Текст книги "Покой Вальхаллы"

Автор книги: Валерий Вотрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Вотрин Валерий
Покой Вальхаллы

Валерий Вотрин

ПОКОЙ ВАЛЬХАЛЛЫ

Ровный, усыпляющий гул вдруг прервался, что-то почти неслышно щелкнуло, корабль колыхнуло, и враз пропала темная пелена за обзорными иллюминаторами, смотревшими до этого в кромешный мрак. Теперь пассажиры могли сполна насладиться видами космоса за бортом корабля. Неясные мазки бледного света, исходящего от холодных, потухающих звезд, затмевались бесчисленными, ярко блистающими точками красного, фиолетового, малинового, голубого и желтого цветов на фоне багряного межзвездного газа, а на некоторых участках – черноты космоса, которая, казалось, никогда не озарялась светом звезд. Тысячи точек-звезд, расположенных на невообразимых расстояниях друг от друга, сейчас сливались в одну, пылающую многоцветьем, переливающуюся подобно редкому кристаллу, привезенному с чужих, пустынных планет. Застывшие клубы межзвездного газа принимали странные формы: волны, завихрения, протуберанцы, пыльные водовороты, закручивающиеся гигантскими смерчами.

От толчка Блейк проснулся. Он было задремал в большом, удобном кресле, такие кресла стояли в каждой каюте. В самом начале путешествия он уселся в это кресло, отказался от услужливо предложенного стюардом ужина и погрузился в свои невеселые думы, задремав незаметно для самого себя. Сейчас он уже не смог бы сказать, о чем думал. От мыслей, внезапно улетучившихся из головы и оставивших там неприятную пустоту, в душе плескало тяжелым холодом. Он поднялся и подошел к иллюминатору. Подошел не близко, ибо непонятный страх держал его на приличном расстоянии от обзорного окна: ему казалось, что эта прозрачная перегородка слишком тонка, что в любую минуту вечный Космос с его невидимыми, но грозными опасностями, смертоносным, леденящим холодом, может ворваться в маленькую каюту, сминая хрупкое стекло. Космофобия. Если бы не существовало звездных перелетов, не было бы и этого ужаса перед неведомым, черным. Блейк невесело улыбнулся. Он, капитан, человек, который должен был бы доверять космосу, знать его, боится великих пустынных пространств, как ребенок. Но именно это для Блейка и не было удивительным: во всяком случае, он не восторгается по-идиотски дивными соцветьями звезд, как это делают туристы.

Его мысли приняли другое направление, когда он увидел немного правее по курсу цель своего путешествия. Серо-зеленый шар, окутанный белесоватой дымкой атмосферы, был уже близко. Вальхалла. Для многих в Ойкумене слово это значило очень много: слишком много надежд было связано с ним. Кто-то жаждал вечного покоя. Кто-то – записи в генеалогических таблицах. Кто-то, желая и в смерти вознестись над другими, включал в завещание пункт о погребении именно на Вальхалле, и несчастные родственники, скованные последней волей умершего, везли его тяжелый гроб на далекую планету.

Блейк вздохнул. Он не мог объяснить себе истоков этого стремления. Тусклый, мертвящий шар планеты приближался, не оставляя места размышлениям, и Блейк еще раз, последний, вспомнил, зачем он здесь, зачем летит на Вальхаллу.

Полвека он провел, бороздя тьму глубокого космоса, иной раз даже звезд не видел, лишь нечеткие блики их, искаженные барьером гиперпространства. Водил и торговые транспорты, и военные корабли. Такая жизнь помешала женитьбе, и он остался холостяком. Детей тоже не нажил. Может, правда, бегают похожие на него маленькие Блейки где-нибудь в дальнем порту позабытой Господом планеты... Обычная участь звездолетчика. Скопил состояние: капитаны прилично зарабатывают. И только недавно вдруг понял, что – один в жизни. Совершенно, абсолютно один. Чтобы – уютный вечер у камина, сигара, потрескивающие поленья, а рядом большая собака дремлет, положив умную морду на передние лапы, а поодаль детишки возятся, играют, а молодая жена готовит ужин на кухне, что-то тихонько мурлыча себе под нос, – ничего этого у него никогда не было и не будет.

Осознав это, Блейк впал в депрессию. Была мысль плюнуть на все, запереться, не выходить больше в мир... Тихонько подполз критический возрастной рубеж, а за ним и отставка. В одно утро он проснулся, зная, что теперь будет делать. И это был выход из тупика, в который засунула его сама жизнь, какой никакой, а выход.

Он взял билет на корабль до Вальхаллы.

Что побудило его сделать это, он не знал. К тем, кто при жизни заказывает себе места на кладбище и выспренние эпитафии, он всегда относился как к неисправимым пессимистам. Теперь он сам летит на Вальхаллу. А что это за мир, если не вселенский некрополь?..

Обитателями Вальхаллы были бесчисленные покойники. Живых на планете было мало – только клерки да служители некрополей. Каждый день тяжелые транспорты прибывали на Вальхаллу, привозя в своих трюмах гробы различных конфигураций, а другие корабли, пассажирские, выгружали в то же время из недр безутешных родственников. На Вальхалле хоронить было дорого, но престижно. Здесь удостаивались погребения не только представители земной расы, но и представители других рас вселенной, столь же многочисленных.

Серый шар стремительно приблизился, дымка атмосферы со свистом облекла корпус корабля, и поплыли внизу, за иллюминатором, туманные, плохо еще видные пейзажи планеты. Блейк вновь опустился в кресло. Его последней мыслью перед посадкой была: "Это мой звездный, предзакатный час, венчающий всю мою бесполезную, ненужную жизнь. Из нелепого, но такого понятного тщеславия я желаю покоиться здесь, и нигде больше". Продвинуться дальше в своих размышлениях Блейк не смог бы, даже если бы не было муторных ощущений при посадке. В его мозгу возник какой-то странный барьер, и засела лишь одна-единственная упрямая мысль: "Упокоиться на Вальхалле... На Вальхалле..." Что будет потом, после того, как все проблемы с выбором места на некрополе будут улажены, Блейк не представлял. Барьер в мозгу мешал его размышлениям о дальнейшей своей судьбе.

Корабль вновь дернулся, зазвучал из динамика хрипловатый голос, сообщивший, что судно прибыло на планету Вальхалла. Счастливого упокоения!

Толпа прибывших сходила по протянувшемуся к плитам космодрома Вальхаллы трапу и сразу же спешила к стоявшему рядом приземистому транспорту. Блейк остановился поодаль. Зазвучала траурная мелодия. В толпе родственников послышались приглушенные всхлипывания. Из зева корабля появились на бесшумных транспортерах ряды гробов. Блейк не стал дожидаться конца церемонии и неспешно направился к зданию паспортного контроля. Подул слабый ветерок.

В комнате сидел вежливый клерк. Его лицо было торжественным и печальным. Он был одет в черный костюм.

– Александр Блейк, капитан в отставке, – произнес клерк глубоким, пронизанным профессиональной скорбью голосом, глянув в паспорт Блейка.

Блейк кивнул. Клерк оглянулся, и в его глазах появилось удивление.

– А где же ваш багаж, мистер Блейк?

– Мой багаж – это я сам, – попытался пошутить Блейк. Но клерк, видимо, шуток не понимал.

– Я имею в виду ваш гроб, мистер Блейк.

Настала очередь удивляться Блейку.

– Мой гроб? – поразился он. – Мой...

– Да, да, ваш гроб, – нетерпеливо повторил клерк. – То есть гроб того, кто будет удостоен погребения на Вальхалле.

Теперь Блейк понял.

– У меня нет с собой гроба, – произнес он. – Я решил самолично заказать себе место на здешних некрополях.

Такого, видимо, здесь еще не бывало. От удивления у клерка отвисла челюсть.

– Само... Как вы сказали?

– ...лично, – довершил с улыбкой Блейк. – Я, видите ли, человек самостоятельный.

– Ну-ну, хорошо, мистер Блейк...

Выходя из помещения с паспортом в руках, Блейк чувствовал спиной изумленный взгляд клерка.

Он вышел из здания и оказался под низким, мутным, белым небом без солнца, овеваемый ветром, пахнущим сухой землей. Блейк ожидал увидеть ряды крестов, уходящие вдаль, но вместо этго увидел стоянку аэро. К нему подошел человек в темно-сером костюме с криво сидящим галстуком.

– Куда доставить ваш багаж, сэр? – осведомился он.

Опять багаж. Блейку это уже надоело.

– Доставьте лучше меня самого, – ворчливо отозвался он, садясь в кабину. В вашу главную контору.

– У вас нет багажа? – поразился человек.

– Нет же, нет, – нетерпеливо оборвал Блейк. – Я приехал сам заказать себе место.

– Тогда, – просиял водитель, – я отвезу вас в отдел распределения.

Кабина аэро была тесна даже для двоих, зато сзади имелось большое багажное отделение. Блейк наблюдал, как земля остается далеко внизу. Пролетев над необъятной шириной космодрома с вытянутыми или, напротив, приземистыми корпусами кораблей, сразу же оказались над огромным холмистым полем. Блейку показалось, что все оно усыпано белыми костяшками домино. Он попросил водителя опуститься, и аэро оказался на земле, на самой середине отличной, гладкой дороги. Белые доминошины приблизились и оказались белыми мраморными надгробными плитами.

– Это могилы тех, – любезно пояснил водитель, – кто не смог заплатить по высшему разряду, но тем не менее пожелал покоиться в земле Вальхаллы.

– А-а, – протянул Блейк. Ему такая участь не грозила. Хоть он и не считал себя богачом, денег у него имелось достаточно, чтобы не лежать после своей кончины в сухой, осыпающейся земле этого поля под ханжеской белой плитой.

Аэро быстро покатил по дороге, а холмы, усыпанные белым просом плит, проплывали мимо, поражая своей однообразностью. Даже когда аэро вновь поднялся в воздух, поле внизу долго не кончалось. Пролетев над последним рядом белых могильных надгробий, Блейк с каким-то безотчетным неудовольствием подумал, что места еще много.

Аэро опустился возле огромного, прямоугольного строения со странным, выпирающим прямо из плоской крыши шпилем, казавшемся здесь неуместным.

– Отдел распределения, – сказал водитель.

Блейк расплатился и вышел. Он вошел в здание и уперся в небольшую конторку, за которой сидел клерк, чем-то похожий на того, что встретил его в здании космодрома. Выражение его лица было задумчиво-печальным. У него была бледная кожа и узкогубый рот. Молча он принял паспорт, молча изучил его и так же молча воззрился на Блейка.

– Я хочу заказать себе место, – сказал Блейк, с ужасом ожидая, что вот и этот сейчас будет широко раскрывать глаза, распяливать в изумлении рот и по-дурацки переспрашивать. Но клерк кивнул, и перед ним на столе оказался чистый бланк с множеством пустых граф. Клерк начал быстро заполнять верхние графы.

– Как ваше имя? – спросил Блейк, чтобы хоть как-то нарушить повисшую тишину.

– Меня зовут Межу, – быстро сказал клерк, не переставая писать. Записав фамилию Блейка и род его занятий, он откинулся в своей кресле. Блейк облокотился на конторку.

– Итак, вы хотите быть похороненным на Вальхалле, – произнес Межу. – Какую карту вы желаете выбрать?

– Да уж не ту, с белыми плитами, – сказал Блейк, вспомнив о непрестижном поле с сиротливыми "доминошинами".

– Понимаю, – тонко улыбнулся Межу. – Видите ли, мистер Блейк, карты некрополей Вальхаллы очень сложны по своей структуре. Есть карты кремированных, карты Башен Молчания, карты гидрации... Но, быть может, эта тема для вас неприятна?

– Нет, нет, – поспешил успокоить его Блейк. – Я хотел бы лежать в склепе. Не очень дорогом, и чтобы там не было этих новомодных штучек вроде самозадвигающихся плит или динамиков, встроенных в головы статуй.

– О, значит, вам нужен склеп! – профессионально возрадовался клерк. – Вы выбрало как раз то, что нужно.

– Сейчас мне это не нужно, – сурово оборвал его Блейк. – Просто я хотел бы покоиться в склепе.

Клерк убрал улыбку с лица, и оно снова превратилось в трагедийную маску. Он что-то быстро написал на бумаге, что-то вычеркнул точным отработанным движением, что-то аккуратно подчеркнул и протянул бумагу Блейку. Тот попрощался и вышел из здания.

Оказавшись на улице, Блейк поднес бумагу к глазам. Под его фамилией напротив графы "Вид услуг" было подчеркнуто слово "Скл.", другие сокращения "Земл.", "Сарк.", "Баш. Мол.", "Гидр.", "Кремир.", "Мум.", "Косм." – были зачеркнуты. Были зачеркнуты и странного вида значки, расположенные ниже. Блейк знал, что это вуйдурская графика. Уж конечно, он не хотел быть похороненным как вуйдурец: своих мертвецов они подвешивали вниз головой на высоких деревьях. Такой вид захоронения был традиционен для Вуйдура с его обширным письменным сводом законов, обрядов и сказаний, которые подводили прочный фундамент под обычай подвешивания за ноги после смерти, но все же их леса были похожи на страшный сон: трупы, висящие на деревьях, словно жуткие плоды, и гнилостный запах.

Под вуйдурскими иероглифами теснились выпуклые заковыристые значки неизвестной Блейку расы, под ними тянулись однообразные на первый взгляд линии кайхан, теплыми волнами переливался округлый меандр Бенетнама. Но все это многообразие жестко перечеркивала ровная линия, прочерченная клерком Межу.

"Да, меня так уже не похоронят", – со странным сожалением подумал Блейк.

Сзади окликнули. Он обернулся и увидел Межу, выглядывающего из дверей.

– Я забыл сказать, мистер Блейк, – крикнул он. – Вам сейчас нужно посетить свое место. Северо-восточная карта склепов. Это совсем недалеко.

Блейк кивнул. Рядом с ним вдруг оказался аэро, водитель пригласил его сесть. Блейк сказал, куда ему нужно, и аэро поднялся в воздух.

– По дороге, пожалуйста, – мягко сказал Блейк. Он не хотел обижать водителя и в то же время желал осмотреть окрестности. Водитель что-то хмыкнул, и аэро опустился на ровную дорогу.

Сразу же после того, как скрылся из виду нелепый шпиль отдела распределения, дорогу окружили колоссальные курганы. Некоторые из них были увенчаны крупными обтесанными камнями.

– Это карта аламакцев, – вдруг сказал водитель, хотя Блейк не ожидал от него радушия гида.

Курганы были огромными, остроконечными, похожими на брошенные и давно вросшие в землю шлемы древних витязей-великанов. Внезапно на вершине одного из них Блейк заметил огонь, а вокруг – толпу веселящихся существ. Они были похожи на больших сурков.

– Тризна, – пояснил водитель. – У них не

принято печалиться. Мне бы туда, – добавил он с внезапной завистью. Поле курганов кончилось неожиданно, сменившись суровым горным ландшафтом. Аэро начал крутой подъем. Белое небо Вальхаллы внезапно приблизилось и потемнело.

Водитель вдруг хохотнул.

– Любят суровую обстановку... Вот дурни! Смотрите, даже молнии есть!

И впрямь, снаружи подул сильный ветер, влетел в окна. Запахло озоном, и засверкали белыми извилистыми нитями молнии.

– Кто это любит? – спросил Блейк.

– Да кайхане. Специально заказали такую погоду, чтобы постоянно стояла над горами. Суровые существа... Да вот, кстати, и они!

Впереди на дороге показалась длинная темная процессия. Аэро приблизился к ней, пристроившись в хвосте. Блейк взглянул на кайхан. Долговязые фигуры, задрапированные в черные плащи, с привешенными сбоку мечами медленно шли, неся длинный, окованный серебром гроб-колоду. Их желтые ястребиный лица с суровыми резкими чертами были мрачны. Они негромко тянули погребальную песнь, висевшую в воздухе стонущим пологом.

Блейк хорошо знал обычаи Кайха. На плащах кайхан он увидел белый щит клана Койссор. Он посмотрел вверх. Траурная процессия поднималась по извилистой тропинке к узкой пещере, выбитой в недрах нависающей над дорогой скалы. Длинные плащи колыхались в такт шагам, негромкая песня с повторяющимся заунывным припевом "А-а! Ха-а!" ранила душу, а воины Кайха возносили гроб все выше и выше, к темным небесам, откуда взирала на них отлетевшая душа умершего.

Проезжая мимо, Блейк поднес руку к глазам в жесте соболезнования. Несколько воинов с лязгом выдернули мечи из ножен, и громкий крик скорбной благодарности, принятой родовыми традициями планеты Кайх, разнесся по горам:

– У-ухах!

– Вы знаете их? – спросил удивленный водитель.

Блейк промолчал.

Дорога пошла вниз, и небо прояснилось. Вскоре оно стало уже тем привычным белесым куполом без солнца, который так равнодушно встретил Блейка по прибытии его на Вальхаллу. Внезапно аэро встал.

– Ваша карта, сэр, – сказал водитель. – Северо-западная карта склепов.

Перед Блейком возвышались старинные бронзовые ворота, потемневшие от прошедших веков. Их узор, составленный из множества сходящихся в одно место крученных, изогнутых завитков, притягивал той хрупкой красотой, какая встречается только в творениях старых мастеров. Сбоку была чуть приоткрытая калитка, как будто приглашающая войти. Выглянуло вдруг неяркое, теплое солнце, согревающее, какое-то очень уютное, осветило бронзу ворот, и та заиграла благородными переливами старого металла.

Блейк вошел, и его сразу же обдало ароматами умирающего сада. Пряный, чуть горьковатый запах померанцев смешивался с приторным, пьянящим ароматов магнолии. По ветхим (или только кажущимся такими) стенам склепов ползли сочные темно-зеленые листья плюща. Земля – дорожка, сотворенная невесть из чего, заваленная прелыми листьями и присыпанная розоватым песком, – пружинила под ногами. В некоторых местах между горбами склепов устремлялись вверх темные свечи кипарисов.

Блейк медленно двинулся по дорожке. Она, петляя, уходила вперед и терялась за поворотом. Запахи увядающей осени наполнили Блейка светлой грустью. Здесь были похоронены только земляне, и, быть может, кого-то из них он знал.

Тусклая плита на стенке одного из склепов – массивного, угрюмого, чем-то похожего на погреб, вросший в землю, привлекла его внимание:

О путник, седину твою

Как благость ныне признаю.

Ты телом бодр и млад душой,

Но ляжешь вскорости со мной.

Блейк улыбнулся. Погребальный юмор давно ушедшего человека, как будто знавшего, что он стоит возле его последнего пристанища, ему понравился. Он взглянул на надпись над входом в склеп. "Семья Конуэй", – гласила надпись витиеватыми буквами. Блейк двинулся дальше.

Здесь были разные склепы: и похожие на готические соборы в миниатюре, темные, с узкими стрельчатыми окнами, многочисленными башнями и шпилями, микроскопическими фигурками святых в нишах и над порталом; и простые серые кубы без украшений, погруженные в вечную землю, готовую принять все – и камень, и бренную плоть; и китайские пагоды с приподнятыми уголками крыш, блестящей черепицей, забавными оконцами, сквозь которые желающий мог бы заглянуть внутрь. Блейк медленно шел и шел мимо, вчитываясь в эпитафии. Они тоже были разные: простые, немногословные, и сложные, поражающие тяжелым, косноязыким велелепием; эпитафии в стихах и эпитафии в прозе; философские эпитафии и эпитафии, отражающие образ жизни давно умерших людей, бездумный живи как живешь. Блейк проходил и видел их все.

Внезапно он остановился. Перед ним, вздымаясь над прочими склепами, стоял трехъярусный зиккурат, сложенный из темноватого обожженного кирпича-плинфы. Строение поражало мрачной пышностью. Зиккурат обнимали плавные пандусы, по которым восходили вверх, держась руками за голову или сложив их на груди в молитвенном жесте, коричневые статуэтки плакальщиц. На вершине несколько статуэток стояли на коленях, запрокинув головы к равнодушному небу, а рядом, глубоко врезанные в грубый, неотесанный камень, темнели слова: "Не жизнь". Блейк неподвижно стоял перед склепом, внимая странному и безнадежному смыслу этих слов. Он был потрясен. Постояв еще немного, он двинулся дальше.

Он все шел и шел меж безмолвных склепов, а дорожка не кончалась. Казалось, ей нет конца и уже не исчезнут хмурые ряды склепов, увитые траурным плющом. Приторные цветы магнолии осыпали Блейка своими лепестками, а кипарисы и могучие платаны бросали на него свою скорбную тень. День Вальхаллы не катился

к концу, ибо здесь он мог длиться вечно. Вечно, как молчаливый покой смерти. Белое здание впереди вынырнуло неожиданно. Дорожка приводила к ему, огибала и уходила в зеленый полусумрак платанов, росших сразу за белыми стенами. Вокруг здания, стоявшего на пригорке и утопавшего в неярких солнечных лучах, теснились нежной зеленью эвкалипты. Прямо напротив двери стояли три склепа. Они были совсем новенькими: ветры и дожди Вальхаллы еще не успели выбелить их серые стены. Блейк увидел на одном из них надпись:

Я под тяжелою лежу плитой.

Будь милосерд, прохожий, и пятой

Не наступи на камень сей плиты:

Ведь лишней тяжестью меня придавишь ты.

Эпитафия на этом заканчивалась, но Блейк уловил ее скрытый смысл, ибо любил старую поэзию Земли. Он с удовольствием продолжил про себя:

И только жены родины моей

Плиту не смогут сделать тяжелей.

О, наконец за благо я сочту

Их пустоту.

Кеведо, "Эпитафия самому себе", имеющая подзаголовок "Женщинам Испании". У умершего было отличное чувство юмора. И сварливая жена.

На пороге здания его встретил человек одного с Блейком возраста. Седые волосы были зачесаны назад, открывая исчерченный морщинами лоб, а голубые глаза смотрели на мир весело, открыто. Блейк увидел перед собой счастливого человека. Он представил себя рядом с ним: все то же самое, только нет такого открытого взгляда.

– Нас уже предупредили, – сказал человек, улыбаясь. – Мистер Александр Блейк, капитан в отставке?

– Да, – ответил Блейк.

– Меня зовут Картрайт. – Человек протянул руку. Его рукопожатие было крепким, как Блейк и ожидал.

– Позвольте, я провожу вас до вашего места, – произнес Картрайт, все так же улыбаясь. – Оно как ра такое, как вам хотелось бы.

Когда проходили мимо склепа со стихами Кеведо вместо эпитафии, Блейк спросил: – Кто похоронен здесь, мистер Картрайт?

– О! – засмеялся тот. – Мигель Суарес был большой шутник. Но у него была сварливая жена.

Склеп в действительности оказался точно таким, каким и представлял его себе Блейк. Хотя построен он был, по-видимому, недавно, ветви росшего рядом мощного платана уже накрывали его плотным балдахином, а плющ уютно обвивал своими ласковыми плетями. Возле стены, там, где постоянно была тень от ветвей, рыжим бугорком возвышалась муравьиная куча. Сквозь листья платана проглядывало солнце, и весь склеп был покрыт веселыми желтыми пятнами, будто солнце нарочно испятнало его, чтобы как можно меньше напоминать о зловещем финале смерти.

Блейк был доволен. Этот склеп был действительно то, что нужно. С широкой улыбкой он повернулся к Картрайту.

– Я знал, что вам понравится, – сказал тот.

– Я плачу любую цену.

– Да что там, – махнул рукой Картрайт. – Цены у нас скорее символические.

Два пожилых человека улыбнулись, поняв друг друга.

Когда возвращались, Блейк спросил:

– Как вам удалось создать здесь такой... – нужное слово наконец нашлось: Покой. Покой!

– Тихий покой кладбища, – медленно, раздумчиво проговорил Картрайт. – Да, все именно так. Здесь земное кладбище, а власти Вальхаллы отлично понимают, что именно нужно тем расам, некрополи которых находятся на планете. Для землянина нет ничего милее пронизанного теплым светом, вызолоченного солнцем покоя мирных обелисков под шелестящими кронами высоких деревьев. Если заметили, здесь уживаются магнолия и платан, эвкалипт и тополь, померанцы, плющ, граб, кипарис, – все сделано, чтобы создать этот неповторимый покой земного кладбища. Но многим расам такое не по вкусу. Они привыкли и соблюдают свои традиции. Кайханин, например, не может представить себе некрополь родной планеты без грозных, гранитных скал и глубоких пещер, где вечно будет лежать забальзамированное тело воина с мечом на груди. Не все одинаково в мире, мистер Блейк.

Блейк был согласен с ним. Он медленно кивнул.

– Теперь вам – в отдел эпитафий, – сказал Картрайт, когда они оказались возле белого домика, и Блейк протянул ему заполненный Межу бланк. – Ваш склеп уже за вами. Всю документацию я оформлю сам. Все-таки редко к нам приходят собственной персоной те, кто желает лежать здесь. – Он вновь улыбнулся. А Блейку стало невесело. Покой кладбища вдруг стал давить на него. Он быстро и довольно сухо попрощался с Картрайтом и направился к выходу. Шумели платаны, сменившиеся парадом кипарисов. И вновь холодок отчуждения от тихой красоты кладбища ощутил Блейк, когда увидел перед собой коричневый зиккурат. "Не жизнь". Какой страшный смысл сквозит в этих словах, какие безнадежность и отчаяние звучат в них... Напрочь исчезла веселость, навеянная эпитафией Мигеля Суареса, сменилась привычной тяжестью. Блейк покинул кладбище со стесненной душой.

Отдел эпитафий был расположен сразу же за одной из многочисленных карт кремации, где тянулись и тянулись вдаль ряды небольших урн, а проходы между ними были полны сероватого, стелющегося пылью пепла, – так распорядились своим телом те, кто вообще не хотел после смерти памятников или обелисков, на которых были бы высечены их имена.

Клерком в отделе эпитафий был пухлый и болтливый человек по имени Нитус. Он все время размахивал руками.

– Так вам желательно эпитафию, мистер Блейк? – переспрашивал он и заливался безгрешным детским смехом, как будто присутствовал на ярком карнавале, а не стоял у конторки, видом своим напоминающую изголовье умирающего.

Задав этот вопрос по крайней мере раз семь, Нитус приступил к делу.

– Есть отличная, просто великолепная эпитафия, – кричал он и хохотал, широко, словно удивленно раскрывая глаза. Он выдернул из кармана измятый листок и простер руку, как будто должен был сейчас произнести речь в сенате: "Остановись, прохожий! Пред тобой..."

– Нет, нет, – мягко прервал его Блейк. – Эта не подойдет. Что-нибудь попроще, мистер Нитус.

– Попроще? А, попроще! – суетился Нитус. – Вот эта, быть может: "Вы, люди, проходящие толпой! Кто это здесь покоится пред вами? Я страшными поведаю словами......"

– Нет, не пойдет, – запротестовал Блейк. – Попроще, мистер Нитус! Попроще!

– Попроще? – огорчился Нитус. – Но почему? А как же пышное великолепие древних авторов? А многочисленные и весьма поэтичные взывания к духам предков? А дивный слог? А стиль, идущий от римских... – Я придумал, – просто сказал Блейк, и бурливая река нитусовского красноречия сразу иссякла. – Записывайте, Нитус. "Здесь лежит капитан Александр Блейк, думавший, что все помыслы человека – о жизни, и разочаровавшийся в этом". Он повернулся и вышел.

А потом Блейк отправился в путешествие. Он наблюдал жизнь планеты. Или смерть? Как можно было назвать то, что происходило на Вальхалле? Жизнь смерти? Или, может быть, наоборот? Теперь он уже перестал путаться в этих словах, играющих всеми переливами и оттенками значений.

Он был на широких полях, где рядами стояли черные, молчаливые обелиски. Он стоял на берегах морей и смотрел, как под тяжестью балласта тонут в волнах гробы, а родственники бросают с бортов лайнеров венки белых, душистых цветов. Он видел пирамиды наподобие перуанских с застывшими внутри мумиями, скорчившимися, словно зародыши во чреве матери. Он видел Башни Молчания, над которыми вечно парили голодные стервятники, а обглоданные кости и черепа смердели на всю округу. Он наблюдал за стартом кораблей-саркофагов, неуправляемых, устремлявшихся в бездонный космос с телами мертвых астронавтов на борту.

Он видел лишь одно – погребение. Он не видел только одного – смерти. И то, и другое, неразрывно связанное между собой, проходило перед его глазами, но обряды затмили конец самого спектакля, называемого жизнью, заслонили финал, именуемый смертью. Но он ощущал, чувствовал всем существом своим, понимал величие и грозную силу этого финала. Он отметал бесполезную пышность обрядов и видел за этим сокровенное.

Истина открылась ему, чистая, блистающая, не запятнанная банальностью. Он останется здесь, чтобы до конца досмотреть свой спектакль, чтобы увидеть свой финал без раздражающих и мешающих, мельтешащих и бездумных ритуалов. И когда финал наступит, великая и ясная, главная Истина снизойдет на него, принимая в свое лоно, без ненужного сострадания и с высшим милосердием.

Он возвышался посреди великого поля, подняв к небу просветленные тайной глаза, а на Вальхаллу спускалась ночь, вечная, как окруживший его молчаливый покой. Тихий покой Вальхаллы.