Текст книги "Как создать идею для лидера"

Автор книги: Валентин Бадрак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава третья
МАТРИЦА УСПЕХА И ВОЗМОЖНОСТЬ ЕЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ

Каждый из нас сам определяет себе цену, и мы велики или малы в соответствии с собственной силой воли.

Смайлз

Удачливые баловни судьбы продемонстрировали настолько впечатляющий спектр действий, приковывающий внимание всего мира, что, казалось бы, любой их способ неминуемо привел бы к победе. Но известные ездоки, оседлавшие успех, не просто шли своим собственным путем, этот путь в каждом отдельном случае образовался в ходе цепных реакций множества причинно-следственных связей. Поэтому слишком мало смысла и пользы было бы от того, чтобы бездумно напялить на себя мантию героя или копировать боевую раскраску древнего воителя. Необходимо понять природу выбора, чутко прислушаться к надрывному гулу их неутомимых сердец, чтобы наконец сделать и свой собственный, осознанный и единственно правильный выбор. В данном случае принципы выбора идей гораздо важнее любой, даже детально описанной конкретики. Кто-то из исследователей жизненного опыта великих людей однажды воскликнул: нельзя учиться на гения, но у гения учиться необходимо. И чтобы это сделать, следует начать с самого начала – с его появления на свет.

Открытие личности. Дверь в хранилище потенциала личности зависит от постановки базового вопроса

«Наиболее таинственный миг у человека – осознание личной своей идеи», – пророчески отметил однажды Стефан Цвейг, один из наиболее хрупких апологетов гуманизма. Откуда, в самом деле, происходят крупномасштабные возмутители спокойствия? Действительно – и это доказано вековыми прорицателями и современной наукой, – достоверных рецептов гениальности нет. И скорее всего, они не появятся в будущем. Потому что нельзя, например, запрограммировать объективные факторы, невозможно заставить Природу служить индивидууму, когда все задумано наоборот. Например, нельзя предусмотреть раннюю смерть матерей у Бетховена, Ломоносова, Марии Склодовской-Кюри, Елены Блаватской, Коко Шанель, что создало прецедент глубокой ранней фрустрации и сформировало восприимчивую психику. Не получится сознательно спровоцировать тяжелое, на грани жизни и смерти, рождение, которое на бессознательном, инстинктивном уровне предопределяет цепкость к жизни, готовность к отрешенной борьбе в течение всего остального земного пути. Именно так произошло в судьбах Исаака Ньютона, Пабло Пикассо, Марка Шагала. Очень редко случается, чтобы в детстве присутствовало состязание с тенями умерших братьев, как у Винсента Ван Гога, Никола Теслыи опять Марка Шагала. Нельзя предугадать или преднамеренно рассчитать трагическое и зловещее умирание сошедшего с ума отца у Ницше, мучительное отторжение семьей Ньютонапосле ранней смерти отца. Невозможно предусмотреть «незаконнорожденность» Леонардо, длительное социальное отторжение Наполеона, Жанны д’Арк, Марка Шагала, Джека Лондона, что подтолкнуло к активным поискам новых форм самовыражения. Не каждому повезет с отцом, как Александру Македонскому, Ганнибалуили Моцарту, которым родители вручили судьбоносные нити великих идей. Не каждую девочку отец будет воспитывать подобно мальчишке, как произошло в жизни Маргарет Тэтчер, и потому далеко не каждая отреагирует на социальное отторжение именно так, как она. Не всегда у девочек складывается такое отвратительное представление о собственном отце, как у Елены Блаватской, Галины Вишневской, Мадонны. Не на всех так повлияют семейные или родовые традиции, как на Махатму Ганди, Артура Конан Дойля, Николая Рериха. Одним словом, слишком много взаимосвязанных факторов появления выдающейся личности. Эти примеры показывают величие и недостижимость повторения индивидуального пути каждого героя истории. Но они утверждают и общее: у всех и у каждого есть свой собственный шанс и свой исключительный путь! И если маленький, но упрямый Джек, необразованный, брошенный отцом, склонный к неврастении мальчик из бедного рабочего квартала Сан-Франциско доказал, что упорством можно вырасти в одного из самых читаемых в мире писателей, то разве это не доказательство того, что воля способна породить достойную замену вдохновению?!

Раз нет рецептов взращивания в теплице великого человека, то что, в таком случае, существует? Что может выступить базовой опорой для любого человека, стремящегося к личностному росту? Если в ходе развития цивилизации миру явились тысячи гениев, а десятки тысяч талантливых творцов удивляли человечество завораживающей магией своих достижений, значит, существуют некие законы внутреннего развития. Если сотни тысяч креативных фигур сумели осознанно раскрыть свои личности и проявить бесчисленные грани успеха, а миллионы обитателей планеты оказались способными отказаться от судеб неподвижных овощей на грядке, значит, можно начертать на небесном листе альтернативную версию своего жизненного пути. Не стоит сомневаться: человек уже давно доказал, что он способен обратить свое лицо к свету, подключиться к бездонному вселенскому кладезю энергии. Человек способен к осмысленному движению к счастью, гармонии, просветлению, – к той форме обитания на земле, какую выберет самостоятельно. В тени этих понятий он может обрести ту форму успеха, к которой действительно стремится. Остается только выяснить самое главное – причинно-следственные связи. Пусть не все, но хотя бы ключевые.

Если раньше возможность достижения любым человеком высшей формы реализации личности выдвигалась в виде нестройной, сомнительной гипотезы, то бурлящий XXI век настойчиво меняет восприятие картины мира. Как именно будут определены массовым сознанием плодоносные проявления личностной деятельности – гениальностью, совершенным талантом, успехом мирового масштаба, таинственным пророческим озарением – зависит, разумеется, от множества сопутствующих факторов. Гении их интуитивно учитывают и оказываются способными решать и эти смежные задачи, таланты их часто понимают, но игнорируют. Люди, стремящиеся к головокружительному успеху, нередко путают цели и средства, сосредотачиваясь на второстепенном. Но в целом все зависит от того, сколько приложено усилий и в каких направлениях. Детальный анализ и сопоставление жизненного опыта почти пяти сотен наиболее известных в мировой истории титанических личностей подводят к твердому убеждению: существуют незыблемые принципы роста личности, и результаты каждого человека находятся в четкой математической зависимости от приложенных сил. Нам порой кажется, что провидение решает все за нас, но Природа или Великий Творец лишь подсказывают: существуют многие альтернативные формы саморазвития и самореализации.

Совершенно очевидно, что все начинается с зарождения мотивации. Использование потенциала человека зависит от постановки базового вопроса. Казалось бы, он должен звучать для всех одинаково: зачем, с какой целью я в этом мире? Но не все так просто. Выше не случайно были описаны проблемы многих известных людей в начале их пути. Именно исходные трудности, мучительные душевные переживания, близкое соприкосновение со смертью или неизлечимой болезнью, тяжелые ранние фрустрации чаще всего и приводили их к возникновению ключевых вопросов. Хотя у каждого отдельного человека они звучали по-разному, это были вопросы жизненного предназначения, стимулирующие к активным действиям.

Чаще всего эти сложные превращения происходят в детском возрасте или в юности. Конечно, вместе с крупными решениями нередко тянутся и пожизненные комплексы, но у сильной личности они, как правило, скрыты под камуфляжем впечатляющих достижений. Сопровождающийся неимоверными трудностями приход в этот мир, неоднозначные отношения с родителями, особенно противоположного пола, первый противоречивый опыт балансирования в социуме – вот что создает основу восприимчивости мироздания. И как следствие, формирование нужных для роста личности вопросов. Нет смысла задаваться целью перечислить все известные переживания легендарных фигур, которые и привели их к неугасимому желанию двигаться вверх, к воображаемым вершинам достижений, их окажется слишком много. Остановимся лишь на нескольких типах фрустраций.

Фрустрацию брошенного, нелюбимого ребенка многопланово отражают судьбы Леонардо да Винчии Коко Шанель. Как известно, Леонардо, будучи бастардом, испытывал мучительные ощущения отторгнутого ребенка, из-за чего приобрел комплекс невротического стремления завоевать любовь отца (именно отца в первую очередь, поскольку в его время, в его жизненном контексте именно признание мужчиной-отцом олицетворяло социальную полноценность). Два сопутствующих фактора – незнание латыни (научного языка средневековья) и то, что он оказался левшой, – дополнили его переживания; проблемы детства подстегивали его найти такое призвание, чтобы он мог доказать отцу и всем окружающим свою значимость. Эту болезненную жажду доказательства и стремление избавления от комплекса он пронес через всю жизнь, они заставляли великого мастера задумываться над решением множества других, совершенно различных по своей структуре задач. Они вывели его в ранг победителей, привели к исполинской по масштабам миссии.

Коко Шанель еще маленькой девочкой после смерти матери была оставлена в приюте. Комплекс брошенного ребенка породил в ней желание бороться за себя, использовать для победы любые методы, постоянно думать над развитием, которое воспринималось непрерывным процессом. Отныне, не доверяя мужчинам как классу, она научилась питаться от них идеями. Победа зарождалась из сопротивления, кажущегося безнадежным. Она пускала в ход единственный имеющийся козырь – женское очарование. Но и оно не дало бы ничего, не создай она в своей голове психологическую установку амазонки – женщины, стремящейся победить любой ценой.

Фрустрацию брошенного, нелюбимого или подавляемого родителями ребенка в разной степени испытали Ярослав Мудрый, Михаил Ломоносов, Марк Шагал, Мэрилин Монро, Галина Вишневская. У князя Ярослава разрушителем психики выступал отец, князь Владимир, который возвел патриархальное начало в степень абсолюта. Будущий великий князь ощущал себя беспомощным и озлобленным в вечном поклонении нелюбимому родителю, который низвергнул, психически раздавил и уничтожил его мать. Отношения отца и сына были лишены любви, а единственным, что их связывало долгое время, была родовая традиция. Восприятие Ярославом событий медленно стало видоизменяться после первого ослушания отца и освобождения от психологических оков. Окончательная же победа над сомнениями и слабостями наступила лишь после военных побед, обеспеченных воинственной женой Ириной (Ингигердой).

Михаила Ломоносова в детстве подавляла мачеха, откровенно издеваясь над взрослеющим юношей. Молчание слишком занятого отца, которое юноша воспринял как выбор в пользу жены, превратило комплекс нелюбимого ребенка в кровоточащую рану, зажившую только после формирования в себе личности. Желание учиться у Ломоносова – сублимированная версия поиска любви и признания – как у отца, так и в социальном окружении. Детство сделало это желание болезненным, а самого обладателя наделило повышенной тревогой и мнительностью.

У Шагала с самого начала не складывались отношения с отцом, который видел в старшем сыне будущего помощника. Унижения и оскорбления от отца он терпел с пониманием того, что жизнь родителя неестественно искорежена и искривлена. Но если Шагал-старший подчинился силе обстоятельств и постепенно опускался до животного, то младший носитель фамилии не желал мириться с таким положением и намеревался искать свой собственный путь.

Так же как у Ломоносова, мотивация Шагала выросла из сопротивления обстоятельствам, несогласия жить без любви, без надежды на признание хотя бы каким-нибудь живым существом.

Очень сходные предпосылки рождения личностей у Мэрилин Монро и Галины Вишневской; они берут истоки в вопиющем равнодушии матерей и отказе от них отцов. Оставленные наедине со своими переживаниями, они должны были умереть, не произведя на свет свои личности, погибнуть в вечных льдах людского отчуждения.

Всех их, и мужчин и женщин, оживил один роднящий факт – появление в жизни положительного героя, оптимистично настроенной личности, вселяющей надежду и передающей семя жизни, из которого в конце концов появляется на свет новая личность. У всех этот герой различен по происхождению, а порой их даже несколько. У Леонардо да Винчи минимальный интерес отца к рисованию был закреплен и подхвачен учителем Андреа Верроккьо, подстегнут конкуренцией. У Коко Шанель спасителем оказался мужчина, которого она сумела влюбить в себя и у которого одолжила средства для создания своего имени в бурлящем мире моды. Михаил Ломоносов, хотя и начертал досадные слова о родителях «Меня оставил мой отец / И мать еще во младенчестве», в упорном продвижении по научной лестнице ориентировался на образ деятельного, рассудительного и в значительной степени расчетливого отца. Марка Шагала спасали многие. Сначала мать, поддержавшая начальное стремление сына к живописи; затем жена, выступавшая вдохновительницей и верной музой; и лишь потом, значительное время спустя – медленно появляющиеся ценители экстраординарной живописи. В жизни Мэрилин Монро роль буфера между потерянной девочкой и суррогатом надвигающейся жизни сыграла подруга матери; открытый ею параллельный мир сокрушительного успеха и блистательного счастья стал постоянно преследующим маревом, миражом, застилающим реальность. И хотя счастье оказалось иллюзией, успех все-таки посетил то заброшенное, заблудшее существо, которое позже мир узнал под маской Мэрилин Монро. Наконец, у певицы Галины Вишневской коренные изменения в судьбе произошли благодаря бабушке; славянская доброта, душевность и открытость этой сильной женщины, без преувеличения, спасли девушку от грехопадения и неизбежного конца в виде повторения родительской модели. Бабушкины внушения победили комплексы и дали возможность миру увидеть личность, а самой Галине – ею стать. В этом списке преднамеренно избраны различные судьбы, разные формы влияния и коррекции личности. Фрустрация в жизни этих людей стала этапом перерождения, вхождения в новую плоскость жизни, возможностью очищения и изменения образа. Результатом отсутствия любви и признания явился поиск их в столь отчаянной и настойчивой форме, что никогда не отвергаемым детям трудно было бы поспеть за ними, и тем более конкурировать с ними.

Любопытно и вполне типично для этого контекста воспоминание о противоречивом детстве еще одной женщины незаурядного ума – Софьи Ковалевской. «Иногда я испытываю желание приласкаться к маме, взобраться к ней на колени; но эти попытки как-то всегда оканчиваются тем, что я, по неловкости, то сделаю маме больно, то разорву ей платье и потом убегу со стыдом и спрячусь в угол. Поэтому у меня стала развиваться какая-то дикость по отношению к маме, и дикость эта еще увеличивалась тем, что мне часто случалось слышать от няни, будто Анюта и Федя – мамины любимчики, я же – нелюбимая». Строгий, подобный лишенному эмоций манекену, отец, который «может унизить», «мало обращает внимания» на детей; отстраненная мать и «изоляция от всех домашних» гувернанткой – такое детство могло бы показаться кошмаром. Если бы не удачные попытки обратить на себя внимание, приобрести недостающую любовь какими-то необычными способностями. Например, отменной памятью, уникальными склонностями к фантазиям и размышлениям, появившимся вследствие одиночества. В семь лет ее «забавляло», что она может подсказывать четырнадцатилетней сестре. Позже, добравшись до Лермонтова и Пушкина, она шалела от неожиданно нахлынувшего счастья благодаря новым переживаниям. Появилась щель, шлюз для выхода переживаний, желание жить, «показать себя». Нередко на первый план выходит фрустрация смертельной опасности – вследствие открывшего в детстве знания о своей смертельной болезни или попадания в зону повышенной опасности для жизни. Тогда вопросы и ответы листаются с сумасшедшей скоростью, решения принимаются почти мгновенно, смешивая эмоциональный и интеллектуальный уровни восприятия информации.

Жизнь юного безмятежного футболиста Альбера Камюперевернула смертельная болезнь, признаки которой привели его к поспешной смене дальнейшего сценария. Ему пришлось столкнуться с неожиданно возникшим пасмурным чувством собственной неполноценности, в считаные дни переосмыслить свои возможности, свое предназначение на Земле. Неосознанно он взялся за книги, которые привели его к стойкому желанию изменить форму самовыражения, добиться успеха теперь уже не на спортивном, но на интеллектуальном поприще. Болезнь учит проходить через крайние переживания, и они заметно помогают в достижении успеха.

Выдающийся философ Древнего Рима Сенека Младшийиз-за опасной болезни был вынужден переписать свою судьбу; оставив многообещающий карьерный рост в Риме, он надолго уехал в Египет. Но продолжительные размышления, глобальный пересмотр системы ценностей, неистребимое желание оставить след в истории привели его к новым знаменательным идеям. Подвергся смертельной опасности в юности и Юлий Цезарь, который попал в списки преследуемых и мог легко лишиться жизни. Человек, сталкивающийся с неумолимым взором смерти, получает такую безупречную встряску, что всегда способен на одно из двух – либо приготовиться к умиранию, в бессилии духа ожидая конца, либо начать жизнь по законам максимально возможной активности.

Похожие потрясения пережили Агриппина Младшаяи Екатерина Вторая, Федор Достоевскийи Никола Тесла, Стивен Хокинги Ролло Мэй…

Этот вид фрустрации перекликается с комплексом детского стресса или сильного психического потрясения в годы развития личности . Наиболее ярким примером тут, конечно, будет часто повторяемый пример философа Фридриха Ницше, который вынужден был наблюдать тяжелую болезнь и еще более мучительное умирание отца. Разновидностью такого потрясения нередко становится ранняя смерть одного из родителей. Древнеримский философ Марк Аврелийтакже рано потерял отца, и его ребенком перебрасывали от одного родственника к другому. Страх смерти или чего-то ужасного, что может с ним случиться, сопровождал его почти всегда; он чувствовал себя сжатым в тисках. Сразу два вида фрустрации пережил изобретатель Никола Тесла. Его одаренный старший брат трагически погиб, когда будущему ученому было лишь пять лет. Наступившая нередкая в этих случаях идеализация способностей умершего создала опасный прецедент состязания с тенью. Это стало сокрушающим психику вызовом для Никола, как в свое время невыносимую боль в сердце вызывала фотография умершего старшего брата у Ван Гога. Стремление к завоеванию родительской любви и намерение соответствовать воображаемому образу брата побудили у будущего знаменитого изобретателя определенный переворот мышления. Он пришел к выводу, что если именно он остался жив, то ему уготована особая миссия. Это чувство еще больше выросло у Теслы после того, как он дважды оказывался у смертельной черты из-за опасных болезней. Согласно его биографу Джону О’Нилу, в первый раз, «когда болезнь достигла критической стадии, врачи оставили надежду спасти ему жизнь». Несколько позже он прошел через черную полосу холеры. И опять «его физическое состояние привело врачей в отчаяние, и они уже не надеялись спасти его». То, что он выжил, создало у Теслы непоколебимую уверенность в своей исключительности и божественном предназначении. Подобную форму фрустрации и последствия синдрома смерти пережила выдающаяся создательница новаторской педагогики Мария Монтессори, решительно «отказавшаяся умереть» в десятилетнем возрасте, утверждая, что ей уготована великая миссия. Кстати, первенцем после мертворожденного ребенка был и Владимир Набоков, один из немногих великих факиров слова. Этот факт сыграл не столь значительную роль, как в жизни Теслы и Ван Гога, но, вне всякого сомнения, не остался не отмеченным писателем. А железный канцлер Отто фон Бисмаркдважды подвергался смертельной опасности во время покушений, и из-за того, что вышел сухим из воды, свято уверовал в свое высшее предназначение, наличие божественной метки.

Смертельный стресс, меняющий формат жизни и отношение к ней, может произойти не только в детские или юношеские годы. Подобное явление и у сформированной личности вызывает настоящий вулкан ощущений, может ознаменовать переворот мышления. Тут нельзя не вспомнить Сенеку Младшего, который был сослан на остров Корсика и, вероятно, умер бы в забвении и одиночестве, если бы Агриппина не вернула философа в Рим в качестве учителя для своего юного сына Нерона. Ссылка для публичного и демонстративного Сенеки явилась подлинной трагедией, которая была равносильна медленному убийству.

Но еще более ярким является пример писателя Федора Достоевского, которого подвергли публичной казни, но не казнили, в последний момент заменив лишение жизни каторгой. Сам писатель делил свою жизнь на «до» и «после» этой экзекуции, во время которой он ощутил прикосновение инфернального, претерпел ужасающую метаморфозу. Пугающая окружающих падучая болезнь писателя, которую он считал неизлечимой, изводила его до такой степени, что после каждого припадка он оставался угрюм и подавлен в течение нескольких дней. Но все-таки прикосновение к смерти и периодические припадки сделали его более восприимчивым к жизни, его вкусовые рецепторы обострились до недоступного окружающим состояния, не говоря уже о возросшем самомнении и уверенности в великой роли. И именно последнее, как следствие несчастий и переживаний, сделало его крупным психологом и обладателем пера, фиксирующим отклонения в психике и связанную с этим душевную боль.

Известно, что и писатель Николай Гогольиспытывал никогда не ослабевающий страх смерти, дикую фобию, которая доводила его до исступления и одновременно была основой тончайшего восприятия мироздания. Он словно находился на границе между миром живых и потусторонним царством, и эти ощущения, несомненно, родились из его детских переживаний. Над ним дамокловым мечом висела психопатология пережитых в ранние годы страхов и потрясений. Туберкулез и сифилис отца, душевная болезнь матери сделали его маниакально-депрессивным типом. С раннего детства он отличался крайне чувствительной, легко ранимой психикой. Подверженный многочисленным фобиям и болезненным галлюцинациям, он боялся тишины, где слышался стук маятника, ему чудились голоса. Он был настолько впечатлительным, что рассказ матери о Страшном суде держал его в плену мрачных ощущений целую жизнь. Однажды бросил в пруд и утопил шестом кошку, которая кралась к нему (причем был уверен, что погубил человека).

Прикосновение к смерти, осязательное понимание не столько краткосрочности, сколько случайности существования потрясли, всколыхнули и заставили по-другому взглянуть на мир Галину Вишневскую, пережившую военную блокаду Ленинграда. Какая еще детская душа сотрясалась столь вопиюще, будучи кощунственно вытолкнутой к вратам преисподней. Чего стоит только описанная ею картина ночного выноса трупов, когда одеревеневшие тела звенели при сбрасывании в грузовик, как «обледеневшие бревна», а «длинные-длинные волосы» одной умершей женщины «упали вдруг, рассыпались живой волной» – видение жуткого, холодного присутствия смерти долгие годы не выпускало ее из своих тисков. Пережитые дни блокады столь прочно въелись в ее естество, столь сильно потрясли, что оказали едва ли не решающее значение на построение дальнейшей судьбы, способность бороться и побеждать. Брошенная родителями, девочка-подросток видела, как люди теряли человеческий облик – после этого ей уже черная пасть дьявола не казалась страшной… И общая человеческая трагедия с гигантскими скачками между низменным и пошлым с одной стороны и возвышенно-неземным с другой привела ее к яростному желанию достичь большего, чем отводили рамки «тошной и беспросветной» жизни. Знаковым и показательным для человеческой природы вообще является тот факт, что «люди, только что буквально восставшие из мертвых, снова потянулись к искусству». Всплеск духовности для человека означает жизнь Человеческую, и отказ от животного выживания на грани низших потребностей захлестнул ее.

Комплекс негативного взаимоотношения с отцом является таким же сильным потрясением для психики, как жизнь в неполной семье. Прежде всего появляются вопросы и ответы, приводящие к продолжительным раздумьям, поиску себя, вырабатыванию определенного стиля поведения и способа мышления. Как и в комплексе отсутствия любви, возникает жажда совершенствования как способ ответа на ситуацию. Возникает устойчивая необходимость личностного развития и роста – то, что редко необходимо тепличному ребенку. Вслед за мотивацией непреодолимая сила выносит ребенка на рубеж неизбежной борьбы за крупную цель, и далее многое зависит от его индивидуального пути, от вложенных усилий в движение личности. Этот комплекс испытали археолог Генрих Шлиман, философ и писатель Сёрен Кьеркегор, композитор Людвиг ван Бетховен,успешная представительница шоу-бизнеса конца ХХ века Мадонна. Пожалуй, лучше всего непосредственные ощущения мало любимого ребенка описал Игорь Стравинский: «Мое несчастье, я твердо убежден, состояло в том, что отец был мне внутренне совершенно чужд, а мать относилась без всякой любви. Когда мой старший брат неожиданно умер, мать не перенесла на меня свое отношение к нему, а отец по-прежнему относился ко мне довольно сдержанно. И тогда я решил, что в один прекрасный день покажу им, чего я стою». Известный швейцарский психотерапевт Алис Миллер называет этот эффект возникновения первичной мотивации благотворным действием чувства скорби.

Шлимандумал об отце-тиране почти с ненавистью, перемешанной с вычурной учтивостью, которая явно относилась не к области чувств, но являлась вопросом престижа преуспевающего сына. Об отце, по словам Генриха Штоля,биографа Шлимана, он думал не иначе как о тиране, который «загнал в могилу его мать, лишил его самого радостей детства и спокойно, без всяких угрызений совести, оставил бы его в нищете». Но это патологическое недоверие к родителю, смешанное со злостью на него, породило в нем самом не только устойчивое намерение надеяться исключительно на собственные силы, но и развивать их, применять по назначению, добиваться высоких результатов. Когда же упорство и развитая работоспособность позволили ему занять высокое социальное положение, из соображений престижа и вследствие намерений следовать вечным ценностям Шлиман боролся с собственным непреодолимым отчуждением, «регулярно» посылая престарелому отцу «значительные суммы», арендовав для него приличное имение.

Знаменитый датчанин, один из тех титанов, на которых позже опирался патриарх психоанализа, горбатый и перекошенный Сёрен Кьеркегорявлял собой образчик подавленности, меланхолии и тоски. Детские комплексы довершало деспотичное отношение отца, «человека с тяжелым и мрачным душевным складом». Вполне естественно, что хилый и болезненный мальчик с искривленным позвоночником не общался со сверстниками, будучи объектом насмешек в любой ситуации. Но размышления о своих возможностях и фанатичная жажда компенсации привели его на литературное поприще.

Бетховениспытывал к отцу, скорее, не ненависть, а зловещую досаду, ощущение отпечатка чего-то грязного и несовершенного, недоведенного до возможного развития. Алкоголизм отца, его неспособность раскрыться как музыканту, его фактическая неполноценность как опоры семейства включили в представлениях юноши определенный механизм противодействия ситуации. Роковые события, и в том числе смерть матери, ответственность вместо отца-неудачника зародили в нем желание добиться чего-то значительного, отделяющего его от родителя заслоном достижений. Опираясь на признание окружения, созданную психологическую установку, он начал путь восхождения к славе. Но первым стимулом, первородной мотивацией все-таки были жуткие отношения с отцом и рожденная из них фрустрация.

Говоря об этом виде фрустрации, следует заметить, что она нередко приводит личность ребенка к пограничному состоянию; именно не сложившиеся отношения с отцом чаще всего смещают восприятие в область деструктивного. У представителей мужского пола это может проявляться в желании насилия, разрушений, уничтожения всего без разбора, у представительниц женского – в неверии в себя, сложнейшем комплексе женской недостаточности, притуплении инстинкта материнства и неспособности жить в семье. К примеру, большинство ярких деструктивных личностей, таких как Чингисхан, Гитлер, Сталин, Распутин,имели непреодолимо негативные отношения с отцами. Неронслышал об отце не иначе как о подонке.

Фрустрацию социального отторжения также следует считать одним из крупнейших стимулов для самоорганизации и уверенного преодоления преград. Распространенные ее разновидности – бедность, принадлежность к низшему классу, напоминание в микросоциуме о несоответствии положения, о более низком статусе. Этот вид фрустрации вызывает необходимость «доказательств» социальной полноценности и слишком часто уводит в русло творческой деятельности по той причине, что великие творцы во все времена занимали исключительное место в социальной иерархии. Но конечно же, нередки и симметричные ответы личности, стремящейся к власти и финансовому изобилию. Однако, как и предыдущий вид фрустрации, продолжительное социальное отторжение, притеснения и выдавливание из своего социального пространства способны вкупе с другими негативными факторами привести к доминированию деструктивных импульсов. Примеры Чингисхана, Ивана Грозного, Гитлера, Распутина, Саддама Хусейнанапрямую связаны с решительным отказом социума принять их в качестве целостных образов личностей; социальные противоречия вкупе с другими раздражителями стали для них серьезным стимулом для ухода в плоскость обитания демонов. Стоит принять во внимание, что так же, как потеря родителей, противостояние с отцами, социальное отторжение подвигают личность к нарушению принципов добра и защиты жизни лишь в тех случаях, когда у них появляется возможность поступательного и безнаказанного вовлечения в насилие и разрушение. Таким образом, для области деструктивного эти проявления фрустрации оказываются в большей степени сопутствующими факторами, тогда как для рождения масштабного творца, крупного лидера социальные противоречия имеют позитивные последствия. Они ведут к закалке духа борьбы, к пониманию необходимости действовать, думать, полагаться исключительно на себя.

Финансист вселенского масштаба Джордж Сороспрошел через удручающие унижения нищеты, голода и страха смерти во время войны. Кажется, именно эти испытания дали ему основной импульс к идее и победам. Позже он поставил перед собой ясную цель: достичь такого уровня обладания богатством, чтобы его положение являлось неоспоримым, неприступным и влиятельным. Подрабатывая носильщиком на вокзале или дежурным в бассейне, он всегда с дикой отрешенностью думал об одном – как заработать большие деньги и вырваться из плена порочной зависимости от бедности, которая делала его безликим и подталкивала к унизительной работе. А еще он постоянно читал и скрупулезно добывал знания в Лондонской школе экономики. Потому можно утверждать, что его пресловутая «молниеносная решительность» при принятии масштабных сделок является не чем иным, как результатом продолжительного развития. Но что сделало Сороса иконой финансового мира, если не страх нищеты, угроза оказаться за скобками верхней социальной прослойки общества?