Текст книги "Однополчане. Спасти рядового Краюхина"
Автор книги: Валерий Большаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Этих к фон Герлицу, – решил он, и унтер вытянулся во фрунт.
Грузовик тронулся и поехал. Покинул город и попал в пригород, в район Красного Бора, буквально напичканный танками и охраной – открыто здесь находился штаб группы армий «Центр», занявший еще советские бункера, а тайно располагалась ставка Гитлера «Беренхалле» – «Медвежья берлога».
Раз пять «Опель» останавливали, проверяли документы, зиговали, и снова в путь.
Посигналив, машина заехала в ворота дачи «Сатурн» – не особо приметного особняка, выкрашенного в голубой цвет. Раньше дача принадлежала санаторию «Борок», а теперь здесь разместилась диверсионно-разведывательная школа абвера.
Место было спокойное, тем более что рядом стояла другая дача, где проживал генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, командующий группы армий «Центр». Мышка не проскочит.
«И не выскочит», – вздохнул Тимофеев.
– Слазь! – буркнул конвоир, небрежно пихая Витьку.
Тот безропотно слез. Его опять пихнули в спину, указывая направление движения, и привели в небольшую комнату с беленым потолком, засиженным мухами, и стенами, наполовину выкрашенными зеленой краской. За окном сияло садившееся солнце, освещая скромную обстановку – стул и стол.
«Зольдат» усадил Виктора на скрипучий венский стул, и Тимофеев поднял глаза на двух немецких офицеров, устроившихся напротив за столом. Один из них что-то сосредоточенно писал, а другой сидел рядом, лениво развалясь, и курил, не глядя на какого-то там «хиви»[12].
Говорят, Гитлер умел держать минутную паузу, взвинчивая зал. Так вот тот офицер, что затягивался сигаретой, выдержал как минимум втрое дольше. Он жмурился, пускал дым, стряхивал пепел, думал о чем-то приятном. С сожалением докурив, немец перевел скучающий взгляд на Тимофеева и спросил:
– В какой разведшколе вы выучили немецкий язык?
Виктор, чувствуя в душе пустоту, отчаяние и почившую надежду, усмехнулся.
– Не знаю, в разведшколах не бывал. Только вряд ли хватит года, чтобы выучить чужой язык. Я с самого рождения слышал два языка – немецкий и русский, потому и владею обоими.
– Имя? Фамилия?
– Макс Отто Бользен.
– Где родились?
– В России, в городе Марксштадт. Это в Поволжье. Но жили мы не там, а на Дальнем Востоке, в городе Хабаровске.
В Хабаровске Тимофеев бывал не раз, там жила его тетка, она возила «Викочку» в Китай.
– Тогда как вы объясните, что при вас нашли зольдбух красноармейца Тимофеева?
– Это долгая история… – вздохнул Виктор, соображая, как бы ему не запутаться в «сочинении на вольную тему».
– А мы не торопимся! – ухмыльнулся тот, что писал.
– Моего отца звали Отто…
– Звали? Он умер?
– Я не знаю… В прошлом году его арестовали по лживому доносу, обвинив в шпионаже, хотя он был простой бухгалтер. Отец бежал. Не знаю, как, но неизвестный человек передал нам от него письмо из Шанхая. Отец писал, что сумел перейти границу, представляясь японцам немецким гражданином, и теперь попытается добраться до Германии морем, на пароходе. Не знаю, добрался ли он до берегов рейха, больше мы не получали от него весточки. А перед самой войной чекисты арестовали мою муттер. Взяли бы и меня, но я застал сам момент ареста и спрятался за деревом. Я скрывался у друзей, а потом узнал, что мать расстреляли. То ли как жену шпиона, то ли как врага народа… Не знаю уж. И мне не оставалось ничего другого, кроме попытки пересечь границу, по отцовскому примеру, но папахен неплохо владел японским, я же выучил всего несколько слов, а соваться с таким багажом в Маньчжурию, где правят воины микадо… Это просто глупость. И я поехал на восток, украв у пьяного на вокзале в Хабаровске паспорт. По нему я купил билет на поезд и добрался до Москвы, откуда двинулся к фронту. На берегу Десны я столкнулся с красноармейцами, но сумел убежать от них. А потом наткнулся на убитых русских и вот не побрезговал, раздел одного из них, переоделся в красноармейскую форму, только сапоги оставил свои. Там же я взял зольдбух на имя Тимофеева, решив, что если встречусь с русскими солдатами, то притворюсь своим. Но мне это не потребовалось – я дошел до самого Рославля, где и встретил немецкий патруль.
– Вы сами хотели сдаться?
– Я хотел не сдаться, а верно служить рейху! Русские – враги Германии, значит, они и мои враги. Я еще ни разу не убивал людей. Наверное, из меня получится плохой солдат, но я готов снова уйти в Советскую Россию через линию фронта, как разведчик. Научите меня, и я принесу много пользы Фатерлянду!
Тимофеев старался несколько убавить степень пылкости, но немцы восприняли ее, как должное – сентиментальная нация.
– Меня зовут Готлиб, – представился писавший, – а вот его, – он указал на курившего, – Курт. И мы оба не верим, что тебя зовут Макс Отто. Мы считаем, что ты – русский шпион!
Виктор вздохнул. Им овладело смертельное равнодушие. Наверное, в таком состоянии люди пускают пулю в лоб или позволяют накинуть себе петлю на шею.
– Я дьявольски устал, господа. Все, чего я хочу, – это честно послужить родине. Вы мне не верите? Простите, но это ваши проблемы – я вам говорю правду.
– Где вы родились?
– Марксштадт.
– Где жили?
– Хабаровск.
– Улица?
– Волочаевская.
– Как звали отца?
– Отто. Отто Иоганнович.
– Мать?
– Марта. Марта Францевна.
И так до самого вечера. Тимофееву устраивали перекрестный допрос, пытались поймать на противоречиях, но память у него была хорошая, а страха не было – его в душе заместили отчаяние и обреченность. И только крошечная надежда еще подавала признаки жизни – если он пройдет проверку, то его сделают агентом абвера и сбросят с парашютом где-нибудь в России… На территории Советского Союза. И тогда он сразу сдастся НКВД…
Допрос продолжался до самой ночи. Менялись «следователи», а Тимофеев монотонно повторял, повторял, повторял свою «легенду», пока сам едва не поверил в то, что его зовут Макс Оттович и он жертва «кровавой гэбни»…
С утра все продолжилось. Опять допрос, да с напором, с криком: «Кто такой? Говори! Твое звание в НКВД! Твое задание! Отвечай!»
И Виктор в сотый раз выкладывал свою «легенду», поневоле заучив ее наизусть.
И вот снова Курт, снова Готлиб. Сто первый допрос…
– Говори правду, – заорал Готлиб, – или расстрел!
Тимофеев выложил им «правду» в сто второй раз.
Двое солдат вывели его из дома и поставили у стенки какого-то сарая. Виктор обмер, внутри все будто льдом покрылось.
Это что, конец? Его расстреляют? Вот сейчас – и все?!
Тимофеев заплакал. Слезы катились по щекам и падали в пыль. Он плакал не от жалости к себе, не от страха, а от полной безнадеги.
Грохнули выстрелы из винтовок, и пули выбили над его головой щепки и древесную пыль. Не попали… Так это имитация?
Это ненастоящая казнь?
Виктор медленно сполз по стенке сарая и растянулся на земле.
Глава 12
Альтернатива
До выхода в поиск оставались считаные часы. Все шестеро бойцов, уже малость притершихся, собрались в землянке. При тусклом свете коптилки, которую смастерили из гильзы малокалиберного снаряда, они готовили оружие и снаряжение.
Потом Якушев с Макеевым вышли, за ним улетучились Сулимов с Марьиным, и двое «попаданцев» остались одни.
Сейчас, когда горячка боя отпустила, мысли Марлена снова вернулись к Вике. Ушел, зараза!
И что ему было делать? Держать и не пущать? Так все равно же вырвется, дурак! И как тут поступить? С ним уйти?
Исаев, словно отвечая своим мыслям, слегка покачал головой.
Нет, это исключено. Что, проводить маленького Витю до самого портала, по дороге вытирая хнычущему «мажору» носик и проверяя, не обкакался ли? Чё смеяться…
Тимофеев – взрослый человек. По крайней мере, он сам так считает. Вот и пускай проявит эту свою взрослость.
В любой другой ситуации Исаев не посчитался бы со временем и проводил бы приятеля, но не сейчас. Идет война, и уходить в тыл врага только потому, что у кого-то случилась истерика…
Извините, нет. И дело тут вовсе не в том, что за дезертирство по головке не погладят. Ведь всего два варианта вырисовываются: либо он уходит вместе с Витькой, либо возвращается один. И что он тогда скажет своим однополчанам? Извините, дескать, ходил дружка-дезертира провожать? И что о нем подумают?
А то и подумают, что правильно Особые отделы работают – ловить надо таких вот предателей и перебежчиков. Как докажешь тому же Якушеву, что ты прогулялся в тыл к немцам и сумел вернуться? А Ваньке и доказывать ничего не надо будет, для него все просто и понятно – за линию фронта ходят лишь затем, чтобы диверсию устроить или вот как они этой ночью – за «языком».
А за все остальное – дуло в пузо, и пару одиночных…
– Как думаешь, – заговорил Михаил, – ушел Тимофеев?
– Не знаю, – помрачнел Марлен. – Немецким он владеет свободно, но… Фиг его знает! Нет, я его не осуждаю. Может, даже я сам и виноват – мы с ним ни разу не рассматривали вариант того, а что мы, собственно, делать станем, когда тебя найдем? У меня-то мелькала мысль насчет того, чтобы в строй встать, но я ее ни разу не высказывал. Так что мы его изрядно огорошили, когда рассказали о планах «уйти добровольцами на фронт». Вот он и психанул. Лично мне мои же доводы кажутся вполне основательными, но у Витьки на этот счет может быть иное мнение.
– Если рассудить, – вздохнул Краюхин, – то всему виной – я и мое решение остаться. Если бы я сразу ушел тогда… Господи, кого я обманываю? Не ушел бы! Это из кино можно уйти, где фильм «про войну» показывают, а с фронта не уходят.
– А-а, не грузись. Это я про себя могу твердить: «Долг, долг…» – а вслух можно и попроще. Уйти можно было, но это как-то не по-людски. Вот и все. Меня сейчас… знаешь, озноб тот еще прошибает, и все равно – комфортно как-то. Чувствуешь, что все правильно сделал, как полагается. Если бы еще про Витьку не думать, про родителей, вообще хорошо было!
– И не говори… Нет, ну мы дали сегодня! Я полдня не был уверен, что выживу – пули чуть ли не волосы стригли!
– Мне пилотку снесло…
– Во-во…
– Это нам еще повезло, что бомберов не было! Они бы нам устроили…
– И не говори… Блин, ни одной зенитки! Дивизии идут, а люфтваффе делает все, что хочет! Хочет – бомбит, хочет – из пулеметов расстреливает. Господи, а они ведь такие медленные, так низко летают… Того «Юнкерса» ракетой сбить можно, как два пальца… того…
Марлен усмехнулся. Мишка, как и он сам, избегали грубостей. Тот же Якушев выражался, не стесняясь, а вот их «интеллигентское» воспитание мешало «раскрепоститься».
– Ракеты – это еще подождать надо, – сказал он. – Хотя почему? Немцы уже в следующем году начнут мараковать над «Вассерфалем» – это будет самая настоящая зенитная ракета, она будет наводиться по лучу радара. Еще «Рейнтохтер» была, поменьше и на твердом топливе.
– Знаю, – кивнул Краюхин, – я же в ракетчиках служил.
– Да? А я в десанте! А дед твой ничего не говорил про твою службу, написал только, что ты МИРЭА окончил.
– Ну, правильно. Я после школы пытался туда поступить, да не вышло. Служить пошел. С-200. Старье, конечно. «Рейнтохтер»… Конструкция была прорывной, конечно, хотя двигатель никудышный – топливо не то. Оно сразу выгорало, и ракета не могла достичь большой высоты, хоть и была двухступенчатой. «Вассерфаль», конечно, вещь! Красной Армии здорово повезло, что немцы не успели ни с реактивными самолетами, ни с ракетами, а то было б нам… Представляешь, они в сорок пятом году пробовали оснастить «Вассерфаль» инфракрасной и акустической головкой самонаведения! Там работало две РЛС – одна отслеживала цель, а другая – саму ракету. Отметки на экране от цели и ракеты оператор совмещал не как-нибудь, а с помощью такого рычажка – кнюппеля. Это был самый настоящий джойстик! Сигналы с кнюппеля шли в счетную машину «Сименс», типа компьютера, хотя там не только электронная начинка была, но даже и механическая. А уже команды с этого компа шли по радиоканалу на борт ракеты, а там рулевые машинки ею управляли, как надо…
Марлен пристально посмотрел на Краюхина.
– Мишка, – сказал он негромко, – ты же инженер-электронщик. Я в принципе тоже, хотя только четыре курса окончил. Зато в «Бауманке». Скажи, что нам мешает смастерить такую ракету для РККА? Только получше?
Михаил даже растерялся.
– Ничего себе… – пробормотал он. – Фу-у… Аж жаром окатило! Ну-у…
– Мы же можем вообще НТР устроить! – горячо заговорил Исаев. – Заделать настоящую электронику, отказаться от ламп, перейти на полупроводники. Что мы, не сможем поганый транзистор сварганить? Или тиристор? Да запросто! Нет, конечно, за пару дней тут ничего не сделаешь. Ну, а за год? А будут у нас нормальные электронные блоки, мы и ГСН соберем. Что нам стоит? Тогда и локаторы можно будет делать такие, что подойдут для самолета и наши будут бомбить немцев даже ночью! И станции РЭБ появятся, и нормальные рации, мощные и компактные, и телевизоры, и компьютеры!
Михаил восхитился, но тут же увял.
– А как мы это объясним? Скажем, что нас осенило? Или что схема транзистора нам явилась во сне?
– Хм… Слу-ушай… А давай все на немцев свалим? Так, мол, и так – я, когда к нашим выходил, будто бы офицера немецкого пристрелить хотел, а он мне и говорит на чистом русском языке: я-де с Поволжья, я свой, я вам тайну выдам, только не убивайте! Мы ему: говори, гад! И он, типа, наговорил – и про транзисторы, и про все. Вот, мол, шли исследования, а потом Гитлер закрыл их, потому что тупой и вообще враг прогресса. И мы все его показания записали… Ну, тут надо какую-нибудь тетрадь достать или гроссбух. Запишем все и покажем командованию.
– Не знаю, получится ли, но попытаться надо, – медленно проговорил Краюхин.
– Тут одна загвоздка, – вздохнул Марлен. – Боюсь я, что такие эксперименты дадут эхо в будущее. Вдруг оно изменится?
– А оно тебе нравится, это будущее? – серьезно спросил Михаил. – С олигархами, с мафиками, с гей-парадами, с либералами, укрофашистами? Нравится? Знаешь, я очень люблю смотреть советское кино. Просто потому, что вижу там нормальных людей – школьниц в белых фартучках, которые не матерятся, студентов, ученых, военных. Нет, я понимаю, конечно, что всякое бывало, но ведь многое можно было исправить. Ведь никто после Сталина даже не попытался хоть как-то довести до ума плановую экономику, не сделал так, чтобы не мы завидовали европейцам, а они – нам! Чтобы люди хотели жить при социализме! Вот ты сейчас сказал насчет полупроводников и прочего, а я и вспотел. Понимаешь, проняло меня, я вдруг понял, что воюю не в виртуалке какой, а в том самом СССР. Конечно, одной электроникой многого не изменишь, но разве этого мало?
– Да нет, я не против, просто… Не знаю, Миш! Страшно.
– А чего нам бояться? Что будущее изменится? Так я уже сказал – ничего хорошего в этом будущем я не вижу. Все эти Хрущевы, Горбачевы, Ельцины испоганили его, как могли. Сначала развалили сверхдержаву, а теперь пытаются что-то собрать в кучку. Да и с чего ты взял, что будущее станет другим? Ведь та история, которую мы учили в школе, уже была. И если уж мы угодили в прошлое, значит, время не уходит в никуда, оно существует постоянно. Просто ты можешь попасть лишь в какой-то один определенный день и час, который для тебя становится настоящим. Тогда, коли мы уже здесь, начнет меняться именно это вот настоящее. Эти перемены будут нарастать, и лет через семьдесят мы узнаем, какая выйдет разница между тем, что помним мы, и тем, как оно станет. А вот то настоящее, в котором, я надеюсь, снова оказался Тимофеев, не изменится ничуть – время и там, и здесь движется. Вот если мы останемся жить здесь, то через семьдесят лет наступит 2011 год, а у Виктора – 2086-й.
– Постой, постой… Это что же получается? Время одно, а реальностей две?
– Почему? Это для нас реальность будет становиться другой – в нашем настоящем, в здешнем, а для того же Виктора прошлое останется незыблемым. Ведь между нами – семьдесят… нет, семьдесят пять лет. Это целая эпоха! И эта эпоха не может измениться сразу, вдруг. Нет, она будет приобретать новые черты постепенно, из года в год, но и настоящее Вики тоже будет отдаляться в будущее! Понимаешь? Мы с ним как на ленте транспортера – движемся вперед, но расстояние между нами неизменно. Понимаешь? Между нами всегда будут стоять эти семьдесят пять лет, и ощутить разницу можно будет лишь с помощью портала. Вот где-нибудь в библиотеке, в будущем, лежат желтые газеты за 42-й год. Они так и будут лежать, неизменные – там, хотя здесь, если пойдут перемены, выйдут совсем другие выпуски. Но это здесь!
– Да у тебя уже теория готовая! – хмыкнул Марлен. – Темпоральной относительности! Нет, лучше так – хронодинамики!
– Я не физик, – улыбнулся Михаил, – я только учусь.
– Ладно, – решительно сказал Исаев, – давай попробуем. А тетрадь я достану – видел у штабного писаря. Сменяю на «вальтер»! А с этим что делать?
Он достал планшет.
– Ух, ты! Работает?
– Батарея села. Сжечь, может?
– Жалко…
– Так ведь анахронизм! А если увидит кто? Спросит, откуда у тебя эта немецкая хрень?
– Давай… – вздохнул Краюхин, открывая дверцу буржуйки.
И Марлен закинул гаджет на горящие поленья…
* * *
Готовность к поиску проверял заместитель начальника штаба полка, не одни сапоги стоптавший на поприще армейского разведчика. Так что Абанина, временно исполнявшего обязанности командира взвода пешей разведки, было кому наставить.
В 23.00 группа вышла на нейтральную полосу. Двигались цепью, по-пластунски. Лейтенант полз в центре, справа от него – Исаев и Краюхин, слева – Якушев, Сулимов, Марьин и Макеев.
В черном небе то и дело загорались осветительные ракеты, заставляя разведчиков останавливаться и вжиматься в землю.
Нейтральную полосу шириной примерно четыреста метров преодолевали часа два, зато до первой траншеи немцев добрались незамеченными.
Перед последним броском рядом с Марленом оказался Федька Макеев. Несмотря на русские «ФИО», он, когда нервничал, сбивался на «украиньску мову».
– Що цэ? – спросил он шепотом. – Чугунок на колу чи фриц в каске?
Исаев пригляделся – над траншеей виднелся чей-то силуэт. «Чугунок» покачался, затем на пару секунд застыл на месте – часовой это был или наблюдатель. Он положил автомат на бруствер, направил ствол в сторону разведчиков…
Видать, заподозрил что-то, вражина. Стоит кому-нибудь пошевельнуться, сразу же откроет огонь.
– Що робыть, товарищ лейтенант?
– Стреляй!
Макеев выстрелил – «чугунок» качнулся и скрылся.
– Вперед!
Одним прыжком Исаев оказался в траншее. Склонился над немцем – убит. Не успел Марлен привстать, как на него навалился другой немец, верзила тот еще. Но навык десантника не пропал даром – саданув фрица локтем назад и попадая в «солнышко», Исаев обратным движением ударил обратной стороной кулака за спину, ломая немцу нос.
Вывернувшись из ослабевших «объятий», Марлен обернулся и что было силы врезал противнику в горло. Тот булькнул, захрипел и сполз по стенке окопа. Убит? Вроде того…
– Изъять документы, – скомандовал Абанин, – и отходить!
Лишив обоих фрицев их «зольдбухов», Марлен развернулся, и тут на лейтенанта из-за поворота траншеи выскочили пять гитлеровцев. Абанин ударил по ним из автомата.
Еще двое свалились сверху, чуть ли не на голову Марлену, тот еле успел отскочить и дать очередь.
Выбравшись из траншеи, Исаев пополз по стерне в глубину обороны врага. Его товарищи пыхтели, немного отставая. А иной дороги не было – впереди догорали дома, зажженные еще вечером, а позади ухали минометы, слышалась немецкая речь – там была огневая позиция минометной батареи.
Паника в обороне врага продолжалась больше часа. В сторону наших позиций тянулись сплошные огненные трассы, палили минометы и пушки. Видать, гитлеровцам показалось, что русские решили наступать ночью.
Разумеется, наши наблюдатели не спали, засекая огневые средства противника.
Правее села царила тишина, лишь изредка там вспыхивали осветительные ракеты. Туда разведчики и направились, благополучно обойдя охранение немцев.
К счастью, ни окопов, ни траншей на этом участке не было. Спустившись в небольшой овражек, скрылись под мостиком.
Наверху, скрипя досками, прохаживался солдат с винтовкой – неподалеку находился командный пункт.
Сулимов ткнул пальцем вверх: берем?
Абанин покачал головой и развел руки, словно рыбак, хвастающийся уловом, – дескать, покрупнее кого надо.
Немного погодя произошла смена часовых.
– Начали! – шепнул лейтенант.
Марьин снял часового, переоделся в его форму и стал прохаживаться около мостика. Марлен и Федор укрылись поблизости. Решили брать только офицера.
Сложность заключалась в том, что офицеры в одиночку не ходили.
– Тогда нападем на группу, – решил Абанин. – Дольше двух часов стоять «на посту» тоже нельзя – мы же не знаем, через какое время меняются часовые.
Часа в два ночи со стороны высоты показались два офицера в сопровождении автоматчика.
– Первого беру я, – шепнул Марьин. – Те двое – ваши.
– Идет, – кивнул Исаев.
Едва фашисты перешли мостик, Марьин остановил их негромким окликом «Хальт!» и ослепил ярким светом фонарика.
Исаев с Макеевым тут же набросились на «свою» парочку – Марлен на унтер-офицера, Федор – на автоматчика. Марьину достался обер-лейтенант.
Унтер Исаеву попался верткий. Почти выскользнув, он освободил Марлену руки – и получил прикладом в висок. Спустив в овраг трупы унтер-офицера и рядового, разведчики потащили добычу до своих.
Исаев, отползая, ухмыльнулся: «Никто, кроме нас!»[13]
Глава 13
Подгруппа захвата
К 3 сентября ельнинская группировка противника была рассечена и уничтожена по частям[14]. Развивая успех, 28-я армия овладела городом Починок и 8 сентября вышла на рубеж Долгие Нивы – Хиславичи.
Танки с обеих сторон применялись ограниченно – командование вермахта вывело около двух танковых дивизий на центральное направление. Самолетов в полосе 28-й и 24-й армий тоже было мало – как утверждал Жуков, все боеспособные самолеты были переданы Брянскому фронту. Немцы же свои бомбовозы и истребители тоже бросали на Москву, не отвлекаясь на всякие Ельни.
Ельнинский выступ был ликвидирован, линия фронта сглажена, а бои продолжались…
* * *
Вышла разведгруппа в темноте, как обычно. Правда, выдвигались не обычным порядком – на лодках по речке Остёр. Осторожно макая весла в воду, выбрались к устью широкого и глубокого оврага, с северной стороны господствующей высоты.
Впереди двинулись саперы. Лейтенант показал им направление движения – вверх по оврагу, по самой кромке ручья, – и обернулся к Марлену, шепнул:
– Передай: идти гуськом, интервал десять шагов.
Исаев передал и стал медленно продвигаться за саперами. У ног бурлил ручей.
Потом саперы доложили: обнаружена тропа. Стало быть, траншея гитлеровцев уже совсем близко. Она находилась в сотне метров от уреза воды и флангом выходила в овраг. Накануне здесь уже примечали дежурного немецкого пулеметчика.
Абанин положил руку на плечо Якушева:
– Давай!
Ванька растворился в потемках. За ним исчез Сулимов.
Через минуту и остальные, низко пригнувшись к земле, зашагали к траншее. А там уже шла возня.
Углядев, как Якушева гнет здоровенный немец, Марлен бросился на помощь. Вдвоем «истинного арийца» завалили, но убивать не стали – «язык» полезен только живой.
Весь небольшой отряд выбрался из оврага и залег плотной цепью.
– Марьин, останешься здесь с пулеметом, – шепотом приказал Абанин. – Остальным обойти траншею с тыла и по сигналу забросать гранатами. Марлен, ты со мной.
Лейтенант сделал несколько шагов, выгадывая, с какой позиции удобнее вести огонь вдоль траншеи.
Минуты через три впереди, куда направились разведчики, раздался чей-то вопль. И тишина исчезла сразу, моментально – ее разорвали взрывы гранат и треск автоматов, – вспышки, большие и маленькие, так и мерцали сквозь сплетение ветвей.
– Наших обнаружили! – догадался лейтенант. – За мной!
Проникнув в траншею, Марлен услыхал за ее изгибом чужую речь. Абанин швырнул туда гранату, а Исаев, едва отгремел взрыв и отсвистели осколки, открыл огонь из «ППШ».
Кто-то из фашистов тоже бросил гранату, но лейтенант ловко подхватил «колотушку» и кинул обратно. Исаев метнул «лимонку» туда же – два взрыва грянули одновременно.
Марлен с лейтенантом пробежали еще немного и увидели на пулеметной площадке клубок тел – два гитлеровца напали на Сулимова. Мелькали бешеные глаза, оскаленные рты, перекошенные злобой и болью.
Одного немца уделал Абанин, хорошенько приложив прикладом, а другого Марлен схватил за воротник, приподнял и ударил финкой. Готов.
– Спасибо, братцы! – выдохнул Сулимов, поднимаясь.
– Не за что! – ухмыльнулся Исаев.
* * *
Выспаться не удалось. Марлену показалось, что команда «подъем!» прозвучала сразу же после желанного слова «отбой!».
Утром гитлеровцы контратаковали позиции полка на подходах к селу Хиславичи и прорвались к штабу. Разведчикам и группе автоматчиков было приказано прикрыть отход штаба и вынос Красного Знамени.
Красный стяг был благополучно спасен, и Марлен несколько замешкался, последним покидая двор штаба, располагавшийся в бывшем сельсовете, который немцы использовали под комендатуру.
Пока Исаев убедился, что никого в штабе не осталось, он замешкался – и оторвался от своих. А немцы насели так, что ни вздохнуть, ни охнуть.
Отстреливаясь, Марлен стал уходить огородами и садами, а в одном из соседних домов угодил в ловушку – несколько фашистов окружили его, прижав к трехметровому забору.
Исаев мог перепрыгнуть забор, но тогда его обязательно подстрелили бы. Да и там, за забором, уже слышалась немецкая речь – можно было и в плену оказаться.
Фрицевские пули вспахивали землю то впереди, то слева, то справа, не давая Марлену сдвинуться с места, прижимая к земле.
«Хотят живьем взять», – понял Исаев. Ну, уж нет!
Только теперь он разглядел метрах в двадцати, рядом с забором, колодец – сруб возвышался именно в том направлении, куда Марлену надо было прорываться.
Тут немцы стали перекликаться, решая, как уделать русского, а Марлен в один бросок, стреляя на ходу, ринулся к колодцу. Упав за сруб, короткими очередями сразил парочку немцев.
Остальные очень разозлились и открыли по Исаеву огонь.
Марлен не отвечал – патроны были на исходе.
«Только не плен… – зудело в голове. – Только не плен…»
Но что же делать? Прорываться дальше в сад? Там шла густая цепь гитлеровцев. Сообразив, что патроны у Марлена кончаются, несколько немцев поднялись в рост и, непрерывно стреляя, пошли на Исаева.
Дальше Марлен действовал по наитию: вскочил на сруб и, будто собираясь переступить колодец и двинуться навстречу врагам, дал по ним последнюю очередь. В эту секунду какой-то фриц «подыграл» ему – пуля смахнула пилотку с головы Исаева.
Сделав вид, что убит, Марлен развернулся – и прыгнул в колодец. На его счастье, воды в нем было много, метра три-четыре.
Вынырнув, Исаев глянул вверх и не поверил своим глазам – в квадратном вырезе неба сияли крупные звезды!
Но вот на звездном фоне проявился черный силуэт немца в каске. Марлен глубоко вдохнул, ушел под воду и прижался к стене. Загремели выстрелы из «маузеров», пули звонко сверлили воду, оставляя по себе прямые кипящие струйки из пузырей, но все прошли мимо.
«Не дай бог гранату швырнут…»
Но нет, расплывчатый квадрат со звездами в синем небе очистился от черных силуэтов.
Добрые четверть часа Исаев просидел в ледяной воде, но холода не чувствовал – все колебалось на тонкой грани между жизнью и смертью.
Звезды из колодца…
А говорят, что это выдумка, что так не бывает. А эти, наверху? Они что, мерещатся ему? Звезды…
Наверное, он мог бы стать астрономом. Вполне.
Еще в первом классе, когда Марлен записался в школьную библиотеку, то самой-самой первой книгой, выбранной им, стала «Астрономия» Воронцова-Вельяминова.
Правда, строгая тетя-библиотекарь сказала, что такие книги ему еще рано читать, и всучила дурацкое «Краденое солнце» Чуковского.
Ничего… Мама ему потом купила «Астрономию» в книжном.
Галактики… Звезды…
Колоссальные, чудовищные шары горящей материи. Красные гиганты типа Бетельгейзе или Антареса. Или совсем уже непредставимый голубой сверхгигант Ригель…
…Марлен вздрогнул от холода. Хватит, звездочет.
Вроде звуки боя стали отдаляться.
Упершись спиной в одну стенку колодца, а ногами в другую, Марлен начал медленно, очень медленно подниматься к небу.
Стенки из тесаного бруса были мокрыми и скользкими, покрытыми какой-то зеленой слизью, то ли плесенью, то ли тиной, не понять. А путь наверх исчислялся метрах в девяти как минимум.
Каждая мышца, каждый нерв были напряжены так, что, казалось, звенели. Или это кровь позванивала в ушах?
Чуть было не сорвавшись, Исаев долез-таки до самого верха и, со стоном выгнувшись, перевалился на землю. Мокрый, он дрожал, и эта тряска была единственным движением, на который еще было способно тело. Любое движение рукой вызывало острую боль в лопатках. Оттого и ползать Исаев тоже не мог, а уходить надо было поскорее.
Тогда Марлен покатился, медленно и с опаской, представляя себя бесчувственной и бессильной колодой.
Докатившись до огорода, передохнул, и у него уже получалось ползти, только без спешки.
Неожиданно Исаеву показалось, что на него, прямо навстречу, ползет человек, да не один, а четверо или пятеро как минимум. Один уже, похоже, изготовился к прыжку. Марлен первым бросился на него, собрав все свои истощившиеся силы.
Но едва он коснулся чужого плеча, понял, что это свои. Задыхаясь, Исаев упал на грядку, ожидая мата, а то и тумака, но не дождался – те, кто так испугал его, были мертвы.
«Вы и за это ответите», – подумал Марлен, высматривая немцев, но тех не было видно. И он, кряхтя от натуги и боли, пополз.
* * *
К своим Исаев добрался уже под вечер, со «шмайссером» на плече. Одежда на нем все еще была сырой, так что Марлен продрог.
Когда он ввалился в землянку, его встретил хор радостных голосов:
– Вернулся!
– Ты куда пропал?
– Купался? Братцы, он решил ванну принять!
Устало хмыкая, Марлен плюхнулся на топчан и в двух словах изложил свои приключения.
– Сушиться! – скомандовал Абанин. – И греться!
Он лично налил Исаеву «соточку», и тот проглотил водку, как воду.
Ему сильно повезло – всю ночь их никто не тревожил, ни немцы, ни командование, так что удалось выспаться, но мышцы с утра ныли так, что хоть плачь.
– Отойдут! – утешал товарища Краюхин. – Я один раз на скалодроме тоже по «камину» поднимался. Ох, и намаялся потом! Руки отваливаются, спина болит… Ты, знаешь что? Сходи к Вано! Он в Тбилиси банщиком был, а они там, говорят, отлично в массаже разбираются. Будет больно, зато в норму придешь быстрее!
Марлен послушался совета и обратился к Вано Пагаве. Пагава далеко не сразу понял, что от него хотят, а когда понял, очень обрадовался и устроил Исаеву долгую пытку – мял его просто зверски. Марлену казалось, что грузин выдирает у него кости и позвонки, а мускулы рвет на части. По крайней мере, хруст стоял тот еще. Зато когда Вано натешился любимым ремеслом и укрыл Исаева горячей простыней, тот даже уснул от расслабухи. А к обеду и вовсе был «здоров». Боль еще жила в теле, но уже не мешала двигаться, жить и биться.
