Текст книги "Блистательный Гильгамеш"

Автор книги: Валерий Воскобойников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Безумную речь его хотел прервать Гильгамеш. Он-то знал, как опасны проклятья, как нужно быть осторожным со словом. Слово, особенно сказанное со зла, сбывается чаще, чем думают некоторые. За словом прячется тайна, не постигнутая людьми.

Но вмешался не царь, вмешался сам Шамаш.

– Зачем, Энкиду, ты проклял Шамхат! – заговорил великий бог. – Разве она не кормила тебя хлебом и не поила питьем, которые были достойны царя? Или она не одела тебя в одежды? Или не дала тебе в добрые товарищи самого Гильгамеша. Ты бегал по степи со зверьем и, не будь Шамхат, кончил бы жизнь как зверь. Твои кости чернели бы где-нибудь рядом с костями шакала. Теперь же Гильгамеш, брат и друг твой, поселит тебя в почетном жилище рядом со своими предками. По его повелению народ Урука станет тебя оплакивать. Тебя похоронят с торжественной скорбью. Сам же Гильгамеш, мне известна и эта тайна, она уже предначертана ему богами, сам он, простившись с тобой, наденет рубище, набросит львиную шкуру и будет бежать от тоски в пустыню.

Человека в любое мгновение поджидают и радость и горе. Только идет он по тропе своей жизни, словно незрячий, и никто не скажет, что принесет ему следующий шаг. Никто, кроме великих богов.

* * *

Никто, кроме великих богов не скажет человеку о будущем.

Услышав голос Шамаша, Энкиду смирился, успокоилось его гневное сердце. И устыдился он того, что наговорил о Шамхат. Поспешил он сменить проклятия на добрые пожелания.

– Шамхат, пусть тебя полюбят цари и владыки, – сказал он, – не держи на меня зла, и пусть ты всегда будешь так же красива, как в тот день, когда я тебя увидел. – Так говорил Энкиду и голос его постепенно затихал, успокаивалось дыхание.

Гильгамеш решил уже, что друг его заснул и тревога была напрасной. Но Энкиду вновь рванулся неожиданно, словно от боли, застонал и открыл глаза.

– Друг мой, Гильгамеш, скажи мне, все ли еще я в мире живых?

– Энкиду, ты жив и жив я, стерегущий твой сон. Будь спокоен, уйми свои страхи.

– Нет, Гильгамеш, покоя теперь мне уже не увидеть. Я только что видел новый сон, и был он ужасен, как первый. Мне привиделось, что кричало от боли небо и ему со стоном отвечала земля. А я стоял посередине, между землей и небом один в темной ночи. Потом появился человек, лицо его было мрачным. Он протянул ко мне руки, и я увидел, что вместо пальцев у него орлиные когти. Этими когтями он попытался схватить меня. И я понял, что это – сам демон из подземного царства. Я стал с ним бороться, но земля подо мною раскрылась, и я очутился в жилище холодном, сыром и мрачном. Он повел меня куда-то, и по дороге я встретил немало царей, живших прежде. Там, в Доме праха живет царь Этана, тот, что летал на орле к верхнему небу, там живет немало царей и жрецов, а простого люда там еще больше. Потом меня ввели в зал, где на троне сидела сама царица той мрачной земли, Эрешкигаль. Рядом сидела дева-писец и перед ней на коленях лежала таблица судеб, которую дева читала своей царице. Меня поставили перед нею, она подняла на меня голову и удивленно спросила: «Разве смерть уже взяла этого человека?» И тут боль пронзила мое тело, я открыл глаза и увидел тебя.

Уже рассветало. Но Гильгамеш просил лишь об одном:

– Друг мой, постарайся заснуть. Спокойно лежи и вспоминай те радости, что были в жизни, вспомни наши походы, ведь мы с тобой победили чудовищ, неужели невозможно победить и смерть?

Ночь кончалась, но это была лишь первая из тех двенадцати ночей, что провел царь у ложа больного друга. Первая из тех двенадцати ночей, что провел друг царя в страшных мучениях.

Был Энкиду богатырем, а теперь стал немощным больным. Тело его становилось все меньше, ссыхалось. А друг его сидел неотлучно рядом. И лучшие лекари тихо входили, приносили отвары целебных трав. Но какие лекарства помогут, если судьба человека уже решена богами!

В последнюю ночь жизни Энкиду встрепенулся, тихо позвал Гильгамеша, отыскал его взглядом и проговорил:

– Наконец, я понял, почему меня проклял великий бог. Ведь он уважает лишь смелых, а я – испугался. Помнишь, когда ты в Уруке позвал меня драться с Хумбабой, я испугался сначала и стал тебя отговаривать. И был еще миг, когда я вновь испугался перед самым сражением. Я боялся смерти и потому умираю с позором.

– Друг мой, – печально ответил Гильгамеш. – Нет на тебе позора. Кто из героев не испытывал страха? На земле нет такого. По тебе же будут плакать все – и мужи моего города, и жены, и жрецы, и люди, живущие в других городах. Будут оплакивать все, кто знал тебя и слышал о твоих подвигах. Знал же о тебе каждый. Но первым из них зарыдаю я, если ты покинешь наш мир.

Гильгамеш говорил, но Энкиду уже не слышал его. И когда царь коснулся руки друга, рука та была холодна. Царь дотронулся до груди – сердце друга не билось.

Гильгамеш сам закрыл глаза тому, кто был недавно богатырем, накрыл лицо дорогим одеянием и в смертельной тоске вышел из дворца. Кончилась двенадцатая ночь.

* * *

Кончилась двенадцатая ночь из тех, что царь провел рядом с умирающим другом.

Едва началось утро, царь приказал собрать скульпторов, медников, кузнецов, камнерезов.

И был еще один человек, который почти все ночи находился рядом со своим царем и умирающим героем. Это – умаститель священного сосуда, старший жрец храма великого бога Ану, Аннабидуг. Тот, кто сам был свидетелем многих подвигов Гильгамеша. Кто смотрел в эти дни на лицо молодого царя и видел, как ужасно оно меняется.

Мастера же, собравшись на площади, в первый миг едва узнали царя. Столь скорбно было его лицо. Можно было сказать, что от скорби оно почернело.

– Все вы помните моего друга, – сказал Гильгамеш мастерам. – Сделайте же статую его в полный рост. И пусть он будет таким, каким явился в наш город – могучим и добрым великаном. Пусть постамент будет из камня, лицо вы сделаете из алебастра, тело – из золота, волосы из лазурита.

Мастера взялись за работу. А царь метался по дворцу, но горе всюду находило его.

Весь город плакал, узнав о смерти героя. Но Гильгамеш запретил его хоронить. Он, верховный жрец, задумал то, о чем не сказал никому. Лишь один Аннабидуг, молча следовавший за ним повсюду в те дни, мог догадываться.

Едва началось сияние утра, Гильгамеш сам слепил из глины фигуру, которая поместилась на ладони, но напоминала видом Энкиду. Сам он поднял на башню храма Шамаша деревянный стол. Потом принес два сосуда из сердолика – один был наполнен медом, другой – ароматным елеем. Фигурку, которую он постарался украсить, поставил между сосудами на стол, а сам, опустившись на колени, обратил лицо к Шамашу и стал молить о том, что не свершалось ни с кем на земле.

– Бог мой, Шамаш, прошу тебя, выслушай же мои слова! – говорил он после тайного заклинания. – Великие боги! Сколько раз просил я вас о милостях. И вы помогали мне. Но тогда я умолял вас быть милостивыми ко мне. Теперь же прошу не для себя! Сжальтесь над Энкиду. Верните его в солнечный мир. Я, Гильгамеш, готов заменить его в подземном царстве!

Боги не были равнодушными. Они собрались к жертве героя, они с волнением слушали слова молитвы. Но и они были бессильны.

Первым не выдержал Эллиль.

– Гильгамеш, ты просишь о невозможном. Мы, боги, сотворив людей, назначили каждому свое дело. Земледелец пашет землю, собирает урожай. Скотовод и охотник – их удел быть рядом со зверьем. Охотник ходит в звериных шкурах, ест мясо. Рыбак ловит рыбу и чаще питается ею. Слуги богов, жрецы, разговаривают с нами в храмах. Они же следят, чтобы кладовые всегда были полны запасов для нас и для своего народа. Но дважды в жизни становятся одинаковы все люди, цари они или нищие. Любого рождает мать и любой уходит в царство мрака. Не проси нас за своего друга, нельзя вернуть его в жизнь.

И великий Шамаш печально добавил:

– Я и сам грущу о смерти Энкиду. Одумайся же, Гильгамеш, куда ты стремишься напрасно! Лучше похорони его с честью!

Спустился Гильгамеш с верхней площадки храма. Казалось, боги все ему объяснили. Но снова запретил он хоронить друга. Вновь дождался утра и снова поднялся с мольбою к богам.

Так продолжалось день за днем.

В городе удивлялись. Уже все оплакали любимого богатыря. Но по-прежнему не был он предан земле.

Лишь после шести дней и ночей Гильгамеш понял, что боги не согласятся никогда вернуть на землю Энкиду.

И тогда он устроил похороны, каких Урук не видел. Даже отца его, Лугальбанду, хоронили с меньшими почестями.

А потом царь приказал положить тело усопшего героя рядом с телами предков – царями, потомками великого бога.

В те дни народ Урука, занятый бедою, не заметил другого несчастья.

Веселая женщина Шамхат, та, что красотою своею могла бы сравниться с богиней Иштар, исчезла из города навсегда. Но прежде, в день смерти героя, она в один миг потеряла свою красоту. Тоска погнала ее из ворот по степи. Порой пастухи встречали одинокую женщину в рваных одеждах, ту, что брела неизвестно куда и откуда, но никто в ней уже не смог бы узнать Шамхат.

Лишь спустя много лет, когда в городе давно забыли о ней, она вернулась в семью своей сестры, доброй Алайи, жены Аннабидуга. Вернулась, чтобы в тот же день встретить смерть. А умерев, вновь превратилась в красавицу.

И только Аннабидуг знал, куда исчез из города царь Гильгамеш.

* * *

Только Аннабидуг знал, куда исчез из города царь Гильгамеш.

Царь поставил статую во дворце и несколько дней жил рядом с нею, разговаривал как с живым Энкиду.

Царю было странно: он думал, что весь мир будет оплакивать смерть героя. Но мир, оплакав, вернулся к обычной жизни. Так же всходило солнце. Так же сияли звезды. И люди постепенно вернулись к веселью. Они словно не знали, что каждый из них смертен. Словно не думали о судьбе, которая каждого поджидает за любым из поворотов.

Гильгамеш стал единственным в городе человеком, который не мог улыбаться. И радости жизни его больше не трогали. Он думал только о смерти.

Лишь Аннабидуг знал малую часть его мыслей. С ним и простился царь, когда на рассвете вышел из города в простой одежде.

Часть четвертая

На рассвете вышел из города в простой одежде царь Гильгамеш и бежал в пустыню. Здесь, среди белых песчаных холмов он позволил себе наконец, громко рыдать и разговаривать с самим собою.

В городе он должен был постоянно помнить о том, что он царь, что цари и вести себя среди людей должны по царски. А еще не мог он смотреть на веселье людей, хотя понимал их право на радость.

Одна мысль преследовала царя все дни после смерти героя, и она же погнала его в пустыню.

– Не так ли и я умру, как Энкиду? – вопрошал царь небо и землю. – Стоило ли создавать людей, о боги, не дав им бессмертия?

Прежде царь знал про себя, что он здоров, красив и могуч. И что смерть когда-нибудь будет и у него. Но нескоро. Он считал ее справедливой как жизнь. А еще ему часто казалось, что он будет жить всегда. Теперь же, когда на глазах его умер друг, он увидел: смерть несправедлива и неминуема. И он, жрец, не сумевший выпросить у богов одну-единственную жизнь для Энкиду, задумал сделать людей бессмертными.

Одежда его в пустыне быстро изорвалась о колючий кустарник. Другой при нем не было. А были только боевой топор да меч.

Смертельная тоска прогнала его сквозь пустыню, и теперь он брел по горам.

Он ночевал где придется, под открытым небом. И однажды проснулся от львиного рыка. Большая семья львов окружила его и смотрела на него как на свою добычу.

И тогда впервые к нему вернулась сила жизни. Он поднял боевой топор, выхватил из-за пояса меч и бросился на самого рослого льва.

Он рубанул мечом львиную шею, густо заросшую гривой, и мгновенно развернулся, потому что сзади на него прыгнули разом оба льва помоложе. Одного он ударил топором. На третьего оружия не хватило, потому что меч его согнулся. Третьего он ударил кулаком в ухо, и лев сел, замотал головой. Но был еще четвертый, была львица.

Львица, самая хитрая из стаи бросилась на него в тот миг, когда он дотянулся топором до четвертого. Если бы он не успел отклониться во время ее прыжка, она бы его подмяла. Но, промахнувшись, и увидев, что четверо львов лежат распластавшись на каменистой земле, она стала уходить от него, косясь, и поэтому двигалась боком, в сторону.

Гильгамеш не стал гнаться за нею. Ему хватило и этой победы. Он сел на камень и немного передохнул, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. А потом обратился с благодарственной молитвой к великим богам за то, что как и прежде, они ему помогли.

Он снял шкуру с самого могучего из львов, выпрямив меч, соскоблил с нее остатки мышц и жил, размял, просушил на солнце и набросил ее на себя.

На это ушел весь день. Утром же снова двинулся в путь. Но знал, что ищет, но дорога была ему неизвестна.

* * *

Дорога была ему неизвестна. Старый жрец, обучавший его в детстве когда-то, что в мире есть горы, их называют Машу. Вершины тех гор достигают до небес. Основой своей они упираются в царство мертвых. Эти горы стерегут собой восход и закат. В горах есть только один проход, остальные места неприступны. Но проход стерегут особые существа – полулюди, полускорпионы.

Так говорил когда-то жрец, ведавший обучением царя. Была ли то правда, Гильгамеш не знал. Но знал, что где-то за горами, за морем живет его предок Утнапишти. И предок этот единственный на земле, кому боги сохранили вечную жизнь. С ним о тайне богов и хотел поговорить Гильгамеш. Но сначала надо было его отыскать. А еще раньше – найти горы, подпирающие небеса и единственный в них проход.

Он нашел проход после долгих скитаний. В небеса уходили вершины, покрытые снегом. Где-то на половине их высоты плавали тучи. Под тучами в угрюмых ущельях бродил человек. И имя ему было Гильгамеш.

Давно уже он не слышал другого голоса – только свой, звериный, да голос грозы, голоса ветров, бурлящих потоков в ущельях и звук камнепадов с высоких круч.

Не раз горные барсы, жители этих мест, как незадолго и львы, желали сделать царя своей добычей. Меч Гильгамеша обломился в частых схватках со зверьем, но с боевым топором он не расставался ни на миг.

Он мог бы миновать проход, не заметив, если бы не охраняли его чудовищные люди-скорпионы.

Гильгамеш увидел их издали, сразу понял, кто они, столь ужасен был их вид.

* * *

Ужасен был их вид, и даже сам Гильгамеш, храбрейший из воинов испугался.

Он мог повернуть бы назад, отыскать дорогу в свой город, и никто никогда не узнал бы о том, что их царь однажды свернул с половины пути.

Гильгамеш победил свои страхи и приблизился к омерзительным сторожам.

Вид сторожей был обманчив. Они хранили великие знания, не зря сам Шамаш уходил с последним лучом через горный проход, а потом по нему возвращался назад.

У ворот их было двое: муж и жена.

И Гильгамеш слышал, как крикнул человек-скорпион:

– Взгляни, кто подходит к нам! Уверен, это какой-то бог в странной одежде!

– Он на две трети бог, а на одну – человек, – ответила жена.

Гильгамеш приблизился к ним и старался не показать отвращения.

Любой человек с детства знает, как выглядят скорпионы, и нет нужды описывать их в подробностях. Их убивают камнем, палкой, едва лишь приметят. В ответ они жалят своим шипом и горе тому, кто босою ногой наступит на скорпиона. Их особенно много в те дни, когда разливаются реки. Тогда они заполняют дома, прячутся в щелях, поджидая добычу.

У сторожей были тела скорпионов-гигантов, но один из них был бородат, с человечьим лицом. У жены его было лицо здоровой и сильной старухи. Тела их были обнажены, от них исходил запах яда.

Муж и жена-скорпионы с удивлением разглядывали Гильгамеша.

Он же постарался им улыбнуться.

– Откуда ты взялся, странный путник? – спросил, наконец, человек-скорпион. – Зачем тебе надо идти столь дальней дорогой, по которой не ходит никто, кроме Солнца? Что ты здесь потерял и что ищешь?

– Да-да, – повторила жена-скорпион, – скажи нам, что ты здесь ищешь?

Голоса их были скрипучи, словно скрежетали кинжалом о меч, но Гильгамеш различил в них человеческие слова.

– У меня был любимый друг, тот, кого я назвал братом. Вместе мы всех побеждали, делили многие тяготы, а потом он стал умирать. Дни и ночи я сидел у его ложа, молился богам, но они от него отвернулись. – Долго рассказывал Гильгамеш свою историю сторожам-скорпионам. И увидел, как женщина лапой своею нечеловеческой утирает человеческую слезу. – Шесть дней я запрещал его хоронить, все надеялся, что боги сжалятся и вернут любимого друга к жизни. И теперь мысль о герое не даст мне покоя. Дальними путями бродил я в пустыне, пока не нашел ваши горы. Я не могу молчать, не могу жить в радости и довольстве, потому что знаю: каждое мгновение на земле кто-нибудь умирает. Я хочу отыскать своего предка, Утнапишти. Хочу спросить у него о жизни и смерти. Быть может он подарит мне великую тайну, которой когда-то одарили его боги, оставив навсегда жить на земле.

Внимательно слушали сторожа-скорпионы царя во рваных одеждах, накрытого львиной шкурой.

Смотрели они задумчиво то на него, то друг на друга. Потом сторож-муж проговорил:

– Ты хорошо сделал, Гильгамеш, что честно нам о себе рассказал. Мы многое слышали про тебя от великого Шамаша. Но послушай, никто никогда из людей не ходил этим горным проходом. Там в глубине под горами вечная тьма. Мы открываем ворота при заходе солнца и сразу их закрываем. При восходе боги оттуда выводят Шамаша и снова мы открываем ему ворота, а потом опять закрываем. Сам подумай, как ты можешь пройти этим ходом? Даже если ты и войдешь, то назад тебе будет не выбраться!

– Сторож, ты уже понял, что в жизни мне не будет покоя, пока не найду я своего предка. Тьма, о которой ты рассказал, мне не страшна. Страшнее ночи тоска моя и печаль сердца. Я готов идти в любую жару и в любую стужу, пойду во мраке, сколько бы он ни длился, об одном лишь прошу: откройте мне ворота в проход под горами!

Снова переглянулись муж и жена-скорпионы. Молча, но согласно кивнули друг другу.

– Иди, Гильгамеш, своим трудным путем, выполняй то, что задумал. А мы будем молить богов, чтобы ты благополучно прошел через все горы и леса и чтобы у тебя хватило отваги вернуться обратно. Ворота уже открыты, иди!

Гильгамеш шагнул в горный тоннель и погрузился в сумерки. Света становилось все меньше, а потом наступила густая темнота. Лишь хрустел под ногами камень, да слышалось собственное дыхание.

Сначала он надеялся: глаза привыкнут к темноте и что-нибудь он различит. Но тьма становилась все гуще. Казалось, он ее разводит, словно воду, руками.

Могильный холод пронизал его тело. И неожиданно он почувствовал себя малой песчинкой, затерявшейся в океане тьмы. Мощная всесильная волна подхватила его и повлекла назад, к тому месту, где стояли на страже муж и жена скорпионы.

Он заставил ноги свои остановиться, не пятиться. И снова двинулся вперед.

Быть может на земле прошел день, а может мгновение, Гильгамеш не знал, давно ли вошел он в проход под горами и сколько осталось идти.

Однажды он попробовал крикнуть, долго прислушивался, как голос тонет во тьме. Порой ему мерещились чьи-то шорохи, стоны, всхлипы. Он замирал и сразу звук прекращался.

Наконец, показалось Гильгамешу, что едва заметный ветерок коснулся его лица. Тьма была густа по-прежнему, но чувствовалось движение воздуха.

Потом вдали забрезжил едва различимый рассвет. Гильгамеш побежал на этот туманный блик. Рассвет становился все ярче. Выход был уже хорошо ему виден. Но едва он вышел под небо, как от резкой боли пришлось зажмурить глаза.

Яркий свет с силой ударил его, и Гильгамеш долго сидел на камне, заново приучая глаза к обычному солнцу.

Когда же открыл он лицо полностью, то с удивлением обнаружил, что стоит в саду. Кругом была роща. С деревьев свисали прекрасные плоды, многие из них Гильгамеш видел впервые. И странным и загадочным показался ему этот сад. Наконец, царь догадался: деревья не колыхались от ветра, не шевелилась на них листва.

Он дотронулся рукой до одного из деревьев и понял, что оно из камня. И листья – тоже из камня. И каменные плоды висят на нем.

И тогда Гильгамеш вспомнил слова старого жреца, ведавшего обучением царского сына:

– Прошедший под горами попадает в каменный сад. Там растут сердолики и лазуриты, они приносят плоды, вид их забавен и приятен. Там, в саду у пучины моря живет Сидури – хозяйка богов.

* * *

Сидури – хозяйка богов жила среди каменного сада на берегу моря, чтобы угощать богов брагой.

Боги ей дали кувшин, одарили золотой чашей. В кувшине всегда у нее пьянящий напиток, и когда спускается к ней кто-нибудь из богов, она рада поднести ему золотую чашу веселья.

Стояла она в саду рядом с домом, когда увидела дикого человека в шкуре льва, странно озирающего окрестности. Человек этот был в пыльных лохмотьях, щеки его ввалились, и необычная тоска исходила от него.

«Буйный убийца, устремленный куда-то в своем безумии» – подумала со страхом о нем хозяйка. – Она слышала от богов, что порой и зверей и людей охватывает странная болезнь бешенство, и такие больные опасны, потому что не ведают границ своей злобы.

Хозяйка торопливо забежала в жилище, плотно закрыла дверь, задвинув засов.

Гильгамеш услышал звук задвигаемого засова и удивился. Перед ним никогда не запирали дверь. В Уруке он был царем, а перед царем открыта каждая дверь.

– Хозяйка, зачем закрываться? – мирно спросил Гильгамеш. – Или ты от меня убежала в свой дом и заложила засов? Во мне достаточно силы, чтобы ударив в дверь, сломать любые засовы. Не я не хочу этого делать, я уважаю чужое жилище. Я хочу всего ишь спросить у тебя дорогу.

Сидури, как и многие женщины, была любопытна. Она постояла молча, стараясь не дышать, за дверью, а потом не выдержала и спросила:

– Откуда ты взялся в моем саду, человек? Какая дорога тебя сюда привела? Или ты плыл морями, чтобы оказаться у моего дома? И куда ты решил направиться дальше? Здесь, в этом саду гуляют лишь боги.

– Я – Гильгамеш и правлю народом Урука. У меня был друг. А еще я известен в миру тем, что победил Хумбабу и сразил другое злое чудовище – небесного быка, готового растоптать мой город. Быть может и до тебя дошли слухи о моих делах на земле.

Гильгамеш замолчал. Говорить через дверь было трудно. К тому же было ему неизвестно, знает ли хоть что-нибудь Сидури о жизни стран и народов.

– Про Гильгамеша я слышала! – выкрикнула из-за двери Сидури. – Он убил стража леса, Хумбабу, и перебил множество львов, тех, что живут на горных перевалах с другой стороны. Но ты на него не похож. Цари ходят гордо и величаво, у тебя же поникшая голова и увядшее лицо. Такой человек не способен сразиться со львами. Я вижу печаль в твоем сердце, я слышу тоску в твоем теле. Щеки твои так впали, что, скорее, ты похож на обычного мертвеца. Но и мертвецы еще никогда не бродили среди моих деревьев. Что же тебе надо, человек?

– Еще бы не быть печали в сердце моем! Я же тебе сказал, у меня был друг, мы с ним были как братья. Его звали Энкиду, возможно ты слыхала о нем. Он вырос в степи, жил вместе со всяким зверьем, а потом пришел в мой город и стал мне дороже брата. Вдвоем мы и победили Хумбабу, а еще сразили быка размером с гору, что свалился на наш город откуда-то сверху. Но Энкиду, он был здоров и молод, неожиданно заболел и умер. Потому от тоски и ввалились мои щеки, потому и поникла у меня голова, что горюю я по ушедшему другу. Словно разбойник, я бродил по пустыне, прошел через горы, встретил людей-скорпионов, а теперь стою возле твоей двери. Нет мне покоя с тех пор, как умер мой друг, и хочу я найти своего родственника, Утнапишти, единственного из людей, которому боги дали вечную жизнь. Знаю, мне говорил когда-то учитель, что ты можешь указать дорогу к нему.

– Гильгамеш, я теперь поняла, куда ты стремишься. Только ищешь ты невозможного. Неужели тебе не сказали, что боги, создав человека, не дали ему вечной жизни. У тебя, Гильгамеш, другое дело. Вдоволь и вкусно ешь, справляй ежедневный праздник, очищай чаще тело водой, объятьями радуй жену и будь счастлив, когда дитя твое возьмет тебя за руку. Это – удел человека!

– Хозяйка, об этом я слышал не раз. Но я спросил о дороге к своему предку, Утнапишти. Плыть ли мне морем или идти пустыней? Ты лишь укажи путь, я преодолею все.

– Ох, Гильгамеш, ты задумал трудное дело, – и Сидура тяжко вздохнула. – Неужели тебе не сказали, что здесь через море нет переправы. Кроме Шамаша никто никогда тут не переправляется. И проходит путь по морю через воды смерти. И когда их достигнешь, что ты станешь делать? Потому не смей отправляться один по морскому пути. Сделай иначе. За каменным садом начинается лес. В том лесу охотится за змеем Уршанаби, корабельщик твоего родственника. У него есть особые амулеты, они, возможно, помогут. Отыщи его, повидайся, если он согласится, то тебя переправит. Если же скажет «нельзя», отправляйся назад.

Другой дороги нет к Утнапишти.

* * *

«Другой дороги нет к Утнапишти», – эти слова прозвучали слаще, чем волшебная музыка.

Другой дороги искать и не нужно, если есть эта.

Гильгамеш сказал доброе слово хозяйке, а сам уже углублялся в лес на морском берегу. Сначала он решил, что обойдется без корабельщика. Достаточно найти его лодку, а уж переправится он как-нибудь и один.

Лодки не было. Уж не обманула ли ловкая женщина, чтобы спровадить его?

Гильгамеш брел по лесу, забыв о словах хозяйки, и тут на него с дерева бросился волшебный змей. Змей был огромных размеров, про таких ему лишь рассказывали. Расстели его шкуру – она бы соединила стороны площади. Тот же учитель говорил Гильгамешу, что встречаются змеи, способные задушить буйвола, льва. И главное, не попасть в смертельные его объятья.

Они долго боролись – богатырь и волшебный змей. В буйном неистовстве Гильгамеш разбил какие-то предметы, подвешенные к дереву. И лишь изломав их понял, что это и есть амулеты. Змея же он, изловчившись, задушил и отбросил тяжелое его тело под дерево.

Он вышел к реке, чтобы омыть свое тело после трудной борьбы и там увидел Уршанаби, спокойно плывущего в лодке.

Гильгамеш призывно начал махать руками. Корабельщик удивился и направил лодку к берегу.

– Откуда ты появился здесь, человек? – спросил корабельщик. – Что за демоны перенесли тебя в этот лес. Уж не демон ли и сам ты? Наружностью ты похож на тех, кто выходит из подземного мира. И скажи, зачем я нужен тебе?

– Я – не демон. Имя мое – Гильгамеш. Я правлю народом Урука, где помещается дом великого Ану, и пришел к тебе из своего города. Сам понимаешь, что путь мой был долог, через пустыни и горы.

– Тело твое иссохло, Гильгамеш, и на лице лежат тени. Но я поверю тебе, что ты – не мертвец и не демон. Так что тебе нужно, пришедший издалека? Но все же скажу тебе, что за царя и героя в этом грязном рванье тебя принять трудно.

– Мне уже говорили в пути, что не слишком похож я на живого человека. Но другим я быть не могу: по земле меня гонит печаль и тоска. Мой друг, бывший мне дороже брата, богатырь из степи, вместе со мной победивший злобное чудовище с ливанских гор, Хумбабу, разделивший со мной тяготы и радости жизни, неожиданно умер. Много дней я плакал над ним, не желая его хоронить, надеясь, что боги сжалятся над моею тоской и вернут его к жизни. И теперь в этом мире все мне напоминает о смерти. Скажи, корабельщик, ведь ты знаешь дорогу к Утнапишти? Укажи мне путь и я отправлюсь один. Это мой родственник и я должен узнать у него тайну жизни и смерти.

– Теперь я поверил тебе, что ты царь Гильгамеш. Тот самый, о ком ветер разносит легенды. Но ты сам, Гильгамеш, только что отрубил себе путь. Ты думаешь, зря я выслеживал волшебного змея? Ты думаешь, зря повесил в лесу свои амулеты? Змей пригодился бы нам живым, ты же зачем-то, впав в ярость, его задушил. И сломал мои амулеты. – Корабельщик сказал и надолго задумался. Он что-то подсчитывал в уме, загибая пальцы. Чертил ногой путь. Потом снова заговорил: – Так и быть, попробую тебя переправить. Покажи-ка свой боевой топор.

Гильгамеш протянул оружие Уршанаби. Тот его осмотрел.

– Топор делали добрые мастера, – в наше время топоры были хуже, чаще из камня. – Корабельщик был доволен оружием. – Углубись в лес и сруби своим топором сто двадцать толстых длинных шестов. Потом осмоли их, сделай лопасти и принеси ко мне.

– Корабельщик, зачем так много шестов? Они займут всю твою лодку! Чтобы их сделать, нужно немало времени. Нельзя ли нам сразу отправиться в путь?

– Сразу нельзя. Если сразу, то нам не видать твоего родича. А встречаться с твоим другом я пока не спешу. Иди, выполняй сказанное.

Гильгамешу пришлось подчиниться.

* * *

Гильгамешу пришлось подчиниться.

Сто двадцать шестов по пятнадцать сажен вырубил он в лесу. Осмолил, сделал лопасти и принес к Уршанаби.

– Погрузим их в лодку и можно отправиться, – сказал корабельщик.

Вдвоем они столкнули тяжелую лодку в морские волны. Лодка заколыхалась, корабельщик взялся за весло.

Он пел протяжную песню о днях, когда всю землю покрывал океан и греб в открытое море. Ночью они плыли по звездам.

За три дня они проделали путь шести недель.

– Вглядись вдаль, Гильгамеш, – попросил однажды Уршанаби, – скажи, что ты видишь?

– Я вижу кругом только волны, – ответил Гильгамеш. – Но странное дело, мне кажется, волны эти не отражают голубизну небес, они отчего-то становятся все чернее.

– Так и должно быть, – проговорил корабельщик довольно. – Мы на верном пути.

Они проплыли еще немного и приблизились к черной воде. Кругом, на сколько видел глаз, вода была теперь лишь такой. Голубая осталась вдали.

– Теперь будь внимателен, царь, – строго сказал корабельщик. – Отстранись от борта и возьми шест, один из тех, которые ты вырубал. Черные воды, которые нас окружают – воды смерти. Берегись, не тронь такую воду рукой! Отталкивай лодку шестом. Греби дальше от борта. И едва вода по шесту поднимется близко к руке, сразу его бросай, бери новый.

Так плыли они, и по команде Уршанаби Гильгамеш сменил второй шест, потом третий, пятый, десятый. Шестов становилось меньше, но вдали, там, где небо соединялось с водой в едва видимом облачке замаячила темная полоса.

– Это земля, – коротко объяснил корабельщик, – там хижина твоего предка. Смотри же, греби осторожно! Несчастья случаются чаще в конце пути.

Несчастья не случилось, но у Гильгамеша кончились шесты. Сто двадцатый пришлось скоро швырнуть в волну, потому что брызги подбирались к руке.

Черные волны мертвой воды плескались о лодку. Земля была близко, Гильгамеш даже видел очертания хижины. И ему казалось, что рядом с хижиной стоит кто-то и смотрит на них из-под руки. Но лодка не двигалась.

Тогда Гильгамеш поднялся. Развязал свой пояс, скинул облачение, натянул, словно парус в руках и почувствовал упругую силу ветра.