355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Алексеев » Проект "АЦ" » Текст книги (страница 4)
Проект "АЦ"
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 07:19

Текст книги "Проект "АЦ""


Автор книги: Валерий Алексеев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

17

Вернувшись в комнату, я долго смотрел на себя в зеркало и остался доволен. Особенно мне понравилось выражение моих глаз – ясное и спокойное. Но только я успел подумать об этом, как сразу же мне стало стыдно. Спецкурс давал себя знать: появилась привычка гнать от себя ненужные, недостойные мысли.

Вдруг что-то остро кольнуло меня в сердце – как толстой иглой, я даже испугался. Но это была не физическая боль: со мной так бывало и раньше – от жалости к маме или к отцу. Сейчас я чувствовал (сам не знаю, каким образом, но чувствовал определенно): с мамой и с отцом все в порядке. Так что же тогда? И снова кольнуло. Потом я почувствовал такую сильную боль в плече и ключице, что у меня потемнело в глазах.

"Черепашка моя!" – подумал я и кинулся в ее комнату.

Черепашка сидела в кресле невидимая и горько плакала.

– Ну что за манера! – сказал я, превозмогая боль. – Какое удовольствие плакать, если ты себя не видишь? Все равно что умываться в темноте. Включись немедленно!

– Я тебе… не телевизор, – всхлипывая, возразила Ритка. – Я, может быть, не хочу, чтоб меня видели…

– Долеталась? – спросил я.

Вместо ответа послышались новые всхлипывания.

И боже ж ты мой, как у меня заломило плечо! Я чуть не взвыл от боли.

– Я, кажется, руку сломала, – сквозь стон и плач проговорила Черепашка. Разбилась вся… не удержалась…

Скривившись, я прислушался к себе. Нет, руку я однажды ломал, болит не так.

– Ты что? – с испугом спросила Черепашка: я ее не видел, но она-то видела, как я гримасничаю.

– Спокойно, – ответил я. – Сиди и не двигайся.

Я знал, что мне делать. Я думал об этой боли, не прогоняя ее прочь, я вдумывался в нее, вызывал ее на себя всю. И словно бетонная балка обрушилась мне на плечо, тряхнула, придавила, проволоклась, оставив жгучие ссадины…

Я стиснул зубы и, обливаясь весь ледяным потом, прислонился к стене. "Бедная Черепашка, – повторял я про себя, – бедная Черепашка, как же ей было больно… Сидела и плакала одна, пока я упивался своими достижениями. А если бы она разбилась совсем, что бы тогда со мной было?"

Когда я открыл глаза, оказалось, что я сижу на полу, а Ритка, уже совершенно видимая, стоит надо мной и тянет меня за руку.

– Вставай же, ну вставай! – упрашивала меня Черепашка.

Я осторожно высвободил руку и поднялся. Знобило, шатало.

– Что, обморок? Обморок? Ну скажи, что ты молчишь? – спрашивала Черепашка, заглядывая мне в лицо.

– Я… ничего… – проговорил я с трудом. – Как ты?

Она махнула рукой:

– Да что ты, все сразу прошло! Я так испугалась. Ты сделался весь белый. С тобой это часто бывает?

– Нет, в первый раз, – ответил я.

– Дроздову надо сказать! – И Ритка метнулась к двери.

Я ее остановил: так будет лучше, чтобы она ничего не узнала.

– Я сам скажу. Только ты уж больше не летай в одиночку.

– При чем тут я? – возмутилась Черепашка.

– Действительно, ни при чем, – спохватившись, ответил я. – Ну ладно, пойду, полежу, а то голова что-то кружится.

Вернувшись к себе, я снял рубаху; плечо и спина у меня были в багровых и синих полосах, и чувствовал я себя так, как будто меня вытащили из-под колес самосвала.

Ну вот, подумал я, и у меня появилась своя специализация…

18

Я получил от мамы письмо – третье по счету. Новостей у мамы не было никаких, поэтому она писала об одном и том же:

"Дорогой мой сыночек! Ты даже представить не можешь, как я рада, что ты наконец у меня устроен. Очень мне понравилось твое последнее письмо: такое серьезное, спокойное, складное. Но если правда все, что ты пишешь, значит, мы с тобой просто счастливые. Учись, дорогой мой, прилежно, слушайся учителей, дружи с ребятами и береги себя. Ты пишешь, что у вас там тепло, но я слушаю сводки по телевизору, и мне что-то не верится. Одевайся потеплее, горло не застуди. Ты ничего не написал, есть ли у вас там в школе врачи. Я сильно беспокоюсь, сообщи поскорее…"

Врачей здесь не было, ни одного, если не считать меня. Как раз сейчас у меня болело горло, точнее, не у меня, а у Леночки Кныш, которая злоупотребила мороженым, и мне было очень ее жалко. Но разве напишешь об этом маме?

"Отец заходил, очень тобой интересовался, так с сомнением слушал мой рассказ, но прочитал твое последнее письмо и, кажется, поверил. Он успокаивал меня, что не может быть спецшкола без врача, но, пока я не получу от тебя ответ на этот вопрос, все буду волноваться. Ты же у меня один на свете.

Да, еще отец сказал, что к вам наверняка приезжают ученые из Академгородка читать лекции, беседовать и присматриваться, кто на что способен. Сыночек, будь внимательнее: кто знает, может быть, от этого зависит вся твоя судьба. Вперед не выскакивай – ты же знаешь, выскочек нигде не любят, – но постарайся обратить на себя внимание, чтобы тебя заметили и запомнили на всякий случай…"

Ох, уж эти мне родительских советы! Как будто они подаются из древнего мира. Ну кто ж сейчас себя так ведет?

"Конечно, что тебе мои советы, ты все равно поступишь по-своему. Ну, до свидания, учись, не ленись, не забывай свою маму. Крепко целую тебя. Мама.

Да, приходил Веня из итальянской школы, спрашивал, куда ты пропал. Я ему все рассказала. Он позавидовал от души. Напиши и ему, он хороший, по-моему, мальчик. Еще раз обнимаю тебя и целую. От общественных нагрузок не уклоняйся! Твоя мама".

А никаких общественных нагрузок здесь не давали. Я подумал об этом – и удивился. Действительно, как-то не по-нашему получается. Живем каждый сам по себе. Хоть бы собрание одно провели. Учителя, называется! Я не большой любитель собраний, но Славке Дмитриенко мог бы кое-что сказать. При всех, чтоб запомнил. Или вечер какой-нибудь организовать: при таких-то талантах можно настоящий цирк устроить.

И еще: за все эти два месяца никто к нам в гости не приезжал. Ни из Академгородка, ниоткуда. Это тоже было странно.

Я перечитал мамино письмо раз, наверное, десять, слезы у меня на глазах еще не высохли, но тут ко мне постучались.

Я сунул письмо в стол и сказал:

– Войдите!

Я думал, что это соскучилась и пришла ко мне одинокая Черепашка, но в комнату вошла Соня.

– Да ладно, – сердито сказала она, когда я поспешно заблокировался. – Все и так ясно. Спит твоя Маргарита и знать про тебя забыла. После вечерних занятий приходи в мою комнату, поговорить надо.

– Без Риты? – поинтересовался я.

– Конечно, без. Сам понимаешь.

Я понимал. Можно было, конечно, поставить условие: или с Черепашкой, или никак. Покрасоваться немного, представиться этаким, знаете ли, защитником обездоленных. Но любопытство победило, и я молча кивнул.

– Ишь, загородился! – с неодобрением сказала Соня.

– А ты?

– Ладно, ладно…

И она ушла.

19

Вечером в третьей комнате я, к своему удивлению, увидел только Соню и Олега. Соня сидела на постели, Олег – в кресле у окна. Он молча показал на свободное место возле журнального столика. Я сел.

– Лена спит, – пояснил Олег, – а Махонин и Дмитриенко пожелали присутствовать дистанционно. Простим товарищам их маленькую слабость?

"Простим", – сказал я молча. Должно быть, это получилось у меня несколько более многословно, потому что Соня фыркнула, а Олег нахмурился.

– Ну, ну, полегче! – услышал я голос Борьки Махонина. – При дамах-то нехорошо.

– Впрочем, если товарищ настаивает, – ехидно зашептал мне на ухо Дмитриенко, – мы можем явиться, так сказать, "о натюрель".

– Без гарнира, – добавил Борька и захохотал.

Тут мне пришло в голову, что умение грамотно и логически мыслить вовсе не мешает человеку оставаться дураком, если он дурак от рождения. Глупость – это не отсутствие ума, это что-то другое. Но сейчас было не время развивать эту мысль, и я оставил ее про запас, запихнув подальше за блокировку. А блочок я себе выбрал ослепительный, просто райское яблочко, а не блочок: "Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах". Я с наслаждением повторял в уме эту фразу, смакуя каждое слово.

– Да прекратите кобениться! – сердито сказала Соня. – Все вы гении, это общеизвестно.

– Иными словами, можно говорить вслух, – сказал Олег.

Я покосился на стену.

– Все в порядке, Андрей, никто нас не слушает.

– Каким же образом это можно установить? – спросил я.

– Об этом потом, – ответил Олег. – Долго объяснять. Не будем отвлекаться.

Наступила полная тишина.

– Ну что ж, – сказал Олег, – прежде чем начать, я хотел бы от своего имени и от всех нас еще раз перед тобой извиниться. Причины нашего недоверия ты теперь понимаешь.

Я понимал и раньше, но не сказал ничего.

– Принимаешь наши извинения? – сухо спросил Олег.

– Да чего там… – Я покраснел.

– Значит, с этим покончено. Андрей, ты свежий человек, расскажи нам, что тебя беспокоит. Может быть, есть какие-нибудь сомнения?

Как раз последнее время меня ничто не беспокоило, но Олег говорил серьезно, и все мои старые опасения опять зашевелились.

Соня и Олег выжидательно на меня смотрели.

– Ну что? – начал я неуверенно. – Возможно, я и глупости буду говорить, но кое-что мне до сих пор кажется здесь странным. Во-первых, почему только семь человек? Ради этого содержать… – Я сделал неопределенный жест рукой. Нерентабельно.

– А мы пробная партия, – возразил Борькин голос. – Получится – объявят массовый набор.

– Что получится-то? – спросил я. Разговаривать заочно я еще не привык. Все время хотелось обернуться. – Что получится-то, ты хоть знаешь?

Борька отмолчался.

– Теперь второе, – продолжал я. – Меня не волнует, что нас по-особому учат: в конце концов, это даже интересно. Вопрос: почему нет учебников? Пусть вузовские, пусть для техникумов, но учебники быть должны.

– Возможно, учебники еще не написаны, – сказал Олег. – По той же причине.

– Ну хорошо, – уступил я. – Допустим, можно и без учебников. А где язык? Без иностранного ни в один вуз не примут. А в каком институте требуют, чтобы поступающие гнули взглядом трамплины?

– Подумаешь! – пробурчал из-за стены Борька. – Нельзя уж и побаловаться!

– Не мешай! – одернул его Олег. – Человек грамотно рассуждает.

– Еще бы! – сказал Славкин голос. – Мы же сами ему ключ задали. Попробовал бы он, как мы, с нуля начинать.

– Ну, и какие же выводы? – спросил Олег, пропустив эти слова мимо ушей.

– Выводы? – спросил я, стараясь выгадать время и собраться с мыслями. Как раз насчет выводов у меня было слабовато. – Ну, предварительно, вчерне… Система у них какая-то… не наша.

Соня заерзала, но ничего не сказала.

– Что значит "не наша"? – строго спросил Олег. – Выражайся точнее.

– В смысле – не советская, – брякнул я.

– А какая же? – с любопытством спросила Соня.

– Не знаю.

– Доказательства, – потребовал Олег.

Но теперь я уже точно знал, что стою на верном пути.

– Ты комсомолец? – спросил я его.

– Да.

– Где же твоя организация?

Стало тихо, как в погребе. Купол за окном, весь запорошенный снегом, матово мерцал, подсвеченный изнутри.

– Четкий подход, – похвалил меня Олег. – Комсомолец здесь я один. Вот и руковожу… добровольно.

– Отчего же добровольно? – спросил я. – Тебя учителя о чем-нибудь спрашивали? Поручали тебе что-нибудь? Нет. Извини меня, но так не бывает.

– Правильно, – согласился Олег. – Не бывает. Ну, а выводы где?

– Да знаем мы эти выводы, – засмеялась Соня. – Еще один союзник у Борьки Махонина. Попался мальчик в лапы иностранной разведки.

– Попрошу не пятнать мое доброе имя! – возмутился Махонин. – Я давно уже отказался от этого заблуждения. Во-первых, не лапы, а руки. А во-вторых, не иностранной, а нашей. И в-третьих – не попался, а попал. Нас готовят к выполнению ответственного задания.

– Точно, – сказал я. – Предстоит погнуть трамплины всех империалистических бассейнов. Чтоб не ныряли.

Я бы еще порассуждал на эту тему, тем более что даже Славка захихикал, но Олег меня остановил.

– Шутки в сторону, – сказал он недовольно. – Здесь не детский сад. Значит, иностранная версия предпочтительнее?

– Тоже отпадает, – уверенно ответил я. – Диаметр купола что-то около трехсот метров. С самолета такую штуку наши давно бы уже засекли.

– Это при условии, что мы находимся в Западной Сибири, – проговорил Олег.

Я опешил:

– А где же еще?

– Да где угодно. В Канаде, например…

Я посмотрел на Олега, потом на Соню – ни тени улыбки.

– Постойте, – растерянно сказал я. – Я прилетел сюда на "ТУ-154"…

– Ты в этом уверен? – поинтересовался Олег.

– Ну как же! У меня даже билет сохранился.

– А как ты себя чувствовал во время полета? – спросила Соня. – Головка не кружилась?

Я похолодел.

– А что… у вас тоже? – спросил я после паузы.

– В том-то и дело, – ответил Олег.

Снова стало тихо. Олег и Соня смотрели на меня, а я был совершенно ошарашен, не знал, что и подумать. Олег поглаживал свою стриженую голову (интересно, кто его здесь стрижет, да еще под нуль). Соня зябко поеживалась, руки она держала между коленями, хотя в комнате было тепло.

– Слушайте… – заговорил я. – Но если это так… если вы меня не дурачите, то как же можно… Как же можно учиться? Паясничать, кувыркаться? В теннис играть?

– А что ты предлагаешь делать? – спокойно спросил Олег.

Меня взорвало:

– Ну, знаете ли! Если вы несколько месяцев только меня и дожидались, чтобы спросить совета… то знаете, кто вы? Не люди, а божьи коровки!

Олег поднял брови и усмехнулся.

– Ну, вот и для Славика кличка нашлась, – сказала Соня. – Он называет это "пассивным соучастием".

– Это вопрос терминологии, – холодно возразил из-за стены Славка. – Можно назвать это "оптимальным вариантом поведения в экстремальной ситуации". А за "божью коровку" Андрюша еще ответит.

– Между прочим, – заметил Олег, – это относилось не только к тебе. Андрей имел в виду, что все мы здесь божьи коровки.

– Или попросту трусы! – сказал я сердито. – Занюханные конспираторы! Не знаю, как вы, а я не собираюсь сидеть сложа руки.

– А что ты собираешься делать? – спросил Олег.

– Пойду сейчас к Дроздову и спрошу напрямик: "Вы советский человек или нет? Если нет, я требую немедленно вернуть меня на родину".

– А как ты думаешь, – спросил Олег, – как ты думаешь, где сейчас Дроздов и чем он занимается?

– Отдыхает, наверное, – удивленно ответил я. – У себя в домике…

– Ты видел, как он отдыхает?

– Конечно, нет. Домик-то без окон.

– И тебе не пришло в голову, как это люди могут жить без окон?

Я молчал: действительно, не пришло.

– Так вот, – сказал Олег, – твои учителя сейчас стоят в тесном чуланчике друг против друга и не двигаются. Все трое. Как манекены.

– Отдыхают, – со смехом добавил Борька из-за стены.

– А… а что это с ними? – спросил я, запинаясь. Только сейчас мне стало по-настоящему жутко.

– Спокойно, Андрей, – сказал Олег. – Только без паники. Они подзаряжаются от сети. Впрочем, питание я пока отключил… поэтому мы так свободно и разговариваем. Но времени у нас в обрез, иначе они не успеют подзарядиться… Так что ты побыстрее бери себя в руки. Соображай.

А тут и соображать было нечего. Я вспомнил, как старательно "птичий базар" изображал оживленную человеческую беседу (все-таки мое первое впечатление оказалось точным), как испугалась Соня, промолвив "Еще бы!" в ответ на мое замечание, что учителя наши несколько вяловаты… Наверное, в день моего прибытия ночная беседа в третьей комнате несколько затянулась…

– Машины, – сказал я отчего-то шепотом. – Обучающие машины…

– И долго же ты, братец, думал, – снисходительно проговорил из своей комнаты Борис. – Уж подвели, уж ткнули носом…

– Ты позабыл, наверное, Боря, – сказала Соня, – как ты рыдал и кидался на стенку, когда мы тебя ткнули носом… Андрей ведет себя куда спокойнее.

– Вернется к себе – поплачет, – заметил Славка.

– И ничего удивительного, – миролюбиво сказал Борис. – Я, правда, не сразу поверил. Кнопку на стул Скворцову подкладывал…

– Ну, это была рискованная затея, – недовольно проговорил Олег. – Можно было испортить аппаратуру.

Все эти разговоры доносились до меня как-то издалека.

– Послушайте, – сказал я, – так, значит, они не люди…

Все засмеялись.

– Очень тонкое замечание, – сказала Соня.

– Товарищ еще не дозрел, – добавил Славка.

– Да я не о том! – сказал я сердито. – Не люди – те, кто их сделал. Вот в чем беда.

Ребята притихли. Соня и Олег смотрели на меня с уважением.

– Прекрасно держишь мысль, – серьезно сказал Олег. – Тут, правда, есть и другие мнения. Так что, будь добр, поясни.

– Все ясно даже ежу, – ответил я. – Машины – значит, кто-то их сделал. И на кого-то они работают. Допустим, на хозяев. И, если эти хозяева сами как люди, зачем им делать механических человеков? Значит, что-то с ними не так, какой-то непорядок. Не рискуют они показаться. Может, у них хоботы вместо носов. Либо ноги не тем концом воткнуты. Либо еще хуже. Не понимаю, какие тут могут быть мнения. И у кого.

– Борис, ты что-нибудь имеешь сказать? – спросил Олег.

Молчание.

– Да нет у него никаких мнений, – сказала Соня. – Он их меняет по три раза на дню. В глаза смотреть правде боится.

– Ладно, ладно… – пробурчал Борька. – Подумаешь, разошлась!

– Значит, нет возражений, – подытожил Олег. – Тут я на днях провел один эксперимент… Не посоветовавшись, извиняюсь. Сидели мы с Дроздовым-, беседовали о разном. Вдруг я говорю ему, так, шутя: "Вы здесь, Аркадий Сергеевич, прямо как удельный князек. Хотел бы я увидеть ваше начальство". Он и глазом не моргнул: "Увидите". Я спрашиваю: "А какое у вас начальство, страшное?" – "На чей взгляд", – отвечает. И все смеется. Жутковато смеются машины, вам не кажется?

– Ай, не отвлекайся ты! – с досадой сказала Соня. – Дальше-то что?

– Дальше я ему говорю: "А по телефону сними связаться нельзя? Или по радио?" Он – вопросом на вопрос: "А что, у тебя есть жалобы?" – "Есть, говорю, только не жалобы, а вопросы". – "Какие?" – "Вам сказать не могу". И тут, смотрю, Дроздов наш вырубился. Сидит и смотрит на меня пустыми глазами, как выключенный телевизор. Я испугался, туда-сюда, вижу – ожил. "Так о чем мы с тобой разговаривали? " Вот и все дела. Нельзя от машины требовать большего. На что ее настроили, то она и делает.

– А на что их настроили? – спросил я Олега. – Это хоть можно определить?

– Пока установлено только одно, – ответил Олег, – все трое запрограммированы на наши реакции. Вот если ты сядешь и замрешь… ну, наглухо отключишься… ну, как бы умрешь… они тоже отключаются и могут так сидеть хоть целый день. Как манекены. И из этого можно сделать очень грустный вывод…

– Какой? – спросил я. Сердце у меня замерло. Хотя что еще хуже можно услышать?

– А такой, что, как только мы расхотим учиться, вся эта система, – Олег сделал широкий жест рукой, – вся эта система перестанет работать.

– Ну и пускай перестает! – крикнул я. – И пускай убираются ко всем чертям. Мы же у себя дома, не пропадем!

– Нет, Андрей, – тихо сказал Олег, – в том-то и дело, что мы не у себя дома.

20

Кто-то громко, демонстративно зевнул.

– Ладно, я пошел, – сказал Борькин голос. – Считайте, что меня нету. Спокойной ночи, малыши.

– Вот он всегда так! – проговорила Соня. – Уползает, как улитка, в свою раковину.

– В чем-то Махоня прав, – заметил Славка. – Ввели новобранца в курс – и давайте на этом успокоимся. Время позднее, педагогов пора подключать, а то они выспаться не успеют. У Андрюшиного изголовья пускай Сонечка подежурит, сердечных капель ему поднесет…

Никогда не видел, чтобы люди так краснели: у Сони даже слезы брызнули из глаз. "Чего это она?" – подумал я с недоумением.

– Прекратить личные выпады! – строго сказал Олег.

– Ладно, отключаюсь, – весело ответил Славка. – Продолжайте ваши пустопорожние разговоры. Но имейте в виду: что бы вы там ни задумали предпринять, я заранее возражаю. Вот так.

Мы остались втроем. То есть внешне ничего не изменилось, но исчезли шумы и помехи, которых Борька и Славка напустили в нашу комнату. При работе Борькина голова жужжала, как испорченная лампа дневного света, а Дмитриенко, по-моему, где-то искрил. Надо будет посоветовать ему проверить контакты. Впрочем, неизвестно еще, какой треск сопровождал мои собственные мысли: в этом деле я был еще новичком.

Мы сидели на прежних местах, трое одиноких присмиревших переростков, и старались не смотреть друг на друга. Я буквально чувствовал толстую матово-белую полусферу, нависшую над крышей общежития, над темными пальмами, над моей головой. Мама, Москва, огни магазинных витрин, снежные кучи вдоль тротуаров, Октябрьские праздники – все это было где-то далеко… или нигде, как мираж.

– Телевизор работает? – спросил я.

Соня вздрогнула.

– Что? Телевизор? Нет, не знаю. Давно не включала.

Олег протянул руку, не глядя нашарил тумблер. Раздался громкий щелчок. Минуту мы смотрели на темный экран, потом он засветился голубым… Пусто.

– Ну, и где же мы находимся? – спросил я как можно более беспечно, но голос меня подвел: я охрип и закашлялся.

– Трудно сказать, – проговорил Олег и выключил телевизор. – Нет внешних ориентиров. Во всяком случае, далеко: видишь, антенны брать перестали.

– Далеко – это в каком смысле?

– В самом прямом, – ответил Олег и отвернулся к окну.

– Ну, а лес, озера?

– Это все, Андрюша, кино, – сказала Соня. – Видишь, даже самолет тебе показывают.

В самом деле, высоко по белому куполу плыли, мигая, красный и зеленый бортовые огни самолета.

– С правым-левым у них непорядок, – пояснил Олег. – Мы давно уже это заметили.

Олег был прав: судя по огням, самолету нужно было двигаться в противоположную сторону.

– Да ну вас к черту! – сказал я. – А письма как же?

– Письма приходят только с их марками, – устало ответил Олег. – Это проверено. В ящике сгорают твои письма. А мама твоя получает их копии. Видимо, то же самое происходит и на Земле.

Слово было сказано, и я замер с открытым ртом.

– Вот такие дела, Андрюша, – сказал Олег и посмотрел на меня в упор. Собственно, прямых доказательств у меня нет: не хватает приборов. Так… кое-какие наблюдения. Отклонения от ускорения свободно падающего тела… ну, и несложный расчет. Кстати, двигатели, если они здесь есть, были включены буквально в момент твоего прибытия.

Я это помнил. "Вот так мы и живем", – сказал тогда Дроздов.

Я обозлился:

– На что они рассчитывают, подонки? Ведь нас же хватятся!

– Навряд ли, – возразил Олег. – Они знали, кого выбирать. До тебя только Славка переписывался с двоюродным братом… Кстати, о письмах. Кому ты пишешь? Маме? Так вот, во-первых, побереги свою маму, она ничем нам не может помочь. А во-вторых, в нашем положении нельзя делать резкие движения. Последствия могут быть самые неожиданные.

– Например?

– Например, они прекратят эксперимент и отправятся набирать новую партию.

– А мы?

Олег пожал плечами.

– Они этого не допустят! – запальчиво сказал я.

– Ты же сам назвал их подонками, – напомнила Соня.

Я умолк.

– С нашей точки зрения они, безусловно, подонки, – сказал Олег. – Но они-то, возможно, уверены, что творят нам добро. Вся беда в том, что мы – как бактерии в запаянной колбе, и никакой аппаратуры связи здесь не предусмотрено. Что-то они недоучли, недооценили наши способности.

– Хоть бы знать, – проговорила Соня, – где они прячутся!

– Почему прячутся? – возразил я. – По куполу, наверное, ползают.

Соня передернула плечами:

– Ты скажешь!.. Ночь теперь не засну.

Мы снова замолчали.

– Господи, тихо-то как! – вздохнула Соня. – Слушайте, ребятки, в самом деле пора. Засиделись мы сегодня. Все равно ни до чего не договоримся.

– Мы еще не слышали предложений Андрея, – сказал Олег. – Собственно, для этого и собрались.

– Ну что тут можно сказать? – начал я, подумав. – Если все правда, что вы говорите… (Олег зашевелился.) Ладно, ладно, не дергайся. Это я так… Мне почему-то кажется, что нас благополучно отправят домой по первому нашему требованию. Не могу объяснить, почему: просто кажется, и всё. Другой вопрос захотим ли мы этого сами. В конце концов, такое случается не каждый день…

– Это уж точно! – Олег усмехнулся.

– В конце концов, ничего плохого нам пока не делают, – продолжал я, приободрившись. – Кормят, поят, одевают, учат… Лично я никогда себе не прощу, если вернусь домой просто так, с чистыми ушами. Мы должны добраться до НИХ и поговорить с ними начистоту. В конце концов, имеем же мы право знать, что они затеяли! Не за тех они нас принимают. Слушайте, а через вертолетную площадку вы не пробовали?

– Пробовали. Глухо, – ответил Олег. – Выхода наверх нет. У тебя все?

– Все, – ответил я и тут же уточнил: – Пока все.

– Ясно, – сказал Олег, вставая. – Главное – не падать духом. Интересно же, черт возьми! – Он хлопнул меня по плечу, улыбнулся. – Ведь интересно?

– То ли еще будет! – отозвалась Соня.

– Слушайте, – сказал я нерешительно, – давно хочу спросить: какая у вас специализация?

– В смысле – к чему они нас готовят? – уточнил Олег. – Это тебя интересует?

Я кивнул.

– Видишь ли, – Олег помедлил, – об этом у нас не принято рассказывать.

– Почему?

– Ну как тебе объяснить…

– А свою специализацию ты уже знаешь? – быстро спросила Соня.

– Знаю.

– Расскажи.

Я смутился: никакого секрета здесь не было, но рассказывать не хотелось, это было слишком… это было частью меня самого.

– Вот видишь, – удовлетворенно сказала Соня, – о таких вещах не говорят.

– Но в целом… – проговорил я с запинкой, – в целом это хорошее?

– В целом – да, – ответил Олег. – Верно, Софья?

– Да, – сказала она.

– Это у вас, – не унимался я. – А как у Борьки, у Славки?

– У них тоже, – уверенно ответил Олег. – Ты не думай, они неплохие ребята. Притворяются больше.

– Здорово притворяются, – сказал я.

Мы попрощались и разошлись "по домам". Точнее, Соня осталась у себя, я пошел в свою комнату, а Олег отправился на улицу подключать учительский домик. Я хотел было прогуляться с ним, но он предпочел идти один, "на всякий случай". Стоя в вестибюле, я долго смотрел Олегу вслед: он шагал неторопливо, вразвалочку, по-хозяйски. Ни дать ни взять монтер или сантехник, совершающий обход ЖЭКа. От него одного теперь зависело, поднимется ли завтра "птичий базар", будет ли подан горячий обед в столовую, зашумят ли кондиционеры, имитирующие утренний ветерок…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю