Текст книги "В школе и дома (Стихи и рассказы)"

Автор книги: Валентина Осеева

…Весной проезжавшие на золотые прииски возчики рассыпали у дороги несколько горстей пшеницы. Пшеница взошла, выколосилась, отцвела. Потом она налилась янтарным зерном, а к концу лета радостно зашумела спелыми колосьями.

Увидел кустики пшеницы председатель колхоза, потрогал рукой колосья, удивленно покачал головой и ушел по своим делам. Но он не мог больше забыть спелую пшеницу и назавтра пришел снова. Долго стоял он у дороги и в задумчивости все трогал и трогал рукой золотистые стебли. Докурил трубку, выколотил пепел и сунул ее в карман. Потом вынул из чехла охотничий нож и срезал им всю пшеницу. Получился большой сноп.

Дома председатель созвал ребят и передал им принесенную пшеницу:

– Видите, у нас выросла. Весной надо на грядке посеять. Посмотрим, что выйдет.

Пришло лето. На пионерской полосе зеленой стеной поднялась пшеница. И все, от мала до велика, с тревогой смотрели, как она цветет, как наливается. Не попортят ли ее заморозки? Не побьет ли тяжелым градом?

Вот она пожелтела и чуть поникла под тяжестью крупных колосьев. Председатель пригласил в колхоз районного агронома.

– Похоже на то, что может здесь расти пшеница, – сказал агроном, рассматривая зерна пшеницы. – Это новый северный сорт. Только вот непривычный вы народ к этому – агротехники не знаете.

– Что ж из того, что непривычный! – рассердился председатель. – Сколько народу у нас всему учится! Узнаем и агротехнику.

– Ну раз так, давайте попробуем побольше посеять, – сказал агроном.

В колхоз прислали трактор. В тайге раскорчевали и вспахали большое поле. Весной засеяли его семенами, выращенными на пионерских грядках. Пшеница удалась и на этот раз. Только на маленьком, низеньком участке в две сотых гектара посев тронул мороз. Колосья побелели раньше, чем успели налиться зерном.

Любоваться пшеничным полем приехали оленеводы, рыбаки и звероловы далеких колхозов. Задумчиво стояли они в поле. Молча курили трубки. Самые старые и мудрые из них считали, что эвенки могут лишь пасти оленей, ловить рыбу и зверя. А тут… Уходя, они нарушили свое молчание и попросили прислать и к ним трактор.

…Через год по увеличившемуся почти вдвое полю спелой пшеницы шел самоходный комбайн. На площадке рядом с комбайнером стоял вихрастый широкоплечий мальчик в синей ситцевой рубахе и весело размахивал руками. Это был Терентий. Он от души радовался тому, что перед ним расстилается широкое поле золотой пшеницы, и тому, что едет на такой чудесной машине. Теплый ветер трепал его непокорные черные волосы, надувал парусом синюю рубашку…

На этом сочинение вначале заканчивалось. Но потом Терентий, видно, передумал. Пропустив одну чистую строку, он продолжил его еще на полстраницы. Эти строки были о пионерке Насте Чупаевой, которая собрала колоски и поместила их в свой гербарий. Она увезла гербарий в город, желая показать всем, что эвенки научились выращивать свой хлеб.

Анна Петровна жирно подчеркнула слова: «свой хлеб». Потом, отступив немного ниже, она размашисто поставила большую пятерку.

Терентий написал сочинение о событии, большом и важном для всего эвенкийского народа.

Александр Иванович Копыленко
Они выросли

Еще накануне Галя очень волновалась и не давала покоя бабушке. Надо было выгладить форму и белый передник. Это на завтра, на утро.

Такой день завтра, что даже страшно, когда вспомнишь! А бабушка словно ничего не понимает и совсем не торопится… А ведь еще и воротничок к платью надо постирать. Взялась было Галя сама, но бабушка говорит, чтобы она в воде не полоскалась, потому что только испортит воротничок.

Все, что велела бабушка, Галя уже сделала: тарелки и чашки вытерла и в шкаф поставила.

– Ты у меня сегодня послушная девочка! – похвалила бабушка внучку. – Теперь иди погуляй, пока папа и мама с работы придут. Встретишь их.

До сих пор еще никогда не приходилось напоминать Гале, чтобы она пошла погулять. Сама торопится выбежать во двор или на улицу, как только случится свободная минутка. Но на этот раз она только головой покачала.

– Нет, не хочется мне гулять… Бабушка, а у нас часы не испортились? Смотрю я на них, смотрю, а стрелки как будто замерли и не движутся, – сказала Галя.

Бабушка посмотрела на часы:

– Нет, часы идут правильно. А вот ты торопишься, и куда, я не знаю…

– Я боюсь, что вы не успеете погладить мне форму и выстирать воротничок. Как же я завтра в школу пойду? Приду неряхой, и меня не переведут в четвертый класс. А я и так очень боюсь! – снова вздохнула Галя.

– Чего же это ты боишься? Может, двойку поймала, да нам не сказала? – спросила бабушка.

– Нет, ничего я не поймала, а просто так… просто я очень хочу перейти завтра в четвертый класс. Ой, я так хочу, чтобы скорей было завтра! А часы не идут, – снова посмотрела Галя на часы.

– Горе ты мое, да как же они не идут, когда папа вот-вот вернется, а у меня обед еще не готов! – засуетилась бабушка. – Поди-ка лучше на стол накрой.

Галя послушно пошла накрывать на стол. Только она успела расставить тарелки, а тут и папа на порог.

– Здравствуй, Галина Ивановна! – поздоровался он с дочкой, потому что утром ушел на работу, когда Галя еще спала.

– Добрый день, – ответила Галя, не отрываясь от работы.

Отец заметил, что Галя какая-то странная сегодня, даже не подбежала к нему, как это бывало всегда.

– Чем это вы, Галина Ивановна, так расстроены? – пошутил папа. – Не подошли ко мне, ни о чем не спросили. Порвали дипломатические отношения с бабушкой? Или в школе у вас что-нибудь случилось?

– И ничего не случилось… Просто я завтра перейду в четвертый класс и в будущем году буду сдавать экзамены. Чего же мне бегать?

– А-а, это – дело другое… Ученица четвертого класса должна быть солидной, степенной особой, – развел руками папа и, прищурив глаза, посмотрел на свою дочку, такую маленькую, что, пожалуй, никто и не поверит, что она ученица четвертого класса.

Вот и мама вернулась с работы. Пообедали, и весь вечер Галя была тихая, сосредоточенная и места себе не находила.

Забежала к ней подружка Люда, такая же взволнованная, как и Галя. Девочки уселись вдвоем на одном стуле, обнялись и защебетали, как ласточки, о завтрашнем дне. В школе они тоже сидели на одной парте.

Девочки условились в школу идти завтра вместе. Только рано-раненько.

Ночью Галя просыпалась несколько раз. Глянет в окно, а на дворе еще темно. И снова заснет.

Когда наконец уже начало светать, Галя совсем проснулась. Пора уж, наверно, вставать. Но часы, словно заколдованные, показывают всего четыре часа, и большая стрелка еле-еле движется к половине пятого. Даже бабушка еще не проснулась.

Галя поднялась и придвинула к себе стул, на спинке которого висела форма – выглаженная, чистенькая, как будто новая, и белый передник. Мама услышала, что Галя зашевелилась, и спросила:

– Галя, почему ты не спишь?

– Мне кажется, что уже пора вставать, мама. Чтоб я не опоздала.

– Что ты выдумываешь! – рассердилась мама. – Сейчас же ложись и спи, а то будешь весь день бродить, как сонная муха.

– Ну хорошо, мама. А если я опоздаю? Тогда прощай четвертый класс! – капризно ответила Галя, но все-таки легла поудобнее и укрылась одеялом. Спать она, конечно, не собиралась…

Вот беда! Галя открыла глаза, когда папа ушел на работу, а бабушка вернулась из магазина. А солнце розовыми полосами уже расписало всю комнату.

Галя испуганно вскочила с постели и не знала, за что браться. Умылась, почистила зубы и только тогда заметила, что мама с улыбкой глядит на нее. Мама обняла дочку, прижала к себе, попросила не спешить и ушла на работу. Галя проводила ее к двери.

– Мама, Нина Васильевна сказала, что сегодня раздаст нам табели на руки. И там все будет написано, – сказала Галя.

– Конечно, а как же иначе?..

Выпив с трудом чашку чаю, Галя выбежала на улицу. Люды она не дождалась. Надеялась, что встретит ее. Но подруги нигде не было видно, и Галя помчалась в школу.

Она быстро завернула за угол и сразу увидела «свой дом». Так называла Галя высокий-высокий новый дом. Его строили на месте того, который сгорел во время войны.

На строительстве работал дядя Леня – каменщик. Он такой веселый, хороший и интересный человек! У него большие темные усы.

Когда Галя спросила, зачем ему такие усы, дядя Леня на секунду перестал улыбаться и ответил, что у него над губой шрам. Ранили его на войне фашисты. Усы шрам закрывают, потому он их и носит.

А познакомилась Галя с дядей Леней так… Шла она после весенних каникул в школу и видит: выкопаны рвы для фундамента нового дома. А каменщики так быстро и ловко кладут кирпичи, что стена вырастает прямо на глазах. Особенно интересно и быстро работает каменщик с усами. Кажется, что кирпич сам спешит к нему в руки. Каменщик мигом накладывает раствор и точно, одним движением, кладет на место. Потом немного отклонится, постучит сверху по кирпичу, и вот уж другой у него в руках.

Галя поглядела с минутку и побежала в школу, чтобы не опоздать. А когда возвращалась домой – глядь, стена уже с нее ростом! Даже, может быть, чуть повыше…

Ну как же тут не остановиться! Галя так пристально следила за работой ловкого, веселого каменщика, что он тоже обратил на нее внимание. Раньше он все время что-то напевал, а сейчас вдруг перестал петь и неожиданно обратился к Гале:

– Что, гражданка, интересно?

Галя немного смутилась, но ответила восторженно:

– Ой, очень интересно! Вы так быстро выросли! Утром были вот такие, а теперь уж вот какие! – показала Галя рукой, как вырос веселый каменщик.

И он сам и его товарищи засмеялись.

– Откуда это вы идете, гражданка? Я вижу, в портфеле у вас книжки. Наверно, из Академии наук? – очень серьезно спросил каменщик.

– Да нет, я учусь вон в той школе, в третьем классе, – так же серьезно ответила Галя. – И сегодня по арифметике получила пятерку.

– О, значит, вы тоже растете! Видите, как хорошо! – сказал каменщик. – Вы растете, и я расту! А как вас зовут? Нам ведь надо познакомиться.

– Меня зовут Галя. А вас?

– Можно звать меня дядя Леня. Я здесь бригадир. У меня дома есть такой же академик, как ты. И тоже учится в третьем классе. И тоже приносит пятерки.

Так и познакомилась Галя с дядей Леней…

А потом они сдружились.

По дороге в школу Галя всегда останавливалась и кричала своему знакомому:

– Здравствуйте, дядя Леня!

– Здравствуй, Галенька! Как твои дела? Уроки выучила?

– Все выучила! А у вас как?

– Хорошо!.. Растем, Галенька! – откликался сверху дядя Леня.

– Ой, вы уже так выросли, что я вас почти не вижу!

– Ударно работаем, Галенька!

Но по дороге в школу Галя не могла долго разговаривать. Зато, возвращаясь из школы, она всегда задерживалась, потому что часто дядя Леня был внизу. Это было во время перерыва на обед. Тогда дядя Леня увлекательно рассказывал о том, как строят дома, как кладут кирпич, почему бывают квартиры удобные и неудобные. И еще он часто смешил Галю, рассказывая ей веселые истории.

День за днем на глазах у Гали вырастал, поднимался дом. В окна вставляли рамы, пригоняли двери, делали лестницы, настилали полы…

Строили дом скоростным методом.

В последние дни дядя Леня работал уже на пятом этаже. Оттуда он выглядел маленьким, и голос у него был не такой громкий, как внизу.

Сегодня Галя не имела возможности даже взглянуть наверх и приветствовать своего приятеля – дядю Леню. Она торопливо шла по другой стороне улицы и была уверена, что дядя Леня ее не заметит. Но, миновав дом, она вдруг услышала издали, сверху, веселый голос:

– Эй, гражданка! Гражданка академик Галя!.. Куда ты спешишь? Почему так торопишься?

Галя тотчас остановилась и высоко-высоко, на самом верху дома, увидела дядю Леню, который стоял на железном мостике и как будто раскачивался над землей.

Помахав ему рукой, Галя закричала как можно громче:

– Ой, я очень тороплюсь переходить в четвертый класс, дядя Леня!

– А-а, это – дело серьезное… Я тоже сегодня перехожу в старший класс! – ответил сверху каменщик.

– Вам тоже выдадут табели? – крикнула Галя.

– Обязательно выдадут! – засмеялся дядя Леня.

Подняв голову, Галя смотрела вверх. И ей стало страшно за дядю Леню. А он стоит себе на мостике и ничего не боится.

– А вам там не страшно? – закричала Галя.

– Страшновато! – снова засмеялся дядя Леня и добавил: – А тебе не страшно переходить в четвертый класс?

– Очень страшно! – откровенно призналась Галя. – Ой, я опоздаю, и тогда я совсем пропащий человек!

И, позабыв о том, что через несколько минут она станет ученицей четвертого класса и, следовательно, человеком солидным, Галя пустилась бежать во весь дух. Но раза два она все-таки обернулась и помахала рукой дяде Лёне.

* * *

В школе было уже полным-полно детей. Веселый шум раздавался и во дворе и в коридорах. Прозвенел звонок, и школьницы разошлись по своим классам.

В класс вошла Нина Васильевна, тоже одетая празднично. Она улыбнулась девочкам. А потом пришла еще одна учительница. Нина Васильевна поздравила своих воспитанниц. Она сказала, что все девочки хорошо поработали в этом году и должны теперь как следует отдохнуть, чтобы осенью со свежими силами сесть за парты в четвертом классе.

Учительница положила каждой ученице на парту табель. Галя еле дождалась своей очереди и мигом прочитала: «Переведена в четвертый класс».

А потом младшие школьницы собрались в зале, и директор поздравил их. Но Галя почти ничего не слышала из того, что говорил директор. Сердце у нее билось так радостно, что она не могла устоять на месте. Ей хотелось скорей выбежать на улицу, на солнышко. Пусть все видят, что она уже ученица четвертого класса!

Ведь надо еще по дороге домой все рассказать дяде Лене, потому что и он переходит сегодня в старший класс.

Радостной, шумной гурьбой выбежали девочки из школы. Галя снова не дождалась Люды и пошла одна к «своему дому». Шла не торопясь, чинно и важно. Ведь ясно, что все прохожие знают, видят – перед ними идет ученица четвертого класса. Дядя Леня поджидал Галю внизу. Он уже переоделся. Вместо синей спецовки на нем был чистый серый костюм. Поздравляя Галю, дядя Леня серьезно и крепко пожал ей руку.

– В табеле так и написано, что я переведена в четвертый класс, – сказала Галя. – А куда же вы перешли?

– А я перехожу отсюда на строительство одного огромного завода. На этом заводе будут выпускать интересные, сильнейшие машины. Туда посылают самых лучших каменщиков. И я иду со своей бригадой, – ответил дядя Леня. – А вот это тебе подарок. За то, что ты хорошо училась. Мы ведь с тобой поработали!

Дядя Леня вынес и дал Гале хорошенький домик, сделанный из дерева, но раскрашенный так, что стены его казались кирпичными. Из дверей и из окон домика лукаво выглядывали, словно живые, медвежата, петушки, лисичка, обезьянка, утка и другие смешные и веселые зверьки и птицы.

Галя стояла, как зачарованная, не зная, что ей делать – такой это был чудесный домик!

– Бери, Галенька, это мы с Леней-младшим сами сделали. Моего сынишку тоже зовут Леня. Мы с ним на все руки мастера. Но лучше всего умеем дома строить.

– А меня вы научите строить дома? – с восторгом спросила Галя.

– А как же! – радостно отозвался дядя Леня. – Приходи к нам, и мы тебя научим. Ты ведь знаешь, где мы живем. Помнишь, я тебя встретил и показал наши окна? Поднимешься на второй этаж, позвонишь и спросишь, где живут два Лени, старший и младший. Не забыла, где мы живем?

– Нет, не забыла, только я завтра приду. Сегодня бабушка пирожки мне печет, и я буду ей помогать, – сказала Галя.

– Вот и отлично! Завтра и приходи, под вечер.

Дядя Леня проводил Галю до самого ее дома и помог ей донести подарок.

Галя тоже показала дяде Лене, где они живут, и сказала, что папа, мама и бабушка очень хотят с ним познакомиться. Ведь она им так много рассказывала о своем дяде Лене, о том, как он вырастал у нее на глазах вместе с домом, который строил… Дядя Леня обещал непременно прийти в гости.

Больше Галя не могла выдержать и побежала домой, прижимая к себе домик, населенный шустрыми, веселыми зверьками и птицами. А дома ждали ее еще подарки от мамы, папы и бабушки.

Сергей Васильевич Смирнов
Наташе

 
Ах, Наташа, Наташа!
Еще не вчера ли
Подходящее имя
Тебе выбирали,
С необычными справками
Шли в учрежденья,
Чтоб скорее твое
Узаконить рожденье?
 
 
Сколько званий
Присвоила ты домочадцам!
Молодой человек
Стал отцом величаться,
А отец молодого
Того человека
Сразу в деды шагнул,
Не прожив и полвека.
 
 
Стала бабушкой мама,
А дочь ее – мамой.
Стал двоюродным братом
Мальчишка упрямый.
Ты пришла
                в относительно
                                     мирное время.
Подрастай, егоза,
Да знакомься со всеми!
 
 
Поднимайся скорее
На резвые ножки
И шагай
             от стола
По ковровой дорожке.
Для тебя
             возле дома,
На детской площадке,
Встали тополи
Послевоенной посадки.
Если в детстве с тобой
Ничего не случится,
Ты, во-первых, должна
На «отлично» учиться,
Во-вторых, не играть
На родительских нервах,
В-третьих…
                 Ладно…
                           Пожалуйста,
Помни «во-первых»!
 
 
Не заметишь, Наташа,
Как станешь невестой.
Но попрежнему к знаньям
Любовь свою пестуй,
Ибо знанья,
Согласно теперешним данным,
Для невесты являются
Лучшим приданым!
 
 
Понимаешь,
                 отец не имеет
                                    в излишке
Ни добра в сундуке,
Ни рублей на сберкнижке.
Но державу
                  на тысячи верст
                                        протяженьем
Он считает своим
Основным сбереженьем!
 
 
Распростерлась она,
Себе равных не зная,
От Курильской гряды
До холмов на Дунае.
Развернулась под солнцем
И в дыме-тумане
От Гольфстрима
До синих ущелий Тянь-Шаня.
 
 
Ты получишь ее,
Как хозяйство хозяйка,
Как безбрежную даль
Острокрылая чайка.
И живи на здоровье,
Просторно и ярко,
Если будешь достойна
Такого подарка!
 

Миколас Слуцкис
Хорошо учись, мальчик!

Здание полустанка было небольшое, окрашенное в зеленый цвет, под железной крышей.

Со всех сторон оно было обнесено частоколом, выкрашенным в тот же зеленый цвет. С десяток приземистых яблонь в саду за оградой были сплошь усыпаны плодами. Под окнами ярко горели кусты «золотых шаров» – неизменных спутников осени.

В окно вагона видны были широкие, чуть подернутые дымкой поля; за ними вдаль уходила полоска леса с висящим над ней багровым солнцем. Через поле вилась узенькая пыльная тропка.

У станционной ограды, шевеля длинными ушами, вкусно похрустывала сеном гнедая лошадка, запряженная в простую крестьянскую телегу. Лошадка эта, как видно, и доставила единственных пассажиров на полустанок: высокую женщину, повязанную белым платком, и двух мальчуганов.

По небольшому, посыпанному щебнем перрону ходил худощавый, подвижной старик – дежурный по станции.

– Живей, живей усаживай ребят! – торопил он женщину. – Хватит уж, нацеловались!

Та, виновато глянув в сторону сурового старика, хотела было еще разок поцеловать старшего, но сдержалась и подтолкнула мальчика к вагону. Оглушительно загудел паровоз, внезапно нарушая глубокую осеннюю тишину.

Поднеся к глазам большую натруженную руку, мать смахнула слезу, блеснувшую на ее загорелой щеке. Не шевелясь, точно застыв на месте, провожала она глазами удаляющийся поезд.

Все громче постукивали и пели колеса. Мимо пролетали кочковатые луга, запаханное жнивье, облако пыли, поднятое стадом. Мальчики так и прилипли к оконному стеклу, разглядывали проносящиеся мимо, пока еще знакомые и близкие им места.

– Эй, мальчуганы, далеко едете? – обратился к ребятам седой старичок-лесовод. Маленький, сухонький, в очках, он говорил неожиданно громко, обращая на себя всеобщее внимание.

Заинтересовались ребятами и другие пассажиры: крупный, бритоголовый, с коротко подстриженными черными усами рабочий, внимательно перед окном читавший газету; молодая кругленькая колхозница-бригадир, направляющаяся на курсы; подтянутый военный, едущий домой в отпуск; старая, лет шестидесяти, женщина, не выпускавшая из рук большого узла.

Дети повернулись к пассажирам. Меньшой парнишка исподлобья глянул на лесовода.

– В Вильнюс, – застенчиво ответил старший. С виду ему было лет четырнадцать, но стеснялся он незнакомых, пожалуй, не меньше, чем его братишка.

– В Вильнюс? И малыш – тоже в Вильнюс? – удивился старик.

– Нет. В Вильнюс только я один… Петрюкас сойдет в Саргенай. Он меня провожает. – Старший мальчик говорил уже посмелее.

– И совсем не в Саргенай! – тоненьким голоском поправил его малыш. – Я до самых Пабаляй еду… вот!

– Вот тебе и «вот»! А как ты назад вернешься, Петрюк? От дому далеко… Серого волка не боишься? – поддразнивал мальчика старик.

– Петрюкас ведь пешком не пойдет, – серьезно объяснил старший. – В Пабаляй в восемь каунасский вечерний останавливается. Петрюкас с ним и вернется.

Волков оба мальчика пропустили, понятно, мимо ушей.

– А на билет деньги есть? – не переставал поддразнивать старик, которому малыш, очевидно, очень понравился.

Петрюкас снисходительно улыбнулся: старичок этот ничего не смыслит в поездах и мальчиках.

– Ему не нужно билета, – объяснил старший. По всему было видно, что он очень любил братишку и даже гордился им. – Все проводники и машинисты знают Петрюкаса…

– Все? – прикинулся удивленным старик. – Так-таки все до одного? Вы только подумайте!

За окном промелькнула будка стрелочника, пассажиры стали смотреть в окна. Старший мальчик, собравшийся было рассказать, как это Петрюкас подружился с железнодорожниками, замолчал.

– Саргенай… Может, выйдешь здесь? – забеспокоился он.

– Да не бойся, Винцас! Доберусь! – отозвался Петрюкас.

– Ладно. Только в Пабаляй не прозевай поезда, – согласился старший. Ему и самому, видно, хотелось побыть с Петрюкасом подольше.

– А женщина, та, что провожала вас, – это мама ваша? – сердито осведомилась женщина с узлами.

– Мама, – ответил старший.

– Вот отпускают детей одних… Еще попадет такой Петрюкас под колеса! – покачала она головой.

– Следующая станция – Пабаляй.

Петрюкас хотел было обнять брата – кто знает, когда они еще увидятся! – но смутился. Он вытащил из кармана блестящий складной ножик. Петрюкас даже взвизгнул от удовольствия – будет чем похвалиться перед товарищами, ведь ни у кого из них нет такого ножика!

Озорно глянув на старого лесовода, пугавшего его волками, Петрюкас стремглав кинулся к двери. Поезд еще тормозил, а он уже спрыгнул со ступенек и пустился к пыхтевшему на втором пути каунасскому вечернему.

– Вот это парень! – громко выразил свое восхищение рабочий, давно уже отложивший газету в сторону.

Пассажиры подвинулись, и Винцукас присел на краешек скамейки.

– Мальчик, а хороший у вас колхоз? – спросила женщина-бригадир, высыпая на колени парнишки горсть орехов.

– Еще бы! – не без гордости ответил Винцукас, хотя ему и не понравилось, что его назвали мальчиком. – Первый на весь район! Недавно было общее собрание, так дядя Каспарас говорил, что мы и по всей области должны быть первыми. Он так и сказал: «Не быть мне вашим председателем, если мы Гражишкинский колхоз «Пирмунас» не обгоним!»

Все пассажиры поняли, что дядя Каспарас – человек, видать, напористый, хоть гражишкинцев он до сих пор еще и не обогнал.

– А по скольку на трудодень получаете? – не унималась колхозница.

– По пять килограммов! – с нескрываемой гордостью отозвался мальчик. – А как уберем свеклу, еще выдадут сахаром и деньгами.

– Ого! – удивилась бригадирша.

Теперь она Винцукаса больше не называла мальчиком. Очевидно, уважение, которым она прониклась к колхозу, она заодно распространила и на самого Винцукаса.

– А коров сколько у вас?

– Матушка – член правления, говоришь?

Вопросы так и сыпались на парнишку, словно орехи из корзинки бригадирши, – он едва успевал отвечать.

– Гляди-ка, парень за словом в карман не лезет! – обернулся рабочий к девушке-бригадиру. – У вас в колхозе, небось, похуже? Что ты так к нему пристала с расспросами, а?

– Ну, уж и хуже! – отпарировала недовольная бригадирша. – С чего это вы взяли?

– Видать, что хуже, – поддержал рабочего и лесовод. – Ведь неспроста прилипла к парнишке, как смола.

Молодой военный тоже усмехнулся, и вот эта-то безобидная улыбка больше всего разволновала девушку.

– Да у нас сада одного пять гектаров, и пасека, и лен! – горячилась она. – Почему же это у нас хуже? Выдумают тоже!

– А электричество у вас есть? – смело перебил ее Винцукас. Тут у него даже глаза засверкали.

Колхозница, не отвечая, отвернулась к окну. Всем стало ясно, что электричества в ее колхозе нет. А перед электричеством, понятно, поблекли и пасека, и сад, и лен, которыми она только что так хвалилась.

Винцукас тотчас же принялся расписывать, как в прошлом году запрудили Русве, как у них в деревне на улицах засветились лампочки на столбах, как на ферме доят электричеством.

За окном уже заблестели звезды. В приоткрытые двери вагона потянуло холодом. Женщина с узлами, прикорнув у окна, задремала. Винцукас пристроил получше стоявший под скамейкой деревянный сундучок.

– Погостить в Вильнюс едешь? – спросил рабочий, внимательно наблюдавший за пареньком.

– Учиться! – гордо ответил Винцукас.

– А в какую школу? – вмешался лесовод.

– В железнодорожную… Хочу машинистом быть. – У Винцукаса даже глаза заблестели: – Из нашего колхоза уже несколько парней ушли в машинисты. Рипкусов Юозукас – уже настоящий машинист. А Ионукас дяди Каспараса – в кочегарах. В кочегары мне не хотелось бы, машинистом куда лучше. Юозукас рассказывал, что бывал даже за Москвой, у самого Урала… Где только он не разъезжал, каких только городов не видел! Хорошо ездить на паровозе!

– Выходит, стало быть, эти твои машинисты тебя и подбили? – спросил рабочий.

– Да… сначала, но потом уж я сам…

– А братишка твой тоже на машиниста готовится?

– Да, Петрюкас тоже.

– Наревется, небось, сейчас этот будущий машинист, – покачал старик головой.

– Нет, он у нас не рева. Он собирается электрические поезда водить, простые ему уже не нравятся, – улыбаясь, говорил Винцукас.

– Хорошее дело – ученье! – отозвался старик, ласково поглядывая на парнишку. – Будь я помоложе, тоже куда-нибудь учиться подался бы.

– Хорошим машинистом будешь, Винцукас, если только захочешь, – сказал задумчиво рабочий. – Теперь вас хорошо учат. Само государство о вас заботится – учителя хорошие, книги хорошие, чертежи, мастерские… Только старайся, малый! Не ленись!

Винцукас чувствовал какое-то безотчетное доверие к грузному, широкоплечему человеку и, не замечая того, придвигался к нему все ближе и ближе. Рабочий поглядел на прижавшегося к его плечу будущего машиниста и покачал головой:

– Помни! Я в твои годы слесарем хотел стать… – Он вздохнул и снова покачал головой. – Денег на билет не было – зайцем пришлось добираться в город. Ненастье, вьюга, а я сижу на вагонных ступеньках. В городе никто меня и не дожидался. Увижу вывеску мастерской – захожу наниматься. Ну конечно, оборванный был, хилый – вот и не нравился хозяевам мастерских.

Винцукас слушал, весь подавшись вперед.

– Сжалился надо мной хозяин одной большой кузницы, – медленно вспоминал рабочий. – Почти три года мной помыкали. Хозяйке прислуживал: дрова колол, помои выносил. Никто не кормил меня, не одевал, никто не учил ничему… Уже совсем взрослым парнем был, а все у кузнечных мехов меня держали…

За окнами мелькали огни местечек и деревень. Из паровоза снопами разлетались искры и меркли совсем низко над полями.

– Трудные были времена, плохие времена! – подтвердил лесовод и откашлялся. И он, должно быть, вспомнил о своей молодости, которая, как видно, тоже была не сладкой.

– А я во время оккупации у кулака Киркиласа мучилась, – сказала успокоившаяся уже бригадирша. – Ох, если б он мне где попался, этот зверь! Зверь он был, а не человек…

Военный сидел, сосредоточенно потирая висок ладонью, и Винцукас подумал, что его юность тоже была не легкой.

«Выходит, я только один счастливый, – думал он, весь вспыхивая. – Они не могли учиться… А я могу! И Петрюкас может! И все наши ребята!»

Поезд остановился в Панеряй.

– Сейчас Вильнюс… Не боишься? – спросил лесовод будущего машиниста, собирая свои вещи.

– А чего ему бояться? – отозвался за Винцукаса рабочий. – Он учиться едет. Его город, его школа…

– Ну и матери сейчас! – очнулась спавшая женщина. – Отпустила в такую даль ребенка одного!

Будущий машинист волновался, но совсем не потому, что ехал в большой, незнакомый город. Его волновала огромная радость: через час, через день его мечты уже перестанут быть мечтами. Винцукас ничуть не боялся. Люди, которых он раньше и в глаза не видел, заботятся о нем, дают ему советы, как родные и близкие…

– Есть у тебя в городе из родни кто? – забеспокоился старый лесовод.

– Нет, – ответил Винцукас, – наша родня из деревни вся.

– Так где же ты остановишься? – засуетился и рабочий. – Ночь… куда пойдешь? Шагай со мной – переночуешь.

– Простите! – обиженно сказал лесовод и встал. – Я потому и спросил, что хотел предложить юноше ночлег в своем доме…

– Прошу прощения у всех, – перебила женщина, державшая всю дорогу узел на коленях. – Парнишка пойдет ко мне. Я сама мать, у меня у самой дети… Где твой сундучок?

Военный тоже хотел было предложить парнишке приют, но сейчас уже не решился.

– Слышь! Если будешь когда-нибудь в наших краях, заверни в наш колхоз, – сказала девушка-бригадир. Ей парнишка тоже понравился, и ей хотелось сказать ему несколько теплых слов. – Электростанцию к тому времени поставим, можешь не сомневаться. Издали свет увидишь! – Она засмеялась.

Винцукас покраснел: все о нем так заботятся! А девушку-бригадира он совсем не собирался обижать. Ведь и они одни, как говорил дядя Каспарас на собрании, без помощи соседей не могли бы поставить электростанцию.

– Так как же решаем, товарищи? – спросил рабочий.

– Да я ведь прямо в школу! – взволнованно объявил Винцукас. Он понимал, что своим отказом обижает этих хороших людей. – Меня ведь там будут ждать. Заявление я уже недели две назад по почте послал…

«А ведь Винцукас прав, – подумал рабочий. – Пусть идет прямо в школу».

И все, кроме женщины с узлом, подумали то же самое.

– А где твоя школа? Знаешь? – спросил военный. – Мне мимо идти. Я тебя доведу. Новый пятиэтажный дом, говоришь? Да в Вильнюсе много уже таких новых пятиэтажных домов. Я вильнюсский – и то иной раз улиц не узнаю…

Темное небо начало светлеть. Точно зарево, полыхал электрический свет над невидимым еще городом. Вскоре вынырнули разноцветные огни станции, засиял, засветился город. На светлом, большом перроне суетились сотни людей.

– Не боязно? – спросил юношу рабочий, отечески улыбаясь.

– Нет, – глядя прямо перед собой, ответил Винцукас.

Может быть, он чуть-чуть и боялся бы, если бы не чувствовал, как его ладонь сжимает крепкая мужская рука. Прыгая со ступенек, он услышал:

– Хорошо учись, парнишка!