Текст книги "Кровавая плаха"

Автор книги: Валентин Лавров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Словно жаром студента опахнуло: «Неужто я уже похож на убийцу?»

Он выложил «зелененькую» – трешник, завернул кинжал в фуляр – большой носовой платок – и слегка трясущимися руками осторожно опустил его в глубокий накладной карман сюртука.

Под водочку

«Надо выпить водки!» – подумал студент. Спускаясь по крутой лестнице ближайшего заведения, он вдруг с мистическим ужасом прочитал вывеску: «Трактир А. Григорьева». Это было то имя, которым он назвал себя у ростовщика. «К добру ли? К добру!» – успокоил себя студент.

В низком прокуренном зале галдели нетрезвые гости. Сияя белоснежной рубахой, подпоясанной красным пояском о двух кистях, перед студентом почтительно согнулся половой.

– Позвольте вам сесть за угловой столик. Удобно-с? Чего прикажете? Может, в рифму – водочки-селедочки? Рекомендую-с нежинские огурчики и грибочки в сметане. Есть свежая икорка – паюсная. Пальчики оближете!

Студент пил водку, и хмель его не брал. Думы, тяжелые как камни, ворочались в голове.

Какой-то прощелыга с багровым носом протянул студенту кольцо:

– Купи, барин! Золотое.

– Оно с золотом и рядом не лежало. – Но вдруг решил: – Хорошо, могу стакан налить.

Прощелыга согласно мотнул головой. Сделка состоялась. «Сегодня эта железяка мне сгодится!» – решил студент.

Точный удар

Извозчика он не стал нанимать: «Лишний свидетель не нужен!» Не спеша побрел через Сретенку и Охотный ряд. Только теперь, изрядно выпив водки, он окончательно решился на свой страшный поступок.

На Верхней Кисловке и во дворе дома Шелягина было пустынно.

Попов удивился, увидев студента:

– Какой приятный сюрприз! Милости прошу, господин Григорьев. Простите, я в халате. Чаю не хотите? Тогда угощу пивом. И селедочка отличная – «залом» астраханский.

Данилов снял дорогое, из английского плотного сукна, на шелковой подкладке пальто. Они поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. «Где Мария?» – лихорадочно думал студент.

Словно уловив его мысль, Попов ответил:

– Машенька пошла в аптеку – за содой. Изжога у нее…

Прошли в кабинет Попова. Поговорили о разных пустяках. Хозяин разлил пиво в два стакана. Студент достал колечко, купленное только что в трактире:

– Вот, посмотрите! Хотел бы получить за него что-нибудь…

Попов отставил стакан с пивом, близоруко поднес кольцо к глазам. В его пальцах дымилась сигара. Студент зашел сзади, быстро вынул из кармана сюртука нож, коротко взмахнул и с силой, надавливая, вогнал его в шею ростовщика. Со скоростью молнии в сознании мелькнула самодовольная мысль: «Какой прекрасный точный удар!»

Горячая струя крови обожгла руки студента. Попов повалился назад, рухнув со стула. Кольцо звякнуло и покатилось под стол. Студент плюхнулся перед телом на колени и в полном исступлении продолжал наносить Попову удары в неприкрытые халатом шею и грудь.

Внизу громко и требовательно звякнул колокольчик.

Убийца вскочил на ноги. Руки, лицо, одежда – все было густо перемазано кровью. «Мария вернулась! – лихорадочно соображал студент. – Что делать? Только бы не испугать ее, заманить в дом…»

Он вновь склонился к убитому, оттянул подол халата и об него вытер себе руки и лицо. Внизу вновь загремел колокольчик.

Студент поднял с пола кинжал, обернув в чистый кусок халата, быстрыми движениями стал очищать от крови. Вдруг от неловкого движения кинжал сорвался, пропорол толстую ткань халата и оставил на ладони студента два глубоких разреза. Тут же обильно полилась из ладони кровь.

– Вот черт! – застонал убийца. – Теперь я погиб, как объясню такую рану! Надо чем-то перевязать. Скорее, скорее! А то эта трясогузка побежит к соседям…

Он вспомнил про фуляр, который лежал в сюртучном кармане, достал его и кое-как перевязал руку. При этом он неловко наступил на натекшую из трупа кровь, поскользнулся и больно грохнулся на спину.

У студента сперло дыхание, потемнело в глазах. С трудом поднявшись, шатаясь, он стал спускаться с лестницы, опираясь руками о стены и о перила. Звонок уже замолк.

Он отбросил крючок и распахнул дверь. Мария уходила от дома. На звук открываемой двери она оглянулась, недовольным тоном произнесла:

– Что у вас случилось?

– Идите сюда, вы нужны! – запинаясь, проговорил студент.

Почему такое волнение? Где свеча, на лестнице полный мрак! – говорила Мария, возвращаясь к крыльцу.

– Да вот, помогал хозяину резать селедку, да руку рассадил.

Они уже поднимались по лестнице, и сверху чуть брезжил свет из гостиной.

Едва войдя в свою комнату и воспламенив свечу, Мария, начавши снимать пальто, вдруг воскликнула:

– На вас лица нет! Ой, сколько крови везде. Я боюсь…

Студент выхватил из кармана кинжал, подскочил к Марии и с размаху ударил ее в грудь. Острие пришлось в грудную кость. Мария дико закричала от боли и испуга. Второй удар был направлен в горло. Нож прошел насквозь, перерезал сонную артерию. Мария рухнула на пол. Кровь забила пульсирующим фонтаном. Со звериным ревом, словно рассудок покинул его, убийца втыкал и втыкал кинжал в горло жертвы.

Устав от безумства, тяжело дыша он отправился к умывальнику, долго мылся. Заново перевязав кровоточащую ладонь, студент пошел в кабинет убитого – за добычей.

Добыча

Слева от входа в кабинет стоял небольшой старинный комод. Данилов стал вытряхивать его содержимое – прямо на пол. Вдруг среди простыней и белья мелькнула объемистая пачка синих 5-процентных билетов. Здесь были и коробочки с закладными. Студент торопливо, стараясь не перепачкать кровью, рассовал их по карманам: золотая табакерка, образок с бриллиантовой окантовкой. И вот он – перстень Соковниных!

Студент перетряхнул два оставшихся ящика. Увы, он не нашел ни денег, ни тетради, куда убитый вписывал закладчиков.

– Куда старый черт дел ее?! – в отчаянии воскликнул студент. Он даже со злобой пнул труп ногой. – И где все-таки наличные деньги? Ведь пора сматываться. Не ровен час, пошлет сюда кого нечистая!

Надев пальто, студент потушил свечи в кабинете и прихожей. Осторожно начал спускаться по лестнице. Тихо открыл наружную дверь.

Кругом стояла гробовая тишина. Только от мороза громко треснуло в палисаднике толстое дерево. Начинало завьюживать, в лицо бросило колючим снегом.

Он наклонился, швырнув под крыльцо кинжал. Прошел весь двор. И, уже не таясь, вышел на улочку. Вспомнилось вдруг, что в волнении забыл прикрыть дверь в квартиру убитого, но махнул рукой, возвращаться не стал. Дома он объяснил родителям:

– Проходил в Верхнем Кисловском, зашел в дом к ростовщику. Вдруг на меня бросился злодей и ножом разрезал руку. Я еле успел убежать. (Заметим, что эту наивную выдумку Данилов позже станет всерьез рассказывать на суде.)

Отец и мать всполошились:

– Надо срочно сообщить в полицию!

– Умоляю, не надо! Преступники могут в отместку всех нас перерезать.

Отец – Михаил Дмитриевич, коллежский асессор, горячо любивший сына и ни в чем ему не отказывавший, удивленно пожал плечами.

Корнет Соковнин получил свой перстень и теперь прятал его от легкомысленного чада.

…Прошло несколько дней. Об убийстве Попова судачила вся Москва, упрекала в бездеятельности полицию.

Обер-полицмейстер Арапов, употребляя и простонародные выражения, распекал подчиненных:

– Ррразгоню!.. Упеку!.. Без-зобразие!

Подчиненные рыскали по городу, бывали в притонах, умоляли главарей уголовного мира, угрожали:

– Выдайте убийцу! Арапов с нас шкуру спустит, а мы на вас, сердечных, обязательно отыграемся.

Бандюги клялись:

– Провалиться на этом месте, сами не знаем!

Любовь к изящной словесности

Жизнь, как и прежде, требовала денег. Превозмогая страх, студент отправился на Лубянку в банковскую контору «Фридрих Лампе». За кассой сидел молодой человек с энергичным лицом. Жестким взглядом, как показалось Данилову, он многозначительно посмотрел на вошедшего. Студент поспешил выскочить на улицу, побежал в сторону Мясницкой.

Долго петляя по улочкам, сбивая со следа возможную погоню, студент оказался возле Меншиковой башни, что недалеко от Чистых прудов. На двухэтажном домишке (любопытно, что он сохранился до наших дней) увидал вывеску: «Банковская контора Ахенбаха и Колли». Заглянул вовнутрь. Кассир сразу понравился студенту – древний старикашка с пухом на голове, казалось, не помнивший уже собственного имени.

Студент протянул для размена два банковских билета – на 500 и 1000 рублей. Старикашка долго подслеповато разглядывал их, но деньги выдал. Счастливый студент побежал в магазин Сиже. Купил себе новый сюртук, двое модных – в желтую полоску – панталон, полдюжины батистовых кружевных сорочек. В ювелирном «Василий Назаров» обзавелся красивым золотым брелоком. В кафе Педоти на Тверской выпил чашечку шоколада, закурил душистую гаванскую сигару.

Увы, все это не доставило радости. Убийца вздрогнул: на пороге в белых морозных клубах стоял полицейский офицер. «Ух, сатана!» – выругал свою робость убийца.

Теперь ему предстояло каждый раз холодеть от страха при встрече с полицейскими. Он почти перестанет без необходимости покидать стены дома. В минуту дикого ужаса он бросит в печь все банковские билеты, взятые у ростовщика.

…Зима кончалась. В яркий солнечный день 31 марта Данилов решил съездить на Кузнецкий мост в книжный магазин Глазунова. Он, отбирая книги на французском и немецком языках, не замечал внимательного взгляда сухонького старичка, расплатившегося за новейшее пособие по бухгалтерскому делу.

Этим старичком, как догадался читатель, был банковский кассир Михайлов. Его терзали сомнения: тот ли это клиент, которым интересовалась полиция? Вдруг симпатичный молодой человек снял со вспотевшей головы бобровую шапку. Старичок увидал хрящевидные торчащие ушки.

Михайлов вышел на улицу. Он заметил, как молодой человек сел в экипаж под номером 813.

Через два часа полиция выяснила, что городской извозчик под номером 813 доставил молодого человека по адресу: Большой Гнездниковский, 8. По иронии судьбы, это было почти рядом с управлением сыскной полиции.

Снисхождения не заслуживает

На рассвете 1 апреля полковник Ребров с полицейской командой арестовал студента 2-го курса юридического факультета Московского университета 18-летнего Алексея Данилова.

Был первый день Пасхи – светлого Христова Воскресения. Тюремный возок выкатился на брусчатку Тверской. Первые лучи солнца осветили золотые купола древнего Страстного монастыря. Малиновый колокольный звон плыл в теплом воздухе. В мире царили радость и возрождение.

И только несчастного заблудшего молодого человека ждала мрачная сырая камера Бутырского замка.

…19 октября 1866 года толпы людей стекались к зданию Московской судебной палаты. Слушалось дело об убийстве отставного капитана Попова и его служанки Нордман.

Товарищ (заместитель) прокурора Михаил Громницкий бросал в наэлектризованный зал гневные слова:

– Перед вами совсем молодой, со счастливой наружностью и недюжинным умом человек. Возможно ли, чтобы он совершил столь зверское преступление? Увы, возможно! Ибо у него мало нравственности и еще меньше чувства сострадания и душевной теплоты. Вспомните, как совершено убийство, то немыслимое количество ран, которое нанес он своим жертвам. Вспомните ту неискренность и изворотливость, которые отличали Данилова на предварительном и судебном следствии. Нет, человек, способный убить ради брелоков и модных панталон, вашего снисхождения, господа присяжные, не заслуживает.

Суд приговорил Данилова к лишению всех прав состояния, девяти годам каторжных работ в рудниках и вечному поселению в Сибири.

Юный убийца внес в этот приговор свои поправки. Отбыв четыре года в рудниках, он вместе с другим каторжником убил стражника и бежал.

Эпилог

Спустя еще год в Большой Гнездниковский пришло письмо с иностранными штемпелями. Алексей Данилов писал родителям, что живет он теперь в одной из стран Южной Америки, помогает своему хозяину следить за работами на кофейных плантациях, вполне благоденствует. На этом следы бывшего студента навсегда затерялись.

Загадочное дело

Андрею Владимировичу Сивкову

Событие, о котором мы расскажем, случилось почти сто лет назад. В свое время оно всполошило не только тех, кто непосредственно знал его жертв и его участников, но и всю Россию. Многое в нем осталось непонятным. Вопросы, которые поставила жизнь, не получили ответа. Впрочем, пусть читатели сами сделают свои выводы. Издали, как известно, ушедшие события всегда виднее.

Явка с повинной

12 июля 1894 года, когда Москва, уставшая после шумного и наполненного трудами дня, отходила ко сну, в окованные железом двери полицейского управления 1-го участка Сретенской части раздался сильный стук.

На пороге стоял молодой человек большого роста, широкоплечий и с беспокойным блеском в глазах. Дежурному офицеру он сказал срывающимся от волнения голосом:

– Явился с повинной!

Молодой человек еще раз нервно сглотнул, хрипло выдавил:

– Я совершил страшное, совершенно ужасное преступление. Мне нету прощения.

– Вы кто? – спросил офицер.

– Меня зовут Иван Коробов. Я несколько лет работал бухгалтером в Торговом доме Розенталя, это в доме тридцать шесть по Мясницкой улице. Но после Нового Года уехал в Пензу. Там я тоже состоял бухгалтером в магазине «Братья Финогеевы».

– Ну и…

– В конце марта я вдребезги проигрался в карты. Карточный долг заставил меня пойти на преступление. Я забрался в дом вдовы-генеральши Болдыревой… Это на Верхнепешей улице. Я узнал, что это очень богатая женщина. Она давала под большие проценты деньги в долг. Мне об этом говорила ее служанка Александра Савинова. Она была моей любовницей. Мы даже думали пожениться. Я не хотел убивать… – Молодой человек разрыдался.

Офицер протянул ему воды. Тот с жадностью осушил стакан. Сразу же успокоившись, он продолжил рассказ:

– Да, я не хотел никого убивать! Я лишь хотел взять триста пятьдесят рублей – уплатить долг чести. Я оттягивал срок выплаты сколько мог. Но Савинова сказала, что из Петербурга едет родственник генеральши – полковник Тальма! Я был вынужден действовать.

По моей просьбе Савинова оставила незапертой дверь во флигеле. Это со двора. Я ночью проник в дом… деньги не нашел, но… случайно уронил лампу возле подоконника. Керосин облил штору… Она вспыхнула. Я стал тушить огонь. Генеральша проснулась от шума. Я схватил висевший на стене кинжал и ударил ее им.

Я решил бежать. Но выскочила из своей комнаты не ложившаяся спать Савинова. Она стала бранить меня: «Зачем ты убил… Теперь мы оба пойдем на каторгу!» Тогда я убил и ее.

Подробности этих преступлений я расскажу завтра. Я очень плохо чувствую себя. Дайте мне возможность лечь.

Его отвели в отдельную камеру. В углу стояла металлическая кровать с тощим матрацем и застиранным одеялом. Коробов упал на кровать, укутался с головой. Его трясло.

Дежурный видел в глазок, что Коробов наконец успокоился.

Утром, когда открыли камеру, Коробов был мертв. При вскрытии было обнаружено значительное количество медленно действующего яда, от которого и остановилось сердце.

Кто и зачем его отравил? Это было тайной. Следствие по поводу его смерти по непонятной причине не назначили. Зато в Пензу полетело донесение «О явке уроженца Москвы, мещанина И. А. Коробова с повинной в убийстве».

И вскоре это признание родило еще большую загадку.

Огонь и трупы

Пенза продолжала пребывать в панике, будоражилась слухами, не затихавшими со страшной ночи убийства генеральши и ее горничной. На разные лады рассказывалось (и именно в такой редакции было записано в протоколе допроса), как в ту мартовскую ночь медник Иван Карпов вышел на крыльцо помочиться. Созерцая весеннюю ночь, вдруг заметил дым, шедший из флигеля, где проживала генеральша Паулина Болдырева. Пока он, почесывая волосатую грудь, наблюдал сие явление, на крыльце появился сын медника – Александр. Его домогала та же нужда, что и старшего Карпова.

– Сань, глянь-ка сюды, – сказал Карпов, – горит аль нет?

– Не, это генеральша печь растопила…

– Печь! А отчего дым из-под кровли вьется? Соображать надоть.

– Тогда, значит, горит. Батя, пойдем спать. Дюже прохладно на ветру. Мать будет волноваться.

– Да как же мы могим спать, когда пожар и на нас запросто перекинется! Ветер-то в нашу сторону идет. Соображать, елки-моргалки, надоть. Во, и огонь мелькнул. Это точно, что горит.

– И в окне на втором этаже отражается…

– Я пойду зипун надену, а ты беги за будочником. Куды ж ты без портов, облачился бы, что ль!

Одевшись, Санька побежал к постовому городовому Зотову. Тот по телефону сообщил пожарным. Вскоре огонь был благополучно потушен.

К этому времени проснулись все обитатели Верхнепешей и соседних улиц. Окружив Карповых, они слушали взволнованный рассказ:

– Вышли мы с Сашкой на крыльцо, а тут видим, огонь вьется. Позвали пожарников и сами, соображать надоть, тушить побегли. Поднялись на второй этаж, а там жуть страшная. Пол обгорел, а на ём в мертвом виде енеральша и ейная Санька-служанка. Все обугленные, ноги согнули, руки поджали… Страсть!

– Кто бы ни совершил это зло, мы преступника найдем, из-под земли достанем! – произнес, подходя к толпе, стройный молодой человек.

Таинственная тень

Это был Александр Леопольдович Тальма, человек характера честного, но горячего, даже необузданного. По поводу его происхождения ходило множество слухов. Одни говорили, что он незаконнорожаенный сын генеральши Болдыревой и полковника из Петербурга Александра Осиповича Тальма. Во всяком случае, о нежной привязанности Тальма-младшего к генеральше, которую он называл «матушкой», знала вся Пенза, и теперь было страшно смотреть, как он ходит взад-вперед, заламывает руки и восклицает сквозь душившие его слезы:

– Мы найдем, найдем убийцу! Найдем и покараем!

Медник Карпов шепнул прибежавшему дворнику Савельеву:

– Ишь, болезный! И то, соображать надоть: енеральша женила его на знаменитой богачке! Мешок денег отхватил! Любил, знамо дело, мать. Только, говорят, успел промотать почти все.

Тальма подошел к Карпову, протянул ему серебряный рубль.

– Возьми, добрый человек! Ты заслужил. Ты первым увидал пожар.

Дом, в котором жила Болдырева и который уберег Карпов от полного сгорания, принадлежал Тальма. Он достался ему по дарственной записи от самой генеральши.

– Благодарствуем, ваше благородие! – Карпов снял картуз.

– А скажи, братец, ты никого не видел возле дома? Карпов хитро сощурил глаз:

– Это, соображать надоть, вроде что-то такое было. Так, мелькание какое, вроде как человек убег. Правильно говорю, Санька? Вот и мой Санька вышел пос… посмотреть на воздух, а тут он и побег. Ну а мы, соображать надоть, за городовым. Тушить огонь помогали. У зипуна, извольте наблюдать, пола подгорела. Пострадал, можно выразиться.

– На, возьми еще целковый. Постарайся вспомнить, кого ты видел, приметы. Тогда награжу по-царски. Мы убийц найдем.

И тройка у крыльца…

В это время на двух крытых колясках прибыли полицейские чины. Они прошли в дом. Городовой составлял список свидетелей, в который включил обоих Карповых, а также жену Ивана – Христину.

Следствие началось. Ежедневно допрашивали нескольких человек, производили обыски. В полицейское управление к полковнику Сахарову то и дело наведывался убитый горем Тальма:

– Умоляю, найдите убийцу! Я задушу негодяя своими руками…

Сахаров, подтянутый, сухощавый господин с холодными серыми глазами, всячески утешал:

– Делаем все возможное. Не убивайтесь так сильно, горю страданиями не поможете.

Серьезные подозрения упали на фельдфебеля Ивана Прохорова. Некоторые свидетели показали, что он находился в амурных отношениях с Савиновой. Последняя, кстати, не отличалась строгостью нравов. Прохоров ее ревновал к Коробову. Однажды, когда фельдфебель заявился к своей возлюбленной, то застал ее с ним. Прохоров буянил и кричал угрозы:

– Вот я тебя, такую-растакую, зарежу!

Тогда пришел живший в соседнем доме Тальма-младший. Изрядно помяв бока ухажеру, прогнал его. Ради истины скажем, что и сам Тальма поколачивал Савинову за нерадение, но теперь отважно защитил ее от чужака.

Тальма показал, что видел в канун убийства Савинову с каким-то солдатом за квартал от дома. Было уже поздно – около полуночи, лица солдата он не разглядел. Но, возможно, это был фельдфебель Прохоров.

Прикативший из Петербурга 28 марта в четыре часа пополудни полковник Тальма (старший) сам отправился в полицию. Тут он заявил:

– Как ни прискорбно, но покойная генеральша давала деньги в рост – и под очень большие проценты. Она в последний мой приезд – это было на Рождество – сказала: «Один мой должник, местный купец, вызывает тревогу. Как бы он не покусился на мою жизнь. Последний раз, когда я знала, что купец ко мне придет, я попросила околоточного побыть в соседней комнате».

Еще одна соседка – старуха Гвоздилина – «под страшным секретом» заявила следователю:

– В ночь, когда злодеи убили генеральшу, по причине бессонницы я сидела возле окна. Вдруг вижу: подкатывает роскошная тройка – прямо к крыльцу дома Тальма. Выскочили из повозки трое молодцов в красных плисовых рубахах, серебряными поясками о кистях подпоясанных. Забежали в дом через парадный подъезд. Потом слышу – как бы крик: «Караул, дескать, помогите!» Хотела я свою служанку Машку послать к городовому, да разбудить ее даже не успела. Выбежали обратно из дома молодцы, в руках один, верно главный, несет что-то тяжелое. Вот так-то, милый!

Смелая версия

Стали полицейские проверять все варианты. Повозку никто, кроме старухи Гвоздилиной, не видел, да и парадная дверь с незапамятных пор не растворялась. Фельдфебель Иван Прохоров в ту злополучную ночь был дежурным при батальоне и никуда отлучиться не имел возможности. Ознакомились с кругом должников Болдыревой. У всех них, включая купца, о котором говорил Тальма-старший, было алиби.

– Плохо ищите! – Сахаров жестко посмотрел в глаза полицейскому следователю Надеждину. – Это не круг сыра на базаре сперли! Двойное убийство, поджог – весь город взбудоражен. Меня губернатор каждую неделю к себе дергает, требует найти преступников. Даю последний срок – семь дней. Не будет виновных – пишите рапорт об отставке.

На следующее утро, блестя надраенными сапогами, Надеждин стрункой вытянулся перед полковником:

– Вот, господин полковник, почитайте! – И он, достав из кожаной папки конверт с почтовыми штемпелями, положил на стол. – Вот здесь…

– «Время в Москве бежит весело и быстро… Был здесь в одной компании с одним полицейским чином. Он рассказывал много интересного о своей работе. Показал крошечный пенал, внутри которого – разборная пилка… Арестант засовывает пенал в задний проход, а в нужный момент перепиливает цепи и решетку. Так совершено несколько побегов…» – читал полковник с интересом. Взглянул на подпись – «А. Тальма».

– Читайте вот здесь, ниже! – Надеждин указал, где надо читать.

Сахаров продолжал:

– «С целью сокрытия следов преступления нередко нарочно устраиваются поджоги. Так, один матерый бандит вырезал целую семью купца в Замоскворечье. Потом он облил трупы керосином, поджег и убежал…»

Надеждин щелкнул пальцами:

– Разве это не копия того, что произошло на Верхнепешей? Это письмо мы изъяли во время обыска после пожара у Болдыревой. Тальма-младший писал ей из Москвы всего за три месяца до преступления. Я давно говорил, что у него следует произвести обыск. Только боюсь, упустили время!

– Наоборот! Преступник мог уже успокоиться, достать какие-то скрытые после убийства обличающие его предметы… Действуйте!

Портмоне

15 мая в шесть утра Надеждин с четырьмя полицейскими и двумя понятыми – Карповыми, подошли к дому Тальма. Двоих полицейских Надеждин поставил возле окон, а сам позвонил в колоколец и подтолкнул сына медника.

За дверью раздался заспанный голос служанки:

– Кого надо?

Санька Карпов выдавил хриплым от волнения голосом:

– Танька, открой! Срочное дело до тебя…

Услыхав знакомый голос, Танька открыла. Тут же оба полицейских, возглавляемых Надеждиным, рванулись на второй этаж – в спальню Тальма.

Тот безмятежно спал на плече у 21-летней жены Зинаиды. За четыре года они родили двоих детей. Дом, в котором они теперь жили, пошел в приданое Зинаиде. Зинаида нежно любила мужа, тот отвечал взаимностью. Соседи завистливо вздыхали: «Как сыр в масле катаются!»

– Вставайте, вы арестованы!

Тальма вскочил, мгновенно пробуждаясь:

– Что такое? По какому праву?

Внимательно обыскали жилье. На чердаке, среди хлама, обнаружили тщательно застиранные брюки. В тот же день их вместе с некоторой другой одеждой отправят на экспертизу. Специалисты обнаружат на брюках следы крови.

– А как этот бумажник попал к вам? – Надеждин внутренне торжествовал. – Вот тут монограмма: «НБ» – Николай Болдырев. Так звали покойного мужа теперь тоже уже покойной (с вашей, Александр Леопольдович, помощью!) генеральши. По показаниям свидетелей, бумажник всегда был набит ценными бумагами, и покойная держала его под запором.

– Когда с пожара носили всякую дрянь, я взял себе его на память.

– Вместе с ценными бумагами?

– Их там не было!

Надеждин весело расхохотался:

– Все наоборот! Бумаги в портмоне были. Самого портмоне уже не было у Болдыревой. Его похитили сразу после убийства. Оно отсутствует в описи вещей, сделанной на месте происшествия. Если этого мало для вашего раскаяния, то есть у меня для вас еще подарочек дорогой…

Надеждин показал письмо Тальма из Москвы.

– Ведь в нем вы чуть не в деталях описали ваше будущее преступление – убийство и поджог дома.

– Вы, господин полицейский, в своем уме? Да мало ли чего в письмах пишут. Пошли бы отсюда вон! Я обращусь с жалобой к губернатору.

– Ваше право! Но советую чистосердечно раскаяться – это облегчает душу преступника.

– Это вы, господин полицейский, преступно врываетесь в мой дом!

– Да-с, убили двоих, хотели дом сжечь – и не хотите признаться. Стыдно-с!

Тальма тяжело вздохнул:

– Этот дом принадлежит мне. Зачем же я буду его жечь?

– Вот это вы и должны нам рассказать! Одевайтесь.

Сомнения и доказательства

Следствие закрутилось, завертелось отлаженной полицейской машиной. Тальма держался твердо и виновным себя не признавал.

Надеждин уверовал в виновность подследственного и упорно собирал улики, его обличающие. Медник Карпов и его верный Санька твердо вдруг вспомнили, что та неясная тень, про которую они показывали на первом допросе, действительно как две капли воды похожа на Тальма.

Да и сам Тальма подбросил такую улику следствию, против которой ему было трудно отпереться. Припомнили, что во время обыска 28 марта, когда сыщики хотели взломать дверь кладовой, в которой Болдырева хранила вино и съестные припасы, Тальма, не подумав, предостерег:

– Зачем дверь ломать, когда есть ключ?

Сходив домой, он действительно вскоре положил его на ладонь Надеждина.

Все свидетели, которых допрашивал Надеждин, дружно показали, что Болдырева никогда и никому ключ от кладовой не доверяла. Не получал его и Тальма. Именно этот неосторожный жест и натолкнул Надеждина на мысль: «Не Тальма ли убийца? Ведь у него интерес тут свой! Капиталы Болдыревой ему отходят. Вот-вот!»

Дольше всех сомневался в виновности Тальма Алексей Сахаров:

– Многое в этом деле не вяжется. Да и Тальма так любил Болдыреву, что никогда бы из корыстных побуждений не поднял на нее руку.

Надеждин убеждал:

– Господин полковник, милый Алексей Евгеньевич, ваш опыт должен вам подсказать: убивают и грабят не только типы Ломброзо, но и те, на которых и подумать нельзя. Наш случай именно из таких. Вспомните показания свидетелей. В канун приезда Тальма-старшего подследственный сбивал с толку Болдыреву: «Полковник прибывает в Пензу с ночным поездом!» А он приехал днем!

– Ну и зачем ему сей маневр?

– Для того, чтоб ночью постучать в дверь и сказать: «Александр Осипович приехал, открывайте!» Эта шутка и открыла ему доступ в квартиру. Будучи человеком неглупым, он понимал, что если следствие не найдет следов взлома, то заподозрит близких. С этой целью Тальма устроил поджог. Но, к его несчастью, пожар был довольно быстро затушен.

– А что ж, дом ведь ему принадлежал, неужели не пожалел? Не легче ли было изобразить взлом?

– Взломать двери после убийства? Боялся, что клубы дыма привлекут внимание городового – его будка невдалеке расположена, или заметит кто из соседей. Свобода дороже добра, вот и поджег.

– Цель проникновения в дом очевидна – грабеж. Часть ассигнаций и драгоценностей Болдыревой исчезла. Но у Тальма обыск ничего не обнаружил.

– Припрятал! – убежденно произнес Надеждин. – И главное: экспертиза признала наличие следов крови на брюках. Арестованный никак происхождение этих следов объяснить не умеет. Нужны более веские улики?

Сахаров вздохнул:

– Улики шаткие! Но на то и следствие, чтобы найти более убедительные доказательства того, что Тальма – убийца. Ищите!

Окровавленный кинжал

Сыщики Пензы были ошарашены сообщением из Москвы. Ивана Коробова следствие даже не рассматривало как возможного убийцу. Бросились производить обыск жилья Коробова, но оказалось, что тот жил в гостинице. Уезжая в Москву, он номер сдал, и там давно поселился новый постоялец.

Все, кто знал Коробова, говорили, что он человек неглупый, но с избытком различных фантазий. Так что мог и наговорить на себя страшную напраслину.

Не успели полицейские прийти в себя, как новая оглушительная новость. 24 июня в участок пожаловал мещанин Юкин. За руку он держал малолетнего сына. Юкин положил на стол Надеждина кинжал:

– Это оружие нынче в восьмом часу утра нашел мой Архипка – против дома генеральши Болдыревой.

Даже беглый осмотр убедил: именно этим оружием были убиты генеральша и ее горничная.

– Вот, смотрите, – объяснял опытный Сахаров, – кончик кинжала немного согнут. Судебно-медицинской экспертизой установлено при вскрытии генеральши, что именно таким оружием было сделано характерное повреждение печени убитой.

Специалисты нашли на кинжале, возле рукоятки, следы засохшей крови.

– Ну что, – Сахаров задумчиво почесал переносицу, – Тальма надо освобождать?

– Нет! – Надеждин даже вскочил. – Я твердо убежден в виновности арестованного. Что из того, что кинжал подбросили, пока Тальма-младший сидит в тюрьме? Сопоставьте два факта: Коробов пришел с «повинной» в тот день, когда полковник Тальма находился проездом в Москве. Теперь, когда полковник в Пензе, подбрасывают нам этот кинжал. Тем более, что мальчишка Юкин показал: «Кинжал потерял (а я скажу – бросил!) военный человек, ехавший в коляске».

Приговор суровый. Но справедливый?

Суд проходил с 20 по 25 сентября 1895 года.

На основании материалов предварительного следствия дворянин Александр Леопольдович Тальма, 1870-го года рождения, женатый, имеющий двоих детей, был предан пензенскому окружному суду с участием присяжных заседателей. Он обвинялся в том, что с «заранее обдуманным намерением убить П. Г. Болдыреву, с целью воспользоваться ее деньгами, нанес сначала служанке А. Савиновой, а потом Болдыревой смертельные раны и с целью скрыть следы преступления облил трупы керосином и поджег их».