Текст книги "И печатью скреплено. Путешествие в 907 год"

Автор книги: Валерий Лобачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Послы и чудеса

Фома и этериарх сопровождали по Городу послов: Велемудра, Стратимира и свирепого вида любечского воеводу.

Логофет знал, что воеводы бывали в Городе. Но решил педантично представить им константинопольские чудеса. Напомнить, куда они попали. Сбить воинский азарт.

На площади стоял мраморный куб. Красноватый с разводами. На кубе лежала рука. Вернее, она вроде бы выходила из верхней грани куба – начиналась с локтя и кончалась кистью. Но если локоть был еще точно мраморный, то ладонь уже верно бронзовая. Переход от камня к металлу был почти незаметен.

Рядом стоял один из служащих эпарха, держал в поводу белого коня.

– Хотите проверить цену? – спросил Фома у послов.

– Нет, но если логофет хочет… – Стратимир был слегка любезен сегодня с ромеями. Все-таки к василевсу идут.

Логофет стал класть на красноватую бронзовую ладонь золотые номисмы с портретами Льва VI, одну за другой. Когда монет собралась дюжина, горсть закрылась.

– Вот и цена. Мраморная Рука – самый верный оценщик мира.

– Если бы эта рука стояла в Киеве, – сказал Стратимир, – то цену бы она показала другую. Хотя кони в Константинополе и в Киеве в цене примерно равны. – Он, вздохнув, посмотрел на мраморный куб. – Эпарх в камень просочиться не может. Но какой-нибудь человек поменьше… Ромеи – они ведь удивительный народ.

Логофет покраснел. Он не ожидал такого грубого разоблачения.

– А меч такая рука держать может? – спросил Велемудр.

– Не может, – откликнулся Стратимир. – Она ведь по локоть отрубленная!

Но Фома знал наверняка: святая София послов поразит, хоть они и бывали в ней не раз. И он спокойно ждал того момента, когда все они войдут внутрь тяжелого многокупольного здания и там перед ними откроется свод небесный.

Послы, однако, и сами торопились увидеть то, чего давно не видели. Новый патриарх, Евфимий, что встретил их у дверей храма, с ревностью отметил про себя: русские входили в Софию, словно к себе домой, вернувшись из дальнего и долгого путешествия…

Свод небесный открылся. Послы стояли на разноцветном полу, в окружении бесчисленных солнечных отражений, и смотрели вверх, следили, как купол медленно поднимается вверх, хотя, казалось бы, куда уже выше. И сам человек, следящий за его парением, ощущает, будто он отделяется от земли и медленно плывет к солнцу.

Конечно, купола были неподвижны и массивны. Но никто из находящихся внутри храма святой Софии никогда в это поверить не мог. Знал и не мог.

– Зачем небесный свод человеку, имеющему то более прекрасное, чем небесный свод, – проговорил Стратимир, задумчиво улыбаясь.

Фома был удовлетворен. Он отошел от послов в сторону, оставив их наедине с их мыслями, – пусть прочувствуют силу ромеев, их исконное превосходство.

Через какое-то время, когда послы очнулись от первого, резкого, как удар, впечатления, их, казалось чуть покачивающихся, повели по храму. Евфимий, как было условлено, показал на фреску, где Лев VI был изображен перед Иисусом Христом.

Но тут Стратимир вспомнил, что он здесь находится по делу, кинул взгляд на довольного Фому и вернулся к прежнему ироническому стилю разговора.

Стратимир немного разбирался в христианской науке и спросил: почему василевс, если он знал Христа, не спас сына божьего от казни? Или он еще не был тогда василевсом, Лев? И был ли он тринадцатым учеником Христа? И не собирались ли и самого Льва распять по тем временам? И не друг ли василевс Понтию Пилату? И любит ли Лев так же ездить на осле, как Христос?.. Патриах, сдерживаясь, как мог, несколько замаскированно ответил в том роде, что один дурак может задать столько вопросов, что сто мудрецов не ответят. Посол сказал, что это еще полбеды: иной, ничего не спрашивая, может такое изобразить на стенке, что сто мудрецов не разгадают. На этом осмотр храма решили закончить.

Сообщение синклиту корпорации нищих, сделанное председателем оного синклита:
о разговоре между председателем и русскими послами у фонтана во дворе святой Софии

Когда логофет, этериарх и Евфимий вышли с послами из храма, председатель синклита нищих обратился к послам с заверением. Доступно и красноречиво он объяснил, что в Городе знают: нет лучше купцов, чем русские; нет воинов хитрее, чем русские. Посол Стемид, показывая изумрудный перстень доместика третьей тагмы Романа, ответил, что от изумруда вытекают глаза у змеи, как известно, и что если бы он, Стемид, обладал змеиной хитростью, то уже перестал бы видеть свет. Однако он до сих пор хорошо различает, где светло, а где темно, – и слова эти были сказаны с особым значением.

В то же самое время чернобородый посол раздавал нищим у фонтана милостыню – ромейскими монетами, имеющими твердое хождение в Городе. «Вот вам по василевсу», – приговаривал он, так как то были монеты с изображением Льва.

В продолжение всей встречи блаженный Григорий Белый то и дело кричал: «Пропонтида сгорит, и славяне погибнут!»[6]6
  Находившийся тут же, у фонтана, Абу Халиб вспомнил восточную шутку: «Море сгорит, и будет вдоволь жареной рыбы». Но председатель нищих об этом, разумеется, не знал.


[Закрыть] Единственным видимым проявлением внимания послов к этим пророчествам можно назвать то, что русский архонт, раздававший милостыню, дал монету и Григорию.

Председатель заметил, что Фома и Евфимий были недовольны разговором, происшедшим, видимо, в храме. Вследствие чего председатель заверил послов, что ромеи – народ хотя и горячий, но терпимый и добросердечный. Стемид отвечал, что послам хорошо известны нравы ромеев, и он лишь сожалеет, что не все ромеи схожи в мыслях: например, нищие думают не то, что василевс, а купцы не то, что логофет дрома.

Председатель поблагодарил бога за щедрость русских послов и заверил, что эта добродетель русских известна всем в Городе. Посол Велмуд сказал председателю, что щедрым может быть только тот, кто хорошо знает цену себе и своему слову.

На этом встреча закончилась.

Тайна империи

Послы уже подходили ко дворцу, когда Стратимир сказал Фоме:

– Вы не то нам показывали, логофет… Мы не видели, как делают самый красивый в мире шелк и как готовят жидкий огонь, самое опасное оружие в мире. Мы не видели подземные дворцы – городские цистерны – и не узнали, как устроена вами подземная река, что приводит воду в город. Мы не поняли, как творится мозаика и как вашим художникам удается переплетать краски с тонкими, как волос, золотыми нитями. И как варится ваше вино, и где в Городе бьется монета…

– Все это – тайна империи, – тихо и гордо ответил логофет.

– Это сила империи. А ее-то нам видеть и не пришлось… И книги ваши о том не рассказывают, – добавил воевода.

– Зачем нужны такие книги? – настаивал на своем Фома.

– Я и так тебе сказал много.

Заложники

В русском лагере находились заложники за послов-воевод. Когда договаривались о том, кто это будет, Фома предложил Самону и доместика третьей тагмы Романа. Самону, несмотря на должность и титул, отвергли.

– Не ромей, да еще евнух, – сказал Стратимир. – Это не заложник от Города.

Фома, не любивший Самону, был и рад это слышать и не рад. Придирчивая разборчивость по отношению к паракимомену оскорбляла.

– Доместик Роман и эпарх Анатолий, – сказал свое слово Велемудр.

Фома не стал спорить. Эпарх так эпарх.

…Заложники – не послы. Князь допустил их к себе.

– Ты тот самый Анатолий, что приказал запереть Золотой Рог?

– Я приказал.

– А почему, ты можешь сказать русскому князю?

Эпарх повторил свою байку про ангела.

– Ангел только что сошел с коня, должно быть? – спросил князь.

– Нет. Даже во сне я могу отличить гонца от ангела.

– Я тоже могу отличить правду от выдумки.

Роман решил выручить эпарха:

– То же самое Анатолий рассказал и василевсу.

– Не стоит говорить одно и то же ромейскому царю и князю русскому, заметил Олег. – Мне тоже как-то приснился сон: будто русских купцов в Константинополе хотят лишить закона. Я проснулся и прибыл сюда. Разные бывают сны. Мне говорили, что в Константинополе эпарх смотрит за порядком на рынках?

– Мне некого было судить тогда, – сказал эпарх, глядя на свой красный сапожок (другой был черный) – он означал право карать жителей Города. – Не остались в живых те, кто участвовал в драке. Умерли сразу или от ран.

Он обманул: был легко ранен и не был под судом эпарха девятый вофр, юркий Филоктет.

– Выходит, русские купцы сделали за эпарха его работу?

– Не скажу, князь. Дело темное.

Послы и чудеса
(продолжение)

Во дворце послам все-таки решили показать еще одну диковину. Мраморную Черепаху. Огромная, голубого мрамора, с покачивающимися большими лапами. Этериарх объяснил, что по ночам черепаха ходит по городскому центру и собирает мусор. Потому и чисто в Городе.

– А Мраморная Крыса у вас есть? – спросил Радомир. Он не знал поверья о Мраморной Крысе, живущей в Мраморной башне. Он просто съязвил. Но этериарх вздрогнул.

Послов повели в тронную палату.

О василевсе
(из записок лангобардского рыцаря-странника)

«Наш король не пал так низко, чтобы возноситься под крышу. Ему, слава богу, достаточно простого трона из крепкого дерева, чтобы быть королем. Он умеет держать меч в руке. Ничего этого я не слышал про василевса. О нем говорят – мудрый. А в чем тут суть – кроме того, что он гадает на костях, изображая провидца, – никто не знает и не допытывается».

Послы и василевс

Когда трон посвистел вверх, воеводы слегка качнулись в поклоне. Стратимир шепнул: «Один Лев улетел, а другие не могут. Обидно им – вот и машут хвостами».

Трон опустился, Лев VI был в плотной парадной одежде. Однако традиция не позволяла василевсу опуститься до самоличного разговора с послами. От его имени вещал брат Александр:

– Я, василевс, дарю славянам по белому коню на каждый корабль. Я согласен подтвердить договор о том, что купцы из Руси будут торговать в Городе без пошлины. Я удовлетворю и просьбу князя давать купцам из Руси еду и питье, а тем, кто возвращается на Русь, – и еду, паруса, и другие морские снасти по необходимости. Я, василевс, хочу и от славян клятвенных обещаний о следующем. Чтобы не вызывать зависть гостей из иных земель, не тревожить покой ромеев, купцы из Руси будут жить за пределами Города, в монастырских палатах. Входить в Город будут без оружия и только вместе с помощником эпарха. За проступки, совершенные в Городе, они будут подсудны эпарху. Так же и князь киевский, если случится ромеям совершить проступок в Киеве и иных городах Руси, может сам или через своих воевод вершить суд над гостями ромейскими по законам своей земли.

– Мы благодарим василевса за подарок – по белому коню на корабль, – сказал Велемудр. – Кроме того, мы хотим, чтобы он учел, сколь дорого было путешествие нашего большого посольства, и помог бы к всеобщему благу нашему общему предприятию – достойному возвращению кораблей на Русь. Сколько еще войдет коней в русский корабль, столько на каждый и возьмем мы. Считать будем по те же двенадцать номисм, или три серебряные гривны. Кроме того, для большей памяти мы хотим отвезти уклады царские и на русские города: на Киев, на Чернигов, на Любеч, на Переяславль.

Велемудр замолчал.

– Василевс обдумает это, – сказал Александр.

Ромеи понимали заранее, что так дешево, как они начинали разговор, им не откупиться.

– Из того, что сказал василевс, следует, что эпарх и городская стража отвечают за жизнь и целость русских купцов?

– Да, следует. – Александр стал еще угрюмее и злее.

– Мы, – сказал Стратимир, – не привыкли уезжать из Константинополя пустые – только с деньгами. Мы хотим получить за наши номисмы – по количеству тех белых коней, что войдут в каждый русский корабль, – шелковые ткани…

Они были запрещены к вывозу.

– …и вино…

Вино не продавалось варварам.

– …и золотые вещи, и украшенные драгоценными камнями.

Здесь тоже были ограничения.

– Василевс рассмотрит эту просьбу. – Александр начал чернеть – такой поворот сильно менял дело. Выходило много накладнее.

– Ветер по-прежнему южный, – напомнил любечский воевода. – Прямой нам ветер…

Ромеи живо представили русские лодьи, идущие под парусами, надутыми этим самым ветром, на колесах вдоль стены Константина.

– …Мы хотим не упустить хороший ветер и выйти из Босфора. Пусть хранитель пурпурной чернильницы поскорее готовит чернила.

Мера

Лодью сняли с повозки. Первой завели в нее белую лошадь эпарха, затем арабскую кобылку доместика Романа и две печенежские лошадки. Четыре лошади стояли в ряд, смотрели в северную сторону.

– Девяносто шесть номисм. Двадцать четыре тысячи серебряных гривен. По двенадцати гривен на лодью. – Стратимир махнул рукой черниговскому купцу. – Выводи коней на землю!

Арабская кобылка коротко ржанула.

Подслушанное у дворца

Гуннар, прохаживаясь в карауле, говорил напарнику:

– У нас на родине хорошее правило: не спеши с местью. Не поторопились ли славяне? Пришли бы через два года, следующим летом – год без константинопольской торговли, большой убыток! – воины были бы вдвое злее! Город бы не отделался так дешево…

Этериарх, проходя мимо, буркнул под нос:

– Опять сплетни…

Купцы
(из записок Абу Халиба)

«В мире не так много известных дорог. Повстречавшись на одной из них, два человека вполне могут, спустя время, увидеться на другой. Звезды, двигаясь по небу, раз в сто лет встречаются в одном и том же месте. Люди, склонные к странствиям, могут встречаться в разных точках земли. Несколько лет назад в Итиле[7]7
  Итиль – город в тех местах, где нынешняя Астрахань.


[Закрыть] я узнал одного русского купца. Он приплыл туда из самых дальних пределов Руси, из Новгорода, то есть «нового города», что стоит почти у самого Моря Варягов. Русь – страна загадок, и не стоит удивляться, что «новым городом» зовется у них один из самых старых и сильных городов. Человек этот, судя по всему, был очень похож на свой родной город. Почтенных лет и немалых знаний, он мог бы называться мудрецом, но занятия торговлей и иными делами оставили размышлениям в его жизни не очень много места. Однако разве узор, что идет по периметру ковра, менее ценен для нас, чем рисунок, вырастающий из его сердцевины?..

Этот человек нашел меня в Константинополе, ибо он был в войске князя Руси, а затем среди тех, кто осматривал товары ромеев, предназначенные славянам по установленному миру. Новгородец предложил мне обмен: тайну на путешествие. Тайной должно было стать то, что я возьму его деньги и закуплю для него у известного константинопольского торговца Бакуриани небольшую партию дорогого оружия, мечей и кинжалов, украшенных драгоценными камнями, отделанных золотом и серебром, ибо ромеи никогда не продавали оружие славянам, а в эти дни об этом было бы неумно даже мечтать.

В обмен на совершение этой тайны он предложил мне путешествие в своей лодье через всю Русь до самого Новгорода, где обещал поселить в своем доме на столько времени, сколько я захочу, а затем, когда я пожелаю плыть дальше, он устроит меня в надежный купеческий караван, идущий туда, куда пожелает мое сердце, и все это также за его счет. «Уверен ли ты, что мне нужно в твой город?» – спросил я его. «Я уверен, что ученый странник, каков ты есть, захочет понять то, что здесь увидел, – сказал он про осаду славянами Города. – А понять это можно, только увидев своими глазами Русь от Киева до Новгорода».

Я решил, что тайна и путешествие стоят одно другого и торг выгоден. Я, однако, усомнился, легко ли мне будет преодолеть Русское море в небольшом корабле, не имея к тому привычки. Но он сказал, что круглые просмоленные корзины, в каких пускаются по реке рыбаки моей родины, управляясь с течением всего лишь длинным шестом, еще менее похожи на большой корабль, чем его лодья, и мы заключили уговор об обмене тайны на путешествие.

Удивило же меня только одно: как новгородец угадал, что с этим предложением ему нужно подойти именно ко мне. Ведь он не мог знать, что я сам собирался в тот день к Бакуриани, чтобы купить себе кинжал. А поскольку мой антиохийский клинок купил сам василевс, я мог, не вызывая лишних разговоров, купить и небольшую партию дорогого оружия. То, что обо мне уже знали во дворце, вполне объясняло это приобретение. Еще в Итиле я поражался тому, как русские купцы верно находят пути и случаи удачи. Я не могу объяснить это долгим расчетом – славяне еще менее склонны рассчитывать, чем варяги. Но солнце само выбирает, какому народу светить в тот или иной век, и сейчас посылает сильные лучи славянам, а они умеют видеть этот свет.

В тот же день на улице Меси я говорил с одним из стражников-варягов по имени Гуннар. Он остановил меня, поймав за халат, и я было решил, что он выследил мою с новгородцем тайну. Но он попросил только растолковать, зная мою ученость, что означает фраза «погасить свет месяца сердцем», ибо он слышал, как Бакуриани говорил мне: «Еще вчера, глядя на то, что творится в Городе, я хотел погасить свет месяца сердцем. Но теперь вижу, что месяц, знак Ромеи, не пойдет на убыль. Славяне думают о торговле больше, чем другие варвары, а торгуя, можно лишиться разума, но нельзя потерять жизнь». Я объяснил варягу, что «погасить свет месяца сердцем», значит в лунную ночь, когда клинок отражает желтый свет, поручить кинжал своей груди так глубоко и верно, чтобы только на рукояти остались плакать серебряные чеканные искры. Фраза понравилась варягу своей красотой. Эти люди Севера умеют слушать поэзию; должно быть, потому, что, как говорят, в их краях часто бывает холодный дождь, похожий на осколки хрусталя, а над Морем Мраков вспыхивает звездный шелк. Но варяг не смог постичь, зачем Бакуриани хотел погасить лунный свет собственным сердцем…

Затем этот Гуннар рассказал мне историю своего друга, тоже стражника и варяга, который в дни осады Города был предан одним ромеем, подобран славянами, выкуплен другим ромеем, а потом третий ромей погубил его. Гуннар не понимал, каков смысл этой судьбы. Я сказал: «Его судьба прошла четыре колена, то есть законченное число превращений. Это значит, ее нельзя было изменить, но можно сделать из нее уроки. Первое, что стоит запомнить: споры ромеев и славян не полезны варягам. Второе: нельзя дважды войти в одну и ту же воду, а твой друг, выйдя на берег из бурного потока, ступил обратно уже в огненный ручей и сгорел. И третье: как написано на кинжале, что купил у меня василевс, „все солгут, скажет правду только клинок“.

Я подумал, но, конечно, не сказал варягу, что иногда клинки тоже молчат, как сейчас, например, оружие, купленное мною у Бакуриани, верно хранило нашу с новгородцем тайну. Но это неудивительно: эти клинки еще не были оружием, они пока что еще оставались товаром, а товар умеет молчать».

Сделки продолжаются

В тот же день Стратимир заключил с эпархом еще более удивительный договор, чем новгородец с Абу Халибом. Воевода попросил, чтобы на русских лодьях отпустили в Киев одну из константинопольских киноний строителей.

– Этого еще не хватало! – откровенно разозлился эпарх.

– Не хватает статуи на ипподроме, – поправил его Стратимир, – а строительных киноний в Городе хватает.

– При чем тут статуя!

– Я знаю, где она, – Стратимир хитро прищурился.

– Не может этого быть! – эпарх просто не верил, что воевода может быть осведомлен в делах Города более, чем он. – Но если будет Прекрасная Елена, будут тебе и каменщики!

– Только уговор: ты отпустишь с нами не такую кинонию, которая уже в третий раз строит один и тот же дом…

В Константинополе был закон: если дом начинал разваливаться, не простояв десяти лет, те, кто его строил, делали всю работу заново, но уже бесплатно.

– Другие в твой Киев не поедут!

– Недавно, – сказал Стратимир, – в одной из киноний судили каменщика за убийство. По законам Города кинония должна теперь быть распущена, хотя остальные ни в чем не повинны. Так пусть они поедут со мной на Русь, а в Константинополе не будет безработных бродяг.

– Судили! Но не за убийство, а за поджог! – Эпарх был уязвлен тем, как много знал Стратимир. Он не подумал, что воевода сказал про преступление наугад. – Но я же сказал: если только будет Елена!..

Эпарх не предполагал, что статуя находится не в Городе, а чуть за его пределами, в чем и была удача Стратимира…

Сосуд

Фома, логофет дрома, не спал в эти дни и всю ночь писал:

«…Отношения между народами текучи, как вода или любая другая жидкость. Они требуют соответствующих сосудов, чтобы они, хоть на время, могли обрести постоянную форму. Такие сосуды – договоры между народами.

Но если варвар пользуется привилегиями в великой стране, надо ли еще этим привилегиям придавать безусловную форму законов?..»

Фома не хотел заключать письменный договор с Русью. Пусть уходят, а там видно будет. Между Ромеей и Русью есть еще печенеги – не заслонят ли одни варвары от претензий других?..

Поутру Фома отдал слуге странное приказание – принести кувшин вина (само по себе странно в такое время), но глиняный кувшин (да где его взять-то во дворце среди обилия драгоценной посуды?..). Когда кувшин прибыл к Фоме, он жестом пресек попытку слуги налить вина в золоченый кубок, а сам взял в руки дешевый сосуд и бросил его на пол.

Вино разлилось, а кувшин почему-то не разбился, только у горлышка откололся небольшой плоский кусочек. Сосуд был цел, а Фома, и без того измучившийся и усталый, стал совсем мрачен.

Секретарь сообщил Фоме, что его ждет русский архонт Велемудр. Логофет прошел в соседнюю палату, для приемов, на голубом мраморном полу его левый сапожок оставлял винные следы.

Глядя на красные выпуклые лужицы, Велемудр размышлял: «Кого это он там зарезал?..»

– Князь Руси не уйдет от Города без письменного договора, – сказал Велемудр.

– Сосуд должен остаться пуст, – проговорил Фома себе под нос.

«Зарезал кого-то и не понимает, что говорит», – решил воевода.

– Но мы согласны, – продолжал Велемудр свою речь, – что, как говорил вчера уважаемый логофет, истинный договор должен заключаться по всем правилам: с посольством, присланным для того из одной столицы в другую… Но князь без договора от Города не уйдет.

– Но тогда выходит, что вы вечно будете сидеть у стен Города!

– Да, – сказал Велемудр, – это загадка из загадок: как нам быть.

Фома отвернулся от него, уставился в пол. На мраморе виднелась цепочка красных пятен. «Одно дело – золотой или серебряный сосуд, но бывают ведь и глиняные…» Он нашел выход.

– Мы можем написать краткий временный договор, – сказал логофет. – Договор без золотых печатей. С печатями из воска.

– Логофет сегодня быстро вершит дела.

– Василевс скрепит этот пергамен печатью пурпурного воска. Но русский князь не имеет право на этот цвет.

– Решено, – сказал Велемудр. – Пурпур останется василевсу, готовьте пергамен.

Когда воевода ушел, Фома вздохнул. Такая форма всех устроит. Пурпурная печать василевса рядом с голубой какой-нибудь княжеской означает унижение Руси. Так Константинополь скрепляет договоры с вассалами.

Фома вернулся к себе. Вино на полу было вытерто, кувшин подобран. На столике стоял новый кувшин из глины, полный красного вина.

– Я не приказывал! – крикнул логофет. Но бить сосуд не стал.