Текст книги "Прощание с облаками (сборник рассказов)"

Автор книги: Валерий Ильичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

И вновь перемена кадра: отчетливо видны двор дома и дверь подъезда с задней стороны дома. Павлов уверен, что здесь никогда не был. Напротив подъезда сложен штабель дров. Бросились в глаза и запомнились сучки и наросты на крайних бревнах. А голос продолжает диктовать: "Второй этаж, дверь справа". И одновременно становятся видны лестничная площадка второго этажа и дверь квартиры. Кто-то невидимый распахивает её, и Павлов видит стоящего посреди комнаты молодого парня, которого раньше никогда не встречал. Где-то в. глубине мелькает догадка: "Это – преступник". И слева у стены между дверью и шкафом висит пальто, снятое с потерпевшей. Затем сразу же все исчезло, и последовал глубокий сон.

Придя утром на работу, Павлов в шутку рассказал товарищам об увиденном ночью. Один из оперативных сотрудников Николай Евдокулин предложил: "А что, если сон в руку? Давай проверим. Все равно пока нет никаких версий".

В составе группы – сотрудника милиции в форме, Павлова и заместителя начальника отдела уголовного розыска Назаренко – поехали на улицу Сталина. Вот и дом с номером 32. Павлов уже не сомневался, что именно этот дом он видел во сне. Уверенно обогнув угол дома и войдя во двор, он увидел бревна, и его поразило точное совпадение виденных ночью сучков и наростов. На какое-то мгновенье ему стало не по себе. Но, взяв себя в руки, он зашел в подъезд, словно бывал здесь уже не в первый раз. Вот и второй этаж. Знакомая квартира. Звонок. Дверь открывает сам хозяин комнаты. Теперь уже не до шуток: перед Павловым стоит парень, виденный им во сне.

На требование предъявить документы парень показывает свой паспорт. Заметно, что он напряжен и взволнован. Пока следуют обычные вопросы: с кем живешь, где работаешь, приходят вызванные понятые. Это дворник и соседи. Но где же пальто? Слева за дверью рядом со шкафом имеется простенок, задернутый занавеской. Павлов просит одного из понятых отодвинуть занавеску. Сомнений больше нет: на вешалке висит женское пальто с серым мехом на воротнике и на рукавах. Преступник ошеломлен: он не понимает, как милиция так быстро разыскала его. Ему пришлось тут же сознаться в совершенном грабеже. Потерпевшая без колебаний его опознала. Парень был не судим, никогда ранее в поле зрения милиции не попадал. На грабеж пошел из-за материальных затруднений. Вряд ли можно было его быстро разыскать в столь сжатые сроки.

После этого случая Павлов ещё долгие годы проработал в уголовном розыске. Впоследствии он неоднократно пытался воссоздать у себя столь необычное состояние путем искусственного вызывания чувства голода, крайней усталости и постоянных размышлений о совершенном преступлении, как и было в тот необычный день. Но, к сожалению, ни разу чудесная способность увидеть во сне разыскиваемого преступника к нему не возвращалась. В то далекое время, услышав эту историю, мы пришли к выводу, что неумолимая судьба этого парня состояла в неотвратимости наказания за совершенный грабеж. И это в нас, сотрудников уголовного розыска, внесло веру в высшую справедливость, которая иногда может быть достигнута и столь необычным путем.

Так и до сих пор остается загадкой этот почти сорокалетней давности случай.

1 До прихода в 123 отделение милиции А. П. Павлов работал в Болшево Московской области.

2 Данные о месте происшествия и адресе преступника приводятся мной по памяти, поэтому могут быть неточности.

СТАРЫЙ КОМОД

Голос матери, упорно настаивающей на своем нелепом желании, срывался от волнения. Требование тащить через весь город в новую квартиру выцветший от времени и покрытый трещинами, словно морщинами, старый комод вывело Гусева из себя и, ответив резким отказом, он с раздражением резко бросил телефонную трубку.

До последнего времени мать жила с соседями в "коммуналке" старого добротного дома. Но неожиданно ей предложили разъехаться с соседями в две однокомнатные квартиры. Матери никакой, даже такой выгодный, обмен был не нужен: с соседями привычнее, веселее, да и хлеб с пакетом молока есть кому принести, когда заболеешь. Не станешь же по пустякам, беспокоить сына. И так целыми днями не видит семьи, работая в уголовном розыске.

Но добрая, не умеющая никому отказать, мать покорно уступила мольбам молодых соседей, и переезд состоялся. Старых, привычных ей вещей набралось немало и, по настоянию сына, она сначала согласилась оставить потрепанный жизненными невзгодами комод на лестничной площадке своего последнего этажа. Но не прошло и трех дней, как затосковала по этой развалине.

"Зря я сразу не догадался сжечь или выбросить его на помойку. А теперь ей подавай комод, как напоминание о первых счастливых днях с отцом, купившим столь необходимую вещь сразу после свадьбы. Ну нет! На всякое чудачество деньги тратить ни к чему. От отца остались фотографии и другие вещи. Пусть смотрит и вспоминает, сколько ей захочется!"

Неприятные размышления прервал стук в дверь. Появление дежурного Митрофанова предвещало неприятности. Так и есть! "В поликлинике женщина умерла. Скоропостижно. Сидела, ждала приема у врача и скончалась прямо возле кабинета. Труп отправлять в морг надо, а без официального осмотра не возьмут. Так что выйди на место и составь протокол".

Веселого мало – труп осматривать. Да и пустая формальность. Хорошо еще, что поликлиника рядом.

Женщина лежала не в коридоре, где, по свидетельству очевидцев, умерла, а в кабинете врача за белой ширмой. Ее полное тело покоилось на высоком жестком топчане, обитом черным дерматином. Обычно в таких случаях он делал подробное описание поверхности тела, фиксировал отсутствие признаков внешних повреждений и заносил в протокол вещи, имевшиеся при трупе.

Все было ясно, но на трупе были дорогостоящие ювелирные изделия: золотое кольцо с довольно крупным камнем и усыпанные мелкими бриллиантиками сережки. Необходимо было принять меры к их сохранности. И Гусев в присутствии врача и медсестры приступил к составлению протокола об изъятии украшений для передачи родственникам вместе с сумочкой, где лежали деньги и паспорт. Кольцо снялось сразу почти без усилий, а с серьгами пришлось повозиться: они были на винтиках, плотно впившихся в ушные мочки, и, с трудом преодолевая естественное в таких случаях отвращение, он открутил скользкие металлические кружочки, буквально выворачивая их из мягкого человеческого тела.

После окончания неприятной процедуры, помня о необходимости оповещения о не счастье родственников, зашел в регистратуру и с лечебной карточки списал номер домашнего телефона.

Вернувшись в кабинет, Гусев первым делом надежно спрятал сумку с драгоценным содержимым в сейф и уж затем набрал нужный номер. К телефону подошел сын умершей, и Гусев, затрудняясь впрямую говорить о смерти близкого человека, с осторожностью сообщил, что его по долгу службы вызвали в поликлинику, где женщине стало плохо. Но эта предосторожность оказалась излишней. Голос на том конце провода был деловит и спокоен: "Если она умерла, скажите прямо, я должен знать, как обстоят мои дела. И не бойтесь, мы с женой давно знаем приговор врачей её состоянию и уже свыклись с мыслью о скором летальном исходе".

Гусева неприятно поразило будничное спокойствие абонента. А тот, выдержав необходимую для приличия паузу, сразу перешел к деловой части переговоров.

– Где она сейчас находится?

– Пока в поликлинике. Но уже вызвали карету, чтобы забрать тело. Но если вы поспешите, то застанете её ещё там.

– А украшения и деньги при ней? Ведь эти эскулапы и перевозчики все украсть могут, – заволновался наследник.

– Да не волнуйтесь, все ценности, бывшие при ней, находятся у меня в сейфе.

– Я сейчас же буду у вас, в каком вы находитесь кабинете? – голос звучал торопливо и неподдельно встревожено.

И хотя Гусеву хотелось побыстрее отделаться от ответственного хранения столь дорогостоящих украшений, он испытывал неловкость от нескрываемой поспешности своего собеседника.

Ждать пришлось недолго. В кабинет, чуть запыхавшись, вошел молодой человек и молча протянул предусмотрительно захваченный с собой паспорт. Для проформы Гусев полистал документ. "Почти мой ровесник", – подумалось ему и он ещё раз испытующе взглянул на посетителя, выглядевшего моложе своих 25 лет. Пауза затягивалась, и Гусев, так и не найдя ни к чему не обязывающих в таких случаях слов соболезнования, вытащил из сейфа сумочку и передал наследнику. Пока тот дважды пересчитывал деньги и тщательно проверял, не нанесен ли ущерб дорогим украшениям, внимательно их осматривая, Гусев чувствовал себя подозреваемым в попытке совершения бесчестной махинации. Наконец, неприятная процедура была закончена, и он с облегчением положил в сейф написанную каллиграфическим почерком расписку законного владельца. Процедура заняла не более десяти минут.

– Вы ещё можете успеть застать её в поликлинике. – Гусев умышленно избежал слова "труп*. Но его деликатность была излишней.

– А зачем? – Наследник равнодушно пожал плечами, – Они же сообщат, куда её увезут. У меня и так мало времени: похороны, знаете ли, очень хлопотное дело.

Гусев сдержался и промолчал. Дверь за посетителем захлопнулась с глухим стуком.

Особенно предаваться размышлениям Гусеву не дали: как обычно во время дневного дежурства сигналы о мелких происшествиях поступали почти беспрерывно, и он не успел даже пообедать. Было уже почти семь часов вечера, когда он, на конец, освободился. Выйдя на улицу, решительно повернул к расположенному на соседней улице мебельному магазину. Там всегда было много грузовых машин, и можно было легко договориться о перевозке старого комода.

Лезвие бритвы

В первые минуты знакомства я не обратил на неё внимания. Мне было не до развлечений. Стремительная езда по городу, нервные поиски "хвоста", бешеная гонка на ухабах проселочной дороги, ведущей к этой глухой деревеньке, – все подтверждало серьезность опасений "ментов" за мою жизнь. Очень уж им хочется засадить "Копченого"! А не будет, меня – не состоится и показательный суд. "Копченый" сам виноват: поставил меня в безвыходное положение, потребовав сразу двести миллионов. У меня всего-то в наличии сорок "лимонов", а остальное вложено в дело. Деваться было некуда, и я подал заявление. Погорячился, конечно. Надо было просто срочно ликвидировать дело и смыться. А теперь, после суда над "Копченым", надо залегать на дно и скрываться от его парней. "Копченый" – авторитет, и мне его не 'простят.

Правда, высокий чернявый с большими залысинами оперативник Чернов успокаивает: "Дней пять до суда посидишь в надежном убежище, дашь показания, а потом поможем тебе махнуть на юг. Отдохнешь несколько месяцев, а, когда все затихнет, вернешься. Ты человек молодой, одинокий, и с тобою особых хлопот не будет"

Гладко излагает, да поменяться бы с ним местами. Знал бы, как постоянно ощущать на лбу перекрестие прицела, невидимую опасность, тенью следующую за тобой. Да, зря я погорячился. Хорошо еще, успел прихватить с собою достаточную сумму наличными. Есть с чем на юг прокатиться. Да и здесь, в этой деревеньке, на свежем воздухе несколько дней передохнуть можно. Компания, правда, у меня будет незавидная; хозяин – пенсионер милицейский да его моложавая с красными от деревенского воздуха щеками толстушка-жена. Оба из городских, приезжающие на все лето в этот купленный им после ухода в отставку домик. Надо отдать должное Чернову, выбравшему такое идеальное место для укрытия особо ценного свидетеля..

Сухощавый с седыми висками молчаливый отставник к поручению отнесся со всей серьезностью. После отъезда своих бывших сослуживцев вытащил из кладовки охотничье ружье, любовно собрал и зарядил крупной дробью. Да разве этой штуковиной можно остановить на все готовых ребят "Копченого"? Смешно! Но, наверное, так ему спокойнее. Снарядив свое оружие, отставник, не обращая на меня внимания, занялся своими садовыми делами. Ну, а его сноровистая, хорошо сохранившаяся хозяйка проявила обо мне прямо – таки материнскую заботу: перетаскивая в выделённую неожиданному гостю комнату все необходимое для спокойного существования. Она сновала между кухней, кладовкой и гостевой комнатой, доставая белье, графин, посуду.

С удовлетворением расслабившись после долгой езды и волнений, я со все возрастающим интересом наблюдал за ловкими, точно рассчитанными передвижениями хозяйки. Полнота ей совсем не мешала, и она быстро ; и почти бесшумно, легко пере-! ступала по скрипящим половицам старого дома. Под облегающей тканью легкого гтлатья явственно угадывались изгибы её крепкого от привычной физической работы тела. Когда она вступала в вливающийся из окна поток солнечного света, сквозь просвечивающийся шелк явственно проступали очертания нижнего белья. И я неожиданно для себя ощутил желание близости с этой уже немолодой женщиной.

Конечно, не сравнить с моей Тамаркой; девке уже за тридцать, а выглядит, как шестнадцатилетняя выпускница средней школы. И опыта в постели не занимать! Но Томку же сюда не вызовешь! Придется довольствоваться тем, что здесь, под боком.

Взявшись перетаскивать из кладовки огромную перину, хозяйка застряла вместе с нею в узком дверном проеме. Поспешив на помощь, я подхватил перину за свисающие края, и мы единым усилием протолкнули тяжелую ношу в комнату. Наши бедра на какие-то мгновения соприкоснулись. Я остро ощутил упругость её тела, и рука непроизвольно скользнула по округлой поверхности живота. Мгновенно вспыхнувшее лицо женщины и мелькнувший в её глазах огонек сказали мне о многом.

Стараясь скрыть смущение и пряча глаза, она поспешно отвернулась и стала расстилать перину по выпирающим пружинам старого продавленного дивана. Наклонившееся вперед тело женщины туго натянуло вокруг бедер платье, и на крутых ягодицах резко обозначились очертания краев облегающих трусиков. Я не удержался и легким поглаживающим движением провел ладонью по этим соблазнительным округлостям, ощутив под ладонью возбуждающую теплую плоть.

Она резко выпрямилась и развернулась лицом ко мне, явно готовая к отпору. Стремясь разрядить ситуацию, я поспешил извиниться, скороговоркой пробормотав: "Я задел вас случайно. Хотел лишь помочь". И суетливо бросился расправлять и без того ровно постеленный ближний ко мне край перины. Какие-то мгновения женщина колебалась, не зная, как ей отреагировать, но потом, довольно грубо отодвинув меня в сторону, достелила постель.

Молча, стараясь не смотреть в мою сторону, вышла из комнаты и нарочито медленно закрыла за собой дверь, словно раздумывая, говорить ли мужу о моей дерзости. А, не все ли равно! Я и так почти смертник...

Сбросив небрежно ботинки, я не раздеваясь разлегся поверх одеяла и, закинув руки за голову, в очередной раз пытаюсь угадать свое будущее. Это бесполезно. Далее ближайших нескольких месяцев веселого пребывания на юге воображение отказывается заглядывать. Чернов заверяет, что если этим бандитам не удастся заставить меня замолчать до суда, то потом после осуждения "Копченого" я им буду не нужен. И, действительно, зачем им лишние хлопоты? Ну что же, это логично, и мне очень хотелось бы в это верить. Да что загадывать? Надо, пока есть возможность, жить одним днем. Чем мне плохо? Мое полное сил тело покоится на мягкой перине, под головой приятно шуршит подушка, кружа голову манящим запахом сеновала. А за бревенчатой стеной полыхает буйной зеленью ликующая природа июньского лета. И впереди ещё четыре дня этого неожиданно подвернувшегося отдыха. Хорошо! Хотя скукота, конечно! Телевизор и книги не спасут. Остается одно развлечение: эта женщина. Спешить не буду. Разыграю спектакль постепенно.

За ужином намеренно не смотрю в сторону хозяйки. Это должно её озадачить, да и подозрения отставника мне возбуждать незачем. И только в конце проходящего в молчании ужина наши руки словно случайно встретились в хлебнице, и моя ладонь, соскользнув с шероховатой поверхности черной горбушки, ласково проехалась по её пухлым пальцам. Хозяйка с тревогой бросила вопросительный взгляд на склонившегося над тарелкой мужа и, убедившись, что все в порядке, резко поднялась и вышла на кухню за чайником.

Все последующие три дня я то усиливал знаки внимания, то делал вид, что оставил свои намерения. С каждой, новой попыткой я просто физически ощущал приближение к цели, видя, как ослабевает её сопротивление. Эта игра в кошки-мышки отвлекала меня от тревожных мыслей,

Вот только муж-отставник начал что-то подозревать. Я видел, как он нахмурился, завидев принарядившуюся к обеду жену. Да, надо быть осторожнее, а то этот доморощенный Отелло со своим ружьем доберется до меня раньше бандитов. Ситуация становилась опасной, но теперь уже из самолюбия я не мог отказаться от задуманного,

До суда оставался лишь один день, и я мучительно размышлял, как улучить место и время для окончательной развязки. Но я зря беспокоился. С утра женщина сама проявила инициативу, надоедливо пристав к мужу с требованием идти в соседнее село за хлебом и молоком.

Валяясь на мягком ложе в своей комнате, я с интересом прислушивался к возникшей между супругами перепалке. Возражения мужа звучали все неувереннее и наконец он сдался.

Минут через десять, убедившись, что муж не собирается возвращаться, женщина решительно вошла в мою комнату. Словно между нами все было оговорено заранее, она начала быстро раздеваться, срывая с себя платье и белье. Я моментально последовал её примеру. Мы даже не стали разбирать постель. И женщина, закрыв глаза, полностью отдала тело моей безудержной фантазии...

Вечером за ужином в столовой царило тягостное молчание. И без того неразговорчивый хозяин был мрачен и вообще не смотрел в мою сторону, словно я и не существовал. Странно, но я начал ощущать мистическую связь с этим немолодым мужчиной. Ведь теперь не только он, но и я вместе с ним, знал, как реагирует сидящая с нами за столом женщина на мужские ласки и что она говорит в момент наслаждения. Но выдержке этого человека можно только позавидовать, Лишь ходившие под кожей скул желваки выдавали его смятенное душевное состояние.

За мной приехали рано утром. Зажатый на заднем сиденье автомашины двумя крепкими парнями, я ощущал себя скорее арестованным, чем особым свидетелем. Мы ехали в полном молчании: и лишь каждые пятнадцать минут оживавшая рация однообразно докладывала Чернову о том, что возле здания суда все в порядке. И сидящий рядом с водителем Чернов коротко информировал, где мы находимся, и давал отбой,

Мы уже подъезжали к городу, когда в эфир вышел уже знакомый с хрипотцой голос: "Всеволод Иванович, у нас тут становится горячо; ребята засекли появление боевиков "Копченого".

Выборочно взяли на проверку троих, обыскали – оружия нет! Но их много толчется на улице, а некоторые вошли внутрь здания. Не будешь же всех подряд "шмонать".

Этого, конечно, не нужно. Но к каждому из них приставьте по паре наших ребят. Пусть пасут их поплотнее. Можно не скрываясь: потрепите им нервы! Выходите на связь регулярно. Все. Отбой!"

И тут страх, притупленный пятидневным пребыванием в деревенской глуши и любовной игрой с женой отставника, вновь охватил меня. Острее, чем когда-либо, я ощутил реальность угрозы. Недаром милиция меня охраняет с такой тщательностью, для этого наверняка есть серьезные основания. А если, несмотря на все предосторожности, меня сегодня убьют! И суеверно подумалось: конечно, убью!! Им иначе нельзя: большие сроки могут 'влепить, да и за многочисленные мои грехи судьба вряд ли помилует.

Одна эта последняя история с женой отставника, готового защищать меня с ружьем в руках, чего стоит? Запоздалое сожаление кольнуло сердце. Если выберусь живым из этой истории, никогда не стану влезать в чужую жизнь!

Страх подавил во мне все чувства. Чутко угадав мое настроение, вмешался Чернов; "Да не нервничай ты так сильно! Там наших ребят вокруг суда на каждом шагу понаставлено. Сейчас пересадим тебя в конвойную машину, подгоним её к запасному входу и проведем в здание суда. А там, внутри, уже полегче будет".

Чернову легко говорить: не ему пуля мозги вышибет!

Но вопреки опасениям все прошло благополучно, и, очутившись внутри здания суда в полутемной комнате с опущенными шторами, я облегченно вздохнул. Чернов попытался меня подбодрить: "Ну видишь! В зале суда им тебя не достать: среди публики много наших ребят. В случае чего успеют вмешаться".

А если не успеют? Его слова меня мало утешили.

Томительное ожидание закончилось минут через сорок. Плотно окруженный, живой стеной из рослых омоновцев, я был препровожден в зал суда. Публика шумно встретила появление главного свидетеля обвинения.

Я прошел вперед и предстал перед судьями. Стараясь не смотреть на "Копченого" и его громил, преодолевая волнение, начал давать показания довольно связно и бойко. Все шло довольно спокойно, пока я рассказывал о приходе в мой офис "пехоты", но, как только я упомянул имя "Копченого", со скамьи подсудимых раздался злобный выкрик одного из этих подонков: "Заткнись, сука! А не то тебя кончат!"

Мои напряженные нервы не выдержали этого пронзительного голоса. Непроизвольно дернувшись, я резко повернулся в сторону подсудимых и... это спасло мне жизнь! Выпущенная невидимым стрелком пуля, со звоном рассыпав по полу осколки оконного стекла, лишь обожгла мне щеку.

Еще не успев осознать случившееся, я был опрокинут на пол сильными руками навалившегося на меня сзади Чернова. Лежа рядом со мной, он выхватил рацию и скомандовал: "Быстрее в дом напротив: скорее всего Стреляли с третьего или четвертого этажа".

И чей-то приглушенный треском помех голос с нарочитым спокойствием ответил: "Первый, я второй. Все уже сделано. Мои ребята пошли. Все будет в порядке – он не уйдет!"

Чернов повернулся ко мне: "Лежи пока. За "Копченым" и публикой я присмотрю! А то как бы чего эти ребята здесь, в зале суда, не выкинули". И он поднялся. Я тоже осторожно приподнял голову: конвоиры, наведя на арестованных автоматы, спешно удаляли их из зала. Несколько человек в штатском вышли вперед, отделив меня и судей от публики. Медленно текли минуты, пока на груди Чернова вновь не ожила рация: "Первый. Все в порядке. Мы его взяли. Потерь нет!"

"Это хорошо. Но почему допустили?"

"Да проверяли мы этот объект и вход в подъезд контролировали, а он, сволочь, с крыши туда спустился".

"Потом доложите! И надо не оправдываться, а не допускать промашек! Усильте наблюдение на случай использования ими запасного варианта. Лично ответите! Слышите, второй! Лично! Конец связи".

В зале наконец навели порядок. Весь дальнейший ход событий я воспринимал с трудом. На задаваемые судьей и адвокатом вопросы отвечал автоматически, но ни разу не сбился, и адвокат в конце концов был вынужден прекратить свои назойливые расспросы. Чернов остался доволен. Это было видно по его благодушному .настроению, когда мы, быстро погрузившись в автомашину, помчались прочь от здания суда.

Высокий светловолосый парень, сидящий рядом со мной на заднем сиденье, виновато оправдывался: "Этот их снайпер взобрался по пожарной лестнице на крышу с другого конца здания, где мы не вели стационарного наблюдения. Затем спустился по веревке на балкон квартиры последнего этажа, пользуясь отсутствием хозяев, прошел через кухню в коридор, открыл двери изнутри и, спустившись на третий этаж, получил возможность наблюдать зал суда. Всё у них были просчитано заранее".

"Они-то просчитали, а мы нет!"

"Всеволод Иванович, так мы до начала заседания несколько раз прошли весь этот подъезд снизу доверху. Убедились, что чердак закрыт на огромный амбарный замок. И внизу у входа в подъезд я двух ребят поставил. Что ещё надо?"

"Что вы делали, меня не интересует. А вот результат вашей работы налицо!"

Проштрафившийся блондин предпочел обиженно промолчать.

Машина вылетела на уже знакомое загородное шоссе. За окном замелькали ряды берез и сосен. Ход моих мыслей наконец принял спокойный характер: "Сегодня мне повезло. Благодаря выкрику этого боевика я остался жив".

Сидящий впереди с водителем Чернов повернулся назад ко мне: "Главное теперь позади, но придется ещё несколько дней побыть в укрытии опять у нашего Констаитиныча. Вдруг адвокат и подсудимые что-нибудь выкинут и потребуют уточнить твои показания. Но не волнуйся: через пару дней будешь уже свободен".

Эта задержка меня не особенно огорчила. На свежем воздухе, да ещё в обществе не желающей стареть женщины, совсем неплохо провести время. И вспомнив свои недавние покаянные клятвы перед началом суда, я снисходительно улыбнулся собственной слабости.

Ночью женщина прокралась ко мне и бесцеремонно растолкала. Я был не против. После чудом подаренной жизни все казалось нипочем! Но страх после дневного покушения мешал сосредоточиться – словно кто-то все время подглядывал за мной!

Уже без всякого удовольствия я подгонял время. Скорее бы она ушла! Тьфу! Вместо того чтобы отвлечься, я ещё больше себя растревожил. Избежав одну опасность, сам накликал другую! Мне только не хватало получить сзади заряд крупной дроби!

Утром за завтраком отставник старательно избегает смотреть мне в лицо. Я быстро заканчиваю с овсяной кашей и иду на веранду. Перед дверью я словно ненароком гляжу в зеркало и натыкаюсь на тяжелый, полный ненависти взгляд хозяина. А, черт! Значит, и вправду он догадался! Спешу выйти на улицу. Отставник уже не охраняет меня с прежней бдительностью и потому не останавливает. Теперь, после моих показаний в суде, я не очень-то и нужен...

Неспешно иду по улице. На скамеечке у покосившейся калитки сидят две бабуси. С любопытством меня разглядывают. Спрашиваю про телефон. Подробно объясняют, как пройти к сельсовету. Хмурый, небритый мужик в кепке, небрежно засунув в карман потертой джинсовой куртки предложенные мною деньги, спрашивает нужный мне номер и, несколько раз крутанув диск, просит какую-то Лену срочно соединить его с городом.

Наконец телефон соединяется, и я слышу мягкий с привычной хрипотцой голос Томки...

Я предельно краток: "Томка, это я! Да неважно, откуда звоню! Слушай, мне надо срочно уехать. Месяца два буду отсутствовать. Может, и больше. Но я вернусь.

Вернусь, и все будет по-прежнему. Ты поняла?" Трубка отзывается тревогой: "Да где ты пропадаешь? Может, увидимся?" Обещаю позвонить, когда вернусь, и кладу трубку на рычаг. Мужик понимающе ухмыляется. Я выхожу на улицу.

Настроение ещё больше испорчено. Нехотя возвращаюсь в дом отставника. К счастью, избегаю встречи с хозяином: он строгает что-то в сарае. Ну и пусть строгает. Так и мне, и ему спокойнее.

Хозяйка деловито снует по дому. Похоже, её совсем не беспокоит настроение мужа. С отвращением замечаю подкрашенные волосы на висках и морщинистую кожу на тыльных сторонах натруженных ладоней.

Как медленно текут часы! Начинает смеркаться. Мучительно стараюсь придумать, как избежать нового ночного посещения хозяйки. Но, похоже, я зря беспокоился. Снаружи слышится шум подъехавшего мотоцикла. Я выхожу на веранду. Высокий, в мешковато сидящем сером костюме мужик с трудом вытаскивает свое грузное тело из коляски и приветливо машет мне рукой, как старому знакомому: "Ты, что ли, Гребешков будешь? Мы за тобой из местного райотдела милиции приехали. Машину за тобой из Москвы послали. Так она сломалась по дороге, как раз у поворота с шоссе. Пока они там колесо сменят, мы тебя подбросим, а не то на самолет опоздаешь!"

Я долго не раздумываю и бросаюсь собирать вещи. Мне и самому не терпится смотаться отсюда. Выскакиваю на улицу даже не попрощавшись с любвеобильной хозяйкой. Тот, что в сером костюме, уступает мне место в коляске. Милицейский сержант чуть приподнимается, чтобы нажать на газ, но его останавливает резкий окрик: "Стой!" Я вижу, как белеют от напряжения костяшки его пальцев, сжавшие руль. И чего испугался? Просто этот дурной отставник бдительность проявляет, держит нас под прицелом,

Милиционер сдуру руку к пистолету потянул. А тот что в штатском добродушный увалень только хохотнул: "А вот и охрана! Все в порядке, старина, Чернов нам о тебе говорил, да спешим мы очень. Уж очень близко к нему крутые ребята подобрались". Казалось, упоминание о Чернове должно успокоить бдительного служаку. А он стоит и ещё сомневается. Вот дурак!

– А документы у вас, ребята, есть?"

"Есть, старина! Да каждая секунда на учете. Там что-то не за ладилось, и они билет на ближайший самолет взяли. Опаздывать нельзя!"

Я вижу на лице отставника колебания . Мы встречаемся с ним взглядом, и в его глазах мелькает мстительная радость.

Он опускает ствол ружья и машет свободной рукой: "Ну что же. езжайте!"

Тот, что в сером костюме, нетерпеливо хлопает сержанта по плечу: "Гони, Алеша!" Мотоцикл резко трогается с места и, покачиваясь на ухабах разбитой проселочной дороги, удаляется все дальше от дома отставника. Мы выезжаем за околицу деревни, и мотоцикл, натужно урча, взмывает на высокий пригорок. Я оглядываюсь назад и бросаю прощальный взгляд на свое последнее пристанище. В следующее мгновение мы начинаем головокружительный спуск вниз, и от этого стремительного движения мне начинает казаться, что я лечу в пропасть.

Пуля размозжила вдребезги затылок особо ценного свидетеля.

"Легкая смерть, о такой только мечтать можно: он и испугаться не успел", – все ещё дрожа от возбуждения, срывающимся голосом с трудом вымолвил тот, что в милицейской форме. Другой, в сером костюме, промолчал. Это была его привычная работа, и он не нервничал. Засунув пистолет в кобуру под мышку, он кряхтя начал вытаскивать безжизненное тело из коляски. Водитель в милицейской форме бросился суетливо ему помогать.

Труп бросили прямо под куст:, им заплатили только за устранение свидетеля, а не за похороны. Да и чего скрывать следы, если уже завтра они будут далеко отсюда, в своем родном южном городе.

Отъехав на несколько километров, утопили ранее угнанный мотоцикл в реке, пересели в спрятанную в кустах автомашину. Торопливо срывая с себя ненавистную милицейскую форму, молодой парень продолжал переживать происшедшее: "Слушай, а как его вычислили?"

Избавившись от серого, великоватого ему пиджака, опытный боевик после некоторого раздумья коротко пояснил: "Да как всегда – баба подвела. Позвонил своей крале. А у "Копченого" на АТС свои люди. Остальное ты знаешь".

"Слушай, а ведь мы чуть не загремели! Когда нас старик на прицел взял, ты свою пушку и вытащить бы не успел! Хорошо хоть твоему вранью поверил!"

Старший равнодушно пожал плечами: "Может, и не поверил – теперь уже неважно. Мы свое дело сделали. Заказчик останется доволен".

* * *

Проводив взглядом отъехавший мотоцикл, отставник, не торопясь, прошел в дом, аккуратно разобрал ставшее ненужным ружье и направился в комнату бывшего жильца. На подоконнике лежали забытые бритва, флакон с одеколоном и помазок. "Ему они больше не понадобятся", – это он знал наверняка.