355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Губин » Случайное знакомство » Текст книги (страница 1)
Случайное знакомство
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 18:05

Текст книги "Случайное знакомство"


Автор книги: Валерий Губин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Губин Валерий Дмитриевич
Случайное знакомство

Валерий Дмитриевич ГУБИН

СЛУЧАЙНОЕ ЗНАКОМСТВО

Фантастический рассказ

Она была такая некрасивая, что некоторые мужчины невольно вздрагивали, вглядываясь в ее лицо. Толстый, весь в бугорках, нос, маленькие, почти без ресниц, глаза, пористая кожа, да к тому же странное фиолетовое пятно на левой щеке. Еще в школе из-за фамилии Морковина ее для краткости прозвали Репой, и это прозвище переползало за ней из класса в класс, а потом каким-то чудом и в институт, хотя никто из одноклассников с ней вместе дальше не учился. После института она работала в поликлинике, училась в ординатуре, даже пробовала писать диссертацию, но бросила – не хватило душевных сил, мучило одиночество. Она давно уже примирилась со своей внешностью, с тем, что ей никогда не найти ни мужа, ни хотя бы временного спутника жизни, в силу ее тяжелого характера подруг она тоже не имела, и к тридцати пяти годам ее все чаще начала посещать мысль о том, что не худо было бы однажды прекратить самой это невыносимо тягостное, бессмысленное существование.

С этой же жуткой мыслью о самоубийстве она сидела однажды в скверике у театра, когда вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит с соседней скамейки. Подняв глаза, увидела красивого пожилого мужчину, почти совсем седого, в коричневом замшевом пиджаке, который внимательно и даже серьезно смотрел на нее. Она досадливо отвернулась: "Верно, думает: "Ну и морда!" и тут же услышала голос:

– Разрешите присесть рядом с вами?

Подняв голову, она увидела, что он уже стоит рядом – высокий, худощавый – и смотрит так приветливо, что у нее захолонуло сердце.

– Я осмелился подойти, потому что увидел ваше необычайно озабоченное лицо. Наверное, такие тревожные мысли посетили вас, что вы оказались как будто в тени туч, хотя вокруг солнце. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– Чем же вы можете помочь, – вздохнула она.

– Чем угодно. Давайте вместе бороться с вашим настроением. Сейчас пойдем, например, в ресторан, выпьем, потанцуем, а потом будем песни петь, на весь зал, когда вокруг все напьются.

Она посмотрела на него: не издевается ли? Но у него было внимательное и участливое лицо, и говорил он серьезно, хоть и улыбался. В ресторане она не была с выпускного институтского вечера – не одной же туда идти, да и не было особого желания.

По дороге он бережно держал ее под руку, и ей казалось, что с миром что-то случилось – изменился свет солнца и цвет домов, от волнения было трудно дышать, и она почти ничего не говорила. "А, хоть десять минут так прожить, а потом пропади все пропадом".

Она тем не менее замечала, что почти все встречные женщины смотрят внимательно на ее спутника, а некоторые даже оглядываются вслед. То же самое продолжалось и в ресторане, где они пили, танцевали, а потом он и в самом деле начал петь, довольно громко, когда уже ушел оркестр и погасили большой свет, изображая вдребезги пьяного человека, а она от души хохотала. Потом он проводил ее домой, сам напросился на чашку чая, сам попросил оставить его ночевать, и она, конечно, согласилась. Проснувшись в пять утра, она долго смотрела на него, и ей было страшно от внезапности свалившегося на нее неожиданного жуткого счастья. Он спал спокойно, как спят дети, и его дыхания было почти не слышно. Часы пробили уже девять, но она по-прежнему лежала, боясь шелохнуться, понимая, что он проснется, встанет и уйдет навсегда.

Но, проснувшись, он не пожелал никуда уходить, а, наоборот, попросил разрешения пожить у нее некоторое время.

– Вы с женой поссорились?

Он засмущался:

– Да нет, у меня собственно нет жены, есть, правда, семья, но там я не очень нужен... да и здесь мне так хорошо, я обещаю не быть вам в тягость.

Она больше ни о чем не расспрашивала, с радостью согласившись. И с этого мгновения время для нее остановилось. С ним она была совершенно счастлива и дрожала от страха, когда он уходил по своим делам, думалось все кончилось. Она не спрашивала его ни о том, где он живет, ни о работе, ни о семье, ей совсем ничего не хотелось знать об этом и временами даже казалось, поскольку он сам ничего не рассказывал, что у него вообще нет ни работы, ни семьи, ни дома, что он вообще не существует сам по себе, а возникает только в ее присутствии, только для нее.

Впервые за несколько лет она взяла отпуск, они ходили в рестораны, театры, на выставки, встречались с его друзьями, и она видела, с каким вниманием люди относятся к ее другу, он буквально излучал теплоту и доброжелательность, видела, как все замолкали, когда он начинал говорить. Словно искра пробегала меж людьми и заставляла их встрепенуться, хотя он обычно ничего особенного не говорил. Правда, иногда он все-таки говорил весьма странные вещи. Так, однажды, смотря какой-то фильм по телевизору, он сказал, лениво потягиваясь:

– Послушать их, так Достоевский был мрачным, нелюдимым человеком, а меж тем он так часто смеялся и всегда устраивал розыгрыши. Однажды ночью мы с ним возвращались с вечеринки, так он до смерти пугал городовых, изображая пьяного генерала.

– Сколько же тебе лет, – ласково спросила она, – если ты с Достоевским встречался?

Он, справившись с секундным замешательством, сказал, что года тут ни при чем, а Достоевский жил не так уж давно, если вдуматься. Потом, спустя неделю, он с увлечением рассказывал ей о зимней кампании 1815 года, о Париже, в котором он тогда впервые побывал и чуть не женился на какой-то француженке, а один раз, когда она спросила его о происхождении шрама на груди, сказал, что это след от удара шведской шпаги при штурме Ревеля. Она спокойно относилась к подобным словам, считая это милым чудачеством с его стороны, желанием развлечь ее. Так прошел целый месяц, и ей уже начало казаться, что вся ее прошлая жизнь сжалась, свернулась, как засохший осенний лист, и только напоминает о себе иногда легким, но уже не страшным шуршанием.

Она все время подглядывала за ним, пытаясь поймать неприязненное выражение лица или досадливую гримасу, – не могла же она ему действительно нравиться – такая страшная, – он очень добрый, но должен ведь когда-нибудь выдать себя. Но он всегда был настолько внимателен, ласков и приветлив, что она чувствовала, как у нее в груди постепенно начинает рассасываться тяжелый плотный ком многолетней тоски.

Они много гуляли по вечерам, и он рассказывал ей истории о звездах, о их влиянии на судьбы людей, о том, что все человеческие слова, крики и вздохи не затухают совсем, а в виде волн, колебаний уносятся к звездам и потом еще долго, тысячи лет путешествуют во Вселенной, поочередно отражаясь от звезд, и по-прежнему звучат, но все тише и тише, пока совсем не затихнут. Набравшись смелости, она громко прокричала его имя, и оно унеслось к звездам, и она подумала, что они уже успеют умереть, а ее слово будет жить и, может быть, не долетит еще до самой ближней звезды.

Как-то после одной такой прогулки он вечером пожаловался на сердце. Она забеспокоилась, сделала ему настой пустырника, напоила валерьянкой и, укутав одеялом, прилегла с краю и не шевелилась всю ночь, стараясь его не беспокоить. Он быстро заснул, но потом среди ночи стал бормотать какие-то непонятные ей слова. Она осторожно погладила его по голове, он затих, и тогда она наконец тоже погрузилась в сон.

Проснулась она как будто от сильного толчка. Он лежал как всегда неподвижно на спине, но в лице его появилось что-то непонятное и жуткое. Она прикоснулась к его лбу и мгновенно отдернула руку – лоб был ледяной. Она вскочила, легонько потрясла его, попробовала пульс, потом вскрикнула и заметалась по комнате. Он был мертв и умер часа два назад, когда она спала. На его лице застыла еле заметная гримаса боли – сердце не выдержало и остановилось. Он, видимо, даже не проснулся.

Она мучительно соображала, что ей делать – вызвать скорую, но тогда его заберут, совсем заберут, и она его больше никогда не увидит. Кто она ему – чужой человек. Нужно срочно что-то делать. Но она два или три часа просидела не двигаясь, смотря на него и гладя ему руку с резко вздувшимися венами. Потом с трудом поднялась, взяла его одежду – ни документов, ни денег, ни бумаг. Она попыталась вспомнить фамилии его друзей, с которыми они встречались, но никаких фамилий они не называли.

"Не отдам, никому не отдам, – решила она наконец, – пусть хоть после смерти он будет мой, только мой. Да ему в последние дни никто и не нужен был, кроме меня".

Она раздела его, перенесла на стол, обмыла. Она делала все как во сне, в комнате было сумрачно, и только его лицо оставалось необычайно ясным и бледным, видимым ей во всех деталях. Только лицо она и видела, надевая на него чистую, выстиранную ею рубаху, застегивая на нем его прекрасный пиджак, который ей так нравился. Она не плакала, внутри было отчаянно холодно, так холодно, что слезы, наверное, замерзли, а в горле постоянно сильно першило. Закончив, она села у стола, прижалась щекой к его руке и так сидела неподвижно до тех пор, пока совсем не стемнело.

Потом она расстелила на полу ковер, перенесла его туда, достала с антресолей бог весть с каких времен хранившуюся там лопату, свернула ковер, оделась, стараясь не думать, хватит ли у нее сил. Но сил хватило, то ли он был такой легкий, то ли отчаяние не позволило ей проявить слабость. Она вынесла свернутый ковер, положила его на скамейку у парадного и вышла на мокрую мостовую ловить машину. Она помнила, что недалеко до поворота на Орехово, метров триста в глубь леса, есть заброшенное кладбище, давно уже не охраняемое и никому не нужное. Машины, не останавливаясь, проносились мимо, она стояла около часа с поднятой рукой и чувствовала, как вода течет ей за обшлаг, как намокает рукав, и все пальто становится тяжелым и плотным. Наконец, рядом с ней притормозил какой-то фургон.

– Тебе куда, тетка? – высунулся из кабины водитель.

– Мне в сторону Владимира, только я с вещами.

– Носит вас черт на ночь глядя, – проворчал тот, но вылез, открыл дверь фургона, помог ей втащить рулон в кузов.

– И что ты там наложила, такая тяжесть?

Она не отвечала, он махнул рукой:

– Иди, садись в кабину, вымокла вся!

Они ехали долго – час или два – по сторонам дороги стоял темный лес, дождь летел параллельно земле в стекло крупными блестящими каплями, и ей казалось, что они не едут на машине, а летят среди звезд, и те расступаются перед ними.

"Только бы не проехать", – вдруг испугалась она, но в это же мгновение шофер затормозил.

– Дальше мне налево, так что выходи здесь, может, поймаешь еще машину.

– Да, да, конечно, спасибо вам, – она совала ему какие-то смятые деньги.

– А может, поедем до Орехова, что ты тут со своим ковром ночью делать будешь? Утром доберешься.

– Нет, нет, мне надо сегодня. Я доберусь, ничего со мной не случится, – она испугалась, вдруг он не послушается и увезет ее в город.

– Ну, как знаешь.

Они вдвоем вынесли ковер, положили его на обочину. Машина фыркнула и исчезла за стеной дождя. Еще несколько мгновений был виден красный огонек, потом он пропал, и все погрузилось во тьму.

Она в нерешительности постояла несколько минут, пока глаза не привыкли ко мраку, а потом заметила, что вовсе не так уж темно, как казалось из кабины. Лес начинался сразу за дорожным рвом. Она подняла ковер, прижала его к груди и смело, как в пропасть, шагнула под деревья.

Долго шла между редкими соснами по усыпанной иголками земле, и каждое следующее, едва видимое во тьме дерево казалось ей стоящим человеком. Она ужасно боялась и даже временами скулила от страха, но все шла и шла вглубь, уверенная, что идет правильно. Наконец, силы ее иссякли, она почти бросила рулон и опустилась возле него на колени прямо в мокрый мох, дожидаясь, когда вернется дыхание, и тут увидела замшелые покосившиеся кресты и сломанные могильные загородки. Дождь кончился, немного, самую малость посветлело. Она даже видела стоящую вдалеке между сосен одинокую березу. Достав лопату, она долго и неумело копала, опять выбилась из сил, сняла пальто, снова копала и плакала, не от горя, а от бессилия. Земля подавалась плохо, все время приходилось перерубать мелкие корни. Наконец, отбросив лопату, она стала выбирать землю горстями.

Потом развернула ковер, села рядом с телом. Его лицо было таким бледным и так хорошо видным в темноте, что, казалось, кто-то подсвечивал его изнутри. Она не помнила, сколько просидела так, и, когда очнулась, увидела, что уже заметно светает. Серые тени пролегли от деревьев, и одинокая береза заметно приблизилась к ним. Она поцеловала его в лоб, снова завернула в ковер, перетащила в неглубокую и очень узкую яму, стала засыпать сначала руками, потом вспомнила о лопате. Навалив небольшой холмик, она легла на него грудью, раскинув руки, и опять впала в забытье...

К дороге она шла очень долго и все удивлялась, какое расстояние сумела пронести свою ношу. На шоссе было пустынно в этот ранний час, она в полудреме медленно пошла по краю, не зная, правильно ли идет, в какой стороне Москва. Из оцепенения ее вывел шум мотора, возникший за спиной, она бросилась на середину и тут же услышала визг тормозов. Обернулась. Огромный синий самосвал стоял в трех метрах от нее, а выскочивший шофер злобно кричал:

– Тебе что, жить надоело?

Она повернулась и пошла к машине, он продолжал еще что-то кричать, но, увидев ее лицо, вдруг замолчал, а потом вежливо спросил:

– Вам до Москвы?

Она кивнула.

– Садитесь, у меня тепло, сразу согреетесь.

В кабине действительно было тепло, негромко играло радио, и пахло кожей от новой обивки сиденья. Она молчала, тупо глядя перед собой на мокрую дорогу, и чувствовала, что шофер – молодой парень – все время с интересом посматривает на нее.

– У вас какое-то несчастье? – наконец спросил он.

Она кивнула и полезла за платком.

– Странно, что у таких красивых женщин и бывают несчастья.

Она враждебно посмотрела на него. Но парень даже не улыбался.

– Да, – вздохнула она, – сейчас я особенно красива.

– Не знаю, может, сейчас и особенно, только вот щека у вас в земле испачкана, вытрите, – он повернул к ней зеркало.

Она взглянула в него, и у нее бешено забилось сердце: это было ее лицо, и все-таки это была не она. На нее из зеркала смотрела очень красивая, невероятно красивая женщина со слегка запачканной в земле левой щекой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю