздохнул и обернулся.

– А я вас и не обвиняю, – суховато сказал он. – Ответим оба, ведь больша́я доля вины и на мне! Что стоило скорректировать ваш план? Гарин – товарищ бывалый, да и женщины его – настоящие боевые подруги! Так нет же… Дождались, пока «крот» ударит первым! Вот что, Виктор Михайлович… Вы этим Панковым занимаетесь?

– Занялись, Борис Семенович, – проворчал Чебриков, – да поздно. К сожалению, мы не знаем, с кем Панков вступал в контакт, и вступал ли вообще – человек он весьма нелюдимый. Друзей у него нет, женщины тоже… Домосед, но… Пару раз в месяц выезжает на охоту.

– Хороший предлог для тайной встречи, – кивнул Иванов, и вздохнул. – Ладно, Виктор Михайлович… Работайте. Гроссмейстеров у вас хватает, так что… «Кроту» надо поставить шах и мат. Строго обязательно!

Суббота, 26 декабря. День

ГДР, Пенемюнде

Растрепанные нервы моих физиков и физинь пригладились уже в аэропорту Шёнефельд – «осси» выказали не только уважение к советским ученым, но и полное понимание. Всех нас провели «зеленым» коридором, и мигом подали три комфортабельных автобуса. Еще и покормили в пути, завернув в придорожный ресторан.

Подъезжая к месту назначения, не все хотели покидать мягко урчавший «Икарус-лайнер» – пригрелись, ощущая себя туристами на экскурсии. Ведь большая часть моих коллег даже в Болгарию не выезжала.

По мосту через речное устье попали на остров Узедом – местные, похоже, очень радовались, гордились даже, что отобрали у наглых поляков исконные немецкие земли. Отсветы этой радости ложились и на нас, ибо без русских ГДР никогда бы не приросла Восточными территориями.

А теперь Узедом полностью под властью «осси» – некогда польский порт Свиноуйсце на западном берегу острова снова зовется Швайнемюнде.

– А мы едем в Пенемюнде! – провозгласил Киврин с переднего сиденья. – По-нашему, в Усть-Пенск! Korrekt?

– Ja, ja! – добродушно заворчал курчавый водитель в чистенькой спецовке.

Поселочек Пенемюнде вместе с гаванью уже тысячу лет ютится на северо-западной оконечности Узедома, там, где Пене впадает в «Остзее», а длинная песчаная коса обрывается шумливым прибоем. Когда-то здесь хозяйничали варяги и безобразничали викинги, а нынче поселок граничит с морским курортом Карлсхаген.

Приземистые дюны, заросшие соснами и пихтами… Мелкий песочек и балтийский простор… Всё чинно-благородно.

И только руины газовой фабрики у Хауптштрассе, главной улицы Пенемюнде, напоминали об истории не столь давней – жидким кислородом, что вырабатывался в фабричных цехах, заправляли ракеты «Фау-2» – их стартовые площадки находились здесь же.

Англичане в сорок третьем разбомбили и огромный Werk Süd – «Южный завод», где строились ракеты, и самую здоровенную в мире аэродинамическую трубу, и конструкторские бюро, и бункера для управления пусками.

Одна лишь электростанция уцелела с тех времен – огромная, основательная, она питала секретный ракетодром, затем базу и штаб 1-й флотилии Фольксмарине, а теперь будет давать ток Центральному институту ядерных исследований АН ГДР, где и нам нашлось местечко…

Я поморщился. Что за слог? Мы тут не бедные родственники! Просто немцы жаждут стать третьей страной, запустившей хронокамеру… Что ж, нам с «осси» по пути.

* * *

– Нет, ну молодцы какие! – восхищалась Рита, пройдясь короткой анфиладой. – Уже и обставили всё!

Я скромно улыбнулся, как будто сам наводил порядок в домах советских специалистов и завозил в них мебель. Две аккуратные пятиэтажки, выстроенные еще при Сталине, ожидали нас – чистенькие, убранные, пахнущие легким косметическим ремонтом.

И еще два больших, длинных таунхауса – вроде бы, одноэтажных, но их высоченные острые крыши, аккуратно уложенные черепицей, прорезались окнами полноценных вторых этажей, и даже мансард.

Самое интересное, что возвели дома еще в тридцатых, а в войну здесь жили ученые-ракетчики. Здания чудом убереглись от английских бомбежек, зато четырехмоторный «Ланкастер» до сих пор гниет в озере неподалеку, одна кабина выглядывает над тихой водой…

Я даже не выбирал – сразу сказал Хорсту Бадеру, директору ЦИЯИ, что заселяюсь в «старый дом» на Дюненштрассе. Пятикомнатная квартира с мансардой меня вполне устраивает, а отселять Инну с Талией я не собираюсь. Мы жили вместе, и будем жить, а если это не нравится особо идейным и морально устойчивым гражданам, то траекторию движения я им уже указал…

– Гарнитурчик какой! – восторженно взвыла Инна, заглядывая на кухню. – И шкафчики, и буфет… Холодильник… Как? «Инка»?

– «Илка»! – хихикнула Юля, поправляя очарованную «грацию».

Улыбаясь, я поднялся на второй этаж, покачав перила – ни с места. Прочно. Это я люблю… А наклонные стены с проемами окон мне понравились уже своим отказом от скучного повторения вертикальных плоскостей.

Крапчатая спальня… Небесно-голубая спальня… Солнечно-золотая спальня… Нормально.

Неширокую лестницу к мансарде зажимали две стены. Здесь меня и притормозил радиофон. Звонил Эшбах, что само по себе было странно – последний раз я болтал с ним на премьере «Видео Иисуса»…

– Слушаю, – губы сами расползлись в улыбку, стоило лишь вспомнить бесподобно восторженного писателя-актера.

– Страфстфуйте, Михаэль! – старательно выговорил Андреас.

– Hallo! – рассмеялся я. – Lass uns besser Deutsch sprechen!

Эшбах с облегчением перешел на немецкий.

– Михаил, вы меня извините! Столько не звонил, и вдруг опомнился… Поверьте, очень был занят! Понимаете… Пока геноссе Гайдай не перевернул всю мою, кое-как устроенную жизнь, я планировал написать роман «Звезда Келвитта». Но теперь я отложил книгу, как у вас говорят, na potom. А дело вот в чем… Меня очень и очень заинтересовала тема беспорядков в Соединенных Штатах. Я расспрашивал Шимшони, Видова, Боярского, Харатьяна… Звонил, начитывал, заходил в Интерсеть… В общем, хочу написать сценарий фильма под названием «Кровавое Благодаренье»!

– Интересная тема… – медленно проговорил я, а в памяти всплывали пожары Лос-Анджелеса и развалины Лас-Вегаса.

– Да! Да! Очень интересная! – горячо поддержал исполнитель роли Эйзенхардта. – Но… Понимаете, я набрал столько всяческой информации, что, если стану писать без оглядки, то обязательно нанесу вред. Вам, Михаил, или Маргарите… А то и самому себе! Михаил… А нельзя ли нам встретиться, и всё обсудить? Вам, мне, Марго, Наталье, Инне… Я, признаться, уже в Москву готов был лететь, но тут мне сказали, что вы в ГДР…

– Вот что, Андреас, – перехватил я инициативу. – Давайте сделаем так. Я сейчас в Пенемюнде и, скорее всего, застряну здесь надолго. В Центральном институте ядерных исследований. Объект режимный, но я достану для вас разовый пропуск. Годится?

– О, да! Да! – забурлил радостью Эшбах. – Конечно!

– Тогда до связи, – улыбнулся я. – Позвоню, как только всё улажу. Tschao!

– Alles Gute!

Я сунул радик в карман, и тотчас же заслышал нежный Наташин зов:

– Ми-иша! Тут к тебе!

– Иду!

Внизу меня поджидал худой и длинный Хорст Бадер. Костюм висел на нем, как на вешалке, но ученый не обращал внимания на подобные мелочи. Его моложавое лицо было очень подвижно, постоянно меняя выражение – мимика легко выдавала всякое чувство, любое движение души, а голубые глаза блестели по-детски задорно.

– Здравствуйте, коллега! – зачастил он. – Прошу извинять опоздание, абер я иметь работа в Вольгаст. Вы готов?

– Всегда готов! – отсалютовал я.

– Гут. Прошу ехать!

* * *

Новенький «Вартбург», в габаритах «Волги»-универсала и даже чем-то похожий на «ГАЗ»-24–2, подвез нас к бывшей военно-морской базе. Флотские – молодцы, прибрали за собой. Чистенько везде, аккуратненько… Орднунг унд дисциплин.

Штаб, казармы, ангары, пакгаузы – всё выглядело излишне тяжеловесным, зато крепким, на века. Научники уже носились вокруг да около, привнося в воинскую размеренность чисто гражданский беспорядок.

Фырча и гудя, подъезжали бортовые «КамАЗы», и ученый народ с энтузиазмом бросался разгружать их. МикроЭВМ, осциллографы, столы-стулья-шкафы-стеллажи-картотеки; ящики, забитые справочниками, принтеры, электрические пишмашинки «Эрика» – всё рьяно таскалось и перетаскивалось.

«Осси» не собирались городить декорации – младшие научные сотрудники были полны решимости вывести Das Zentrale Institut für Kernphysik Peenemünde на уровень Фермилаба или ЦЕРНа – и превзойти их.

– Торопитесь входить! – Бадер провел меня за ворота широченного и высоченного сооружения с толстыми стенами из железобетона. – Сегодня вы совершать консультация. Всё есть полный порядок! Осталось мало – строить агрегатен…

Я осмотрелся. Внутри было пусто. Внизу – серый цементный пол, вверху – узкие окошки, тусклым светом разбавлявшие полумрак.

– Размеры хватать? – отрывисто пытал меня директор. – Можно строить? Мне интересно узнать годность!

– Годится! – кивнул я, задирая голову. – Полный список я передал Ульриху Иоганновичу, товарищ Вайткус ему поможет. Как только пойдет завоз – сразу начнем работы.

– О, прекрасно, коллега, прекрасно! – лицо Бадера отражало нутряное блаженство. – Много вам благодарен!

– Да не за что пока, – улыбнулся я.

– За будущее! – с чувством сказал директор ЦИЯИ.

Понедельник, 28 декабря. Вечер

Пенемюнде, Дюненштрассе

Главный корпус Отдела хронодинамики оставался точно таким же снаружи, каким и был, угловатым и серым. Но, стоило только шагнуть за ворота, как на вас обрушивалась какофония – шипела сварка, долбили отбойные молотки и перфораторы, лязгали тяжеловесные конструкции… Снопы искр, клубы пыли и дыма, люди – как мураши в робах и касках!

Но из этого видимого хаоса уже прорастал порядок – могучие стальные колонны пересекались двутавровыми балками, на сварные каркасы ложился гулкий рифленый настил. С верхней площадки уже опадал тяжелый запах краски, туда по стенам уползали вязки кабелей…

– Етта… – басил Вайткус. – Крепим трап! Эй! Ich sage, wir sichern die Rampe!

– Ja, ja! Die Rampe! – неслось в ответ, и две горизонтали со скрежетом и громыханьем смыкались крутой диагональю металлической лестницы с дырчатыми ступеньками.

Выбравшись из ворот на маленький плац, я стащил каску и устало утерся рукавом. От рассвета до заката…

Хватит на сегодня.

– Шеф! – ко мне грузной трусцой подбегал Киврин. – Пост принял!

– Задерживаемся? – хмыкнул я, чуя начальственный позыв.

– Да это Наташка всё! «В ночь надо хорошенько подкрепиться!» – передразнил мой сменщик благоверную. – Я даже выразил протест! «Куда ж мне, с полным животом?» – «Ничего, говорит, зато не голодный!»

– У каждого своя функция! Ладно, давай… Ромуальдыч со сварщиками… Да и так услышишь!

Хохотнув, Володька шмыгнул за приоткрытую воротину, а я побрел домой. Можно было еще часика на два задержаться, но в восемь придет Эшбах…

Хорошенько выстояв под душем, я переоделся, и вернулся в темноту зимнего вечера. Впрочем, как раз зимы в Пенемюнде не чувствовалось – плюс четыре! А вчера и вовсе дождь лил. Небо хмурое, море серое, валы так и колотятся о берег… Курорт!

Поломавшись, я все же сел за руль тесной, но юркой «Шкоды». Можно было и пешочком прогуляться, подышать свежим воздухом, настоянном на хвое и водорослях… Так ведь Эшбах…

Улыбнувшись, я проехал к воротам ЦИЯИ. Бдительный страж наклонился, убеждаясь, что за рулем начальник отдела, а не диверсант, и стал мне выговаривать подозрительно знакомым голосом:

– Нарушаем, значит, трудовую дисциплину? Домой опаздываем?

– Рустам⁈ – вылупился я. – Ну, ни фига себе! Ты-то как здесь?

– Наша служба и опасна, и трудна! – довольно хохотнул Рахимов. – Проезжайте, геноссе Шлак, проезжайте! Не задерживайте движение!

Наши руки смачно шлепнули ладонями, и я тронулся, выкатываясь на припортовую улицу. Улыбка словно прилипла к губам – приятно, когда о тебе помнят! А генерал армии Иванов ко мне относится, будто дед к внуку… Ну, тогда «три грации» – внучки!

А ведь мы никому не жаловались, и помочь не просили – гордые шибко…

За приятными мыслями и утомление прошло – натура такая. Подрулив к дому, я вышел из машины. Все окна квартиры светились уютным желтым светом, даже наклонные створки в мансарде.

Я тихонько открыл дверь своим ключом, однако ступать на цыпочках и прислушиваться было излишне – из гостиной накатывал шум и девичий смех. Его перекрывал сочный баритон Эшбаха:

– Я так и скасал: «Это нефосмошно, Леонит Иофич! Я не котов, и нет фремени!»

– О-о! – завела Рита. – Нашего «режиссенто» не переубедишь!

– Это прафта!

Нашарив тапки, я прошествовал к хозяйкам и гостю.

– Всем привет!

– Привет, папусечка! – залучилась Юля, пристроившаяся за Ритиным креслом и умильно тискавшая маму за шею.

– Миша! – подскочила Инна. – Кушать будешь?

– Чуть-чуть! – сжав два пальца, я показал размер маковой росинки.

Наташка живо подвинулась, освобождая мне место на маленьком диванчике, и я тут же плюхнулся, приваливаясь к ее теплому боку. Златовласка, мило улыбнувшись, прильнула со своей стороны. Хорошо…

– Расскасыфаю о сепе, – осклабился Андреас. – Телюсь опытом польшого киноартиста!

Инна притащила здоровенную миску, полную жаркого из курятины со стручковой фасолью, горячего и пахучего.

– Куда ж ты мне столько? – слабо воспротивился я.

– Кушай, кушай! – Хорошистка ослепительно улыбнулась, подсовывая вилку и тарелочку с хлебцами. – Поправляйся!

Утратив волю к сопротивлению, я вкусил. И вилкой указал на гостя:

– Выкладывай!

– Фыклатыфать? А-а! Та-та… Я уже расскасал тефушкам о моих планах… Смотрите, – сосредоточился Эшбах. – Я сопрал много расной информации, и понял, что глафных фигур в тех сопытиях тфе – фы, Михаил, и фы, Маргарита…

Автор не стал лукавить – выложил мне и «грациям» всё, что нарыл, а нарыл он немало. Вплоть до того, что это Рита «вычислила» готовящийся теракт по подозрительной своей странностью сделке Гиндельстерна.

Про мой «вещий сон» Андреас не знал, но зато был в курсе о почти что приятельских отношениях с Синти Даунинг, и о том, что из Штатов нас вытаскивал отряд спецназа «Кидон» во главе со «старлейкой».

– Я понимаю, – прижал он к сердцу пятерню, – что мне исфестно слишком много, и прошу фас отсеять то, что ни в коем случае не долшно быть претано огласке.

– Хорошо, – кивнул я. – М-м… Давайте тогда состряпаем тезисы сценария, отфильтровав реальные события. Ну, во-первых, мы будем не мы. Маргарита пусть назовется…

Ритка тут же вскинула руку.

– Мариной! – подпрыгнула она. – Кравцовой!

– Крафцофа… – записал Андреас. – А фы, Михаил?

– Кравцов! – ухмыльнулся я. – М-м…

– Антон! – шепотом подсказала Юля.

– Антон, – повторил я, дрогнув губами. – Только никакой не директор, а сотрудник советского МИДа.

– Отлично… – зажурчал Эшбах, строча в блокноте, и вдруг возбужденно выдохнул: – О-о! Я только сейчас понял, что меня утифляло на съемках! Марина-Сильфа те Вас Сетта Баккарин чресфычайно похоша на фас, Маргарита! О-о! Пусть она сыграет фас!

– Я согласна! – рассмеялась Рита.

К половине десятого мы набросали тезисы, изрядно присочинив, но от хорошей выдумки реальность только выигрывает. «Обмыв» с нами будущий шедевр, Андреас уехал, и в дом вернулась тишина. Я, правда, пока что не ощущал квартиру своим жилищем – наверное, здешние стены еще не пропитались «домашними» запахами.

Выцедив последние красные капли недопитого «Кампари», сыто отвалился на спинку дивана, наслаждаясь покоем.

Где-то наверху мило спорили Лея с Наташей. Инна напевала на кухне, вместе с Ритой наводя окончательный блеск, а затем мою шею обвили гладкие Юлины руки, и в уши пролился взволнованный голосок:

– Папусечка, я решила! Ну его, этот МГИМО… Переведусь на физфак МГУ! Возьмешь меня к себе в отдел лаборантом?

Тот же день, раньше

«Бета»

Москва, площадь Дзержинского

Тата Ивернева задержалась у витрины «Детского мира», и поправила пряди – короткие черные волосы укладывались безо всяких изысков, но прическа ей шла.

«Синеглазая брюнетка!» – улыбнулась девушка, и упруго зашагала к монументальному зданию КГБ.

Работа математиком в Госплане Северного Урала ей нравилась, но как только поступил приказ уволиться и ехать в Москву, Наталья ни на секунду не задержалась в Свердловске. Понимала, что ее ждет нечто новое и значимое.

Пропуском она не пользовалась давно, и было немного боязно, но молодой офицер на посту лихо козырнул ей.

– Старший лейтенант Ивернева? Вас ждут в кабинете товарища Семичастного.

Товарищ старлей сдержанно кивнула, и поднялась на тот самый этаж. Вышколенные секретари в приемной уже тянулись во фрунт, порываясь отворить дверь в кабинет, и провели ее к председателю КГБ не без суеты.

«Молодежь… – усмехнулась Ивернева. – Ой, а сама-то!»

Семичастный оторвал глаза от писанины, и широко улыбнулся.

– А, Тата! Проходи, проходи… Минуточку… Ты садись пока, там чай, сушки, конфеты… Я сейчас.

Наметив улыбку, Тата присела за небольшой столик, ближе к окну. Развернула конфету «Белочка», и откусила половинку.

«А Владимир Ефимович совсем уже седой…» – мелькнуло у нее.

– Тата, всё в порядке? Планов мы твоих никаких не сорвали? – Семичастный подсел к столику со своим стаканом, звякавшем в подстаканнике. – Тебе налить?