Текст книги "Сумочка"
Автор книги: Валери Макгэрри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Композиция № 3
«Моногамии больше не существует. Не считая волков и воронов, на Земле не осталось живых существ, способных довольствоваться лишь одним партнером. Даже улитки: можно подумать, что они нашли выход, женясь на самих себе и никогда не покидая своего дома. К тому же, независимо от того, самец это или самка, они производят на свет маленьких улиточек. И несмотря на такое в высшей степени мудрое решение природы, они находят способ иметь рога».
Майя берет листок, который я ей только что зачитала.
– Откуда это?
– Сама написала. Мои утренние размышления.
– Девочка моя, пора бы перестать пить всякую дрянь!
Однако она широко улыбается и наливает нам еще по чашечке вербенового чая.
– Это тебя история с сумочкой натолкнула на такую философию?
Жует миндальное печенье. Машет листком над столом.
– Очень забавно – эта твоя заморочка с улитками.
– Я решила тоже попробовать!
– Что? Стать гермафродитом? – Роняет ложку от удивления.
Поднимаю и протягиваю ей.
– Завести себе любовника.
Вот к чему я пришла после бесконечных часов колебания между яростью и слезами. Желанием отомстить и унынием. И все это, чтобы в конце концов констатировать: если они все так поступают, значит, обязательно должна быть причина. И она наверняка такова, что ее можно идентифицировать и проанализировать.
– Буду искать, целенаправленно и бесстрастно. Попробую сама. Узнаю, что заставляет мужчин и женщин, состоящих в браке, ходить на сторону. Перед чем они не могут устоять? Действительно ли во внебрачной связи есть какая– то острота, какое– то удовольствие, способное толкнуть человека на измену? Ведь он ранит своего партнера, которого любит, наплевав на него, как на пустое место. И даже не осознает этого.
Разволновавшаяся Майя кладет мне руку на лоб:
– Ты не больна? Все это серьезно?
– Серьезнее некуда. Я должна знать.
– И будешь разочарована, цыпонька. Скоро убедишься, что главное в этом деле – задница. Мужики, знаешь… – Делает жест, иллюстрирующий ничтожность сильного пола. Она ошибается!
– Не преувеличивай, Майя. Если есть неверные мужья, то существуют также и порядочные. Логически где– то пятьдесят на пятьдесят. Всегда кажется, что больше мужчин, которые не верны своим женам, чем наоборот. Может, потому, что мы более чувствительны к изменам, так же как женщина, забеременевшая впервые, думает, что вся земля вокруг нее тоже беременна. Или потому, что, от природы менее осторожные, они чаще попадаются?
Майя ломает очередное печенье, предлагая мне половинку:
– Попробуй, оно очень вкусное. – С полным ртом, пальцами в шоколаде она выдвигает идею: – Ты это делаешь, чтобы досадить Марку? Признайся!
– Нет. Даже не собираюсь говорить с ним на эту тему.
Отныне я открыла одну истину: скрытность – часть удовольствия.
Я изменю тебе, Марк, потому что…хочу узнать, появятся ли у меня искры в глазах и необычайная радость в сердце. Такая, что я не замечу своей измены, Марк.
Я изменю тебе, поскольку хочу почувствовать, что ты ощущаешь, когда обладаешь другой. Думаешь ли обо мне?
Я изменю тебе, чтобы убедиться: в мои тридцать семь я еще способна соблазнять…
* * *
Не знаю когда, не знаю с кем. Но я сделаю это. Принятое решение отражается на моей повседневной жизни с Марком. Когда я его вижу, я не могу не думать об этом и не испытывать определенной грусти. Неожиданно для себя я начинаю компенсировать ему моральный ущерб. С помощью подарков. И пышущей жизнерадостности.
– Смотри, вот тебе небольшой сюрприз…
Из сумочки, той самой, которой я теперь постоянно пользуюсь, чтобы держаться на уровне и не изменить своего решения, я извлекаю коробку, купленную в магазине «Мэзон дю шоколя». Конфеты «Травиата» и «Фигаро».
– Там, случайно, «Дон Жуана» не было?
Я смотрю на Марка в недоумении. Он целует мочку моего уха.
– Я шучу, детка! Не слишком удачно, правда.
Улыбаюсь, но у меня такое впечатление, что получается фальшиво. Избегаю его взгляда, когда он касается губами моего лица.
– Спасибо, детка.
К счастью, он ни о чем не догадывается. Я сама себя накручиваю, но это еще не достигло другого побережья. Пока.
Однако, сам того не зная и определенно не желая, он подает мне идею. Как я раньше до этого не додумалась?
Дон Жуан. Изменить мужу с Дон Жуаном, что может быть естественнее? У меня есть его визитка, стоит только позвонить ему по поводу картины, я ведь собиралась… Мы вполне можем встретиться. Он мог бы прийти в галерею, но… Нет, позавтракать вместе. Так будет лучше, спокойнее.
– Я не верю! Ты действительно намереваешься это сделать?
Майя морщит нос в знак несогласия. Вначале она, должно быть, подумала, что из– за пережитой обиды я предалась пустому разглагольствованию. Но, понимая теперь, что я готова перейти к делу…
– Хочешь переспать с типом, в которого даже не влюблена? Кстати, не представляю, как бы ты могла влюбиться, совсем его не зная.
– Я видела его один раз. Для некоторых этого хватает.
В сказках – да. В книжках Фицджеральда. В фильмах с участием Богарта. Но в реальной жизни? Существует ли она, эта первая искорка, говорящая: «Я тебя люблю, займемся любовью прямо сейчас и прямо здесь, на кухонном столе, под вторую часть Седьмой симфонии Бетховена – я обожаю Бетховена – трахаться под него просто фантастика, какой ритм: забери меня, женись на мне, заставь исчезнуть мир вокруг нас, потому что на этом прекрасном острове будем только мы…»? Существует ли она на самом деле?
– И как ты за это возьмешься? Позвонишь и скажешь: «Поздравляю, вы выиграли! Выбраны из сотни претендентов на то, чтобы провести ночь с… – разражается смехом, – самой горячей владелицей галереи в Париже, Клео Л. Тессанже»? – Молчу. Майя продолжает: – Или так… Позволишь ему пригласить тебя позавтракать вместе под деловым предлогом, и… – она прерывает фразу противным иканием, проливает воду из стакана на мой диванчик, – посреди завтрака, между грушей и сыром, отложишь столовые приборы и скажешь: «Вообще– то работа меньше всего меня сейчас волнует. Я здесь потому, что… люблю вас!»?
Неплохо. Я улыбаюсь. Майя вытирает глаза шелковым платочком. Оранжевым.
– Представь, Клео, это действует безотказно. У меня есть клиентка, она журналистка и к тому же известный репортер, аккредитованная в Ватикане. Пока я занимаюсь ее таксой, она мне все про себя рассказывает. И последний раз она призналась, что ее слабость – начальники крупных предприятий. И чтобы их закадрить, она напрашивалась позавтракать с ними под предлогом, что хочет взять интервью. Посреди завтрака она, потупив взор, сообщала им, что втрескалась по уши. По ее мнению, это действует стопроцентно!
– Сначала я продам ему картину.
Майя смотрит на меня лукаво, но с восхищением.
– Ну, тогда… Если ты сможешь ему еще и картину всучить! Браво!
Картину– то продать я сумею. Вот остальное – проблематично. В моем– то возрасте. Я уже не первой свежести, мало занимаюсь спортом, ляжки и ягодицы уже недостаточно упруги. Когда я сажусь, на животе появляются складки, а грудь с потерявшей эластичность кожей при наклоне вперед падает, как мужские яички после эякуляции. В одежде я еще могу скрыть свои недостатки. Но обнаженная, как часто хлестко замечает Майя, это еще как посмотреть…
– Ой– ой– ой!
– Что ты сказала?
– Нет, ничего… Я просто пыталась представить первое свидание. Я стара уже для таких выкрутасов, ты не считаешь?
– Возраст тут ни при чем! Посмотри на меня, почти в сорок лет у меня множество первых встреч. Нет, что странно в твоем случае, это сам подход.
Иду варить кофе. Пока я несу чашки, подруга продолжает свою утомительную речь. Бесконечную.
– Я понимаю еще, если бы ты хотела отомстить своему мужу. Но в этом случае надо сказать ему об этом, или чтобы он узнал, а как раз этого ты и не хочешь!
– Ни в коем случае!
– Но заводить любовника, просто чтобы попробовать, тут уж действительно я тебя не понимаю. И даже… готова поспорить, что ты не сделаешь этого!
Доказываю ей обратное: беру визитку Дон Жуана и прямо на ее глазах набираю номер. Оставляю сообщение, попросив его перезвонить, упоминаю Бехлера, но ни слова об остальном. Кладу телефон. Кажется, я начинаю развлекаться.
Марк выходит из ванной весь мокрый и голый. Следуя за ним по следам, оставленным на ковролине, застаю его на кухне, глотающим чай на скорую руку. Кладу ему на плечи полотенце:
– Вытрись, а то поскользнешься.
Смотрит на запястье, хотя еще не надел часы.
– Мне надо бежать. В девять часов я встречаюсь с одним швейцарцем, который делает потрясающие фотографии. Хочу, чтобы он издал у нас книгу. Но с тех пор как он начал продаваться в Японии, ему просто проходу не дают.
Энергично растирается полотенцем и отправляется за одеколоном в комнату, откуда выходит через несколько минут в безупречном костюме, белой рубашке, небесно– голубом галстуке с качающимися на ветвях кенгуру. Волосы еще не высохли. Он обнимает меня. От него хорошо пахнет.
– Давай где– нибудь встретимся и позавтракаем, детка?
Я могла бы ответить «да», что мне мешает? Однако с волнением в голосе отвечаю:
– Нет, не сегодня. Я завтракаю с одним неприятным клиентом.
Глаза выдают меня. К счастью, у Марка нет времени, чтобы обратить на это внимание. Он мимолетно целует меня в губы, хватает свои вещи и бросается вон из квартиры.
– Тогда до вечера!
Я не в состоянии ответить – настолько сильно ощущение, что я его предаю. Машу рукой в сторону двери.
До вечера.
Дон Жуана зовут Ральфом. Мы встретились в бистро «Камло» на улице Амло. Там превосходная кухня и нет меню, а скученность столиков служит своего рода препятствием для излишней близости клиентов. Идеальное место для первого свидания. Я уже сижу за столиком, когда он входит. На него смотрят – похоже, здесь хорошо его знают. На лице видны следы макияжа. Он только что с генеральной репетиции.
– Hi, there![34]34
Привет! (англ.)
[Закрыть]
Непонятно, почему я краснею, услышав его голос. Неуверенно жму протянутую руку.
– Привет!
– Итак, как насчет Бехлера? Отметим это!
Зовет официантку по имени и заказывает вино.
Так рано я никогда не пью. Естественно, об этом умалчиваю. Ральф наполняет мой бокал вином «Корнас» производства «Коломбо» – как тут устоять? – и чокается со мной.
– За нас, Клео! За все картины, которые вы мне продадите, и нашу дружбу!
Пью. Облизываю губы, не сводя с него глаз. Улыбаюсь. Он берет салфетку и вытирает полоску, оставленную вином, с моей губы. Я вздрагиваю.
– Без усов вы намного лучше… – Приблизившись, он наклоняется ко мне: – Расскажите о себе, Клео.
– You first…[35]35
Сначала вы… (англ.)
[Закрыть]
Когда он не в отъезде, то живет в Нью– Йорке, между Мэдисон– авеню и Пятой авеню. С малых лет влюблен в современное искусство, с тех пор как дедушка подарил ему игру – огромные кубы, которые, если поставить их в правильном порядке, образовывали слово «LOVE».[36]36
Любовь (англ.)
[Закрыть] Кубы поставили возле их загородного дома в Мартас– Виньярд. И запретили на них залезать. Он лишился игрушки, зато открыл для себя Индиану. А также приобрел страсть, которая более его не покидала. Второй страстью стала музыка.
– Вот так. Когда я не пою, я охочусь за произведениями искусства, которые намерен присоединить к своей коллекции. Похоже на одержимость Дон Жуана с его женщинами.
Интересно, он что, специально об этом заговорил? Протягивает мне руку помощи? Улыбка. Тысяча мелких морщинок в уголках глаз. Две ямочки.
– К несчастью, Клео, я так мало бываю дома, что даже не могу их повесить. – Смеется. – Мне недавно удалось– таки повесить картину Флейвина, которая находится у меня уже полгода. О'кей, я сэкономил на лампах! Одному Богу известно, сколько придется ждать бедному Бехлеру до того, как я найду для него место. Если только не оставлю его здесь, в студии… – Наклоняет бутылку. – Еще вина?
Я не успеваю отказаться – он уже наполнил мой бокал. Развеселившийся, будто ему только что удалась шутка, Ральф берет меня за руку. У него удивительно миниатюрные ладони, слишком маленькие для такого широкоплечего мужчины, но мягкие и теплые… Настоящие руки Дон Жуана.
– А вы? What about you?[37]37
Как насчет вас? (англ.)
[Закрыть]
Вздрагиваю от неожиданности. Убираю руку, подношу к глазам и поглаживаю ресницы. Потом естественным жестом снова помещаю ее под его ладонь.
– Папа был фотографом. Мама не работала, так как он постоянно был в разъездах, и она его сопровождала.
Я неисправима. Меня просят рассказать о себе, а я говорю о папе. Удастся ли мне когда– нибудь от этого избавиться?
– Галерея… Муж считает, что она нужна мне для развлечения, но… Это – мой единственный способ существования. И возможность избавиться от моей фамилии.
– Change it![38]38
Поменяйте ее! (англ.)
[Закрыть] Возьмите фамилию мужа…
Я думала об этом.
– О нет! В издательском деле Марк так же известен, как мой отец – в фотографии. Иными словами, я нахожусь между Сциллой и Харибдой.
– Anyway! You're doing a pretty good job! Tell me…[39]39
Как бы то ни было. У вас отличное занятие! Скажите… (англ.)
[Закрыть] – Поглаживает подбородок. Легкая небритость вполне соответствует персонажу, которого он олицетворяет. – Кстати, по поводу Бехлера, что заставило вас изменить решение?
– Мне захотелось снова вас увидеть.
Удивленная собственным признанием, я молчу. Он наклоняется через стол:
– Вы счастливы, Клео?
Что на это ответишь? Наверное, не очень, иначе меня бы здесь не было. Но мне очень приятно в его компании. Ральф встает, подавая мне руку.
– Пойдемте. Выпьем по чашечке кофе у меня дома.
Теперь о студии: когда Ральф бывает в Париже, он живет в квартире, представляющей собой нечто вроде «минималистского объекта»[40]40
В минималистском искусстве – конструкция сознания, воплощенная в материале.
[Закрыть] в сотню квадратных метров на последнем этаже дома на улице Турнель. Наружная застекленная дверь выходит на балкончик, висящий между двумя крышами, крошечный, но с паркетом из тикового дерева, подушками, гамаком, даже фонтанчиком, покрытым мхом.
В то время как он готовит кофе, я для приличия осматриваюсь. Узнаю маленького кузнечика Жермена Ришье, рисунок Венэ и еще один, Кальдера.
– А! Любуетесь моими покупками?
Он передо мной, я чувствую сильный запах арабики и чего– то пикантно– сладкого, теплого, неуловимого. Это, должно быть, его запах. Аромат сгущается, когда он касается губами моего виска. «Аби руж»?
– Пойдем на балкон?
Садится на подушки, потягивается, словно кошка на солнышке. Улыбается. Нажимает кнопку пульта. «Размышления» из оперы «Таис». Целует внутреннюю часть моего запястья. Я вздрагиваю. Как дурочка, трясусь от страха. Подмышки становятся влажными, немного кружится голова. Когда он, ничего не говоря, заключает меня в объятия и начинает поглаживать мне грудь, мозг паникует: на свету будет заметен проклятый целлюлит и то, что белье не подобрано в комплекте. Я не умею пользоваться презервативом. Но он так нежен, что ему удается справиться с моей робостью.
В то время как он на пике блаженства, я ничего не чувствую. Думаю о Марке. И плачу.
– Клео, Клео, Клео… Что мы делаем? You're so sweet…[41]41
Ты такая сладкая… (англ.)
[Закрыть]
Тронутая его тоном, таким искренним, я прижимаюсь к нему. Проводя пальцем по каждой черточке моего лица, Ральф спрашивает:
– Это впервые?
Я понимаю, что он хочет поговорить о Марке. И не решаюсь признаться из страха показаться смешной, что я в этом деле новичок.
– Будем считать, что это в первый раз…
Не придав значения нюансу, – возможно, он просто не поверил, – Ральф натягивает на нас хлопчатобумажное покрывало.
– У вас есть немного времени, чтобы побыть со мной?
Я улыбаюсь. Мне нравится, что он спрашивает меня об этом и продолжает называть на вы. Не то, что во всяких мелодрамах, где герои, стоит им переспать, сразу переходят на ты. Обняв Ральфа, положив голову ему на грудь, в запахах секса и «Аби руж», я засыпаю. В сказочной неге.
Сплю недолго. Жаль. Едва осмеливаюсь сделать движение, чтобы посмотреть на часы. Ральф переворачивается, и я, воспользовавшись этим, встаю.
– Клео?
– Мне нужно в ванную комнату.
– Чистые полотенца висят над ванной.
Открываю кран до отказа. Теплые струи воды пробуждают мое тело от бесчувственности. Понемногу начинаю осознавать абсурдность ситуации. Я беру на себя инициативу, приглашаю на завтрак мужчину, которого рассматриваю как возможного любовника чисто в экспериментальных целях. И с этого момента теряю над собой контроль, а он делает за меня всю работу… Приведя меня именно к тому, чего я хотела. Правда, в своем темпе, отличном от моего. Слишком быстро. С другой стороны, дело сделано.
Когда я одеваюсь, мне кажется, что я все еще ощущаю запах Ральфа на своей одежде. А вдруг Марк почувствует его? Нужно переодеться.
– Ральф? – Сидя на корточках перед ним, слегка трясу его за плечо. – I have to go![42]42
Мне надо идти! (англ.)
[Закрыть]
Он приподнимается, опершись на локоть. Волосы растрепаны, лицо сонное, как у ребенка.
– Уже?
Поглаживаю мочку его уха.
– Мы можем еще встретиться…
Ни вопрос, ни утверждение. Что– то среднее. У Ральфа растерянный вид.
– О'кей! Я позвоню вам.
– Нет. Я сама позвоню. – И чтобы оправдаться: – Знаете, муж…
Раздосадованный, он произносит:
– Но если я захочу поговорить с вами, Клео? Мне уже вас не хватает! – Улыбается.
Это уж слишком. Он явно преувеличивает.
– И вообще, я клиент!
Хитрец. Он только что нашел решение, которое устраивает обоих.
– Хорошо. Тогда созвонимся.
Обнаженный, встает и идет проводить меня до дверей.
– До скорого свидания, моя Таис. – Его рука обвивает мою шею. – До очень скорого.
* * *
Спустившись вниз, я включаю мобильный. Три непринятых звонка. Один и тот же номер. Марк пытался со мной связаться.
– Куда ты пропала?
Пронесло: в его голосе нет ни капли подозрительности. Только нетерпение. Нужно проявить изобретательность.
– Я была в «Опере»… За кулисами. Дон Жуан настоял, чтобы я зашла его проведать.
– Кто? Этот певец?
– Я продала ему Бехлера.
Тишина. Потом:
– Ты могла бы предупредить, что ужинаешь с Дон Жуаном! Я бы устроил слежку! – У меня влажные ладони. Марк разражается смехом: – Шучу, детка! Через час заканчиваю. За тобой заехать?
– Отлично! Мне как раз нужно повесить картины. Поможешь?
Не дав ему возможности ответить, вешаю трубку, влетаю домой, чтобы нацепить джинсы и рубашку, оставляю вещи в химчистке и захожу выпить кружечку пива в местное кафе, где полно народу и накурено, с целью избавиться от запаха мыла… который в шесть часов вечера явно вызывает подозрения. Жизнь стала сложной.
Я вкусила запретный плод. Волнение в ожидании встречи, страх не понравиться, быть недостаточно красивой, не сказать то, что он хочет услышать. Такое чувство, что все поставлено на кон при невозможности определить, что же представляет собой это «все». Дрожащие руки, когда я беру стакан или чашку. Слова приходят на ум не так, как хотелось бы: в другом порядке они имеют другое значение. Темные пятна от пота, все эти проявления жизни тела, которое есть не что иное, как сочетание гормонов, не поддающихся какому– либо контролю. Посредством таких «приливов» оно передает сообщение, невозможное для формулировки: «Мы здесь для того, чтобы совокупиться». И еще эйфория от нового запаха, который узнаешь по оставленному шлейфу или нюхая одежду… а потом ищешь во всех укромных местечках собственного тела. В него погружаешься, в нем теряешься и избавляешься от него лишь с помощью тщательного мытья. Он очень опасен. И речи быть не может о том, чтобы принести его в дом, дома – свой законный запах, наш запах. Так что приходится хранить его в памяти, вспоминать о нем, пряча улыбку. В первую очередь речь идет о сексе. К этому все и идет, но когда это случается, спрашиваешь себя: «Зачем?» Даже грустно, что все произошло так быстро. Путешествие намного приятнее пункта назначения. Говоришь себе, что можно все начать снова, что в следующий раз будет лучше. Но будет ли он, следующий раз? Так в твою жизнь входит новое чувство – страх больше не увидеться.
– А как насчет того, что находится ниже пояса во всей этой истории?
У Майи навязчивая идея насчет секса, особенно когда речь идет о других людях.
– Как обычно.
– Лучше, чем с Марком?
– Нет. Обычно. Не отстает.
– В чем тогда смысл?
– Во всем остальном.
Майя не понимает. В отличие от меня.
Находясь в галерее, я часами слушаю второе действие второго акта оперы «Таис». И не спускаю глаз с телефона. Музыка оживляет ощущения, пережитые на балконе дома на улице Турнель: кофе, «Аби руж», руки Ральфа, обещание увидеться снова. Улыбаюсь помимо собственной воли. Чуть не плачу. Необъяснимо. Никаких обещаний не было. Телефон молчит. Я запрещаю себе звонить. И отправляюсь в магазин, чтобы купить себе кружевное белье: стринги и бюстгальтер. Розовое. В крайнем случае порадую Марка.
Я должна позвонить. Нет, он должен. Я? Он? Мы на этот счет не условились. Может, он ждет моего звонка. Даже не пришел за своей картиной. А если она ему больше не нужна? Я уже была готова вернуться к рассудку, избавиться от томления мидинетки и позвонить, чтобы узнать, когда он намеревается забрать своих ангелочков, но в это время на мобильном высветился его номер.
– Hi, there…[43]43
Привет… (англ.)
[Закрыть]
– Неу…[44]44
Привет… (англ.)
[Закрыть]
И ничего больше. Тишина. С обеих сторон чувствуется неловкость. Спрятавшись за щитом своих профессиональных обязанностей, я делаю первый шаг.
– Что насчет картины?
Ральф смеется:
– Ах да, картина…
Еще ни в одном «да» за всю мою жизнь мне столь явно не слышалось «Черт возьми!».
– Риск картину! It's a done deal.[45]45
К черту… Это дело решенное (англ.)
[Закрыть] Увидимся в двенадцать…
Фраза не заключает в себе ни императива, ни вопроса. Увидимся в двенадцать. Точка. Где?
– В студии.
– Позавтракаем потом?
– У меня мало времени… В постановке кое– что поменяли. Я должен вернуться к двум часам.
Значит, не позавтракаем.
– See you there![46]46
Увидимся там! (англ.)
[Закрыть]
Повесил трубку. Надо же, какая самоуверенность! Можно подумать, что роль переходит в его личную жизнь, или, наоборот, он так хорош в этой роли, потому что таков по сути. Обольстительный мачо. Чувственный диктатор. Дон Жуан собственной персоной покидает сцену и выходит на волю. И это работает!
С неожиданно легким сердцем я, непонятно отчего, порхаю по галерее, убивая тот час, что отделяет меня от свидания. В туалете подвергаю себя драконовскому осмотру, заштукатуривая все, что только можно замазать с помощью косметики. Потом нахожу, что у меня вид старой куклы, и стираю нанесенный с таким усердием макияж, оставив лишь немного пудры, чуть– чуть розовых румян и прозрачного блеска для губ. Мое лицо больше не выносит гламура. Во всяком случае, не среди бела дня.
Включаю автоответчик, сигнализацию, закрываю галерею и бодрым шагом семилетней девчушки направляюсь в сторону Бастилии. Вовсе не для того, чтобы позавтракать или выпить чашку кофе. Без какой– либо иной причины, кроме как броситься в пасть волку, не являющемуся моим мужем.
Невероятное ощущение. Преодолев собственную цензуру, я будто повзрослела.
* * *
Второй раунд с Ральфом оказался более содержательным. Во– первых, он открыл мне дверь в черном шелковом пеньюаре. Во– вторых, даже не поздоровавшись, – впрочем, он сделал это по телефону, – он жадно завладел моими губами, носом, ресницами…
– Ве11е figlia dell'amore![47]47
Прекрасная дочь любви! (ит.) Здесь и далее слова из оперы Верди «Риголетто».
[Закрыть]
Влажными губами Ральф шепчет мне на ухо слова, доносящиеся из динамиков музыкального центра:
– Schiavo son de'vezzi tuoi…[48]48
Я – раб твоих прелестей… (ит.)
[Закрыть] Растягивает слова. Итальянский заставляет меня трепетать. Его рот. Тише продолжает:
– Con un detto sol tu puoi…[49]49
Одним своим словом ты можешь… (ит.)
[Закрыть]
Тише. Еще тише. Прочь от избитых путей.
– Le mie pene consolar…[50]50
утешить мои страдания… (ит.)
[Закрыть]
Представить невозможно, какое это блаженство, когда тебя щекочут языком между пальцами ног. Новая эрогенная зона на большом пальце. Моя рука ползет по его животу вниз.
– vieni et senti del mio cor…[51]51
Приди и почувствуй биение моего сердца… (ит.)
[Закрыть]
Я сдаюсь.
– Il frequente… Palpitar.[52]52
Частое… Биение (ит.)
[Закрыть]
Да. Секс как единственный способ самовыражения. Половые выделения вместо росписи.
Чистокровная лошадь под седлом жокея. Пересекает финишную отметку. Смесь силы и благородства. Мне это нравится. Я не думаю о Марке. Не думаю о Ральфе. И тем более о Верди. Я думаю о себе. О себе. Победительнице.
Когда все заканчивается, Ральф приносит мне стакан сока. В другой руке держит что– то, а после с нежностью кладет мне на живот:
– Возьмите, Клео, я купил вам цветок!
Меня захлестывает волна нежности, он наклоняется и целует меня в подмышку. Оба улыбаемся. Сжимаем руки, и он подносит мою ладонь к губам. Снова улыбаемся.
– I got to go.[53]53
Мне нужно идти (англ.).
[Закрыть]
Он исчезает в ванной комнате, выходит оттуда одетый и еще мокрый. Я любуюсь лежащим на моем животе розовым бальзамином в крошечном горшочке. Такая хрупкость после столь неистовых перипетий. Ральф льет на него немного минеральной воды и промокает пальцем капельку, смешанную с землей, которая остается на моей коже.
– Чао, Джильда! Когда будете уходить, просто захлопните дверь!
Улетел.
Риголетто тоже замолчал. Невыносимая тишина. Отсутствие Ральфа, который заполнял собой пространство, для меня болезненно. Я принимаю душ и убегаю.
* * *
– Теперь ты разводишь растения?
Марк возникает передо мной, словно статуя Командора. Я не заметила, как он подошел.
– Правда, забавный? Я купила его… на распродаже у набережной.
После виновности, утаивания теперь еще и ложь. Она не уменьшает первой, но служит второму. Но Марк ни о чем не догадывается. Стоя передо мной, он играет прядью моих волос, загибая ее за ухо.
– Знаешь, детка, ты прямо светишься! От тебя исходит… внутренняя радость. Я давно не видел тебя такой!
Осторожно! Тело выдает меня. Лицо. Поведение. Я знаю Марка. Он сейчас спросит, что повлекло за собой такие изменения.
– Это пчелиное молочко. Я была такая измотанная, что решила принимать витамины.
Обнимая Марка за плечи, я одариваю его лучезарной улыбкой.
– Ты действительно находишь, что я стала лучше? Это так приятно!
Сколько времени он не делал мне комплименты? Марк замечает волоски в подмышках, целлюлит, обвисший живот, это да. А еще прыщи. Но до сих пор мое внутреннее сияние было ему безразлично. И тем не менее муж хвалит мою внешность после двенадцати лет совместной жизни! Я польщена. Счастлива.
– Ты с кем– нибудь встречаешься?
Вздрагиваю.
– Да нет же, ни с кем я не встречаюсь!
Теперь удивлен он. Бросает на меня странный взгляд.
– Я по поводу витаминов: ты встречаешься с доктором, диетологом?
Идиотка. Сумасшедшая. Такими вот поспешными ответами и выдают себя.
– Нет, зачем?
Глажу его по спине. Нужно установить физический контакт. Поддерживать связь. Сделать усилие.
– Знаешь, детка… У тебя вроде бы получается, но… Лучше все– таки, чтобы этим занимался профессионал.
Я смотрю ему в глаза. Не могу определить, поверил он или начинает в чем– то сомневаться. Марк улыбается, прижимает меня к себе, целует. Нежно. Чувствуя себя комфортно в его теплых объятиях, я испытываю отвращение к собственной двуличности.
– Пойдем ужинать?
Я чувствую зверский аппетит. Ничего за день не съела.
– Мне нужно кое– что закончить, а потом… я не очень голодна.
Не осмелюсь провести пару часов с ним вдвоем в ресторане. Еще слишком рано. Пребывая во власти воспоминаний о Ральфе, которые я хочу удержать, сберечь и лелеять в полном душевном спокойствии, я ощущаю потребность в одиночестве. Необходимо дать рассудку время на то, чтобы переключиться с одного объекта на другой, при этом никого не предав. Марк имеет законное право на мое внимание, но на данный момент я не готова ему его предоставить.
Мне нужен промежуток в несколько часов между близостью с двумя мужчинами.
– Ладно. – Огорченный голос, плечи опущены. Он раздосадован. – Тогда я иду домой. Встретимся там.
Чтобы загладить свою вину, я целую его.
– До скорого, Марк! Я люблю тебя.
Он почти восторженно смотрит на меня, вдохновленный. Улыбается.
Я с удивлением ловлю себя на мысли: насколько же легко быть стервой!
Через час я уже вхожу в квартиру. Час – это компромисс, который я себе позволила, чтобы дать флюидам моего любовника испариться, и в то же время не насторожить мужа. Прийти позже было бы неблагоразумным. Оставаясь один слишком долго, Марк начнет задумываться, задаваться вопросами. Однако у него есть особенность, которая сегодня сослужит мне неплохую службу: Марк абсолютно уверен в себе, у него никогда не было и намека на ревность. И мне совсем не хочется ее вызывать.
Не успеваю вставить в дверь ключ, а Марк уже открывает ее. Протягиваю ему бутылку калифорнийского шардоннэ, купленного в винном магазине рядом с домом. Он улыбается. Забавно. Будто я, придя в гости, приношу вино. Я так никогда не делала – обычно мы заказываем вино у производителей напрямую. Секунду я раздумываю, не совершила ли ошибку: не добавила ли я своим спонтанным жестом уверенной в себе женщины новых подозрений? К счастью, нет. Марк снова улыбается, довольный моей инициативой. Она внесла некоторую пикантность в нашу повседневную жизнь.
– Как вкусно пахнет!
– Спагетти вонголе. Я не сомневался, что их запах заманит тебя домой!
Открываю вино и протягиваю ему бокал. Наши пальцы встречаются.
Во время ужина Марк рассказывает мне, как провел день. Когда мы едим десерт, он расспрашивает меня о том же, я сажусь к нему на колени. Видя, что он смотрит на меня с вожделением, я расстегиваю платье, не мешая ему упасть на пол.
Потрясающий эффект от пчелиного молочка.
Лежа в постели, я пишу эсэмэску Ральфу с пожеланием спокойной ночи.
Как в машине, так и пешком все дороги ведут меня к Бастилии. На улицу Турнель. В половине случаев я делаю крюк. В надежде увидеть Ральфа. Я не наивная дурочка. И не собираюсь обманываться. Он начинает занимать слишком много места в моей жизни.
– Ты меня слушаешь?
Стоящая передо мной Майя выражает нетерпение.
– Что?
– Слушаешь, что я тебе говорю в данный момент? Готова поспорить, ты не сможешь повторить! – Зеленые глаза мечут молнии. Она ненавидит рассеянных собеседников. – К тому же ты ничего не ешь.
Я неубедительно перебираю листья шпината в тарелке. Дверь ресторана открывается, я оглядываюсь. Черный силуэт высокого мужчины. Мне кажется, что это Ральф. Но я ошиблась.
– Хочешь, повторю свои слова: «Ты влюбилась».
– Да нет…
Почему я отрицаю очевидное?
– Точно тебе говорю!
– Неправда. И вообще я не понимаю, как ты можешь это утверждать, если ничего не смыслишь в людях!
Напрасная агрессия. Досадую на себя. Но Майя хорошо держится.
– Может, и так, но это не важно. Ты, девочка моя, ведешь себя как животное!
Она с ума сошла. Я смотрю на часы. Через тридцать пять минут я буду с Ральфом.
– Ты слушаешь меня?
Я спрашиваю себя, как меня угораздило пригласить ее позавтракать.
– Ты ведешь себя как самка ньюфаундленда в горячке.
Хочет задеть меня.
– Гормональный взрыв виден невооруженным глазом.
Не хватало только, чтобы меня накручивали. Осталось двадцать девять минут. Вытаращенные глаза подруги требуют ответа.
– Ну и что?
Смеется:
– Ничего. Просто смешно видеть тебя такой, вот и все.
Смешно? Это словечко, вылетевшее из круглого оранжевого ротика, заставляет меня улыбнуться. Она продолжает говорить, смакуя обидные эпитеты. Взволнованная, потряхивая длинными кудрями, она легонько хлопает меня по плечу:
