Текст книги "Великая грешница или Черница поневоле (СИ)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Обольстив Густава надеждой быть властителем Ливонии с помощью России, Годунов хитро приступил к делу, дабы обольстить и саму Ливонию. В Москве находилось немало дерптских и нарвских сановников с женами и детьми в «неволе сносной, однако ж горестной для них, лишенных отечества и состояния». Борис дал им свободу с условием, чтобы они принесли ему присягу и ездили куда пожелают: в Ригу, Литву, Германию для торговли, но чтобы везде были его усердными слугами, наблюдали, выведывали важное для Московского царства и тайно о том доносили печатнику, дьяку Шелкалову. Но сии люди, некогда богатые купцы, денег уже не имели. Годунов велел им раздать до двадцати пяти тысяч серебряных рублей, чтобы они тем ревностнее служили России и преклоняли к ней своих единоземцев. Ведая о недовольстве рижских жителей и других ливонцев, утесняемых правительством и «в гражданской жизни и в богослужении», царь велел тайно сказать им, что если они хотят спасти вольность свою и веру отцов, если ужасаются мысли рабствовать всегда под тяжким игом Литвы и сделаться папистами или иезуитами, то щит России над ними, а меч ее над их утеснителями; что сильнейший из венценосцев, равно славный мудростью и человеколюбием, желает быть отцом более, нежели государем Ливонии, и ждет депутатов из Риги, Дерпта и Нарвы для заключения условий, кои будут утверждены присягой бояр в том, что свобода, законы и вера останутся там неприкосновенными под его верховной властью. В то же время, псковские воеводы должны были искусно разгласить в Ливонии, что Густав, столь милостиво принятый царем, немедленно вступит в ее пределы с нашим войском, дабы изгнать поляков и шведов и господствовать в ней с правом наследственного державца, но с обязанностью российского присяжника.

Борис настоял, дабы Густав написал письмо своему дяде, герцогу Карлу, и принц сел за перо: «… Европе известна бедственная судьба моего родителя. Ныне я в тихом и безбоязненном пристанище, у великого монарха, милостивого к несчастным державного племени. Здесь могу быть полезен вашему любезному отечеству, если ты уступишь мне Эстонию, угрожаемую Сигизмундовым властолюбием: с помощью Божиею и царскою буду не только стоять за города ее, но возьму и всю Ливонию, мою законную отчину…».

Г л а в а 19

ЭЛЬЗА

Все, казалось бы, складывалось благополучно для свейского принца. Вот-вот корона Ливонии окажется в его руках. Он станет не только влиятельным королем, но и зятем могущественного монарха. Его женой станет прекраснейшая женщина, во всем превосходящая его любовницу Эльзу, которую он привез с собой из Торна. Царевна Ксения – подарок судьбы.

Эльзе, белокурой и голубоглазой двадцатилетней женщине, был отведен маленький дом в Немецкой слободе, коя находилась на реке Яузе. Таково было условие Густава, приехавшего с любовницей из Германии. Эльза, единственная дочь богатого немецкого бюргера, не была красавицей, зато была чрезмерно любострастной, чем и привлекла пылкого свейского принца. Она сбежала в Торн из родительского дома, прихватив с собой целое состояние – большую шкатулку, заполненную золотыми украшениями и драгоценными камнями. Отец, узнав к кому сбежала любимая дочь, не стал ее преследовать, ибо ему стало известно, кем может стать ее любовник.

С тех пор, как Эльза стала жить в Москве, ее самолюбие было уязвлено: Густав перестал появляться в ее доме. Она негодовала. Предатель! Как он мог поменять ее на какую-то Ксению, которая, как рассказывают купцы, живет во дворце, как монахиня, и не знает, что такое истинная любовь. Пресвятая дева Мария! Неужели все кончено?!

Нет, честолюбивая Эльза не могла этого допустить. Густав должен отказаться от Ксении и вернуться с ней в Германию.

Долгими днями и ночами она придумывала план действий, и, наконец, она позвала служанку и приказала:

– В слободе живет Жак Маржарет. Я покажу тебе его дом. Пусть он придет ко мне.

– А если он откажется, моя госпожа?

– Пообещай, Гертруда, что он будет хорошо вознагражден.

Маржарет появился лишь на другой день.

– Что вам угодно, сударыня?

Угостив мушкетера отменным мускатным вином, Эльза спросила:

– Вы можете выполнить сложное поручение дамы?

– Сложное? Насколько сложное, сударыня?

– Весьма сложное, сударь. Потребуется не только ум, но и чрезмерная отвага.

– Тысяча чертей! – оживился мушкетер. – Мне уже надоела скучная дворцовая служба. Горю желанием исполнить вашу просьбу, сударыня!

– Прекрасно, сударь. А теперь выслушай меня… В Москву приехал шведский принц Густав. Царь московитов хочет женить его на своей дочери Ксении. Ты, Жак Маржарет, должен разрушить свадьбу.

– О, сударыня. Я всего ожидал, но такого… Мне легче уложить три десятка противников, или переплыть Ламанш, чем разрушить свадьбу Густава.

– Разочаровал ты меня, сударь. А я ведь могла озолотить тебя. Сколько ты вкладываешь в свой кошелек за год службы царю?

– Довольно много. Русский царь не скуп, как иноземные короли. Триста рублей серебром.

– Ты получишь в пять раз больше, сударь. Золотом!

– Тысячу чертей! Надо подумать, сударыня. Но это может стоить мне головы.

– Жак, ты ничем не рискуешь, если последуешь моему плану.

– Я подумаю, сударыня. Через два дня мы продолжим наш разговор.

Жак Маржарет был одаренным человеком: он не только прекрасно владел любым оружием и был отличным наездником, но и способным литератором, оставив после себя довольно интересные мемуары о Московии. Опричь того, этот авантюрист и любитель приключений, был отчаянным храбрецом, для которого любое рискованное предприятие являлось всего лишь веселым развлечением, тешившим его кипучую натуру.

Через два дня Жак вновь появился у любовницы Густава, которая принялась излагать свой план:

– Надо распустить слух, что принц безнадежно болен и довести его до царя Бориса.

– Не каждый слух, сударыня, доходит до государя Московии. Их просеивает через свое сито начальник Сыскного приказа Семен Годунов и канцлер Власьев.

Западные послы и все иноземцы, имевшие дело с Двором Годунова называли Афанасия Власьева «канцлером».

– Думай о своем кошельке, Жак, и тогда слух непременно дойдет до царя Бориса.

– Может, и дойдет, сударыня, но он будет опровергнут лекарем государя, Фидлером, который, как мне известно, искусный медик.

– Если слух окажется ложным, тогда есть и другой путь, более надежный. Я отлично знаю, что Густав беззаветно предан своей вере. Еще по дороге в Москву канцлер царя Власьев подробно рассказывал Густаву о православии. Это не случайно. Моего возлюбленного хотят крестить по греческому обычаю. Русские священники примут все меры, чтобы Густав принял православие. Надо помешать им, сударь.

– Каким же образом, сударыня?

– В Торне живет пастор Клаус, в которого Густав верит, как в Бога. Надо привезти его в Москву и свести пастора с его верным прихожанином. Густав послушает Клауса, откажется от православия, и тогда Борис Годунов будет вынужден отменить свадьбу.

– О, сударыня! – восхищенно щелкнул пальцами мушкетер. – Твоя прелестная головка не набита опилками. Ты из тех женщин, которые обладают изощренным умом. Твой план великолепен, но, увы. Я нахожусь во дворце государя московитов, а не в гвардии короля Генриха Валуа. О, если бы такое поручение очаровательной дамы мне было предоставлено во Франции! Среди моих славных друзей мушкетеров. Здесь же варварская Московия, сударыня.

– Вы отказываетесь, сударь? А я слышала, что вы совершили немало подвигов в европейских странах.

– В европейских, сударыня. В Московии же ни один мушкетер короля Генриха не сможет выполнить вашего поручения. Я сожалею, сударыня.

Маржарет направился, было, к выходу, но его остановил безысходный возглас Эльзы:

– Жалкий трус! Я бы заплатила вам в десять раз больше! Трус!

Мушкетер повернулся к рассерженной Эльзе и учтиво произнес:

– Вы прекрасны, сударыня, даже в своем гневе. Тысячу чертей, но я выполню вашу просьбу. Извольте дать задаток.

Возвращаясь в дом, Жак довольно размышлял: «Эта дамочка ослеплена своей любовью. Она уже сейчас отвалила мне три годовых жалованья. Впереди же – огромные деньги. Но, тысяча чертей, как их теперь заполучить?».

Г л а в а 20

МАРЖАРЕТ И ВАСИЛИЙ

Деньги и еще раз деньги! Это они гнали Маржарета на службу к королям, герцогам и принцам, это они привели его в 1599 году в суровую, холодную Московию, когда в Германию прибыло посольство под началом канцлера Бориса Годунова, Афанасия Власьева. Никогда не думал гасконец, что он окажется в Москве.

Прежде, чем отправить Афанасия Власьева в Неметчину, Годунов наказал:

– От иноземных послов я слышал, что немецкие ландскнехты – самые надежные телохранители. Они состоят на службе многих королей. Привези мне их во дворец. Казны не жалей.

Афанасий Иванович понимал царя с полуслова: тот давно уже стал чересчур подозрительным и перестал доверять своим телохранителям. В Германии посольского дьяка свели с Жаком Маржаретом. Люди, которые рекомендовали французского наемника, сказали:

– Сей бывший мушкетер короля Генриха будет преданным псом любого государя, если его соблазнить тугим кошельком. Этого отчаянного гасконца знает вся Европа.

Афанасий Иванович встретился с Маржаретом и без труда уговорил его поехать в Россию, а за Маржаретом потянулись и другие наемники. Борис Годунов назначил гасконца капитаном немецкой роты, ставшей своеобразной отборной гвардией Годунова, чего никогда не было ни при одном русском государе. Жак, получая по тем временам огромное жалованье, сопровождал государя повсюду, куда бы он не выходил или не выезжал из дворца. Однако в последнее время Борис Федорович все реже покидал свои покои, и у Маржарета все больше появлялось свободного времени.

Свободное же время предназначал дворецкий боярин Григорий Годунов.

– Ты можешь отлучиться в Немецкую слободу, Маржарет. Когда понадобишься, государев жилец прибудет за тобой.

По приказу царя Маржарет и его рота, дабы тотчас появляться во дворце, не занимались сыском «воровских» людей: их «имали» люди Сыскного приказа, а посему у Жака было время подумать, как заполучить баснословные деньги любовницы принца Густава. Эльза подсказала ему недурной план, но в голове Жака роились и свои соображения. Расстроить свадьбу Густава почти невозможно, но Маржарет был из тех предприимчивых мушкетеров, для которых, чем труднее задача, тем увлекательнее ее выполнение. Любая взятая неодолимая преграда будоражит кровь, а кровь отважного гасконца зовет все к новым и новым приключениям, которые и являются смыслом жизни.

Однако Маржарет осознавал, что претворение всех его хитроумных планов невозможно без помощи верных друзей, способных на самый безнадежный шаг. Таких друзей в Московии у Жака не было. Не оказалось их и в роте наемников. Каждый был силен и отважен, но никто из них не согласился бы на столь рискованное предприятие. Маржарет пришел в не свойственное ему уныние.

Однажды он увидел у Постельного крыльца княжича Василия, и заметно оживился. Вот кто поможет осуществлению его плана. Этот княжич несомненно влюблен в дочь Бориса Годунова, не случайно он так задиристо разговаривал в его шатре. Жак знал толк в любовных делах, и он безошибочно определил состояние души юного оруженосца царя.

– Мне хотелось бы поговорить с вами, сударь.

– А мне с тобой говорить не о чем, – резко отозвался Пожарский.

Жак догнал княжича на крыльце, ухватившись за его плечо.

– Вы напрасно горячитесь, сударь. У меня для вас прекрасное предложение, которое вас заинтересует.

– С иноземцами у меня не будет никаких дел. Ну, чего ты вцепился, как клещ, гасконец?

Понимая, что разговор с княжичем может не состояться, Маржарет тихо шепнул:

– Дело касается царевны Ксении. Она в беде.

Василия будто наконечником копья кольнули.

– Что с царевной? Говори!

– Тише, тише, сударь… Отойдем в караульное помещение.

Караульное помещение, пристроенное Борисом Годуновым для немецкой роты, находилось подле Колымажных ворот дворца, в коем обретались иноземные наемники. Впрочем, русских стражников было в десятки раз больше, бдительно охранявших днем и ночью государев Двор. Стража эта состояла внутри дворца из стольников, стряпчих и жильцов и из низших придворных служителей: столовых истопников, столовых сторожей и боярских детей царицына чину, дежуривших круглосуточно у дверей лестниц и сеней. Опричь того, по всем дворцовым воротам и в других дворцовых местах, «у казны», находились постоянные стрелецкие караулы. В этих караулах на стороже бывало по пятисот человек под начальством головы или полковника и десяти капитанов. Главный караул, в числе двухсот, а иногда трехсот человек, находился у Красного крыльца под Грановитой палатой, в подклетах; другая часть в двести человек – у Красных ворот. Из того же караула у Куретных ворот стояли десять человек, на Казенном дворе – пять и на денежном – пять. Бдительная стража постоянно стояла у Спасских, Никольских, Тайницких, Боровицких, Троицких ворот Кремля и подле Отводной башни.

Василий Пожарский, будучи рындой царя, пока не привлекался к караульной службе, но он отменно ведал все сторожевые караулы, в коих ему предстоит стоять после завершения почетной службы меченосцем государя, прекращавшаяся в семнадцать лет.

Войдя в караульное помещение, Маржарет широким жестом пригласил присесть Василия на скамью, а затем произнес:

– Внимательно выслушайте меня, сударь. Вам уже известно, что шведский принц Густав намерен жениться на их высочестве Ксении. После свадьбы дочь государя должна выехать в Ливонию, чтобы стать королевой сей недружественной страны. Жизнь ее в Ливонии будет в опасности.

– Зачем ты мне об этом рассказываешь, Маржарет?

– Мне, думается, что вам, сударь, не безразлична судьба царевны Ксении.

– Тебе, какое дело? – вспыхнул Василий и порывисто поднялся со скамьи.

– Вы опять горячитесь. Будьте благоразумны, сударь… Да не отталкивайте меня! Какой же вы задиристый человек. Я же знаю, что вы, сударь, влюблены в царевну. А раз влюблены, то добейтесь того, чтобы Ксения не досталась принцу Густаву. Ну же!

Зажигательная речь охладила Василия. Он вновь опустился на скамью и спросил:

– Чем же я могу помочь царевне?

– Очень многим, сударь. Ксения – сущий ангел. Рядом с ней должен быть чистейшей души человек. А Густав – принц-бродяга, ветреник. Он даже в Москву притащил свою любовницу. К царевне же у него нет никаких чувств. Его прельщает лишь одно – стать королем Ливонии. Ксения же – разменная монета.

Василий выслушал мушкетера с гнетущим чувством: он возненавидел Густава со дня его приезда в Москву. Но что он мог поделать? Ксения выйдет замуж по повелению царя, и отменить его решение невозможно. Это-то и бесило княжича все последнее время. На его мрачное лицо обратила внимание Мария Федоровна.

– Что с тобой, сынок? Аль беда, какая приключилась? Кажись, пока Бог милует. То стряпчим был, то рындой, а ныне тебе государь пожаловал чин стольника. Того гляди, окольничим станешь. Радоваться бы надо, а ты снулым ходишь. Что с тобой, Василий?

– Что? – сын не ведал, что и ответить. Признаться матери, что он безумно влюблен в царевну Ксению, у него не хватало смелости. Он догадывался, какими сердитыми словами отзовется Мария Федоровна, а посему пришлось соврать:

– Зуб приболел, матушка.

– Да Господи! И чего маешься? Сходи в Аптекарский приказ.

Приказ был учрежден Борисом Годуновым четыре года назад и был вверен боярину Богдану Бельскому, племяннику Малюты Скуратова Бельского. Разумеется, Богдан Яковлевич в аптекарских делах ничего не смыслил, но он пользовался советами бывших на царской службе иноземных лекарей. Приказ не только заведовал двумя царскими аптеками, но и распоряжался "береженьем" Москвы от моровой язвы, приглашением на царскую службу иноземных врачей, коих подвергал испытаниям, и, оказавшихся невежественными, должен был выгонять, но "без жадного озлобления». Заботился приказ о собирании травников и разведении аптечных огородов.

Мария Федоровна уже обращалась к боярину Бельскому в связи с недугами своей дочери Дарьи, коя иногда прихварывала. Сама же она обладала отменным здоровьем.

– Схожу, матушка.

В приказ Василий, конечно же, не пошел. Расположение духа его оставалось по-прежнему угнетенным. Серебрянка, казалось, перевернула всю его жизнь. Прежде у него никогда не было печального настроения. Был весел, всегда оживлен – и никаких черных мыслей. Особенно жизнь добавила ему радостей, когда он (пусть и тайком) каждый день видел на Серебрянке Ксению. В первый раз эта дивная девушка привела его в необычайный восторг, а затем, с каждым днем его сердце все больше и больше проникалось любовью к юной царевне. Он вернулся в Москву настолько влюбленным, что ему казалось, что нет его счастливей на всем белом свете. А затем им овладела тихая грусть: Ксения никогда не будет его суженой, и все же он жил своей потаенной любовью, пока не изведал, что в Москву привезли свейского принца Густава, который навсегда увезет Ксению в чужедальние земли. Сердце Василия наполнилось небывалой ненавистью к иноземцу. Ночью он метался по своему покою и не находил выхода…

Он поднял насупленное лицо на Маржарета и спросил:

– Послушай, гасконец, тебе-то какая корысть Густаву помеху чинить?

Мушкетер был не только храбр, но и находчив:

– У меня с Густавом свои счеты. Он недружественно относится к королю Генриху, а мушкетеры того простить не могут. Враги Генриха – враги каждого гасконца. Тысячу чертей! Я готов проткнуть шпагой этого несчастного шведа!

– Не такой уж он и несчастный, коль станет зятем государя всея Руси.

– Не станет, сударь, если ты поможешь мне расстроить свадьбу. Ты готов это сделать ради любви к Ксении?

– Да! – твердо произнес княжич. – Чем я могу помочь?

– Надо сделать так, чтобы Ксения узнала о том, что Густав привез с собой любовницу. Это заденет ее самолюбие, и она попросит отца отменить свадьбу.

– У меня нет прямого выхода на царевну. Напрасная затея.

Но Маржарет, пробыв во дворце больше года, как начальник дворцовой охраны, был отменно осведомлен обо всех сановниках, пребывающих на службе царя.

– Ошибаетесь, сударь. У вас есть отличная возможность прямого выхода на царевну. Стоит поговорить с вашей матушкой – и мы можем торжествовать победу. Не откажет же она сыну в такой любезности.

– Действовать через матушку?.. Ну, нет, Маржарет. Сие дело унизительное.

– Вы слишком щепетильны, сударь, и это не приведет нас к успеху.

– Но…

– Никаких «но». В делах любви надо быть твердым и решительным. Вы действительно хотели бы расстроить свадьбу?

– Очень хотел бы.

– Тогда уговорите матушку.

– Добро, Маржарет.

Однако ответ княжича показался мушкетеру не совсем уверенным.

Г л а в а 21

СЫН И МАТЬ

Как-то за обеденным столом Мария Федоровна упомянула принца Густава, на что Василий разом встрепенулся.

– А что Густав?

– На Москву доставили. Скоро свадьбе быть. Уедет царевна в чужедальнюю сторонушку. Жаль мне с ней расставаться. Уж так к ней привыкла.

– Сей принц, матушка, худой человек. Погубит он Ксению. Погубит!

Василий порывисто поднялся со скамьи и выскочил из столовой палаты.

Мария Федоровна проводила его недоуменным взглядом. Что это с ним? Почему все последние дни он ходит с мрачным лицом, и почему так зарделись его щеки, когда он произнес имя Ксении?

И тут Марию Федоровну осенила догадка. Господи! Да он влюбился в царевну! Но зачем? Ведь любовь его безответна.

С сожалением подумала о приказе боярина Григория Годунова, повелевшего тайно приглядывать за всеми перемещениями царевны на Серебрянке. Вот Василий и доприглядывался. Теперь ходит, как в воду опущенный… Надо пожурить сына. Не по себе сук рубит. Пусть и думать не смеет о царевне.

Поднялась, было, из кресел, дабы пойти к Василию, но тотчас вновь в них опустилась. Сейчас сын возбужден, не следует пока его тревожить. Да и ни какие слова не подберешь, дабы Василий выбросил из головы Ксению. Любовь – вещь мудреная, ее разом из сердца не выкинешь, загорится – не скоро потушишь. Нужно время, чтобы Василий пришел в себя.

А Василий, весь взбудораженный, вдруг вновь прибежал в столовую палату.

– Люблю я Ксению, матушка. Люблю! Жизнь готов за нее отдать. Помоги мне. Скажи Ксении, что бродяга-принц привез с собой полюбовницу. Она придет к царю и тот отменит свадьбу. Помоги, матушка!

Никогда еще Мария Федоровна не видела сына таким разгоряченным.

– Присядь, сынок. Охолонь.

Василий опустился на лавку, а мать вышла из кресел, присела рядом с сыном и, как в детстве, нежно прижала его к своей груди.

– Ну что с тобой, чадо любое? Царевна поглянулась. Она красоты невиданной. Как такая не поглянется? Такое случается в отроческих летах.

– Я уже не отрок, матушка. Не отрок!

– Хорошо, хорошо, сынок. Успокойся, чадо мое любое. Успокойся, славный мой.

Мария Федоровна, как бы убаюкивая «дитятко», ласково поглаживала рукой русую голову сына и все тихо приговаривала:

– Все-то сладится, Васютка, все-то уляжется…

Но Василия не сморил, как в детстве, крепкий беспробудный сон. Он открыл глаза и, отстранившись от матери, с надеждой спросил:

– Ты поговоришь с Ксенией, матушка?

– Можно и поговорить, но будет ли прок. Царь не отменит свадьбу.

– И все же поговори, матушка.

Василий ушел в свои покои с тяжелым чувством. Ему стало неловко и стыдно. Теперь он костерил себя за свою горячность, коя иногда приносила нежелательные результаты. Ну, зачем он вскипел, сорвался и открылся матери?! Зачем попросил ее помощи? Стыд! В любовных историях настоящие мужи так не действуют. Нюни распустил. Зазорно!

Долго бранил себя Василий, а затем засобирался в Посольский приказ к одному из подьячих Афанасия Власьева, ведавшего сношениями с крымскими татарами.

Выехал со Сретенки, как и положено государеву стольнику, в сопровождении холопов, облаченных в суконные цветные кафтаны. Холопы дерзкие, молодцеватые, помахивали плетками и, разгоняя толпу, громко покрикивали:

– Гись, гись!

Посадский люд жался к обочине, ибо чуть зазеваешься – и хлесткая плеть прогуляется по спине.

Но после того, как Василий проехал Фроловские ворота Кремля, вольная езда закончилась, ибо впереди путников ожидал государев дворец. Народ, уверовавший в высокое признание царя, благоговейно чтил и все знаки его величия. Самый государев дворец охранялся особенным почетом, который по установившимся понятиям воздавали царскому местопребыванию. Нарушение этого почета, нарушение чести государева двора преследовалось законом: «чтоб на Государевом Дворе ни от кого никакого бесчинства и брани не было».

Василий Пожарский отменно ведал, что по стародавним обычаям нельзя было подъезжать близко не только к царскому крыльцу, но и вообще ко дворцу. Одни только бояре, окольничие, думные и ближние люди пользовались правом сходить с лошадей в нескольких саженей от дворца. К самому крыльцу, а тем более на царский двор, они не смели ездить. Стольники же, стряпчие, дворяне, жильцы, дьяки и подьячие, сходили с лошадей далеко царского дворца, обыкновенно на площади, между колокольней Ивана Великого, недавно воздвигнутой Борисом Годуновым, и Чудовым монастырем, и оттуда уже шли пешком, несмотря ни на какую погоду.

Иноземные послы и знатные иностранцы, как государевы гости, также выходили из экипажей подобно боярам, шагов за тридцать или за сорок, и весьма редко у обширного рундука, устроенного перед лестницей.

Василий хорошо помнит, что приключилось с одним из бояр Сицких в зимнюю, непроглядную вьюгу, когда он ненароком подъехал к самому крыльцу. Сицкого тотчас схватили стрельцы. Злополучного сановника лишили боярского чина и заключили в темницу.

Не забыть Василию и недавнего случая, когда он, еще, будучи стряпчим, стоял в карауле у Рождественской церкви, что на Сенях. Стоял с Федором Михалковым, таким же стряпчим, с коим недавно познакомился. Был Федор не по-юношески рассудлив, увлекался чтением книг, а главное – нрав имел незаносчивый и добрый, что особенно привлекало Василия. Он уже изведал от Федора, что дворянский род Михалковых велся от Гридицы Михалкова, кой был заметен при дворе Великого князя Ивана Третьего. Тимофей Михалков был главным дьяком Василия Третьего, канцлером Московской державы, а сын его, Андрей Тимофеевич стал при Иване Грозном наместником Тулы, а затем воеводой Смоленска, чем особенно гордился юный стряпчий, рассказывая Пожарскому о ратных подвигах своего деда, кой не раз выходил на сечу с литовцами.

В сумерках в предел к Никите Преподобному забрел неведомый человек.

– А вдруг злой умысел на государя, – предположил Михалков. – Давай-ка его схватим.

– Давай, Федя.

Незнакомец оказался подростком. Связали ему руки кушаком и передали стрелецкому голове на караул. В расспросе малой сказался Гришкой Федоровым, человеком дворянина Лариона Лопухина. Послал его Ларион отнести «часовник» в монастырь своей родной тетке, старице Фетинье. Гришка «часовник» старице передал, а из монастыря, назад идучи, забрел случайно ко дворцу, и услышал, что у Рождества поют вечерню, и он де к «петью пришел, слушати»..

Что дальше приключилось с незадачливым Гришкой, Василий и Федор так и не изведали, да в том и нужды не было…

В Посольском приказе подьячий молвил:

– Твоя поездка, стольник Василий Михайлыч, с посольством в Крым пока откладывается.

– Надолго?

– О том дьяк Афанасий Иванович ведает. Будь пока в хоромах и жди вестника.

Но в хоромы Василий не поехал, а решил вернуться к государеву дворцу, где его другой день поджидал в караульном помещении Жак Маржарет.

Их разговор начался без обиняков:

– Надеюсь, ты пришел, сударь, с добрыми вестями. Беседовал с матушкой?

– Ничего доброго я тебе не скажу, Маржарет. Никакого проку от матушкиных слов не будет. Царь не отменит свадьбы.

–Так и заявила.

– Слово в слово.

Но на лице мушкетера не промелькнуло и тени беспокойства.

– Не надо отчаиваться, сударь. Этой ночью я задумал весьма удачное предприятие. Надо сделать так, чтобы Густав встретился со своей возлюбленной, и не просто встретился, а провел с ней бурную ночь. По всей Москве пойдут дурные слухи. Царь будет оскорблен недостойным поведением жениха и вышвырнет его из Москвы. Каково, черт побери?

– Не поминай черта, Маржарет, сглазишь, – хмуро произнес Василий и осенил себя крестным знамением.

– Вы, русские, чересчур суеверные люди. Что скажешь о моем новом предприятии?

– Кажись, толково измыслил. Но как все это сотворить? Ума не приложу.

– Я все возьму на себя. Тебе, сударь, нельзя показываться у дома Густава, что живет в Китай-городе. Но чуть позднее помощь твоя потребуется. Как только услышишь недобрые вести о Густаве, приходи ко мне в Немецкую слободу. Сюда можешь прибывать спокойно. Немецких купцов даже бояре посещают по торговым делам. Мой дом под красной черепицей рядом с киркой. Сможешь прийти?

– Смогу, если не отбуду по посольским делам.

– Не приведи того, дева Мария.

– Да ты и сам можешь оказаться в отъезде. Государь давно Святую Троицу не посещал.

– Государь очень редко стал выезжать на молебны. Увы, но он чаше всего проводит время с лекарями и звездочетами. Я буду дома, сударь.

– Ну что ж? Помогай тебе Бог.

Г л а в а 22

ХИТРЫЙ ПЛАН ЭЛЬЗЫ

Жак Маржарет был не только находчив, но и предприимчив. Вначале он побывал в доме Эльзы, привезя с собой дорогие вина.

– За эти вина я заплатил кучу денег. Пока спусти их в погреб и жди гостя.

– Кого мне поджидать?

– Конечно же, Густава.

Эльза даже взвизгнула от радости.

– Неужели получилось, мин херц? Мой возлюбленный покинет царскую дочь и попадет в мои объятья. О, как я тебе благодарна, Жак!

Эльза поцеловала мушкетера в щеку.

– Я устрою Густаву торжественную встречу. Он будет на верху блаженства. Он больше никогда не забудет свою маленькую Эльзу. Когда я его увижу?

– Совсем скоро, фройляйн Эльза. Я дам тебе знак… А вот это, – Маржарет вытянул из кармана кожаных штанов маленький темно-вишневый пузырек. – Это лекарство ты используешь, когда будешь угощать Густава мальвазией. Вино привезено с острова Липари, что в окрестностях Палермо, и хорошо сочетается с этим лекарством.

– Лекарством? – перепугалась Эльза. – Ты хочешь, что бы с моим Густавом приключилась какая-то тяжелая болезнь?

– Но ты же сама желала распустить слух о плохом здоровье принца.

– Всего лишь слух, мин херц! А ты хочешь погубить моего возлюбленного! – в голубых глазах немки засверкали злые огоньки.

– Черт побери, как ты хороша в своем гневе, – рассмеялся Маржарет. – Это лекарство называют любовным эликсиром. Его изготовляют в Китае из одного чудотворного корня. Десять капель на бокал вина – и твой возлюбленный превратить твою ночь в сплошное наслаждение. Советую, и тебе приготовить сей волшебный напиток. Мужчины выбирают тех женщин, которые своей страстью сводят их с ума. Густав навсегда забудет царскую дочь.

– Какой же ты вульгарный, Жак, – кокетливо передернула плечами Эльза. – Тьфу, негодник. Я и без твоего снадобья сведу с ума Густава.

– Не сомневаюсь, фройляйн, в твоих любовных возможностях, а вот принцу ты все же снадобье подлей.

– Негодник!

Но глаза Эльзы улыбались.

На другой день Маржарет отправился к дому Густава. Он подъехал к воротам на одноколке, под видом немецкого купца: в черной шляпе, пышном напудренном парике, камзоле, белых чулках и в башмаках с серебряной пряжкой. В правой руке его находился деревянный сундучок, облаченный в красный бархат.

У ворот стояли стрельцы в клюквенных кафтанах.

– По какому делу, мил человек? – усмешливо поглядывая на иноземца в диковинном для русского человека облачении, вопросил старшой, ухватившись мосластой рукой за бердыш.

– Немецкий купец Отто Браун, – вежливо представился Маржарет. – Хочу предложить его высочеству колье и монисто для будущей супруги. Его высочество будет доволен.

– Эк, как ладно на нашем языке лопочет… А не врешь, милок? Покажи.

Маржарет раскрыл сундучок. Увидев дорогое шейное украшение с жемчужными подвесками, стрелец одобрительно крякнул.

– Пригожая штука. Но впущать, милок, опричь государевых людей, никого не велено.

– Да вы что, господа служилые. Я ж с добрыми намерениями. Его высочество непременно захочет приобрести такое красивое колье. Я вас отблагодарю. Тут недалеко кабак на Варварке. Выпейте за здравие великого государя и его будущего зятя.

Маржарет протянул старшому полтину серебром. Стрельцы переглянулись: немалую деньгу отвалил заморский купчина, есть на что разгуляться.

– А пущай идет, братцы.

Густав любезно принял немецкого купца, ибо в последнее время ему наскучили частые посещения сановников царя Бориса и бесконечные разговоры о приготовлениях к свадьбе, которые оказались настолько длительными, что принц поражался русской основательности и неторопливости во всяком важном деле.