Текст книги "Блистательный Гильгамеш"

Автор книги: Валерий Воскобойников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Обычный писец этого может не знать, ты же – помни их все, – говорил мой учитель.

В классе узнавали названия речных рыб. Я же рисовал на земле еще и морских, хотя моря тоже не видел никогда. И так было все годы учения. Я запоминал названия каменных предметов, которыми пользовались наши предки, и которые теперь уже все забыли. Решал трудные математические задачи, а в старших классах постигал тайны нахождения руд и извлечения из них металла. Вместе с Отцом школы мы разбирали старинные таблички, в них рассказывалось о жизни других городов и других царей.

Каждый день я выходил из школы с грузом табличек и переписывал их дома до темноты. Мне нравилось водить острой палочкой по незатвердевшей глине. Я брал таблички, созданные лучшими писцами прошлого и учился у них красоте знаков. Со временем мне удалось их превзойти.

Однажды нашу школу посетил сам Эйнацир. Он уже и тогда был также стар, как теперь. Отец школы, низко склонившийся перед ним, с гордостью показал мои таблички.

– Пусть так и пишет дальше, – сказал Эйнацир снисходительно, – но отчего в его табличках столь мало слов, прославляющую великую богиню Иштар?

Отец школы засуетился, сказал, что эти таблички посвящены правилу вождения кораблей, что он первым делом учит детей почитанию богов, но Эйнацир его уже не слушал.

Потом я специально сочинил несколько гимнов в честь великой богини, они были посланы Эйнациру, но не знаю, стал ли он их читать.

Теперь я вспоминаю с приятной грустью те времена. Сколько раз мы сидели с Отцом школы голова к голове над какой-нибудь редкой табличкой, разбирая ее смысл. Начинало темнеть, и учитель мой ставил рядом светильник. Из под камня сыпались искры на трут, наконец он начинал тлеть, слабенький огонек переносился к фитилю. Сосуд для светильника был у Отца школы очень старый, из серой пористой глины, слепленный руками его бабушки.

– Бабушки уже нет, а следы ее пальцев на глине – живут, – любил повторять Отец школы.

С тех пор, как я стал с ним заниматься, меня не наказывали. Но однажды я сделал такое, за что мог попасть не к Владеющему розгой, а к городскому палачу. И лишь доброта Гильгамеша спасла меня.

* * *

Лишь доброта Гильгамеша спасла меня.

На площади неподалеку от школы мы несколько раз затевали игры с боевыми сетями. Учились набрасывать их друг на друга и ловко от них уворачиваться. Умение владеть сетью – искусство особое, оно дается не каждому. Но такое свойство дали мне боги – если я занимаюсь каким-нибудь делом, то стараюсь постичь его в совершенстве. Так было и с сетью. И скоро не стало ученика, который мог бы увернуться от моих бросков.

Иногда около нас останавливаясь знаменитые воины, показывали свои приемы. Иногда проходил сам Гильгамеш в сопровождении богатыря Бирхуртура.

Мой папа рассказывал, что Гильгамеша в раннем детстве уронили с корабля в реку. И если бы не сам Лугальбанда, царем у нас назвали бы другого. С тех пор воспитателем к Гильгамешу был приставлен Бирхуртур.

Гильгамеша любой мог узнать сразу. Хотя бы по одеждам. Мы, дети, носили только набедренники. У многих рабов до конца жизни одежды и не было. И воины тоже шли в походы в одних набедренниках. Лишь в последние годы люди стали делать больше тканей и носить одеяние. И уже этим отличаться от нас.

Он проходил мимо нас по площади рядом с Бирхуртуром в своих ярких одеждах и приостанавливался, глядя на наши игры. Наверно, ему тоже хотелось с нами поиграть, но царям забавы простых людей недоступны. Бирхуртур, всегда носивший при себе меч и кинжал, был суров, он быстро уводил будущего царя с площади.

Но однажды Гильгамеш спустился к нам один и сразу присоединился к нашей игре.

Мы увидели, как мастерски он владеет сетью. Обучение Бирхуртура не прошло впустую. Потом мы по очереди ловили сетью его, и это тоже не сумел сделать никто. Наконец, сеть попала и мне в руки. А я успел рассмотреть, что Гильгамеш отклоняется от сети влево. При броске я учел это и с первого раза набросил сеть на будущего царя.

И тут неожиданно с разных сторон площади с ужасом вскрикнули два человека.

Первым человеком был отец. Он представил то страшное наказание, которое грозит мне, унизившему будущего царя. Вторым – Бирхуртур. Он не мог допустить, чтобы его воспитанник привыкал к поражениям в бою. К тому же, наказание грозило и ему, потому что обязательно кто-нибудь обо всем донес бы во дворец. А еще, об этом я узнал позже, став взрослым, существовало тайное пророчество, что город наш перестанет существовать, когда на царя падет боевая сеть.

С двух сторон мой отец и Бирхуртур подбежали к запутавшемуся Гильгамешу. Бирхуртур не ждал, пока Гильгамеш освободится сам, выхватил нож и стал разрезать сеть. Боевая сеть крепка – быстро ее не разрежешь. Но Бирхуртуру и не требовалось разрезать ее всю, лишь бы освободить царственного воспитанника.

Отец мой причитая, кланяясь, крутился вокруг богатыря, умолял простить меня, говорил что-то про мои успехи в учении. Но Бирхуртур поступил так, как был обязан. Он связал мне руки и поволок меня вслед за собой ко дворцу. Рядом брел Гильгамеш и тоже пытался говорить о моей невиновности. Но Бирхуртур лишь уныло отмахивался. Он и сам все понимал, но что мог поделать! Моя плетеная из соломы сумка с табличками осталась на площади рядом с драной сетью. И я в этот момент переживал не за свою судьбу, а за те таблички, которые мне доверил учитель.

Я был приведен ко дворцу царей и передан стражнику, и тот подвел меня к яме. В яму я спрыгнул сам, не стал дожидаться, пока меня спихнет стражник, он же захлопнул за мной бронзовую решетку.

Но очень скоро около ямы появился сам Гильгамеш.

– Аннабидуг! Тебя ведь так зовут? – откуда-то он уже знал мое имя. – Держи лепешку. – И он просунул сквозь щель решетки лепешку на длинной палке. Столь вкусной лепешки я не ел никогда. Потом он принес сочный плод, его название я заучил вместе с Отцом школы, хотя прежде не пробовал. Он рос в царском саду на единственном дереве.

– Отец придет и освободит тебя, – сказал Гильгамеш. Ты не пугайся.

Скоро и в самом деле стражник поднял решетку, вытащил меня из ямы и поставил перед самим Лугальбандой.

– И этот малыш сумел накрыть сетью моего сына! – Равный богам был весел и добр. – Мне сказали, что ты из семьи младшего писца храма великого Ана, что у тебя большие успехи в школе. За тебя просил и мой сын. А пророчество, оно недействительно, в нем говорится о царе, а не о сыне.

Фразу про пророчество я понял, только повзрослев. Тогда же до меня лишь дошло, что проступок мой прощается.

– Так ли ты ловок в обращении с сетью, как говорят?

– Еще как! Ловчее меня в школе нет! – расхрабрился я.

– Гильгамеш хочет играть с тобою по вечерам. Я согласен. Это будет ему полезно. Так он научится искусству ухода от боевой сети. Сейчас ее принесут и ты покажешь свое умение.

Стражник принес сеть. Я умело развернул ее и поставил две основные палки углом.

Стражник привел крупного пса, с такими ходят охотники и пастухи. Пес смотрел на меня и злобно ворчал.

– Сумеешь поймать собаку, не испугаешься? – спросил Лугальбанда. – Или язык твой смелее, чем руки?

– Я поймаю, о царь, – ответил я, хотя никогда прежде не шел с сетью против зверя.

Стражник спустил пса, и тот молча бросился на меня. И в тот миг, когда он оторвался от земли, чтобы вцепиться мне в горло, а пасть его с желтыми клыками была раскрыта, и брызгами из нее летела слюна, в тот самый миг, я бросил на него сеть, и пес запутался в ней, опрокинулся на спину, а потом неожиданно жалобно заскулил.

– Тебя хвалили не зря, – сказал Лугальбанда. – Ступай домой, стражник проводит тебя, и передай этот кувшин с маслом отцу, – тут кто-то из слуг протянул мне большой тяжелый кувшин, – этого вам хватит надолго. Скажи ему, что он хорошо воспитывает своего сына. Я доволен.

Я низко поклонился и пятясь, крепко зажав кувшин, пошел вслед за стражником.

На другой день тот же стражник пришел после занятий в школу, и мы вместе поднялись ко дворцу.

* * *

Мы вместе поднялись ко дворцу, там меня ждал Гильгамеш.

Под наблюдением Бирхуртура я ловил будущего царя сетью, потом он ловил меня, потом снова я. И мне все реже удавалось настигнуть его.

В первый вечер, когда стражник привел меня домой, отец собирал все самое ценное в доме, чтобы отнести в подарок старшему писцу храма. Отец надеялся, что с помощью старшего писца мне уменьшат наказание. Когда же мы со стражником явились домой, отец решил устроить праздник и уговаривал стражника остаться с нами поужинать. Но стражнику полагалось сразу вернуться во дворец. Хотя от чаши сикеры он не отказался.

Родители допоздна расспрашивали меня о том, что было во дворце и рассказ свой я повторил им несколько раз.

– Думал ли я, что сам великий царь Лугальбанда обратит свой взор на нашего сына! – несколько раз восклицал отец.

Но мама потом ответила:

– И все же спокойнее тому, кто держится от царей подальше!

В школе тоже меня расспрашивали ученики. И подошел Владеющий розгой:

– Говорят, ты видел во дворце палача, ему не нужен помощник?

Пришлось ответить, что палача я не видел.

– С царями нужно быть осторожным и не всегда показывать свои знания. Чаще царям неприятно, когда кто-то рядом знает больше, чем они, – сказал мне Отец школы, когда после уроков мы остались вдвоем, а на улице уже маячил стражник, пришедший за мной. – И все же, если представится случай, попроси, чтобы перестелили крышу у школы, а то скоро начнутся дожди – ты сам знаешь, как она течет. И еще попроси хорошей глины для табличек – та, что есть, мягка недостаточно.

И я попросил, но это были другие дни.

А пока каждый вечер я шел вместе со стражником ко дворцу, там ждал меня Гильгамеш и под наблюдением Бирхуртура я пытался накрыть его сетью. Уже после нескольких занятий мне это почти не удавалось. Он все время оказывался сзади меня.

В конце игры по молчаливому знаку Бирхуртура стражник выносил для меня угощение для семьи, чаще сосуд с зерном, и мы отправлялись домой.

– Вот и сын уже стал кормильцем! – радовался отец.

Но однажды стражник за мной не пришел. Не пришел он и на другой день. А потом я узнал, что великий Лугальбанда отправился в соседний город на праздники и прихватил с собою Гильгамеша. Лишь через несколько месяцев я снова увидел его. Но встреча наша чуть не стала нашей гибелью.

* * *

Встреча наша чуть не стала нашей гибелью.

Всей школой мы отправились за город к реке, туда, где были заросли тростника. С нами не было лишь малышей. Отец школы выдал нам мечи, и мы рубили тростник, чтобы потом покрыть им заново крышу.

Заросли были густы и высоки, они простирались далеко, в них забредали дикие ослы – онагры, а иногда и зверь пострашнее. Отец школы сказал нам об этом и приказал быть осторожными.

И все же мы разбежались в разные стороны, каждый рубил на своем участке.

Я оглянулся и увидел Гильгамеша. В отдалении стоял и Бирхуртур, разговаривал с нашим Отцом школы. Отец школы держал перед собой барабан, по-видимому, ему не понравилось, что мы разбежались кто куда, и он хотел нас собрать. Бирхуртуру он был дальним родственником и потому вступил с ним в беседу.

Я же, увидев Гильгамеша и продолжая рубить тростник, обдумывал, надо ли мне к нему приблизиться. С одной стороны было бы невежливым и непристойным сделать вид, что я не заметил сына великого Лугальбанды. С другой – он ведь не звал меня, и смею ли я без его зова навязывать ему свое общество?

Я так размышлял, а потом увидел, что из зарослей в сторону Гильгамеша направляется тигрица.

Настоящая огромная тигрица вышла из зарослей и спокойно, плавно, как ни в чем не бывало шла на Гильгамеша. Он же ее не видел, а смотрел в мою сторону. Потом она припала на передние лапы, как припадают тигры, чтобы броситься на живую добычу. Хвост ее мелко дрожал, и чуть приподнятая верхняя губа – тоже.

Тут уж стало не до размышлений.

– Я с тобой, Гильгамеш! – крикнул я и бросился к нему со своим бронзовым мечом.

Гильгамеш оглянулся, увидел тигрицу и тоже выхватил меч.

Тигрица так и лежала, припав к земле, а мы уже стояли спина к спине, готовые отразить ее нападение.

Но если бы она и в самом деле бросилась на нас, что смогли бы мы сделать нашими мечами.

– Это опять ты! – удивился Гильгамеш. – Откуда ты взялся, Аннабидуг? Ты должен быть в школе. Я смотрю, кто-то, похожий на тебя, рубит тростник. – Так говорил Гильгамеш и был он спокоен, словно тигрицы на него нападают каждый день. – Не кричи громко, а то услышит Бирхуртур, я же хочу сам поразить ее.

Вот что значило быть настоящим царем!

– Думаешь, она прыгнет? – спросил он также спокойно.

Тигрица замерла. Ее, видимо, обескуражило то, что нас оказалось двое.

А тут и Бирхуртур с Отцом школы увидели нас. Бирхуртур бросился на тигрицу со своим мечом, но еще мудрее поступил Отец школы. Он просто забил в барабан.

Барабанный бой был столь оглушителен, что тигрице это не понравилось и она медленно повернулась в сторону зарослей, а потом бросилась туда, уже не скрывая ужаса.

– Надо сказать охотникам, пусть изловят ее, – проговорил Бирхуртур.

Они с Гильгамешем покинули нас, а Отец школы устало произнес:

– Я только собрался заговорить о крыше и глине…

На бой барабана сбежались ученики. И наш учитель, проверив, что все мы на месте, повел нас в город, даже не собрав тростник. Он боялся, как бы тигрица не надумала вернуться.

В то время каменной стены вокруг Урука еще не было, ее построили по велению Гильгамеша, а вокруг города был выкопан неглубокий ров, и дикие звери иногда по ночам забредали на улицы. Были случаи, когда они задирали ослов и даже уносили детей.

В тот же вечер вновь за мной зашел стражник.

* * *

В тот же вечер вновь за мной зашел стражник.

– Аннабидуг, твое поведение достойно награды, – сказал великий царь, когда меня поставили перед ним. – О чем ты хочешь просить богов? Быть может я выполню их волю.

Не так просто сразу сказать о сокровенном желании. Чаще оно живет в тайнике сердца и не всплывает по первому зову. Мне вспомнились слова Отца школы, и я сказал о них.

– Так будет, – проговорил, улыбаясь моей просьбе, великий царь. – Завтра новая крыша покроет твою школу и у вас будет хорошая глина. Вот еще что… Я советовался с богами, они благосклонны к тебе. Пройдет несколько лет и ты закончишь учение. Для тебя будет сохранено место младшего жреца в храме великого Ана.

Место жреца! В нашей семье никто еще не поднимался столь высоко. Это была поистине царская награда!

– Там стоит молодой осел с поклажей. Отведешь его в свой дом. В одном из тюков – припасы, в другом – одеяние для всей семьи. Осла поставь в своем дворе.

Эта награда тоже была поистине царской!

Таким я видел великого Лугальбанду в последний раз.

И если теперь, когда Гильгамеш столь надолго покинул свой город, кое-кто распространяет слухи, что царь наш вовсе и не сын Лугальбанды, а якобы сын демона, то я готов стать главной преградой на пути этих подлых слухов.

После той награды наша семья жила сытно. Мы даже пригласили в гости Отца школы и подарили ему новое одеяние. И семье Алайи я каждый день относил лепешки.

В последнем классе я чаще был Старшим братом, чем простым учеником, потому что тот Старший брат, с которым когда-то мы начинали учение, совсем одряхлел, и глаза его не различали знаков.

Тогда же случилось событие, принесшее мне короткую радость и долгие неприятности.

Раз в году в городе состязались лучшие писцы. Обычно в состязании участвовали те, кто мечтал получить хорошее место. Ученики последнего класса тоже допускались к соревнованию. Это был большой праздник в честь дарования богами нам, жителям Урука письма. Искусство письма люди получили в подарок во время правления великого Энмеркара, деда Гильгамеша.

Всем участникам состязаний на площади давалась одинаковая табличка, и мы должны были ее переписать, но не подписывать свое имя, а лишь поставить тайный знак. Эти таблички мы складывали в плетеные коробки. И самые знаменитые писцы изучали их, отбирая лучшую. Иногда они долго спорили. Говорят, что за несколько лет до того было даже два победителя, ибо они оказались двойняшками и писали одинаково красиво.

Табличка, которую мне выдали вместе со всеми, была хорошо знакома – я разбирал ее когда-то с Отцом школы. При переписывании я приложил все свое умение и сдал ее без волнения – ведь место в храме великого Ана было уже при мне. Меня даже уже начали готовить к посвящению в младшие жрецы.

Вечером мы все собрались на площади, и знаменитый писец, его должность называлась Затвердитель царского слова, стал называть знаки победивших табличек, а мы поднимали свои таблички с такими же знаками.

Моя табличка была в состязании первой. Вторым шел родственник Эйнацира.

Отец школы встретил это известие с озабоченным лицом.

– Лучше, если бы вы поменялись местами, Аннабидуг. Эйнацир запомнит твое имя, и ты навсегда станешь его врагом.

– Что он мне может сделать плохого, если я ничем его не обидел?

– Боги и так отчего-то постоянно ставят тебя рядом с царями, видимо, у них есть свой тайный замысел, хорошо, если они также будут благоволить к тебе и далее. Но жизнь длинна и человеку не всегда удается удержать при себе любовь богов. И вот тогда лучше тебе не попадаться на пути Эйнацира!

* * *

– Лучше тебе не попадаться на пути Эйнацира! – сказал мне когда-то Отец школы.

Как же он был прав!

Когда боги забрали к себе великого Лугальбанду, были дни смятения, и в эти дни Эйнацир мог сделаться нашим царем.

Его поддерживали старые жрецы. Но молодые, а также все воины встали за Гильгамеша.

Эйнацир, двоюродный брат Лугальбанды, многим казался вечным. Мало, кто знал точно, сколько он прожил лет. По старинным таблицам получалось, что он старше самого Лугальбанды. Ведь в походе, когда Энмеркар вел свою армию через горы, а Лугальбанда занемог, именно Эйнацир оставил его умирать в пещере.

Говорят, боги открыли ему секрет снадобья из носорожьего рога, и, благодаря этому снадобью, он будет жить на земле, пока ему самому не надоест.

Боюсь, что это занятие надоест ему нескоро, если он решил сделаться царем Урука.

Кто-то ведь распускал дурные слухи о Гильгамеше. А слухи обычно распускает тот, кому это выгодно.

Что-то в последние дни в городе происходило, о чем я мог лишь догадываться.

В сумерках вдруг подошел ко мне старший жрец из храма великой Иштар и, убедившись, что улица пуста, прошептал:

– Не поддавайся, Аннабидуг!

Потом также встретился мне Тот, кто командовал тяжелыми воинами.

– Не бойся, он не выполнит свои угрозы, мы не позволим.

И, наконец, Алайя, у них, у жен свои разговоры между собой, передала мне чужую тайну:

– Эйнацир при большой луне станет царем, и ты будешь к этому причастен.

Если бы боги подали мне какой-нибудь сигнал, я бы и сам стал участвовать в выборе Эйнацира царем. Но пока все говорило о том, что наш Гильгамеш жив, и мало того – скоро вернется в город.

Мне ведь тоже стали доступны многие тайные гадания, пророчества, которые недоступны простому смертному, и которые младший жрец охраняет от остальных больше, чем собственную жизнь.

Я встретился кое-с-кем из воинов, с теми, в ком я был уверен. Я изготовил четыре одинаковые таблицы, вложил их в руки воинам и отправил тех воинов в разные стороны. Если Гильгамеш, и в самом деле, возвращался в город, то кто-то из воинов должен был его отыскать. Прочитав таблицу, Гильгамеш шел бы быстрее.

Воины удалились и не было от них известий.

* * *

Воины удалились и не было от них известий.

Однажды на рассвете я и сам вышел из города и пошел по степи, куда вели меня ноги. Я не взял с собою запаса воды, но мне повстречался охотник, который помог утолить мне жажду. С охотником этим я был когда-то знаком. Много времени назад он приходил в город, сильным почти как боги и говорящим на языке зверей. Охотник был юн, я указал ему путь ко дворцу Гильгамеша.

Нет, царя охотник не видел. Хотя понял, что кто-то могучий и сильный прошел по степи и горам, сражаясь с теми из зверей, кто осмеливался на него напасть, и побеждая их.

Я хотел пройти к водопою, к тому месту, где когда-то охотник подсматривал за Энкиду, но охотник отказался сопровождать меня.

– Туда не ходи, это место испорчено, – сказал он.

– Чем же оно испорчено? Или там стала плохая вода?

– Там поселилось другое чудовище – страшное, с длинными волосами, во рваной одежде безумная старуха. Я боюсь приближаться к ней, чтобы она не послала на меня беду. Она поселилась среди тех кустов, где узнавали когда-то друг друга веселая красавица Шамхат и Энкиду. Ее даже звери обходят. Иногда из жалости мы бросаем ей кое-какую еду, в другое время она питается травами.

Охотник сказал так, и я догадался, что за чудовище там поселилось.

Я спросил, велика ли его семья. Ведь когда-то, будучи юным, ради Шамхат он готов был ослушаться самого Гильгамеша.

– Жена у меня хорошая. Родила трех сыновей, готовит вкусную пищу, работящая.

Я пошел к водопою, и охотник неодобрительно смотрел мне в след. Но до водопоя я не дошел. Из-за кустов навстречу мне двинулось чудище, страшное, грязное.

– Что ты потерял здесь, Аннабидуг? – заговорило чудище хрипло, не скрывая неприязни.

И я не удивлялся, что оно знало мое имя.

– Это место свято, и я буду охранять его до тех пор, пока не почувствую приближение смерти.

– Пойдем со мною, Шамхат. У тебя есть сестра, у сестры семья, дом. Ты поселишься с нами и никто не посмеет обидеть тебя.

– Шамхат жила среди людей и умерла. Ее больше нет. Шамхат заслужила проклятие того, кого больше всех на свете любила. Он был счастлив среди зверей, но Шамхат приблизилась к нему и своей любовью превратила его в человека. Став человеком, он познал несчастье и познал смерть. Умирая, он проклял Шамхат и ее любовь.

– Ты все не так поняла. Разве ты не знаешь, что он произнес свои страшные слова в мгновения испуга. Но боги пристыдили его, успокоили и дали ему твердость. Боги вступились за Шамхат, и проклятье, произнесенное им, недействительно.

– Оно недействительно лишь для богов, – покачало головой страшилище. – Это место свято и я останусь при нем. Тот же, кого ты ищешь, в другой стороне. Здесь его не ищи. Он скоро вернется в город, я знаю. Боги, отняв у него вечность, дали взамен ему спокойную мудрость. Иди же в город и крепись, тебя ждут испытания.

Чудище было совсем не безумно.

– Спасибо тебе, Шамхат, и прости нас за все. Знай же и ты, что дом твоей сестры всегда для тебя открыт.

Я повернул назад к городу, обдумывая услышанное пророчество. В городе меня уже поджидали.

* * *

В городе меня уже поджидали.

– Ты оставил служение в храме, Аннабидуг. Это – большая провинность перед богами, – сказал Эйнацир, когда стражники, связав мне сзади руки веревкой из плетеного тростника, привели меня к нему.

– Я искал Гильгамеша, – сказал я коротко.

– Его не надо искать. Гильгамеш не вернется.

Эйнацир приказал стражникам удалиться и своим кинжалом обрезал веревку на моих руках. Мне были неприятны прикосновения его старческих рук, но я стерпел.

– Гильгамеш не вернется, ты ведь сам сказал нам об этом. Или не помнишь?

– Я сказал, что Гильгамеш отправился для беседы с дальним Утнапишти.

– Ты был неточен в словах. Гильгамеш не только отправился для беседы у Утнапишти, но и решил там остаться. Среди черноголовых не было человека, который бы вернулся от Утнапишти. Или ты знаешь такого? Ты ведь любишь читать старинные записи.

– Но не было и человека, который отправился к Утнапишти. Об этом тоже нет в записях ни слова. – Я осмелился возразить самому Эйнациру и сразу попался.

Эйнацир презрительно на меня посмотрел.

– Может ли человек описать встречу с Утнапишти, если назад ему нет дороги?

Эйнацир был прав, и потому я, склонив голову, спросил его:

– Что же ты ждешь от меня?

– Я давно мог избавиться от тебя, Аннабидуг. Ты сам знаешь, как легко это сделать. Или ты думаешь, что этот полузверь, Энкиду умер только по воле богов? Знай же, что когда боги приговаривают здорового, полного сил человека к смерти, то на земле должен быть другой человек, который исполняет их волю.

Эйнацир сказал так, и дыхание страшной тайны коснулось меня. Тайна была столь темна, глубока и ужасна, что я побоялся заглянуть в ее бездну.

– Что же ты ждешь от меня? – повторил я.

– Ты еще слишком молод, Аннабидуг, и потому нетерпелив. Не надо торопить события, они придут к тебе сами.

– Хорошо, я не буду торопить их, но тебе ведь что-то от меня надо?

– Ты снова неправ, Аннабидуг, мне от тебя не надо ничего. Это тебе надо от меня и очень многого.

Возможно, он дожидался от меня ответа, но я смолчал.

– Все я тебе дать не смогу. Но кое-что ты получишь, или… или не получишь ничего. Совсем ничего. И жизнь твоя на этом оборвется.

Я промолчал снова.

– Ты правильно делаешь, что молчишь. Все-таки, стал взрослее. Я готов уважать тебя, Аннабидуг. Я знаю, ты мечтал получить место личного писца при Гильгамеше, Затвердителя царского слова. Я дам тебе это место.

– Но для этого ты должен стать царем, – все-таки не удержался я.

– Я стану им очень скоро. Ты же подтвердишь то, что сказал мне однажды при всех.

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Я напомню тебе. Я ведь не хочу, чтобы ты подтверждал всевозможные нелепости о рождении Гильгамеша от демона. Такое могло появиться лишь в голове низкого человека, опьяненного сикерой. Но ты ждал от меня именно этого.

Я снова молчал.

– Ты подтвердишь свои слова о том, что Гильгамеш отправился к Утнапишти. Все в городе знают, как благоволят к тебе боги. Я тоже буду выполнять их волю и сделаю тебя своим личным писцом. Я очень много знаю, Аннабидуг, о жизни. Мне известны такие тайны, о которых не догадаться всем жителям города, соединенным на площади. Старше меня нет человека среди черноголовых, разве что дальний предок, но он потому и дальний, что не может поделиться своими тайнами. Я же готов многими из них с тобой поделиться. Я ведь знаю, как ты любишь вчитываться в старинные письмена. Мои истории дадут тебе больше, чем эти глиняные таблицы. И ты сможешь многое записать. Скажи, разве я не даю возможность осуществиться главной твоей мечте?

– Ты всегда прав, о великий Эйнацир. А теперь скажи, что ждет меня, если я не соглашусь исполнить твою волю.

– Тебя не ждет ничего, ты просто упадешь с башни вниз головой. Семья же твоя будет изгнана из города и проклята за распространение нелепых слухов о рождении Гильгамеша. Они будут бродить по степи, и каждый их будет отгонять от себя, как облезлую вонючую собаку.

– Позволь мне посоветоваться с богом, в честь которого я назван и в храме которого я служу.

– Я добр к тебе, потому позволю и это. Утром, едва поднимется Шамаш, ты скажешь мне, что тебе присоветовал великий Ан. И завтра же подтвердишь свои слова на площади перед народом Урука. Город не может так долго жить без царя и верховного жреца. Гильгамеш не вернется от Утнапишти, оттуда не возвращается никто. Народу Урука нужен новый царь. Этим царем могу быть только я.

Слова Эйнацира я слушал с негодованием. Но он был прав, и это было самое страшное в его словах.

– Гильгамеш вернется.

– Мне странно слышать это от тебя, занимающего место старшего жреца. Я не зря думал, что оно досталось тебе по ошибке. Ты так и не понял: Гильгамеш может вернуться сегодня, даже завтра утром. Но с того момента, когда я по воле богов и по желанию народа Урука стану царем, Гильгамеш не вернется. А если кто-то, принявший его обличье, объявится в городе, то всем станет ясно, что это – демон, хватающий людей, чтобы утащить их в царство мертвых. Ты ведь знаешь, что демоны могут принять любое обличье. Но для того мы, жрецы, и существуем, чтобы спасать от них наш народ.

– Я буду советоваться с великим Аном, – смог лишь ответить я.

– Тебя отведут в Эану, в отдельное помещение. Туда тебе принесут пищу и воду, постель. Смотри, не опоздай же с ответом!

* * *

– Не опоздай же с ответом! – проговорил великий Эйнацир, и стражники увели этого жалкого, трясущегося от страха писца, уже много лет смеющего воображать, что он приблизился к богам.

На самом-то деле никого, кроме его, Эйнацира, ближе к богам в городе не было. И завтра он исполнит их волю!

Сколько лет Эйнацир ждал этого дня. Не раз он предлагал богам себя для царского служения. Но боги капризны и переменчивы. Они отворачивались от него и выбирали недостойных. Так они выбрали Лугальбанду, оставленного в пещере. Человека уже считали мертвым. Но его посетил великий Шамаш, а потом он удостоился чести беседовать с самой Иштар. Потом боги выбрали ветреного Гильгамеша.

Но с некоторых пор Иштар, покровительница Урука, отвернулась от царя. Не пропали впустую сокровенные слова, исступленные молитвы. Завтра он станет царем. Иначе вся его долгая жизнь потеряла бы смысл.

Он, главный жрец храма Иштар, Эйнацир, поднялся на верхнюю площадку, чтобы обратиться к богине с последней мольбою.

Сколько бы за длинную жизнь он не обращался к великой богине, никогда не представала она перед ним в человечьем обличье. Он скрывал это от других жрецов, рассказывая им то, о чем лишь мечтал, но что не случалось ни разу.

Любой смертный может обратиться к богине ночью. Но услышит ли она молитву, не знает никто. Ночью богиня спокойна и равнодушна.

Лишь главному жрецу дано право обращаться к ней днем, когда она проводит время на небесных лугах в своем дворце.

Эйнацир знал много тайных магических знаков, и впервые они сошлись перед ним самым неожиданным образом. Богиня ждала его на земле, в их городе, на площади. Она ждала его и готова была выслушать все потаенные просьбы. Знаки сходились так, что показывали верх ее благосклонности.

Эйнацир заспешил по крутым ступеням вниз. Издали он пытался разглядеть на площади фигуру той, кем была в этот миг богиня. Она бродила по площади перед храмом, как бы разглядывая что-то на земле, а на самом деле, поджидая его, Эйнацира.

Он сбежал на площадь и, стараясь успокоить дыхание, быстро направился к ней. Наконец-то, вечно юная дева примет и его объятия, и он скажет ей все, о чем исступленно просил многие годы с верхней площадки храма.

Богиня стояла, повернувшись к нему спиной, и он обнял ее прекрасные полуобнаженные плечи. – О богиня! О великая Иштар! – сказал он, и голос его от волнения прервался.

Богиня резко вывернулась из его рук и повернулась к нему лицом. И в лице ее он узнал лицо Алайи, красавицы Алайи, сестры Шамхат, которая по капризу богов досталась в жены Аннабидугу.

Алайя с омерзением вырвалась из его рук и плюнув ему в лицо, отбежала в сторону.

– Верни мне Аннабидуга, гадкий старик! – прокричала она, так громко, что на них оглянулись люди с другой стороны площади.

И Эйнацир с ужасом понял, что боги вновь от него отвернулись, что не станет он завтра царем.