Текст книги "Давите их, давите"

Автор книги: Валерий Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Толстяк взвыл, как ошпаренная кошка. Его длинноволосый напарник вывалился из машины, распластался на земле, вытянул вперед и положил на камень руки с пистолетом.

– На поражение не стрелять! Проша, залп! – скомандовал я и, опережая противника, сделал свои два выстрела.

Довольно удачно: одна пуля, врезавшись в камень, швырнула длинноволосому в лицо град острых осколков, другая рванула куртку на спине. Волосатик на четвереньках побежал к машине, в которой уже корчился на переднем сиденье дрожащий толстяк. Без штанов и шляпы.

Машина судорожно рванулась, разворачиваясь, и тут наконец проснулся Прохор – грохнул из ружья. И тоже удачно – прямо в шину. Вот уж не ожидал.

Припадая на подбитое колесо, «Нива» завершила разворот и, жалостно прихрамывая, потрюхала по ухабам.

– Славно, стало быть, повеселились, – похвалил я свое подразделение, – всем по чарке водки жалую. Только если отец-командир говорит: залп, стало быть, залп, без всякого однова

Нет положенного бравого ответа: мол, рады стараться, ваше благородие! Я обернулся. Прохор неистово раздувал ноздри и сжимал кулаки – ишь, завелся на врага. Что значит удачный выстрел! Я всегда в него верил: столько он вселяет в человека мужества, отваги, укрепляет его праведным гневом! Не узнать писателя. Больше, чем на Яну, злится. Яна клацнула допотопным затвором – выбросила пустившую дымок гильзу.

– Однова! – наконец нашелся я. – Это ты, значит, стреляла? – Вот, оказывается, чего они пыхтели за моей спиной – ружье друг у друга рвали.

– Я боялась, он в тебя попадет, – сверкая шальными искорками в глазах, скромно объяснила Яна. – А потом скажет, что случайно.

– Ну! Ну! – как паровоз перед стартом стал выдыхать Прохор.

– Вот видишь, он даже оправдаться не может. Убивец кровожадный! И, заметь, из самых низменных побуждений. На! – она протянула Прохору ружье. – И больше не шали, не выйдет. Не смей мне Серого обижать.

Всей гурьбой мы вышли во двор. Саныч брезгливо, кончиком кнутовища, перебрасывал через забор обрывки вражьего гардероба.

– Как? – горделиво приосанился он.

Я поднял большой палец, подобрал нож и клочки бумаги.

– Здорово вы их проучили! – в один голос восхитились Коля с Олей.

Мы переглянулись: проучили… только кого мы проучили? Вот именно. Что и требовалось.

Вскоре приехал Андрей – отпраздновать вместе с нами первую победу, привез мне полную рукавицу патронов. Где он их достал, я не спрашивал. Стало быть, и так ясно – деревни кругом партизанские, тут, если хорошо поискать, можно и танк где-нибудь на чердаке обнаружить, под стрехой, например.

– День-два, а то и три у нас есть, – сказал участковый. – Пока они своему начальству нажалуются, взбучку получат, пока со своим стукачом свяжутся, решение примут, подготовятся…

– Штаны толстому новые купят, – в тон дополнила Яна, – исподнее ему справят…

– И скорее всего после этого, – добавил и я, – еще одно предупреждение нам сделают. Серьезное. Им ведь, чтобы авторитет не уронить и район из рук не выпустить, важно не столько физическую, сколько психологическую победу одержать, задавить нас. Но мы их все-таки на открытый бой должны вынудить, «стрелку» устроить…

С этой среды мы стали жить как в осажденном замке. Все время чувствуя чужое недоброе внимание. Днем, занимаясь делами, мы настороженно поглядывали по сторонам, ночью скрытно патрулировали усадьбу.

Особенно усердствовал Прохор. Ходил всегда с поднятым воротником и прищуренным глазом, резко оборачивался каждые десяток секунд. Прежде чем выйти за ворота, высовывал голову – туда, сюда, – осматривал окрестности. Он даже в дверь не входил по-человечески: ударял в нее ногой и лихо, мастерски отскакивал в сторону, поглядывая при этом на Яну, мол, вот какой я крутой молодец.

Кончилось это тем, что он чуть Саныча не пришиб. Тот как раз за дверью стоял. С лукошком, полным яиц.

– Не бандитов нам надо бояться, – сказала на это Яна и велела Прохору отмыть комнату, до потолка забрызганную желтками, белками и яичной скорлупой. Да еще заставила его съесть два уцелевших яйца, которые, кстати, Проша терпеть не мог, в сыром виде. И долго ворчала после этого: – Его надо в погреб посадить. Пока он нас всех не перебил. Он ведь засланный, однова. Шпион. Сколько тебе заплатили твои сатрапы?…

Меня же в нашей пассивной обороне больше всего беспокоил густой кустарник на задах. Что в нем таится, нам не видать, а взять нас оттуда на мушку – проще простого. Поэтому ночью, если не стоял в карауле, я с нашего чердачного окна порой на эти кустики поглядывал. Тем более что за ними начиналась та самая лесная дорога, по которой двухприводная «Нива» вполне могла подобраться и, сбросив десант, прорвать нашу оборону.

Так оно, стало быть, и случилось. Прекрасной лунной ночью, разомкнув кольцо ласковых Яниных рук, я вовремя скользнул к окну и увидел на краю леса мгновенный проблеск автомобильных габариток. Схватил пистолет, сунул ноги в сапоги и бесшумно скатился по лестнице. Пробрался через залитый лунным светом сад и затаился, прижавшись к углу старого, заброшенного Санычем сарая…

Холодно, на мне только брюки и рубашка, сейчас зубы стучать начнут, врага спугнут.

В ушах звенит мертвая тишина. Нарушает ее треск сломавшейся под неосторожной ногой ветки, и вроде короткий тихий говор прозвучал.

Сзади вдруг что-то прошумело, будто слон споткнулся. Я резко обернулся, вскинул пистолет – оказывается, это сонный Прохор в сортир пробирался, дерева на пути сшибая,

И тут дробно, прерывисто засверкало в кустах, ударила в бревенчатую стену сарая автоматная очередь.

Я сбил Прохора с ног, упал рядом.

Еще одна – только щепки полетели. Третья – длинная – прошла ниже, а потом глухо прошила дырявый толь на крыше.

И опять – почти глубокая тишина. Неясный, удаляющийся шорох – будто ветки скользят по одежде, все тише и тише. А затем, уже не таясь, – хлоп, хлоп – дверцы машины, вспыхнувший свет фар, рев движка и постепенное его угасание в лунной ночи.

Все: концерт по заявкам трудящихся окончен.

Предупреждение последнее сделано, намек понят.

И меры примем, стало быть…

Прибежали Саныч с ружьем и Яна в одеяле.

– Живы? – спросил Саныч, оглядел, посвечивая фонариком, стену. – Ты где стоял? А Прохор? В вас не целил – предупреждение послал. – Провел ладонью по стене. – Восстановлению не подлежит.

Яна распахнула одеяло, набросила его край мне на плечи.

– Ты почему босиком? С ума сошла!

Я сбросил сапоги.

– «Милосердие-44», – фыркнула Яна, имея, наверное, в виду размер, но в сапоги влезла. До пояса.

И мы пошли домой, досыпать. Сегодня больше не потревожат, реакции будут ждать.

Яна, прижавшись к моему боку, гулко бухала болтавшимися на ногах сапогами по промерзшей земле, наступала мне на ноги…

Утром мы собрались на терраске, Саныч зарплату нам выдавал. Стояли в очереди, переругивались, все путем.

– А чего так рано, дядь Сань? – поинтересовалась склочница Яна.

– У меня оплата понедельная, с учетом инфляции, – успокоил ее Саныч.

Мы, конечно, оценили его заботу и такт, расписались, как положено, в ведомости.

– А премиальные? – намекнула Яна, пересчитывая бумажки. – А за вредность?

– Премиальные – согласен, положено, – поскреб в затылке наш работодатель, эксплуататор наемной рабочей силы, припертый к стене профсоюзом. – А вредность при чем? Живете на свежем воздухе. За квартиру не платите. Питаетесь экологически чистыми продуктами. По себестоимости…

– А бандиты кругом? – Яна уперла руку вбок. – А Прохор? Того не стоят?

– Ладно, – согласился Саныч, – насчет Прохора – убедила. В следующий раз прибавлю. Если доживем. А у тебя, – это Прохору, – у тебя вычту стоимость двух поломанных лопат…

– И яиц битых, – добавила Яна. – Потом он еще скворечник разорил – опять же убыток.

– На! – Прохор демонстративно припечатал перед ней к столу свою зарплату. – Подавись!

Яна хладнокровно забрала его деньги:

– И правильно поступил, от тебя один урон в хозяйстве. Ну, скажи, куда бы ты свой гонорар кинул? Небось на девок?

– А ты – на шпильки?

– А я, – гордо выпрямилась Яна, как Жанна д'Арк, – а я – на общее дело пожертвую.

Не обратили мы внимания на эти слова. А зря, стало быть…

После раздачи пряников Саныч с заехавшим за ним Андреем снова собрались вербовать волонтеров, а мы с Прохором запрягли кобылу и поехали в лес – вывозить бревна, что Саныч заготовил еще летом, для нового курятника и ремонта колодезного сруба, Яне строго наказали запереть за «вербовщиками» ворота и двери и по саду не мелькать.

Вернулись мы наскоро, уже смеркалось. Сваленные стволы нужно было очищать от сучьев, распиливать, выволакивать на дорогу. Да еще застряли в канаве, пришлось разгружать воз, откатывать бревна вручную на ровное место, снова нагружать телегу.

Добрались до усадьбы. Выпрягли лошадь. Ввалились – голодные – на кухню.

– Ну вот, – сказал Прохор. – Избаловал ты ее. Распустил. Потакаешь капризам. Позволяешь ей твоих друзей оскорблять, А плита у нее холодная, и воды в рукомойнике нет, передник валяется в неположенном месте…

Прервал его ябеды вернувшийся с вербовки Саныч, похвалился:

– Пятерых бойцов набрали, семь стволов общим счетом, шестьдесят патронов, да кое-что в резерве имеем. Разнесем Махнотино войско! А где Яна? Покушать бы…

– А разве она не с вами? – ужаснулся Прохор.

Вот оно, стало быть!

Я сорвал со стены ружье и патронташ, выбежал во двор и вскочил на белого вороного коня.

– Ты куда? – ухватил меня за ногу Саныч.

– За Яной!

– Да вот же она, – он кивнул на ворота, в которые важно вплывала Яна – сумка через плечо, руки за спиной – довольная!

Я упал с лошади, побежал ей навстречу. За мной семенил Прохор.

Яна шла ко мне, улыбаясь. Что-то предвкушала. Но явно не то, что я ей готовил.

– Где бегала, душа моя? – ласково спросил я.

– Ты полегче, вежливей, – пригрозил мне Прохор.

– Закрой глаза, открой рот, – сказала Яна. – И протяни руку.

В мою послушную ладонь лег тяжелый, согретый Яниным теплом, пистолет капитана Ломтева.

Я взял его, покачал на ладони, сунул в карман куртки. Переглянулся с Санычем. Тот сломил хворостину и кивнул мне на скамью у крыльца.

Яна сразу все поняла, стала отступать, делая тщетные попытки прорваться под защиту Прохора.

Я схватил ее и уложил на скамью вверх попой, придавил, чтобы не брыкалась.

– Я же для нас старалась! – орала Яна. – Дядь Сань, я так тебе верила!

– Ты посмотри на меня, – я склонил голову.

– Что ты врешь? – извивалась Яна. – Тыуже был такой утром. Седина тебе идет! Да, Прош?

Саныч сунул мне хворостину:

– У меня рука не поднимется.

– Брюки снять?

– Да какие это брюки? Видимость одна.

Я занес над Яной карательную лозу. Но на руке повис Прохор.

– Палач! – орал он. – Не смей унижать женщину! Лучше убей меня!

– Помилуем? – спросил Саныч. – А то он за топор схватится. Я боюсь.

Яна поднялась со скамьи, одернула куртку, обняла Прохора:

– Спаситель благородный! – И поцеловала его.

Прохор зарделся, у него подкосились ноги.

– На, мой хороший, – Яна протянула ему сумку. – Я тут на наши с тобой нищенские зарплаты гостинчик в городе собрала. Мы им сегодня в баньке поужинаем. Вдвоем. Интимно. При свечах… Однова, стало быть!

– Дожать надо остальных, – настаивал я, когда мы обсуждали личный состав наших вооруженных сил. – Всю округу поднять.

– Мнутся, – сказал Андрей. – Не решаются. Боятся: нас не трогают, и мы не тронем,

– Ну-ну. – Я знал, какой им сюрприз ниже пояса врежу, если смогу, конечно. – Этим я сам займусь. Как у тебя с проявкой негатива?

– «Дезу» твою запустил. Очень эффективно. Почти все отделение отсеял. Четверо сотрудников осталось: начальник горотдела и его замы: по оперативной работе (это наверняка «нет»), по матобеспечению, по работе с личным составом и начальник паспортного стола.

– Капитан Ломтев, никак?

– Никак.

Скоро встретимся, капитан, скоро я верну тебе твой пистолет. С хорошей нагрузкой.

– Теперь вот что… – Я разложил на столе обрывки бумажки, которой Саныч в гневе швырялся в толстенького рэкетира. – Здесь название фирмы и ее банковские атрибуты. К тебе, Андрей, такая просьба – срочно по этим данным установить адрес фирмы и уточнить ее владельца. Кстати, Проша, ты ведь хорошо учился в школе, что такое «Джоббер»?

– Если коротко, то – посредник.

– Вот именно, так я и думал. Все, разбегаемся.

– А мы? – в унисон спросили Яна и Прохор.

– А вы гостинчик свой кушайте. В баньке. Я отстраняю вас от работы. По служебному несоответствию. Из-за утраты доверия. Давно вас подозревал.

У двухэтажного здания с рекордным числом вывесок на фасаде Саныч затормозил свою телегу, груженную набитыми всякой дрянью мешками, обмотал вожжи вокруг дерева.

Я соскочил с воза и привел себя в порядок: одернул телогрейку, поддернул голенища сапог и, приподняв кепчонку, разгладил слежавшиеся под ней волосы. Трехдневная щетина на щеках довершала мой карнавальный имидж.

– Пошел, стало быть.

– Особо не торгуйся, – напутствовал меня Саныч. – Но и в убыток меня не вводи – разницу из жалованья вычту, так и знай.

По информации Андрея, «Джоббером» владел, конечно, Махнота. Его резиденция – в престижном пригороде, но мне там пока делать нечего, а вот офис – спрятался здесь, в этом респектабельном особняке, среди других подобных контор. Посредники, стало быть…

С охранником при входе проблем не было, я указал на груженую телегу, похвалился товаром и, беспрепятственно войдя в здание, для начала поднялся на второй этаж. Все «комми» так делают – сверху вниз идут.

Пошел по комнатам:

– Здоровьичка вам, господа-товарищи. Не желаете картошечки – без всяких нитратов, на натуральном навозе, недорого? И молочко неразбавленное, с утренней дойки – самое в нем здоровье. Для любителей самогончик-первачок найдется. Хлебный, – и записывал в блокнотик желающих отовариться.

Так и ходил, и везде мне были рады. Лишь в одну комнату не пустили – с табличкой «Джоббер» на двери и с кодовым на ней замочком. Только чуть приотворили, чтобы послать меня с моей картошечкой подальше. К чипсам, видать, привыкли. Но я не обиделся (тем более от меня им урон покруче готовился), взгляд в эту комнату успел кинуть – контора конторой, даже скучно: сейф, полки с регистрами, компьютер, голые девки по стенам, кофеварка и сигнализация на зарешеченных окнах. А чего ей здесь караулить? Скрепки-кнопки, стало быть?

Я еще чуток побродил по зданию, полюбовался интимным уголком отдыха для руководителей контор и, стало быть, их секретарш – в виде сауны и скромного бара с диванчиками по стенам и с пальмами в дубовых огуречных кадках. Ну и замки кое-где пощупал.

Вышел на улицу, поделился коммерческими успехами с Санычем, руками помахал в сторону особняка и на любимую телегу взгромоздился.

По обратной дороге попробовал размышлять, трудное это дело. Непривычное. Но надо. Припомнил кое-какие строки из своего личного досье на Махноту: «Честолюбив, упрям, жесток… Употребл. спирт, напитков умеренное (предпоч. виски с содовой). Курит прям. англ. трубку, табак марки «Амфора» или «Клан»… Пристрастия: несовершеннолет. дев., светл. пиво, автомашины «ретро», покер». Очень разносторонняя личность. Изо всех сил духовно богатая.

В этой каше одному не разобраться. Где уж мне – серому, надо с умным человеком посоветоваться.

Что я и сделал. На чердаке.

«Серый: Каждый бизнесмен – легальный и нелегальный – вынужден вести документацию, так?

Ум. человек: Справедливо, очень тонкое замечание. Сам придумал или списал у кого?

Серый: Давай пока без этих милых штучек… Легальная документация может быть где угодно…

Ум. ч е л о в е к:…а нелегальная – в самом безопасном месте».

Что я говорил: умный человек, он и на чердаке не дурак.

«Серый: Это элементарно, дважды два, я проходил, знаю. Знаю и то, что самое безопасное место для нелегальных материалов – легальный офис. Но! – не папка на полке. И не конверты с грифом «Секретно» в сейфе. И не нижний ящик стола, в котором секретарша держит парадные туфли в полиэтиленовом пакете. Где можно в обычной конторе скрыть важную информацию?

Ум. человек: В компьютере – дураку ясно.

Серый: Мне, стало быть, тем более. Но ведь это опасно.

Ум. человек: Ничуть. Вход в эту директорию кодируется…

Серый: Э, ты уж слишком. Нельзя ли попроще? Популярнее.

Ум. человек: Чтобы открыть засекреченную информацию, нужно знать код для входа в нее.

Серый: А что это такое? Цифра, символ, формула?

Ум. человек (устало): Все, что угодно, но чаще всего слово.

Серый: А как же его разгадать?

Ум. человек (зевая): А никак…

Здесь Серый икнул, простите.

Ум. человек: Хотя, если знать пристрастия пользователя, его увлечения, то при достаточной доле фантазии… и терпения можно попробовать. Там всего-то, пожалуй, несколько десятков тысяч вариантов. Год-два – и порядок. Правда, пользователь, меняя свои увлечения и проявляя разумную предусмотрительность, несколько раз за это время код сменит…

Серый: Сильная, однако, штука.

Ум. человек (задушевно): Но ведь не сильнее любви, да, Серый?»

Но, стало быть, есть чувства и посильнее любви. Ненависть, например, чувство долга, мести, справедливости…

И потому прекрасным вечером поздней осени в особняк вонзились мистер Грей с помощником женского пола: деловые такие, еще не крутые, но уже в мешочек.

Походили, огляделись и по-детски спрятались в чуланчике за сауной, где хранились моющие средства, огнетушители и швабры.

– А уборщица нас не застукает? – спросила Яна, усаживаясь на перевернутое ведро.

– Она по утрам убирается, проверил.

Посидели немного в тишине и темноте, потрепались о любви, нацеловались вволю.

Наконец, когда совсем уж затихли торопливые шумы ретиво убывающих со службы деловых людей, перебрались в комнату отдыха, задернули плотные шторы, нахально включили свет, развалились в креслах.

– Однако! – сказала Яна, доставая из бара бутылку. – Можно неплохо время провести. Здесь очень мило. – Она наполнила рюмки. – Давай тут поживем сколько-нибудь. По ночам. Это не то что на чердаке, над головой у Прохора, шепотом.

Пожалуй, она опять права…

– Пора, – сказал я, со вздохом отвергая настойчивые притязания вторичного порядка. – Времени до света не так уж много, а работы – отсюда до завтра.

Мы подошли к заветной двери: «Джоббер». Неизящное какое слово. Противное даже. И замок противный.

– Если человек без ума от женщин и карт, как думаешь, какое его самое любезное число?

– Миллион, – не задумываясь брякнула Яна. – Нет, что ли? Миллион баб, миллион баксов.

– Замок-то трехзначный. Миллион! Очко, я думаю!

– Ноль, что ли?

– Ты все о сексе. Двадцать одно, поняла? Ноль двадцать один, – повторил я, нажимая, соответствующие кнопки.

– И ты все о сексе, даже в чулане, – вернула мне Яна бестактный и пошлый упрек, когда после моих действий зажегся вместо красного зеленый глазок индикатора и тихо, разрешающе щелкнуло.

Здесь мы тоже задернули шторы, заперли за собой двери, будто собирались заняться любовью, а не делом. Впрочем, не знаю более важного дела, чем любовь. Особенно с любимой.

Любимая между тем села за стол, осмотрелась, смахнула на пол все, что ей будто бы мешало: забытую пудреницу, патрончик помады, розеточку со скрепками. Включила компьютер.

На экране появился перечень товаров с указанием цен (в долларах и рублях по курсу) и атрибутов поставщиков. Посредники, мать их!…

– Это нужно?

– Нет, давай начнем с женщин.

– Диктуй, а то я стесняюсь, – пожеманилась Яна.

Где-то до часа ночи она гоняла все слова, приходящие мне на ум и так или иначе относящиеся к выбранной теме: от женских имен всего мира, соблазнительных элементов их фигур и тел вплоть до соответствующих ругательств.

На все варианты компьютер терпеливо и холодно давал один ответ: «Ошибка в наборе кода».

– Маловато, стало быть, Серый, у тебя познаний и опыта в этой сфере. Пошли по пиву.

Пошли. И здесь прокол.

И по машинам – всяким «Даймлерам» и «Лорен-Дитрихам» – тот же результат. Вернее, его отсутствие.

– Женщины и вино – не твое поле боя, – резюмировала Яна заметно уставшим голосом. – Посмотрим, как ты в карты играешь. Если и здесь не тянешь на супермена, разведусь.

Угроза, стало быть, подействовала.

Сперва я прошелся по мастям и старшинству карт (особенно: тройка, семерка, туз, пиковая дама), потом перебрал все карточные игры от подкидного дурака до виста. На все один ответ (см. выше). Наконец, остановившись на покере, решил перечислить выигрышные комбинации, термины и приемы этой игры: двойка, две двойки, стрит…

– А это как? – невинно поинтересовалась Яна.

– Карты разной масти, но подряд по старшинству. Дальше пошли: тройка, блеф…

– А это что? – вопросительно подняла бровь.

– Наварка на фу-фу, поняла?

– Конечно, – деловито соврала.

– …Тройка, флешь, каре, флешь-рояль…

– Ну, – поторопила Яна.

– Последнее слово осталось, боюсь.

– Знаю: каре плюс джокер!

Я чуть не упал. Яна набрала слово «покер», то бишь каре плюс джокер, и сказала:

– Вот оно! С этого и надо было начинать. Всю ночь просидели. И если бы не я… – И нажала еще какую-то клавишу.

На экране появилось что-то вроде таблицы: номера п/п, названия хозяйств (в т. ч. и «Ключики», и «Бирюково», против них, кстати, знаки вопроса), сумма «взноса» или «отчислений» (в % от предполагаемого дохода), результат, меры воздействия.

– Дальше!

Еще одна таблица. В первой графе прежние порядковые номера, а против них – суммы переводов по месяцам на счета фирмы. Все аккуратно – число, номер платежки, номер счета.

То, что мне надо. Даже более того!

– Полистай-ка еще, ладно?

Далее пошли не менее интересные сведения о закрытой деятельности лихого «Джоббера». Но мне они были не нужны. Разве что – специалистам из подразделений правоохраны по борьбе с экономическими преступлениями. Я не из их числа.

– Вернемся назад.

– Курсором по директории! – врезала Яна, а я достал блокнот и начал списывать данные первых двух таблиц.

– Ты больной? – забеспокоилась она. – Делать нечего?

Она вставила в принтер бумагу, поколдовала кнопками, принтер зачирикал, и из него полезли распечатанные материалы.

– Еще один экземпляр, пожалуйста, – робко попросил я и получил просимое.

– Что еще, командир?

А гулять так гулять!

И я получил еще несколько страниц с информацией для Андрея и его начальства.

– Все? – повернула голову Яна.

– Мне-то больше ничего не надо. Но и не хотелось бы, чтобы оставшейся информацией они воспользовались безнаказанно! Нельзя как-нибудь ее запутать? – Это будет такой великий подрыв деятельности, после которого «Джоббер» уже не встанет на ноги. Разве что – на колени. – Сделаем? Что-нибудь напакостим, переврем, матерные слова вставим.

– Я их не знаю, – холодно поставила меня на место Яна, двинув бровью. – И зачем все это? Проще уничтожить.

– На пол его сбросить? Или в окно выкинуть.

– Серый – он серый и есть, – вздохнула Яна, побегала пальцами по клавиатуре и сказала: – Все, нет ее больше. Восстановлению не подлежит.

Люблю умных женщин. Даже как-то теряюсь перед ними. Особенно если они в покер режутся.

И я поцеловал ее.

И кто-то с бестактной настойчивостью заколотил в запертую дверь:

– Открывай!

– Чего надо? – возмутился я, соображая, как выкручиваться. И бросил Яне: – Сделай вид.

Она выключила компьютер, с готовностью пробежала пальцами по пуговицам кофточки.

– Открывай! – опять ударили в дверь. – Охрана здания!

Яна снова села в кресло, я отпер дверь – и он ворвался: здоровенный, с пистолетом в левой руке и дубинкой в правой. Толкнул меня лицом к стене, раздвинул ноги, обыскал.

– Ты чего, мужик? – дробным голосом спросил я. – Помешали тебе?

– Стоять! – Он подошел к телефону, на брал номер. – Палыч, тут я двоих в твоем «Джоббере» застукал, мужик и баба. – Хохотнул. – Ладно, давай по-быстрому, и подсмену захвати. Я их подержу здесь.

– Извини, мужик, – заныл я. – Ты же понимаешь… Ну, некуда податься. У нее муж, у меня тоже баба… Войди в положение… Сам, что ли, не попадал? Ведь не скроешь теперь, шум получится… Пусти нас, а?

– Как ты дверь открыл? – Он сел в кресло напротив Яны, пистолет на правом бедре, дубинка на левом.

– А она не заперта была. Мы, понимаешь, все двери перепробовали. И на эту напали.

– Документы!

– Ну какие для этого документы, – завилял я. – Не в загс же пришли.

Больше всего я боялся, что он обратит внимание на добытые нами листы, которые лежали на столе рядом с ним.

– …И ведь податься некуда – не лето. – Я все больше и больше разваливался. – Отблагодарю…

Его жадные, паскудные глаза все чаще и откровеннее обшаривали Яну.

– Отблагодаришь, значит? А ты? – Он посмотрел на нее в упор, облизывая губы.

Я стал бросать Яне жалкие взгляды. Она зло пожала плечами и сказала мне: «Подонок!»

– И неправда! – обиделся я. – Я твою честь спасаю. И семью. Правда, мужик? Может, деньгами возьмешь?

– Не, натурой. – Он совсем обнаглел, оценивая Яну с головы до ног, – Давай, двигай отсюда. И спасибо скажи.

– Спасибо. Можно я куртку заберу, а то жена заругает.

– Давай, давай, телись. – Его глаза остановились на Яниной шее, красиво обнаженной распахнутой кофтой.

Это, наверное, последнее, что он увидел.

Я зашел за кресло, взял со спинки стула свою куртку и, накинув ему на голову, затянул рукава на шее. Он задергался, захрипел, выронил оружие, засучил ногами. Затих.

Я снял с его пояса наручники и пристегнул его ногу к металлической перекладине стола. Яна привела себя в порядок, подобрала оружие.

– Куртку придется оставить, – сказал я. – Он ее облевал.

– Карманы только проверь. – Яна сложила листы и убрала в сумку.

– А там ничего нет. Кроме удостоверения капитана Ломтева.

Она засмеялась.

– Теперь – ходу!

Мы выскочили из подъезда, осмотрелись – куда бежать? Слева приближались фары машины – подмога поспешала. А справа… Справа стоял под деревом работающий мотоцикл Андрея, и он махал нам рукой.

Подбежали. Андрей нахлобучил Яне шлем, она нырнула в коляску, сунула в ноги дубинку; я сел сзади. Не включая света, Андрей рванул с места. Яна взвизгнула от восторга.

Через какое-то время мы свернули в проулок, проехали немного и спрятались в чьем-то дворе.

– Отдохнем, – сказал Андрей, – покурим, подождем.

Я передал ему бумаги: по экземпляру таблиц и все остальное.

– С таблицами, – посоветовал я, – поработайте с фермерами. Особо напирай на меры воздействия. Там и физические, и моральные, и дети, и жены, и любовницы. А остальную информацию передай своему начальству. Пусть тебя поощрят. Заслужил.

– Пусть лучше меры по ним примут. – Андрей убрал бумаги в планшетку. – Ничего у меня, Леша, со стукачом не получается. Буксует наш метод. Не идет.

– Разберемся позже, – сказал я. – Смотри, проехали.

В конце проулка – мгновенный промельк света бешено мчащейся машины.

– Еще подождем, – посоветовал Андрей. – Сейчас нам рисковать не надо.

Мы дождались, когда машина промчалась обратно, и поехали домой.

Утром мы вышли с Санычем за ворота.

– Времени в обрез, – сказал я. – Вот-вот они нагрянут – злые и беспощадные. А мы еще не готовы. Сколько у тебя людей?

– Восемнадцать. Только я их с твоими бумагами ознакомил – озверели мужики.

– Оружие?

– Все при ружьях. Граната одна нашлась, правда, старая, с войны, рванет – не знаю. Да твои три пистолета. Арсенал!

– Против автоматов – большая сила, – усмехнулся я. – Как врежут со всех стволов, так и разнесут наши позиции, не соберешь.

Мы пошли по дороге, перепрыгивая глубокие колеи, обходя залитые водой ямины.

– Ты говорил, резерв у тебя какой-то секретный есть? Танк, что ли?

– Навроде. Сегодня сходим, посмотрим.

Дорога углубилась в лес.

– Приедут они отсюда: со стороны старой дороги машины не прорвутся. Пойдут здесь, одна за другой, ни разъехаться, ни обогнать, верно?

– Вернее не бывает, – Саныч поскреб затылок. – И что?

– Ты мне двоих ребят выдели, с топорами, я им скажу: что.

– Понял, – улыбнулся Саныч. – Главное, чтобы ребята загодя все подготовили, чтоб одним ударом в нужный момент елки свалить. Да погуще ветвями. Вот тут наш резерв и сыграет.

– Разбегутся, боюсь.

– Далеко не убегут, – заверил Саныч. – Здесь по обе стороны дороги – болота. Отловим. Или дадим утонуть.

Мы вернулись в усадьбу.

На крылечке Яна красочно жаловалась Прохору, как я ее продавал охраннику.

– Яну перед боем в подвал запрем, – шепнул мне Саныч,

– Вот ты и запри, – усмехнулся я.

– А что же делать?

– Есть одна мыслишка, попробую.

– Со двора ни на шаг, – строго сказал Саныч, запрягая лошадь. – Оружие из рук не выпускать. Мы скоро вернемся. И чтоб обед был готов, по полной программе, с вином, цветами на столе и закусками. Если Андрей заскочит, пусть обождет.

Мы забрались в телегу и поехали в деревню.

– Едем за приданными нам частями, – туманно пояснил Саныч, – в лице старого вояки деда Пиди.

– Вот это кликуха, – удивился я.

– Никакая не кликуха. Елпидифор его зовут. Полностью. А Падя – по-уличному.

– А к чему нам этот… Пиндя?

– Пидя, – терпеливо поправил Саныч. – Пиндя – это совсем другое. По-уличному.

Дедов дом, несмотря на осень, был распахнут настежь. Из окон на всю улицу неслась стрельба, женские визги и веские слова товарища Сухова: «Эт-точно!» – по телевизору «Белое солнце» крутили.

Саныч постучал кнутом по стеклу, и дед выбежал на крыльцо – маленький, но шустрый. Похожий на пощипанного, но задиристого петушка.

Саныч что-то нашептал ему в ухо. Дед слушал, вылупив глаза, мотал бородой – сперва вправо-влево, не соглашаясь, потом – вверх-вниз, с удовольствием. Глаза его загорелись, дед стал подпрыгивать в нетерпении. Я подошел поближе, поздоровался.

– Вот что ребята, – веско начал дед, а товарищ Сухов из телевизора продолжил: «Пулемет я вам не дам». – Я из пулемета, – признался дед, – самогонный аппарат сделал. Но кой-чего найдется, чем супостата приветить. Саныч! – Он шустро засеменил к сараю, – Отворяй ворота.

Дед нырнул в сарай, и оттуда полетели во двор старые рваные телогрейки, мешки, дырявые валенки, расколотая ступка, ржавое корыто, кособокий самовар, чугунок с отколотым краем…

– Это все? – спросил я и покачал головой. – Не пойдет.

Саныч усмехнулся и тоже исчез в сарае, крикнул оттуда:

– Распахивай до конца. Придержи створку.

И они с дедом выкатили во двор… противотанковую пушку.

На стволе ее висели драные дедовы штаны, она вся была в курином помете, соломе и перьях – но настоящая.

Вот это резерв!

Дед с гордостью протер орудие штанами.

– Во так вот! Бабка все грозилась: утопи ты ее от греха. А я говорю, пригодится.

– А снаряды? – спросил я.

– Только три осталось, – сокрушился дед. – Последние. Навалом ведь было. Так я каждый год 9 Мая салют Победы устраивал – весь боекомплект ухайдакал. Да оно ничего – и трех снарядов хватит. В вилку двумя возьмем, а третьим ахнем. Во так вот. Цепляй ее к телеге. А я пока соберусь.

Мы выкатили пушку на дорогу и прицепили к телеге. И дед тут же выкатился из избы. На нем были выгоревшая гимнастерка, вся в орденах и медалях, подпоясанная солдатским ремнем, и галифе, заправленные в валенки. Через руку, как лукошко, висела на ремешке зеленая каска с красной звездой. Из каски торчало горлышко бутылки, заткнутое газетной пробкой – не иначе с горючей смесью. А ведь это мысль!