Текст книги "Барин-Шабарин 9 (СИ)"

Автор книги: Валерий Гуров

Соавторы: Денис Старый
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Это авантюра! – зашипел Фитингоф. – Казна не выдержит сопутствующих расходов! Риски колоссальные!

– Риски? – переспросил Путилов. – Риски – это сидеть сложа руки, пока англичане подбираются к нашему золоту! Я – за! Мои верфи построят корабли для плавания к северным берегам Аляски! Но и моя доля в доходах должна быть весомой!

– Патриотизм – это прекрасно, Павел Матвеевич, – мягко, но с укором сказал Солдатенков, – но дело есть дело. Нужны хорошо составленные договоры, гарантии возврата вложений, если… если золото не оправдает надежд.

Я слушал их – жадных, скептических, азартных, расчетливых и видел, как работает мой план. Паника Лондона, как в зеркале, отразилась здесь, в этом кабинете, трансформировав жадность в патриотический порыв. Я поднял руку, требуя тишины.

– Гарантии? – произнес я. – Гарантия – это я. Алексей Шабарин. Моя воля. Моя рука, которая сокрушает врагов Империи внутри и снаружи. Гарантия – это золото на столе и паника в Лондоне, которую я создал! Детали по долям, договорам – это к господин Фитингофу и его крючкотворам. Одно скажу, все будет по справедливости. Кто сколько вложит в дело, с того и получит. Однако решать нужно сейчас. Покуда англичане не опомнились. Кто со мной? Кто вложится в золотое будущее России и в свое собственное?

Я смотрел на них. На Кокорева, который уже мысленно считал проценты от недобытых тонн; на Демидова, представлявшего новые сталелитейные цеха, построенные на аляскинское золото, на Путилова, уже видящего русские крейсера, патрулирующие Тихий океан, на осторожного Солдатенкова, просчитывавшего выгоды и риски. Даже Фитингоф, бледный, но осознавший неизбежность, кивнул нехотя. Создание Консорциума стало делом решенным.

* * *

Полигон решили устроить в глухих лесах под Новгородом, подальше от любопытных глаз. Было раннее утро. Воздух был морозным, хрустально-чистым, пахнущим хвоей и снегом, но к нему примешивался запах свежей древесины, машинного масла и… чего-то химически острого – видимо, нового бездымного пороха Зинина. Глубокий, нетронутый снег искрился под косыми лучами солнца. Стояла тишина. Не безмятежная, а скорее – напряженная, звенящая, как натянутая струна.

Я поднялся на небольшой деревянный помост, закутавшись в тяжелую медвежью шубу. Рядом – полковник Константинов, его лицо было бледнее снега, глаза горели лихорадочным блеском. Позади – группа офицеров Генштаба и ученых ИИПНТ, их дыхание стелилось белым паром.

В сотне саженей, на заснеженной поляне, стояло странное сооружение. Направляющие рельсы уходили в небо под острым углом. И на них лежала стальная «сигара» в человеческий рост, с острым носом и короткими крылышками стабилизаторов. Ракета Константинова. «Гром-2». Усовершенствованная. Начиненная не фейерверочной смесью, а боевым зарядом на основе разработанных Зининым химических соединений.

– Готово, ваше высокопревосходительство, – доложил Константинов, голос слегка дрожал от волнения. – Расчеты перепроверены трижды.

Я сдержанно кивнул. Хотя трудно было сохранить хладнокровие в такую минуту. Ведь это был не просто эксперимент. Я надеялся, что это будет прорыв. Громовой голос России, который должен будет громко зазвучать в мире.

– Давайте, полковник.

Константинов махнул рукой. Наблюдатели замерли. Расчет у ракеты, одетый в тулупы, сделал последние приготовления и отбежал в укрытие, раскручивая катушку с проводом, который они потом подключат к динамо-машине. Константинов поднес к губам рупор:

– ПУСК!

Раздался не грохот, а резкий, сухой хлопок, как будто лопнула туго натянутая парусина. Из хвостовой части ракеты вырвалось не привычное облако дыма, а почти невидимая струя раскаленных газов – результат горения бездымного пороха. «Сигара» сорвалась с направляющих с невероятной скоростью, оставив лишь легкий шлейф перегретого воздуха.

Она рванула в синеву неба, с воющим звуком, похожим на свист гигантской пули. Все взгляды устремились вверх, затая дыхание. Ракета набрала высоту, стала маленькой точкой, потом начала плавно снижаться по дуге… к цели. К имитации оборонительных укреплений.

Взрыв мы услышали не сразу, сначала ослепительная вспышка, бело-оранжевая, как будто солнце в миниатюре. Затем – глухой, сокрушительный «бум» от которого задрожала земля под ногами. Я прижал бинокль к глазам. Деревянный бруствер окопа исчез. На его месте взметнулся столб снега, земли и черного дыма. Когда дым рассеялся, на снегу зияла воронка, а вокруг валялись обугленные обломки бревен.

Вернулась тишина, но теперь она была иной – потрясенной. Потом раздались сдержанные аплодисменты офицеров. Ученые перешептывались, записывая данные. Константинов вытер платком лоб. Он дрожал всем своим внушительным телом, то ли от восторга, то ли от пережитого волнения.

– Ваше высокопревосходительство, – наконец выдавил он. – Запуск экспериментальной ракеты «Гром-два» произведен. Цель поражена.

– Вижу, – произнес я. – Теперь нам нужно научиться запускать их пакетом, то есть – залпом. И знаете, господа, это не игрушки. Это новый голос России. Голос, который скоро услышат за океаном. Примите мои поздравления, полковник Константинов. Буду хлопотать о присвоении вам генеральского звания. Надеюсь, скоро мы увидим запуск нашей…

– «Катюши», – с улыбкой напомнил Константин Иванович наш сравнительно недавний разговор.

– Так тому и быть, – сказал я.

Мы спустились с помоста, расселись по саням. Кучеры хлопнули вожжами и лошадки повлекли санки по наезженному полозьями насту. Загремели колокольчики под дугами. Странный звук для места, где только что была запущена боевая ракета – первая ласточка грядущей ракетной мощи Империи.

У ворот, которые вели на территорию городка, где жили испытатели не только ракет, но и других опытных образцов артиллерии, мимо нашего небольшого кортежа прошагал взвод солдат. Судя по веникам, которые они держали под мышками, солдатики направлялись в баню, сотрясая морозный воздух лихой песней.

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег катюша,

На высокий берег на крутой.

Выходила, песню заводила

Про степного сизого орла,

Про того, которого любила,

Про того, чьи письма берегла.

Мы переглянулись с Константиновым и рассмеялись. Остальные – офицеры и ученые – недоуменно поглядывали, не понимая, что именно нас так развеселило. Откуда им было знать, что «Катюшу» поют уже по всей России? А тем более то – что скоро «катюши» запоют с палубы русских кораблей и с установок полевых батарей, на страх нашим врагам.

Вечером, я позвал полковника в свой кабинет в домике, специально построенным для высокопоставленных гостей полигона. Трещали дрова в «голландке». Отсветы играли в гранях бокалов, наполненных крымским вином. Константинов сидел в кресле напротив меня. Несмотря на располагающую к отдыху обстановку, взгляд ракетчика был предельно внимателен. И не зря.

– А вы не задумывались, Константин Иванович, – обратился я к нему, – о возможности постройки ракеты на жидком топливе?

Глава 6

Секретное заседание Комитета по русским делам проходило не в Вестминстере и не в Уайтхолле, а в здании, которое официально числилось как «Контора по оптовой торговле колониальным каучуком и красителями». Здание было мрачным, квадратным, из темного кирпича, почти незаметным в перманентном лондонском смоге, пропитанном все той же сажей и удушливым дыханием Темзы. За его непроницаемыми окнами, забранными решетками, царила тишина, контрастирующая с грохотом города.

Внутри, в кабинете на верхнем этаже, воздух был другим – тяжелым, пропитанным запахом воска для мебели, старых книг, коньяка и легким, едва уловимым ароматом дорогих сигар. Стены были обиты темно-зеленым бархатом, заглушающим звуки. Массивный дубовый стол, похожий на саркофаг, занимал центр комнаты. Над камином, где тлели угли, висел портрет королевы Виктории, взирающей с холодной отстраненностью на собравшихся.

За столом сидели четверо. Лорд Чедли, председатель Комитета, человек лет шестидесяти, с лицом, высеченным из слоновой кости, и ледяными серыми глазами. Его длинные пальцы медленно барабанили по полированной поверхности стола. Рядом с ним ссутулился адмирал сэр Бэзил Ферфакс, грузный, с багровым лицом и жестким взглядом моряка, привыкшего повелевать стихией.

Напротив поблескивал пенсне сэр Эверард Монктон, главный аналитик разведывательной службы Комитета. Четвертым был мистер Эдгар Уолпол, невысокий, нервный, с вечно влажным лбом, куратор сети информаторов в России. Именно он отвечал за поступление секретных сведений оттуда.

Как недавно на столе у вице-канцлера Российской империи, на столе перед ними лежали несколько экземпляров «The Star», «The Penny Dreadful» и других газетенок разной степени желтизны, их кричащие заголовки казались пошлым кощунством в царившей в этом кабинете мрачной серьезности. Рядом – телеграммы с фондовой биржи, доклады о панике в портах, о скупке судов, карт, атласов и книг Маккензи.

– Ну что, Уолпол? – голос лорда Чедли был тихим, но каждый слог падал, как камень. – Ваш драгоценный агент «Тень». Ваш самый ценный, самый дорогой источник, которому мы платили не золотом даже, а сведениями о наших планах в Персии, который заверял нас в своей ненависти к режиму Александра, и который… подсунул нам это… – Он ткнул длинным пальцем в газету с карикатурой, изображающей плачущего британского льва. – Эльдорадо. Маккензи. Золото, способное купить мир. Великолепно. Просто великолепно…

Уолпол проглотил ком в горле.

– Милорд, я… я не мог и предположить… Мы неизменно проверяем, поставляемые «Тенью» сведения. Они всегда были безупречны…

– Видимо прежде он никогда не лгал столь масштабно? – перебил его сэр Эверард Монктон, поправляя пенсне. Его голос был сухим, как шелест пергамента. – Он даже не солгал, Уолпол. Он закинул нам наживку, где правда замешана на такой чудовищной лжи, что мы проглотили ее целиком. Да, Россия активно исследует свою часть Аляски. Да, там действительно обнаружены признаки золота. Река Маккензи тоже не выдумка. И да, царская казна достаточно богата, чтобы организовать экспедицию и не одну. Все это – правда, но сложенная вместе… – Он сделал паузу, глядя поверх очков. – Право слово – это гениально. Абсолютно русская по размаху провокация. Они не просто дестабилизировали наш финансовый рынок. Они посеяли хаос, алчность, панику. Они заставили Запад метаться, как стадо испуганных овец. И все это – с помощью одной газетной утки, запущенной через «вашего» агента'.

Адмирал Ферфакс хрипло прокашлялся.

– Паника на бирже – полбеды, – заговорил он. – В конце концов – биржа остынет. Но этот… этот золотой психоз! Каждый дурак, у которого есть прогулочная лодка, рвется сейчас на Аляску! А наши судовладельцы! Они не слишком охотно помогали нам в этой треклятой Восточной войне. И теперь, когда нам катастрофически не хватает боевых судов для сдерживания русских в Средиземноморье и на Балтике, они с радостью предоставляют фрахт этим сумасшедшим золотоискателям! Казна теряет деньги, ресурсы распыляются! И все из-за этого проклятого мифа!

– Они ответили, Чедли, – тихо сказал сэр Эверард. – Ответили на наше «революционное движение» в их городах. Не шпионским скандалом, не дипломатической нотой. Они ударили по нашему самомнению. По нашей вере в собственное превосходство и в алчность, как в движущую силу прогресса. Они показали, что могут манипулировать нами, как марионетками, используя нашу же систему – прессу, биржу, жажду наживы.

Лорд Чедли перевел ледяной взгляд на Уолпола.

– Где «Тень» сейчас?'

– Мы… мы потеряли связь, милорд, – прошептал Уолпол. – После передачи последнего сообщения… он исчез. Обычные каналы связи с ним молчат.

– Он не исчез, – сказал сэр Эверард с ледяной уверенностью. – Его ликвидировали. Аккуратно, без шума. Как только его миссия была выполнена. Русские использовали его втемную, а потом выбросили, как использованный платок. Как инструмент. Как… тень, в конце концов…

В кабинете повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей в камине и тяжелым дыханием адмирала Ферфакса. Смог за окном сгущался, превращая Лондон в желто-серый призрак, отражающий хаос в умах собравшихся.

– Они переиграли нас, – наконец произнес лорд Чедли, его голос звучал устало. – В этой партии. Признать это – необходимо. Но игра еще не кончена. Англия не отступит. Не сдастся. – Он поднялся, его фигура в темном сюртуке казалась еще выше в полумраке комнаты. – Уолпол, вы отстранены от операций в России. Ваша карьера в Комитете закончена. Адмирал, вам поручаю срочно представить план по возвращению контроля над судоходными линиями. Любыми способами. Нам нужно вернуть эти корабли из их дурацкой золотой гонки. Сэр Эверард… – Аналитик поднял голову, его глаза за стеклами блеснули. – … вам – самое важное. Найдите слабое место. Не в их армии или флоте. В этой… – он с отвращением кивнул на газеты. – В их новой игре. В их уверенности. Разрушьте этот миф. Превратите их «Эльдорадо» в посмешище. В доказательство их же лживости. И найдите способ… нанести удар. Точный. Безжалостный. Чтобы они поняли, что сожженный Львиный Хвост – это не повод для радости, а предупреждение о том, что Лев проснулся.

Лорд Чедли подошел к окну, затянутому грязной пеленой смога. Где-то там, в этом удушливом мареве, бушевала вызванная русскими паника, звенели гинеи спекулянтов, рвались в мифическое Эльдорадо авантюристы.

– Они бросили нам вызов в информационной войне, – прошептал он. – Мы ответим тем же, но не газетной шумихой. Холодным, неоспоримым фактом. И действием. Пусть готовятся. Зима близка. И на этот раз, она будет британской.

За его спиной в кабинете воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь тиканьем маятника старинных часов. План ответного удара начал формироваться в этих холодных и расчетливых умах. Туман за окном казался теперь не просто смогом, а дымом от только что начавшейся войны – войны теней и нервов, где золото было лишь приманкой, а истинной ставкой оставалось господство над миром.

* * *

Я неплохо представлял, что происходит, в заслякощенном и захарканном Лондоне. И радовался, что в моем кабинете пахло не этими ихними туманами, а морозной свежестью с Невы, крепким деревом полированных шкафов, дорогим табаком и сухими чернилами. Радовался, стоя у высокого окна, наблюдая, как первые снежинки кружат над застывшей рекой.

Откровенно говоря, я чувствовал почти хищное удовлетворение. На столе лежали последние шифровки из Лондона, Парижа, Нью-Йорка. Информационная «золотая лихорадка» бушевала вовсю. Операция под кодовым названием «Золото Маккензи» работала как часы, отвлекая врагов от успехов России, опустошая их карманы и сея хаос.

Одна депеша выделялась. Короткая, закодированная, из самого сердца лондонского смога. От него. От «Тени». «Чедли в ярости. Уолпол пал. Монктон точит кинжалы. „Персеверанс“ готов к выходу. Цель – Маккензи. Ищут доказательства лжи. Финч сеет смуту на Аляске. Готовят развенчание. Зима, говорят, будет британской. Жив. Скоро увидимся»

Я позволил себе короткую, беззвучную ухмылку. «Жив». Как я и планировал. Предположение Комитета о ликвидации агента «Shadow» тоже было частью плана – гениальной мистификацией, позволившей моему человеку уйти в еще более глубокое подполье и усилить доверие к его следующему «провалу».

Англичане, такие уверенные в своей проницательности, купились на подставную смерть агента, чье тело так и не нашли. Они думают, что переиграли меня, устранив источник утечки. Они не знают, что источник этот не иссякаем.

Дверь кабинета бесшумно открылась. И в него вошел человек, который не походил ни на призрачную «Тень» из лондонских донесений, ни на Джеймса Бонда – гладкого и опасного оперативника британской Интеллидженс сервис, каким его знали в коридорах Форин-офис.

Это был он, Денис Иванович Шахов, по внешнему виду и официальной должности, чиновник средней руки из Департамента внутренних сношений МИДа. Человеку с таким лицом, некрасивым, но и не отталкивающим, с глазами усталого клерка, ничего не стоило затеряться в толпе. Мой старый друг.

– Ваше сиятельство, документы по торговому соглашению с Пруссией, – произнес Шахов обыденным, слегка монотонным голосом. Ни тени акцента или диалекта, ни намека на происхождение – таков профессионализм невидимки.

– Брось дурачиться, Денис Иванович, – сказал я, обнимая его и жестом приглашая сесть в кресло.

Когда он утвердился на плюшевой обивке, маска спала. Плечи Шахова расправились, взгляд из усталого стал острым, как скальпель, впиваясь в меня. В комнате будто стало теснее.

– Они клюнули на мою «смерть», Алексей Петрович, – сказал мой лучший агент, его голос теперь был низким, насыщенным, с легкой хрипотцой. – Чедли проглотил наживку целиком. Уолпола вышвырнули, как щенка. Теперь вся их надежда – на Монктона и его аналитиков. Они рвутся разоблачить миф.

– Экспедиция «Персеверанс», – констатировал Шабарин, подходя к карте Северной Америки, висевшей на стене. – Капитан Клэйборн. Бывалый, жестокий. Они хотят привезти вещественные доказательства нашей «лжи». Камни, пробы воды, отчеты о бесплодности земель. И громко, на весь мир, объявить Россию обманщицей.

– Именно, – кивнул Шахов. – Его пальцы невольно сжались. Он знал Клэйборна. По слухам. По темным делам в Канаде. Это был не моряк, а мясник в форме капитана. – Они хотят превратить нашу победу в посмешище. Уронить престиж. Вернуть себе моральное превосходство.

Я кивнул.

– Поэтому мы дадим им то, что они ищут, Денис Иванович. И даже больше. Мы дадим им их собственную гибель, завернутую в триумф.

Шахов наклонил голову, слушая. Я изложил план. Он был дерзок, рискован, почти безумен. Почти идеален.

– «Персеверанс» должен вернуться, – говорил я, расхаживая по кабинету. – Вернуться с триумфом. С неопровержимыми доказательствами, что река Маккензи – не Эльдорадо. Что золото там – лишь жалкие крупинки, не стоящие затрат. Что Империя… преувеличила. Намеренно.

Шахов понимающе улыбнулся. Ему явно понравилась идея, изящная в своей коварности. И потому Джеймс Бонд продолжил:

– Чтобы дискредитировать нас, они должны сначала подтвердить правдивость части нашей информации – само существование экспедиции и ее выводы. А мы… мы подменим их выводы нашими.

– Совершенно верно, – сказал я, останавливаясь у карты и тыча пальцем в устье Маккензи. – Клэйборн найдет то, что мы позволим ему найти. Геологи из его команды… не все будут теми, за кого себя выдадут. Пробы грунта, образцы пород – все будет указывать на скудость. Его отчет будет кричать о нашем обмане. Лондон ликует! Мир потрясен! Престиж России падает! Биржи содрогаются вновь.

– Но это только первый акт, – проговорил Шахов, уже предвидя развязку.

– Именно, – сказал я. – Пока «Персеверанс» борется со льдами, пока Клэйборн пишет свой разгромный отчет, пока Лондон готовит триумф… мы действуем. Настоящее золото, Денис Иванович, найдено не на Маккензи. Оно найдено здесь. – Он ударил кулаком по карте чуть южнее, в районе хребтов Британской Колумбии, на спорных территориях, куда уже рвались тысячи авантюристов, подстрекаемые агентом Финчем. – Богатейшие россыпи. Подтвержденные. Тайно. Силами наших людей, под видом старателей-одиночек.

Шахов замер.

– И когда «Персеверанс» вернется с криком «Обман!», когда Комитет будет праздновать победу, когда акции Русско-Американской компании рухнут окончательно…

– … мы обнародуем настоящие находки, – закончил я. – Не из Петербурга. Из самого эпицентра золотой лихорадки. От «независимых» старателей. С золотым песком, с самородками, с неопровержимыми доказательствами. И скажем миру: 'Вот истинное богатство, которое Россия действительно контролирует! И которое Британия, в своей слепой ненависти, пыталась скрыть, объявив наше первое, скромное открытие на Маккензи – ложью! Они послали экспедицию не за правдой, а чтобы замять правду! Чтобы монополизировать золото для себя!

– Браво, Алексей Петрович! – улыбнулся Шахов. – Я даже не знаю, есть ли у твоей гениальности границы?

Я нахмурился. Достал из шкафчика бутылку коньяку, откупорил ее наполнил рюмочки, и сказал:

– Меня сейчас больше беспокоит судьба «Святой Марии».

* * *

Арктика. Море Баффина. Здесь не было лондонского смога, только бескрайняя, слепящая белизна льда под светом луны. Только это ночное светило, да полярное сияние изредка рассеивали тьму. Русский паровой барк «Святая Мария», корпус которого был усилен для плавания в таких условиях, с глухим скрежетом пробивал себе дорогу.

Полярная ночь превратила это движение в сущую муку. И если бы не придонные теплые течения, русский барк давно бы уже застрял в ледовом плену. За ним серой и неотступной тенью следовал британский паровой фрегат «Ворон», новейший броненосец с мощной машиной и грозными орудиями за башенной броней. Он держался на почтительной дистанции, чуть позади по курсу, как хищник, выжидающий момент для нападения.

Его капитан, Дуглас Маккартур, уже не скрывал флага, и символ морского владычества Британии вызывающе реял на флагштоке, подсвеченный дуговыми фонарями. Британцы не открывали огонь – открытая атака в нейтральных водах могла спровоцировать дипломатический скандал, которого Лондон сейчас особенно боялся после истории с «Эльдорадо».

Правда, сам капитан «Ворона» не знал об этом. Он уже давно не имел связи с Адмиралтейством. Маккартур просто следовал старой инструкции – не дать «Святой Марии» достичь цели, вынудить ее вернуться, заблокировать в какой-нибудь бухте под благовидным предлогом, или, в крайнем случае, «проводить» до места и сорвать высадку.

Капитан «Святой Марии», Григорий Васильевич Иволгин, чье лицо было даже не обветренно, а выдублено арктическими ветрами, тоже не знал о том, что происходит сейчас в мире, но не отрывал бинокля от бронированного призрака, по имени «Ворон», следующего по пятам.

– Надоедливая ворона, – процедил Григорий Васильевич сквозь зубы. – Виляет хвостом, каркает, но клюнуть боится. Держит дистанцию. Ждет, пока мы сами в ледяную ловушку зайдем.

Гидрограф Викентий Ильич Орлов, казалось, видел не только поверхность воды, но и то, что скрыто под ней на десятки футов под килем. Стоя на мостике рядом с капитаном, он изучал в свете керосиновой лампы карту, испещренную собственными пометками – мелкими, но точными, как булавочные уколы.

– Дистанция… – задумчиво проговорил Орлов, не поднимая головы. – Это их слабость, Григорий Васильевич. Они уверены в своем паре и броне. Считают нас тихоходной баржей. Но они не знают здешних вод так, как мы. И не уважают лед.

Третьим в квартердеке сейчас был Игнатий Кожин, охотник-промысловик, чье сухое поджарое тело, казалось, было вырублено из того же материала, что и айсберги. Он молчал, попыхивая индейской трубочкой, но его молчаливое присутствие было весомее многих слов. Он ждал своего часа.

– Что предлагаешь, Викентий Ильич? – спросил Иволгин, опуская бинокль. В его голосе не было сомнения, лишь готовность к риску.

Орлов ткнул тонким пальцем в узкую, извилистую протоку на карте, соединяющую акваторию, где они находились, с более широким проливом, проходящим чуть севернее.

– Пролив Святого Антония. Название – звучит, как ирония судьбы. Ширина в самом горле – не больше двух с половиной корпусов «Марии». Фарватер – коварный, петляет, как змея. Глубины… – он усмехнулся беззвучно, – достаточны для нас. Им тоже… может хватить. А может, и нет.

– Рифы? Подводные камни? – уточнил Иволгин.

– Лед, Григорий Васильевич. Вечный и коварный. – Орлов провел пальцем по краю протоки. – Здесь, на повороте, под самой поверхностью… лежит обломок старого айсберга. Откололся, видимо, лет десять назад, сел на мель и не растаял. Торчит, как подводный клык. Ни на каких картах его нет.

– Откуда же вам, Викентий Ильич, известно об этом клыке? – спросил капитан.

– Я это вижу по многим признакам – форма айсберга, то как он сидит в воде, игнорируя здешние течения… А в общем – профессиональный секрет… Сейчас важнее, что мы пройдем вплотную к нему, борт о борт, по северному галсу. У нас осадка меньше. У «Ворона»… – Орлов сделал паузу, глядя на капитана, – у него осадка больше, и винты огромные. Если он попытается срезать угол, если его капитан возжелает догнать нас в этой узкости… он напорется на этот клык. Броня выдержит, но винты…

– … будут смяты как консервные банки, – закончил мысль Иволгин. В его глазах вспыхнул азарт. – Они последуют за нами?

– Обязательно, – уверенно сказал Орлов. – Они видят, что мы идем в узость. Они уверены в своем превосходстве. Они решат, что мы отчаялись и лезем в мышеловку. Они захотят заблокировать выход или прижать нас у выхода. Гордыня, Григорий Васильевич. Их главный камень преткновения.

Кожин хрипло пробурчал:

– Воронье чутье может подвести. Лед дышит. Но попробовать стоит. Лучше смерть во льдах, чем позор полона.

Решение было принято без лишних слов. Иволгин отдал приказы. «Святая Мария» резко изменила курс, ее нос устремился к зловещей щели в ледяном барьере – ко входу в пролив Святого Антония. На мостике «Ворона» этот маневр заметили мгновенно. Капитан сэр Маккартур, самодовольно ухмыльнулся.

– Русские запаниковали! – крикнул его первый помощник. – Лезут в щель!

– Или хитрят, – заметил Макартур. – Но куда им деться? Впереди тупик или выход в море Бофорта, который нам известен. Машину на полную мощность! Догнать их на входе в протоку! Не дать им развернуться или укрыться!

«Ворон» взревел, черный дым густыми клубами повалил из его труб. Мощные винты взбили ледяную воду в бешеную пену. Броненосец рванулся вперед, сокращая дистанцию с устрашающей быстротой. Его электрические прожекторы полосовали мрак полярной ночи, как нож масло.

«Святая Мария» вползла в узкий пролив. Стены льда, местами голубоватого, местами грязно-белого, нависали над мачтами. Скорость упала. Лоцман Санаев и сам Иволгин неотрывно смотрели вперед, считывая извивы фарватера по указаниям Орлова, стоявшего у карты с хронометром в руке. Гидрограф шептал:

– Левее… еще левее… теперь право руля, плавно… вот он, поворот. Готовьтесь… северный галс. Борт к борту с ледышкой. Теперь – тише. Только пар на маневр.

Барк замедлился еще больше, почти скользя вдоль правой ледяной стены. Гидрограф, не отрываясь, смотрел за борт, в непроглядно-черную воду, подсвеченную лишь факелами. Он ждал едва заметного изменения оттенка, легкой ряби – признак присутствия подводного исполина.

Сзади, заполняя собой весь вход в пролив, показался серый форштевень «Ворона». Маккартур, видя, что русский корабль замедлился у поворота, решил действовать нагло.

– Полный вперед! – скомандовал он. – Проходим между ними и льдом! Блокируем выход!

«Ворон» рванулся вперед, пытаясь втиснуться в узкий проход между кормой «Святой Марии» и ледяным берегом, чтобы отрезать ее от выхода в открытое море. Он шел на скорости, слишком большой для такой узости, слишком самоуверенной во мраке.

В этот момент Орлов резко вскинул руку:

– Есть!

Раздался звук, от которого кровь стыла в жилах. Не взрыв, а чудовищный, низкочастотный скрежет, крик рвущегося металла. «Ворон» вдруг вздрогнул, как подстреленный заяц. Его могучий корпус содрогнулся, на мгновение замер, а потом начал медленно, но неумолимо заваливаться на левый борт.

Из-под кормы взметнулся не просто выплеск, а фонтан из холодной, как смерть, воды и осколков льда. Гул могучей машины сменился пронзительным воем искореженных винтов и лязгом поврежденных внутри бронированного чрева корабля механизмов. Дым из труб стал черным и густым, как смоль.

На мостике «Святой Марии» повисла тишина, нарушаемая только шипением пара и треском льда вдоль бортов. Все смотрели в сторону кормы. «Ворон» беспомощно развернулся поперек узкого фарватера, его нос уперся в ледяную стену, корма – в другую. Дым валил клубами. Никаких признаков движения. Только тревожные гудки и крики людей мечущихся на палубе. Ослепительные дуговые фонари замигали беспорядочно и померкли.

Иволгин медленно выдохнул, на его лице появилось жесткое удовлетворение.

– Вот и причалила ворона, – сказал он хрипло. – Надолго… Викентий Ильич, твои подводные клыки – острее британской стали.

Орлов, бледный от напряжения, но с блеском в глазах, лишь кивнул, сверяясь с картой.

– Теперь нам надо пройти этот поворот, Григорий Васильевич, пока они не опомнились и не начали палить по нам из тех орудий, которые у них по правому борту. В море Бофорта вода чище. И ближе к нашей цели.

– Полный вперед, от греха подальше! – скомандовал Иволгин. «Святая Мария», осторожно обогнув злополучный подводный выступ, который только что покалечил «Ворона», ускорилась, выходя на простор моря Бофорта. Черная, беспомощная громадина британского фрегата осталась позади, зажатая льдами, окутанная дымом и отчаянием.

Игнатий Кожин, стоявший у борта, плюнул в сторону «Ворона»:

– Гони, Маша, гони. Теперь твой путь свободен. А им… – он усмехнулся, – им теперь с айсбергами разговаривать да медведей пугать. Зимовать будут, небось… Не по-аглицки это. Перемерзнут, как сукины дети.