Текст книги "Двадцатый - расчет окончен"

Автор книги: Валерий Рощин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава вторая

Ростов. 17 апреля

От безысходности, бессилия и непонимания происходящего Дорохову порой хотелось раздробить кулаки о каменную стену. В такие минуты он нервно расхаживал по камере, где на откидных нарах возлегали еще четверо таких же «счастливчиков», как и он. В офицерской «каюте» нар не поднимали даже днем – пожалуй, это была единственная привилегия, оставленная подследственным армейским «господам». От ощущения потери всего: свободы, любимой профессии, возможности общаться с друзьями и будущего ему порой не хотелось жить и даже шевелиться. Тогда он просто лежал на тощем матраце и, закинув руки за голову, тупо смотрел в одну точку на почерневшем от влаги потолке.

Странно, но за всю прошедшую после стрельбы по «уазику» неделю, его наспех допросили лишь однажды. Какой-то молоденький старший лейтенант полчаса задавал глуповатые вопросы, пытаясь подвести под действия командира спецназовской группы злостный умысел и тонкий расчет.

Салабон! Его бы в горы! Сначала под ракетный обстрел, а потом к тому УАЗу… Уж он-то точно стрелять по чеченцам не стал бы – с полными штанами дерьма не больно-то постреляешь!

Сегодня Артур с самого утра не поднимался с жесткого, неудобного ложа. Не удосужился встать и на завтрак, повелев отдать свою скудную пайку в соседнюю солдатскую камеру. Взгляд капитана намертво приклеился к крохотному оконцу под потолком. Через него и птиц-то не рассмотреть – только решетка, да мелкая сетка. И весеннее небо, с ужасающим постоянством менявшее цвета и оттенки: черное, голубое, синее, белое серое… И снова черное!

Так и лежал, вспоминая далекий родной городок, одинокого пожилого отца, живущего на военную пенсию…

Неспешные размышления прервала брякнувшая засовом тяжелая дверь.

– Капитан Дорохов, на выход! – послышалась команда служивого в погонах прапорщика.

Он не спеша поднялся, направился к раскрытой двери; заложив руки за спину, переступил порог.

– Прямо по коридору, – замкнув камеру, подсказал помощник начальника караула.

Они миновали десяток камер небольшой, старой гауптвахты; прошли мимо помещения, где обычно проходили допросы подследственных военнослужащих; не повернули и в комнату свиданий…

– Куда это мы? – полюбопытствовал Артур.

– Во дворе машина ждет, – приглушенно отвечал прапорщик. – В следственный изолятор свезут для допроса. Следователь ваш звонил – просил доставить туда.

Дорохов представил каталажку на колесах – серый металлический кунг без окон и с единственной, узкой дверкой… Однако по соседству с плацем, где занимался строевой подготовкой пяток арестованных солдат, вместо грузового автомобиля дожидался обычный армейский «уазик». Точно такой же, как тот – на проселочной дороге…

Перед посадкой капитану для чего-то нацепили на запястья наручники; слева и справа уселись сопровождающие: рядовой с тем же прапорщиком. И, покинув дворик центральной гарнизонной гауптвахты, машина понеслась по оживленному Буденовскому проспекту Ростова…

Дорога заняла не более получаса. Еще столько же сопровождавшие потратили на процедуру передачи подследственного под опеку сотрудников Минюста.

Манеры служащих гражданского СИЗО заметно отличались от манер караулов армейской гауптвахты. Местный прапор, подводя спецназовца к одной из камер, грубо подтолкнул в спину:

– Посидишь пока тут. Следователь обедает.

Размером и обстановкой камера напоминала ту, что стала Артуру пристанищем на гауптвахте. Правда, вместо откидных нар вдоль стен стояли четыре двухъярусные кровати, а под маленьким окном четыре тумбочки; рядом – стол… Вот только рожи некоторых постояльцев «кельи» как-то сразу пришлись не по нраву – разом обернувшись на вошедшего, устремили к нему хищные взоры; растянули рты в слащаво-надменных ухмылках…

– А чо, здороваться на воле не обучили?.. – вальяжно поинтересовался один, пока новичок усаживался на крайнюю нижнюю кровать по соседству со скромным сухощавым пареньком.

– Привет, – нехотя отозвался капитан, прислоняясь спиной к прохладной стене.

Все верхние места были заняты; на двух нижних койках, находившихся ближе к выходу и параше, сидели человек шесть. Остальные же – разношерстная компания из восьми обитателей камеры, вольготно расположились вокруг деревянного стола. Интерес к появлению Артура проявил именно этот народец, вероятно, давно и неплохо знавший друг друга.

– Приветами на воле маму будешь кормить, – назидательно изрек коренастый мужичок и, между прочим, добавил: – Постелька-то это моя – разрешения на постой требуется спрашивать.

Поднявшись, он вразвалочку подошел к кровати, нагнулся, что-то поправляя или нашаривая, и… резким движением врезал Дорохову в грудь.

Не ожидая подвоха, тот не успел напрячь мышцы, или встретить кулак блоком. Дыхание перехватило; но от второго удара, направленного в горло, он сумел уйти в сторону. И тут же уголовник отлетел к противоположной стене – тяжелый берц въехал в рыхлый живот.

Компания дружно, словно ожидая подобного поворота, выскочила из-за стола. Однако и спецназовский капитан уж стоял на ногах – дыхалка не работала, да времени на восстановление никто даровать не собирался.

В жуткой по накалу заварухе спасала теснота узкого, зажатого меж двух высоких коек пространства – никто из нападавших не мог подобраться сзади к пареньку в потертом камуфлированном костюме. И тот, вращаясь волчком и лихо орудуя всеми четырьмя конечностями, неплохо держался около минуты. Затем кто-то из уркаганов догадался бросить в него матрац; произошла секундная заминка, хватившей, чтобы навалиться всем гуртом, лишить строптивца простора, повалить на пол…

Сколько его пинали и молотили кулаками, Артур не помнил – время сжалось до неопределенно-короткого отрезка. Очнулся, когда кто-то поддернул под руки вверх и поволок из камеры. И снова перед глазами поплыли стены длинного коридора, сплошь испещренные амбразурами тяжелых дверей. Одна из них открылась навстречу, в глаза ударил яркий дневной свет.

– Ну, здравствуйте-здравствуйте… – затянул нудным голосом незнакомый подполковник. Насмешливый взгляд пару секунд блуждал по кровоподтекам и ссадинам; затем, спохватившись, он с театральным удивлением поинтересовался: – Ах ты, боже мой! Что же за несчастье с вами случилось?..

Капитана усадили на стул против стола следователя, бросили на колени какую-то тряпку. Он молчал, неторопливо вытирая кровь с лица, шеи, рук…

– Та-ак… значит, не заладилось у вас с местным уголовным контингентом, – качая головой, продолжал валять дурака подполковник. – Жаль, жаль… А ведь нам частенько предстоит встречаться именно здесь. Понимаете ли, какое дело! Мне постоянно приходится бывать в стенах этого изолятора – как ни крути, а военная Прокуратура замыкается на Генеральную. Так что, увы, ваши неприятности сегодняшним недоразумением не ограничатся. Привыкайте, мой друг, привыкайте…

«Кажется, эта сволочь чего-то добивается, – стараясь унять тяжелое дыхание, размышлял спецназовец. – Интересно – чего? Всю вину за произошедшее на проселочной дороге я и так взвалил на себя. Какого же хрена еще надо?! Может, ждет признания в том, что это я на пару с Ельциным развязал войну в Чечне?.. Не прокатит – мне в девяносто четвертом было всего пятнадцать. Ладно, посмотрим, что он замышляет. Паскуда…»

А господин Волынов, официально назвав свою должность, звание, фамилию, имя и отчество, приступил к долгому допросу. Витиевато разглагольствуя, он кружил вокруг происшествия на дороге или вдруг резко перескакивал на стремительную и оттого недостаточную подготовку операции у реки. Не гнушался при каждом удобном случае ткнуть капитана носом в те статьи Уголовного кодекса и Устава, которые, так или иначе, были нарушены при выполнении группой боевой задачи.

– Идиотская ситуация – не находите? – слабо отбивался Дорохов, еще надеясь на элементарную порядочность оппонента.

– Чем же она… идиотская? – усмехался тот.

– Да, я выстрелил в чеченца первым. И теперь сижу перед вами. Но если бы он оказался расторопнее и уложил бы кого-то из ребят – меня опять привезли бы к вам в наручниках, как командира неспособного сберечь людей. Хорошие вы придумываете законы. Для себя…

Подполковник встал, заложив руки за спину, прошелся вдоль мутного окна. Допрос длился час. И порой казалось: несчастное должностное лицо утомлено обязанностью оказывать прессинг не меньше того, на которого давили бесчисленными статьями и пунктами.

– Возможно, – вздохнул Волынов и, щелкнув пальцем по внутренней решетке, добавил: – Но в данном случае, вам предъявлено вполне конкретное обвинение. Поэтому не будем фантазировать, что произошло бы, поступи вы в тот момент иначе. Итак… – он возвратился к стулу, – минимальный срок по совокупности статей обвинения набирается немалый. Поверьте, мне очень жаль…

– Сколько? – не дослушав, спросил капитан.

– Лет семь-восемь. Из них парочка годков строго режима. И это, заметьте – минимум.

Сотрудник военной прокуратуры надолго замолчал, уставившись на Дорохова, словно пытаясь в точности распознать реакцию на озвученные фразы. Однако и тот не спешил выказывать эмоций…

– Ну, и что же будем делать? – нетерпеливо забарабанил пальцами по столешнице следователь.

– Сколько? – повторил Артур.

– Я же вам сказал: лет семь-восемь – не меньше.

– Я спрашиваю: сколько вы берете за свои… услуги?

Волынов скривился в очередной ухмылке и полез в расстегнутый кожаный портфель. Покопавшись в каких-то папках, положил на стол несколько скрепленных степлером стандартных листков.

Медленно повернув текст к Дорохову, тихо и значительно произнес:

– Предлагаю другую, так сказать, услугу. Ознакомьтесь. Если согласны – подпишите здесь и… здесь. Вот авторучка…

* * *

Спустя четверть часа раздраженный подполковник вызвал конвоира и распорядился отвезти несговорчивого подследственного офицера обратно на гауптвахту.

– Прямо по коридору, – заученно пробубнил страж, прикрывая за собой дверь комнаты допросов.

«Как же называют этих людей?.. – гадал капитан, пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей о предстоящем заключении и от какого-то странного и явно провокационного предложения следователя. – Инспекторы по охране, надсмотрщики, конвоиры… Или просто охранники?.. Черт их знает… Хотя нет, вспомнил! Вертухаи».

Направляясь к выходу из здания СИЗО, он заметил идущих навстречу людей. Лиц на фоне окна, светившего ярким пятном в конце длинного прохода, было не видно. Кажется, кого-то вели ему на смену – к тому же Волынову из военной прокуратуры…

– Стой. Лицом к стене, – послышалось впереди.

– Арчи! – вдруг воскликнул тот, кому адресовалась команда.

– Ося?! – изумился капитан.

Оба сотрудника изолятора отреагировали моментально и почти хором:

– Прекратить разговоры!

– Да пошел ты! – огрызнулся Дорохов и поспешил обнять друга. – Как ты, Сашка? От контузии оклемался?

– П-почти. Вот з-заикаюсь еще м-маленько. А голова уже н-не болит, – улыбнулся тот. – А п-почему ты т-такой побитый? Кэ-кровь на лице?..

Но сам вдруг дернулся, выгнул спину, приглушенно застонал – стоявший сзади конвоир со знанием дела ткнул дубинкой точно в правую почку.

Эта выходка местного «цепного пса» взбесила Артура. Увидев страдание и боль на лице друга, спасшего от верной гибели у дороги и не успевшего толком оправиться от контузии, он мгновенно превратился в разъяренное животное, в хорошо обученную убивать машину. Все разом позабылось, испарилось без остатка: место действия, предстоящее судилище, и без того светивший немалый срок…

Два резких и коротких удара в область сердца отбросили обидчика на пол.

Второй успел замахнуться, да сразу согнулся пополам, получив ногой в пах; дубинка перекочевала к капитану. Обхватив ею горло служаки, Дорохов быстро осмотрелся, оценил обстановку. И сзади, и спереди коридор перекрывали двойные двери-решетки, меж которых дежурили нижние чины охраны. Ближайший, узрев потасовку, уже отчаянно вдавливал в стену какую-то кнопку…

Дергаться, пытаясь прорываться сквозь стальные преграды, было бесполезно. Оставалось одно.

И, увлекая назад хрипящего прапорщика, Артур скомандовал:

– Оська, мля, очнись! Давай за мной – в кабинет.

Дверь комнаты допросов с шумом распахнулась. Подполковник Волынов от неожиданности вскочил со стула.

– Сэ-сидеть! – подлетел к нему Осишвили.

И уже два мужика с покрасневшими лицами, жадно хватали воздух широко раскрытыми ртами, даже не пытаясь сопротивляться взбунтовавшимся арестантам…

– И что будем делать? – вполголоса поинтересовался капитан.

Оба офицера спецназа стояли возле двери и прислушивались. Из коридора доносились торопливые шаги, лязг решеток, приглушенные голоса, команды… Назревало что-то серьезное.

Оська покосился на связанных заложников и так же тихо предложил:

– Д-давай выдвинем требование, чтобы н-нас выпустили за в-ворота.

– А если не выпустят?

– П-пригрозим свернуть шею одному из н-них. Они же з-знают: нам это раз пэ-плюнуть…

– Ну, а потом?

– Если п-получится выйти отсюда – сэ-свалим из страны. В г-гробу я видел н-нынешнюю Россию!

– Куда свалишь-то? В Грузию, что ли? – кисло усмехнулся Дорохов.

– Ч-что мне, по-твоему, п-последние мозги контузией отшибло?! В Европу, кэ-конечно.

– В Евпропу… Размечтался!.. Схлопочем по снайперской пуле в затылки у ворот изолятора. И будет тебе Европа, – прошептал Артур, но внезапно поднял руку, призывая товарища к тишине и, снова прислушался… – Тихо! Кто-то подходит, – известил он приятеля и приказал: – Иди к этим орлам и приготовься! Если начнут штурм или задумают другую пакость – сделай так, что бы наши заложники орали матом на весь изолятор. Только не переусердствуй, понял?

– З-запросто, – кивнул старлей, встал за спиной прапорщика и обхватил руками его голову, словно намереваясь в секунду сорвать резьбу на шейных позвонках.

В дверь постучали.

– Заходи. Открыто, – крикнул Дорохов.

В кабинет вошел майор. Выглядел он спокойным, но первые же фразы выдали изрядное волнение и неуверенность:

– Я, так сказать… уполномочен… выяснить… Ваши, так сказать, намерения.

– Н-нам нужен автомобиль, – выпалил Осишвили.

Привычным движением вскинутой ладони Артур остановил друга и, твердо глянув на представителя администрации СИЗО, распорядился:

– Пусть ваше начальство немедленно свяжется с генералом Верещагиным. Все дальнейшие вопросы мы будем решать только через него. Управление находится в центре города – недалеко отсюда. Даем вам сорок минут…

* * *

Верещагин примчался на служебной «волге» раньше – через полчаса. У открытых железных ворот его уже поджидал десяток офицеров Минюста. И скоро по тесноте сумрачного коридора сызнова металось эхо торопливых шагов…

– Вы что вытворяете, идиоты? – прямо с порога набросился он на бывших подчиненных. – Совсем от войны очумели?! Вы понимаете, что последует за вашей выходкой?! Вы, мля…

– Мы все понимаем, товарищ генерал, – невозмутимо отреагировал Дорохов. – Присаживайтесь.

Максим Федорович швырнул на стол смятую кепку с золотистым шитьем над длинным козырьком, и устало упал на стул, жалобно скрипнувший под тяжестью рыхлого тела. Покосившись на связанного Волынова, сокрушенно покачал головой…

– Прочитайте, пожалуйста, – подал ему скрепленные степлером листочки капитан.

– Что это?

– Понятия не имею. Эту хрень предложил мне подписать гражданин следователь. Полагаю и моему товарищу по несчастью – старшему лейтенанту Осишвили, он собирался сделать аналогичное предложение.

Сохраняя на лице недовольную мину, генерал-майор водрузил на нос очки, развернулся поудобнее к свету и погрузился в чтение. В кабинете повисла напряженная тишина, прерываемая лишь редким шорохом перелистываемых страниц…

Ознакомившись с текстом, Верещагин грозно глянул поверх очков на подполковника.

– Ну-ка поясни, Волынов, откуда у тебя ЭТО? – сквозь зубы поинтересовался он.

– Я объясню, Максим Федорович!.. Вы же сами просили сделать для них все возможное, – пролепетал тот. – Объясню. Только наедине, если можно.

– Значит, подписывать эту х… им предлагаешь молчком, а как внести ясность, так – наедине?.. Тут же ничего толком не говориться! Одни, мля, «должен», «обязан», «гарантирую»… Откуда это, я тебя спрашиваю?!

Волынов виновато повел плечами:

– Не уполномочен говорить лишнего, Максим Федорович. Очень серьезное дело! Но вам узнать о нем… в такой ситуации дозволительно.

– Серьезное! Дозволительно!.. – скривившись, передразнил Верещагин. И развернувшись всей солидной фигурой к спецназовцам, изрек: – Думаю, вполне обойдетесь и одним заложником. А этого хмыря я заберу. Для разговора. Скажу местному начальству: мол, добровольно отпустили. В общем, сидите тихо, и не рыпайтесь. Ждите меня…

В кабинет генерал грузно ввалился спустя четверть часа. Судя по мрачному, озадаченному виду военачальника, ничего хорошего бунтовщикам не светило…

– Ну, черт, и заварили кашу, герои!.. – медленно провел он ладонями по серому лицу. И вдруг крикнул: – Да вышвырните вы отсюда этого тюремщика!! Хотите, чтоб ОМОН со всего Ростова к СИЗО согнали?!

– Но…

– Никаких «но» – хватит цирка! Развязывайте и отпускайте!.. Мне теперь тоже при нем чесать языком расхотелось. Слишком деликатная тема!

Озадаченные спецназовцы развязали руки прапорщику и вытолкали его за дверь.

– В общем, так, парни, – слегка успокоившись, произнес Верещагин, когда те расположились рядом, – выбора теперь ни хрена не осталось. Или почти не осталось. Вам и так светило лет по восемь, а теперь… за выходку с нападением на охрану и с взятием заложников накинут еще годков по пять-шесть.

– Вас следователь просветил? – усмехнулся Артур.

– А то кто же, по-твоему?.. Уж в кодексах и статьях Волынов сечет получше нас с тобой. Сволочь, пропади он пропадом!..

– П-простите, а что за б-бумаги он пэ-предлагал подписать?

– Вот об этом сейчас и поговорим, – поморщился генерал, бросая на стол пачку сигарет с зажигалкой, – курите.

Офицеры достали по сигарете. Максим Федорович поднялся и принялся нервно расхаживать по кабинету, отрывисто выговаривая фразы:

– Волынов и сам толком не знает что за организация осуществляет странный, с позволения сказать, отбор кандидатов. Завтра он организует мне встречу с одним человеком – с представителем этой загадочной организации, приславшей на подпись документы. Завтра же переговорю с ним, все выясню и снова приеду к вам. Возможно, приеду не один – будьте готовы к встрече с тем человеком.

– Вы предлагаете нам все-таки поставить свои подписи?

– Я пока предлагаю одно: больше не делать глупостей и подождать до завтра.

Капитан со старлеем взирали на мотавшегося по кабинету Верещагина. Сейчас кроме него доверять было некому…

Он подошел, пожал каждому руку и на прощание негромко признался:

– Пока не знаю, кого готовят в этой шибко засекреченной школе; уж не смертников, полагаю. Но уверен: попасть туда было бы меньшим злом, чем загреметь на ближайшие пятнадцать лет за решетку. В общем… пока затрудняюсь что-либо посоветовать.

Парни молчали. Уж если сам генерал Верещагин, всегда отличавшийся категоричностью и уверенностью в своих действиях, не мог объяснить происходящего, то они и подавно терялись в догадках перед поставленным выбором.

Уже находясь у двери, тот немного успокоил:

– Сейчас вас обоих отвезут к нам на гауптвахту – отсидитесь до завтра там. Я договорился с местным начальством, чтоб пока не поднимали шума из-за происшествия. Волынов тоже согласился подождать до завтрашней встречи. Все понятно?

– Не вопрос. И мы подождем, товарищ генерал.

Глава третья

Ставропольский край. 18–25 апреля

За окнами автомобиля мелькали холмы; на пологих южных склонах радовали глаз молодой зеленью ровные ряды виноградников. Вдоль шоссе высились шеренги стройных тополей и кипарисов…

Дорохов нехотя поддерживал начатый в начале пути разговор с приятелем. Странный разговор – о личной жизни. Странный тем, что крайне редко они с Оськой касались этой тонкой темы. И с чего вдруг он полез в эти дебри?..

– Была одна школьная любовь. Давно уж дело происходило, – вздохнул бывший капитан. – Почти четыре года письма в училище писала, ждала, но… не судьба.

– Рэ-разлюбила?

– Замуж вышла, когда мне до выпуска оставалось полгода. Молчком, втихоря, будто чего-то боялась… Отец в письме написал, – невесело усмехнулся Артур и, подозрительно глянув на друга, спросил: – А чего это ты об этом базар затеял? Сам-то, какого черта до сих пор не женился? Тебе уж двадцать пять скоро стукнет.

– Сэ-сложный вопрос. Сам в себе рэ-разобраться не могу.

– О, как!..

– Понимаешь, лезет вэ-всякое в голову, – с несвойственной серьезностью отвечал тот. – Пэ-психологом, что ли с годами сэ-становлюсь?..

– Ладно, объясни, психолог – авось как-нибудь пойму.

Оба они были одеты в новенькие штатские костюмы; под пиджаками белели свеженькие рубашки, пестрели одинаковые галстуки… Впереди рядом с водителем сидел молчаливый сопровождающий, изредка бросавший на подопечных косой, настороженный взгляд. Иномарка неслась куда-то на юго-восток – то ли на самый край Ростовской области, то ли к северной границе Ставропольского края. Учебный Цент, где предстояло провести долгих пять месяцев и освоить неизвестные дисциплины, находился где-то поблизости. Иначе их наверняка отправили бы самолетом.

– Видишь ли, Арчи, – горестно вздохнул Оська, – поначалу вэ-вроде, все идет сэ-стандартно: знакомлюсь с пэ-прехорошенькой барышней, охмуряю, встречаюсь с ней, то сё… Отношения потихоньку р-развиваются; она начинает нэ-нравится до опупения, и член на нее стоит как водонапорная бэ-башня. Ходим с ней п-под ручку, как л-лебедь с лебедкой…

– С лебедкой, говоришь? – опять улыбнулся Артур. – И что же дальше?

– А дальше хэ-хрень какая-то сэ-случается. Во-первых, постоянно попадаются сэ-странные телки, у которых соски на левых сиськах почему-то больше пэ-правых. Фигня пэ-прям, какая-то, ей богу!.. Как м-мутанты, мля, после атомной войны!

– Так-так-так, – поторапливал его товарищ, судорожно сдерживая рвавшийся наружу хохот. – И что же?..

– А, во-вторых, в какой-то ответственный момент пэ-представляю ее сидящей на унитазе. Будто сидит в раскоряку тужится, бедняжка, сэ-старается, корчится… А на лбу от напряжения сэ-синяя жилка пульсирует. И, понимаешь, всякую охоту эта цэ-цветная картинка вэ-враз отшибает! Вот такие дела, бэ-блин, – закончил он трагическим голосом и посмотрел на приятеля в ожидании поддержки и соболезнования.

Артур же, сам чуть не посинев от напряжения, икал и беззвучно дергался. Расслабиться, дать выход эмоциям и заржать в полный голос не позволяла обстановка с наличием «на борту» незнакомых людей. Потому, прикрыв ладонями рот, он издавал утробные звуки и давился.

Сашка обиженно отвернулся…

Наконец, успокоившись, Дорохов обнял его и, похлопав по плечу, шепнул:

– Тебе, Оська, самому к психологу наведаться надо. Пульсирующие синие жилки на лбу – не к добру…

Потом они надолго замолчали, глядя в разные стороны – на проносившие за окнами весенние пейзажи. Даже шутки после чудесного избавления от досаждавших допросами следователей, от мрачных казематов, не спасали от череды вопросов относительно туманного будущего. И чертовы вопросы, сами собой вмешивались в любой мыслительный процесс, исподволь отодвигая все остальное, включая хорошее настроение и радость от вновь обретенной свободы. Куда их везли? С какой целью? Что ожидало впереди?.. Да, следствие по делу расстрела пассажиров «уазика» закончилось так же неожиданно, как и началось; но какую цену придется заплатить за подарок капризной фортуны?..

Верещагин выполнил обещание, еще раз подтвердив репутацию боевого генерала, никогда не бросающего слов на ветер. Ровно через сутки после эпопеи в изоляторе, он пожаловал на гарнизонную гауптвахту с каким-то невзрачным мужиком в сером костюмчике. По его приказу двух спецназовцев привели в комнату для свиданий, где и состоялся короткий деловой разговор…

Вернее сначала последовал монолог – речь держал незнакомец с проницательным холодным взглядом. Не представляясь и не вдаваясь в подробности своей работы, неизвестный визитер обрисовал перспективы выпускников засекреченной школы: контракт сроком от двух до десяти лет с житием в закрытом гарнизоне, короткими командировками за границу, полным содержанием и более чем приличными заработками.

Услышав о предстоящих поездках за границу, Оська загорелся, воспрянул духом, да мужик, заметив перемену, предостерег: мол, прецеденты побегов были. Но беглецов отлавливают и сурово наказывают; к тому же и родственникам отважного глупца не поздоровится…

Затем, положив перед Дороховым и Осишвили уже знакомый текст на стандартных листках, заезжий гость дал на размышление целых пять минут. Вот тогда-то и завязалось подобие разговора…

– А, мое з-заикание вы в расчет не берете? – пустил в ход последний довод Сашка. – З-зачем я вам такой н-нужен?

– Ваш недостаток не имеет большого значения, – парировал гость в штатском. И пояснил: – Чем меньше и непонятнее говорят наши выпускники – тем лучше.

– Меня смущает только одно, – дождавшись своей очереди, подал голос Артур, – слишком однообразный текст: подписавший обязан выполнять приказы, хранить молчание, беспрекословно подчиняться; должен соблюдать, овладевать, достигать… И снова: обязан, должен… А где, просите, обязанности и гарантии тех, кто нанимает нас и посылает в этот… непонятный учебный Центр?

Глянув на часы, мужик усмехнулся:

– Никаких гарантий мы не даем. Мы лишь качественно обучаем наших курсантов, что является неким залогом их успешной дальнейшей работы. Однако согласитесь, и здесь никто не гарантирует вам выход на свободу живыми и здоровыми после пятнадцатилетнего срока за решеткой.

Максим Федорович, поймав растерянный взгляд капитана, неопределенно пожал плечами: дескать, решайте, парни, сами.

И парни решили. Пришлось решить – выбор ассортиментом не баловал…

– Подъезжаем, – не оборачиваясь, проинформировал сопровождающий.

Машина нырнула с шоссе на второстепенную дорогу, проехала через густой лесок, обогнула горушку с прямоугольником старого кладбища на пологом склоне и… остановилась перед массивными железными воротами. В обе стороны от ворот уходил высоченный бетонный забор с пущенной поверху «егозой». Никаких знаков, вывесок, табличек…

Пока металлическая плита с грохотом отъезжала вправо, сотрудник школы инструктировал:

– Сегодня от меня ни на шаг. Сейчас зайдем на вещевой склад – подберем рабочую и тренировочную одежду, обувь. Затем стрижка, помывка в душе и в медсанчасть на обследование.

– Опять сэ-стричься, – недовольно проворчал Оська, проводя ладонью по коротким темным волосам.

– Вас постригут наголо. Таковы правила, – отрезал мужчина и монотонно продолжил наставления: – После обследования ужин в столовой; далее размещение в казарме. Ни с кем из курсантов не разговаривать, никуда самовольно не отлучатся. Все вопросы только ко мне.

– А увольнения в город контрактом пэ-предусмотрены?

– За ворота этой школы вас выпустят в двух случаях: либо после ее окончания – через пять месяцев, либо раньше – на соседнее кладбище.

– Это которое пэ-проезжали минуту назад?

– Совершенно верно.

– Кэ-красивое местечко, мне понравилось…

– Еще вопросы есть?..

В салоне воцарилось молчание…

Впереди показался еще один забор, отделяющий первый контур охраняемой территории от второго.

«Мля!.. Попали… – переглянувшись, без слов поняли друг друга приятели. – Ну, точно в колонию привезли. Строгого режима…»

Автомобиль ринулся к следующим воротам, а тяжелая створка с тем же лязгом и грохотом поползла обратно, навсегда закрывая дорогу в старую и привычную для двух друзей жизнь.

* * *

Последний километр им приходилось судорожно хватать ртами воздух; шатаясь, еле переставлять ноги… И все-таки надо было двигаться к заветной цели – к финишной черте.

Наконец, преодолев ее, они все как один попадали на землю…

Да, кроссовки на ногах были легки и удобны, торсы не стягивали как на марш-бросках ремни от брюк и ранцев; из одежды на телах оставались лишь трико от спортивных костюмов. Но каждый из них давненько расстался с терпеливой и налитой идеальным здоровьем курсантской молодостью и столь же давно не испытывал подобных запредельных нагрузок.

– Щас бэ-блевону, – прохрипел Оська, с трудом переворачиваясь на бок.

Группа последнего набора только что финишировала, преодолев двадцатикилометровый кросс. Обессиленные курсанты учебного Центра лежали на траве, сил не оставалось, но жуткое по напряжению испытание, слава богу, завершилось.

Дорохов тяжело дышал, взирая в мутное бездонное небо; приятель продолжал причитать:

– Нас, мля, в училище так не г-гоняли и не мучили. Бэ-берегли, как пушечное мясо… А зэ-здесь так и норовят раньше вэ-времени на тот свет откомандировать.

Двадцать верст по ровной гаревой дорожке стадиона они пробежали бы запросто, но здешний маршрут для кросса действительно был сложным. Большей частью дистанция проходила по пересеченной местности автодрома: по ухабам, взгоркам, заполненным грязной водой канавам. Лишь метров восемьсот с относительной легкостью приходилось петлять по асфальтовым «улицам» меж каменных и деревянных макетов домов – имитации городских кварталов. И так круг за кругом. Круг – два с половиной километра. Нигде не срезать, не передохнуть – через каждые двести-триста шагов маячили контролеры или инструкторы с отменной зрительной памятью и секундомерами в руках…

– Ну, ты как? – похлопал друга по спине Артур. – Блевать передумал?

– Я все равно отсюда сэ-сдерну, – прерывистым шепотом отозвался тот.

– Все мечтаешь о Европе?..

– Куда угодно! В р-республику Чад, в Гондурас! Да чем так жить, лучше уж в Гэ-грузию вернуться!..

– Здесь предстоит мучиться пять месяцев, а в Грузии еще не известно, сколько лет будут править амбициозные неврастеники.

Бывший старлей повернулся к товарищу и признался:

– Понимаешь, Арчи, я пэ-просто хотел бы зэ-знать: для чего меня так готовят и куда потом пошлют подыхать…

Но очередная команда старшего инструктора прервала их беседу о смысле пребывания в Центре.

– Внимание, группа! – зычно гаркнул крепкий мужчина лет тридцати пяти. – В колонну по два становись!

Сашка тяжело поднялся и, неверными шагами направился к тропинке, где уже вяло строились остальные курсанты. При всем своем взрывном характере, к вопросам служебной дисциплины Оська относился с боязливым почтением.

Дорохов же исполнять команду как всегда не торопился. В нем разгильдяйство сидело с самого детства – упорное, сознательное и неискоренимое. Натуру не исправили ни годы учебы в Рязанском училище, ни продолжительные командировки в Чечню. Махровый пофигизм, исчезавший лишь на время боевых операций, когда требовалась максимальная собранность, неизменно защищал нервную систему от стрессов и на войне и в мирные будни. Однако продвижение по службе такому офицеру было заказано. Командир взвода армейского спецназа; максимум – командир роты…