Текст книги "Крестовый поход в лабиринт"

Автор книги: Валентина Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Все расходы пополам. Две пачки покупаешь ты, две я. Потом обмениваемся.

Зря я вступила в пререкания, но уж очень не хотелось возиться с румяным откормленным Дедом Морозом и его доверху набитым мешком подарков, с замиранием сердца разглаживая мокрые складочки, норовящие разъехаться в разные стороны, причем с образованием рваных ран. Наташка тут же вскипела, заявив, что на меня не угодишь. Общими усилиями и несколько раз кряду салфетки возвращались на стенд, затем переходили в ее корзину, оттуда плюхались в мою. Далее маршрут их следования повторялся. Своеобразие Наташкиных начинаний в том, что все они отрабатываются на мне. Вернее, мной. Ринувшись, как в омут, в новое увлечение, подруга быстро остывает, тогда как я упорно двигаюсь к высотам мастерства. Как бы то ни было, вопрос с плащом, косившим под верхнюю одежду рыцаря-тамплиера, затерялся на задворках памяти.

3

Во вторник, пожертвовав обеденным перерывом, я сорвалась с работы в больницу, благо Наташка с машиной предусмотрительно торчали у проходной.

Больница оказалась целым городом со своей микроструктурой. Травматологическое отделение нашли не сразу. Неопытные посетители-новички сами искали нужные им корпуса, а отдельные экземпляры гуляющего по своим делам персонала были либо глухими, либо просто неразговорчивыми. Даже Наташка возмутилась упертостью коллег. И что вообще за привычка у людей, чуть чего, сразу посылать друг друга в главный корпус? В том числе с жалобами. Мы как раз шли оттуда, пытаясь определить верное направление поиска.

Народная мудрость права – всему есть предел. Причем не только терпению. Антипову Галину Андреевну мы все-таки нашли и как раз в тот момент, когда ее перевозили из одной палаты в другую. Реанимационный период благополучно закончился, только сама она об этом еще не знала – спала под воздействием лекарственных препаратов. Шапочка белых бинтов на голове выгодно отличалась от желто-воскового цвета лица. Огромные черно-синие круги под глазами отнюдь его не оживляли. Честное слово, в тот момент, когда мы обнаружили ее в лифте, женщина выглядела куда краше.

– Так. Вы родственники? – требовательно обратилась к нам молоденькая девчушка, к моему великому изумлению оказавшаяся лечащим врачом.

На всякий случай я это подтвердила – испугалась, что выставят за дверь.

– Нет! – категорично заявила опытная Наташка, толкнув меня локтем. – Мы по линии общественности. Родственников у Антиповой не имеется.

– Ну тогда даже не знаю… – нахмурилась девчушка. – Нужны памперсы, пеленки и сиделка. Больной требуется постоянный уход, а ухаживать у нас некому. Поговорите там с вашей общественностью, пусть выделят деньги на эти цели. Можно решить вопрос ухода с медсестрами, но только за отдельную плату.

– Стоило больную так мучить, чтобы потом на стадии улучшения быстренько уморить! – не сдержалась я. – Надо же, как ловко наша бесплатная медицина прикидывается бедной родственницей. Да здесь работают такие же олигархи, как и в других отраслях. И также не платят налоги на улучшение социальной политики государства, в том числе в области медицины.

На сей раз Наташка двинула меня в бок сильнее. Я сразу смолкла и сконцентрировалась на будущем синяке. Подруга начала расспрашивать про диагноз и перспективы Антиповой на самое ближайшее время. В частности, сможет ли она хотя бы говорить. Девчушка пожала плечами. Тогда Наталья поинтересовалась, можно ли получить постоянный пропуск к больной в любое время суток. Та милостиво кивнула и выразила готовность его немедленно выписать. На предъявителя или конкретно на Наталью, если она сию минуту предоставит свои данные: рабочий день у врача официально закончился еще вчера, с утра она уже в отпуске. Наташка с готовностью полезла во внутренний карман пиджака, где у нее хранилась непочатая пачка бумажных платков, дабы немедленно записать на одном из них свои координаты…

То, что произошло дальше, заставило забыть о своих травмах всех, кто явился свидетелем этой незабываемой картины. Две медсестренки вместе с врачом ахнули и шарахнулись в сторону, пытаясь увернуться от денежной лавины, по мановению волшебной Наташкиной руки веером взмывшей вверх и благодатным листопадом осыпавшейся на чистый серый линолеум. Часть купюр улеглась на две ближайшие кровати. Одну, задержавшуюся в процессе кружения вокруг своей оси, я из чистого хватательного рефлекса нечаянно поймала.

Сначала опомнилась больная, кровать которой стояла в раздражающей близости от раковины. Презрев опасность повторного перелома загипсованных верхних конечностей, она попыталась пристроить свалившиеся на нее деньги ближе к сердцу. При этом даже не охнула. Плохо соображая, я ей помогла. Но тут, к счастью, опомнилась Наташка и не своим голосом заорала: «Руки прочь! Это общественные деньги! Они на похороны!» Я тут же выронила на кровать стодолларовую купюру, которой пыталась смести основную кучку к травмированной захватчице.

Первый раз в своей жизни я оказалась расторопнее Наташки: активно ползала по больничной палате, собирая разбросанные деньги, сгребала руками, совершенно не заботясь о сохранности купюр, швыряла их в пластиковый пакет с ручками, в котором лежали фрукты для Антиповой. Приложив пальцы к виску, Наташка напряженно отслеживала ход урожайного процесса. В открытую дверь заглядывали любопытные, изменив первоначальное намерение прошествовать мимо по своим делам. Притормозив, каждый делился своими собственными объяснениями увиденного. Больше всего мне понравилось следующее: прооперированная больная, переведенная из реанимации, сорит деньгами из своего личного матраса, вместе с которым по «скорой» и поступила. Сама Галина Андреевна никакого интереса к денежной шумихе не проявляла. Несколько раз дрогнули веки, но глаза она так и не открыла. Впрочем, до нее тоже никому дела не было.

– С кем решить вопрос о дополнительном уходе за больной? – сдувая со лба челку, поинтересовалась я у молоденького хирурга-травматолога, совершенно забывшей о том, что она очень торопится домой. Еще со вчерашнего вечера.

– К старшей медсестре подойдите… – голосом автоответчика сообщила врач. И, поморгав, добавила: – У нее же можете приобрести памперсы и пеленки. Чтобы не таскаться с ними сюда из магазина. И может быть, вам стоит решить вопрос об отдельной палате?

– Деньги на похороны! – ожила Наташка.

– Ну, я думаю, с их помощью до этого не дойдет, – вежливо заметила девчушка. – Меня Екатериной Дмитриевной зовут. Я буду в ординаторской. Как освободитесь, зайдите, я выпишу постоянный пропуск. Сегодня Антиповой ваша передача не понадобится. Оставьте записочку с ее фамилией и номером палаты в пакете и…

– Я сама все сделаю, Екатерина Дмитриевна. Один холодильник в холле размораживается, второй мастера ждет, – с небольшим акцентом заговорила полная темноволосая медсестра.

– Деньги на похороны, – не успокоилась Наташка и отняла у меня пакет. – Мы с передачей завтра зайдем, когда холодильник разморозится. А где кабинет старшей медсестры?

Кабинет нашли без проблем, но он существовал отдельно от старшей медсестры. Сорок минут мы просидели на топчанчике, разъясняя всем желающим свидеться с ней, что кабинет закрыт. Таких упертых, как мы, не было. Получив информацию, все тут же уходили, через пять минут подходили новые. Наташка пыталась поискать старшую медсестру на посту и среди людей в белых халатах, но никто не мог вспомнить, когда ее видели в последний раз.

Она появилась тогда, когда мы ее уже перестали ждать и готовились уйти. Я искала в Наташкиной сумке пропуск, который, как она уверяла, сразу же по получении отдала мне, что я категорически отрицала. Наташка рылась в моей. Заметив дородную крашеную блондинку, уверенно остановившуюся у кабинета с небольшой кучкой документов, мы разом прекратили поиски и уставились на нее во все глаза.

– Вы ко мне? – строго поинтересовалась она, доставая из кармана ключ. Мы синхронно кивнули. – У меня рабочий день уже кончился, со всеми вопросами завтра.

– А вы доллары принимаете? – игнорируя замечание, поинтересовалась Наташка таким тоном, что в глазах старшенькой мелькнула растерянность.

– Заходите. – Пройдя вперед, она оставила дверь открытой. Присаживаться не предложила. Не очень-то и хотелось, насиделись уже.

– Тридцать восьмая палата, Антипова, – четко отрапортовала Наташка. – Расценки я знаю. Здесь сто пятьдесят долларов за пять дней ухода плюс памперсы с пеленками. Екатерина Дмитриевна в курсе, что непонятно, уточните у нее. Что непонятно ей, уточните у зав. отделением, что непонятно… Впрочем, все достаточно понятно. Кроме одного: где постоянный пропуск? Ах, да! Я же его во внутренний карман пиджака сунула. Свято место пусто не бывает.

Не помню, попрощались ли мы со старшей медсестрой. Она-то точно попрощалась. Но Наташка, опасаясь проявления с моей стороны праведного гнева, немедленно вылетела из кабинета, а мне вообще было не до чего, я пыталась сообразить, куда дела свой мобильник.

Со второго этажа мы спускались бегом. Наташка правильно рассчитала. Зачатки моего праведного гнева при таком галопировании быстро развеялись, перевели дух только на улице.

– Ир, я не брала этих денег, вот те крест! – Наташка размашисто перекрестилась. – Но то, что они принадлежали Светлане Владимировне, не тем будь помянута, не сомневаюсь. Когда она мне их пихала, я еще подумала, что деньги принято преподносить в конвертике, независимо от того, возьмут их или нет. У нее они так пачкой и были зажаты в руке. Хотела сделать замечание, да подумала, неправильно поймет.

– Так в конвертики она свои распоряжения на случай смерти положила. Один из них разорвала и выкинула. А третьего у нее, наверное, не было. Кроме того, в конвертике не видно размера благодарности за выполнение просьбы. Боялась, что не оценишь и откажешься.

– Да говорю же тебе, я и отказалась!

Наклонив голову, Наташка задумалась. Я бестолково топталась рядом. Впрочем, нельзя сказать, что совсем бестолково, попутно нащупала в кармане мобильник, только не свой, а Наташкин. Очень захотелось проверить и ее карман.

– Вот! – Наташка мгновенно преобразилась. – Вот когда покойница сунула мне деньги, которые ей девать было некуда! Я выскочила на минутку, чтобы передать с оказией наверх три истории болезни с заключениями. Эту оказию ты знаешь – Дашка. Ей все равно по пути, о чем она известила кого-то на весь первый этаж. Голос у нее такой. И дурацкая манера разговаривать с людьми из разных точек коридора, независимо от удаленности. Но процедурная из нее – классная. Так берет кровь из вены, что и не догадаешься. Прямо технически оснащенная вампирша. Короче, пока я отсутствовала, моя подопечная открыла шкаф и подложила мне во внутренний карман «свинью».

– А куда же еще? – удивилась я. – В сумку ты наверняка бы перед уходом заглянула. Хотя бы для того, чтобы достать косметичку и подкрасить губы. А внутренний карман пиджака часто не навещают. И не старайся убедить меня в своей честности, я твою натуру лучше тебя самой знаю. Признаться, сначала меня другое выбило из колеи: зачем больной, готовящейся к сложной операции, брать с собой в больницу большую сумму денег? Логичнее было взять с собой все то, за чем мы ездили к ней домой. И в первую очередь иконку. Но в ходе ползания по палате у меня возникла догадка: эти деньги она намеревалась передать душеприказчику. Возможно, на похороны, о которых ты мне все уши прожужжала. Мало ли… Заранее не получилось. Ты сама говорила, что он только сегодня вернулся в Москву после длительного отсутствия. Наверное, существовала договоренность, в силу которой он должен был заехать к ней перед операцией… Нет, тут что-то не так. Операция назначена на сегодняшний день – вторник. В таком случае, Алю Брехту…

– Альбрехту!

– Как скажешь. Словом, ему следовало прибыть к Светлане Владимировне еще вчера.

– Почему вчера? Можно было бы и сегодня. Операция планировалась на три часа, утром он вполне мог к ней прорваться. Да что мы морочим себе голову? Можно ему позвонить…

Я оглянулась по сторонам в поисках лавочки. Надо же! Значит, ошиблась – еще не насиделись.

Лавочки были заняты. Полностью или частично. Ни то, ни другое не устраивало. Угадав мое намерение, Наташка заявила, что ей осточертело даже то, что прилагается к больничным корпусам и именуется «территорией», и потянула меня прочь. По мере возможности переводя дух, я делилась с ней своими соображениями – не стоит пока сообщать Брехталю о полученных деньгах. Если возможно, напроситься на встречу, отвезти ему очки, кошелек с тремястами рублями и белье покойницы. Вопросы буду задавать я. По ходу беседы увидим, что делать. Уж очень странная ситуация вырисовывается.

Подруга не преминула очередной раз влезть с коррективами имени душеприказчика:

– Альбрехт!!! Ир, ну неужели трудно запомнить?

– Нет, – согласилась я. – Не трудно. Но Альбрехту тоже не стоит сообщать о деньгах. Пока не узнаем, чего он стоит. И вообще, мне пора возвращаться на работу, созвонимся позднее.

4

Позднее я не узнала Наташку по телефону. Подруга говорила не своим голосом. Скорее, даже не говорила, а шипела. Она не обиделась, когда я, признав ее после официального представления («Ты что, сбрендила, своих не узнаешь?!») весело намекнула, что надлежит не возмущаться, а радоваться от всей души – богатой будет.

– Напоминаю, деньги не брала, – перешла подруга со зловещего шепота на мирный. – Есть новости, но не по телефону. Можешь удрать пораньше и приехать ко мне?

– Не могу. У меня деловая встреча.

– Ну, если гора не идет к Магомету…

– Я не гора!

– Вот деловая! Можно подумать, я Магомет! – Наташка перешла на свой обычный режим вещания. – Ладно, я сегодня последний день работаю. Руководство пошло навстречу в надежде, что я отсижусь пару месяцев дома, поумнею и пойду навстречу ему. Грубо говоря, добровольно вернусь на свою каторгу. В чем лично сама я очень сомневаюсь. Завтра еще наведаюсь в свой казенный дом, но только на машине. Кое-какие мелочи надо забрать. А часам к четырем ты не освободишься? И заодно уж на завтрашнее утро.

Я огрызнулась, выдвинув в качестве ответной инициативы возможность воспользоваться ее дурным примером и тоже уволиться с работы. Формально – по собственному желанию, фактически – очень даже принудительно. В конце концов найдется для меня в перспективе свободной местечко. Где-нибудь на паперти.

– Не найдется! – отрезала Наташка. – Все уже схвачено. Последнее я застолбила. Но если хочешь, пойдем по миру вместе. Так и быть, составлю компанию. Спасибо тебе большое за моральную поддержку, кажется, я пришла в себя и снова пытаюсь определить свое место в жизни. Оно у меня, кстати, не одно. Я хочу сказать, не только кюхе, кирхен и выросший киндер. И хватит отвлекать меня от дела. Встречаемся в половине шестого у памятника моему долготерпению. Я познакомлю тебя с человеком со сложносочиненной кличкой Альбрехт. Чувствуешь, как легко произносится? Повторение – мать учения. Железное правило усидчивых второгодников. Будут изменения – созвонимся.

В другое время я оказала бы подруге достойное сопротивление. А просто из вредности. Ее собственной, разумеется. Но другого времени в данный момент у меня не было. Не намечалось и никаких деловых встреч, это я слегка приврала. На самом деле ожидала, когда привезут ряд согласованных и подписанных документов, но их вполне могла принять секретарь. И мне очень хотелось посмотреть на душеприказчика пожилой женщины, которую так и не довелось увидеть при жизни.

Насчет конкретного места встречи подруга погорячилась. Памятник ее долготерпению успели снести. В отличие от кинотеатра, рядом с которым он в свое время притулился. Свое почетное название «памятника» раздолбанный киоск с мороженым получил лично от Наташки. Как-то подруга поджидала меня рядом с этим хранилищем прекрасного, внося весомый вклад в дело реализации мороженой продукции. Я задерживалась. Подруга, не особо расстраиваясь по этому поводу, раз за разом покупала новую «последнюю» порцию и очень удивлялась тому, что киоскерша на глазах теряет свое лицо, а вместе с ним моральный облик столичного продавца. Когда женщина очередной, но действительно последний раз нырнула за приснопамятным десятым рожком пломбира, Наташка забеспокоилась: выныривать она не торопилась. На улице было сущее пекло, в киоске – ад, но, как позднее выяснилось, окосевшая от систематического утоления жажды дешевым портвейном продавщица нашла выход из положения, использовала далеко не новую рекомендацию: «Держи голову в холоде, а ноги – в тепле. В конце концов, невменяемую киоскершу вытащили на волю с помощью скучающего в дозоре милиционера, а Наташка стойко оберегала чужое добро от еще более чужих рук вплоть до прибытия истинной хозяйки. Благо номер ее телефона значился на внутренней стенке киоска, а со скоростью прибытия на точку она обскакала даже меня. В знак особой своей благодарности женщина преподнесла Наташке очередной рожок.

На сей раз получилось так, что я опередила всех участников предстоящей встречи. Некоторое время безуспешно искала памятный киоск в надежде, что его перепрофилировали или просто перенесли немного в сторону от главного входа в кинотеатр. Попутно ругала подругу, не удосужившуюся сообщить новое место стоянки киоска. Вскоре поиски завершились находкой, правда, другого рода – я нос к носу столкнулась с Наташкой. Подруга грустила, прощаясь с мечтой о прекрасном пломбире, которая привела ее, паломницу, на встречу раньше установленного времени. Грусть быстро трансформировалась в раздражение. Наташка открыто возмущалась тем, что отсутствие мороженого рядом с кинотеатром – явный признак отсутствия в стране культуры. Ее любовь к этой ледяной сладости граничит с безумием. В результате на какое-то время мы забыли об истинной цели своего появления на этом историческом месте. Подруга страдала, я пыталась ее утешать. Иными словами, била на жалость к тем, кто, разнесчастный, вообще не знает, что такое мороженое. Те же не раз помянутые применительно к разным случаям дикие аборигены в диких дебрях Амазонки, например. И ничего, как-то ведь живут.

– Потому и дикие! – вяло сопротивлялась Наташка. – И разве это жизнь?

Но мои доводы все же сыграли свою положительную роль. Подруга склонилась к тому, что она находится в более выгодном положении, чем аборигены. Жалость к ним пересилила, но тут подскочил какой-то мачо с дипломатом в руках и снова задел за больную струну Наташкиной души:

– Простите, вы не подскажете, где-то здесь должен быть синий киоск с мороженым?

– Его украли, – вновь настраиваясь на мрачный лад, буркнула Наташка и принялась за старое. Мачо чертыхнулся. А может, и того хуже, я толком не разобрала, ибо прозвучало это на иностранном языке – подозреваю, грузинском или армянском. Мне ни один не известен.

Мелодия военного марша из Наташкиной сумки меня насторожила. Реквием по мороженому уже поднадоел, но на горизонте высветилась возможность новой волны страданий, которой подруга непременно окатит не вовремя подвернувшегося слушателя. А через пару секунд я с открытым ртом наблюдала увлеченный телефонный разговор, происходивший между Наташкой и мачо. Он стоял в паре шагов от нас и надрывался так, как будто находился на противоположном конце земного шара. Наташка не отставала. Стоя спиной друг к другу, оба громко возмущались отсутствием киоска на запланированном пятачке. При этом мачо так активно жестикулировал, что я серьезно обеспокоилась за дипломат. Немногочисленный народ, спешивший занять свои места в кинотеатре, обходил беседующих сторонкой.

Первая попытка обратить Наташкино внимание на собеседника успехом не увенчалась. Грубо говоря, она мне просто дала по рукам, скроив при этом такую зверскую физиономию, которой позавидовали бы дикие аборигены диких дебрей дикой Амазонки, исполняющие дикий ритуальный танец удачной охоты на крокодила. Да что там аборигены! Сам крокодил бы обзавидовался. Выхода у меня не было, и я предприняла вторую попытку привлечь разумное внимание подруги – держась на расстоянии, шарахнула ее своей сумкой по плечу. И сразу нашла понимание. На короткое время Наташка заткнулась и, разумеется, услышала голос «мачо» не только из мобильника, но и в живую, прямо за своей спиной.

Оборачивалась она очень медленно и очень напряженно, не забывая «дакать» и кивать головой в такт объяснениям мачо, на какой по счету ступеньке лестницы, ведущей к главному входу в кинотеатр, он будет стоять. Его дипломат больше не мотался из стороны в сторону, просто спокойно покачивался в левой руке, и я подумала, что в данный момент его обладатель уже не опасен. Не знаю, о чем подумала Наташка, но она скроила виноватую мину. Зря. Я и не думала обижаться, потому как все понимала. Попробовал бы кто отнять у меня коробку конфет с ликером! Я от души улыбнулась подруге, благословив ее на решительные действия.

Мачо все еще определялся со ступеньками, когда Наташка, отключив мобильник, подошла и легонько постучалась в его спину. Реакция у него была молниеносная. Хорошо, что я невольно, но удачно оказалась на подхвате. Он так лихо развернулся, что подруге не пришлось выбирать, куда лететь…

Следующая минута была минутой Наташкиного кратковременного торжества и моего длительного испуга. Мачо извинялся с такой необузданной силой, что даже мне, пользующейся Наташкой как щитом, приходилось туго. В какой-то момент я поняла, что силы мои на исходе, и испытала искушение присесть прямо на асфальт. Спрашивать разрешения у Наташки не имело смысла, ей было все равно. Отбиваясь от активных извинений мачо, она увлеченно и обиженно повизгивала. Доведись подруге шлепнуться, всего-навсего придавила бы меня. Уяснив, что наше сопротивление ослабло, Альбрехт облапил Наталью и потащил к лавочке под раскидистым кустом непонятной породы. Я не сопротивлялась, все равно Наташку не стряхнуть. Повинуясь инстинкту самосохранения, она вцепилась в меня накрепко. Мне повезло уже в том, что не уселась на урну, хотя несколько секунд мы колебались в опасной от нее близости.

Знакомиться официально не было необходимости. Можно сказать, этот этап уже прошел. В неформальной дружеской обстановке и без существенных потерь. Оторванная ручка моей сумки не в счет. Дома (хвала хозяйственному мужу!) где-то валялась еще одна – от старой сумки.

Альбрехт был красив и пару минут назад элегантен. Я не зря обозвала его «мачо». Даже наполовину оторванный карман белой спортивной рубашки шел ему несказанно. Не совсем уверена, что Голливуд оплакивал его бесплодные поиски в качестве незаменимого героя-любовника экранных мелодрам, но, судя по внешности сорока – сорока пятилетнего красавца, содержание самих кинолент было не важно. Полный кассовый сбор гарантировался одним его участием даже в эпизодах. Мне совершенно не нравится такой тип мужчин: брюнет с копной волнистых темных волос, точеным волевым лицом, умными карими глазами… Нет, умные глаза, пожалуй, следовало исключить из составленного мной персонального списка недостатков Альбрехта. А вот накачанную спортивную фигуру – добавить. Лично мне импонируют такие личности, как мой Дмитрий Николаевич. Только бы не полысел раньше срока. Лучше бы конечно не лысел совсем, но коль скоро это признак великого ума… Не хочется думать, что вышла замуж за глупца.

– У меня не так много времени, – душеприказчик Светланы Владимировны сверкнул идеальной улыбкой, – но, может быть, вы разрешите мне угостить вас чашечкой кофе?

– Разрешаем, – машинально поправляя волосы и стараясь при этом не глазеть на Альбрехта, ответила Наташка. – Только в другой раз. Мы тоже торопимся. Я простой курьер, вот, возьмите…

Наташка достала из одного пластикового пакета другой и передала Альбрехту. Он бережно переложил его в дипломат.

– Вам довелось пообщаться со Светланой Владимировной накануне ее смерти, – с некоторой долей печальной зависти проронил он. – К сожалению, я был лишен этой возможности. Только во вторник вернулся. Намеревался приехать к ней утром в среду, чтобы хоть немного снять напряжение накануне операции. Она сильная женщина, но кроме меня, ее некому было поддержать. Светлана Владимировна, по-видимому, решила уберечь меня от лишних переживаний. Разговаривая со мной в пятницу – я звонил ей из Германии, – сообщила, что операцию переносят на среду или четверг. Не очень хорошая электрокардиограмма, нужна укрепляющая терапия… Словом, до среды приезжать к ней не стоило.

Альбрехт отвернулся и некоторое время упорно разглядывал стайку голубей и воробьев, объединенную стремлением к хлебным крошкам. Они не отвлекались на эмоции. Все конкретно: конкретные крошки, конкретная вода в луже. Будет день – будет пища. Будет смерть – ничего не будет.

Наташка легонько кашлянула в кулачок:

– Наверное, нужны деньги на похороны…

– Все вопросы уже решены. У Светланы Владимировны не было денег на похороны. Я ее должник. Она… просила что-нибудь передать? На словах. Мне или кому-либо еще. Сама или через соседок по палате.

Наташка оглянулась на меня, делая вид, что намеревается сесть поудобнее. И села, окончательно сдвинув меня к урне. Я успела изобразить на лице решительный протест, но он мне не пригодился, остальным – тем более.

– Нет. Особых… словесных поручений не было. Светлана Владимировна просто попросила в случае, если с ней что-то случиться, обязательно известить вас, поскольку вы ее душеприказчик. И лично мне соседки по палате ничего не передавали. Вам надо обратиться к лечащему врачу. Возможно, он что-то знает.

Мне показалось, что Альбрехт заметил секундное Натальино колебание с ответом. Умные глаза испытующе прищурились. Зря я исключила их из списка его недостатков.

– Благодарю вас. Уже обращался. Видите ли, я был близким другом ее сына. Его звали Альберто Франсиско Осипов. Немного смешно, правда?

– Чего не бывает в жизни, – пробормотала я, пытаясь осмыслить новость. Долг вежливости требовал хоть как-то ответить, когда так настырно спрашивают.

– Вы знали, что Светлана Владимировна по происхождению испанка?

На сей раз даже я не нашла сил для ответа. Выражение наших с Наташкой вытянувшихся физиономий говорило об истинном изумлении. Наташка пробормотала, что не рылась в анкетных данных больной Осиповой. Душеприказчик был доволен эффектом. Сразу расслабился, тон речи стал снисходительным.

– По традиции испанцы называли мальчиков именами святых, либо, что чаще, именами отца и деда – первое имя отца, второе – дедушки, но сейчас этого правила уже строго не придерживаются. Догадываетесь, что отца моего друга звали Альбертом. Осипов Альберт…

– Францискович, – предположила Наташка.

– Нет. Владимирович. Отец Альберто русский. Франсиско звали настоящего отца Светланы Владимировны. Но это имя практически не использовалось. Впрочем, как и первое – Альберто. Все близкие ласково звали его Бето. Ну что ж… – Альбрехт хлопнул себя ладонями по коленкам и потянулся за дипломатом. – Спасибо за то, что проявили участие к бедной женщине. Кстати, ее настоящее имя Тереза Мануэль. Или просто Маноло.

– Покойного папу Светланы Владимировны звали не только Франсиско, но и Тереза… – очередной раз проявила догадливость Наташка.

– Нет. Терезой звали ее маму. Папу – Франсиско Альверо, бабушку – Мануэль, а дедушку звали Альверо… Впрочем, это не важно.

В голове непрерывно вертелась карусель из названных Альбрехтом имен, я с трудом сосредоточилась на двух: Маноло и Бето. Мать и сын. Остальное отсекла, решив поскорее забыть, чтобы ненароком не свихнуться.

– А вашего дедушку звали Брехтом?

Похоже, Наташке было мало одной семейной истории происхождения имен.

– Я не испанец, а русский. Мое полное имя Ковач Альбрехт Генрихович.

Душеприказчик явно потерял к нам всякий интерес. Его голос окончательно утратил мягкость, ответ прозвучал сухо. Вне сомнения, Альбрехт намеревался исчезнуть с концами, в дальнейшем вежливо пресекая по телефону все возможные попытки напомнить ему о нашей встрече. Наверняка заблокирует Наташкин номер. Ошеломленная всем услышанным, я никак не могла сосредоточиться. Нельзя было вот так просто отпускать душеприказчика. Следовало каким-то образом подогреть интерес к нашим персонам. Именно поэтому я и ляпнула:

– Светлана Владимировна не могла умереть от сердечной недостаточности! – И скромно потупилась.

Вскочивший было мачо немедленно сел на место и живо спросил, что я хочу этим сказать.

– Только то, что сказала. – Теперь уже я придала своему голосу сухость. – Извините, мы тоже торопимся. – В доказательство своих слов повернула Наташкино запястье так, что стал виден циферблат ее наручного будильника, и поцокала языком, демонстрируя высокую степень огорчения. – Опаздываем!

– Я готов вас подвезти, – не отставал упрямый душеприказчик.

– Спасибо, за нами сейчас мой муж подъедет, – тепло поблагодарила его я. – Боюсь, он не поймет, почему я возвращаюсь с работы в вашей компании. К сожалению, у него один, но существенный недостаток – сначала действует, потом думает. А иногда и вообще не думает. Если не возражаете, встретимся на похоронах. Мы считаем себя обязанными проводить Маноло – Светлану Владимировну в последний путь.

Рванув озадаченную Наташку за руку, я немного поторопилась, но кто ж знал, что она для комфортности переговоров успела разуться? В ходе нашей стихийной перепалки душеприказчик Альбрехт успел влезть с вопросом, известно ли нам, кто посещал Светлану Владимировну в больнице.

– Никто! – не отвлекаясь от выуживания босой ногой туфли из-под лавочки, Наталья успевала огрызаться на два фронта. Я, видите ли, была ей плохой опорой, а «мачо» влез со своим вопросом в неподходящий момент. Душеприказчик топтался рядом, без конца напоминая, что завтра нам с ним лучше всего встретиться в морге, откуда Светлану Владимировну повезут на кремацию. Главное, не забыть время – одиннадцать часов. Но если даже и забудем – не страшно, он позвонит Наташе и напомнит. Почему-то я была уверена, что, попрощавшись с нами, он непременно заедет в больницу.