Текст книги "Холопы"

Автор книги: Валерий Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

13.

Енох резался с Сар-мэном в карты, пытаясь отыграть хоть какую-то часть назначенного за него выкупа. Женщины шушукались о чем-то своем в противоположном углу бандитской светлицы.

– Не, Енох, ты ж не хреновый кент, – подливая себе в пиалу на молоке сваренного чайку с шишечками конопли, заплетающимся языком говорил гостеприимный хозяин. – Вот пошто ты у меня выиграть пытаешься, хлебушка лишаешь, сам видишь, сколь у меня ртов, еще и Макуте-бею на общак выделять надо.

– Сар-мэн, братан, ты мне сам, в натуре, эту канитель предложил! Да я больше продул, чем выиграл.

– Нет, Маша, ты только послушай их разговор, – покосилась на мужчин Гопс. – Сразу и не разберешь, кто разбойник, а кто государев чиновник! Сар-мэнчик, милый, ну соскакивай ты со своей фени, мы же с тобой договаривались.

– Спокойно, моя баронесса, это во мне азарт взыграл...

– Да будет вам ведомо, досточтимая Эрмитадора, – перебил его Енох, – что чиновник сродни бандиту, и не благородному разбойнику, как наш хозяин, а самому кровожадному бандиту, и чем демократичнее государство, тем наглее и беспощаднее представитель власти. В свое время граф Кропоткин...

– Знаю я Поткина, мировой бродяга, мы с ним... – хитро глянув на женскую половину, Сар-мэн что-то жарко зашептал в ухо картежному приятелю.

Оба захохотали. Отдышавшись, продолжили игру.

– Увидел бы вас Воробейчиков, его бы кондратий хватил. – Гопс по-кошачьи грациозно потянулась и стала кокетливо красться к играющим.

Маша восхищенно наблюдала за нежданно обретенной подругой. Ей все нравилось в этой своевольной и таинственной женщине. Она даже простила ей близость с Енохом, тем более что все случилось до нее. И потом, Енох Минович взрослый и свободный мужчина, а она кто? Зеленая девчонка, какие между ними могут быть отношения? Однако стоило Машеньке его увидеть, как сердце начинало трепыхаться, щеки гореть, мысли путались, так что порой даже забывала, куда шла. Сначала она это списывала на свой недавний испуг, подозревая у себя нервный срыв. Но однажды не выдержала и проболталась Дашке. Та запрыгала вокруг нее и захлопала в ладоши. Вот дурочка, чего удумала, и не собиралась она ни в кого влюбляться. А потом был серьезный разговор с Эрми, и та ей такого понаговорила, что ее чуть не стошнило. И двух суток не прошло, как она невольно выскользнула из-под всякой опеки и такого понаузнавала, на такое насмотрелась! Чего стоила одна сегодняшняя ночь! Сначала Даша с Юнькой сопели весь вечер за стенкой. Она и так и сяк вертелась, а сопение, хоть и тихое, но такое тайное и стыдное, что как ни вертись, все равно в уши лезет. Потом Юнька помчался в поместье, повез от нее записку матери. Дашка пришла вся раскрасневшаяся как после бани, довольная, глаза от счастья горят, как угли, того и гляди, что-нибудь запалит. Улеглись они спать, Даша сразу засопела, а Маша еще долго ворочалась, ей все чудилось, что кто-то ходит возле их светелки, да и половицы скрипели, и потом будто вздыхал кто. И тут где-то в отдалении сначала сдавленно, а потом и во весь голос застонала и закричала Эрми. Маша испугалась ужасно, растолкала Дашку, та послушала, хмыкнула, дескать, спите, барышня, придет время, вы, может, и похлеще голосить будете, и вновь засопела. В такой маете она забылась лишь под утро тревожным, зыбким сном. А уж приснилось же ей такое – до сих пор без стыда вспоминать не может! Утром все проснулись в хорошем настроении, и только она одна – с кругами под глазами и головой тяжелее колоды. Одна радость – Юнька письмо и гостинцы от маменьки привез. Когда везли их в мешках, плакала она и молилась, и маму звала, и решила с тех пор больше никогда ее тетушкой не называть.

Письмо привезли не только ей, но и Сар-мэну. Вечером он собрал их в большой комнате и объявил:

– Вот чо я вам скажу. Маляву я от всем известной Полины Захаровны получил. Серчает, грозится, ежли что не так, на фарш меня пустить. Но у нас как раз все так! Главное – фарт попер, по маляве приличное бабло может обломиться... – Увидев капризно искривленные губы Эрмитадоры, атаман осекся. – Прошу пардон, уважаемое собрание, капризная мадам фортуна повернулась ко мне своим прекрасным личиком, а не каким иным местом. Ваша тетушка изволили предложить мне приличное денежное вспомоществование. Правильно ли я изъясняюсь, милая? – обратился он к Гопс.

– Сар-мэн, если ты станешь и дальше строить из себя дебила, я тебя просто заклюю! – напустилась на него Эрмитадора. – И конец нашей дружбе! Перед тобой же нормальные люди сидят, вот и говори с нами по-человечески, у тебя ж, если мне память не изменяет, не одно верхнее образование имеется.

– Ну ладно, Эрмик, ладно, – примирительно поднял вверх руки атаман. – Говорил мне покойный родитель: не спи с умными – поумнеешь! А в моей юдоли ум иногда помеха. Короче, я вам так скажу: без выкупа вас отпускать мне не резон, свои же засмеют, да и Еноха со службы без всякого достоинства попрут. А так мы ему после тайной передачи денег побег устроим со стрельбой и ранениями, того гляди и орденок огребет...

– Да как же это, зачем ранения?! – заливаясь краской, воскликнула Маша.

– Мария Захаровна, мы его подстрелим аккуратненько и без вреда для будущей супружеской жизни, – добродушно ухмыльнулся Сар-мэн. – А чтобы не обидно было, можно на всю сумму выкупа сыграть в карты. Годится? Ну, кто тут смелый? Времени у нас полно, все равно надо и денег и Макуты-бея дожидаться...

– Сар-мэнчик, миленький, может, мы заглянем хоть одним глазочком в те подземелья? – лисой заходила Гопс. – Просто заглянем и сразу обратно, а?

– Тебе ж человеческим языком объяснили: неизвестно, что там, и Макута туда ходить запретил. Потерпи уж, вот лучше в карты, садись, по маленькой перекинемся...

Но на карточный поединок согласился только Енох, считавший себя неплохим игроком. Игра шла с переменным успехом уже не первый час. Девушки скучали, Гопс пару раз пыталась заставить своего кавалера обратить на себя внимание, но все впустую.

– Нагуленный кобелина, – с досадой сказала она. – Теперь до ночи и бровью не поведет. Эх, была бы ты, Машка, с Енохом порасторопнее...

– Что значит порасторопнее? Он зрелый мужчина...

– А ты думаешь, зрелым молодицы уже и не впору? Дарья, ты чего барышню свою не просвещаешь? С бандитом где ни попадя дрючиться горазда, а вот объяснить несмышленой, что Енох на нее запал безвозвратно, тебе не досуг...

– Да что вы, Эрмитадора Остаповна! Я уж и так ей говорю и этак... Не могу я объяснить это по-ейному, а по-нашенски боюсь! Сегодня вон в ночь перепугалась барышня ваших криков, меня будит, идем, говорит, Эрмитадору спасать, он ее, душегуб, убивает! – прыснула в кулак Дашка.

– Ну и надо было привести, пусть бы глянула. Лучше один раз увидеть, чем месяц объяснять. Маш, а Маш, да не заливайся ты малиновым сиропом, ты что, в самом деле понятия ни о чем не имеешь? Бедный Енох!

– Да что вы все на меня напали?! – вскочила девушка. – Все я знаю, а чего не знаю, придет время, узнаю.

– Мария Захаровна, – заметив, что Маша собирается выскочить из покоев, поднялся из-за столика Енох. – Уж не погулять ли вы? Ежели не против, я бы составил вам компанию! – и повернувшись к сопернику, попросил: – Брат Сар-мэн, не вскрываемся, вернусь – доиграем. Ты уж прости...

– Дело барское, я с прибытком, а вот ты свой фарт перебил! Мне только на руку...

– Да нет, – уже от дверей каким-то необычным голосом отозвался Енох. – Мне кажется, мой фарт еще впереди...

14.

Макута-бей торопился. Ночь выдалась неспокойной, сначала, чуть ли не разом, прискакали четыре его человека из окуемского центра. Хорошо хоть не столкнулись носами в лагере, а то бы конфуз вышел. По городу они знакомы, и двое даже служили в одном ведомстве, однако никто из них не догадывался о связях своих товарищей со свободным лесным народом. Все четыре гонца привезли одну и ту же новость: Воробейчиков, боясь огласки, провел внеочередное заседание вольных каменщиков и вменил в обязанность всем братьям, оставив иные дела, заняться тайными поисками Шамбалы. Судя по рассказам своих людей, Макута понял, что непутевым властям многое известно, а самое неприятное заключалось в том, что в захолустный Чулым грозилось понаехать столько народу, что о вольном житье-бытье придется позабыть. Уходить же за кордон он не собирался, да и куда? Дома и без того разруха и полная похабщина, а здесь еще эти Властители вселенские удумали нагрянуть. Всем, видать, охота до великих тайнов прикоснуться! И как же быстро бегут ныне вести, еще подумать не подумал, сказать не сказал, а уже полземного шара знает, что где-то здесь, в Чулыме, и сокрыто заповедное вхождение в эту самую Шамбалу. И главное, что это за Шамбала, никто объяснить не может. Уж сколько он за последние дни баек понаслушался об этих палестинах! Шамбала, Беловодье, тайная Держава пресвитера Иоанна, как только не именовали сие место, и все это, выходит, где-то совсем рядом. Но то где?! Он уж все мозги исхлестал – все в порожняк! И тут на тебе! Об ком и подумать не мог, почитай, дурень, хоть и полжизни по заграницам учился, а вот взял и додумался! А может, от кого и дознался! Вот тебе и Сар-мэн, вот тебе и жертва нетрезвого зачатия! Пронюхал, проныра, и сам не поперся, а его, вожака, дожидается. Молодец! Хоть чем-то в отца.

Сам по себе разбойничий атаман грозным с виду не был, так, кряжистый да жилистый мужичонка, накрепко связанный с этой древней землей. Исстари здесь жили его когда-то высланные с далекой и уже почти мифической Украины предки. Зловредное и упрямое их семя дало хорошие всходы, почти никто из его рода не пошел, что называется, в чертополох, все сгодились для обустройства ставшей родной Чулымской земли. Много чего могли бы порассказать об этом семействе краеведческие хроники, если бы их периодически не жгли наезжающие из первопрестольной служивые люди. Так уж у нас повелось, что из Кремля всегда виднее, что и как должно на самом деле происходить в глубинках любезного Отечества. Главное – и это всем известно – правильный вывод, не результат. Оглашенный вывод – вот всему голова! От него и пляшет дальнейшая история, а что взаправду произошло на бескрайних просторах демимперии, так это всем, как говорится, по барабану. И так повсеместно: и в жизни державы, и в перипетиях семейства, и в юдоли отдельного человека. Как кого огласили, обытожили, так тому и быть, и никакой тебе отсебятины.

Однако Макута, как и весь его род, чужим итожением жить не привык. Фамилия его, еще и без приставки «бей», зазвучала после притязаний Хохлобульбии на местные земли.

Мало кому ныне ведомо, что некогда на месте нынешней Сибруссии существовала огромнейшая страна под названием Советский Союз. Что это была за страна, а главное, что и когда с ней приключилось, никто не помнит. Забыли единодушно, и дело с концом. Одно доподлинно известно – развалился в одночасье этот самый Союз на неравные куски. Из-за чего это произошло, знают, может, самые дряхлые старики, но и те молчат в тряпочку. Старики молчат, в энциклопедиях на этот счет ни гу-гу, – и наверное, правильно: зачем народу излишние умствования? Хлеба, что ли, больше станет или пенсия прибавится?

А лет шестнадцать назад белоукры, бывшие Макутины земляки, прознали из какой-то объевровской передачи о существовании в Чулымии лихого разбойничьего атамана со звучной фамилией. Что тут сделалось! Чуть ли не война! Макута враз из разбойника обернулся в благородного борца с москалями за незалежность и скорейшее присоединение исконно белоукрских территорий великой Чулымии к исторической родине. А ради Родины чего не сотворишь! И пошла писать губерния, научные институты и академии трудились денно и нощно и доподлинно доказали, что давние предки Макуты служили приват-бандитами при княжеском дворе аж Владимира Красно Солнышко! И были сим ниспровергателем и возносителем богов весьма обласканы. Вот так, не больше и не меньше. А уж коль такая приключилась история, то и земли нынешнего обитания Макуты являются исконными землями Великой Хохлобульбии. Возможно, это было бы смешно, но, не вмешайся великие Вселенцы, неизвестно, чем бы закончилась для Сибруссии война, объявленная Яснодемократичным князем Арло Третьим. Макуте-бею пришлось, используя всяческие уловки, объяснять мировой общественности, что он никакой не борец за всемирную Хохлобульбию, а обычный романтик ножа и топора с большой дороги. С полгода тянулась эта бодяга, князь Арло в Гагарский трибунал на Макуту иски подавал, но, по причине неявки на судебные заседания ответчика, все завершилось безрезультатно, хотя смертный приговор ему все же вынесли, так, на всякий случай.

Макута-бей и спешил и не спешил. Верный конь его то летел галопом, то переходил на мерный шаг, то и вовсе останавливался, мирно пощипывая набирающие сок дикоросы. Атамана брала оторопь. Вот доедет он до сармэнского бивака, ну проскачут они с ним да еще с десятком верных людей эти четыре километра до истока Бел-реки, ну отыщут потайной лаз, ну войдут, а что дальше, что там, в этих заповедных чертогах? На что наткнется человечий несовершенный взор, а главное, как отреагируют на их появление те, кто этого вторжения не только не ожидал, но и активно не желал целые тысячелетия!

«Влетишь ты со своей бандитской рожей в некое святилище, – думалось атаману, – а там все по-другому, по-чистому, и что ты им скажешь? Мол, честные... как-вас-там, я Макута-бей, бандит с большой дороги, прибыл защитить вас от неминуемой погибели и всемирного поругания. И это скажешь ты – пигмей окаянный? Властителям мира, творцам Вселенной, которым стоит только пальцем или извилиной одной пошевелить, и шар земной перевернется!»

Было ему отчего дрейфить! Мороз спину леденил, потому что никак он не мог представить себе тех подземных обитателей. Какие они, с одной или с тремя головами? Можно ли с ними по-нашенски погутарить, али они какие страшилища, про коих в старомудрых сказках старики со старухами бают? Тут хочешь не хочешь мозги закипают. Уже перед самым Сар-мэновым логовом принял атаман окончательное решение: «Людьми рисковать не буду, пойду в одиночку, погляжу, что да как. С голыми руками, без оружия, а то как бы с перепугу в кого не пальнуть ненароком. А там будь что будет, потрафлю подземельцам – хорошо, а в немилость придусь, пущай губят, небось не впервой! Может, для этих небожителей и человек равно букашка какая. Хотя какие же они небесники, коли в пещерах земных прячутся, словно совы или мыши летучие! Солнышка чураются! Однако решено: иду один, а сгину или смерть лютую приму, что поделаешь, все одно когда-то помирать, и так уж зажился. Три смертных приговора за спиной, как голодные волки, когда-никогда, а настигнут. Еще и подумать крепко надо, где помирать легче – в печорах ли горных, али на государевой дыбе в лубяных застенках».

Определился разбойник, и с души словно камень свалился. Туманная ночь просветлела, и копыта верного конька по горной тропке веселее застучали. Так уж исстари на земле нашей повелось, что атаман, в отличие от золотопогонных командиров, всегда впереди своей ватаги, а не будь он там, и в вожаки бы черта с два выбился, да и слушать бы его никто не стал, так непримеченным бы и сгинул в людской круговерти.

15.

Маша и идти не шла, и слышать не слышала, и дышать не дышала. Сердце, как воробей, прыгало в груди, трепетало своими невидимыми крылышками, рвалось на волю, а волей этой был идущий рядом человек, который что-то весело рассказывал, махал руками, забегал вперед и пытался заглянуть ей в глаза. Маша избегала этого взгляда, ей казалось, встреться их глаза, случится что-то непоправимое и нестерпимо грешное. «Прочь и прочь несуразные страхи! Что может произойти от одного взгляда? Вот сейчас подниму глаза и посмотрю на него!» – Девушка замедлила шаг и неимоверным усилием воли заставила себя повернуть голову в сторону своего провожатого.

Тот только этого и ждал, их глаза, словно пьяные, столкнулись и, вместо того чтобы отстраниться, сплелись в нечто единое и провалились в глубины друг в друга. И от этого взаимного проникновения в девичьей душе все сразу успокоилось, окружающий мир обрел привычные очертания, дыхание выровнялось и перестало вздымать рвущуюся наружу грудь с нагрубшими от возбуждения сосками. Маше нестерпимо захотелось прижаться к этому большому и сильному человеку, уткнуться в его грудь и, не таясь, вдохнуть в себя ни с чем не сравнимый запах чужого мира. Она уже не боялась плена, отвратительных разбойников, ей даже не хотелось никуда уезжать из этого чудного места. Понемногу осмелев, она заметила, что у ее спутника очень вдохновленное и оттого слегка глуповатое выражение лица, казалось, он на все готов, чтобы ей угодить. Маша вспомнила рассуждения всезнающей Эрмитадоры о том, что все влюбленные мужики похожи на телят, видящих сиську: и морда глупая, и мычание несуразное, и слюна гужом течет, и мира божьего они не видят, пока не дорвутся до вожделящего их предмета. Она на минуту представила, как у Еноха текут слюнки и он, глядя на нее, вожделенно мычит, картина получилась такой забавной, что она чуть было не прыснула со смеху.

От своей шалости Маша немного смутилась и, отвернувшись от Еноха, бросила взгляд окрест. Тут она в изумлении замерла, и слова восхищения сами сорвались с ее уст.

– Красота-то какая! Посмотрите, Енох Минович, Белуха открылась!

Они стояли на неширокой горной тропинке, которая, затейливо петляя, упрямо карабкалась к вершине нависшей над разбойничьим станом горы. Внизу, кутаясь в позднем тумане, лежал поросший вековым кедрачом распадок. Только ближние деревья, росшие на краю небольшой покатой луговины, имели более или менее отчетливые очертания, все остальное было размыто до неузнаваемости. Там, дальше, на противоположном берегу этой белесой бездны, вздымались далекие черные горы. Сверху над ними словно парила белоснежная, искрящаяся в золотистых лучах еще не видимого солнца великая и заповедная, продолговатая крыша Белухи – горы строптивой и своенравной. Не всякому она открывалась и бросалась в объятья, словно долгожданному родственнику, воротившемуся в родной дом. Иные охотники неделями караулили ее появление, чтобы пощелкать фотоаппаратами, загнать священный облик в микрочипы и утащить в далекие, воняющие смертью и отходами города. Говорят, что там, в бездушных каменных джунглях, одно лишь изображение горы творило чудеса, лечило, утешало, помогало многим людям остаться хоть в какой-то мере людьми. Не будь она столь недоступна, скорее всего ее бы постигла участь многих святынь мира, которые благодарные любители древностей и экзотики давно растащили на сувениры.

Маша стояла как зачарованная. Ей казалось, еще немного, и она, оттолкнувшись от ветрами отполированного камня, улетит далеко, к белоснежной вершине! Может, и правда: если долго-долго смотреть на эту великую гору, душа твоя может слиться с ней воедино, и тогда тебе откроются тайны мира. Только жизнь твоя и помыслы должны быть чисты, как снега Белухи. Маше было так хорошо, что объятия Еноха нисколько ее не смутили, а скорее наоборот, она прижалась к нему, еще более счастливая от мысли, что вот они оба удостоены чести видеть эту святую для Азии вершину, которая, как добрая и всепонимающая мать, благословляет их на нечто важное и неизбежное.

– Машенька, – боясь спугнуть девичье настроение, тихо произнес опытный Енох, – вы самая прекрасная, чуткая и трепетная девушка, какую я встречал в своей жизни. Он говорил, речь его становилась все более напористой, и Маша чувствовала исходящий от него жар. – У меня все путается в голове, – продолжал он, – это, ей-богу, наваждение. Господи! Как я благодарен судьбе за это ночное путешествие, которое привело меня сюда, на эту гору...

– Нас привело, – сдавленным, будто чужим голосом добавила девушка.

– Да, да, конечно же, нас! Господи, как я рад... Маша, не сочтите за глупость, но я... я... – Енох запнулся на полуслове, кровь стучала в висках, он и сам чувствовал, что трезвый и практичный ум отказывается ему повиноваться. Неведомая и страшная сила переполняет его естество и готова перевернуть весь мир, чтобы только это наивное стояние на открытой ветрам вершине горы никогда не кончалось. – Я люблю вас, Маша! – произнес он, удивив самого себя.

Голова кружилась, казалось, еще чуть-чуть, и она брякнется в обморок. «Господи, мамочки мои, что же мне делать? Что-то надо делать...» – она повернулась к нему, но ответить ничего не успела. Его губы властно и требовательно преградили путь и словам и дыханию. Мир, горы, Белуха – все завертелось и провалилось в мягкую бездну блаженства. Сколько продолжалось это безумие, она не смогла бы ответить, и только одна мысль стучала в голове: пусть это не кончается, не кончается... Сначала мелкая дрожь, а потом неукротимый лихорадочный озноб охватил все ее тело, наполняя его неведомым и непобедимым зовом.

Они разомкнули губы и, глупо глядя друг на друга, жадно глотали широко раскрытыми ртами тягучий горный воздух. А потом, как по команде, рассмеялись. Чуткое горное эхо, стократ усилив их радость, разнесло ее по окрестным горам. Через мгновение весь поднебесный мир уже знал, что два одиночества нашли друг друга и готовы слиться в единое целое.

Потом они еще долго-долго целовались, гонялись друг за другом и просто дурачились. И неизвестно, чем бы все это закончилось, не прерви их веселые игры совсем, как показалось, недалекий выстрел.

– Ой, что это было? – запоздало вздрогнула Маша, поглядывая из-за плеча Еноха в сторону крутого склона, где еще билось эхо смертоносного звука.

Они настороженно прислушались.

Внизу послышался громкий женский крик.

– Господи, да это же, кажется, Эрмитадора! – Маша рванулась вперед, но Енох поймал ее, почти грубо дернув за плечо.

– Значит так, – другим, жестким и незнакомым ей голосом произнес он, – спешить, очертя голову, не следует...

Внизу опять раздались выстрелы. Один, два, три! После третьего медведем взревел какой-то мужик. Хлестануло еще два выстрела, эхо раздробило их об окрестные скалы, и на опешившую парочку гулко упала горная тишина.

Маша не успела ни обидеться, ни испугаться, она лежала на земле, плотно прижатая Енохом, даже не успев сообразить, как это так получилось.

– Маша, – приподнимаясь на руках, произнес мужчина, – дело, кажется, серьезное, лежите спокойно и не вздумайте подыматься, мне показалось, что это в нас стреляли. – Он осмотрелся вокруг и прошептал: – На четвереньках, быстренько, за мной вон к тем камням! – Неловко, но по-звериному проворно, он, смешно вихляя толстым задом, подался к трем большим продолговатым камням, лежавшим над откосом, откуда, вероятнее всего, и стреляли.

Маша, наверное только сейчас по-настоящему испугавшись, покорно следовала за Енохом, больно сбивая о камни локти и коленки. На какое-то время она потеряла из виду его медвежью фигуру, а когда добралась наконец до камней, с ужасом увидела, что его там нет. Машинально пытаясь отряхнуть с брюк зелень и землю, она переползла ближе к краю среднего камня и заглянула за него. Крик ужаса застыл в горле. Прямо перед ней сидел здоровенный бандит, беспомощно прислонясь к горной расщелине, оружие валялось рядом, в луже расплывавшейся по мелкому песку крови. Карие, широко раскрытые глаза неподвижно глядели куда-то вверх. От неожиданности слезы сами собой хлынули из глаз, девушка отшатнулась назад, отползла подальше и, прижавшись к камню, стала испуганно оглядываться. Туман уже давно растаял, но солнце было словно размазано по всему небу плотными облаками. Священная гора скрылась с глаз. От безысходности и страха слезы высохли. Немножко успокоившись, девушка плотнее прижалась к серой каменной стенке и никак не могла решить: следует или не следует ей позвать Еноха? Стоящая вокруг тишина невольно заставила ее прислушаться. Слева кто-то, тяжело дыша и спотыкаясь о камни, поднимался по скале.