Текст книги "Целитель 12 (СИ)"
Автор книги: Валерий Большаков
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Схватив маникюрные ножницы, забытые тетей Инной, девочка с размаху ткнула ими в ладонь. Тут же выступила багровая бусинка крови.
– Ты что творишь, совсем спятила⁈ – крикнул Вася заполошно, срываясь в фальцет. Держа Юлю за руку, он наложил свою пятерню на ранку, и забурчал: – Стой спокойно, сейчас заживет…
– Мой папа тоже меня так лечит, когда я порежусь, – победительно зазвенела девочка. – Наш папа. – Она положила свою ладошку поверх Васиной, и улыбнулась. – Мы с тобой одной крови!
[1] Нифе – как бы природный сплав железа с никелем, из которого состоят железные метеориты. На Луне их предостаточно.
Глава 6
Понедельник, 20 марта. Утро
Мексика, Юкатан, Чичен-Ица
Пирамида Пернатого Змея поражала не величиной даже, хотя и достигала высоты десятиэтажного дома, а величием ушедших эпох, веявшим незримо, но явно. Ступени пирамиды приближали небо в торжественной тишине, в надменном молчании. По ним скатывались крутые лестницы, но больше всего пленяли клыкастые головы Кукулькана, высеченные из камня – змеиные изгибы окаймляли подъем до самого верха.
Придерживая рукой черную широкополую шляпу, Рита измерила взглядом Пернатого Змея – и вздрогнула. Ей показалось, что древнее божество стронулось с места и поползло к вершине.
– Тоже заметила? – послышался бархатистый голос Видова. – Майя оживили косный камень! Нам очень повезло – этот их секрет открывается только в дни равноденствия… – Олег приобнял Риту за тонкую талию. – Вон, смотри… Видишь? Тень ступенчатых ребер пирамиды падает на балюстраду, и чудится, что змей ползет – в марте вверх, в сентябре – вниз…
Мужская пятерня и сама поползла, исследуя юркий задик.
– Руку убери, – спокойно сказала девушка.
– А то? – мурлыкнул «Владлен Тимошкин» на ухо «Лите Сегаль», прижимаясь к ее узкой спине.
– Получишь.
Нахал не унимался, всё крепче хватая за ягодицу, и тогда крепкий девичий локоток резко саданул ему по ребрам.
– Х-ха!
Видов отшатнулся, морщась и потирая ушибленное место.
– О-ох, какая же ты неласковая! Мы же ведь…
– Олег, – перебила его Рита, – на съемочной площадке с тобой не я, а Лита, взбалмошная археологиня с ковбойскими повадками. К ней ты можешь приставать, да и то, если в сценарии прописано в скобках: «Зажимает и лапает»! А когда Леонид Иович кричит: «Снято!», кино кончается, и продолжается жизнь. Флиртовать… – она пожала плечами. – Почему бы и нет? Но заходить дальше я не хочу, и не буду, – девушка сладко улыбнулась. – Или тебе постельных сцен мало?
– Да там одна всего, где я тебя тискаю… и когда это еще будет… – огорченно вздохнул актер, и тут же заулыбался, покачивая головой в восхищении. – Какая же ты все-таки потрясающая женщина! Тебе даже роль учить не надо – красуйся в кадре, да пленяй!
– Ну уж, нет уж! – зафыркала «Лита Сегаль», входя в образ. – Ты, наверное, привык к съемкам, кино для тебя – работа. А мне… – она задумчиво склонила голову к плечу. – Знаешь, я еще там, на студии, поняла… Даже не поняла, а почувствовала, какую сказочную возможность дают все эти бесконечные дубли. У меня как бы начинается еще одна жизнь – иная, яркая, насыщенная! Я окунаюсь в другую среду, сама становлюсь другой!
– Иллюзия, Рит… – преувеличенно длинно вздохнул Олег. – Грёза!
– Да какая ж грёза, когда я ее про-жи-ва-ю! Понимаешь?
Видов погрустнел, и сказал, не скрывая зависти:
– Какая ж ты счастливая…
– Да! – девушка улыбчиво сощурилась. – Счастливая я!
* * *
– Приготовились! Мото-ор!
– Есть мотор.
– Сцена восемь – «Перестрелка в джунглях». Кадр два, дубль два!
– Камера!
– Есть…
– Начали!
Рита легко, по-кошачьи соскочила с невысокой подставки на чахлую траву. Потом на экране покажут прыжок со ступени пирамиды, и выйдет, что бесстрашная (скорей уж безбашенная!) Лита сиганет с высоты второго этажа. А вот то, как исполнительница главной роли приземлится на груду картонных коробок, чтобы смягчить падение, останется за кадром.
Прав Олег, кино – это лукавая игра воображения, красивый обман, в который хочется верить…
…Гикая, вынеслись всадники – хуакерос, они же «черные копатели», грабители индейских усыпальниц. В сапогах на высоком каблуке и с огромными шпорами, в расклешенных джинсах и сомбреро, перетянутые патронташами, как революционные матросы, эти жгучие усачи открыли огонь из револьверов.
Рита мгновенно выхватила пистолет из низко подвешенной кобуры. Треск выстрелов звучал неубедительно, но это ничего, их потом озвучат, и пальба загремит просто устрашающе.
Первый всадник, подстреленный Литой, вскинул руки и свалился с седла. Дико заржал обученный конь, по команде каскадера уходя в кувырок, и еще одна жертва безжалостной русской валькирии с воплем улетела в кусты. Последний из «бандитос» круто завернул лошадь, но далеко не ушел – «пуля» выбила пыль из его куртки.
– Снято!
Рита лихо сунула огнестрел в кобуру – больше недели она училась его выхватывать, ибо тот, кто быстрее, останется жив. Таков уж закон сельвы – убей или умри.
– Леонид Иович! – громко спросил Крамаров, с фамильярностью обнимая щербатую башку Кукулькана. – А что в итоге? Что из всего этого получится – боевик или комедия?
Хмурый Гайдай неожиданно весело фыркнул, преображаясь в доброго и бестолкового интеллигента.
– А что получилось из «Фантомаса»? Жан Марэ отыгрывает крутую боёвку, а Луи де Фюнес смешит народ. И не разделишь же!
Савелий картинно положил руку на плечо Смирнову.
– Понял, Алексей Макарович? – проникновенно сказал он. – Будем отыгрывать комиссара Жюва и… этого инспектора… как его…
– Мишеля Бертрана, – подсказал Смирнов. Глянул на Риту, и сильно смутился. Девушка ответила ему щедрой улыбкой, заговорщицки подмигнув.
«Вот ведь люди…» – в который раз поразилась она.
Посмотришь на того же Алексея Макаровича – туповатый увалень. Но до чего же первое впечатление обманчиво! Мало кто знает, что Смирнов был разведчиком на фронте, лихим и дерзким, а дома у него припрятаны ордена «Славы» – скромность украшает героя. И уж почти никому не ведомо, что «Макарыч» – тонкий знаток японской поэзии!
Буквально вчера на него «нашло» – Смирнов читал ей Басё, Сикибу и Ёсано. Светила луна, большой костер высвечивал черный абрис пальм… А с утра их с Крамаровым снимали – двух археологов-недотеп, неуклюже спасающих любимую начальницу…
Восемь дублей загоняли обоих. Местные индейцы из массовки угостили парочку свининкой, тушеной в банановых листьях, и плеснули крепкого мескаля.
Савелий Викторович не употреблял, да и закуску вежливо отверг – не кошерная. Зато Алексей Макарович мясца поел вволю, «за себя и за того парня». А вот выпивку буквально лизнул.
«Так просто, вкус узнать», – объяснил он Рите, стыдливо покряхтывая. И снова, как вечером, разоткровенничался.
«Рад очень за Мишу, за вашего, – серьезно заговорил актер, послеживая, чтобы никто не влез в их „тет-а-тет“, – и жена у него красавица, и доченька – прелесть… Я ведь не хотел уже сниматься, семьдесят скоро… Ну его, думаю. А как узнал, кто в главной роли, сразу согласился. Ведь Миша… Он спас меня. Да! Ровно десять лет назад… Накатило, помню, одиночество, достало, а тут еще Леня Быков погиб… Ну, все к одному! И я опять чуть в запой не ушел. Знаю, ведь, что с сердцем нелады, а все равно… И тут звонок! Открываю – вежливый молодой человек на пороге. Броской, такой, наружности. „Можно?“ – говорит. „А чего ж…“ – отвечаю. Ну, познакомились, посудачили… А потом он, серьезно очень и… душевно, что ли? „Алексей Макарович, – говорит, и щелкает по бутылке коньяка, – если вы не завяжете, то седьмого мая умрете. Мне ничего от вас не надо, я просто так помогу вам выжить. И вашу мать подлечу, чтобы хоть узнавала вас…“ Верите ли, Рита… Я тогда выпивши был – и как будто протрезвел! Киваю только. Что Миша скажет, то и делаю. Я ведь до того из-за матери переживал… У нее деменция прогрессировала, понимаете? Миша трижды ее лечил, и вот, где-то в мае заглядываю к ней в дом престарелых, а она мне: „Лёшенька…“ Узнала! Я, хоть и не сентиментальный, а раскис тогда…»
Рита радостно вздохнула – до чего же всё хорошо! Даже страшно становится…
Вторник, 21 марта. День по БВ
Околоземная орбита, борт шаттла «Атлантис»
Больше суток крутился челнок вокруг света, а его экипаж упорно тестировал многочисленные системы преобразователя пространства. Чуть ли не двадцать тонн сложнейшего оборудования заняли почти весь отсек полезной нагрузки, оставив узенький коридор посередке – Дорси, Николс и Ван Хорн тискались там по очереди, отпуская в эфир нелестные, нецензурные, зато весьма подробные пожелания «яйцеголовым».
Лишь Рон Карлайл гордо помалкивал. Он-то знал, чего стоило уменьшить вес ПП на порядок. Как-никак, сам облысел, пока чесал в затылке, пытаясь впихнуть в кубометр то, что не умещалось в комнате приличных габаритов. Сам Боуэрс выписывал ему премии – и было за что. Пускай русские опередили их с хронодинамикой, зато в теории перехода ведут они!
В ночь на вторник Майкл Дорси объявил пятичасовую готовность. «Атлантис» послушно скользил по орбите, оставив за кормой льдистую Антарктиду. Свинцовые волны «ревущих сороковых» помаленьку светлели, набираясь тропической синевы.
– Наблюдаю «батарейку»! – браво доложил Джон ван Хорн. – Дальность четыре мили.
– Лестер, – напомнил Дорси.
Николс молча кивнул, наращивая скорость – хватило восьмисекундного импульса.
– Готовимся к стыковке!
Издали энергонакопитель и впрямь смахивал на батарейку – серебристый цилиндр весом в двадцать пять тонн. Самый громадный и емкий конденсатор в мире!
Карлайл поморщился. И что толку хвастаться? Ну да, они затолкали в отсек преобразователь, а смысл? Без вон той махины, которую они догоняют, без заключенной в ней энергии, ПП всего лишь груда металла, пластика и редкозёмов. Получается, для того чтобы «Атлантис» вышел в бета-пространство и вернулся обратно, пришлось в нагрузку запускать «Челленджер»! Мило.
Шаттл брюхом «наехал» на здоровенную бочку накопителя, и Лестер тут же выдохнул:
– Есть касание!
«Атлантис» чуть заметно вздрогнул.
– Есть сцепка! Стыковались, командир. Есть контакт!
– Энергия – норма, – подтвердил Ван Хорн.
– О’кей, – кивнул Дорси. – Рон, стартуем.
Карлайл важно кивнул, откидывая прозрачный колпачок. Помедлил мгновение, и вжал кнопку, прикрывая глаза ладонью. Во все иллюминаторы шарахнула бесшумная вспышка ярко-фиолетового огня.
– Инверсия прошла штатно. Мы в «Бете»!
Рон шумно выдохнул. Синхронизация в совмещенных пространствах абсолютная – переводить часы не надо, а тем более править календарь. Всё день в день, секунда в секунду.
Выходит, нет разных временных потоков, и река Хронос не ветвится – несет и несет мультивселенную от истока в прошлом до неведомого устья в будущем? Бог весть…
Куда интересней пространственная составляющая. Земля вертится, несется по орбите вокруг Солнца, но «Атлантис» не смещается ни на дюйм! Ему что «Альфа», что «Бета» – летит, как привязанный… Вон внизу проползает все та же Африка, где бушует гроза – оранжевые сполохи молний вздрагивают под тучами, ширясь, как клубы света. Гаснут, и снова перекатываются волнами тускнеющего огня. Вот где льет, наверное…
– Майкл! – резко подался вперед Лес. – Летят!
– Инопланетяне? – нервно хихикнул Ван Хорн.
– Нет! – стегнул голосом Николс. – Тутошние русские!
Дорси пригляделся. Впереди и сбоку летел обтекаемый корабль в форме крутого купола, похожий на женскую грудь. Сходство усиливалось за счет андрогинно-периферийного стыковочного узла, венчавшего носовую часть, как набухший сосок.
Размеры корабля не впечатляли – чуть более четырех метров в поперечнике, да в длину метров пять.
– Это здешняя «Заря», – хрипло определил командир, и прочистил горло. – Доставляет на станцию «Мир-2» пять-шесть человек плюс полторы тонны груза… Э-э… Что он делает?
Движки маневрирования «Зари» испустили конические струи в тормозном импульсе. Корабль мягко опустился на орбиту пониже, одновременно отставая.
– Я, кажется, понимаю… – слабым голосом проговорил Ван Хорн.
А «Заря», между тем, пошла на разгон, возвращаясь на прежнюю орбиту, но уже позади шаттла.
– Он заходит нам в хвост! – заорал Джон.
– Дорси! – заголосил Карлайл. – Уходим!
– Чего ты орешь⁈ – рявкнул Майкл. – Куда уходим?
– Обратно, идиот!
Докричать: «В 'Альфу»!«, Рон не успел. Из лючка на носу 'Зари», рядом со звездным датчиком, высунулось вороненое дуло – и засверкало крестоцветным огнем. Очередь из мелкокалиберных снарядиков порвала фюзеляж справа, задевая киль и крыло.
– Старт! – каркнул бледный Дорси. – Прямой переход! Живо!
Карлайл заскулил от страха и отчаяния. Стартовать? Инициировать «прокол» без подготовки, без единого теста… А что делать⁈ Ждать, пока клятые русские их собьют?
Жмурясь, он вдавил красную кнопку с выдавленными белым буквами «START», и прямоугольные окна шаттла заволок мерцающий бледно-лиловый свет.
* * *
Карлайл дрожащими пальцами отер потное лицо. В иллюминаторы лезла чернота, испятнанная звездами, а «Зари» не видать…
«Спасены! – всхлипнул Рон. – Боже милостивый…»
С нижней палубы выплыл Лестер, почти не задев закраин люка. Вцепившись в спинку кресла, он глухо сказал:
– У меня две новости, парни, хорошая и плохая. Слава богу, мы не в «Бете»! Но плохо то, что мы и не в «Альфе».
– Что? – вскинулся Рон, пугаясь до обморочного «грогги». – Что-что?
Николс вяло повел кистью, разматывая ленту регистрограммы, как серпантин.
– Тут «Гамма»!
Суббота, 25 марта. Утро
Сантьяго-де-Куба, улица Падре-Пико
Я зябко передернул плечами. В родных краях не везде еще снег сошел. Рыхлый, пузырчатый лед тронулся разве что на Южном Буге, а вот Клязьме еще полмесяца ждать чистой воды. Здесь же…
Синее небо. Лазурное море. Плюс двадцать пять.
На крутом склоне, выступающем в гавань, крепко сидит крепость Сан-Педро-де-ла-Рока-дель-Морро. Ее выстроили в семнадцатом веке для защиты от пиратов, но флибустьеры все равно напали, ограбив саму фортецию…
Сантьяго-де-Куба, выражаясь в агитпроповских понятиях – «колыбель революции». Именно здесь партизаны Фиделя Кастро штурмовали казарму Монкада, добывая оружие.
Причем, невольное сравнение с Ленинградом идет дальше, ведь Сантьяго-де-Куба окрестили вдобавок «культурной столицей». Хотя, как мне кажется, дальше карибской музыки дело не пошло. Зато звучит она тут повсюду, днем и ночью. Такое впечатление, что здешние «марьячос» терзают свои гитары с барабанами посменно.
С другой стороны, чего придираться? Красивый южный город…
Сантьяго-де-Куба расположился на холмах у бухты – извилистые улицы поднимаются и спускаются, заводя в живописные уголки.
Сощурившись, я осмотрелся, и зашагал вниз по мостовой Падре-Пико, фактурной улицы-лестницы. На ее широких ступенях с самого утра расселись местные – играть в любимое домино или перекидываться в картишки. Ну, не работать же…
За очередным выгибом истоптанных каменных плит мне открылась сияющая на солнце бухта. Длиннотелые эсминцы укрылись в заливчике Баия де Мирадеро, а на рейде царил огромный авианосец «Рига». Среди разгула тропических красок его сдержанный, суровый даже, шаровой цвет отливал праздничной синевой.
«Надо будет пересечься с Иваном», – подумал я.
Сейчас он на вахте, а вот вечером…
«Нет, лучше завтра. „Маньяна“, как кубинцы говорят…»
– Такси! – я махнул рукой, тормозя оранжевые «Жигули» с шашечками, и шоколадный негр за рулем улыбнулся так, будто рекламировал зубную пасту.
Плюхнувшись на переднее сиденье, я потренировался в испанском:
– Al аuropuerto «Antonio Maceo grajales», por favor![1]
– Si, camarada! – еще больше белых зубов выказал таксист, узнавая во мне русского.
Я отзеркалил, как мог, его улыбку, впуская в себя здешнюю безмятежность.
«Не извольте беспокоиться!» – назойливо крутилось в голове.
Да и впрямь… «Бриз» будет стоять у пирса дня три, как минимум. Спецы с «Карибстали» еще не пожаловали, груз – платиновые термопары для доменной печи – не приняли. «Сыжу, куру».
Вдобавок, стармех умудрился ногу сломать, а заменить некем. Старшего механика я, правда, жалел не слишком, уж больно нелюдим. Недаром, прозвище у него – «Бирюк».
Вот капитан – человек. Товарищ Рикошетников – бывший подводник, да и поверху наплавался вдосталь. К тому же умеет секреты беречь.
В свое время, как нашептал Иванов, он поучаствовал в операции «Анадырь» – матросил на сухогрузе «Индигирка», что перевозила на Кубу ядерные заряды для ракет. А гораздо позже, уже в чине старпома, ходил на том самом «Диксоне» – испытывали лазерную пушку «Айдар». Крепкий товарищ.
Я и намекнул Николаю Ефимовичу, что рядом в бухте стоит ТАВКР, а на нем служит мой свояк. Подходящая, мол, замена «Бирюку». Ромуальдыч мигом возрадовался, и бурно выдал на своего «крестника» такую характеристику, что хоть сразу главкома замещай.
Думаю, сманить Ивана на наш «сухогруз спецназначения» старикам-разбойникам удастся – даже если командир ТАВКР выступит против, то главком ВМФ будет «за». Ну, а я не зря в тень ушел – стыдновато перед Настей. Мало ли что случиться может – и в «Бете», и в «Альфе». Что мы, зря, что ли, так таимся? Штатовцам ничего не стоит подослать субмарину в район перехода, а «Бризу» и одной торпеды хватит. Разломится надвое, и булькнет на дно Атлантического…
«Куда-то „Атлантис“ подевался…» – мелькнуло у меня, и я раздраженно дернул губами. Кыш, кыш, негатив!
Я лечу в Гавану, к двум своим любимым женщинам. Точка.
Тот же день, позже
Гавана, Ведадо
Рита испереживалась с самого утра. Погони, головокружительные трюки не пугали ее, возбуждая умелым риском, но откровенные сцены… Сама мысль о том, чтобы появиться на тысячах киноэкранов обнаженной, ввергало девушку в панику.
Помощь пришла неожиданно – в Ритин номер ввалилась целая команда поддержки. Все актрисы, тщательно отобранные Гайдаем для съемок в «Расхитительнице гробниц», окружили «Литу Сегаль» заботой, как юные тимуровки. Само собой, стервозность во временном женском коллективе зашкаливала, да и дружбы особой между «старлетками» не водилось, но положение спасала незамутненная Ритина чистота.
Она ни с кем не соперничала, да и надменности в ней было ноль целых. Девушка охотно прислушивалась к советам подруг, знавших мир кино, и поневоле создавала в их загадочных евиных душах некое центростремительное движение, привлекая и удерживая сердечной силой.
– Ничего не бойся! – с ходу заявила Проклова, обнимая Риту за плечи. – Я тебя уверяю: мужиков влечет не нагота, а полураздетость. Ну, реально! Ты, когда идешь в этом своем платье-обтягушечке, выглядишь куда более голой, чем в ванной, под душем! Правда-правда!
– И ты ведь уже не первая! – воскликнула Самохина, между делом подкрашивая свои, и без того яркие губы. – Проложили дорожку… Вспомни хотя бы «Маленькую Веру»!
– Ох… – застеснялась Гусева. – Я из кино вся красная вышла!
Кинозвездочки рассмеялись, вовлекая и Риту в общее веселье.
– Нет, конечно, всё как-то прикрыто было, – громко сказала Наташа. – Вот порнушка – мерзость, я бы точно не смогла!
– Порно – для извращенцев, – чеканно изрекла Терентьева, – а ню – для ценителей! Хотя… Ну, вы же видели Леночку Яковлеву? Как она в дверях ванной… Груди качаются, японец пыхтит…
Гусева стыдливо хихикнула.
– Бедняга! – фыркнула Инна. – Так старался… изображая!
Актрисы расхохотались.
– Все мы немножко интердевочки… – вздохнула Проклова, отвеселившись, и ее взгляд затуманился.
– Ой! – подхватилась Нонна. – Девчонки, время, время!
– Побежали, побежали!
Номер быстро опустел, лишь Инна, напевая, заплетала косу, не тугую и толстую, как когда-то в школе.
– А ты не ревнуешь… – проговорила Рита. – Ну, что мы с Олегом?
– Не-а! – беспечно откликнулась Видова. – Ну, потискаетесь… Подумаешь! Это же игра! Игра в любовь, в страсть… Конечно, Олега тянет к тебе, но я же всё вижу – ты с ним холодна и неприступна. Хотя на экране отсутствие чувства выглядит, как чувство! Олежку это подбешивает, конечно, но что ты хочешь, ему сорок пять уже. Вот и взбрыкивает, выделывается, мачо из себя строит… – она вздохнула, опуская руки. – А вообще… Мы уже и не спим с ним. Так, иногда только. Живем по привычке… Знаешь… Я тебе всегда завидовала.
– Да перестань, – мягко сказала Гарина. – Чему там завидовать?
Она кривила душой в этот момент, но пусть Инке тоже будет хорошо, как ей. Делиться счастьем не жалко.
– Понимаешь… – затянула Инна, отмахивая челку кончиками пальцев. – В меня только влюбляются. Вот и Миша твой влюбился, когда еще… А любит-то он тебя! Вот, когда ревность – за край! Я и соблазнила Мишу потому только, что хотела ребенка от него, а не от Олега… Цветочки жизни… Да я понимаю… Позапутала всё, как только можно!
Рита приобняла ее, и повела к выходу.
– Пошли, – сказала она улыбчиво, – глянем на наш «букетик»!
Хихикая от переполненности жизнью, они на цыпочках прокрались в соседний номер.
Вася с Юлей сидели за столом и резались в шахматы. Мальчик, лобастый и губастый, хмурился, оглядывая доску в мучительном поиске. Наконец, он взялся за пешку. Помедлил секунду-другую, и опустил фигуру с мягким стуком. Девочка торжествующе улыбнулась, и тут же походила слоном.
– Шах! И мат! – торжествующе прозвенела она, и высунула розовый язычок, дразнясь: – Бе-бе-бе!
Инна с Ритой тихонько вышли, аккуратно прикрыв дверь за собой.
Тот же день, позже
Гавана, Мирамар
Этот район Гаваны возлежит рядом с Ведадо, сразу за речкой Альмендарес. Мирамар – это кубинская авеню Фош или Белгравиа, здесь скучились самые фешенебельные особняки, зачастую помнящие корсаров и прочую колониальную экзотику.
«Асьенда-дель-Пинос» выглядела настоящим замком. Ее высокие каменные стены были увенчаны кичливыми альменас – зубцами, право на которые имели лишь знатные идальго. А внутри стен прятался чудный внутренний дворик, куда выходили галереи обоих этажей.
Красная жилочка градусника подбиралась к плюс тридцати, но пара фонтанов рассеивала духоту и цвела радугами, брызгая на пышную, глянцевитую зелень. А за частыми колоннами, в глубине покоев держалась прохлада, первейшее благо для знойной сиесты.
Правда, в день съемок по двору гулял многоголосый гомон. Осветители таскали и перетаскивали громоздкие «юпитеры». Гримеры, прячась в тень галерей, наводили еще пущую красоту на хорошенькие личики актрис, или подмалевывали мужественные лица актеров.
Рита сделала глубокий вдох, и медленно выдохнула. Вдохну-у-ула, плавно вскидывая руки, впуская в себя неуловимую, но, по слухам, бодрящую «ци», и сбросила халатик. Придирчиво оглядела свое тело в большом зеркале, заключенном в богатую раму, хоть позолота и облупилась местами.
Чуть за тридцать – и такая талия… И как она западает, круто и резко округляя бедра… А грудь, а ноги…
Складочка, залегшая было между бровей, разгладилась.
«Какая я…»
Оттянув резинку белых трусиков, Рита покачала головой.
«Нет уж. Обойдутся!» – и вышла из-за резной ширмы.
Общий вздох приятно щекотнул слух. Девушка улыбнулась, и спокойно продефилировала к роскошному ложу – даже настоящий балдахин на витых колонках висел над ним, приспуская сквозистую занавеску, тонкую, как вуаль.
Олег тоже был в плавках. Он лежал на подушках, свесив ноги на пол, на узорчатый ковер – и медленно сел, завидев свою партнершу. Актер молчал, но всё не высказанное легко читалось на его лице – вожделение, восторг, робость и даже печаль.
– Риточка! – крикнул Гайдай, мгновенно развеивая атмосферу почти храмового благоговения. – Помните: вам страшновато и стыдно, вы прикрываетесь руками, да и ваш партнер сильно стесняется, но постепенно в вас пробуждается женщина, и даже не Ева, а Лилит. Должно быть немножко смешно и немножко серьезно!
– Я поняла, Леонид Иович, – кивнула Рита, кладя руки на грудь.
Она уловила горящий взгляд Боярского, стойко выдержала жар карего огня, и отвела глаза на Харатьяна – Димон зарделся, как китайский фонарик.
– Внима-ание! Свет! Приготовились! Мото-ор…
– Есть мотор.
– Сцена девять, «Сиеста». Кадр один, дубль один!
– Камера!
– Есть…
– Начали!
Клацнула «хлопушка», и Рита пугливо, как полагалось по сценарию, взглянула на Видова. Тот бочком придвинулся, бормоча:
– Ли… Лита…
Мужская ладонь легла Рите на плечо, и она уставилась на нее, как будто недоумевая, но гладкие девичьи руки доверчиво опустились, томно приоткрылись губы…
Ахи, охи и мерное скрипенье кровати наложат потом, при озвучке. Этот игривый скрип будет часто нестись с экрана, подразумевая известное действо. А зритель пускай уж как-нибудь сам домысливает…
– Снято! Вадим, что там с пленкой?
– Совсем мало осталось, Леонид Иович.
– Заряжайте новую. «Кодак» есть еще? Вот ее. Так, внимание! Перерыв десять минут!
Съемочная группа зашумела, задвигалась, расходясь.
Видов прилег на спину и закинул руки за голову.
– Ты еще больше похорошела, Рита, – улыбнулся он. – Хотя куда уж больше! Раскраснелась… Глаза сияют…
Девушка шутливо погрозила ему пальчиком, но мужчина замотал головой и рассмеялся.
– Нет-нет, любуюсь просто!
– А Инна? – косо глянула Рита. – Ты ее больше не любишь?
– Не знаю даже… – Олег впал в задумчивость. – Понимаешь… Ну, может я сам себя обманываю, но все же… У меня было много женщин, и… Знаешь, я все чаще ловлю себя на том, что мне милее не преходящие минуты вулканического пыла, а долгие дни спокойного, ласкового тепла. Но… Не получается! Никак… Куда легче и проще гореть, чем греть! Чем греться…
Изогнув стан, девушка оперлась одной рукой о тугую подушку с кисточками, а пальцами другой поправила выбившиеся пряди. Перевела взгляд на незадачливого «Владлена Тимошкина», и ласково улыбнулась – Видов уставился в расписной потолок, и шарил глазами по сплетавшимся нимфам, словно ища ответы на незаданные вопросы.
Там же, позже
Мне повезло с такси. Хоть и сиеста, но старенькая «Волга» нашлась. Седой мулат, куривший толстенную сигару, подвез меня всего за пару песо. Я добавил сверху – за скорость.
После облупленных домов Старой Гаваны, «Асьенда-дель-Пинос» выглядела дворцом. Рощица эспаньольских сосен придавала усадьбе стародавний уют.
Меня, впрочем, больше поразило здание посольства, схожее с инопланетной башней. Шустрый консул, заразившись карибским темпераментом, бойко жестикулировал, втолковывая, где искать Риту. А тут же, в Мирамаре!
«Везет!» – подумал я.
Никогда у меня не выходило сюрприз Ритке подготовить – терпения не хватало. Может, хоть сегодня удастся?
На углу асьенды я неуверенно заоглядывался, и решил попытать пышную негритянку в платье-балахоне, тут ли проживает сеньорита Гарина.
– Puedes decirme que la Rita vive aqui?
– Lita? – обрадовалась капитальная кубинка. – Si, si! O-o! – она блаженно закатила белые буркала. – Tienen tanto amor, tanto amor! – и деловито указала толстой, как окорок, рукой: – Izquierda, primera puerta y derecha.[2]
– Gracias… – растерянно промямлил я, ежась в душе.
А в ужаленном сознании крутился, как заезженная пластинка, издевательский перевод: «Така любов, така любов!»
Кака така любов?
Войдя во дворик-патио, свернул и вошел в первую дверь, выталкивая из себя негромкое:
– Ритк, а Ритк…
Шагая анфиладой богато обставленных комнат, я невольно ускорял поступь, пока не уперся в высокие запертые двери. Распахнул створки – и застыл на пороге.
Мне открылась спальня, обширный и ярко освещенный будуар. Картины на стенах, покрытых шелковыми шпалерами, тяжелая мебель из массива эбенового дерева, сверкающая люстра – всё это расплывалось, как декорация.
А на ложе под балдахином, на смятых простынях, сидела моя Рита. Она была чудо как хороша! Румяная, свежая, груди дерзко задираются, противясь земному притяжению… А рядом валяется розовая тушка Видова – моя жена нежно улыбалась этому донжуану задрипанному.
И меня тут же приморозила давнишняя картинка – Инна вот также сидела рядом с этим… Олежей, и так же спело покачивался ее отменный бюст.
Я замертвел. Вся эта «сцена из парижской жизни» длилась секунду или две. Рита подняла голову, узнала меня, ее улыбка на какой-то миг стала еще ослепительней – и тут же угасла.
А я развернулся, и зашагал прочь. Ждал ли я женского окрика или торопливых шагов вдогонку? Наверное, нет. Рита – гордая, и дурацкий лепет, вроде: «Это вовсе не то, о чем ты подумал!», не для нее. Машинально я ощупал радиофон в кармане. Нет, не позвонит…
На душе было мерзко и пусто. И больно. Теперь меня всё вокруг раздражало и бесило – эта чертова жара, эти идиотские пальмы, нелепые и никому не нужные перспективы, «Альфы» с «Бетами»…
– Да пошли вы все к чертовой матери! – устало выругался я, и заметил давешнюю «Волгу». Мулат весело скалился из окна.
Оставалось плюхнуться на заднее сиденье такси, и вытолкнуть:
– Al hotel Nacional de Cuba, por favor.[3]
– Si, señor…
Я откинул голову и закрыл глаза. Сюрприз удался.
[1] «В аэропорт „Антонио Масео“, пожалуйста» – «Да, товарищ!»
[2] (С исп.) «Не подскажете, Рита здесь проживает?» – «Да, да! О-о! У них такая любовь такая любовь! Налево, первая дверь – и прямо».
[3] «К отелю „Насьональ де Куба“, пожалуйста» – «Да, сеньор».








