Текст книги "Железная хватка графа Соколова"

Автор книги: Валентин Лавров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Знакомое лицо

Пройдя под гулкими сводами вокзала, Соколов со спутниками оказался на перроне. Тяжелая махина паровоза уже разводила пары, жирно блестела смазкой, весело сияли тщательно протертые никелированные части. Богатый вагон первого класса выделялся деревянной желтоватой обшивкой.

Соколов вступил на зеленый ковер узкого длинного коридора. Двери с зернистыми стеклами кое-где были уже закрыты разместившимися за ними пассажирами.

Мужчина лет тридцати, мордатый, с густыми бровями, курчавившейся смолистой шевелюрой, с выразительными агатовыми глазами и в коротком однобортном летнем пальто, вежливо раскланялся с Соколовым и его спутниками.

– Где-то я видел его лицо, – Сахаров наморщил лоб, входя в маленькое двухместное купе. – Я усвоил золотое правило: обязательно вспомнить то, что запамятовал. Может, в министерстве? Или в Купеческом собрании на Малой Дмитровке? Да, кажется, он там играл в покер. Или?..

Гулко забил колокол. Торопливо заскрипели в коридоре быстрые шаги провожающих. Поезд дал два коротких гудка. Лязгнули буфера, вагон дрогнул. Медленно набирая скорость, покатился вдоль перрона с его густой, мокрой от дождя толпой провожающих. Здание вокзала таяло в туманной дымке.

– Давай переоденемся в сухое и пойдем в ресторан! – бодро проговорил Соколов, окончательно прощаясь с набежавшей было на него хандрой. Сейчас он испытывал приятное чувство: азарт охотника, вышедшего на опасного зверя. И еще: он полюбил Саратов и наивно провинциальных коллег. Все это заставляло с нетерпением ожидать прибытия в город на Волге.

По коридору, заложив руки за спину, прохаживался молоденький дежурный жандарм, застенчиво улыбнувшийся Соколову.

Общий интерес

В ресторане было еще совсем малолюдно. Официант быстро поставил на пахнувшую свежестью белую скатерть графинчик водки, грибки, селедку с горячей картошкой и нежно-телесного цвета лососину.

Едва выпили по первой, как в дверях, вопросительно озираясь, появился тот самый мужчина с агатовыми глазами, что показался столь знакомым Сахарову. Вошедший вежливо произнес:

– Приятного аппетита, господа!

Сахаров отозвался:

– Коли наша компания вам не в тягость, милости просим! Меня зовут Евгений Вячеславович, а это компаньон – Аполлинарий Николаевич. Мы промышленники, в Саратов по делам стремимся. Водку пьете?

– Спасибо, с удовольствием разделю столь изысканное общество!

– За знакомство! Хотя, признаюсь, у меня ощущение, что мы с вами встречались. Лицо ваше знакомо...

– Очень возможно! Мне ваше тоже. Позвольте представиться: депутат Государственной думы третьего созыва, потомственный дворянин Тищенко Герман Мартынович.

Соколов вопросительно поднял бровь:

– От какой губернии?

– От Екатеринославской. Баллотировался вместе с председателем нашей земской управы Михаилом Владимировичем Родзянко. И еще в Думу прошел приятель моего покойного отца Образцов – преподаватель духовного училища.

– Если не ошибаюсь, он председатель отдела Союза русского народа? – спросил Соколов.

Тищенко с чувством превосходства улыбнулся:

– Нет, товарищ председателя. А я по личным делам направляюсь в Раненбург. Там умер дядюшка-помещик, богатое имение завещал мне. Пока налегке еду. Следует вступить в права наследства. Жажду посвятить себя жизни в деревне: без твердой руки хозяйство быстро придет в упадок. Я в прошлом году был в Зосимово – так зовется имение. Хозяйство в замечательном порядке. Но удручает положение некоторых крестьян: пьянствуют, отлынивают от дела, семьи их находятся в самом жалком положении. Хочу принудить их работать. Согласитесь, что это моя священная обязанность – заботиться о благе крестьян.

Сахаров возразил:

– Все так, но разве пьяницу и лодыря можно заставить трудиться? Его хоть на расстрел веди, он настоящим тружеником не станет. И все ваши, Герман Мартынович, усилия пойдут насмарку.

Принесли стерлядь по-русски и заливное из каплунов.

Сыщики выпили водки, Тищенко наотрез отказался:

– Вы промокли и промерзли, а я убежденный враг выпивки!

– Чем же вы увлекаетесь в таком случае?

– Шахматами.

– Прекрасно! – обрадовался начальник охранки. – После обеда сразимся.

Испанская защита

После обеда Тищенко заглянул в купе сыщиков. Сахаров в приятном нетерпении (уж очень любил он древнюю забаву!) достал из багажа дорожную доску и расставил малюсенькие фигуры.

Тищенко улыбнулся – и вновь с чувством превосходства.

– Нет, сегодня мы играем на этой красавице! – и он положил на столик роскошную, прекрасно инкрустированную различными ценными породами дерева шахматную доску. На светлой клетке справа было начертано: «Народному избраннику Г. М. Тищенко от избирателей. 1907 г.». – Как говорил Петр Великий, «шахматы – настолько игра прекрасная, что плохо играть в нее – дело стыдное»!

– Тем более на такой доске. И фигуры как умело резаны!

– Из грушевого дерева.

Соколов, которому темперамент не позволял долго сидеть за шахматной игрой, с некоторым интересом наблюдал за соперниками. Сахаров, расставляя фигуры, предался воспоминаниям:

– В гимназии я был сильнейшим шахматистом класса, а однажды, уже взрослым, сделал ничью с ныне знаменитым Дуз-Хотимирским.

– Поздравляю! А я у него однажды выиграл.

Вскоре выяснилось, что соперники играют испанскую партию. Еще через двадцать минут начальник охранки сдался. Депутат Тищенко играл блестяще.

Откровения

Сахаров нажал кнопку электрического звонка. Прибежал проводник. Начальник охранки протянул ему полтора рубля:

– Принеси, братец, из ресторана шампанское. – Обернулся к спутникам: – За проигрыш следует платить.

Чудный напиток вскоре искрился в бокалах. Гость на сей раз не отказался. Не имея привычки к спиртному, он малость захмелел, стал разговорчив.

Соколов все пытался припомнить депутата, который носил бы фамилию Тищенко. И не мог. Не без умысла спросил:

– Нет, скажите, Герман Мартынович, вы лично подымали какие-нибудь вопросы в Думе?

– Однако в своих выступлениях настоятельно поддержал запросы депутатов Тесленко и Скороходова относительно тех преступных организаций, которые сгруппировались вокруг охранных отделений. Их состав – общества отбросы, подонки. Вся деятельность охранки покрыта мраком неизвестности. Средства на ее содержание из государственного казначейства идут без контроля и ограничений, – с бравадой сказал депутат.

Сыщики с интересом слушали эти излияния. Впрочем, многие депутаты разогнанной Думы выступали с таких же наивно-озлобленных позиций. Сахаров подлил шампанского в бокалы. Гость горячо продолжал:

– Да, охранка наделена бесконтрольным правом арестовать, задержать, избить, даже расстрелять кого угодно, без всякой вины.

Сахаров не выдержал, с иронией произнес:

– Неужто? Ах, негодяи!

– Будто вы сами не знаете! – зло скривился Тищенко. – У нас на Руси сотни человеческих жизней отнимаются по одному мановению руки какого-нибудь спившегося жандармского полковника. Достаточно ему произнести «Пли!» – и покорные, несчастные солдаты лишают жизни цвет и гордость нации – борцов за народное счастье. – Взглянул на Сахарова: – Реванша небось хотите?

– Хочу! – И стал расставлять фигуры.

– Еще английский король Людовик Тринадцатый живший в семнадцатом веке, говаривал: «Шахматы прекрасны тем, что тут идет сражение без крови». – Почесал кончик мясистого носа, добавил непонятное: – Но у нас случай особый. – Взглянул в окно. – Что, Жилево уже скоро? – Достал из сюртучного кармана часы. – Почти сто верст отмахали. Скоро Кашира, – и сделал первый ход.

Через десять минут Сахаров успел потерять коня и пешку. Соколов наблюдал за гостем: тот то и дело доставал часы, словно боялся опоздать, и вглядывался в туманную дымку за окном. Вздыхал:

– Эх, совсем день коротким стал, темнеет быстро.

Сахаров собрался сдаваться, как гость вдруг зевнул ферзя. Сахаров деликатно указал на это. Тищенко махнул рукой:

– За ошибки платить надо! Сдаюсь и поздравляю. Расставляйте фигуры – играем третью партию, решительную. А я выберу в ресторане контрибуцию – самое дорогое шампанское, – и он плотно закрыл за собой дверь.

Пламя и дым

Соколов прикрыл веки, задумался: «Что он нервничает? И точно ли этот тип тот, за кого себя выдает? А если врет, то ради чего – ради бахвальства?»

И вдруг он услыхал, как хлопнула дверь соседнего купе, где помещался Тищенко, и послышались быстрые, бегущие шаги по коридору. Соколов высунул голову в коридор. Он успел заметить, что на Тищенко надето короткое однобортное пальто и шляпа. Депутат бросился в тамбур, в руке у него что-то блеснуло. «Похоже на дверной ключ, – подумал Соколов. – Зачем он хочет открыть вагонную дверь? Спрыгнуть? Почему?»

Острым взглядом впился Соколов в массивную шахматную доску, оставленную депутатом на столе. Воскликнул:

– Замыкатель химического действия! Сейчас рванет – вагон в щепки! – и схватив массивную доску, начиненную взрывчаткой, ринулся в тамбур. – Сейчас, мать его, депутату за пазуху засуну!

Но злодей успел опередить Соколова. Он в упор выстрелил в дежурного жандарма. Тот грохнулся на пол, заливая тамбур кровью. Тищенко открыл вагонную дверь и прыгнул на крутую насыпь. Поезд въехал на мост. Еще мгновение – и вагон разнесет в щепки и состав грохнется в реку.

Соколова поразило, что злодей, вопреки правилам, спрыгнул против хода, с кошачьей ловкостью, видно не однажды тренированной, сгруппировавшись. Едва коснувшись земли, он рванул вниз, к реке.

Соколова и злодея уже отделяло приличное расстояние – саженей тридцать. Сыщик изловчился и, словно диск, запустил ему вслед смертоносную шахматную доску.

Он видел, как доска упала недалеко от убегавшего. От удара о землю боек сдетонировал. Раздался страшной силы взрыв. Состав качнуло, казалось, еще чуть-чуть, и он перевернется. Небо заволокло черным дымом.

Сахаров, оказавшийся в тамбуре, рванул ручку пневматического тормоза, изобретенного полвека раньше Джорджем Вестингаузом. Отвратительный скрежет вырвался из– под колес, резанул уши. В купе и проходах пассажиры полетели на пол. Кто-то истошно орал, кто-то стонал от боли.

В мире таинственного

Поезд по инерции прошел еще саженей сто. Вагон первого класса, прицепленный от паровоза третьим, успел пройти весь мост. Сахаров, размахивая «дрейзе», давно порывался спрыгнуть вниз. Соколов пытался его удерживать:

– Стой, куда? Ограда моста почти вплотную к вагонам. От тебя, как от нашего шахматиста, одни пуговицы останутся.

Пассажиры, поначалу оробевшие, теперь, когда поезд остановился, любопытной гурьбой вывалились из вагонов, топтали десятками ног место происшествия.

Сыщики увидали довольно глубокую воронку от взрыва. Все, что удалось обнаружить, – шляпа.

– Удивительно, но совершенно не пострадала, – сказал Соколов, отряхивая с темно-серого фетра пыль. – На этикетке значится: «Торговый дом Г. Вотье и К°». Дорогой магазин – Невский, сорок шесть. Когда я был молодым, то старался следовать последней моде. Сейчас смешно вспоминать об этом. Ведь все эти модные магазинчики удовлетворяют тщеславие людей слабых, в себе не уверенных. Ибо по-настоящему великий человек может одеваться так, как хочется ему самому, а не какому-то Вотье. Ну да ладно. Скажи-ка, Евгений Вячеславович, а где кадавр великого шахматиста? Вот сукин сын! Обещал шампанского, а подсунул бомбу. Легкомысленная нынче молодежь. А вот и портмоне. Так, пачка денег, а вот и паспорт.

– На чье имя?

– Асланов Адольф Иосифович, тридцать два года, мещанин. Проживает: село Черкизово, владение Гликерии Родионовой.

...Вопреки всем усилиям, труп найден не был.

– Нет, это просто какое-то мистическое чудо: какое-то царство мертвых и множество загадок, – шумно выдохнул Соколов.

Но главные тайны были еще впереди.

ШАЛЬНОЙ

Оглашая окрестности долгими победными гудками, выпуская из-под круглого металлического брюха шипящий пар, поезд 181-а хоть и с приключениями, но приближался к прекрасному и древнему городу Саратову. Как в те годы писали путеводители, «в Саратове свыше 150 тысяч жителей, более сорока учебных заведений – средних и низших, много ученых обществ и общеобразовательных учреждений, между ними Радищевский музей, два театра и несколько клубов».

Но Соколова статистика не занимала. Он был уверен: в этом городе на Волге живут, дышат, готовят убийства и государственные нестроения кровавые выродки, называющие себя революционерами. Для гения сыска это слово было бранным.

Теперь предстояла с ними схватка – не на жизнь, а на смерть.

Азартная служба

Поезд подъехал к дебаркадеру саратовского вокзала в девять двадцать утра. Соколов, чисто выбритый, освеженный дорогим одеколоном «Локсотис» (фирма А. Ралле и К°, восемнадцать рублей за флакон), в хорошо сшитом костюме от Жака, в мягкой велюровой шляпе, вызывающе красивый, атлетического сложения, сошел на булыжную мостовую.

Рядом в нарочито неброском виде, но с осанкой, выдававшей офицера, держался Сахаров.

Как водится в таких случаях, к приезжим бросились посредники, загомонили:

– Господа, милости просим к нам, в гостиницу «Европа»! Это вовсе рядом, на Немецкой улице...

– К нам, в «Россию», уютно, как у тещи под юбкой!

– Уж нет, в «Центральную», канфорт замечательный! Соколов строго произнес:

– Кыш отсюда! – Поглядел на извозчика, сидевшего на козлах недалеко от главного вокзального выхода и не обращавшего внимания на жаждавших прокатиться. Извозчик был осанистым, с густой бородой, в кучерской плюшевой шляпе раструбом вниз и большой пряжкой на черной ленте, в добротном армяке верблюжьего сукна, подпоясанном красным кушаком, и такой же красной рубахе.

Соколов улыбнулся, обращаясь к спутнику:

– Евгений Вячеславович, взгляни на этого возилу, узнаешь?

– О, да это твой приятель Коля Коробка?

– Так точно! Любопытно, кого он разглядывает в толпе?

– Как коршун, добычу высматривает. И уже второй раз отказал желающим прокатиться.

Соколов подошел сбоку, произнес смиренным голосом:

– Любезный, подвезите, пожалуйста, поблизости...

– Занятый! – отрезал, не поворачивая головы, извозчик.

– Я вам пятачок добавлю, – продолжал Соколов канючливым голосом. И вдруг басовито рявкнул: – Не повезешь – ноги повыдергаю!

Тут Коробка повернул голову и... расцвел счастливой улыбкой:

– Аполлинарий Николаевич, радость какая! По делам к нам? – Малость подумал, решительно добавил: – Уж какие от вас секреты! – Перешел на шепот. – Ведь меня в филеры взяли. Жалованье хорошее. И служба азартная.

– Фигуранта ждешь?

– Его самого, из Москвы. Второй день тут киснем, смотрим по приметам. Кажись, опять не прибыл.

– Каков из себя?

Коробка малость замялся, помня про «неразглашение тайны», да под взглядом гения сыска поежился и, вздохнув, заученно затараторил:

– Пол – мужчина, возраст – годов тридцати с малым, телосложения крупного, грудь широкая, роста выше среднего, волосы густые, темного цвета, зачесывает назад, нос мясистый...

– Носит короткое однобортное пальто темно-синего цвета, велюровую шляпу. Так?

– Он самый!

– Этого субчика тебе ждать придется до второго пришествия. Так что вполне есть время прокатить нас...

– К господину полковнику Рогожину, начальнику охранки?

– Вези к моему приятелю – полицмейстеру Дьякову. Мы с ним великолепно сработались.

Таракан за печкой

Еще при подъезде к полицейскому управлению из раскрытого окна на втором этаже московские сыщики услышали громогласную ругань знаменитого на всю губернию полицмейстера.

Соколов без доклада вошел в кабинет и застал замечательную сценку. Великолепный полицмейстер заталкивал в рот какую-то бумагу стоявшему перед ним на вытяжку человеку с тросточкой и в клетчатом пиджаке песочного цвета. В несчастном Соколов узнал другую местную достопримечательность – филера Коха по кличке Жираф.

Раскрасневшийся Дьяков с гневом повернулся к дверям и... в единый миг растаял. Он оставил свою жертву и бросился обнимать гостей.

– Нечаянная радость! Благодетели мои, по каким делам в наши пенаты? – Повернулся к Коху, погрозил бугристым кулаком: – Ух, ирод, я тебя проучу еще, узнаешь, как фальшивые расходы сочинять! Ишь, накатал мне трактиров, извозчиков, железнодорожных расходов на сорок один рубль в месяц! Это кроме суточных, что в дни наблюдений выдаю. Каков гусь? Ты мне в счет включи еще расходы на своих блядей и шампанское, кои они лакают! Я тебя тогда...

Соколов, малость повеселившись, приказал:

– Садись за стол, Николай Павлович! И пусть пострадавший Кох остается с нами. Сегодня надо неожиданно – пока не проведал про мой приезд – сделать обыск у зубного врача Бренера.

– Так у него ничего не нашли! – сказал Дьяков. – Ваш Сильвестр Петухов только что шмонал. Даже Рогожин присутствовал.

– Не погнушаемся, еще разок поищем, – сказал Сахаров.

– Конечно, тем более что ваши московские филеры – отец и сын Гусаковы – уже две недели пасут Бренера, наблюдают за его гостями. Они и сейчас против ворот Бренера в кустах сидят. Составили донесение по десятидневной прослежке и наблюдению: «Бренер в подозрительных связях не замечен». Сводки наблюдения можем затребовать.

Соколов заметил:

– Зубной врач под видом пациентов может принять товарищей по организации. А те легко притащат для хранения и динамит, и нелегальщину. Нужен повторный обыск.

Дьяков легко согласился:

– Это точно! У российского человека всегда поискать полезно: все что-нибудь найдешь. Не бомбу, так книжку запрещенную или таракана за печкой. Ха-ха!

Соколов выпрямился во весь гигантский рост:

– Так что время терять? Вперед!

Маневры

Вздымая выше туч знаменитую саратовскую пыль, коляска, запряженная парой, миновала пожарное депо. Казенный возчик натянул вожжи:

– Тпрру, прибыли!

Из густых зарослей, что буйно произрастали против вполне крепостных ворот Бренера, вылезли Гусаковы.

– Аполлинарий Николаевич, миленький, как радостно видеть вас! Где Бренер? Да там, паразит, в доме сидит – раннего утра из трубы дым прёт – нелегальщину, поди, жгёт. А мы вдребезги замучились...

Дьяков кивнул Коху:

– Ну, Жираф, действуй!

Кох пошел вдоль высокого кирпичного забора, за которым злобно рычала собака. Возле низкой дверной калитки, обитой листовым железом, подергал веревку колокольца, еще и еще раз. Наконец раздался заспанный женский голос:

– Чего надо?

Кох артистично скорчился и жалостным голосом произнес:

– Гутен таг, фрейлейн! Господина доктора надо! Ужас как зубы ноют, хоть в Волге топись.

За дверями зевнули, равнодушно ответили:

– Доктор уехамши. Куда? Да в эту, как ее, ну, в Астрахань. Иди, милок, в другое место.

Кох аж всхлипнул:

– Мадам, очаровательная фрейлейн! Откройте на краткий миг вход в вашу обитель, я вам на ленты и духи желаю три рубли пожертвовать, – и погремел мелочью в кармане.

Просителя даже не удостоили ответом, оставили стоять возле замкнутого входа.

Легкомыслие

В дело решительно вступил Соколов. Оглядев калитку и, видимо, убедившись в ее особой прочности, приказал Дьякову:

– Николай Павлович, встань в позу!

Тот выпучил глаза и пошевелил усищами:

– В какую?

– В ту самую, в какую солдат Копьев ставил матушку-императрицу Екатерину. И потерпи ради любимого Отечества.

Здоровенный Дьяков наклонился. Соколов забрался ему на спину, дотянулся до верха забора. Собачий лай раздавался уже не смолкая. Сыщик перемахнул во владения Бренера.

Кругом царил бесподобный порядок: посыпанные золотистым песком и мелким гравием дорожки, клумбы с осенними цветами, бьющий струями фонтан, подрезанные кусты и деревья.

Тем временем собака, оказавшаяся злобным волкодавом, щерилась, прицеливаясь к своей жертве.

Соколов отломил от дерева увесистый прут, огрел им зверя:

– Фу, на место!

И зверь вмиг потерял свою злобную решимость. Поджав хвост, гремя цепью, он вполз в конуру.

Соколов тут же перевернул ее – отверстием к земле:

– Сиди под арестом!

И вдруг с крыльца островерхого двухэтажного дома, какие строят лишь где-нибудь в Баварии, раздался насмешливый голос:

– Очень трудно верить, но ко мне, как подлый воришка, через забор проник сам граф Соколов! Я не ошибаюсь? Руки вверх, лицом к забору! Ахтунг: стреляю без предупреждения!

Соколов рассмеялся:

– Сколько в вас легкомыслия, Бренер! Дом оцеплен полицией, а вы глупые команды отдаете. Положите на землю орудие убийства и откройте калитку.

– Прежде я убью вас, граф! Вы – защитник прогнившего самодержавного строя, который есть тюрьма народов. – Глаза Бренера фанатично горели, крики его были слышны за забором. – Поднять руки, я отличный стрелок!

Дырка на память

Дьяков, слыша вопли Бренера, взволновался:

– Наш боевой друг в беде, а мы отсиживаемся в засаде! Вперед, на штурм вражеской цитадели! Жираф, полезай на забор, давай я тебя подсажу.

Сахаров разумно заметил:

– Зачем на рожон лезть? Надо зайти с тыльной стороны...

Дьяков махнул рукой:

– Поздно! Давай, Жираф!

Тот поежился:

– Может, подкрепление вызовем? Вон, хоть пожарников...

– Молчать! Вперед, ура! – И Дьяков, ухватив под микитки Коха, стал помогать. Тот от безвыходности изловчился, подтянулся и заглянул во двор. Внизу, прямо под ним, стоял Соколов, скрестив на груди руки. Жираф отважно заорал:

– Бренер, сдавайся, собака!

Тот, почти не целясь, пальнул из ружья. Пуля сбила с головы Коха модное канотье, которое полетело на землю. За ним последовал и владелец головного убора, вполне живой и даже счастливый. Встав на ноги, Кох поднял шляпу, замахал ею:

– Пробил насквозь! Чуток ниже – и не было бы меня на этом свете. Совсем шальной этот Бренер.

Дьяков по-отечески прижал пострадавшего к груди:

– Делать нечего, надо вызывать вооруженную подмогу. Десятка полтора полицейских не мало? Жираф, беги в пожарное депо, протелефонь дежурному...