Текст книги "Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни"
Автор книги: Валерий Воскобойников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Англия
Социалистом Энгельс сделался только в Англии.
В. И. Ленин. Фридрих Энгельс
1842 год. Декабрь
Фридрих отправил первую статью Марксу через день после приезда в Лондон. А всего таких корреспонденций о свежих впечатлениях из Англии он написал пять. Маркс печатал их весь декабрь.
«…Только насильственное ниспровержение существующих противоестественных отношений, радикальное свержение дворянской и промышленной аристократии может улучшить материальное положение пролетариев», – писал уже тогда Энгельс.
Но если бы его спросили, кто же займётся этим свержением, скорее всего он растерянно пожал бы плечами.
Все знали, что общество больно. «Наша страна нездорова», – писали газеты во Франции, в Пруссии, в Англии… Но ещё никто не знал, куда идти и как делать революцию.
1843–1844 годы
Фридрих не видел прежде паровозов и с удивлением смотрел, как кочегар вёдрами наливает в котёл воду.
Паровоз зашипел, потом выпустил тонкую, резкую струю пара.
Из здания вышел слушатель, которого можно было принять за генерала, так расшита была его форменная одежда. Он важно ударил в большой медный колокол, громко объявил об отправлении.
Это было чудо, только лишь появлявшееся на континенте. А в Англии железные дороги соединили уже все крупные города.
Энгельс ехал в город своей будущей работы. Подъезжая к нему, Фридрих увидел огромную чёрную тучу, наползающую из-за горизонта.
– Какое странное облако! – сказал он соседу.
– Манчестер, сэр.
Вскоре показались и высокие фабричные трубы, из которых облака угольной гари лезли к небу.
– Ничего не поделаешь, сэр. Те, кто имеет здесь фабрики, делают хорошие деньги, остальные мрут от чахотки.
Итак, Фридрих снова стал конторщиком, теперь фирмы «Эрмен и Энгельс». Окна конторы выходили на тесно заставленный двор. Там хранились тюки хлопка, трикотажная пряжа, нитки для шитья – продукция фабрики.
Фридрих вёл всю переписку, посещал биржу, заключал договоры с торговыми агентами других фирм, иногда уезжал по делам фабрики в соседние города. В обед, когда другие конторщики уходили отдыхать, Фридрих продолжал работать. В эти минуты он успевал сделать выписки из бухгалтерских книг братьев Эрмен, компаньонов отца. Выписки он пересылал в Бармен: отец сравнивал их с теми цифрами, что присылали сами компаньоны.
Работы здесь было больше, чем у добродушного консула Лейпольда в Бремене.
Жильё он снял поблизости от работы, в тихом и чистом квартале.
Скоро Фридрих познакомился с Мери Бёрнс – тоненькой невысокой ирландской девушкой. Мери была простой работницей – работала по десять часов на фабрике. И её отец и младшая сестра тоже были рабочими.
Но у девушки хватало сил, чтобы после изнурительного труда читать книги. На второй день знакомства она удивила Фридриха, прочитав наизусть стихи Байрона – как раз те, которые он переводил в Бремене.
Это она, Мери, привела его в районы Манчестера, где жили только рабочие. Там, по грязным улицам, роясь в отбросах, бродили бледные, рахитичные дети. В полуразвалившихся жилищах за грязными занавесками жили по нескольку семей в каждой из комнат. Люди – взрослые и дети, больные и здоровые – спали все вместе на полу. Одна кровать иногда сдавалась сразу троим. Идя по улицам, можно было подумать, что сюда собрали инвалидов войны – столько здесь было хромых, с обрубленными пальцами, с культяпками вместо рук. Это были те, кто работал на фабриках с раннего детского возраста, кто, замучившись от ночной работы, не поспел однажды за станком…
– Теперь вы поняли, Фред, чем оплачиваются сытные обеды буржуазии? – спросила Мери.
Мери познакомила его с рабочими, и они оказались людьми, тянущимися к знаниям. Они покупали дешёвые книги, собирались на воскресные лекции. Они знали о жизни, о культуре своей страны лучше, чем клерки в конторе «Эрмен и Энгельс»…
В Германии ещё несколько лет назад ремесленников было гораздо больше, чем рабочих. Каждый имел свой маленький огород, домишко. В семейной мастерской, где работали и дети и родители, – ткали, красили ткани или отбеливали их на соседней лужайке. Таких ремесленников в Бармене было множество, и каждый жил сам по себе.
Промышленность Англии намного опередила Европу. Богатый барменский фабрикант казался в Англии мелким лавочником. Фабрики здесь строились в шесть, восемь этажей. На них работали сотни пролетариев.
Мери рассказывала о забастовках, которые были прошлым летом в Манчестере. На улицы вышли тысячи людей, настоящая пролетарская армия.
– Вы не думайте, что мы умеем только страдать, мы учимся и бороться, – говорила Мери.
Мери посоветовала ему познакомиться с чартистами. Чартисты добивались справедливых законов – народной хартии.
Фридрих специально поехал в другой город, нашёл редакцию чартистской газеты «Северная звезда», познакомился с главным редактором.
Это был молодой светлобородый человек. Его звали Гарни.
Они оказались единомышленниками – оба не верили в то, что можно мирным путём передать народу в Англии власть.
– Коммунизм – это единственно возможный вид разумного государства, – утверждал Энгельс. – Это доказала современная немецкая философия.
– Наши социалисты тоже говорят об этом, – соглашался Гарии. – Только они наивные ребята. Уезжают в Америку, совместно покупают там кусок земли и устраивают свою колонию. Потом, конечно, всё разваливается.
– Надо переустраивать мир в своей стране, – говорил Энгельс.
– Знаете, что мы написали на членских карточках «Лондонской демократической ассоциации»? – спрашивал Гарни. И сам отвечал: – «Тот, кто не имеет меча, пусть продаст свою одежду и купит его».
С этого дня Фридрих стал постоянным корреспондентом газеты английских рабочих.
* * *
Немало в жизни страданий,
Лишений и злых тревог.
Кого не замучит дьявол,
Того доконает бог,—
негромко декламировал Веерт.
– Георг! Да вы хоть сами понимаете, что вы талантливый поэт?!
– Бросьте, Фридрих! Я обыкновенный торговый служащий. Увеличиваю прибыль своих хозяев, а сам остаюсь всегда на мели. Стихи эти я написал ещё в Германии, как раз перед отъездом сюда…
– И неужели не пытались их напечатать?
– А зачем? К славе Фрейлиграта я не стремлюсь. К тому же в Германии зверствует цензура. «Рейнскую газету» закрыли, «Ежегодники» Руге – тоже.
С Веертом Фридрих встретился в поезде. Несколько лет назад Георг служил в Бармене учеником в торговой фирме. Тогда они знали друг друга лишь в лицо. При встрече здесь очень обрадовались.
Веерт жил недалеко от Манчестера и теперь часто бывал у Фридриха.
Они заговорили о книге немецкого подмастерья Вейтлинга – организатора общины немецких эмигрантов-рабочих в Париже. Вейтлинг был беден. Рабочие собрали деньги, чтобы напечатать его книгу «Человечество как оно есть и каким оно должно было бы быть».
– Подмастерье портного опередил в своей книге философов и французских и немецких, – сказал Энгельс.
– Я читаю её уже второй раз и восхищаюсь ею! – подхватил Веерт.
– А знаете, Георг, эта книга хороша, но только для нынешних условий. – Фридрих встал и заходил, волнуясь, по комнате. То, что он собирался сказать сейчас, он открыл для себя недавно. – Здесь, в Англии, есть то, чего нет пока в Европе. Это – рабочий класс. И он выступает как реальная сила в политике. У нас же, в Германии, пока в основном ремесленники. Сам Вейтлинг тоже ремесленник, и книга его написана для таких же, как он. Через несколько лет, когда на континенте сложится рабочий класс, надо будет писать новую книгу.
– Пока мы будем писать книги, рабочие просто возьмут власть и создадут своё государство, – пошутил Веерт.
– Без чёткой научной теории создать государство не так-то просто, – ответил Фридрих серьёзно. – Если даже маленькие колонии социалистов через несколько лет распадаются…
В том же, 1843 году, весной, Энгельс съездил в Лондон.
На окраине города в какой-то лачужке он отыскал «Просветительное общество немецких рабочих». Навстречу поднялся высоченный богатырь, протянул могучую руку, представился.
– Я много слышал о вас, Шаппер. Ведь это вы после неудачного восстания в Париже сидели в тюрьме Консьержерн?
– В тюрьмах я посидел немало, – гигант усмехнулся. – Однако хотя вы пока и не успели познакомиться с тюремщиками, о вас я слышал тоже и ваши статьи читал.
Шаппер познакомил Фридриха со своим другом, часовщиком Иосифом Моллем.
Молль, в плечах такой же широкий, как Шаппер, только пониже ростом, добродушно щурился, разглядывая Фридриха.
На столе у них Фридрих увидел книгу Вейтлинга.
– Когда я прочитал эту книгу, то понял, каким должно быть человечество! – говорил Шаппер. – Да, самый главный враг – это собственность. Француз Прудон правильно написал: «Собственность – это кража». Удастся поделить всё поровну – наступит коммунизм и люди станут братьями.
– Думаю, что если люди поделят всё поровну, то коммунизм от этого не наступит, – возразил Энгельс. – Я считаю, что коммунистические идеи появились как результат всей немецкой философии.
Он стал рассказывать о философах Канте, Гегеле, о современных работах и вскоре почувствовал, что рассказ превратился в лекцию. В дом зашёл сапожник Бауэр, друг Шаппера и Молля, тихо сел и тоже стал слушать.
Наконец Фридрих кончил.
Несколько минут все сидели молча, допивая холодный чай.
– Из всего, что мы услышали, я понял, что вы тоже наш, только идёте к коммунизму от головы и сердца, а мы – от своей бедности. Вы представляете жизнь, в которой нет ни одного несчастного человека?
– Честно говоря, не очень, – смущаясь, ответил Фридрих.
– А я представляю. Ведь все несчастья мира, и болезни, и пьянство – от нашей нищенской жизни, – убеждённо сказал Молль. – Стоит разделить богатства мира поровну – и люди будут равными и счастливыми.
Они предложили Энгельсу вступить в тайную общину немецких рабочих «Союз справедливых», но он не согласился.
– Борьба должна быть открытой, – объяснил свой отказ Фридрих, – без тайных группировок и мелких заговоров.
И всё же он был счастлив, что познакомился с настоящими людьми. Это были первые революционные пролетарии, которых он узнал.
* * *
За последние полтора года в жизни Маркса многое переменилось. Он был уже женат. После закрытия властями «Рейнской газеты» заниматься издательским делом в Германии стало для него невозможным. Вместе с редактором «Галлеских», а потом «Немецких ежегодников» – Руге Маркс переехал в Париж. Там они решили издавать «Немецко-французский ежегодник». Стихи для сборника обещали Гейне, молодой революционный поэт Гервег, собирался написать статью Бакунин.
Фридрих получил письмо от Маркса. Его тоже приглашали сотрудничать в «Ежегоднике».
Энгельс обрадовался приглашению.
К этому времени было уже написано немало книг о будущем человечества. Каждая предлагала свои наивные рецепты, как перестроить и улучшить жизнь людей. С полным правом эти книги можно было назвать социальными утопиями.
Утописты не знали, не понимали экономических законов, по которым развивается общество. Энгельс в этом убедился, когда перечитал все их книги.
Вечерами после работы Фридрих сидел в Чатамской библиотеке, которая помещалась в старинном замке. Там было тихо, малолюдно. Он конспектировал труды английских экономистов, постигая тайные пружины, которые двигали капиталистическим хозяйством.
Фридрих Энгельс чувствовал, что стоит перед открытием, и этим открытием он должен был поделиться со всем человечеством.
Конечно, любая политическая теория неполноценна, если автор её незнаком с немецкой философией, не знает экономических законов, открытых англичанами, и планов французских утопистов на то, каким станет общество будущего. Но кто, какие люди, вооружённые этой политической теорией, возьмутся перестраивать мир? Писали об этом тоже многие. Одни говорили, что мир переделают все вместе – короли, крестьяне, фабриканты и землевладельцы. Они поймут, что жить надо по справедливым законам, и, проснувшись однажды утром, примутся перестраивать жизнь. Это было смешно.
Вейтлинг, Прудон были уверены, что революцию произведут мелкие ремесленники и люмпены – обнищавшие люди, бродяги. Третьи смотрели с надеждой на крестьян.
Но он, Энгельс, знал сейчас, твёрдо, кто в ближайшем будущем всерьёз возьмётся перестраивать мир.
Многие полагали, что главное достижение капитализма – быстродействующие станки, железные дороги и пароходы. А главным стал рабочий класс, который уже сформировался в Англин и именно сейчас, в эти годы, формировался в Германии и во Франции. Этот класс уже заявлял о себе восстанием рабочих в Лионе, баррикадами в Париже, забастовками и демонстрациями чартистов в Манчестере. Европейские аристократы и буржуа содрогались перед набиравшим силу новым сословием.
Именно рабочие будут способны произвести революцию в обществе. Эта мысль и была открытием Фридриха, результатом постоянных раздумий и поисков.
– Я пошлю Марксу две статьи, очень для меня важные. Одна называется «Наброски к критике политической экономии». Другую можно назвать короче: «Положение Англии».
– Фред хочет писать большую книгу, специально об английских рабочих, – сообщила Веерту с гордостью Мери. – И мои друзья помогают ему, достают нужные сведения с фабрик.
– Об этом говорить рано, я о ней пока лишь думаю, – смутился Энгельс.
– Знаете, Фридрих, я часто возвращаюсь к мысли, что мне здорово повезло, когда я встретил вас в поезде. Подождите, не смотрите на меня с такой улыбкой, – протестующе поднял руку Веерт. – Это не пустые слова…
Весной 1844 года Фридрих получил первый том «Немецко-французского ежегодника».
Там были и обещанные стихи Гейне, и политическое письмо Бакунина. Но главное место занимали статьи Маркса и Энгельса.
Энгельс внимательно прочитал сборник. Он понял, что Маркс подошёл к той же мысли, которая несколько месяцев назад озарила и его жизнь. Рабочий класс – вот главная действующая сила новой истории.
В конце августа 1844 года Фридрих отработал последний день в конторе «Эрмен и Энгельс». Он считал, что покончил навсегда с постылой коммерцией.
Его ждали дома. Но он решил сделать крюк – заехать в Париж, чтобы встретиться с Марксом.
Как он мечтал о дружбе с ним! И как страшился он этой встречи! Как боялся ошибки. Ошибки своей в Марксе. Или что Маркс не разглядит в нём, Фридрихе, того настоящего, глубинного…
От самых первых минут, может быть, от первого взгляда, которым обменяются они при этой встрече, зависело многое, зависела жизнь.
Начало великой дружбы
Ещё улыбку подари одну,
И я поеду из страны в страну.
Георг Веерт
Дверь открылась, едва он дотронулся до звонка. Маркс почти не изменился за два года – та же копна кудрей, чёрная борода.
– Вы ко мне? – начал он было удивлённо, но тут же перебил себя: – Дружище Фридрих, ведь это вы? Как я рад, что вы, наконец, приехали!
– Я ненадолго, доктор Маркс. Еду из Лондона домой, в Бармен, и вот решил сделать крюк…
– Да входите же! Вы сделали отличный крюк! Жаль, что жена моя с дочкой уехали к матери, а то бы я вас познакомил с двумя великолепными дамами, одной из них уже полгода. Женни постоянно вспоминает ваши статьи в «Ежегодниках». Надеюсь, вы всё-таки задержитесь в Париже и наконец мы с вами наговоримся.
И Фридрих ответил:
– Да, доктор Маркс, я задержусь.
– Жаль, что и Ленхен отправилась вместе с Женни, она славная девушка и сварила бы нам сейчас прекрасный кофе. А теперь будем пить, что получится. Так вот, твоя статья в «Ежегоднике», – они как-то незаметно уже перешли на «ты», – гениальный очерк политической экономии.
– Боюсь, ты преувеличиваешь.
– Именно твои статьи, Фридрих, повернули меня к изучению экономических работ. Счастье, что ты так далеко ушёл от «Свободных».
– Недавно мне попалась их газета. Там столько нелепиц, я хохотал над ними целый вечер…
Они уже собрались уходить, когда Маркс протянул несколько газетных вырезок.
– Это для тебя. Последние статьи наших бывших друзей из «Свободных». Мне бы хотелось знать, что ты о них думаешь… Пожалуй, с этим святым семейством братьев Бауэр придётся бороться всерьёз.
Марксу надо было зайти в редакцию газеты «Вперёд».
– Пойдём вместе, – предложил он. – Там после закрытия «Ежегодника» собрались все радикальные силы. Гейне, Гервег, Гесс, Бакунин – тот даже живёт в редакции. Газета получается полосатой, но другой пока нет.
В большой комнате было накурено, шумно, несколько людей что-то громко доказывали друг другу.
Энгельс узнал Гервега и другого – высокого русского – Бакунина.
– Да-да, Фейербах развил именно эту мысль Гегеля! – убеждал Бакунин собеседников. Едва увидев Маркса, он тотчас пошутил: – Умолкаю! Говорить о Фейербахе и Гегеле в присутствии Маркса всё равно, что играть при Шопене одним пальцем на фортепиано.
Маркс, энергично со всеми поздоровавшись, перешёл в другую комнату, чтобы поговорить с издателем, а к Энгельсу сразу приблизился поэт Гервег:
– С тех пор как мы с женой проводили медовый месяц в Остенде, я ведь вас не видел, Фридрих! Бакунин, познакомьтесь, это Фридрих Энгельс. Помните его статьи? Он тогда подписывался «Ф. Освальд». Вся Германия их читала! Да ещё бы вам не помнить, Бакунин, когда его книгу о Шеллинге приписали вам!
– А ведь я знаю вас… – Бакунин наконец узнал Фридриха. – Мы вместе слушали лекции в Берлинском университете. Вы тогда ходили с младшим из Бауэров. Помните первую лекцию Шеллинга? А сейчас, я слышал, вы уезжаете из Англии? Судя по вашим статьям, вы здорово продвинулись вперёд.
– Ваше письмо я тоже читал в «Ежегоднике», – вежливо ответил Энгельс.
– Ерунда, – отмахнулся Бакунин, – сейчас я задумал большую работу о Фейербахе – вот это серьёзно. Как вы считаете, куда лучше сегодня пойти? – перескочил он без всякого перехода на другую тему. – Можно к Жорж Санд, у неё соберутся Шопен, Ламеннэ, а можно на собрание общины коммунистов.
– Они вас допускают на свои собрания? – удивился Фридрих.
– Я у них свой человек. Святые люди эти ремесленники-коммунисты. Пойдёмте вместе… – Бакунин заметил, что Энгельс с удивлением оглядывает комнату.
– Не удивляйтесь, я как раз здесь и живу. После того как царь лишил меня подданства, я стал цыганом. Всё моё имущество – это сундук с книгами, на котором сейчас сидит Гервег, да цинковый кубок – его мне подарил хозяин квартиры. – Бакунин обвёл помещение рукой. – Ага! Ещё раскладная кровать – она тоже от хозяина. Думаю, через пару месяцев придёт революция и все заживут примерно так же.
Энгельс хотел было не согласиться насчёт революции, но тут вошёл Маркс, и втроём они решили пойти на собрание коммунистической общины.
* * *
Два раза в месяц подмастерья-портные, последователи Вейтлинга, снимали для своих собраний дешёвый кабачок.
Здесь было удивительно чисто. За составленными вместе столиками сидели люди с просветлёнными лицами. Они обсуждали, как станут жить и воспитывать детей при коммунизме. У всех была заказана одинаковая простая еда и дешёвое вино. Бакунина здесь знали.
– Я привёл к вам друзей – доктора Маркса и Энгельса. Они интересуются коммунизмом, – объявил Он.
– Нам известны их работы, – сказал молодой ремесленник с края стола, – а доктор Маркс у нас часто бывает в гостях. Пусть садятся вместе с нами, приветим и братство.
– У меня есть ещё вопрос. – Пожилой портной, видимо, продолжил прерванный разговор. – Вы хотите, чтоб у всех всего было поровну. А как же быть с детьми? Если в одной семье шесть детей, а в другой – лишь один, то у них не будет одинаковых условий для развития.
Каждый стал высказываться, что об этом думает.
Бакунин вмешался тоже, бурно стал доказывать что-то своё…
– Удивительно! – сказал Маркс, когда они возвращались после собрания. – Две недели люди работают и живут в тяжелейших условиях, а потом собираются вместе, чтобы помечтать о коммунизме.
– Это не мечты, Маркс! Я уверен, что вот-вот произойдёт общеевропейская революция! – заспорил Бакунин.
– И всё же то, что мы слушали сегодня, – это хорошие, добрые фантазии, но идущие от невежества. – Маркс говорил всегда очень горячо, убедительно. – Вейтлинг сделал огромное дело – он собрал ремесленников в общины. На сегодня ни один социалист в Европе не написал умнее и глубже о будущем обществе, чем он, рабочий Вейтлинг. Но и его книга построена лишь на вере. А здесь нужна не вера, наука!
– И мы должны доказать, что социализм – это обязательный результат развития нашего общества, а также результат развития европейской философской мысли, – подхватил Энгельс.
– Правильно, Фридрих! Я думаю точно так же… А книга Вейтлинга скоро может стать прошедшим днём и потянет тех же рабочих назад, если не появится серьёзных научных работ.
В этот утренний час Энгельс бродил по улице Ванно, не решаясь подойти к дому Маркса. Для визита было, пожалуй, рановато.
Хмурые, заспанные приказчики убирали тротуары около своих лавок, выносили под окна товары.
Поразительная вещь, в который раз думал он. Похоже на то, что в мире лишь двое людей знают главный путь развития общества. Это Маркс и он, Фридрих. «Именно рабочим, пролетариату будет принадлежать революционная, освободительная роль в истории», – вспомнил он слова из последней статьи Маркса.
Вчера они лишь мельком коснулись этих статей. Энгельс был согласен с каждым словом.
…Наконец он решился: поднялся по лестнице, позвонил. Как и вчера, Маркс открыл сразу.
– Замечательно, что ты пришёл, Фридрих!
– После творчества братцев Бауэр, которое ты мне дал читать, долго не усидишь. Так и хочется их отругать.
– Значит, ты со мною согласен?
Маркс принялся готовить кофе.
– Я рад, что мы думаем одинаково. Братья Бауэр уверяют, что народ, масса лишь вредный груз для истории. Творят же историю избранные личности!
– Кто бы мог представить три года назад, что они докатятся до такой нелепости. – Энгельс присел к столу. Маркс разливал кофе. – Не хотелось бы жить в государстве, построенном по их теориям.
– Им надо отвечать, и не откладывая. Пока они не замусорили мозги колеблющимся. У меня есть предложение, правда, я не знаю, как ты к нему отнесёшься…
– А почему бы нам не ответить на их статьи вместе? – спросил Энгельс, улыбаясь. – Я понял твоё предложение верно?
– Верно. – Маркс тоже улыбнулся. – Ты хорошо знаешь Эдгара, даже сочинял кое-что с ним на пару, а я дружил со старшим братом, Бруно.
– И наше общее мнение произвело бы в Германии впечатление, – договорил Энгельс. – Я думаю, работу надо начать немедленно.
Всё утро они обсуждали план будущей книги.
– Выпустим её отдельной брошюрой, – предложил Маркс, – кое-что я уже набросал.
Они спустились вниз, пообедали в дешёвом ресторанчике, и Энгельс отправился в гостиницу.
Утром он уже читал Марксу первую главу: «Критическая критика в образе переплётного мастера, или Критическая критика в лице господина Рейхардта».
Маркс кивал ободряюще.
– Получилось блестяще, – сказал он, когда Энгельс кончил. – Если так пойдёт дальше, читатели станут учить наизусть приведённые тобой цитаты, чтобы забавлять ими друг друга, настолько ты выявил их нелепость и пошлость.
Через восемь дней Энгельс читал Марксу последнюю главу.
– Что ж, поработал ты отлично. Свою я тоже допишу быстро.
– Завтра я уезжаю. – Энгельс сказал это с грустью.
– Что ты думаешь делать дальше?
Энгельс несколько минут молчал, потом пожал плечами.
– Коммерция мне ненавистна, но денег нет. Да и английскую книгу я должен кончить быстрей… А там, я думаю, нас освободит революция или отправят на гильотину. – Теперь он уже улыбался.
…Скоро Маркс получил письмо.
«Ни разу я ещё не был в таком хорошем настроении и не чувствовал себя в такой степени человеком, как в течение тех десяти дней, что провёл у тебя», – писал Энгельс из Бармена.
1844 год. Сентябрь
Конечно же, его тянуло домой. Всякого тянет в родной дом, как бы там ни жилось… Но в то же время было и другое – ехать домой ему не хотелось.
В Англии он ездил только на поездах, а сейчас сидел в допотопном запылённом дилижансе. Напротив, надвинув на глаза шляпу, положив на колени рыжий саквояж, всхрапывал толстый попутчик, в бок упирался локоть другого соседа, а сверху иногда раздавался рожок почтальона, сидящего на козлах рядом с кучером в красном сюртуке с галунами.
Дорога свернула к долине реки Вуппер…
Здравствуй, город Эльберфельд и на другом берегу – Бармен, привет тебе, центр пиетизма, унылой, пустой жизни, посвящённой церковным проповедям да пересчёту гульденов и зильбергрошей.
* * *
– Фридрих, родной мой! Какой ты стал мужественный. – Это мама. – И борода! Посмотрите, у него настоящая борода!
– Борода не грех, если даст успех! – Это отец. – Жаль, твой брат Герман не дождался тебя, как раз проводили его вчера на военную службу. А то бы имел честь передать тебе свой стол в конторе лично.
А рядом уже взрослая девушка, его сестра Мария.
Да, конечно, Фридрих знает, что она готовится выйти замуж. И с женихом знаком, Эмилем Бланком, молодым лондонским купцом. О том, что Эмиль, родственник барменских Бланков, мечтает забросить коммерцию, потому что сочувствует идеям социализма, надо, конечно, молчать.
А там младшие сёстры. Девочки тоже подросли.
– Готовятся к конфирмации! – гордо объявил отец.
И младшие братья.
– Ну-ка, бегом, несите свои тетради, похвастайтесь старшему брату оценками!
Но тут вступилась мама.
– Боже мой, дайте ему хоть присесть с дороги, умыться! Твоя комната, Фридрих, всегда твоя. Она ждёт тебя.
А его комната наверху! Такая стала маленькая, неужели это она, родная его крепость, где удавалось прятать от отца увлекательнейшие книги и где по два часа отстаивал он на коленях перед распятием над дверью, если отец их обнаруживал?
Отец поднялся к нему по лестнице.
– Итак, мой сын, когда радостные минуты встречи прошли, я хотел бы знать, осознал ли ты наконец глубину своих юношеских заблуждений? Каковы твои планы?
Что лучше, прикинуться: «Осознал, виноват, исправлюсь» – или, наоборот: «Хочу и буду, потому что ваши убеждения мне отвратительны»? Или… лучше отгородиться?
– Я хотел бы месяца два заниматься науками. А потом, если ты позволишь, хотя бы год поучиться в университете.
Отец недовольно кивнул. Будь его воля, сразу, завтра с утра, – за стол в контору, и весь день подсчитывай тюки хлопка, ниток, пряжи. А вечером, подведя итог, довольно посмеивайся при виде вырученной суммы.
Но всё-таки отец справился с собой.
– Хорошо, несколько месяцев я готов оплачивать твои научные занятия. – И тут же добавил: – Разумеется, насколько позволяют наши средства.
Стало легче. Они, как два опытных борда, решили сначала примериться друг к другу и лишь потом начать главный бой.
Вот и в воскресенье предстоит семейный поход в церковь. Как отец поступит на этот раз, если его старший сын, сын самого церковного старосты, останется дома?
Тут уж Фридрих не уступит! Зато отец поведёт себя осторожнее.
Вечером Фридрих решил прогуляться по городу.
– Я бы не советовал тебе ходить одному, – сказал неожиданно отец.
– Почему? – удивился Фридрих.
– Ограбят.
– Но у меня ничего нет.
– Увы, наш город сильно переменился. – Отец как-то грустно усмехнулся. – Теперь мы хозяева лишь днём, вечером же лучше крепче запирать двери и сидеть тихо. Меня-то, конечно, все знают. И я хожу смело. А незнакомого эти господа сначала прирежут, а потом станут разбираться, пусты ли у него карманы.
– Фридрих, послушай отца, лучше останься дома. Эти рабочие, говорят, совсем распустились, – стала уговаривать мама. – А отец ещё внёс деньги на их просветительное общество.
– Не я один, дорогая, деньги внесли многие.
– Что же, рабочие избрали такую форму протеста?
– Это не протест, это обыкновенный грабёж. А бургомистр занимается неизвестно чем, вместо того чтобы навести в городе порядок, – закончил отец раздражённо.
Город действительно изменился.
Фридрих шёл вдоль реки Вуппер мимо нижнебарменской церкви к старинному мосту, ведущему в Эльберфельд, и на месте широких лужаек видел корпуса фабрик Там, где были рощицы, строили дома, а вода в Вуппере стала ещё более густой, красной от многочисленных стоков, которые неслись из красилен.
В прежние годы вуппертальское общество почти не читало газет. Пожалуй, первые журналы, которые увлечённо изучали здесь, были те самые номера «Телеграфа» со статьями Фридриха о Вуппертале. Теперь каждый служащий конторы в обед нёс с собою газету. О политике говорили прямо на улице, а когда Фридрих встретил бывшего соученика, а теперь молодого коммерсанта, тот рассмешил его вопросом:
– Фридрих, ты ведь из Англии? Ну что, там уже поняли, как надо управляться с рабочими? Всё-таки передовая страна. Честно говоря, на правительство я уже не надеюсь, дерьмовое у нас правительство.
– Конечно, поняли, – ответил подчёркнуто серьёзно Энгельс. – Надо устанавливать республику и гнать короля.
В прошлые времена соученик испуганно отшатнулся бы или сделал вид, что не слышит крамольных фраз, сейчас, к изумлению Фридриха, он задумчиво сказал:
– Пожалуй, ты прав. Я тоже так часто думаю.
1845 год. Зима – весна
В доме о чём-то тихо совещалась со старой служанкой мама. Скорей всего о том же, о будущей конфирмации сестёр.
Энгельс на мгновение отложил перо…
« К рабочему классу Великобритании.
Рабочие!
Вам я посвящаю труд, в котором я попытался нарисовать перед своими немецкими соотечественниками верную картину вашего положения, ваших страданий и борьбы, ваших чаяний и стремлений…»
Рукопись, лежавшая перед ним, была велика. Через несколько месяцев она станет солидной книгой.
Он написал её здесь, в родительском доме, в своей крошечной комнате наверху, писал осень и зиму, обложившись газетными вырезками, справочниками. Но главными стали записи, которые он сделал там, в Англии, записи о разговорах с рабочими, об «экскурсиях» с Мери в их лачуги. Они запечатлелись, словно на дагерротипе, и заставляли волноваться, едва Фридрих прикасался к ним в своей памяти.
«…Я хотел видеть вас в ваших жилищах, наблюдать вашу повседневную жизнь, беседовать с вами о вашем положении и ваших нуждах, быть свидетелем вашей борьбы против социальной и политической власти ваших угнетателей. Так я и сделал. Я оставил общество и званые обеды, портвейн и шампанское буржуазии и посвятил свои часы досуга исключительно общению с настоящими рабочими; я рад и горжусь этим».
Сначала Энгельс думал, что напишет книгу об истории общественного развития Англии. Положение рабочих было лишь темой для главы. Потом он понял, что сейчас важнее писать именно о рабочих. Он и Маркса торопил в те месяцы. «Нам теперь нужно прежде всего выпустить несколько крупных работ – они послужили бы основательной точкой опоры для многих полузнаек, которые полны добрых намерений, но сами не могут во всём разобраться. Постарайся скорее кончить свою книгу по политической экономии, даже если тебя самого она во многом ещё не удовлетворяет, – всё равно умы уже созрели, и надо ковать железо, пока оно горячо».
