Текст книги "Подкидыш"

Автор книги: Валерий Брусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Брусков Валерий
Подкидыш

В.Брусков

Подкидыш

Калашников определенно злоупотреблял дезинфекцией. Все сроки стандартного цикла уже прошли, а он, похоже, и не собирался покидать камеру. Колли занимался своими делами, и периодически подходил к пульту контроля, дожидаясь, когда Сергею надоест нюхать эту гадость.

– Серж! – наконец не выдержал Колли. – Ты стал токсикоманом?

Калашников помалкивал, словно наслаждаясь мерзостью, которой была насквозь пропитана камера. Колли пожалел о том, что в камере отсутствует видеоаппаратура. Он слышал только пыхтение и невнятное бормотание.

– Серж, – заволновался он. – Ты в порядке?

– Уже нет, – буркнул Калашников. – И ты скоро свихнешься. Вместе с остальными. – Он опять забубнил что-то сюсюкающее.

– Это уже интересно, – сказал Колли. – Серж, прости за назойливость, но, может, тебе требуется врач?

– Требуется, – проворчал Калашников. – Педиатр.

– У тебя что, началась вторая молодость? Или детство?

– Да, – серьезно сказал Калашников. – Грудное.

Колли почесал затылок, не понимая. Весельчак Серж вел себя как-то странно. Чувство юмора ему похоже изменило.

– Серж. – Колли все же пытался прояснить обстановку. – Ты там случайно кровожорку на лету не глотал?

– Я – нет, – проворчал Калашников. – Но кто-то здесь точно объелся белены.

Колли пожал плечами. Тьма неясности так и не рассеялась.

– Открывай! – скомандовал Калашников. – Только не падай в обморок.

– Ото! – воскликнул Колли. – Даже так?

– И не только, – загадочно произнес Сергей.

Дверь камеры отъехала в сторону и на ее пороге возник огромный Калашников в покрытом зелеными потеками защитном костюме; почему-то без респиратора и с небольшим свертком, который он бережно прижимал к своей необъятной груди. В облике Сергея было нечто такое, что заставило Колли испугаться и восхититься одновременно.

– Во! – наконец сказал он, поднимая вверх большой палец. – Смотришься! Мадонна с младенцем!

– Я так и думал, – на полном серьезе пробасил Калашников, не принимая вызова, и затопал своими грязными сапожищами к топчану. Нагнувшись, он принялся что-то делать, бурча себе под нос. Колли подошел ближе, стремясь удовлетворить распалившееся любопытство.

Неожиданно Сергей резко выпрямился и сделал шаг назад, чуть не затоптав любопытного химика. И тут Колли увидел такое, от чего забыл о вспыхнувшем в нем яростном желании отчитать за неосторожность этого двуногого мамонта.

На топчане, замотанный в обрывок защитной прорезиненной материи, лежал младенец. Живой. Крохотный... Колли давно не видел таких малышей, а этому было не больше одного-двух дней. Его сморщенное личико отражало безмятежность сна, в котором кроха еще не мог ничего видеть.

Колли подошел к топчану и машинально потрогал розовый лобик. Лобик был влажный и горячий, хотя на планете стояла зима.

– Вот... – Произнес за спиной Калашников.

– Что, вот? – не понял Колли. – Ты его что, родил?.. Сам?.. От кого?

– От святого духа! Что делать будем?

Колли резко повернулся. Калашников держал в руках респиратор, который, очевидно, только что снял с ребенка.

– Что делать? – Колли обернулся к малышу, совсем недавно пришедшему в этот мир, но спавшему с выражением старого скептика, уже знавшего, что он ни на что не годен. – Что делать? Для начала хотя бы объясни, где ты выкопал это чадо?

– Вот именно, выкопал, – сказал Калашников, освобождаясь от спецкостюма. – В сугробе. Прямо под дверью.

– Подкидыш, – догадался Колли.

– Ага! – громыхнул Калашников, отбрасывая липкое снаряжение. Трехголовая мимикрода приволокла в хитиновом подоле незаконнорожденного!

Колли, поедая младенца глазами, согласно кивал. Все происходящее казалось ему нереальным, инсценированным.

– И все-таки, откуда он? До ближайшей беременной женщины не менее шести парсеков, а мимикрода вряд ли сможет произвести на свет гуманоида. Даже если кто-то из нас и согрешит с ней.

– Тьфу на тебя! – сплюнул Калашников. – Что за гадости ты мелешь?! И какая, собственно, разница, откуда взялся ребенок?! Он здесь, и теперь мы просто обязаны о нем заботиться! Разбираться будем потом!

Колли почесал затылок.

– Надо собирать народ.

Младенец проснулся и поднял крик в самый разгар темпераментной дискуссии, когда Хаусман уже почти готов был признать свое отцовство.

– Тихо! – рявкнул Калашников. – Разорались тут! Разбудили дитя. Сейчас он нам устроит! Кто знает, чем кормят младенцев?

– Грудью, – это сказал Колли. – Специалисты есть?

Все молчали. Никто не имел такого опыта.

– Я могу имплантировать под кожу затравку, инициирующую развитие молочных желез, – сказал Дюпон. – Лактацию гарантирую. Добровольцы – шаг вперед!

Калашников глянул на свою косматую грудь, рвущуюся из тесной майки.

– Нет, только не тебе! – запротестовал Дюпон. – У тебя он умрет с голоду раньше, чем раскопает в этих дебрях то, что ему нужно.

А младенец продолжал орать так, как может орать лишь обладатель совершенно пустого желудка, в котором гуляет эхо.

– Концентрированное молоко у нас найдется, – задумчиво сказал Хаусман. – Соску мы сделаем из резиновой перчатки. Но это ведь только половина дела... Грудные младенцы умеют портить пеленки, которые потом надо стирать и гладить. А иногда они болеют.

Дюпон поднял вверх руки.

– Ребята, на меня надежд мало! Я травматолог, а тут нужен детский врач.

– Не прибедняйся! – проревел Калашников. – Что у него внутри – ты знаешь, а это уже большое дело. Установим круглосуточное дежурство до тех пор, пока не прилетит вахтовый корабль. Пацан к тому времени будет уже ползать и делать пи-пи в кастрюлю.

– Какой пацан?.. – оживился Колли.

– Наш, наш... – сказал Калашников. – Которого мы теперь будем коллективно вскармливать.

Колли удивленно глянул на грязно-зеленый сверток, кричащий посреди топчана.

– А с чего ты взял, что это пацан?

– В сугробе он лежал голым.

Калашников осторожно приоткрыл дверь в медицинский отсек и на цыпочках вошел внутрь. Дюпон, которому выпало счастье дежурить первым, бессовестно дрых за рабочим столом, положив голову на сцепленное руки. Юный и пока безымянный приемный сын пяти отцов спал на операционном столе, запеленутый в больничную простыню, криво изрезанную скальпелем. Рядом с Дюпоном стояла целая батарея пустых, початых и полных бутылочек с молоком. Слабый свет ночника делал их похожими на бризантные снаряды.

Калашников любовно поправил на малыше импровизированный конверт. Младенец во сне замотал головкой и зачмокал сложенными в трубочку пухлыми губками.

"Брюнет, – подумал Сергей. – С голубыми глазами... Весь в меня".

Дверь за спиной скрипнула. Он обернулся.

В отсек почти по-пластунски вползал Хаусман. Калашников приложил палец к губам. Вилли энергично закивал и крадучись подошел к ребенку. Почему-то он был босой.

– Чего не спишь? – прошептал Калашников.

– А ты?

– Я его первый отец. Я его нашел.

– А я второй. Я ему делал соски.

– Только тихо.

– Само собой. – Хаусман нагнулся над спящим дитем, и поправил и без того безукоризненно лежащее на нем одеяльце.

– Спит, мерзавец. И в ус не дует...

Дверь опять скрипнула.

– Колди, – попытался угадать Хаусман.

– Нет, Родригес, – с трудом прошептал Калашников, которому привычнее было орать. – Колли никогда не любил детей.

...Они шли один за другим и были страшно удивлены, обнаружив в отсеке остальных.

– Какого черта? – прошипел Колли, разглаживая приготовленные для ребенка подгузники.

– Вот именно, – сказал Родригес, прикрывая салфеткой ночник, который и так не светил на личико малышу.

– Ну вот... – вздохнул Хаусман. – Вся семейка в сборе. В какой последовательности будем нянчиться, папаши? Серж вне конкурса, остальным придется тянуть жребий... Жак уже получил свое, нам до утра тоже кое-что перепадет. Никому не будет обидно.

Дюпон проснулся оттого, что отлежал руки. Он поднял голову. На топчанах вповалку спали все няньки. Гигантский Калашников свешивался со всех сторон; тощий Хаусман напоминал сложенный складной метр; пухлый Родригес, мерзший почему-то даже летом, был закутан в принесенное из его каюты одеяло. Колли спал сидя, его очередь была последней, и он заснул на боевом посту. В его руке мертвой хваткой была зажата пустая бутылочка из-под молока.

За окном уже было светло и Дюпон выключил ночник. Размяв онемевшие руки и шею, он подошел к малышу.

Ребенок не спал. Он лежал, играя пальчиками выпростанных из ненадежного конверта ручек и, глядя на Жака огромными, необыкновенно живыми и умными для его возраста глазами, улыбался беззубым ртом. Дюпону показалось, что младенец сильно вырос за ночь.

– Отцы! – громко сказал он. – Что же вы проспали своего дитятю? Ему скучно!

Калашников шумно свалился на пол с мелкого для него топчана. Хаусман с кряхтением стал распрямляться, а Колли выронил бутылочку. Только Родригеса не проняло. Тогда с него содрали одеяло и этого оказалось достаточно.

Хаусман подошел к куче грязного белья в углу и, брезгливо поморщившись, кончиками пальцев приподнял одну из пеленок.

– И где только он берет эту гадость? В молоке ничего такого не было.

– Это он специально для тебя, – едко сказал Колли. – Он знал, что их стирать будешь ты.

Они впятером сгрудились вокруг стола и принялись услаждать ребенка и себя самих всевозможными "козами", гримасами и сюсюканьем. Младенец был счастлив вместе с ними!

И вдруг он перестал улыбаться. В его глазах появилось странное выражение. Он округлил свой крохотный ротик.

– Здравствуйте, – услышал Калашников.

– Хау ду ю ду, – услышал Колли.

– Гутен таг, – услышал Хаусман.

– Бонжур, – услышал Дюпон.

– Буэнос диас, – услышал Родригес.

– ...вы прошли вступительный экзамен в начальный класс Галактической гимназии. Я ваш первый учитель. Меня зовут...