Текст книги "Целитель. Пятилетку в три года!"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3

Среда, 11 февраля. Утро

Первомайский район, Грушевский совхоз

– Ось ци трубы, хлопцы та девчата, – пышная круглолицая тетя-агроном провела наш класс под стеклянные своды и полной рукой окинула фронт работ. – Зчищайте ржавчину до металла, а мы пофарбуемо серебрином. «Лепестки» не забудьте!

Дождавшись, пока крупногабаритная тетя отойдет подальше, Изя передразнил ее:

– «Зчищайте, хлопци та девчата!» Ага… Отсюда – и до обеда!

– Ой, Изя, вечно ты… – вступилась Альбина за агрономиню, но без особого энтузиазма.

Зенков мрачно покачал головой:

– Боюсь, мон шер, что до ужина.

Я оглядел теплицу – грядки, стойки, трубы сходились в точке перспективы. И перспектива казалась невеселой.

– Ось що, ребята та девчата, – моя рука подняла металлическую щетку, как факел. – Делим трубы на участки! Каждому – от стойки до стойки. Если по-хорошему, управимся до одиннадцати. Ну, до полдвенадцатого!

Все загомонили вразнобой, разбредаясь:

– Чур, это мой!

– Хитренький какой! Тут ржавчины почти нет.

– Ага, нет!

– Ой, да везде она!

– Дюша, а ты куда-а?

– Зиночка, Зинулечка, да куда ж я от тебя?

– То-то…

– Давай, тут? Маш!

– Давай, давай! Я во-от досюда…

– Тогда мы тут!

Забавно, что никто из одноклассников даже не подумал роптать – привыкли, что я решаю за них – «с учетом интересов». Никогда не рвался в лидеры, ответственность меня напрягала, однако в классе всё как-то само собой получилось. Хм… Но, видно, не для всех. Наш новенький, Армен Тагиров, лыбился как-то уж очень приторно.

– А я почему-то думал, что вы не поддаетесь дрессировке! – развязно вытолкнул он.

Я наклонился, чтобы скрыть понятливую улыбочку. Зачем мне, в моем классе, баланс конфликтов?

Тагиров-старший – военный, перевез в Первомайск всю семью откуда-то из Казахстана. Надо полагать, Армен – высокий, спортивный, уверенный в себе до легкой нагловатости, привык занимать центральное место, и нынешний статус уязвлял его. Мальчишки игнорировали лидерские претензии Тагира, а девчонки напускали на себя холодную надменность.

– Чё это? Не по-онял… – затянул мелкий Изя, упирая руки в боки. – И кто тут дрессировщик, по-твоему?

– Ой, Изя… – начала Альбина, но смолкла.

– Это он меня имеет в виду, – присев на корточки перед ящиком со щетками, я выбирал себе поновее, с ровным ершиком стальной щетины.

– Ну, ни фигассе! – развеселился Динавицер. – Ара, тебе морду давно били? Хочешь освежить ощущения?

Тагир, держа руки в стороны, чтобы не замарать джинсовый костюмчик, навис над нашим скрипачом.

– Ты, что ли, освежишь?

– Я, – вперед вышел Юрка Сосницкий.

Он двигался с той нарочитой ленцой, за которой угадывался опасный напряг. Знакомо прищурившись, Сосна выцедил:

– Слышь, ты Миху лучше не трогай. Понял? Миха – человек, он людей спасал! Хочешь быть с нами – будь. Только сначала заучи наши правила! Иначе так и останешься… – Он презрительно смерил Армена с ног до головы. – Говном на палочке!

Тагирову не хватило ума или опыта выбрать вариант получше стандартного. Сжав кулаки, он промычал:

– Выйдем?

– Да пошли! – фыркнул Сосна, разворачиваясь к дверям.

– Юр… – молвил я предостерегающе.

– Не беспокойся, Гарин, – ухмыльнулся Сосницкий. – Буду бить аккуратно, но сильно!

Минут через пять он вернулся, небрежно поведав, что Армен вспомнил об Очень Важном Деле. Вдруг. Да, и еще ему надо костюмчик срочно сдать в химчистку. Совсем вещи не бережет…

Атмосфера разрядилась, галдеж поднялся на пару октав.

– Я с тобой буду, ладно? – Рита, забросив руки за голову, утягивала завязки «лепестка». – Давай, завяжу.

– Давай…

Стянув плоский «лепесток» в респиратор, я закрыл нос и рот, а Сулима ухватила завязки. Девушка прижалась к моей спине, неторопливо затягивая узелок, и очередной мой вдох вышел прерывистым.

– Не туго? – прозвучал над ухом заботливый вопрос.

– Нормально… – заворчал я.

Нет, нельзя мне к ней приближаться. Ага… А ты попробуй, выдержи с Ритой «пионерскую дистанцию»! Хочется-то иного…

«Печален ты, отроческий удел!»

Я ожесточенно завозил щеткой. Рыжая пыль и блестки старой краски осыпались трухой, проглянул седой металл. Ширканье от десятков рук множилось, труба звенела и вибрировала.

За мутноватыми стеклами в наметах грязи и примерзших комочках земли виднелась полоса искрившегося снега, а за нею поблескивала следующая теплица. Туда уже подали горячую воду – огурцы вовсю лезли на стойки, закручивая усики, а девушки из овощеводческой бригады расхаживали в открытых платьях, изредка поглядывая на «шефов» из 12-й школы…

Я присмотрелся, холодея. Почудилось, что среди селянок мелькнула Инна.

«Она тебе мерещится уже!»

Высокая, стройная девушка, очень похожая на Дворскую, приблизилась к самым стеклам, расправляя огуречные плети. Задумчивая и рассеянная, она подняла голову – и мы встретились глазами. Это была Лариса.

Узнав меня, Дворская-старшая непроизвольно дернула рукой, словно желая прикрыть лицо, отвернуться, зажаться… Передумав, Лариса робко повела ладонью, как будто оглаживая толстое стекло, и я махнул в ответ. На растерянном девичьем лице протаяла улыбка.

– Ай!

Сулима споткнулась, взмахивая руками, ширя в испуге глаза, падая прямо на трубы. Без сверхскорости реакция, конечно, не та, но мне удалось-таки подхватить Риту за талию, крутанув пируэт, будто в танго. И притиснуть, коль уж выдался случай прекрасный.

Черные глаза раскрылись совсем рядом – я различал каждую ресничку, а в зрачках разгорались опасные темные огоньки. Девичьи губы дрогнули, дотягиваясь и опаляя ухо горячим шепотом:

– Тянет?

– Еще как, – буркнул я, чувствуя тепло закрасневшихся щек.

– Меня тоже! – хихикнулось в ответ.

* * *

Без четверти одиннадцать труба блестела голым металлом. Тетю-агронома до того умилил наш ударный труд, что она каждому выдала по бумажному пакету со свежими, только что с грядки, огурчиками.

Весело галдя и хвастаясь добычей, одноклассники потопали на выход, а я, доверив свою долю близняшкам, потащился в инструменталку сдавать щетки – уж такова она, лидерская участь. Всё сам, всё сам…

В коридоре у котельной меня поджидала Лариса. Сняв косынку, она теребила ее в пальцах, будто пытаясь завязать в узел.

– Привет! – улыбнулся я, перехватывая ящик со щетками. – Оказываем шефскую помощь?

– Да нет. – Девушка отзеркалила мою улыбку, но как-то бледновато. – Я здесь работаю. На заочное перевелась и… вот.

– Лариса. – Я поставил ящик на замызганный деревянный диванчик под табличкой «Место для курения» и взял серьезный тон. – У меня такое ощущение, что ты меня избегаешь.

– Нет, нет, что ты! – всполошилась старшая сестричка и потупилась, несчастно и беспомощно глядя в сторону. – Просто… Стыдно из-за Инны! – выпалила она, мигом краснея от шеи до ушей.

– Лари-исочка! – завел я, обращаясь как к малолетке. – Ты-то здесь каким боком? Ну да, вы очень похожи с сестрицей, и что? Кстати, ты гораздо женственней Инки. И сексуальней.

Я нарочно болтал, уводя в сторону шалостей да игривостей – жалко было девчонку.

– Да ну тебя! – зарозовела Лорка. – Как скажешь что-нибудь… – Она смяла платок, косясь исподлобья. – Ты… знаешь про Инну?

– Застал их обоих. – Мой голос звучал совершенно спокойно. – В съемочном павильоне. Его Олег зовут?

– Ну да, это же Видов!

– А-а… Слыхал про такого, – равнодушно отозвался я.

– Олег, конечно, козел, но и Инка – коза! И дура! Ох, какая же дура… – Лариса горестно покачала головой и вздохнула. – Всё так запуталось… В январе она сделала аборт. Испугалась, что беременность помешает съемкам! Ну вот что ты скажешь… Был жуткий скандал, маме «Скорую» вызывали… Инку даже хотели выгнать за аморалку, но Гайдай молодец, отстоял. Я тогда чуть не чокнулась, правда! Спала часа по три, а днем – дурдом полнейший! Инка в истерике, Олег в истерике, вся съемочная группа в истерике! Рассказывали даже, что Вицин хотел морду Олегу набить, но вроде оттащили. Жена Видова сразу подала на развод, Олег неделю за Инкой бегал, чуть ли не силком в ЗАГС приволок, и их моментом расписали… Говорят, по прямому поручению Демичева. Вот только свадьбы никакой не было…

Выговорившись, Лариса затихла, сникая. Я обнял ее, и девушка тут же расплакалась – навзрыд, трясясь, всхлипывая и причитая.

Мои руки будто сами погладили ее по голове, по спине – было жалко старшую сестричку. А вот младшую – нисколько. И вовсе не потому, что предала… изменила… предпочла… Нет. Просто, когда слышишь о чужом несчастье, душа дрогнет далеко не всегда. Чье-то горе тронет тебя, а чье-то оставит равнодушным. Инна, Инна… Мне казалось – мы с нею идем навстречу друг другу, а вышло, что разминулись – и отдаляемся. Зона отчуждения между нами растет – не одолеешь, да я и не хочу. Пускай мой роман о любви останется недописанным…

– Ну, не плачь, не надо… – проговаривал я ласковые пустяки. – Всё же хорошо, чего ты?

Чумазые кочегары вышли курнуть, но, видя такое дело, обратили разудалые матерки в смущенное покашливание и удалились, стараясь не грюкать кирзачами.

Вечер того же дня

Первомайск, улица Карла Либкнехта

Углепластика КМУ-4 на Киевском авиазаводе в Святошино было как гуталина у Матроскина – ну, просто завались! Помогла нерасторопность планового производства – пока химзаводы раскачались, пока выдали углеродное волокно, многие детали на «Ан-22», должные, по идее, стать карбоновыми, быстренько выпустили в металле. Военные ждать не умели.

И Ромуальдыч привез целых два ящика пластин из углепластика. Незаменимый человечище!

– Изя, ты куда трубки дел? – глухо донесся голос из коридора, сопровождаясь звонким клацаньем.

– Я ж их тебе положил! – завопил Динавицер.

– Куда?

– Сюда! А, вот они, скатились…

Я мельком улыбнулся, пробираясь к столу. Мой кабинет все больше напоминал съемочную площадку «Терминатора» – на столе и в углу блестели полировкой суставчатые, коленчатые «ноги» модульных протезов. Те грубые, выструганные из дерева изделия, что пугающими обрубками были свалены в нынешних протезных мастерских, не слишком эволюционировали со времен одноногого Джона Сильвера. А тут… Я довольно усмехнулся – будет с чем в Москву ехать!

– Альбина! Обмеры точные?

– Ой, да вы что? – обиженно отозвалась Ефимова. – Конечно, точные!

Ромуальдыч кивнул и отобрал нужные силиконовые чехлы.

– Как раз под гильзы… Нормально всё? – развернулся он ко мне.

– Нормально… Подогнал под каблук. Если дома босиком, то вот, – я постучал по регулируемой щиколотке, – переключается клавишей. А гидроцилиндр – больше для удобства. Когда дед Егор сядет, то мысок стопы вот так встанет, – показал на пальцах, – как на живой ноге.

– Не дай бог без ног остаться… – проворчал Вайткус.

– Без рук еще страшней.

– И не говори… – Ромуальдыч приблизил к глазам листок, разбирая мой почерк. – «Пяти…осный коленный модуль с гидравлическим контролем фазы переноса и фазы опоры…» С переносом понял – чтобы ходить с разной скоростью. Так? А опора?

– А это… – Я намертво закрутил клапан. – Ух… Это для подгибания. Когда по лестнице идешь или с горки… Всё!

Вайткус смешливо хрюкнул:

– Ты уже третий раз говоришь: «Всё!»

– Теперь уже точно, – выдохнул я и очень бодро вопросил: – Где наш испытатель?

– Внизу ждет, – доложил торчавший в дверях Женька. – Жутко волнуется! И жутко стесняется.

– Девочек выгоним, – сурово сказал я. – Понесли!

И мы торжественно промаршировали в мастерскую, неся модульники на руках.

Собрались все наши – еле протолкнешься. Пришатнувшись к Рите, я тихонько сказал:

– Уведи девушек. Дед в одних трусах… Мы вас позовем.

Сулима серьезно кивнула и без церемоний вытурила весь наш малинник. Девчонки оживленно шушукались, хихикали, но ни одна не повысила голос – наши подружки отличались не только прекрасными внешними данными, но и сообразительностью.

Стало заметно тише, но градус волнения не упал.

Егор Пименович сидел на диване, одеяльцем прикрывая культи, как срам. Момент истины…

– Начали! – выдохнул я. – Вставляем… Закрепляем…

Бледный фронтовик едва дышал, неловко заталкивая то, что осталось от молодых, крепких ног в приемные гильзы.

– Мягко… – пробормотал он, розовея. – Приятно даже…

– Зафиксировали? Встае-ем…

Дюха помогал деду Егору слева, а Ромуальдыч страховал справа. Шевельнув ногой, инвалид переставил стопу из упругих карбоновых деталей и покачнулся.

– О-ох!

– Все в порядке, Егор Пименыч! – подбодрил я, сбрасывая напряжение. – Вы просто долго не ходили. Но не разучились. Это как катание на велике – тело вспомнит, и поедете! Сделайте шаг!

Хрипло дыша, безногий шагнул. Я переживал не меньше, но конструкция не подвела – коленный модуль согнулся в переносе на положенный угол, и щиколотка оперлась на пятку из углепластика. Едва слышно пискнул гидроцилиндр.

– Вы, как киборг! – восхищенно завопил Изя и расстроенно смолк. По щекам деда Егора катились слезы.

– Нет, нет, – всхлипнул он. – Я не про то… Просто… Ох… Я ж тридцать лет не ходил! Забыл уже, как это – смотреть на все стоя… Ох… Мужики, тут даже «спасибо» не звучит! Я же хожу! А ну, дайте сам попробую…

Дюха вопросительно глянул на меня, и я успокоительно кивнул. Ромуальдыч отпустил правую руку «испытателя», напряженно следя за фронтовиком, и тот шагнул сам. Чуть шатнулся (Вайткус дернулся), но удержался. Касаясь пальцами верстака, калека прошелся до станков и обратно. Постоял, перетаптываясь – и пересек мастерскую по диагонали.

– Отлично! – воскликнул Ромуальдыч. – Теперь давайте в штанах и в обуви!

– Я что, – охнул счастливый дед Егор, – сам домой пойду? Пешком?

– Да хоть бегом!

Фронтовик с нашей помощью натянул штаны папы Альбины. Деду они оказались коротки, а вот ботинки, обычные «прощайки», впору пришлись – мы по ним и делали стопу.

– Встаем… Изя, впускай девочек!

– Щас!

Первой вбежала Альбинка. Замерла, закрывая ладошками рот, и заревела.

– Де-еда…

Натужно улыбаясь, Егор Пименович прошкандыбал к внучке и обнял ее.

– Ну, чего ж ты плачешь, дуреха? – ласково проговорил он. – Радоваться надо, а она нюнит…

– Я ра-адуюсь…

– И ноги не мерзнут! – мелко засмеялся дед Егор.

Рита протолкалась ко мне, вцепилась в рукав. Всхлипнула.

– Мишечка… Ты… Ты такой молодец…

– Все мы молодцы, – слабо улыбнулся я и приобнял девушку.

Головная боль мягко вкручивала штопор в висок.

«Хорошо, хоть не зубная!» – мелькнуло у меня.

Воскресенье, 15 февраля. Утро

Первомайск, улица Дзержинского

Проснулся я рано. Обычно по выходным люблю поваляться, в особенности зимой, когда светает поздно, но в этот день сновидения выветрились моментом. И их место заняли переживания.

Автопробег, эта влекущая мальчишек идея, чуть ли не с первых дней стала обрастать плотью, наливаться сутью…

«Мальчишек… – я усмехнулся. – А ты-то кто?»

Сколько раз ловил себя на том, что поступаю вовсе не «по-взрослому», а даю волю детским позывам. И понял, что невозможно сохранить пожилую душу в юном теле. Духовное обязательно омолодится, чтобы совладать с телесным…

«Да уж, куда там! – хмыкнул я мысленно. – Совладаешь с ним, как же… Хотя бы совпадать!»

Автопробег влек меня самого. Я убеждал себя, что стремлюсь придать известности нашему Центру, заодно помогая таким, как дед Егор. Святое дело! Достойная цель, но как бы внешняя, что ли.

А внутренней потребностью было иное – я просто хотел вырваться из привычного круга забот. Отвлечься от будней, чтобы хоть по вечерам, когда автомашины соберутся в круг и разгорится костер, было время посидеть, подумать. О жизни, о себе, о других.

Вроде бы все уже решено, но я снова и снова выверяю свои расклады, взвешиваю и подвергаю сомнению…

Тут всё мое лицо сморщилось, как будто половинка лимона зажевана – это голову просверлила боль. Не утихая, она колыхалась, проходя все стадии мучения – от резучей остроты до тупого нытья. Спадает вроде…

Не нравится мне эта «мугрень». Ох не нравится…

Я хмуро огладил лоб. Что там, в черепушке? Сосудики бунтуют? Или разбухает опухоль, как у деда Семена?

Пообещав себе обязательно сделать электроэнцефалограмму, я встал и подкрутил радио.

– …Вывести Николая Викторовича Подгорного из состава Политбюро в связи с выходом на пенсию, – бодро доложил дикторский баритон. – Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС, член Политбюро ЦК КПСС Григорий Васильевич Романов выступил с предложением передать полномочия Председателя Президиума Верховного Совета СССР товарищу Леониду Ильичу Брежневу. Данное решение было принято единогласно.

«Горячо поддерживаю и одобряю! – оценил я. – Турнули на год раньше. Молодец, Леонид Ильич. Черненко и Гречко – на кладбище, Подгорного – на пенсию. Тихая чистка сплоченных рядов…»

– Новости экономики. – Радиоэстафету подхватил деловитый женский голос. – В соответствии с долговременной программой перестройки управления народным хозяйством, начато разукрупнение Министерства черной металлургии. Из состава Минчермета выведены Магнитогорский и Нижнетагильский металлургические комбинаты. В течение переходного периода оба предприятия будут налаживать прямые связи со смежниками, заключать договора с Госпланом и Госснабом, чтобы с наименьшими потерями перейти на рыночные отношения, используя все положительные моменты социалистической конкуренции и социалистической предприимчивости.

«Демонополизация! – кивнул я. – Нормально…»

Упав на ковер, поотжимался, стряхивая остатки сонной дремы, и завел комп. То бишь, микроЭВМ.

«Коминтерн» загудел, зашелестел вентилятором. На экране монитора высветилась четырехлучевая звезда «оськи». Я сразу заглянул в почту. Ага… Два теста… Так… Письмецо из Зеленограда! Я щелкнул «мышей», наведя курсор, и послал на печать. Принтер вздрогнул – каретка суматошно заметалась, поскрипывая и взвизгивая. Плавно вылез лист с распечаткой.

Гордо хмыкнув, я понес почту на кухню. Разумеется, мамуля уже развела кофейную церемонию – запахнувшись в халатик, то ли священнодействовала, то ли колдовала. Аромат кофия витал, наполняя кухню.

– Что это вы так рано, Михаил Петрович? – улыбнулась мама, снимая джезву. Бодрящая струя пролилась сквозь ситечко в маленькую зеленую чашечку из полупрозрачного фарфора. – Еще девяти нет.

– Дела, – отозвался я, плюхаясь на диванчик рядом. – Вам письмо, Лидия Васильевна!

– Да? – оживилась Лидия Васильевна. – Петечка никак не угомонится…

– Скучает.

Прочитав коротенькое послание (еще не напомаженные губы сминались улыбкой), мама вздохнула и приобняла меня за плечи.

– Ой-ё-ё, ёжечки, ё-ё… Раньше я почему-то думала, что вот – вырастут дети, и тревог станет поменьше. Ага… Больше! И я себя как-то неуверенно чувствую. Уж очень вы быстро выросли и перестаете быть детьми. Ты уж точно повзрослел – и беспокоишь меня постоянно… Мой Мишка, Мишенька уже не в шутку, а всерьез превращается в Михаила Петровича!

– Таков уж жизненный цикл на стадии имаго, – философически заметил я. – Вредные дети закукливаются в отроков и отрочиц, а потом из коконов вылезают вредные взрослые. А как насчет Анастасии Петровны? Что-то ее не слышно, кстати… Почивать изволят?

– Изволят… Настя еще ребенок, – женский вздох выдал сомнения.

– Мам… Девушка со вторым размером груди уже не совсем дитё.

– Всё-то ты знаешь… – Мать растрепала мне волосы и загрустила.

– Мам, – я обнял ее и прижал к себе, – не переживай, ладно? В моем списке любимых женщин ты всегда будешь занимать самую первую строчку!

– Ну, ты меня утешил! – Мама рассмеялась, возвращая очарование утру. – Эх, Мишка, Мишка… Какой же ты у меня большой!

– Пей свой кофе, – улыбнулся я, – а то остынет.

«Любимая женщина» отхлебнула.

– Само то, как наш мастер говорит.

Шлепая босиком, прибрела сонная Настя в старой маминой ночнушке.

– Доброе утро, красавица! – приветствовал я ее.

– Доброе утро, краса-авец… – ответила сестричка, зевая. – Никому к удобствам не надо? А то я надолго…

– Мокни! – уступил я по-братски.

Девушка убрела в ванную, и тут же осторожно тинькнул звонок.

– Кого это с утра принесло? – заворчала во мне скрытая дедовская натура.

Как был, в футболке да в трикушнике, так и вышел ранних гостей встречать. За порогом стоял Сима, то бишь Серафим Павлович, второй секретарь райкома ВЛКСМ. В непривычном для него строгом костюме он напоминал деревенского парубка. Хорошо, хоть без галстука.

– Могу? – ухмыльнулся Серафим, выражаясь с незатейливым лаконизмом.

– Прошу, – шаркнул я тапком.

– Миша, кто там? – донесся мамин голос.

– Это ко мне!

– Нет, если кофе угостите, – жадно принюхался Сима, – то я к вам!

На кухне засмеялись.

– Проходите!

Скинув туфли, второй секретарь пошел на запах.

– Серафим, – скромно представился он. – Просто Сима. Райкомовские мы. Расходуем свой выходной по причине инициативы комсомольских масс.

– Присаживайтесь, Сима, – улыбнулась мама. – Попробую компенсировать потерю времени.

– Премного благодарны!

В ванной зашумел душ, и теперь уже я улыбнулся – Настя дождалась, пока ситуация с визитом прояснится, и лишь теперь включила воду, узнав все подробности.

«Просто Сима» пригубил кофе – и завел глаза под потолок.

– Божественно! – замычал он, и мамины щеки слегка порозовели. Всё-таки, до чего красивая мне родительница досталась!

Чмокая и качая головой, Сима ополовинил чашку и лишь затем сказал, отпыхиваясь:

– Ну что, Миша? С автопробегом все в полном порядке. С таким девизом, как у вас, я иного и не ожидал, а когда Егор Ефимов – Герой Советского Союза, между прочим, – станцевал с нашей завсектором… Все аплодировали стоя!

– Он так хорошо танцует? – удивилась мама.

– У Егора Пименовича ног нет. Ребята. – Второй секретарь кивнул на меня, – смастерили ему… Ну, это протезами назвать – язык не поворачивается. Искусственные ноги! Блеск инженерной мысли! Миш, сколько у вас сейчас таких?

– Три пары, если и те считать, что у деда Егора. Да мы бы и больше сделали, но больно дорого выходит.

– Профинансируем, строго обязательно! – веско сказал Сима. – Вопрос на контроле у первого секретаря. Вашу инициативу, товарищ комсорг, поддержали и в Николаеве, и в Киеве, и в Москве! С директором школы я договорился уже, талоны на бензин выбил. Но это все присказка. Короче. Пятеро ветеранов войны, включая Егора Пименовича, тоже хотят поучаствовать в автопробеге. У них на всех – одна здоровая нога! Как раз одноногий – капитан в отставке Скоков – поведет «ЗИС-110». Последние тридцать лет он если и выбирался на улицу, то на костылях. Можете вы себе такое представить? – обратился он к маме.

– У-ужас! – выдохнула та.

– Во-от! – вытянул палец второй секретарь. – А теперь он будет ходить! Ведь будет, Миш?

– Будет, – твердо пообещал я. – Строго обязательно.

Мамины глаза повлажнели. Она так на меня посмотрела, что я тут же подрос и раздался в плечах.