Текст книги "Васек Трубачев и его товарищи (книга 2)"
Автор книги: Валентина Осеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 19
ПЕРВОЕ ГОРЕ
Васек потянулся, открыл глаза. Во всем теле было такое ощущение, будто он спал на голых камнях. Ребята тоже кряхтели во сне, вытягивая то руку, то ногу. Васек вспомнил вчерашний день и удивился, что никто их не будит, не торопит.
"Ведь машина, наверно, уже пришла. А где же Митя? Может, он в школе – собирает вещи? Что ж он никого не разбудил? Неужели еще так рано?"
Васек поискал глазами мирно тикающие в углу ходики и вскочил:
– Десятый час! Вот так поспали!
Он потряс за плечо спавшего рядом Сашу. Саша недовольно промычал что-то и повернулся на другой бок.
Васек вышел во двор. Солнце брызнуло ему в глаза, облило все тело горячим светом; захотелось побежать на речку искупаться, окунуться с головой в холодную воду. Около крыльца лежала лохматая собака; она лениво вытянула лапы на сухой черной земле и шумно вздохнула, покосившись на Васька.
За плетнем, около белой просторной хаты сельрады, было пусто. Васек прошел туда, заглянул в окна, думал увидеть Степана Ильича. Но за столом сидели колхозные старики и, торопливо подсчитывая что-то, записывали в толстую клеенчатую тетрадь.
Васек прошелся по двору. Около крытого сарая лежала горка зерна. Там копошились птицы. Сбившись в кучу, кудахтали куры, сердился петух, гоготали гуси.
Жорка, присев на корточки, обеими руками сгребал зерно и насыпал его в торбу.
Куры копошились у него под руками; гусаки, вытягивая длинные шеи, с гоготом нападали на Жорку. Он сердито оборонялся от них, хватал за крылья, выбрасывал из общей кучи и кричал:
– От я вас! Пошли вон! – Увидев Васька, обрадовался: – Московский, иди зерно собирать!
Васек подошел, разгоняя кур:
– Что это ты делаешь?
Жорка вытер ладошкой нос; щеки у него были замурзаны, в короткие волосы набилась пыль; чистыми на лице были только голубые, как у отца, глаза. Он объяснил, что с поля свозят хлеб, а один мешок порвался, и баба Ивга велела ему собрать рассыпанное зерно.
Васек потрепал его по голове и пошел к воротам. За воротами на зеленой траве колхозные девочки шили мешки. Одна из них что-то бойко рассказывала подружкам, взмахивая иглой с тонкой бечевкой. При виде Васька она смолкла. Васек кивнул девочкам головой:
– Здравствуйте!
Они ответили дружно, хором.
Васек хотел спросить, не видели ли они вожатого Митю и не приходила ли со станции машина. Но спросить было как-то неловко; он с независимым видом постоял у ворот, посвистел… Девочки с любопытством смотрели на него. От их взглядов и от того, что они работают, а он стоит и посвистывает, Ваську стало не по себе; он повернулся и пошел в хату. Но Жорка снова окликнул его:
– Московский! Что я тебе скажу! – Он, согнувшись, потащил по земле свою сумку. – Иди сюда! У нас фашисты железную дорогу разбили… и станцию… Дед на коняке приезжал… И шофера вашего убили… бомбой! – вытаращив глаза, кричал он.
– Чего? – Васек побежал к нему, тряхнул его за плечи: – Врешь!
Жорка вырвался, обидчиво выпятил губы:
– Я правду кажу!
– А где мать? Где дядя Степан? Где баба Ивга? – Васек растерянно смотрел в голубые глаза Жорки, тянул его за руку. – Кто тебе сказал?.. Где баба Ивга?
– Баба в коровнике, – испуганно пятился от него Жорка.
Васек побежал к коровнику, с силой толкнул тяжелую дверь, застучал кулаками:
– Баба Ивга! Откройте!
Баба Ивга не спеша открыла дверь. Васек шагнул в темноту сарая. Споткнулся на кучу земли и, задыхаясь, пробормотал:
– Жорка сказал – станцию разбили! Где наши все – ребята, Сергей Николаевич?.. Мити нет!
– От же який хлопець противный! – рассердилась баба Ивга. – Я ему покажу! – Она ласково погладила Васька по голове: – Живы все ваши! Поездом поехали, спокойненько погрузились – нема чего за них волноваться, сынок! И Митя ваш цел, никуда от вас не денется…
– Покормите, мамо, хлопцев. Верно, уже попросыпались они, – тихо сказала из темноты Татьяна. Она стояла по пояс в яме, опираясь на лопату.
– Зараз, зараз… Пойдем, голубчик! Ваши уже в Киеве скоро будут. А станцию разбили – это верно… Разбили, проклятые! Только учитель ваш уже уехал до того времени… – рассказывала баба Ивга, вытирая о передник руки.
– Да когда же это? Как это?
– Ночью, голубчик. Налет фашисты сделали… Страшное дело… Война, миленький, идет, война… – Она вывела Васька из сарая, заглянула в хату, взяла коромысло, загремела ведрами. – Спят еще хлопцы твои. Я их не побудила утром – пусть спят. И Митя не велел будить. Он к Жуковке пошел. А чего пошел – не сказал… Дорога не ближняя – мабуть, к ночи только вернется… Посиди на солнышке, сынок, я за водой схожу.
Васек присел на завалинку. Беспорядочные, тревожные мысли толпились у него в голове.
Станция разбита… Значит, где-то близко уже бродит враг… Он бросает бомбы, он убивает людей… Баба Ивга так и сказала: много людей побил… Не в сраженье побил бойцов, а просто на дороге каких-то людей… А по дороге идут женщины и дети… Вот и сейчас к этой самой Жуковке пошел Митя. И зачем он пошел? Почему не сказал Ваську, что делать ребятам в его отсутствие?..
Васек решил разбудить товарищей и поделиться с ними всеми новостями.
Он вошел в хату, крепко стукнул дверью:
– Вставайте!
Никто не отозвался. Васек подходил к каждому, дергал за одеяло, тряс за плечо. Ребята недовольно отмахивались, сонно мычали. Мазин дрыгнул ногой и с угрозой проворчал:
– Брось лучше!
Сева открыл сонные глаза, нежно улыбнулся:
– Сейчас, сейчас, мамочка!
Васек рассердился:
– Какая я тебе мамочка! Вставайте сейчас же!
Он снял с полки барабан и забил тревогу. Ребята испуганно заерзали на мягком сене, моргая от яркого света; потянули к себе одежду, вскочили.
– Тревога! Тревога! Вставай! – заорал Мазин, тормоша Петьку.
– Трубачев, что случилось?
Васек рассказал товарищам все, что слышал от бабы Ивги.
– Как же это? Станцию разбили? С воздуха?
– Значит, они в тыл зашли?
– А Сергей Николаевич с нашими ребятами далеко отъехал? Может, и их поезд бомбили? – с тревогой спросил Сева.
– Ну, что ты! Это же не военный поезд, а пассажирский. Они не имеют права невоенных убивать, – уверенно сказал Саша.
– Не имеют права? А около Жуковки дорогу бомбили, а на дороге всяких людей много! – возмущенно сказал Васек. – Хорошо еще, что наши девочки с малышами поспели!
– Ну, уж ты чересчур… Они ведь смотрят, кто едет. А там одни малыши – не нападать же им на детей, – серьезно сказал Одинцов.
– Эх! – бросил с презрением Мазин. – Будут фашисты разбирать!
Пока баба Ивга готовила завтрак, ребята строили планы, что делать – не пойти ли навстречу Мите?
Удивлялись, что Митя ушел, никого не предупредив и не сказав никому, зачем идет. А вдруг на село налетят фашисты?
– Ребята, а у дяди Степана уже окопы роют, – шепотом сообщил Васек.
Ребята заинтересовались. Васек осторожно заглянул в коровник. Татьяны там не было. Ребята один за другим спрыгнули в яму.
Подходя к своей хате, Степан Ильич услышал треск, пальбу и грозную команду:
– Вперед! Заходи с тыла! Бей его!
В стенки сарая летели комья земли. Лохматая собака с яростным лаем нападала на сарай.
Степан Ильич прислушался, усмехнулся, широко распахнул дверь коровника и стал на пороге:
– А ну, один за другим, марш отсюда! Живо!
Ребята, виноватые и смущенные, вылезли из ямы.
За столом Степан Ильич, ласково поглядывая на них, говорил бабе Ивге:
– От не знали, кого на войну послать! Такие бойцы зря без дела пропадают!
– Не пропадут. Я им после завтрака работу найду – всю яму мне обвалили! – строго пригрозила баба Ивга.
– Мы поправим! Мы сейчас!.. Идем, ребята! – вскочил Трубачев.
– Сиди, сиди! Кушай вот! А за баловство от меня и Жорке попадет… Люди копали – значит, надо их работу уважать, хоть вы, мои голубята, и гости у нас.
– А они без няньки не могут быть, – поддразнил Степан Ильич. – Раз вожатого нет – пропало! Дисциплина уже не та. Ребята сидели красные, смущенные.
– А что это ты, Степан, на хлопцев напал? Они и вправду подумают, что ты на них сердишься… А и вы, мамо тоже! – вступилась Татьяна. – Дети перепуганы, а вы шутки шутите. – Она заморгала глазами, отошла к печи.
– Ну-ну! То вы, бабы, пугаетесь, а мужики – народ крепкий, – вздохнул Степан Ильич, исподлобья глядя на жену.
– "Крепкий"… А над тем грузовиком с малыми детьми так и мужики и бабы плакали… Такой крик стоял… – всхлипнула Татьяна.
– Доню моя… – тихо сказала баба Ивга. – И так сердце болит, зачем такое рассказывать… – Она указала глазами на остолбеневших от неожиданности ребят: – Сама хлопцев пугаешь…
– Над каким грузовиком? – тяжело дыша, спросил Сева. – С дошколятами? Почему плакали?..
Ребята перестали есть.
Мазин налег на стол. Петька похолодевшими пальцами вцепился в его плечо. Саша и Одинцов не отрывая глаз смотрели на Степана Ильича. У Васька замерло сердце…
Степан Ильич недоумевающе смотрел на ребят. Баба Ивга сердито прикрикнула на Татьяну:
– Выйди с хаты со своими слезами!
Степан Ильич нахмурился, рассердился:
– А еще пионеры! Москвичи! Где война – там и убитые есть! И скрывать тут от них нечего. Верно! Побили грузовик с детьми. Малых детей побили! Так это зверство каждый на всю жизнь запомнить должен! Чтоб пионеры это знали, комсомольцами помнили и коммунистами не забывали! Вот как надо! – Он стукнул кулаком по столу.
– Дядя Степан… – Голос у Васька дрогнул. – В этом грузовике наши девочки были. Мы их на дороге подсадили…
– Чего? – Степан Ильич широко открыл глаза, неуклюже повернулся к матери.
Баба Ивга сидела прямая, неподвижная:
– Не знала я этого, сыну…
Степан Ильич посмотрел на ребят. Они сидели согнувшись, каждый с трудом удерживал слезы. Сева закрыл руками лицо, пальцы его дрожали.
У Степана Ильича на лбу выступили капли пота. "Так вот куда побежал Митя!" – подумал он и обернулся к ребятам:
– Вот что я вам скажу, хлопцы… Может, и погибли ваши девочки, и горе ваше большое… На войне слезы несчитанные. Только слабость нам сейчас не к лицу. Слабость наша врагу на руку… А у нас дела непочатый край. Хлеб на поле стоит, рабочих рук не хватает… – Он встал. – Плакать нам некогда! И чтобы живо мне на работу становиться! Яму копать, в поле идти!.. Кто у вас командир?
– Я…
– Не слышу! – загремел Степан Ильич. – Голоса твоего не слышу!
Васек встал:
– Я, Трубачев, командир отряда.
Степан Ильич махнул рукой:
– Распределяй людей! Чтобы к ночи яма была вырыта! Двоих мне на поле давай!
– Мазин! – окликнул Васек.
– Есть!
– Булгаков!
– Есть!
– На поле! Остальные со мной!
– Пошли! – пропуская вперед мальчиков, сказал Степан Ильич.
Ребята на ходу утирали слезы.
Под вечер над селом завыли фашистские самолеты. Они пролетели низко над полем, осыпая работающих людей градом пуль. Степан Ильич отослал ребят домой. Сидя в хате и прислушиваясь к вою вражеских самолетов, они молча переживали свое горе. Все произошло так неожиданно и так страшно, что даже не верилось, что это правда и они больше никогда не увидят девочек.
Люди долго не возвращались с поля. Село казалось пустым. Наступали сумерки. Никто не зажигал свет. В хате было одиноко и страшно.
Поздно ночью, стоя у ворот, ребята видели, как, устало передвигая, ноги, шел по селу Митя. Навстречу ему вышел Степан Ильич. Они долго говорили о чем-то, замедляя шаги и останавливаясь. Степан Ильич гладил Митю своей широкой ладонью по спине и, наклоняя голову, заглядывал в осунувшееся Митино лицо. Когда они подошли ближе, Васек увел ребят… Никто из них не спросил Митю, где он был.
Глава 20
ГОРЯЧИЙ ДЕНЕК
Было еще совсем рано, когда Игнат широко распахнул дверь и крикнул:
– Василь, поднимай своих хлопцев – на поле пойдем! Живо! Наши уже все там!
Васек вскочил, протер глаза. Из-за спины Игната выглядывали три хлопца. Один был неизменный товарищ Игната – Федька Гузь, другой – сын колхозного конюха Грицько и третий – племянник счетовода Ничипор. Веселого голубоглазого Грицька Васек хорошо запомнил еще с первой встречи. Грицько почему-то считал своим долгом здороваться со всеми за руку и даже у костра обходил всех по очереди и, если кто-нибудь сидел к нему спиной, легонько толкал его в спину и говорил: "Здорово! Давай твою руку!"
И, когда один раз Валя Степанова, заговорившись с кем-то из девочек, не обратила на него внимания, он без всякого стеснения дернул ее за косу и, простодушно улыбаясь голубыми, безоблачными глазами, сказал: "Здорово и ты, дивчинка! Давай твою руку!"
Ребята так и прозвали его: "Гриць – давай руку".
Другой хлопец, Ничипор, был такой же длинный и нескладный, как его имя. Тонкие мальчишеские руки его и ноги цеплялись за все предметы, мешая себе и окружающим. Характер у Ничипора был мягкий, никогда ни на кого он не сердился, и добрые глаза его с редкими белесыми ресницами, пухлые щеки и полуоткрытый рот имели всегда одно и то же удивленное детское выражение.
– Здорово! Здорово! – дружески кричали вошедшие.
Грицько расталкивал сонных ребят:
– Ну, просыпайся! Давай твою руку!
– Вожатый ваш велел, чтоб вы с нами на поле шли, – пояснил Игнат. – Он тоже там со Степаном Ильичом. Сейчас весь народ вышел, потому что надо спешно хлеб убирать.
Ребята заторопились. Наскоро завтракали простоквашей с хлебом.
– Тапочки наденьте, а то с непривычки ноги поколете, – беспокоился Игнат.
Малютина оставили дома. Митя велел ему помочь Жорке собрать просыпанное вчера зерно и приготовить на печку дров.
Ребята вышли за околицу. Игнат хмурил брови и, жестикулируя, говорил:
– Когда б не так спешно, были б грузовики, а сейчас негде их взять. Ну конечно, послали на МТС человека, да вряд ли толк будет… Везде уборка идет. И лошадей мало… Ну, чем ты будешь зерно свозить, как у тебя грузовиков нет?
Он толкал Трубачева в бок, строго смотрел на него сине-серыми глазами и, подождав ответа, заканчивал сам:
– Ну вот… Люди сыплют зерно на брезент, и лежит хлеб на поле… Вот тебе и уборка! Так наши хлопцы лопатой его – да в мешки. А кто посильнее, тот и на подводу подтащит…
Васек не слушал Игната. Ребята тоже хмуро и печально глядели себе под ноги. Весть о гибели девочек казалась еще страшнее, чем вчера. Начиналось утро; дул свежий ветерок, качались деревья; кудахтали во дворах куры, кричали гуси, на поле тарахтели комбайны, суетились люди, а на земле уже не было тихой, ласковой Вали, живой говоруньи Лиды и хлопотливой Нюры Синицыной…
Игнат еще что-то говорил, потом бросил ребят, догнал проехавшую мимо телегу с туго набитыми мешками и, указывая на один мешок, плохо завязанный веревкой, сердито закричал на шагавшего рядом хлопца:
– Куда смотришь? Зачем такие мешки кладешь? Какой-то черт ленивый завязывал! Смотри, зерно просыплешь!
Хлопец беспокойно оглянулся на мешок, потрогал бечевку.
– Довезу… Недалеко!
Игнат вернулся к ребятам и, прибавив шагу, повел их через редкий соснячок к полю.
Огромное, желтое, подстриженное, как под гребенку, поле уже не было таким золотым и шумливым, как в тот день, когда Степан Ильич, остановившись на краю его, широко повел рукой, указывая ребятам на высокие волны колосьев, убегающие далеко-далеко к лесу.
– Ой, какое голое стало поле! – удивился Васек. Но тут же, вглядевшись, увидел вдали широкую полосу пшеницы и словно плывущий по ней комбайн.
– Пошли за мной, хлопцы! – крикнул Игнат, вырвался вперед и, прижав к бокам локти, побежал напрямик по колючей стерне, поднимая ногами сухую пыль.
Ребята бросились за ним.
В поле толпился народ; на серых брезентах, разостланных прямо на земле, поднимались горы крупного, отборного зерна. Хлопцы лопатами ссыпали его в мешки. Какая-то дивчина, держа в зубах конец бечевки, обрезала ее ножом и, привалившись грудью к полному доверху мешку, туго завязывала его. Женщины-колхозницы сильными руками поднимали мешки и с помощью хлопцев или стариков укладывали на подъезжавшие телеги.
Комбайн, врезаясь в гущу колосьев, с тарахтением выбрасывал обмолоченную солому. Сбоку, из его широкого рукава, золотым потоком сыпалось крупное зерно. Подводы не успевали подъезжать, и зерно падало прямо на брезент, вырастая среди поля желтыми горами.
Ребята с удивлением и восторгом смотрели на машину, которую никогда раньше не видели в действии.
– Василь, становись на мешки! Бери лопату!.. Хлопцы, сюда! Расставляйтесь по местам!
Васек схватил лопату и с размаху всадил ее в кучу зерна, потом оглянулся, поднял пустой мешок, положил его боком и, присев на корточки, стал обеими руками сгребать в него зерно. Вокруг раздавались чьи-то голоса, но, зараженный общей спешкой, Васек не слушал их. Ему некогда было посмотреть, где ребята, и только раз или два, подняв глаза, он увидел, как Мазин, напыжившись и вцепившись обеими руками в мешок, тащит его к телеге, и в другой раз, неожиданно столкнувшись с кем-то головой, узнал Одинцова.
– Девчата, мешки подавайте!.. Куда тебя на зерно несет? Не видишь, что ли? – кричал где-то рядом Игнат на нерасторопного Ничипора, потом, подскочив к лошади, шлепал ее ладонью по морде, хватался за оглобли: – Тпру!.. Назад! Осади назад!.. Стоп!..
Лошади, прокладывая свежие колеи на стерне, изо всех сил тянули возы, наполненные мешками.
Ваську становилось жарко. Солнце уже высоко поднялось над полем, припекая плечи и головы работающих людей. Быстро мелькали лопаты, от зерна рябило в глазах, во рту стало сухо, в горле першило. Мазин с багрово-красным лицом пробежал мимо, зажимая нос; сквозь пальцы просачивались капли крови. Саша нес куда-то сложенные стопкой мешки, поддерживая их подбородком и шатаясь от жары и усталости.
– Хлопцы, кто кончил, перебегайте до другой кучи! Тут пускай один-два остаются – мешки завязывать! – кричал, неожиданно появляясь, высокий седой бригадир в выгоревшей майке.
– Ребята, давай сюда лошадь! Сюда! – кричал и Васек, глотая сухим ртом воздух.
– Игнат! Ау! Игнат! – раздался звонкий молодой голос.
Из-за подвод вынырнула Марина Ивановна. На ней была синяя юбка, отороченная красными полосками, и вышитая крестом рубашка. Из-под голубой косынки выбивались прядки черных волос. Она поставила на траву ведро воды и замахала кружкой.
– Эй, Тарасю-у-ук! Напой хлопцев водо-ой! – певуче разнеслось по полю.
– Добре! – отозвался Игнат.
Ребята, волоча за собой мешки и лопаты, со всех сторон бросились к воде. Васек, с трудом разгибая спину, подошел последний. Мазин, закинув голову, жадно пил. А Марина Ивановна, сердито сдвинув брови, кричала на Игната:
– Смотреть надо! Хлопчик весь красный, как бурак, из носа кровь идет! Отправь на село сейчас же… Какая это работа!
Мазин оторвался от кружки и зажал нос серым от пыли платком. Лицо у него было обожжено солнцем, веки подпухли.
Марина Ивановна зачерпнула пригоршню свежей воды и, продолжая ругать Игната, своей рукой умыла Мазину лицо и, повернув его за плечи, скомандовала:
– Иди в село! – Потом, осмотрев остальных ребят, покачала головой: – Отведи их всех, Игнат. По холодку пускай выходят… Заморились!
Рулевой, стоя на мостике комбайна, замахал рукой:
– Воду сюда!
Марина Ивановна подхватила ведро и быстро побежала по стерне.
– Идите в село! – оглянувшись еще раз, крикнула она.
Мазин, прижимая к носу платок, улыбаясь, глядел ей вслед:
– Как она меня… умыла…
Игнат усмехнулся:
– Всегда такая! Раз-раз! И чтоб все по ее было. А в классе что делает! Напишешь грязно или кляксу уронишь и подашь ей тетрадку, так она аж покраснеет вся: "Ты меня не уважаешь! Свой труд жалеешь, а мой нет!" И пойдет! Ну, а уж если что хорошо сделаешь, так ты у нее первый человек. Даже от радости засмеется, и весь класс за ней! – Игнат оглянулся и таинственно шепнул: – С Коноплянкой сильно дружат, может, даже жениться будут… – И, помолчав, добавил с мягкой улыбкой: – По всей вероятности, что так, потому что уже хату себе ставят…
Забежав в хату, ребята увидели Митю. Он сидел на скамье ч мокрым полотенцем обертывал распухшую багрово-красную ногу.
– Пустяки. Телегой задело. Я на Жуковке был вчера. Пути восстанавливают. Завтра-послезавтра поедем, – кратко сказал Митя.
По холодку, когда солнце спустилось к лесу, ребята снова вышли на работу. Теперь им показалось легче собирать в мешки зерно, но спину ломило, руки ныли, и вечером, придя домой, они как подкошенные упали на свои постели, отказавшись от ужина.
Глава 21
ДНЕВНИК ОДИНЦОВА
28 июня
Давно я не писал наш дневник. Такое горе у нас, такое горе! Неужели правда, что нет на свете наших девочек? Митя ничего не сказал нам; ребята все молчат и только плачут потихоньку. Как мы без девочек домой поедем?
Жалко Митю. Он сразу стал такой худой, просто почернел даже. Как пришел, все советовался с дядей Степаном – хотел с нами пешком до Киева идти. А на другой день, смотрим, нога у него распухла вся, под коленкой кровавое пятно. Еле-еле он ходит. Баба Ивга примочки ему кладет. Оказывается, на Жуковке, когда он шел назад, фашистский бомбардировщик опять стал бомбить шоссе, и одна лошадь понеслась; Митя помогал ее ловить, его по ноге колесом и задело. А он даже ничего не сказал сначала. Все про себя терпит, бедный.
Мы стараемся работать изо всех сил. Трубачев и Тарасюк Игнат берут всякие задания. Некогда даже поесть иногда – так мы стараемся! Дядя Степан нас хвалит. Бабе Ивге мы все дрова перекололи, воду носим и печку затапливаем сами.
А фашисты все идут да идут. Говорят, их очень много – целые моторизованные колонны, и танки у них, и пулеметы. Недавно по всему небу дым пошел, и красное-красное зарево где-то далеко было. Один дядька сказал, что это фашисты жгут села, потому что Красную Армию все колхозники поддерживают – и продовольствие подвозят и раненых прячут.
А недавно в одно село ворвались фашисты, а Красная Армия их там здорово побила – вот они и злятся…
А вчера в наш колхоз два человека приезжали. Один высокий, седой, волосы ежиком подстрижены, и глаза такие серые, пристальные. Это секретарь райкома, его зовут Николай Михайлович. А другой с ним – директор МТС. Он тоже хороший. Глаза веселые, насмешливые, плечи широкие. Он нам сначала показался высоким, а потом, как стал рядом с Николаем Михайловичем, то куда ниже его ростом. Когда говорил, то все время палец поднимал – такая у него привычка. Его зовут Мирон Дмитрич.
Как только они приехали, все село сбежалось в сельраду. И мы, конечно, сбежались. Начался разговор про войну. Николай Михайлович сказал, чтоб люди были стойкими, что мы все равно фашистов разобьем и что сейчас самое главное, чтоб все крепко держались друг за друга и доказали свою верность Родине, а коммунисты всегда будут первыми в этой борьбе и вместе с народом. И что Красная Армия уничтожила уже много врагов и будет уничтожать их до конца! Колхозники так все подбодрились, что хоть сейчас в бой.
А один тут есть – Петро, он тоже высказался, а Николай Михайлович ему сказал, что каждый человек будет виден на деле, а не на словах.
Потом дядя Степан ходил с приезжими в поле. И совещание какое-то у них было.
Вечером они уехали.
А ночью мы подсмотрели, что несколько колхозников со Степаном Ильичом зарывали в нашу яму зерно.
Трубачев сказал нам по секрету, что это на всякий случай зарывают семенной фонд. А Мазин пронюхал, что колхозники даже свой хлеб зарывают, чтоб не достался фашистам, если они сюда придут. Неужели они могут прийти сюда?
Николай Михайлович и директор МТС ездили и в Ярыжки. Игнат говорил, что они там комсомольцев собирали. Митя не мог пойти, а нас туда не звали – мы пионеры.
Зато Трубачев нас собрал и сказал, чтоб мы брали пример со взрослых, работали изо всех сил, а что случится, не падали бы духом и, даже если кого-нибудь из нас ранят на войне, чтоб терпели молча, потому что время военное. Мазин сказал, что он может все вытерпеть, если надо, и попросил нас, чтоб мы ему тут же для пробы зажали дверью руку. Но Трубачев не позволил, потому что руками надо работать и нечего придумывать всякие дурацкие штуки. И вообще надо хорошенько подтянуть дисциплину.
Железную дорогу на Жуковке уже почти восстановили. Там и колхозники и красноармейцы работают. Скоро мы поедем домой. Нам даже не верится, что мы будем дома. Мы с Митей сложили в мешки самое необходимое, чтоб, как только пустят поезда, скорей ехать.
В школе теперь живет один дед Михайло, а Генку Степан Ильич все время по всяким поручениям посылает. Вот и сейчас послал куда-то.
А сегодня в селе никто не спал. Вес так гремело, ухало, трещало. И на небе все время как будто кто спичками чиркал. А потом два самолета немецких загорелись. Прямо сразу вспыхнули каким-то белым пламенем и кувыркнулись вниз. Дядя Степан пришел и говорит, что сильный бой идет около одного села, недалеко от нас, и что там Красная Армия здорово бьет врага, и хоть наше село в стороне стоит, а все-таки надо угонять скот. И вот на рассвете поднялась суматоха. Вся улица была запружена коровами, телятами, свиньями. Все провожали, плакали. Коровы упирались, ревели, не хотели уходить. А теляток так жалко было! Они все в кучу жались и мычали. Многих прямо в клетках везли! И наш теленок Колокольчик там был. Мы его жалели, а доярка такая хорошая, она нам говорит: "Я теляток не брошу, буду растить и назад приведу большими, здоровыми!" А потом конюх вывел из конюшни лошадей. Стали считать, а Гнедка-то нет!
И Генки нет!
Дед Михайло чуть не плачет. Степан Ильич тоже расстраивается. Генка может приехать самое раннее завтра к вечеру, а ждать нельзя. Так и угнали без Гнедка. А каково это Генке!
