Текст книги "В СССР инвалидов нет!.."

Автор книги: Валерий Фефёлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Да простим мы их, читатель!.. Какова же судьба самого Н. Павлова? В феврале 1981 года он был арестован снова и получил новые 5 лет лагерей строгого режима уже за так называемую «антисоветскую агитацию и пропаганду». В настоящее время Н. Павлов содержится в одном из мордовских лагерей для политзаключенных. Срок его заключения должен окончиться в начале 1986 года.

Что же за люди находятся в инвалидных лагерях? Что сделали они, чем не угодили советскому режиму?.. На смену вымершим там инвалидам войны присланы другие инвалиды. Сейчас они попадают туда и по политическим статьям, как Н. Павлов, и за уголовные преступления. Но что такое «уголовное преступление», которое может совершить парализованный или безногий? Например, вот случай, который произошел в одном шахтерском городке на Украине. Администрация шахты, где инвалид получил увечье, отказалась заплатить ему положенное за причиненный здоровью вред. На коляске этот инвалид доехал до дома начальника шахты, чтобы выяснить этот вопрос. Начальник отказался с ним разговаривать: даже не вышел из дома. Что остается делать? – Инвалид взял камень и кинул его в окно. Состоялся суд, который приговорил его к 2 годам лагерей. Срок он отбывал в лагере для инвалидов в пос. Макорты.

Инвалидные отряды и зоны существуют почти в каждом лагере для заключенных. В них содержатся и те инвалиды, кто стал таковым в результате особенных условий режима: частых наказаний и помещений в штрафной изолятор, недоброкачественного и недостаточного питания, тяжелого труда и производственного травматизма, плохого медицинского обслуживания и, наконец, просто избиений. Почему бы не продемонстрировать силу МВД и не избить уже ставшего совершенно бесправным заключенного, как избили политзаключенного Марзпета Арутюняна, приговоренного к 7 годам лагерей строгого режима и 5-ти годам ссылки. В результате избиения у Арутюняна были сломаны 3 ребра и отбиты почки. Состояние его было настолько тяжелым, что даже через три недели после избиения администрация Чусовской пересыльной тюрьмы отказалась его принять, не желая брать на себя ответственность за возможный смертельный исход.

Сколько в СССР тюрем и лагерей? – официальной статистики об этом еще нигде не было. Но, думается, что немало, поэтому уместно будет задать вопрос: сколько смертельных случаев происходит в них в целом по стране? Например, летом 1983 года в Вологодской тюрьме скончался Виктор Томачинский. Официальная причина смерти – осложнение после воспаления легких. Там же, в Вологде, в пересыльной тюрьме, скончался политзаключенный Юри Кукк. Только за короткое время, в конце 1984 года, в советских концлагерях и психтюрьмах погибло пять известных нам узников совести: А. Никитин, О. Тихий, Ю. Литвин, В. Марченко, В. Соколов. Эти факты становятся известными благодаря сообщениям, поступающим от родственников умерших или из диссидентских кругов. Но есть и непосредственные свидетели смерти заключенных. Один из них – Борис Мухаметшин, бывший узник 36-го пермского лагеря для политзаключенных на Урале:

«Я прибыл в этот лагерь в октябре 1975 года. Сразу отметил большое количество пожилых заключенных. Из 140 человек их было около сотни. Например, мне вспоминается Янис Межалс. Внешне он казался здоровым, но это впечатление было обманчивым. Временами его сковывали сердечные приступы. Вдобавок – одна рука его была парализована. Но администрация лагеря заставила его работать у станка. Он надрывался, а по вечерам страдал приступами удушья и стонал от боли в руке. Роковой приступ произошел у Я. Межалса в субботу вечером. Медчасть в субботу и воскресенье не работает. Наши крики о помощи и требования вызвать врача Петрова остались без внимания. Солдаты надзора отвечали: „Петров уехал в город, подождите до понедельника“. Через два часа Я. Межалс умер.

Или вот случай с Александром Строгановым. Ему было за 60. Астма медленно душила его. Под нажимом майора Федорова, Строганов пошел на работу, хотя по возрасту уже имел право не работать. Он хотел заработать деньги на ларек, чтобы иметь дополнение к полуголодному рациону. Его поставили на операцию накручивания спиралей для электроутюгов. И молодому-то зэку норма была высока, что уж говорить о старике… Если же она не выполнялась, то весь труд не засчитывался. Полуслепой, с трясущимися руками, мучительно работал он на этой операции. И это в холодном цехе, где температура была чуть выше, чем снаружи. В воздухе висела пыль периклаза, дым от печи обжига разъедал глаза. Страдания Строганова оканчивались со съемом на обед, а на следующий день все повторялось сначала. Через несколько месяцев Строганов слег в мед-часть – в стационар. Мы встречались у медчасти и беседовали. Я видел, как медленно тает Строганов: желтел, худел, по того осунулся, что под кожей лица ясно „читался“ череп. Он тяжело кашлял и не мог вздохнуть полной грудью. Мои заявления на имя начальника медчасти и настойчивые требования других заключенных приступить к действенному лечению Строганова долго оставались без ответа. Наконец, из стационара его отправили в больницу. Все думали, что его вылечат, а оказалось, что его отправили умирать и только с этой целью изолировали от общения с солагерниками. Через несколько дней Строганов умер».

Медицинское обслуживание тяжелобольных и инвалидов в советских тюрьмах и лагерях – тема особого разговора и нам бы следовало посвятить ей немало страниц. Например, вот как пишет о медицинской помощи парализованным инвалидам в лагере в пос. Макорты Днепропетровской области Н. Зеляков-Павлов:

«Сколько усилий требуется, чтобы зазвать туда (в барак) медсестру для оказания помощи умирающему (о клиническом лечении и не заикайся!). Только по просьбе ДПНК (дежурный помощник начальника колонии) придет какая-нибудь вертихвостка в сопровождении контролеров, брезгливо проберется, – не дай Бог до кого-нибудь дотронуться, – торопливо всадит шприц неизвестно с чем и смоется. И на воле такая небрежность может стоить вам жизни, здесь же это – прямой путь на кладбище, которое находится тут же, недалеко, за каменным трехметровым забором, скрывающем от постороннего взгляда наш уютный „сангородок“. Так цинично значится он во всех официальных документах».

«Стационар медчасти 36-го пермского лагеря для политзаключенных, – вспоминает Б. Мухаметшин, – был всегда полон больными и инвалидами. Десятки людей ожидали своей очереди подлечиться. Направления в центральную больницу приходилось ждать месяцами, по полгода, да и это надо было „заслужить“. А визиты в медчасть оканчивались лишь получением старых просроченных таблеток и обещаниями. Надо заметить, что медчасть является составной частью общей системы „перевоспитания“. Врач Петров как-то цинично заявил нам: „Могила вас вылечит…“».

Добавим, что климат Западного Урала, где находится лагерь, очень тяжелый. Лагерь расположен в излучине реки Чусовая и ее притока. Весной он затопляется водой на одну треть. Летом – очень высокая влажность воздуха. Зима начинается с середины сентября и кончается в апреле-мае. Морозы достигают 50-ти градусов. Колебания температуры в течение дня бывают очень резкими: например, утром может быть -42°, днем -18°, а к вечеру температура падает снова до -32°. Такие резкие перепады температуры действуют разрушительно на здоровье не только больных и инвалидов, но даже здоровых людей. Распространено мнение, что в этом есть скрытый умысел: поместить заключенных в тяжелые климатические условия и тем самым утяжелить и без того нелегкие условия наказания.

Итак, полуслепой заключенный, с трясущимися руками, работающий в цехе, где температура зимой немного выше, чем снаружи, затем медсанчасть и смерть – это можно только представить… Именно представить, потому что ни советская печать, ни радио, ни телевидение нам этого не расскажут и не покажут. Помните, как сказал начальник режима инвалидного лагеря в пос. Макорты Днепропетровской области Годынник этим людям?! – «Вы – досадный балласт нашего общества!» А врач 36-го пермского лагеря Петров даже «научно» обосновал этот подход, заявив заключенным больным: «Могила вас вылечит».

Эти слова были сказаны разными людьми, в разных местах и не знавшими друг друга, но как они похожи. А точнее похожи на уже официально установившееся в СССР отношение к заключенным-инвалидам и больным: из лагеря – только в могилу. Ну, а до могилы надо еще работать. Ведь в стране «победившего социализма» лозунг «кто не работает – тот не ест» знают уже со школьной скамьи. Тем более в местах лишения свободы СССР труд всегда считался, следуя марксистско-ленинской идеологии, одной из форм исправления преступников, вредных элементов и т. д. Начиная с 15-суточников и кончая долгосрочниками, отбывающими сроки наказания в 10, 15 и более лет, все обязаны быть заняты общественно-полезным трудом. Да и почему бы не использовать бесплатную рабочую силу там, где это выгодно государству? Не остались без внимания инвалиды и больные. Узаконив обязательный труд для заключенных, государство ввело практику получения максимума отдачи не только от физически здоровых заключенных, но и от заключенных-инвалидов. Вот как звучит комментарий к ст. 37 Исправительно-Трудового Кодекса РСФСР:

«Исходя из благородных и гуманных целей, советское государство всегда проводило в жизнь принцип обязательности труда для осужденных. От обязанности трудиться не освобождаются и те осужденные, которые по состоянию здоровья признаны инвалидами любой группы».

Что неукоснительно и выполняется. Например, в г. Георгиевске Ставропольского края в лагере 17/3 есть инвалидная зона на 600 человек. Все они работают на местной швейной фабрике. Работают в 3 смены, то есть даже ночью. Среда них встречаются и те, кто выколол на груди или на спине слова «Раб КПСС». Им срезают целый участок кожи, два-три дня держат в инвалидной зоне, а затем отправляют назад в общий лагерь. Продолжая свой рассказ о 36-м пермском лагере для политзаключенных на Урале, Б. Мухаметшин так описывает в нем ситуацию:

«Чтобы выполнить план производства, спущенный МВД, администрация лагеря изыскивала всевозможные способы. Главным в решении этой проблемы было повышение норм выработки примерно каждые 4 месяца. Привлекались к работе и инвалиды. Была издана инструкция, впоследствии обретшая форму приказа. Согласно этой инструкции выгоняли на работу всех, кто бьет способен хоть как-то самостоятельно передвигаться и что-то делать руками. Администрация обещала занять их на легкой работе, но таковой почти не было. Постепенно обещания забылись и инвалидов стали использовать так же, как и всех заключенных. Я сам ежедневно видел, как им приходилось подносить и грузить тяжелые ящики с металлическими трубками, то есть с готовой продукцией, складировать, работать на станках, участвовать в землекопных работах, подволакивать вручную тяжелые бревна к пилораме и т. д. Все это не могло не сказываться на их здоровье. Нередки были и производственные травмы, так как техника безопасности отсутствовала».

Ни одно цивилизованное общество не может допустить, чтобы на тяжелой работе использовать инвалидов и больных. В СССР же, официально считающим себя самым гуманным и демократическим государством в мире, принудительный труд даже для инвалидов обрел форму государственного закона. И инвалиды работают, но как? Какая работа под силу им, да и под силу ли она вообще для еле передвигающихся людей? Продолжая свой рассказ о 36-м пермском лагере Б. Мухаметшин приводит несколько конкретных примеров, а именно, чем оборачивается «гуманный» по-советски принцип принудительного труда инвалидов:

«Например, вот случай с Стасисом Маркунасом, которому, когда я был в лагере, было уже около 70-ти лет. Он был астматик с больными почками, истощавший от многолетнего систематического недоедания. Его поставили на сборку панелей для электроутюгов. Надо было собирать воедино 13 мелких деталей и запрессовывать их на пневмостанке. Норма – 527 штук в смену. С парализованными пальцами, в очках С. Маркунас усердно старался, так как за невыполнение нормы грозил карцер. Пары бензина и стук пресса раздражали и мучали его. Он задыхался. Маркунаса клали в стационар на пару недель, а по истечении их снова выгоняли на работу.

А вот как работал Николай Боровой. У него не было одной ноги и он пользовался деревянным протезом. Сразу же по прибытии в лагерь его поставили на операцию сгибки ТЕНов на станке. Стоило немного отвлечься, пальцы рук попадали на валики и их сминало. Дважды пальцы Борового были изувечены. После короткого освобождения его снова ставили на эту операцию. Дополнительно он был обязан упаковывать детали в ящики и грузить их на машины. И здоровому человеку такая работа не под силу, но Боровой через силу выполнял, боясь за невыполнение нормы попасть в штрафной изолятор.

Вспоминается еще Николай Утенков. Не старый, но почти слепой. Ощупью передвигался он по бараку и по зоне. Это не избавило его от трудовой повинности. Как бы в насмешку Утенкова поставили слесарем в токарный цех. Естественно, у него выходило много деталей браком, но вместо того, чтобы признать бесполезность труда Утенкова, за невыполнение нормы его наказывали водворением в штрафной изолятор».

Так советское государство воплощает в жизнь свой «гуманный» принцип принудительного труда инвалидов!..

Для облегчения эксплуатации инвалидов и в репрессивных целях ВТЭК (Врачебно-Трудовая экспертная комиссия) по настоянию лагерного начальства зачастую переводит заключенных-инвалидов с 1-й или 2-й группы на 3-ю, или вообще лишает их инвалидности. Таким образом инвалидов можно направить на самые тяжелые работы. Имеются случаи, когда лагерная администрация лишает группы инвалидности заключенных, имевших ее несколько десятков лет. Хочется особенно отметить следующее: человек, проведший несколько десятилетий в тюрьмах и лагерях, став инвалидом, при освобождении едва ли может рассчитывать на что-то иное, кроме нищенского пособия в несколько десятков рублей: по советскому законодательству полной пенсии ему не положено, так как работа в лагерях не засчитывается в трудовой стаж. Многим из них потом приходится искать посильную работу на воле, чтобы не умереть с голоду.

Иногда бывает ошибочное мнение, что представители различных организаций на Западе плохо или недостаточно знают о положении заключенных в СССР. И это высказывают как бы в упрек Западу. Однако, дело обстоит несколько иначе. Например, генеральный секретарь западногерманской секции Международная Амнистия Хельмут Френц в ноябре прошлого года сказал, что заключенные в СССР безжалостно используются как орудия производства, не имеющие никакой ценности: когда они перестают быть продуктивными, их можно просто выбросить. X. Френц подчеркнул, что «советские места заключения – это самые настоящие заводы или мастерские, где узники должны давать максимум продукции». И тем не менее, информация эта еще далеко не полная. Мало кто знает – даже в СССР, не говоря уже о Западе, – что заключенные в Советском Союзе используются еще при добыче и обработке урана… И не только в карьерах применяется их труд. Есть предположения, что труд заключенных используется при очистке дюз атомных подводных лодок и в цехах военных заводов, где изготовляют боеголовки ядерных ракет. Тяжелые последствия облучения – неизбежный результат такого использования труда заключенных.

Естественно, что такие лагеря находятся на особом положении у государства, поэтому трудно привести хотя бы приблизительное количество этих лагерей. Например, вот один из рассказов Шаталова, который достоверно знает о существовании нескольких таких лагерей, заключенные которых работают на урановых рудниках. Н. Шаталов так описывает одну свою поездку в пос. Учкудук Бухарской области:

«В 1975 году мне довелось побывать в Учкудуке у родственников. Это – абсолютно закрытый город. Как-то утром я пошел прогуляться по городу. Меня удивило, что целый квартал огорожен 6-метровой высоты панелями. Когда я проходил мимо этой стены из панелей, вдруг из-за нее вылетел какой-то предмет и упал недалеко от моих ног. Это была бумажка, а в нее завернут камень. Потом еще и еще раз. Всего я подобрал пять таких бумажек с камнями. Камни были вложены, чтобы можно было перебросить через стену. Потом мои родственники рассказывали, как это происходит. Крановщик сверху сообщает, что идет незнакомый человек, и заключенные перебрасывают свои заготовленные письма. В одном письме говорилось, что человек, писавший это письмо, сидит уже 31 год. Но в Учкудуке он первый год: его привезли на урановые рудники умирать. Он просил сообщить семье. Но поскольку он не знал, жива ли его семья, то писал письмо к брату. Другой сидел по 58-й статье, пункт 14. Третий – по 58-й, пункт 8. Все они писали о том, что живыми отсюда уже не выйдут…»

А теперь настала пора спросить: за что эти немощные, полуживые люди так ненавистны советскому режиму? Чем они провинились перед своей Родиной и народом, чтобы вот так запросто быть обреченными на смерть; копошащиеся, но еще живые люди?.. А вот, например, Богдан Чуйко, 65-летний инвалид с ампутированными пальцами ног и целым набором всевозможных болезней. Первый раз он был арестован в 1948 году за участие в Украинской Повстанческой Армии, которая начала свою активность еще в 1942 году на оккупированной тогда немцами территории Украины. Во время следствия один из следователей дверью зажал правую руку Б. Чуйко, требуя от него нужных следствию «признаний». В результате этого у него на всю жизнь остались деформированы пальцы руки. Тогда Б. Чуйко получил 10 лет лагерей. В 1956 году он был досрочно освобожден по решению Иркутского областного суда и этот же суд постановил: «учитывая добросовестную работу Чуйко, зачесть ему в трудовой стаж срок работы с 1949 года по 1956 год. В 1968 году Б. Чуйко был арестован снова. По сфабрикованному уголовному делу и повторному делу УПА он отсидел еще 10 лет. Освободился в 1978 году, но на свободе ему пришлось быть недолго. В марте 1980 года инженер-строитель Б. Чуйко арестован снова. Как сказали власти г. Мичуринска Тамбовской области жене Чуйко, на этот раз его обвинили в… „покушении на хищение государственного имущества, совершенного путем мошенничества“. То есть, будто он, Чуйко, хлопоча о пенсии, незаконно включил в свой трудовой стаж те 5 лет, признанных Иркутским областным судом. Кроме того Прокуратура, которая вела дело Б. Чуйко, „не поверила“ заключению медкомиссии об инвалидности, полученной им в Москве. На основании этого суд г. Мичуринска Тамбовской области расценил запись в трудовой книжке как попытку ввести государственные органы в заблуждение с целью получения пенсии. Б. Чуйко был признан „особо опасным рецидивистом“ и приговорен еще к 6-ти годам лагерей особого режима.

Фактическая же сторона дела – особое отношение властей к Чуйко. Ведь не станет же советская пресса столько писать по поводу какого-то „мелкого мошенничества“. Только за полгода (с 13 июня 1980 года по 7 января 1981 года) в газетах „Мичуринская правда“ и „Тамбовская правда“ были напечатаны 4 статьи, в которых Б. Чуйко обвиняют… Впрочем, посудите сами по заголовкам этих статей, в чем его обвиняют: „Каждому своя память (записки следователя)“, „Не забудем, не простим“, „А теперь и мошенник“, „Оборотень“».

Надо сказать, что вся информация о СССР, которая исходит от советских официальных лиц, преподносится ими в очень искаженном, вывернутом наизнанку виде, даже если это происходит на международном уровне. Например, с 5-го по 9 ноября 1984 года в Женеве проходило заседание Комитета по правам человека при ООН. Комитету бьет представлен доклад о правах человека в Белорусской ССР, которая входит в состав ООН. Возглавлял советскую делегацию Максимов. Перед выступлениями представителей советской делегации, по их настоянию, им были вручены письменные вопросы, на которые они заранее подготовят ответы. Поэтому и само заседание походило скорее на спектакль с заранее расписанными ролями – кто и что должен говорить.

Несколько дней сидел я в зале, слушал доклады членов советской делегации, а также вопросы к ним представителей западных государств. Все, о чем говорили советские представители, никак не укладывалось у меня в голове.

Например, можно ли поверить в то, что «Советский Союз всегда выступал за конструктивный диалог по правам человека»? – («Мы гордимся своими достижениями в области прав человека».) Или, что населению СССР доступны все правовые документы, в том числе Пакт о гражданских и политических правах. У меня, например, этот Пакт изымали на обысках. Да только ли международные правовые документы, которые к тому же в СССР днем с огнем не найти, изымаются на обысках. Изымается даже такая, «своя» литература, как «УК РСФСР», «Законодательство о труде» и т. д.

А вот как выразился советский представитель о внешней политике и о праве народов на самоопределение: «Мы признаем право каждого народа устраивать свою судьбу и Советский Союз строго выполняет свои обязанности по международным договорам со своими соседями, в том числе с Афганистаном». Как этот договор выполняется Советским Союзом по отношению к Афганистану и другим государствам мы знаем: тысячи убитых и миллионы людей, изгнанных со своей земли. «Выполнение своих обязанностей» – это бесконечная экспансия, это стремление заставить другие народы жить так, как этого желает коммунистический режим. Кроме того, войну в Афганистане я понимаю не иначе, как умышленное убийство и калечение ни в чем не повинных людей…

И, наконец, можно ли поверить, что граждане СССР могут беспрепятственно выезжать из страны и возвращаться в нее обратно, что в Советском Союзе нет цензуры печати, нет политзаключенных и т. д. и т. п. Одной из главных тем, рассматриваемых Комитетом, пожалуй, бьет вопрос об условиях содержания заключенных в СССР. Советская делегация постаралась дать на него особенно «подробный» ответ. В Советском Союзе, де, заключенные пользуются всеми правами, предоставляемыми им советским законодательством в соответствии с международным правом. Не моргнув глазом, советский представитель Маслян заявил, что заключенные имеют право на получение посылок, передач, писем, денежных переводов и т. д., что для них нет одиночных камер, что администрация лагеря не имеет права вскрывать письма и жалобы заключенных, и что за нарушение этого работники лагеря наказываются самым суровым образом.

Я всегда поражался и продолжаю поражаться, с каким цинизмом способны лгать официальные советские руководители. Особенно поражаешься, когда эта ложь произносится на высоком уровне. Куда уж там каким-то бесправным политзаключенным мордовских или пермских лагерей, которых и в карцер посадить можно на хлеб и воду, а то и просто избить. Даже членам Комитета по правам человека при ООН можно врать напропалую. Ведь как они проверят? Международных же комиссий по проверке тюрем, лагерей и психбольниц нет. Ни одного представителя Международного Красного Креста не было ни в одном советском лагере для заключенных за все время советской власти. Как сказал представитель советской делегации: «в этом нет необходимости».

В перерыве между заседаниями ко мне подошел член Комитета, представитель от Англии, сэр Эванс и с иронией спросил: «Как Вам все это нравится?..» Голословные утверждения советской стороны о том, что в СССР якобы соблюдаются все права и свободы граждан, никак не могли убедить членов Комитета. Да оно и понятно, чтобы убедиться в обратном, достаточно познакомиться с документами самиздата или письмами советских заключенных. Например, украинский политзаключенный Василь Стус, умученный и скончавшийся в сентябре 1985 года, писал в своем «Лагерном дневнике»:

«Итак… я прибьет на Колыму. Позади остались 53 дня этапа, почти 2 месяца. Вспоминаю камеру Челябинской тюрьмы с полчищами тараканов на стенах – глядя на них, я чувствовал, как свербит все тело, и потом – Новосибирская пересылка… страшная Иркутская тюрьма – меня кинули в камеру с бичами-алиментщиками: вшивые, грязные, отупелые, они издавали запах периферийной душной воли, отчего хотелось выть волком. Оказывается, и так можно жить, и так мучиться тюремной мукой. Пьяные надзиратели… Один из них чуть не избил меня за то, что я вслух сделал замечание о его грубом поведении… Как бессильны жалобы прокурору (в каждой жалобе непременно найдут „недопустимые выражения“ и накажут. Думаю, наказывают за саму форму жалобы-протеста)… Одним словом, правительство позволило делать с нами все, что угодно».

Итак, советские представители не постеснялись утверждать, что заключенные пользуются всеми правами, записанными в международных пактах и договорах. А вот когда, например, Анатолий Марченко, инвалид, приговоренный сейчас к 15-ти годам лишения свободы, попробовал сослаться на факты нарушения международного права, ему сказали:

«Эти права написаны не для Вас, а для негров…»

Не постеснялись советские представители сказать, что одна из статей ИТК РСФСР предусматривает даже освобождение до окончания срока наказания тяжелобольных заключенных, то есть не представляющих большой опасности для общества. Например, вот как выглядит ст. 100 Исправительно-Трудового Кодекса РСФСР:

«Осужденные, заболевшие хронической душевной или иной тяжкой болезнью, препятствующей дальнейшему отбыванию наказания, могут быть освобождены судом от дальнейшего наказания».

Как же тогда расценить существование в СССР специальных лагерей для инвалидов? Уж они-то никак не могут быть «опасными» для общества. Как на практике происходят «освобождения» тяжелобольных мы снова видим на примерах. Не перечисляя одну судьбу за другой расскажем о политзаключенном Михаиле Дяке, инвалиде. Арестован он был в марте 1967 года и приговорен к 12-ти годам лагерей строгого режима (первые 5 лет в тюрьме) и 5-ти годам ссылки. В Мордовском лагере у Михаила Дяка начался лимфогра-нуломатоз (одна из форм рака крови). Лагерное начальство предложило ему просить помилования – на этом условии его обещали освободить досрочно. М. Дяк отказался. Наконец, когда дни его были сочтены, его освободили. Он умер, прожив после освобождения чуть больше года, испытывая страшные мучения и зная, что умирает.

Смерть досрочно освободившихся заключенных по прошествии нескольких месяцев – явление не исключительное. Такие освобождения производятся лишь для того, чтобы снизить показатель смертности в лагерях. Да и о каком освобождении инвалидов и тяжелобольных может идти речь, если, например, во Владимирской тюрьме за протесты против произвола администрации помещали в карцер парализованного Федора Труфанова. Так как сам он не мог ходить, надзиратели переносили его в карцер на носилках… Более того, сейчас стало известно о так называемых Специальных Психиатрических Колониях, куда отправляют заключенных, заболевших психически во время отбывания наказания. Пока известно о существовании двух таких колоний: в городах Рыбинске и Костроме.

И уж коль скоро мы вспомнили о психиатрическом терроре в СССР, нельзя не сказать о людях, подвергшихся этому тяжкому испытанию. Много было уже понаписано об этом и много можно еще написать, пока существует в Советском Союзе это страшное зло, главным образом предназначенное для калечения людей (как духовного, так и физического). Тысячи и тысячи людей находятся сегодня в психиатрических больницах СССР. Счастлив тот, кто прошел уже этот кошмар и доживает на воле, а ведь кто-то умер и прямо там в результате лечения нейролептиками, или просто от побоев надзирателей. Чувствуют ли невольные (или вольные) убийцы свою вину? Почувствовал ли угрызения совести убийца, от чьего решающего удара – сапогом ли, палкой – в спецпсихбольнице г. Ленинграда умер 32-летний Анатолий Порубов. Летом 1981 года группа надзирателей и санитаров избила уже больного А. Порубова, привязав его к кровати (так безопаснее бить). Через неделю он умер от множества разрывов кишечника и ушибов внутренних органов. Конечно, виновные наказаны не были: режим тщательно охраняет своих исполнителей…