Текст книги "Рукопись из Тибета (СИ)"
Автор книги: Валерий Ковалев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Это что! – оживился Кайман. – Слушай дальше.
Сон, по их мнению, изменяет пираха – любой из них помнит, что раньше вместо него были какие-то другие люди. «Те были гораздо меньше, не умели трахаться и даже питались молоком из женских грудей. А потом они все куда-то делись, и теперь вместо них – я. И если я не буду подолгу спать, то, возможно, и не исчезну».
Обнаружив же, что фокус не удался, и он вроде как поменялся, пираха берут себе другое имя.
В среднем хитрецы меняют его раз в шесть-семь лет, причем для каждого возраста у них есть свои, отвечающие запросам. Так что по имени всегда можно сказать, идет речь о ребенке, подростке, юноше, мужчине или старике. Вот такая хреновина.
– И по сколько ж имен сменили эти парни? – кивнул я на размеренно гребущих индейцев.
– По четыре, – растопырил пальцы на ладони рассказчик.
– Я-я, натюрлих, – осклабился Ораха, а Кокои лукаво прищурился.
– Ни хрена себе! – аж подскочил я в лодке. – Откуда он знает немецкий?
– Когда пираха жили в Амазонии[127]127
Амазония – самая большая низменность на Земле, располагающаяся в Южной Америке.
[Закрыть], у них долго скрывался нацист. Сбежавший после войны из Германии. Они даже помнят песню «Лили Марлен». Но поют, только когда пьяные.
– Чем глубже в лес, тем толще партизаны, – удивленно покачал я головой. – Интересно излагаешь.
– Ну, так вот, – опустив в воду руку, хлебнул из ладони бывший моряк. – Возможно, именно такое устройство жизни, при котором ночной сон не разделяет дни с неизбежностью метронома, позволило пираха установить очень странные отношения с категорией времени.
Они не знают, что такое «завтра» и что такое «сегодня», а также плохо оперируют понятиями «прошлое» и «будущее».
Из примет колеса времени в сельве – лишь частые сезоны дождей, сменяющиеся сезонами относительно сухими. Так что никаких календарей, счета времени и прочих условностей мои подопечные не знают.
А потому никогда не задумываются о будущем, так как просто не умеют этого делать.
Кроме того, пираха не делают запасов еды. Вообще.
Они просто ловят ее и едят (или не ловят и не едят, если охотничье-рыбацкое счастье им изменяет).
Мысль о том, чтобы засушить, закоптить, заготовить что-либо впрок, просто не приходит им в голову. Хотя это можно понять.
Зачем стараться, если в следующий раз вместо тебя может проснуться какой-нибудь совершенно посторонний человек? Пусть мерзавец сам попотеет, махая острогой[128]128
Острога – орудие для ловли рыбы.
[Закрыть] на реке или стреляя из лука.
Их женщины сажают овощи и некоторые злаки на маленьких огородах в сельве – что у пираха единственный пример хозяйственной дальновидности, дальше этого дело не идет. Когда у пираха нет еды, он относится к этому безразлично.
Едят в племени не чаще двух раз в сутки и нередко устраивают себе разгрузочные дни даже тогда, когда пищи в деревне много.
Ни один белый, за исключением меня, – сказал с гордостью Кайман, – не сумел выучить их язык. Поскольку он уникален.
Ничего похожего на Земле больше не встречается.
То, что в языке всего семь согласных и три гласных, – это еще ерунда. Куда больше проблем со словарным запасом.
Местоимений, скажем, индейцы почти не знают, и, если им очень нужно показать в речи разницу между «я», «ты» и «они», пираха неумело пользуются местоимениями. Которые употребляют их соседи – индейцы-тупи (единственный народ, с которым пираха до сих пор кое-как контактирует).
Глаголы с существительными у них особо не разделяются, и вообще любые привычные нам языковые нормы тут, похоже, утоплены за ненадобностью.
Например, пираха не понимают смысла понятия «один». Вот барсуки, вороны и собаки понимают, а пираха – нет.
Для них это настолько сложная философская категория, что любой, кто попытается поведать моим парням, что это такое, заодно может пересказать им теорию относительности.
Цифр и счета они тоже не знают, обходясь всего двумя категориями: «несколько» и много». Две, три и четыре пираньи – это несколько, пять – туда-сюда, а вот шесть – это уже явно много. А что такое одна пиранья? Это просто рыба. Проще русскому растолковать, для чего нужны артикли перед словами, чем объяснить пираха, зачем считать пиранью, если это пиранья, которую не стоит считать.
Поэтому пираха никогда не верят в то, что они – маленький народ.
Сейчас их пять сотен, а это, безусловно, много.
Про семь миллиардов с ними говорить бесполезно: семь миллиардов – это тоже много. Вас много, и нас много, это просто замечательно.
– Так они что, полные дебилы? – теперь уже с сожалением взглянул я на индейцев.
– Э-э, не скажи, – рассмеялся земляк. – Вот тут – то начинается самое интересное.
Зная, что такое деньги и какие замечательные вещи можно выменять на эти бумажки, пираха отлично управляются со своими финансами.
Не умея считать и не понимая номинала купюр, они точно знают, какой высоты должна быть горка бутылок горькой воды – кашасы, которую за эту штучку дадут бледнолицые. То же относится и к ряду других товаров, необходимых в сельве.
«Здравствуйте», «как дела?», «спасибо», «до свидания», «извините», «пожалуйста» – массу слов люди большого мира используют, чтобы показать, как хорошо они друг к другу относятся и как заботятся о комфорте себе подобных.
Ничего из вышеперечисленного пираха не говорят. Никаких приветствий, прощаний и извинений. Они и без всего этого друг друга любят и не сомневаются, что и все окружающие априори счастливы их видеть.
Вежливость – это побочное дитя взаимного недоверия – чувства, которого пираха, лишены полностью.
Живущие в сердцевине бушующей красками сельвы, в окружении самых пестрых на свете птиц, цветов и насекомых, они как-то не удосужились научиться различать цвета.
Слов, обозначающих краски этого мира, у детей природы всего два: «темное» и «светлое». И при том, что они явно не дальтоники.
А еще пираха не понимают, что такое стыд, вина или обида.
Если Хааиохааа уронил рыбу в воду, это плохо. Рыбы нет, обеда нет. Но при чем тут Хааиохааа? Он ведь просто уронил рыбу в воду. Если маленький Киихиоа толкнул Окиохкиаа, то это плохо, потому что Окиохкиаа сломал ногу и нужно ее лечить. Но это случилось потому, что это случилось, вот и все.
А если Кохои застрелил из лука белого человека, так это потому, что тот хотел украсть у него горькую пьяную воду, но теперь все хорошо. Если семья белого человека сердится, она может попробовать убить Кохои.
– Удивительное согласие, царящее между этими людьми, напоминает мне о рае, – поднял вверх палец вождь.
В это время гребцы изменили курс лодки и она, выполнив поворот, вошла в один из многочисленных рукавов Ориноко, который был вдвое уже.
Многоцветная стена зарослей придвинулась ближе, какофония лесных звуков стала мелодичней.
– Так. Надо дать парням передохнуть, – обозрев местность, сказал Кайман, после чего издал серию мягких звуков.
Индейцы молча кивнули, челн замедлил ход и, гася кильватерную струю, ткнулся в низкий берег.
Пока Кокои с Ораха, ополоснувшись в прозрачной воде, с удовольствием нежились на травке, Кайман извлек из-под банки мачете, пригласив гостя прогуляться по саду. Так он называл джунгли.
– Ты когда-нибудь пробовал дуриан? – поинтересовался у меня, углубляясь в заросли и раздвигая лианы.
– Что – то о нем слышал, а вот пробовать не доводилось, – отмахиваясь от налетевших бабочек, ответил я, чувствуя, как покрываюсь испариной.
– Вот он, перед тобой, – показал на одно из многочисленных деревьев спутник и прорубился к нему ближе.
На раскидистых, причудливо переплетенных ветвях, висело множество здоровенных колючих шишек.
Срезав длинный прут, Кайман сбил десяток. Они были золотисто-коричневого цвета, в диаметре сантиметров пятнадцать и весом килограмма три-четыре.
Перевязав добычу лианой, главарь сунул мне половину, после чего мы вернулись на берег.
Там Кайман ловко расколол четыре плода (пахли они не ахти) и вручил каждому.
Похожая на пирожное сердцевина напоминала заварной крем, была такой же сладкой и отличалась нежнейшим вкусом.
Я быстро расправился с деликатесом, вождь протянул мне свою половину: «на, возьми, обрыдло. Мне бы хлебца». Совсем, как в известном фильме.
Затем, сполоснув липкие руки с лицами, мы продолжили путешествие, и я попросил вождя продолжить сагу о необычном племени.
– Пираха живут в моногамных браках, но ровно до тех пор, пока это устраивает обоих, – прищурился он на солнце.
– Если муж плохо охотится и не может прокормить семью, жена ищет себе другого мужчину. Когда же жена не ловит рыбу, не выращивает в огородике овощи и не ходит с собаками в лес добывать мелкую дичь, то муж, с точки зрения пираха, имеет полное право ее бросить.
Особенно если та перестала быть молоденькой и сексапильной.
Каждый имеет право делать то, что ему хочется, причем никакие стыд и вина не нависают над головами детей природы.
Даже маленьких детей тут не ругают и не стыдят. Им могут сообщить, что хватать угли из костра глупо, играющего на берегу ребенка придержат, чтобы тот не упал в нее, но бранить и воспитывать пираха не умеют.
Иногда это уважение к чужим правам принимает пугающие европейца формы. Если грудной младенец не берет материнскую грудь – значит, никто не будет кормить его насильно: ребенку виднее, почему он не ест. Вмешиваться не стоит.
Когда женщина, ушедшая к реке рожать, не может разрешиться и третьи сутки оглашает воплями лес – значит, она не хочет этого делать, а желает умереть. Незачем соваться туда и отговаривать ее от этого.
Разве что муж может пойти поговорить с ней – вдруг у него найдутся веские аргументы.
Пираха знают, что они, как и все живое – дети леса.
Вот есть обезьяны, есть ягуары, а есть пираха. Лес полон тайн… даже нет, лес – это вселенная, лишенная законов, логики и упорядоченности.
И большую часть того, что там, в лесу, происходит, они не могут увидеть, как крокодил, сидя в реке, не может видеть, что булькает в котелке, поставленном на огонь перед хижиной, лишь запах донесется до его ноздрей. Не больше.
В лесу, по верованию племени, обитает множество духов. Например, туда уходят все мертвые и ведут там загадочный образ жизни, который и не стоит пытаться понять. Лично меня поражает, насколько пираха – жители сельвы, опасаются ее.
Однажды там потерялся пожилой охотник, и племя нашло его на третий день буквально ополоумевшим от ужаса.
«Понятно, – говорили пираха, – лес посмеялся над охотником как следует».
Но страх пираха – это не страх европейца. Когда мы боимся, нам плохо.
Они же считают страх просто очень сильным чувством, не лишенным определенного очарования. Можно сказать, что они любят бояться.
«Пойду в лес, немного побоюсь и добуду еды», – с улыбкой говорит охотник, вешая на плечо свой длинный лук. Однажды, проснувшись утром, я увидел, что вся деревня столпилась на берегу.
Оказалось, туда пришел какой-то знакомый дух, желавший о чем-то предупредить пираха, вот они и вышли с ним поболтать.
Выйдя на пляж, я обнаружил, что толпа, стояла вокруг пустого места и испуганно, но оживленно с этим самым местом беседовала.
На слова «Но там же ничего нет, я там ничего не вижу!» мне ответили, что бледнолицему и не положено видеть, так как дух пришел именно к пираха.
А если лесу нужен будет Кайман, вот тогда к нему будет прислан персональный дух в виде мини-самолета или моторной лодки – по их убеждению с белыми обычно бывает именно так.
И вообще, чего это я так беспокоюсь о духах? Ведь белый человек сам пришел сюда из призрачного мира – неужели все забыл о своей прошлой жизни?
Наверное, тебе Этьен, уже понятно, что все вышеперечисленное делают моих соплеменников почти невозможным объектом для просветительской работы.
Идея единого бога, например, буксует среди них по той причине, что с понятием «один» пираха, как я уже говорил, не дружат, а слова «бог» в их словаре нет.
Сообщения о том, что их кто-то создал, тоже воспринимаются пираха недоуменно.
Надо же, такой большой и неглупый вроде мужчина, а не знает, как делаются люди.
Создать человека, по их убеждению, очень легко: нужно засунуть свою хаху в женскую дырочку, и он появится оттуда в свое время.
Так как слова «образ», «концепция», «программа» и «идея» отнюдь не значатся в лексиконе моих подданных, я пытался выкручиваться как мог.
«А кто поместил его в хаху?»
Пираха переглядываются и высказываются в том духе, что сегодня слишком жарко и Кайману, похоже, напекло голову.
«Вы знаете, что будет, когда вы умрете?»
– Знаем, – отвечают мудрецы. – Вот мы не очень знаем, что происходит с нами до того, а с мертвыми все в порядке. Тусуются себе в лесу, да в ус не дуют!
История Иисуса Христа в переводе на их язык тоже выглядит не слишком убедительно.
Понятия «век», «время» и «история» для пираха пустой звук. Слушая про очень доброго человека, которого люди злые прибили к дереву гвоздями, пираха спрашивают меня, видел ли я это сам. Нет?
Видел ли Кайман человека, который видел этого Христа? Тоже нет?
Тогда как он может знать, что там было?
Короче, друг француз, пять лет жизни с этими ребятами не прошли для меня даром: теперь я убежденный атеист.
Живя среди этих маленьких, полуголодных, никогда не спящих, никуда не спешащих, постоянно смеющихся и не знающих ни греха, ни веры людей, я пришел к выводу, что человек куда более сложное существо, чем учит Библия, а религия не делает нас ни лучше, ни счастливее.
Пираха – самый счастливый народ на Земле, Лишь спустя годы я понял, что это нам нужно учиться у них, а не наоборот. Как считаем мы – люди цивилизации.
На этом Кайман закончил свой рассказ, после чего мы долго молчали. Слушая, как под лодкой журчит вода и наблюдая мироздание.
Когда солнце коснулось вершин леса на дальних плато, и жара немного спала, за очередным поворотом реки, на берегу возникла обширная деревня на сваях.
– Ну, вот мы и дома, – сказал вождь, как только лодка подошла к причалу – Ребята, суши весла!
Глава 5. Среди детей природы
Наше появление в деревне было воспринято с воодушевлением.
Из домов тут же высыпала целая толпа аборигенов в сопровождении собак, с интересом взирающих на белого человека.
Когда мы сошли на землю, Кайман поднял руку, приветствуя соплеменников, а затем толкнул речь. Поочередно указывая на небо, меня и реку.
– У-у-у… – прошелестело по рядам, и индейцы стали перешептываться.
Далее вождь пафосно закончил ее на высокой ноте, вслед за чем похлопал меня по плечу, а потом ткнул пальцем в лодку.
Кокои с Ораха тут же извлекли оттуда оставшуюся часть черепахи (мяса было еще довольно много), плоды дуриана и эмбрионов, что вызвало у присутствующих крики восторга.
После этого в окружении подданных Каймана, под тявканье собак, мы двинулись в деревню.
Ее дома, как я уже отмечал, стояли на сваях, были деревянными и крыты перистыми листьями пальм, что выглядело довольно экзотично.
Хижина вождя была в центре, отличалась несколько большими размерами, у нее нас встретили две молодые девицы.
– Знакомься, – мои жены Елиау и Тайяна, – представил их Кайман. Те, опустив глаза, игриво захихикали.
После чего мы вошли в прохладу дома, состоящего из крытой террасы и двух комнат.
На террасе лежали искусно плетеные циновки, и стоял какой-то вырубленный из дерева, ярко раскрашенный истукан; в первой комнате был каменный очаг и различная, стоявшая на полках утварь, во второй виднелись три гамака, а на стене висела двустволка с патронташем.
– Плоды цивилизации? – кивнул я на оружие.
– Ну да, – заявил Кайман. – Проникает понемногу.
Затем мы расположились на свежем воздухе, усевшись друг против друга на циновки, и одна из жен принесла две половинки кокосового ореха с каким-то золотистым напитком.
– Сок купуасу[129]129
Купуасу– растение семейства Мальвовые. Впервые увидели эти плоды на территории лесов Амазонии. На данный момент выращиванием этой культуры занимаются жители Бразилии.
Плоды продолговатой формы могут достигать в длину до 25 см, при этом ширина составляет около 12 см. Коричневая толстая кожура достигает в разрезе в среднем 5 мм. Под ней находится сочная и очень ароматная мякоть белого цвета, в которой есть примерно 25–50 семечек, располагающиеся в 5 гнездах. На вкус плоды кисло-сладкие, а аромат они издают похожий на цитрусовый.
[Закрыть], рекомендую, – взял свою в руки хозяин.
Напиток был прохладным, кисло-сладким на вкус, и я с удовольствием выпил.
– Сегодня в твою честь устроим пир, – сказал Кайман, тоже высосав содержимое.
– А может того, не надо? – сказал я, будучи по натуре скромным.
– Надо, Этьен, надо – наклонился он ко мне. – Я сказал пираха, что ты упал с неба, типа наш гость, и все желают веселиться.
– И они поверили?
– Они всегда верят, если хотят, – рассмеялся вождь. – К тому же это правда.
Когда на деревню опустилась ночь, а в небе замерцали звезды, все жители собрались на хорошо утоптанной площадке меж хижин, под высоким раскидистым деревом, напоминающим гигантский фикус.
Под ним, раздвигая мрак, ярко горел костер, где на вертеле жарилась свинья, а в рубиновых углях, завернутое в банановые листья, доспевало мясо черепахи. Здесь же стояли несколько выдолбленных из дерева подобия бочонков, издающих запах браги, а рядом с ними кокосовая посуда для пития со связками бананов.
Кайман прошел к почетному месту у костра, где уселся на длинный обрубок ствола, покрытый шкурой ягуара, мне на плечи молодые индианки водрузили венок из цветущих орхидей, а два пожилых охотника под доброжелательные возгласы соплеменников, усадили с ним рядом.
После этого вождь, сделав значительное лицо, выдержал паузу, вслед за чем встал (наступила тишина) и, судя по торжеству голоса, а также жестам, объявил о начале пира.
– Я-а-ай-я! – огласился берег радостным криком, и веселье началось.
Жарившие мясо охотники стали оделять им участников, а женщины с подростками разносить напитки.
Когда же первый голод был утолен, несколько молодых парней забили в принесенные с собой барабаны, образовался круг, и начались танцы.
С каждым часом градус веселья повышался, танцы сменялись песнями с бодрым речитативом и наоборот.
– Хорошо сидим, – смакуя очередную чашу с пьянящим напитком, сказал я довольно обозревающему веселье Кайману.
– Хорошо, – мотнул он головой. – Слышь, а давай споем нашу?
– Давай, – икнул я, после чего мы не сговариваясь, затянули
По Дону гуляет, по Дону гулят,
По До-ону, гуляет казак молодой!
При первых словах (орали мы будь здоров), индейцы прекратили очередной танец и стали с интересом внимать, а несколько собак – подтягивать. В унисон и удивительно мелодично.
А дева там плачет, а дева там плачет!
А дева там плачет над быстрой рекой!..
воодушевило нас сопровождение, и песня полетела над бескрайними просторами Ориноко.
Такой, со времен Колумба, река точно никогда не слышала.
Проснулся я от щебета птиц за стеной, в гамаке с юной индианкой. Та сразу же выскользнула из него и исчезла, а я стал вспоминать, чем закончилось веселье. Не получилось.
Голова была ясной, в теле приятная истома, я вылез из скрипнувшей сетки и прошлепал пятками на террасу.
Там, в ярких красках утра и пении птиц, на циновке сидел, скрестив ноги Кайман, пил из плошки душистый кофе и затягивался сигарой.
– Бонжур, месье, – хитро улыбаясь, сказал он. – Как почивали?
– Ничего, – смутился я. – А что со мной была за девица?
– Это сестра Тайяны, – ответил вождь. – Ты ей понравился, и она ответила взаимностью. Кофе хочешь?
– Откуда он здесь? – потянул я ноздрями дразнящий запах.
– В этих чудных местах есть все, – прихлебнул из плошки Кайман. – Сложнее сказать, чего нету.
Потом я сходил к реке, где совершил утренний моцион, а когда вернулся, жены вождя накормили нас завтраком. Он состоял из жареного угря, бататов и дикого меда.
Когда женщины, убрав «со стола» отправились в лес за дичью, хозяин угостил меня сигарой, оказавшейся весьма недурной, и поинтересовался дальнейшими планами.
– Хочу добраться до Каракаса, а оттуда в Бутан, – ответил я. Сделать свою работу.
– В настоящее время это нереально, – сказал, почесав пятку, Кайман. – Туда от нашей деревни больше четырех сотен километров, а сейчас сезон дождей и подниматься вверх по реке опасно. Нужно ждать осени. А тогда мы сможем доставить тебя до Матурина[130]130
Матурин – город на северо-востоке Венесуэлы.
[Закрыть]. Это такой город на половине пути. Оттуда на Каракас летают самолеты.
Да и чего тебе спешить? – дружески толкнул меня в бок. – Поживи на природе отдохни. А работа не Алитет. В горы не уйдет (скорчил уморительную рожу).
Так я остался до времени у индейцев пираха.
Они занимались охотой, рыбалкой и сбором лесных даров, а еще выращивали тыквы, маис и некоторые другие овощи на разбитых за деревней огородах.
Орудия жизнедеятельности были самыми примитивными, но, отдельные из них, а также способы применения, заслуживают описания.
Например, в охоте на крупных зверей, вроде оленей, пекари, муравьедов или пумы, помимо луков со стрелами и копий, пираха использовали духовые трубки, стреляющие отравленными ядом курару[131]131
Правильно «Кураре» (вурали) – южно-американский стрельный яд, приготовляемый, главным образом, из коры растения Strychnos toxifera M.R.Schomb. ex Benth. (Стрихнос ядоносный)
[Закрыть] иглами.
Причем делали это с достаточно большого расстояния и виртуозно.
Рыбу, кроме битья острогой, а также ловле сетками, маленькие люди добывали отваром из побегов лиан, который попадая в воду, усыплял ее, и та всплывала на поверхность.
Но самой удивительной была поимка обезьян с использованием кокосового ореха. В нем проделывалась дыра, после чего содержимое убиралось, а внутрь добавлялся вареный маис или тыква. Затем этот «капкан» привязывался к дереву, на котором резвились приматы, люди же затаивались поблизости.
В стаде всегда находился самый любопытный, который спустя некоторое время спускалась вниз, бежал к кокосу и начинал его изучать. А обнаружив внутри еду, совал туда руку, зажимая добычу в кулак, после чего пытался его вытащить. Однако это не удавалось, а разжать пальцы обезьяна не догоняла, начиная орать и бесноваться.
Тут из укрытия появлялись охотники, пленяя собрата со всеми вытекающими последствиями.
Впрочем, поедание дальних предков, новый вождь пираха запрещал, чему они особо не противились.
Дни полетели своей чередой, принося массу ярких впечатлений. Я, шутя, освоил язык индейцев и даже стал задумываться, а не остаться ли здесь навсегда. В этом земном Эдеме.
Время в сельве текло по своим особым законам, размеренно и неторопливо, мелочная суета отсутствовала, каждый день был наполнен новым и необычным.
Но, как и должно быть у каждого, уже отравленного цивилизацией, не хватало ее прогресса и сопутствующим ему амбиций.
Вскоре они проявились.
Как-то после одной охоты мы возвращались с Кайманом и его бессменными спутниками Кокои с Орахой, добыв только небольшого тапира[132]132
Тапир – род крупных млекопитающих отряда непарнокопытных.
[Закрыть].
При этом вождь заявил, что неплохо бы навестить одну из торговых факторий на реке, где прикупить патронов к его дробовику, закончившихся еще весною.
Когда же он сказал то же самое индейцам – оба радостно зачирикали, изобразив на лицах восторг и умиление.
– Хотят кашасы, – пояснил Кайман, сплюнув за борт.
– А что это за напиток?
– Ром из сахарного тростника. Крепкий и губительный для пираха. Эту гадость я им пить запрещаю. Но все равно, как услышат или увидят, просят. Дурное влияние бледнолицых.
– Это да, – согласился я, вспомнив историю американских индейцев. Как северных, так и южных. – А у тебя есть, чем платить торговцам? – поинтересовался у вождя.
– Раньше пираха вели с ними натуральный обмен. Дары сельвы на необходимые товары. Сейчас мы чаще берем деньги, и я покупаю их сам. Так меньше обмана.
– В таком случае, хочу помочь племени, – заявил я. – У меня для этого есть средства.
Такое решение возникло не спонтанно. Волобуев, он же Этьен Готье, уже три месяца провел с индейцами, пользуясь их гостеприимством, при том, что пираха жили небогато. Умением в охоте и рыбалке не отличался, являясь фактически нахлебником и ему, как бывшему гражданину страны Советов, а также коммунисту, было стыдно.
– А вот это зря, – сказал Кайман. – Ты наш гость, а пираха бескорыстные ребята.
– В таком случае хочу сделать им подарок, – продолжал настаивать я. – От чистого сердца.
– Ну, если так, то тогда другое дело, – согласился вождь. – Что-что, а подарки дети природы уважают.
На факторию мы отправились спустя два дня, в том же составе. В качестве даров леса, предлагаемых на обмен, Кайман захватил шкуру анаконды[133]133
Анаконда – большая водяная змея в реках Латинской Америки.
[Закрыть], которая высоко ценилась, а также корзину бразильских орехов.
Известные со времен Колумба и названные испанцами «миндаль», они считались средством молодости и долголетия.
Я по такому случаю прихватил свой европейский костюм с рубашкой и штиблетами, которые бережно хранил, ограничиваясь тем, что носили индейцы. С собой же прихватил пятьсот франков, а также алмаз из своей заначки. Заодно соскоблил щетину на лице, воспользовавшись бритвой вождя, оставшейся в числе других его вещей из прошлой жизни.
Ранним утром, погрузившись в лодку, мы выгребли на еще туманную Ориноко и направились по ней вниз. В сторону разветвленной дельты.
С каждым километром река становилась все шире, туман исчез, и по берегам открылись многочисленные протоки, а на вторые сутки стала чувствоваться близость океана. Вода стала мутной, потеряв прозрачность и солоноватой.
– Так вот она какая, дельта, – восхищенно оглядывал я бескрайнюю гладь с синеющими вдали лесами.
Затем неутомимо работавшие веслами индейцы приблизились к правому берегу, от которого вверх поднималось скальное плато. Наш челн прошел рядом с низвергавшимся оттуда величественным водопадом, пираха, к которым присоединился Кайман, удвоили усилия, и он вошел в довольно обширную лагуну с пологими берегами.
На одном из них раскинулся живописный поселок с многочисленными, крытыми красной черепицей и гофрированным железом домами, несколькими причалами у которых стояли катера с лодками и католической церковью на пригорке. На другом виднелись несколько ферм с загонами, в которых бродили парнокопытные.
– Да тут целый город, – поцокал я языком, взглянув на Каймана.
– Местные племена называют его факторией, – ответил тот. – По старой привычке. И весьма любят навещать. Для обмена и торговли.
После этого мы пришвартовались у самого дальнего безлюдного причала, где я переоделся, оставили индейцев охранять лодку и вместе с Кайманом, прихватив корзину, отправились на берег.
На нем, по случаю визита, были армейского образца панама, шорты с такой же рубахой и легкие сандалии.
В городке было немноголюдно, все занимались своими делами, по улицам лениво трусили сонные от жары собаки.
Для начала, по предложению вождя, мы зашли в небольшой прохладный бар, где у потолка месил воздух допотопный вентилятор, а у стойки скучал черный хозяин с зажатой в зубах сигарой.
– О-о! Кайман! – выпучил он белки глаз. – Давненько тебя не было! – сказал на испанском. Этот язык я уже знал (научил вождь), что после китайского было совсем не сложно.
– Привет, Боб, – ответил Кайман, и мы опустили корзину на пол. – Вот, заехал с приятелем кое-что прикупить. Как у вас тут сейчас с товарами?
– Все о'кей, – зачмокал тот сигарой. – В лавках и магазинах всего полно. Чего желаете выпить?
– Пиво у тебя холодное?
– Как всегда.
– Налей две кружки.
Пока мы тянули ледяное пиво, хозяин пожелал купить орехи.
– Мои клиенты их очень уважают, – подмигнул мне. – Хорошее средство для любви и поднятия настроения.
Далее состоялся торг – пачка ярких боливаров[134]134
Боливар – в данном случае денежная единица.
[Закрыть] перекочевала в руку вождя, а вызванный из подсобки курчавый мальчишка утащил туда корзину.
– Так, – вернул Кайман одну купюру африканцу. – Пусть твой бой[135]135
Бой – мальчик (жарг.)
[Закрыть] доставит кока-колы с мороженым моим ребятам. Они в лодке у последнего причала.
– Будет сделано, – расплылся в улыбке тот. – Можешь не беспокоиться.
Потом мы распрощались с Бобом и двинулись дальше по тенистой части мощеной булыжником улице.
Изредка по ней медленно проезжал автомобиль или громыхала тележка, везомая ослом местного аборигена.
Вскоре Кайман остановился у приземистого здания, на котором красовалась исполненная на английском вывеска «Колониальные изделия», и мы вошли внутрь помещения.
Оно представляло собой что-то вроде склада с самыми различными товарами: промышленного, сельскохозяйственного, бытового и прочего назначения.
Для начала направились к целой выставке охотничьего оружия.
За прилавком тут же возник служитель, предложив свои услуги.
– Мне нужны патроны, для дробовика «Симсон» двенадцатого калибра, приятель, – сказал Кайман. – Полторы сотни штук.
– Один момент, сеньор, – ответил тот, сняв с витрины три картонные коробки.
Кайман расплатился, а я поинтересовался у торгаша, принимают ли они иностранную валюту.
– Безусловно, – ответил тот. – По наличному курсу.
– В таком случае обменяйте мне пятьсот франков, – вынув из кармана, протянул я ему зеленую купюру.
– Пожалуйста, сеньор, – пощелкав калькулятором, отсчитал мне продавец нужную сумму боливаров.
– А теперь покажите вон ту модель, – указал я на карабин знакомого образца. Советский СКС[136]136
7,62-мм самозарядный карабин Симонова (СКС, Индекс ГРАУ – 56-А-231, за рубежом также известен как СКС-45) – советский самозарядный карабин конструкции Сергея Симонова, принят на вооружение в 1949 году
[Закрыть] последней модификации.
– О! Это отличное оружие из России, – изрек бизнесмен, подавая мне оружие. – Рекомендую.
Я осмотрел товар, он был в отличном состоянии.
– Сколько стоит?
Цена оказалась невысокой, и я прикупил еще изрядное количество патронов.
– Это подарок племени, – вручил карабин Кайману. – Пригодится на охоте.
Кстати, а как тут с правом ношения оружия? – кивнул я на дверь. – Нас не загребут в участок?
– Насколько знаю, участка здесь нет, – рассмеялся Кайман. Полная демократия.
– Точно, сеньор, – хитро прищурился продавец. – Был один полицейский, да и тот спился.
После склада мы зашли на почту, с запахом бумаги и сургуча, откуда вождь кому-то позвонил насчет шкуры анаконды.
– Хорошо, сеньор Мигель, – сказал, выслушав ответ, в трубку. – Завтра в восемь мы к вам зайдем. Будьте, пожалуйста, на месте.
– Наш постоянный клиент и весьма уважаемый здесь человек, – объяснил мне Кайман. – Сейчас ненадолго отъехал. Так что придется немного задержаться.
Поскольку приближалось время сиесты[137]137
Сиеста – послеобеденный отдых в странах Южного полушария.
[Закрыть], мы купили в ближайшем ресторанчике горячих лепешек, жареных кур с зеленью, а также круг сыра, после чего отправились на пристань. Подкрепиться и отдохнуть от полуденного зноя.
Кокои с Ораха мирно дремали в тени настила. Рядом, в картонном ящике, поблескивали бутылки. В основном, пустые.
Их обрадовал новый карабин – пираха знали, что такое оружие бледнолицых, а еще больше горячая еда. Парни здорово проголодались.
Когда небесное светило стало клониться к закату, вождь с индейцами отправился в местный кинотеатр (те очень любили искусство). Я же остался на берегу, созерцая лагуну с парящими над ней чайками и уплывающий вдаль парусник. Словно из картины великого Куинджи[138]138
Куинджи – великий русский живописец.
[Закрыть].
На следующий день мы навестили сеньора Мигеля.
Тот проживал в не хилой фазенде на берегу и со слов Каймана был контрабандистом.
Один из его людей проводил нас на обширную, окружавшую дом террасу, где гостей встретил сам хозяин – старый седой португалец. Во всем белом и с классическим профилем конкистадора[139]139
Конкистадор – испанский завоеватель.
[Закрыть], завоевавших Новый Свет[140]140
Новый Свет – Америка после открытия ее Колумбом.
[Закрыть].
Для начала пригласив присесть, сеньор Мигель угостил нас оранжем[141]141
Оранж – напиток с апельсиновым соком.
[Закрыть] со льдом, и они побеседовали с вождем о сельве, вслед за чем Кайман продемонстрировал хозяину товар, который тому весьма понравился.
И было отчего. Семиметровая шкура анаконды отливала бирюзой с золотом, поражала великолепием узоров, и, насколько я знал, высоко ценилась в Европе.
Фазендейро без торга выложил названную вождем сумму, отметив высокое качество товара, и обе стороны остались весьма довольными сделкой.
