Текст книги "Спасти СССР! «Попаданец в пенсне»"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

19 августа 1991 года. Двадцать три часа семь минут. Москва, Кремль. «Корпус», второй этаж

Маршал Советского Союза, Министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, сидя в знаменитом, знакомом зрителю по киноэпопее «Освобождение» кабинете, надев очки «для близи», внимательно вчитывался в листок машинописного формата, который нашёл в туалете, аккуратно пришпиленный к двери кабинки канцелярской кнопкой: «С нами Ельцин и Копец – хунте наступил пиздец!!»

Кроме того, на зеркале, над рукомойником, кто-то написал ярко-алой губной помадой: «А пошёл ты в Форос!!»

Юмор ситуации заключался в том, что в этот туалет ходили оправлять естественные потребности только члены и кандидаты в члены… Политбюро. И вряд ли кто из этих членов (тем более кандидатов в оные!) пользовался такой развратно-красной губной помадой.

И, кроме того, надписи выглядели совсем не смешно…

– Дима, ты чего читаешь?

– Слова, мама, слова… – процитировал Гамлета Язов.

Эмма Николаевна, которая вдоволь покочевала с ним по далёким гарнизонам, победовала в тайге и в пустыне, настоящая офицерская жена – и в этот скорбный час тоже была рядом с ним… У маршала не хватило духа её выгнать!

– Мамочка, может, всё-таки домой тебя отправить? – все же с надеждой спросил её маршал.

Эмма Николаевна отрицательно покачала головой.

Конечно, ей давно надо было бы прилечь, но… она терпела.

Две недели назад бронированный «ЗиЛ» маршала, на котором она ехала по Можайке на дачу, чтобы не сбить перебегавшую шоссе маленькую девочку, ушёл в кювет.

Кувыркался «ЗиЛ» через крышу так, что машина восстановлению уже не подлежала…

Только в воскресенье женщина вышла из госпиталя имени Бурденко…

А в понедельник, услышав характерный лязг на шоссе, бросилась искать мужа.

Поняв, что стряслась беда, она тихо, как мышка, сначала притаилась в приёмной. А теперь – будь что будет! – сидела уже в углу кабинета и смотрела на своего мужа… Смотрела, смотрела… Как в последний раз.

– Э-хе-хе… собрались трусливые старики, ни на что не годные. Попал я, как кур в ощип!

– Ты про что, дорогой?

– Да… так. Всему конец. Снимут с меня мундир – и поделом! Так мне и надо. Чего добивался? Прослужив шестьдесят лет, не отличил политическую проститутку, сраного комсомольца, от себя, солдата, войну прошедшего…

– Дима, всё равно. Я тебя люблю. И в мундире. И особенно без мундира, тоже.

– Да мне не мундира жалко… Я полагал, что моё мнение о катастрофе, об угрозе развала страны разделяет народ. Ан нет. Люди политизированны. Почувствовали свободу – а мы полагали иное… Стал я игрушкой в руках политиканов.

В дверь осторожно постучали…

– Эмма, иди. Не нужно тебе здесь…

– Дима, нет! Не смей! Я с тобой…

– Куда со мной – в тюрьму?

– Да хоть в могилу. Куда ты – туда и я… Я с тобой!

Глаза жены блестели отчаянным блеском. Язов взял её руку – и сделал то, что никогда не делал за полвека супружеской жизни: осторожно, нежно, ласково и неумело – прижал к своим губам…

Потом чуть дрогнувшим голосом решительно и громко сказал:

– Войдите!

Вошедший, в мешковато сидевшем штатском костюме, держал в руке деревянную дубинку, на которой было аккуратно вырезано: «Забью я туго в тушку Пуго».

– А скажите, товарищ Маршал Советского Союза, – это, по-вашему, что вот такое?

Язов с недоумением посмотрел на протягиваемый ему предмет:

– Полагаю, что это игральная бейсбольная бита…

– О! И кто же это в Советском Союзе в бейсбол-то сейчас играет, а? – весело блестя из-под пенсне молодыми глазами, спросил незваный гость.

19 августа 1991 года. Двадцать три часа четырнадцать минут. Москва, Кремль. «Корпус», второй этаж

В маленькой комнатке отдыха, дверь в которую скрывала неприметная, ничем от других не отличающаяся дубовая панель, пахло нашатырём и спиртом.

С тихим звяканьем в эмалированную, изогнутую чашечку падали пустые ампулы.

Врач, ритмически сжимающий красную резиновую грушу, посмотрел на то, как поднялась ртуть в тонометре, повернул крантик, из которого с шипением стал выходить воздух, расстегнул черную матерчатую манжету на руке Язова, лежащего на чёрном кожаном диване с высокой спинкой.

Потом вынул из ушей металлически поблёскивающие трубочки стетоскопа, повесил их на грудь и с недоумением спросил человека в пенсне:

– А зачем вы ампулы берёте?

Берия наставительно ответствовал:

– Да ведь вы, доктор, не просто пациента пользуете! Вы – ах, какого человека спасаете! А ежели вдруг не спасёте, а? Мы тут, на досуге, тогда посоветуемся с товарищами из Академии Медицинских Наук, проконсультируемся со специалистами – всё ли вами сделано как надо? Все ли меры были вами приняты? А то, знаете, были уже в кремлёвской больнице прецеденты… – И он пристально посмотрел на бедного доктора своим ледяным змеиным взором.

У врача задрожали руки:

– Сейчас, я вот сейчас, вот… а, уже лучше! Видите, порозовел… и тоны сердца уже ровнее… что с ним стало? Отчего он так разволновался?

– Сам не понимаю, – почти искренне удивился Берия, – просто товарищ маршал попросил меня голову этак чуть левее повернуть… а потом захрипел, побелел, за сердце схватился! Что с ним может быть такое?

– Думаю, ничего серьёзного, просто сердечный спазм… вот, видите, уже приходит в себя… как вы себя чувствуете, пациент?

– Нормально… он уже ушёл? – через силу прохрипел Язов.

– Кто это – он?

– Этот, что из ада явился по мою душу…

– Нэ волнуйтесь, товарищ, вы просто переутомились… Павлов я. Просто Павлов!

– Так точно, Павлов! Лаврентий Павло… х-хе… – и Язов опять попытался помереть.

– Вот только не надо опять глаза закатывать! Вы мне нужны живым, в отличие от некоторых… Доктор! Что вы там копаетесь?! А ну, немедленно лечите.

– Уже, уже, работаю… да очнись ты, сволочь!! Виноват, товарищ Маршал, вам уже лучше?

– Мне теперь никогда лучше уже не будет…

– Да зачем же так мрачно? Полежите, успокойтесь… надо ему просто полежать! И предупреждаю, товарищ Павлов, допрашивать его сегодня нельзя!

– Э, сынок, какой допрос, слушай? Так, слегка побеседуем… Пройдёмте, сударыня, пусть ваш муж немножко отдохнёт… Эй, кто там! Чаю сюда.

Там же, чуть позже…

Нежно позвякивали чашечки нежнейшего гэдээровского мейсенского фарфора с мадоннами… В них ароматным дымком исходил индийский чай, в сахарнице чуть отдавал желтизной кубинский тростниковый (несладкий, для сбережения от диабета) сахар, в вазочке радовали глаз конфеты таллинского «Калева» и московского «Рот-Фронта».

Лаврентий Павлович (сластена, который в своём нищем детстве не наелся досыта сладостей) с удовольствием наворачивал чуть хрустящий воздушным безе свежайший, доставленный прямо из Киева торт.

Всё-таки в буфете ХОЗУ УД ЦК есть свои неоспоримые прелести… прежде всего то, что он работает круглосуточно!

Эмма Николаевна, сторожко прислушиваясь к происходящему за спиной, где тихо сопел на диване муж, подробно рассказывала удивительно внимательному слушателю:

– Девятнадцатого утром уехал, как обычно… А уже потом, как я рёв на шоссе услыхала, оно ведь рядом! Я давай звонить, мол, Дима, что случилось? А он меня успокаивает, да всё такими словами – ласковыми, добрыми, которые я вообще от него никогда не слышала… Поняла всё я тогда сразу – видно, дело выходит совсем дрянь. Выползла на крыльцо, ребята из охраны меня кое-как в белую «Волгу» поместили – у меня ведь спина. Мне на доске надо лежать… да ладно! Кой-как доехали, поднялась… Вижу, он не в себе. Мне показалось – в полной растерянности, может быть, даже готов… (делает жест – застрелиться). Одно он мне сказал: «Эмма, я никогда не буду Пиночетом!»

Берия осторожно спросил:

– А эти, друзья его…

Эмма Николаевна с негодованием отвечала:

– Какие друзья! Да эти… люди… у нас никогда и не бывали! Даже разговор о них никогда не заходил! Вообще муж относится к ним с неуважением, поэтому мне просто дико, как он угодил в их компанию! Нет! Все эти проходимцы никакие не друзья и даже не единомышленники Дмитрия Тимофеевича!

– Но… Все же путч-то был, говорят?

– Какой путч? Путч делают для того, чтобы захватить власть! А у моего мужа и так власти… было… по самое не балуйся! Он – Министр обороны! И звание у нас – самое высшее, для военного человека – предельное…

Берия, чуть хмыкнув:

– Ещё Генералиссимус…

– Да что мой муж – император Бокасса, что ли? Или Трухильо какой-нибудь? Нет, мы собирались уходить на пенсию… а как там, на пенсии, жить? У нас ведь ни квартиры, ни дачи, ни машины – всё казённое… Я ему говорю, Дима, давай хоть кооператив купим – а он мне – нет. Всё ему некогда, вот уйду-де на покой, тогда уж и займёмся делами, сейчас нет времени… Для жены у него никогда нет времени! Для солдат оно у него всегда есть, для офицеров есть, даже для генералов есть… и только для меня…

И Эмма Николаевна горько заплакала… [40]40
  Из подлинных воспоминаний.


[Закрыть]

Там же, чуть позже…

– Извините, товарищ Павлов… – Человек, военный до мозга костей, чувствует себя крайне неуютно, когда ворот форменной рубашки расстёгнут, галстук болтается на зелёных резиночках где-то возле уха и вообще… «Чем они меня всего облили? Будем считать, что водой…» Армейский юмор.

– Ничего-ничего… – успокоил его Берия, – мы тут пока с вашей супругой побеседовали!

Язов вопросительно приподнял левую бровь, и Эмма Николаевна мигом села в кресле по стойке «смирно».

– Скажите, Дмитрий Тимофеевич… а кто из высших военачальников сейчас наиболее популярен в войсках?

Маршал на несколько секунд глубоко задумался:

– Докладываю. Наиболее популярен в войсках в настоящее время Маршал Ахромеев, Сергей Федорович!

– Отчего?

– Известен среди комсостава – начальник Генерального штаба Вооружённых Сил СССР и первый заместитель министра обороны СССР. В период афганской войны руководил проведением всех операций, включая совершенно блистательный, на мой взгляд, вывод войск без потерь. В штабе армии в Кабуле часто собиралось военное руководство на всевозможные совещания. Маршал Ахромеев, тогда заместитель начальника Генерального штаба, каждый день, без отпусков и выходных, был на этих планёрках уже в пять утра.

Так что боевыми офицерами и генералами уважаем и любим.

Кроме того, он высказывал несогласие с военной реформой и ослаблением советской военной мощи, в связи с чем «ушёл» в отставку. Неоднократно выступал на заседаниях Съезда народных депутатов и Верховного Совета СССР, а также в печати со статьями, где говорил об опасности быстрого завоевания СССР странами, за что нещадно критикован – а у нас человека, которого гнобит начальство, уважают ещё больше.

Пользуется уважением и среди руководства ВПК – за исследование и разработку новых систем автоматизированного управления Вооружёнными Силами.

– Понятно… а насколько он решителен?

– Упертый мордвин.

– Ясно… знавал я таких среди руководителей ДубровЛАГа… Вопрос – чем Ахромеев сейчас занят?

– Помощник Горбачёва по военным вопросам…

– Значит, он разделяет его взгляды?

– Никак нет! Он всегда понимал, что многое делается уже неправильно, в ущерб интересам нашей страны, но, будучи сам человеком честным, был уверен, что такими должны быть и другие люди, полагая, что всё это делается по недоразумению, по чьим-то необъективным докладам. Теперь же, на мой взгляд, понял, что это никакие не ошибки, а просто прямое предательство…

– Где он сейчас?

– Должен был быть в Сочи… но вроде Янаев говорил, что Ахромеев заходил к нему и ГКЧП полностью поддержал…

– Спасибо. Вы мне очень помогли… подождите в приёмной!

Появившемуся в дверях, словно тень, молодому офицеру негромко:

– Маршала Ахромеева ко мне… Да, там в приёмной, я видел – двое охламонов в штатском сидят. Пригласите их, пожалуйста. В любой последовательности.

И добавил, без улыбки, только со своей знаменитой смешинкой в глазах:

– И ещё… Снимите там наконец с Ельцина наручники. А то входящий народ, как его увидит – так сразу пугается, а когда браслеты на нём заметит – вообще в ступор впадает… И покормите его там, что ли. Но водки ему отнюдь не наливать!

Там же, чуть позже…

Одним из двух штатских охламонов [41]41
  от слова «охлос», то есть обычный человек из уличной толпы.


[Закрыть]был одетый в мешковатый, вышедший из моды сразу после Двадцатого Съезда костюм лауреат Государственной ( бывш. Сталинской) премии, Герой Социалистического Труда, бывший министр крупнейшего и важнейшего Министерства Общего Машиностроения (это, если кто не знает – КОСМОС. И МБР «Satana»), первый заместитель председателя Совета Обороны СССР, председатель Комиссии по военной политике Бакланов Олег Дмитриевич…

По мнению величайшего из учёных нашего времени, выдающегося физика Елены Боннэр, бившей в сердцах Сахарова по лысине, – «полный ноль, который ни на что не влиял».

Да! Надо согласиться с этой горькой оценкой…

Когда к Бакланову приходили просители о даче, о квартире, он действительно ничего не решал, искренне полагая, что это дело профсоюзного комитета…

Был он полный ноль в житейских делах.

– И черт ли вас занёс – учёного, инженера! – на эти галеры?

– Э… знаете ли, товарищ…

– Павлов. И можете быть со мной откровенным. У меня допуск – ОП.

– Вот как! А отчего я вас тогда не знаю…

– Ничего, будет ещё время узнать. А знает меня лично товарищ Харитон. Этого достаточно? Говорите.

– Ну ладно. Сами напросились. Сидите тут, пенсне протираете… а тут… Я-то думал, это просто «донкихотство», что мы не получаем равноценного ответа в процессе сокращения стратегических и обычных вооружений… но судите сами!

Первое: блок НАТО сейчас существует и укрепляется, а Варшавского Договора уже нет.

Второе: в процессе переговоров из них был исключён вопрос о военно-морских силах США, которые являются основными в триаде стратегических наступательных сил США…

– Это вы еще не всё знаете… Мы пообещали ликвидировать все ядерные головные части на ракетах «корабль – корабль» и все ядерные глубинные бомбы – в одностороннем порядке.

– Это когда же?!

– Да… была у нас тут в Москве сцена на балконе, прямо как у Ромео и Джульетты – причем Ромео был Буш, а Джульетта наша вон, в приёмной в наручниках сидит…

– Вот гад. Не хуже Горбатого… Но продолжу. Третье: соотношение боевых блоков за счёт методики подсчётов, а также за счёт того, что потенциал Англии и Франции выведен за скобки, складывается в пользу США, примерно в два раза…

Далее. Наш престиж в глазах арабского мира в связи с нашей позицией в Персидском заливе значительно упал… да что там арабцы! Судите сами – мы свой контингент из Германии в 1994 полностью выведем, а американцы там останутся. Да и выводим войска в чисто поле… Оставили мадьярам имущества на полтора миллиарда рублей, а они с нас требуют возмещения убытков. Мы ликвидировали ОВД, а НАТО приближается к нашим границам. Союзников мы растеряли…

– Вы про Кубу?

– Что?!

– Да тут одна вечно пьяная Джульетта пообещала немедленно вывести наш одиннадцатитысячный контингент с Кубы и немедленно прекратить поставки на остров жидкого топлива…

– Да это же…

– Я знаю. Давайте без эмоций. В вашей епархии когда начались изменения к худшему?

– Это произошло в конце 1989 – начале 90-х годов, это явно было заметно со стороны Горбачёва и его компании, которые не верили в силы нашей науки, промышленности, в силы нашей экономики.

А после целенаправленного слома советского хозяйства со стороны всей этой компании Ельцина, а ведь он даже и не пришёл ещё к власти! – от космонавтики все отвернулись.

– У меня мало времени, так что в двух словах… что такое «Буран»?

– Это эпохальный проект, который подводит черту под тем, что было создано до него в области космической техники.

Сорок лет назад у нас была создана ракета, так называемая «семёрка». Она летает до сих пор, но у неё есть как свои плюсы, так и недостатки. Сейчас мы смотрим на неё другими глазами.

На ней используются экологически вредные компоненты топлива, гептил, например, как и на «пятисотке» («Протоне»), Поэтому, чтобы полностью уйти от гептила, мы создавали «семьдесят седьмую» машину на керосине и жидком кислороде на базе бокового блока «Энергии».

В составе носителя «Энергия» они используются для выведения на опорную орбиту до ста тонн, вместо двадцати тонн челомеевской ракеты. «Семьдесят седьмая» должна была заменить королевскую «семёрку» с массой полезной нагрузки порядка десяти тонн.

Несмотря на внешнюю схожесть с «Шаттлом», с его боковыми ускорителями, орбитальным кораблем, внешним топливным баком и единой системой управления, наша «Энергия-Буран» имеет принципиальные отличия. Создавался отдельно носитель со своей системой управления, способный выводить до ста тонн, а в перспективе с модернизацией двигателей, с удлинением топливного бака – до 180 тонн, и «семьдесят седьмая» для доставки грузов и космонавтов на орбитальную станцию с массой полезной нагрузки 10–20 тонн. Всё это экологически чисто.

Кроме того, если на имевшихся ракетах мы имели размерность по диаметру около трёх метров, то с новой ракетой эта размерность увеличивается до девяти метров.

Новая ракета потребовала новых технологий создания больших корпусов, новых средств транспортировки – по железной дороге их уже не доставишь.

Пришлось подтягивать авиацию, создали самолёт, способный перевозить баки такого диаметра и саму «птичку» – «Буран».

Мы создали большой задел, шаг вперед на 50-100 лет.

– А может, ну её, эту систему? – задал провокационный вопрос Берия.

– Да вы что? – вскинулся учёный возмущённо. – До начала 90-х годов мы имели в космосе на всех орбитах порядка 120–130 спутников, которые решали вопросы навигации, мониторинга, спасения, телевидения, связи и т. д. и т. п. – можно долго перечислять.

Нам необходимо было иметь на геостационаре, это очень выгодная во многих отношениях орбита, гораздо большую группировку. Очень невыгодно, дорого запускать туда аппараты и потом их терять, поэтому нам необходимо было иметь систему, которая позволяла бы их возвращать, ремонтировать, модернизировать, дозаправлять и повторно использовать, возвращая обратно на геостационарную орбиту. К примеру, тот же телескоп «Хаббл», у нас предполагался такой же проект, позволяющий вести фундаментальные научные работы по изучению вселенной, космологии, физики. Он и подобные ему аппараты чрезвычайно дороги и нужны средства их обслуживания.

У нас таких средств нет.

О самой «Энергии» надо сказать, что с десятого полёта рассматривались проекты многократного использования отдельных блоков и центрального бака с возвращением их на аэродром. То есть вся система становилась многоразовой. А работа самой системы «Энергия» позволила бы использовать многоразово все аппараты, выводимые на орбиты.

Были проработки использования лазеров на орбите для технологических целей и для обороны. Рейган тогда объявил о создании СОИ, и мы вынуждены были думать о противодействии этим планам…

– Значит, есть кое-что в загашнике?

Бакланов чуть смутился, посмотрел искоса:

– К сожалению, я вашего допуска, товарищ, не видел… Могу только сказать, что, не имея статистики по запускам, мы не могли сразу рисковать «Бураном», да он еще и не был готов.

Поэтому я как председатель Государственной комиссии настоял, и комиссия согласилась, чтобы носителю «Энергия» дать нагрузку в виде грузомакета массой в 100 тонн. Было очень интересно посмотреть, как можно с помощью соответствующих импульсов управлять в космосе такими массами по скорости, вращению и так далее. Поэтому был создан макет массой в 100 тонн и системой строгой ориентации. Вот что мы запускали под названием «Скиф». К сожалению, более подробно я вам сказать ничего не могу…

Берия ласково-насмешливо улыбнулся:

– Хорошо, хорошо… в каждой избушке свои игрушки. Предпоследний вопрос. Зачем нам столько танков?

– Да ведь это живые деньги! Оружие продавать – очень выгодно…. только если продавать! А не раздаривать любым голожопым папуасам, которые смекнут заявить, что хотят вступить на некапиталистический путь развития! Только за наличный расчёт.

– Ясно. Последний вопрос. Сколько времени вам надо, чтобы принять дела у бывшего премьер-министра Павлова? Двух часов вам хватит? Эй, эй… а ну не баловать мне. Водички выпейте. Экий вы горячий… ладно. Дам четыре часа. Но не больше!

Там же и чуть-чуть позже…

Странно! Но сидевший в сталинском кабинете как две капли воды напоминал только что выбежавшего из кабинета (при этом схватившегося за голову и на ходу восклицавшего: «Мать! Мать! Мать! И дёрнула же меня нелёгкая! Нахрен я согласился! Машину мне, машину!! Время не ждёт!») Бакланова…

Такой же, по внешнему виду, научный работник (одетый в такой же немодный костюм, но весь жёваный и с депутатским значком на лацкане) – только в отличие от первого это был явно не талантливый, удачливый пахарь – а типичная серая бездарь, витийствующая в институтской курилке… Демократ, короче… в возрасте Христа, научный сотрудник Института Высоких Температур АН СССР, народный депутат СССР, сопредседатель «Демократической России», секретарь Межрегиональной депутатской группы Мурашов Аркадий…

Развалившись на кожаном кресле, посетитель с апломбом витийствовал, как глухарь, ничего не замечая:

– По мысли САМОГО Гавриила Попова, на этом посту не просто должен стоять гражданский человек, а человек, в отношении которого у представителей лучших, экономически активных слоёв населения не должно возникать сомнений, за кого он.

Чтобы предприниматели были уверены, что ОМОН не будет их бить, что отныне никогда-никогда ОБХСС не будет бандитствовать, проводя какие-то гадкие проверки, ревизии на предприятиях, что не будет милиция бизнесменов душить!

Берия с профессиональным интересом рассматривал его, как рассматривает эпидемиолог жидкие фекалии с холерным вибрионом:

– Ну, и как этого вы будете добиваться?

Мурашов пел далее, найдя благодарного слушателя:

– Введу такую систему – все будут получать конверт с зарплатой, никто не будет знать, сколько зарабатывает другой…

– А взятки?

– Какие взятки? А, это… Гавриил Попов называет это иначе, административной рентой… Это же простая благодарность от обывателя сотруднику милиции! За что же тут карать?

Далее, я буду сотрудничать с полицией Запада, например, нью-йоркская полиция открывает в Москве двухмесячные курсы английского, чтобы милиционеры научились по-человечески разговаривать… а потом пятьдесят-сто наиболее толковых парней из всех наших служб едут в тот же Нью-Йорк и учатся в тамошней полиции. Приехав, они создадут костяк, который нам всем необходим…

– А скажите…

– Аркадий!

– А скажите, Аркадий… до вашего назначения какое отношение вы имели к милиции?

– Я с милицией в жизни дела не имел! У меня даже приводов не было!

– Угу. И сразу на должность начальника Главного Управления Внутренних Дел Москвы и Московской области?

Ничтоже сумняшеся, Мурашов ответствовал с обычным апломбом:

– Это политическое назначение!

– Да-да… а всё же, Аркадий, скажите, если не секрет – за каким хреном вы сюда вообще припёрлись?

– А для того, чтобы арестовать ГКЧП! И ещё… Хочу присмотреть себе кабинетик, пока другие не расхватали. Этот вот мне подойдёт!

Берия посмотрел на него грустно-грустно:

– Такой молодой – и безнадёжно, видимо, болен… Ребятки! Доставьте-ка его в Кащенко… убогого одного грех на улицу выпускать. Жалко же человека.