Текст книги "Сокровища старой церкви"

Автор книги: Валерий Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Это мы с Михой сделаем, а ты на Выселках сарай для Воронка приготовь, там его спрячем, – сказал Колька, спускаясь на землю и подбирая косу. – Не проспать бы.

– Не проспим, – заверил Кролик. – Наш Петруха ровно в пять кукаречит, как по часам.

Глава III
РАЗБОЙНОЕ НАПАДЕНИЕ

Утром, с первым светом, еще коров не выгоняли, вывел директор Воронка из конюшни, повел за собой на край села.

Конь послушно ступал за ним, мотая головой в густой гриве, оставлял на росной траве дымчатый след.

За околицей, в густых кустах, вложил Сентя влажный повод в жадную руку Тулигена.

Тот узкими блестящими глазами осмотрел коня, поцокал от удовольствия языком – будто не на колбасу его брал, а на скачки по цветущей степи.

Ловко вспрыгнул на спину Воронка, разобрал поводья, вложил в директорскую руку пачку денег: считай.

Пересчитал Сентя деньги, вздохнул, убрал в карман поглубже и хлопнул Воронка ладонью по крупу. Тот обернулся, вроде как с укором посмотрел, тоже вздохнул и, повинуясь всаднику, глухо зашлепал старыми копытами по мягкой дороге...

Едет Тулиген на лошади. Впереди дорога, слева лес густой – в нем уже птички утренние щебечут, справа, меж деревьев и кустов, река блестит.

Хорошо Тулигену, доволен. Песню сам сочиняет и сам поет.

 
Ай, какой мудрый батыр Тулиген!
Ай, какого толстого коня купил.
Сколько из него колбасы сделаю.
Сколько бастурмы приготовлю.
Придут к Тулигену черноглазые девушки.
Станут кушать, станут Тулигена хвалить.
Ай, какой Тулиген храбрый батыр!
Будем Тулигена любить.
Будем ему песни петь.
И пляски плясать.
Ай да Тулиген, мудрый батыр!
 

Поравнялся мудрый батыр с большой ветлой. Поет-заливается.

И краем глаза увидел вдруг, будто метнулось на него с дерева что-то большое.

А больше батыр ничего не увидел – ударило это большое его прямо в бок, сбросило ударом с коня. Рухнул батыр на землю, и темно ему стало...

Андрей в это утро в район собрался, вызывали его в отдел, на совещание участковых.

Выехал рано, чтобы к нужному часу поспеть. Проехал не спеша селом, выбрался за околицу. И тут, на лесной дороге, что к трассе вела, послышалось ему конское ржание. Короткое такое, будто вскрикнул конь, да чья-то ладонь ему морду зажала.

Не обратил внимания. Дальше поехал. Вдруг – навстречу ему прыгает по дороге человек, будто конь стреноженный, и руки перед собой держит.

«Что за чудо?» – удивился участковый.

Остановил мотоцикл, прошел вперед несколько шагов.

Батюшки! Да это Тулиген, городской шашлычник. Руки у него впереди по кистям связаны, ноги – по щиколоткам, глаза испуганные – щелочками. Скачет так усердно, что потом обливается.

– Ай, началник! – заорал навстречу. – Такой беда! Такой большой беда на Тулиген упал! Злой шайтан напал с дерева. С коня батыра сбросил. Дикий зверь совсем.

– Что за зверь? – спросил участковый, срезая с киргиза веревки.

– Вот такой! – широко развел Тулиген затекшие руки. – А наверху у него хвост длинный. Совсем из дерева растет. С коня меня сбросил...

– И руки тебе связал?

Тулиген остолбенело замолк. Подумал. В затылке почесал.

– Садись. – Андрей отстегнул фартук в коляске. – По дороге разберемся, что за зверь такой... Совсем шайтан большой.

Чем ближе подъезжали к месту событий, тем глубже прятался отважный батыр под фартук коляски. У самой ветлы только курносый нос торчал да два напуганных глаза.

Андрей прошелся вокруг дерева, рассмотрел обрывок веревки на ветке, а на дороге следы конских копыт, уходящие в глубь леса, нашел в кустах ворох свежескошенной травы – и все ему стало ясно. Он вернулся к мотоциклу, поискал глазами исчезнувшего Тулигена, отдернул фартук:

– Сколько ты за коня заплатил?

– Совсем мало, началник.

– Денег жалко?

– Как не жалко, ай? Три раза жалко.

– А мальчишек? Жалко? – И Андрей рассказал киргизу всю историю про Воронка.

– Ай, ай! – Тулиген прижал ладони к щекам, стал раскачиваться, причитая. – Совсем плохо получается.

Да, совсем плохо получается. Пацаны совершили преступление, тяжкое притом. Понять их можно по-человечески, даже похвалить бы стоило. Но вот поймет ли их суд?

Честно говоря, Андрей растерялся. По долгу службы он обязан задержать ребят, сообщить о нападении в райотдел милиции. Расследование.

Суд. Из колонии ребята выйдут либо сломленными на всю жизнь, либо настоящими бандитами. Что же делать? Как поступить?

Выход подсказал Тулиген:

– Я придумал, началник. Давай никому не скажем. И всем хорошо будет.

– А деньги?

– Пусть у меня денег не будет, – философски рассудил батыр. – Это лучше совсем, чем у мальчишек свободы.

Андрей молча пожал ему руку.

– А ты меня за это в город отвезешь, – расплылся Тулиген в улыбке, глазки-щелочки совсем исчезли. – Якши будет?

Совсем якши, подумал Андрей и завел мотоцикл.

Тулиген нахлобучил мотоциклетный шлем, покачал головой:

– А конь добрый был. – Вздохнул от сердца. – Много колбасы Тулиген из него сделал бы. Совсем много...

Вернувшись в село, Андрей сразу же заехал к Челюкану. И не ошибся. Друзья сидели на терраске, совещались так тайно, что на улице было слышно.

– Дураки вы! – зло кричала Серега. – Ратников вас посадит!

Серега – это Галка Серегина.

Андрей не стал подслушивать, толкнул дверь. Разговор сразу прекратился. Только раскрасневшаяся Галка сердито пыхтела, сдувая со лба прядь волос. А лицо у нее было такое: ну вот, что я говорила!

Андрей достал из планшетки обрезки веревок с узлами, присмотрелся к стене, выбрал похожие и повесил свои рядом, повернулся к пацанам.

– Это шкотовый узел, Коля? – спросил спокойно. – Правильно? А это шлюпочный, так?

Челюкан машинально кивнул.

Андрей сел за стол, поставил на него локти, опустил подбородок в ладони.

– Что же вы натворили, ребята? – спросил не зло, не сердито – устало спросил. – Вы же преступление совершили.

– А чего он?.. – начал было Кролик, но пустил петуха, захлопал белыми ресницами и опустил голову. Себя считал самым виноватым.

– Это я все придумал, – буркнул Челюкан. – Схулиганил.

– Это не хулиганство, Николай, – пояснил участковый ровным голосом. – Это разбойное нападение. Совершенное группой лиц по предварительному сговору. С применением насилия. В целях завладения чужим имуществом. Наказывается лишением свободы на срок от трех до восьми лет.

Повисло молчание.

– Андрей Сергеич! – громким воплем нарушила паузу Галка. – Никакой не разбой. Я случайно мешок столкнула. А ребят там вовсе не было!

– Серегина, выйди из класса, – очень похоже скопировал Мишка противного Сентю.

– Выйди, выйди, – согласился и Андрей.

– А я все равно подслушивать буду! – уперлась Галка, тряхнув кудрявой головой.

– Подслушивай. Но молча.

– Тогда я здесь помолчу. Можно?

– Где лошадь?

Помолчали. Потом Васька буркнул:

– На Выселках. Мы его в лодке перевезли.

Хорошо придумали, одобрил про себя Андрей. На Выселках когда-то была дальняя летняя ферма, где телят выращивали. Там еще кое-какие строения сохранились.

– А дальше что?

– Не отдадим мы его на колбасу, – мрачно отрезал Колька. – Это наш конь.

– Он почти двадцать лет в колхозе работал, – добавил Васька, хлопая влажными ресницами. – Вам, дядя Андрей, его не жалко?

– Жалко, – улыбнулся участковый.

Ну никак он не мог их наказывать. Ведь доброе дело пацаны сделали. Хотя и злым путем.

– Ладно, ребята. – Андрей встал, пошел к дверям. – С Тулигеном я уладил, он вас простил. А если кто дознается, что ваш конь на Выселках живет, Тулиген скажет, что Воронок от него по дороге сбежал.

Ребята так заулыбались – сначала неуверенно, а потом во всю ширь, – что у Ратникова от сердца отлегло.

– Но уговор: с этой минуты по селу на цыпочках ходить – это раз. Тулигену по его списку собрать в лесу и засушить нужные травы – это два. А три – вы уже догадались: к директору школы никаких репрессий не применять, – и участковый шагнул за порог.

– Честно, дядя Андрей!..

– Ни за что, дядя Андрей!.. – завопили радостно вслед.

«Так я вам и поверил», – усмехнулся про себя участковый.

И оказался прав.

На последнем перед каникулами уроке истории Арсентий Ильич подводил итоги второго полугодия. Класс вел себя странно: хихикали, перемигивались, шептались. Пришлось сделать замечание:

– Серегина!

– А? – вскочила Галка.

– Бэ! – подхватил кто-то. И так пошло дальше, по всему алфавиту. За исключением мягкого и твердого знаков.

Насилу успокоил директор класс, повел заключительное занятие, почему-то поерзав на стуле и поморщившись.

Но не успел он и слова сказать, поднял руку Куманьков:

– Арсентий Ильич, а мне Ираида Пална тройку за сочинение поставила. Говорит, неграмотно. Я написал: «У дороги росли две ивы: одна сосна, а другая береза». За это тройку, да?

Директор покраснел, еще сильнее заерзал на стуле. Но не от коварного вопроса, хотя сразу вспомнил, что эту фразу произнес сам, лично, на перемене. Что-то другое сильно его беспокоило. Даже привстал ненадолго. Даже стул ненароком осмотрел и ладонью по сиденью провел.

По классу загуляли сдерживаемые из последних сил смешки. Опять посыпались вредные вопросы.

Не отвечая на них, директор вдруг выскочил из класса, оттопыриваясь ниже пояса, побежал в свой кабинет.

Тотчас весь класс бесшумно сорвался и выбежал на улицу. Все, кто поместился, взобрались на цоколь и прилипли к директорскому окну.

А картина там была загадочная: бедный Сентя, спустив брюки, яростно чесал себя двумя руками пониже спины...

– На три дня хватит, – удовлетворенно заметил Куманьков, спрыгивая с цоколя и уступая место очередному зрителю. – Пока портки не сменит...

Когда этот случай дошел до Андрея, он знал, с кого спросить, и в удобный момент поймал Куманькова за ухо:

– Твоя работа?

– Моя, – не стал отпираться Мишка. И пояснил честно: – Это трава такая, почесуха называется. У нее семена с маленькими крючочками – как в штаны или в рубаху попадет, так все глубже в кожу впивается. Я ее на стул подсыпал...

– Не стыдно?

– Нет, – смело посмотрел мститель прямо в глаза милиционеру. – Он плохо поступил...

Ну что тут возразишь?

Глава IV
РАЗВЕДКА

Неприметный пыльный «жигуленок» свернул с шоссе под указатель «Музей-усадьба «Шувалово», проехал длинной аллеей, мощенной стершимся булыжником, на котором играли солнечные зайчики, пробившиеся сквозь обильную листву старых громадных лип. Остановился у здания музея – бывшей загородной графской усадьбы.

Здесь все дышало ароматом старины: пузатые колонны на фасаде дома, узкие высокие окна, литые фонари в ряд, широкое ажурное крыльцо с полукруглым подъездом и пандусом для неповоротливых карет.

Из машины вышел мужчина в хорошем костюме и с тростью в руке, бросил вокруг быстрый незаметный взгляд и поднялся по широким, выбитым временем ступеням. Потянув на себя массивную, с бронзовым кольцом вместо ручки дверь, он еще раз неприметно оглянулся, вошел внутрь и поднялся по лестнице, огражденной, как стражами, мраморными статуями, в кабинет директора музея.

На пороге он чуть склонил голову и представился:

– Петр Великий.

Директор музея – худенький старичок с узкой бородкой – вздрогнул и поднял голову от большой растрепанной книги.

– Не пугайтесь, – улыбнулся незнакомец, – я не сумасшедший. Вот мои документы.

– Действительно, – подивился такому совпадению директор. – Великий. Да еще и Петр Алексеевич. – Привстал, протянул над столом узенькую ладошку, назвался: – Староверцев. Слушаю вас.

Петр Великий сел на стул, поставил между колен трость, осмотрелся:

– Я, видите ли, сотрудничаю в одном столичном музее. Возглавляю отдел... – Приблизился к директору и продолжил вполголоса: – Возглавляю отдел в некотором роде закрытый. Занимающийся старинными кладами.

– Это и привело вас в наши края? – живо поинтересовался Староверцев.

– Именно. Хочу предварительно на месте проверить некоторые данные.

– Интересно – какие же?

– Да вот, к примеру. – Таинственный пришелец достал из кармана записную книжку в кожаном переплете. – К примеру: недалеко от города, в бывшей усадьбе графа Клейнмихеля, рядом с садовой беседкой лежит огромный камень, на котором выбиты некие знаки и письмена. В летописи говорится, что под «камнем сим упокоен злой тать Воронец в золотой оружейной справе, в головах же разбойника котел медный всклень полон каменьями да монетой да два бочонка вина». – Мужчина улыбнулся: – Вино, полагаю, уже скисло, а вот монеты с каменьями заждались своего часа... Или вот еще, тоже неподалеку: башня в селе Кривое на берегу Стремиловки. В башне провал над тайным ходом, а ведет тот ход под курган, где зарыты сокровища князей Заостровских: древнее оружие, древние рукописи, личная печать моего тезки Петра Первого... – Великий перевернул еще страничку. – А вот храм Спаса на Плесне, это уж совсем у вас под боком, в Синеречье... Так, – прочитал про себя. – Здесь тоже какой-то тайный ход...

– Минутку, – остановил его Староверцев и крикнул в приоткрытую в соседнюю комнату дверь: – Олечка, найди, пожалуйста, розовую папку «Синереченская церковь»!

– Сейчас, Афанасий Иванович, – отозвался женский голос.

– Что-то я про это читал. – Староверцев нахмурил лоб, припоминая. – Про клад-то ничего не слышал, а предание о тайном подземном ходе мне попадалось.

– Вот, Афанасий Иванович, – в кабинет вошла девушка и положила на стол толстую папку, – нашла.

Староверцев стал торопливо перебирать подшитые бумаги. Их много было: и пожелтевшие от времени, и новые, совсем неизмятые.

– Ага! Нашел! – Он вынул из зажимов ксерокопию листа из старинной летописи. – Слушайте, Петр Алексеевич. «И бысть тогда сеча быстра и кровава. И падали вои русичи яко рожь под серпом. А кои успеваха бежать меча и копья ордынскова спасались во храме Божием. И вошед в храм тамо исчезахо. Понеже бысть в стене оного тайна дыра. И открываха ея и оттоле тишина велика и хлад земной и ступени во чрево земное. И престаше татарове воевати да почали искать пропавшего люда. Тако не найде...»

Великий напряженно вслушивался в древние слова, едва сдерживаясь, чтобы не вырвать листок из рук Староверцева.

– А точнее там ничего не сказано? Где эта «тайна дыра», в какой стене? Каким волшебным словом открывается?

– Нет, к сожалению, – вздохнул директор и вложил листок в папку. – Это единственное упоминание о подземном ходе. Да вы поезжайте туда, стариков, мальчишек поспрашивайте...

– А это что такое? – Великий вытянул из папки несколько машинописных страничек, скрепленных скобочкой.

– Ну, это вам не интересно. Не ваш, так сказать, профиль. Это опись церковного имущества. Церковь-то в Синеречье богатейшая. Там собрались за века и сохранились уникальнейшие предметы культа и старины.

– Можно взглянуть? – попросил Великий, а сам уже бегал внимательным взглядом по страницам, фиксируя в памяти описания сокровищ. Нехотя вернул листы директору, вздохнул: – Да, это мне ни к чему. А вот подземный ход я найду, вместе с кладом, – шутливо пообещал тезка царя. – И вам малую толику золотую для музея выделю.

– Ох, кстати было бы, – поддержал шутку Староверцев. – Мы бы тогда здание отремонтировали, потолки вон второй год текут. А средств нет. За осмотр мы денег не берем – музей народным считается, – Афанасий Иванович, подровняв бумаги в папке, закрыл ее, завязал тесемки, вздохнул. – Да народ-то сейчас по музеям не ходит, о прошлом не думает. Его больше будущее, завтрашний день тревожит.

Что там народ тревожит – Великого не интересовало.

– Ну, что ж. – Он поднялся, протянул через стол руку. – Спасибо за информацию. На обратном пути заеду – кладом поделюсь.

– Не откажемся, – улыбнулся Староверцев. – Всего доброго.

Он проводил Великого взглядом, потрогал папку, задумался. Что-то беспокойное шевельнулось в душе. Какая-то неясная тревога вспыхнула. Почему? Не потому ли, что запало в память, как дрогнули пальцы Великого, когда он взял реестр с описанием церковного имущества.

Афанасий Иванович перевел взгляд с розовой папки на черный телефон, потеребил бородку, пожал плечами и звонить не стал...

А Великий тем временем сидел в машине и что-то старательно записывал в свою красивую книжку. Останавливал быстрый бег авторучки по листам, хмурил лоб, вспоминая, и снова быстро писал что-то очень для себя важное.

Затем он убрал книжку в карман, завел двигатель и пробормотал:

– Старик прав – пацанов надо пощупать...

С утра нехотя, будто кто его силой заставил, побрызгал дождик – освежил запыленную травку, чуть сполоснул листву на деревьях, смочил слегка крыши – и спрятался.

Скользкой, петлявшей по горушке тропкой участковый поднимался к церкви.

Церковь в Синеречье была очень красивая. Стояла она, как и положено, на горушке, в кольце речной излучины, отовсюду видная, радовала глаз и душу свежим золотом сквозных крестов, легкостью затейливой, в два цвета, кладки – белым и ярко-красным, чуть ли не алым, кирпичом. Издалека, как смотришь на село, то будто плывет над ним, сверкая, белое облако, окрашенное солнечными лучами, и сбегаются поглядеть на это чудо маленькие домишки, толпятся под ним, с наивным восхищением задирая неказистые крыши.

Но кроме красы неописуемой была замечательна церковь своею древней тайной. До сего времени нет-нет да и вспомнится седая легенда о том, что из церкви ведет за реку подземный ход, которым скрывались в дремучие леса наши предки при набегах жестоких татар. Спроси любого деда: мол, когда мальцом был, искал подземелье? Покрутит старик седой головой, взъерошит седую бороду и признается: было такое, однова даже на ночь в церкви прятался, весь подвал излазил – ан не нашел...

Да и участковый Ратников помнит со своего детства, как пытался с друзьями проникнуть в закрытый ржавой решеткой склеп, откуда, старики говорили, можно в подземелье пробраться. Как за тем же лазили в разрушенную заречную часовню. И как однажды, после весеннего разлива, отошла ненадолго речка от своего русла в сторону Степанова лужка, и в речном песке обнажилась сводчатая кладка из почерневшего узенького кирпича. Потом река вернулась в свое ложе и снова запрятала-затянула свою тайну на своем дне мелким желтым песком.

Да вот и недавно, года два назад, случилось в селе загадочное происшествие, опять напомнило былую тайну. На крайней усадьбе, старика Мокея, вдруг за одну ночь исчез, как его и не было, старый пруд. Еще с вечера, на зорьке, сидели в ивняках пацаны с удочками, а утром... Утром один ивняк и остался, а вместо пруда – илистая чаша с воронкой посередине, да бьются в иле золотые караси. Не успел народ сбежаться, а уж и той воронки нет, сравнялось дно расползшимся илом, затянувшим дыру, а к осени оно и вовсе травами заросло. Такие вот дела. Загадочные...

Настоятель храма, отец Леонид, тоже Андрею как-то признался, что спускался в холодные церковные подвалы, обошел вдоль и поперек все лабиринты, даже нашел в одном месте пробитый мечом ли, саблей ли съеденный, ржавчиной боевой шлем, но тайного входа в подземелье так и не сыскал...

– А чего ты там забыл, батюшка поп? – спросил его тогда Андрей.

– Прискорбное событие позвало. Еще до вашей службы, Андрей Сергеич, заперся в храме окаянный пьяница и выкуп потребовал в виде ящика с водкой. А спустя малое время таинственно исчез, следов за собой не оставив.

– Подумаешь, событие – пьяница исчез.

– Не в том прискорбие. А в том, что в один час исчезла вместе с ним дорогая реликвия – наперстный крест золотой с каменьями. Со времен татарского лихолетья в храме благоговейно сохраняемая. Надеялся сыскать. Не сподобил Господь...

Отец Леонид был молод, носил красивую бородку и волнистые кудри до плеч. Ровный характером, всегда с приветливой улыбкой и добрым словом, бывал, однако, крут. Застав как-то Мишку Куманькова (это еще прошлым летом случилось), когда тот царапал на церковной ограде гадкое слово, отец Леонид сломил хлыст орешника, перекинул Мишку через колено и на глазах его дружков провел справедливую экзекуцию.

Мишка сдуру батяньке своему нажаловался, но тот ему со своей стороны нещадно добавил.

Тут уж мушкетеры ощетинились, злую шкоду задумали. Сперли с фермы здоровенный брикет кормовых дрожжей да и плюхнули его в сортир служителя культа. Дело было в самую жару и, кто понимает, привело к натуральной экологической катастрофе. Чтобы ликвидировать ее последствия, пришлось вызывать пожарную команду. Пожарные посмеялись, постояли с наветренной стороны, брезгливо поморщились и уехали.

Отец Леонид тоже посмеялся. Потому что Куманьковы были по селу его «нижними» соседями, и все забродившее содержимое выгребной ямы неудержимым зловонным половодьем затопило их усадьбу. Просчитались мстители. И пришлось Мишке снова скрываться в лесах. И батянька его, опять намотав ремень на руку, безуспешно рысил по окрестностям в поисках сына.

Вот с той поры вспыхнула и по сей день не гаснет вражда между православной церковью и Мишкой Куманьковым, который отца Леонида иначе как мракобесом не называет. В последнее время вражда притихла, в подполье ушла, но не растворилась в деревенских буднях. Ждала своего часа...

Проходя вдоль церковной ограды, Андрей помахал отцу Леониду. Священник, высоко задрав подол рясы, складывал в карман звенящую связку ключей и сделал участковому знак: подожди, мол, разговор есть. Подошел, улыбаясь, охотно показывая ровные чистые зубы. Они с Андреем были одного возраста, относились друг к другу с симпатией.

– Я в недоумении, Андрей Сергеевич, – сердито, сбросив улыбку, начал батюшка.

– Я тоже, – искренне удивился в ответ Андрей.

– Вы прискорбно невнимательны к церкви!

– Как это? – опешил участковый. – Посты, что ли, не соблюдаю?

– Я имею в виду ваше профессиональное внимание, – не принял шутки отец Леонид. – Да, да. Вы обязаны добиться организации у церкви постоянного милицейского поста. Или какого-то другого вида охраны. Для верующих это храм, а для всех остальных – музей. Музей с бесценными, невосполнимыми при утрате произведениями искусства. Ведь у нас почти все иконы старинного письма, есть Дионисий, есть школы Феофана Грека. А книги? Евангелие в чеканном по меди футляре – ему поистине нет цены, нет равного. Впрочем, в Дубровническом музее имеется подробная опись – вы бы ознакомились с ней при случае, если моя тревога вас не убеждает...

– А что такое? – обеспокоенно перебил Андрей. – Есть какие-то сигналы?

– Да нет, сигналов пока нет. Есть просто вполне естественное беспокойство о судьбе бесценных сокровищ.

Вообще-то, подумал Андрей, он прав. Конечно, дверь запирается надежными запорами, решетки на окнах – трактором не сорвешь, есть звонковая сигнализация. Сторож Силантич в церкви ночует. Все так. Но для умелых воров это не преграда. Сторож всю ночь мышей храпом пугает, запоры для опытной руки – одна забава, а звонки сигнальные – вообще для пьяных дураков.

– Я понимаю, – согласился Андрей. – Ну, может быть, самое ценное домой заберешь? Книги там, подсвечники, Евангелие... в этом, в футляре...

– Что вы, Андрей Сергеевич! Дом у меня деревянный, на окнах даже ставен нет – это риск еще больший. Да и не положено нам.

Милиционер сдвинул фуражку на лоб, поскреб пальцем затылок:

– Да, батюшка поп, задачка есть. Надо решать.

– Вы, батюшка участковый, – назидательно передразнил отец Леонид, – решайте, пожалуйста, побыстрее. На днях мне предстоит быть в отъезде. Хотелось бы иметь спокойное сердце.

– Ладно, Леня, буду думать...

Тревога священника затронула участкового. Но что предпринять в этом деле, он пока не знал. Действительно, налетят какие-нибудь бандюки залетные, ограбят церковь и в лесах скроются – ищи их там. Засела, словом, опаска в сердце. Как заноза.

Андрей обогнул церковь, поглядывая на ее окна – беззащитные, теперь казалось, – направился к школе.

Директор Арсентий Ильич сидел на подоконнике своего кабинета и по утренней поре пил чай на свежем воздухе. Завидев Ратникова, скрылся в глубине комнаты и появился со стаканом чая в красивом подстаканнике, протянул Андрею в окошко. Глаза у директора были хитрые и настороженные. Как у школяра, подложившего учителю кнопку на стул.

– Как дела, Арсентий Ильич? – поздоровался Андрей, принимая стакан с чаем. – Все ли в порядке?

– Да вот, – забегал Сентя глазами по сторонам, – вот коняка наш со двора ушел. Не иначе в лесу заблудился. Да и сам я приболел чуток... Неможется что-то... – и директор незаметно почесался.

Андрей потренькал ложечкой в стакане, отпил глоток, скрывая улыбку, – он давно приметил, что на школьном турнике висят директорские штаны, а рядом прислонена выбивалка для ковров.

– Хороший у тебя чай, Арсентий Ильич. – Директор улыбнулся в ответ. – А ребят ты зря обижаешь. – Тут Сентя нахмурился.

– Ребят... Бандиты они малолетние. Хулиганы.

– Твоя вина. Ты воспитатель.

– А ты знаешь, что они мне выпускное сочинение сорвали? Сами с урока ушли, а за ними чуть весь класс не разбежался.

– А какая тема была? – невинно поинтересовался участковый.

– Хорошая! «За что я уважаю своего отца?» Понял?

– Понял, – вздохнул Андрей. – Потому и сорвались пацаны. Что они могли про своих отцов написать? У одного его нет и не было, у другого – в тюрьме, у третьего – пьяница.

– Мне что, из-за них школьную программу менять?

– Программу не надо. Отношение к ним надо менять. Нельзя, чтобы у пацанов взрослые врагами были.

– Сергеич, – взмолился директор, – у меня о другом голова болит: где денег на школу брать? В классах ни одного целого стола нет! Крыша течет! За свет три месяца не плачено!

– Ильич! – в тон ему воскликнул Андрей. – Ведь брошены ребята. И родителями, и школой брошены. А что брошено, то кто-то чужой подобрать может. – Ратников поставил в сердцах стакан на подоконник, стукнув донышком. – Плохой у тебя чай. Веником отдает. – И зашагал прочь, по своим делам милицейским. А их у него невпроворот. Не зря говорят знающие люди, что участковый на селе – это по обязанностям целое отделение милиции...